Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Вопросы истории. № 7, 1985 г.
OCR Ольга Вербовая.

Павленко Н.И.
Рецензия на: «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева. Факсимильное издание. М. Наука. 1984. 14+XIV+342+175 с.

Проблемная группа по изучению первой революционной ситуации в России под руководством акад. М. В. Нечкиной четверть века занимается факсимильным изданием сочинений, связанных с деятельностью А. И. Герцена, Н. П. Огарева и их Вольной русской типографии. Специалисты получили ценный комплекс источников: 11 выпусков «Колокола» с приложениями, 9 выпусков «Полярной звезды», 4 выпуска «Голосов из России» и др. Очередь дошла до конволюта М. М. Щербатов – А. Н. Радищев¹⁾, составленного Герценом в 1858 году. Оба автора столь резко отличались друг от друга и по идейной направленности их сочинений, и по восприятию действительности, и по месту, занимаемому каждым из них в социальной иерархии феодального общества, что невольно рождается вопрос, как мог Герцен заставить их служить совместно общему делу – освободительному движению России, новый подъем которого намечался в 50-х годах XIX века.

В самом деле, что может быть общего между представителем древнего рода князем Щербатовым и нетитулованным дворянином Радищевым. Первый был вельможей, человеком, вхожим в царский дворец, второй не принадлежил к аристократической элите и имел скромный чин надворного советника. Первый стоял на страже дворянских привилегий, настаивая на сохранении «права иметь деревни одним дворянам»; второй, руководствуясь теорией естественного права, выступал против сословного строя, сословных привилегий. Первый стремился к сохранению крепостнических порядков, о крестьянине пекся лишь в той мере, в какой тот мог обеспечить благополучие дворянина и государства; второй стоял за ликвидацию постыдного рабства. Первый не выходил из круга монархических идей, его вполне устраивала самодержавная форма правления, лишь несколько усовершенствованная, второй – страстно ненавидел ее. У Щербатова в центре внимания – жизнь двора, вельмож; Радищев проявлял интерес к жизни народа, прежде всего крестьян, на долю которых выпала тяжелая повинность обеспечивать сытую жизнь господ. На эту несхожесть авторов и их сочинений обратил внимание читателей еще Герцен, уподобивший Щербатова и Радищева двуликому Янусу, назвав их печальными часовыми «у двух разных дверей» (с. V).

Щербатова и Радищева Герцен считал мыслителями, стоявшими у истоков двух направлений общественно-политической мысли в России. В Щербатове, как отмечает Н. Я. Эйдельман, он видел предшественника славянофилов, Радищева считал предтечей того направления, которое представлял сам Герцен. Конечно, между славянофильскими воззрениями в пору их расцвета в середине XIX в. и взглядами Щербатова – дистанция огромного размера. Зрелое славянофильство содержало в себе сложную систему философских, общественно-политических, исторических и экономических воззрений. Такой системой взглядов Щербатов не обладал. Но его роднит со славянофилами общее отношение к прошлому страны и существенные совпадения в оценке петровских преобразований. «Воздайте хвалу и благодарение Петру Великому», - патетически восклицал Щербатов. Но он же считал, что от Петра идет «повреждение нравов». Взгляды Щербатова на преобразование Петра I получили дальнейшее развитие (понятно, что без влияния Щербатова) у Карамзина, а затем были дополнительно обоснованы славянофилами. Равным образом Герцен считал Радищева своим предшественником, хотя революционно-демократическая идеология, представленная В. Г. Белинским, Герценом и Огаревым, поднялась на более высокую ступень развития.

В то же время в этих двух сочинениях нетрудно обнаружить некоторую общность – их сближает обличительная направленность. Правда, Щербатов ограничивается критикой жизни двора, расточительностью вельмож, наглого грабежа ими народного достояния, сообщением читателю потрясающих фактов дворцового разврата, прежде всего императриц, и «седой развратницы» Екатерины II в особенности. Кстати, «повреждение нравов», которое так ярко живописал Щербатов, было присуще не только русскому, но и другим европейским дворам, где разврат, может быть, не шел ни в какое сравнение с тем, что наблюдалось в России. Разврату Радищев тоже уделил некоторое внимание. Подчеркивая при этом, что «нижние заражаются от верхних»; а от них язва разврата достигает и до деревень» (с. 216), но не эти страницы главы «Едрово» составляют главное содержание «Путешествия» - его автор идет значительно дальше Щербатова и осуждает не безнравственность вообще, а безнравственность социальных и политических порядков, царивших в крепостнической России.

При всем различии восприятия окружающего и отношения к нему двух авторов, оба они, каждый по-своему, послужил борьбе Герцена с самодержавием в тот период, когда общественный подъем сопровождался повышенным интересом к тайным страницам истории страны. Революционный демократ подвергал царизм атаке доводами не только из настоящего, но и из прошлого. Другим подтверждением общности этих сочинений является их судьба – оба они относились к разряду потаенной литературы, долгое время находившейся в дореволюционной России под запретом.

Хотя почти весь тираж радищевского «Путешествия» был сожжен тотчас после опубликования в 1790 г., текст сочинения тем не менее был известен читающей публике в многочисленных списках. Щербатовское же «О повреждении нравов в России», написанное в 1786 – 1787 гг., было практически неведомо в стране и впервые увидело свет не в России, а в Англии. Полный текст сочинения был опубликован в России только в 1898 году. Рецензируемое факсимильное издание является третьей полной публикацией сочинений и первым советским его изданием. Что касается «Путешествия», то попытки его опубликовать увенчались успехом лишь после буржуазно-демократической революции 1905 года. В советское время книга Радищева издавалась неоднократно с обстоятельными комментариями.

Публикуемые в конволюте сочинения озвучены не в одинаковой степени. Если «Путешествие» имело традиции научных изданий, то аналогичная публикация «Повреждения нравов в России» предпринята впервые. Это наложило свой отпечаток на характер факсимильного издания: текст «Путешествия» не комментирован, а в приложении даны текстологические разночтения прижизненного издания и издания Вольной русской типографии, появившегося 68 лет спустя. Разночтения в текстах 1858 и 1790 гг. свидетельствуют о стремлении русских читателей-переписчиков приблизить язык сочинения к лексике середины XIX века. Разночтения должны заинтересовать историков языка, они лишний раз свидетельствуют об актуальности и действенности текста «Путешествия» в герценовское время.

По-иному готовился к печати текст «Повреждения нравов в России». Ему сопутствуют не только комментарии, но и подлинный авторский текст, извлеченный из ЦГАДА. Опубликование подлинника – несомненная заслуга издателей, и специалисты будут признательны им за его обнародование. Подобное распределение внимания издателей к памфлету Щербатова и сочинению Радищева в принципе правомерно, хотя в некоторых случаях все же необходимо было освободить читателя от надобности обращаться к справочной литературе при встрече с такими словами, как «чикчиры» (с. 129), «Ариман» (с. 246), «прещение» (с. 238, 308).

Коснемся двух аспектов комментариев к «Повреждению нравов». Первый относится к общей оценке идейного наследия Щербатова и его месту в общественно-политической жизни России второй половины XVIII века. Дело в том, что в последнее время высказан взгляд, отличающийся от установившейся в советской историографии точки зрения на место Щербатова в истории русской общественно-политической мысли²⁾. Одна из сторонниц такой новой оценки, З. П. Рустам-Заде, анализируя неизвестное ее предшественниками раннее сочинение Щербатова («Разговор между двух друзей о любви к отечеству»), пришла к выводу: «О Щербатове в нашей научной литературе сложилось мнение как об убежденном крепостнике-рекационере. Публикуемым нами разговор, а также другие его произведения дают основания считать, что традиционная оценка Щербатова неточна и требует пересмотра»³⁾. В другой статье, подводя итоги изучения «Умного разговора» Щербатова, З. П. Рустам-Заде писала: «Сказанное выше об М. М. Щербатове не означает, что мы забываем о его принципиальных позициях. Восставший против злоупотреблений помещиков, он тем не менее выступал за сохранение крепостного права»⁴⁾.

Заметим, что последняя фраза как бы перечеркивает призыв автора к пересмотру оценки Щербатова. К сожалению, З. П. Рустам-Заде не дала всесторонней характеристики взглядов Щербатова, а ее призыв к их переосмыслению не звучит убедительно потому, что критические и даже обличительные упреки Щербатова в адрес правительства нисколько не колеблют главного – при решении коренного в общественной жизни России второй половины XVIII в. вопроса о крепостном праве он твердо стоял на позициях ярого крепостника, ни в настоящем, ни даже в отдаленном будущем не намечавшего освобождения крестьян от крепостной неволи. Этому не противоречит призыв Щербатова к смягчению некоторых форм крепостного права: введению опекунства над помещиками-разорителями, ограничению размера феодальной ренты и т. д. Прав Н. Я. Эйдельман, отвергающий попытки «радикализировать» взгляды Щербатова.

Памфлет Щербатова – прежде всего памятник общественно-политической мысли. Но автор вместе с тем оперирует множеством фактов и имен. В этой связи возникает вопрос о значении сочинения как источника, о достоверности сообщаемых в нем сведений. Н. Я. Эйдельман в комментарии то и дело напоминает: «Рассказ Щербатова… не точен»; «Здесь Щербатов хронологически неточен»; «Указание Щербатова на ссылку Д. М. Голицина не совсем точно». Список неточностей можно продолжить, причем их число увеличивается по мере удаления освещаемых событий от эпохи, современником которой был Щербатов. Это дает основание согласиться с мнением комментатора, что при написании памфлета князь не прибегал к источникам, а пользовался информацией, полученной из вторых и третьих рук, семейными преданиями, молвой и т. д.

Щербатов представил жизнь двора до «повреждения нравов» в идиллическом ключе. Простота, неприхотливость, скромность, которые с такой симпатией изображает Щербатов, не были свойственны уже Алексею Михайловичу и, как свидетельствует монография А. И. Заозерского, этот царь тяготел и к роскошному столу, и к заморским напиткам, и к соответствующей экипировке⁵⁾.

Рассказ Щербатова о том, что Б. П. Шереметев отказался поставить свою подпись под смертным приговором царевичу Алексею, заявив при этом, что он, Шереметев, «рожден служить своему государю, а не кровь его судить», не подтверждается источниками. Причиной отсутствия Бориса Петровича в новой столице была смертельная болезнь, лишавшая его возможность отправиться из Москвы в продолжительное путешествие. Не подтверждаются источниками и материальные затруднения, якобы претерпеваемые Шереметевым незадолго до смерти. Жалобы вдовы, что «она от исков и других убытков пришла в разорение» (с. 22), имели место, но они для того времени обычны и не отражают подлинного состояния ее хозяйства.

Щербатов считал невестой Петра II дочь А. Д. Меншикова Екатерину (с. 38). В действительности она умерла задолго до обручения. Невестой царя была объявлена Мария Александровна. Неверны рассуждения Щербатова о том, что после смерти Петра II имелись сторонники воцарения дочери Петра I Анны (с. 42). Такого не могло быть, ибо Анна Петровна умерла еще в 1728 году. Щербатов сообщает о том, будто Анна Иоанновна разорвала кондиции после коронации (с. 46). В действительности это событие произошло 25 февраля, а коронация – 28 апреля 1730 года⁶⁾.

Памфлет пестрит множеством характеристик. Они, надо полагать, более или менее верны, когда речь идет о людях, лично известных Щербатову, и его оценки сложились в результате общения с ними. Нам встречаются портретные зарисовки, основанные на рассказах других лиц. Это столь же лаконичные, как и сомнительные оценки деятельности А. И. Остермана и Б. К. Миниха: «Таков был отличной своим разумом Генерал-Адмирал Граф Остерман, который управлением своим министерских дел многия пользы России приобрел; таков был Фельдмаршал Граф Миних, многажды победитель над Турками и первый из европейских вождей, который укротил гордость сего вражеского христианам народа» (с. 55).

Настала пора подготовить академическое издание «Повреждения нравов» и других сочинений Щербатова. Полезный почин уже сделан. Надо надеяться, что Институт истории СССР АН СССР продолжит успешно начатую работу над памфлетом, значение которого при изучении как общественно-политической, так и исторической мысли России второй половины XVIII в. трудно переоценить.

¹⁾ Книга издана под ред. акад. М. В. Нечкиной и Е. Л. Рудницкой. Вступительная статья и комментарии Н. Я. Эйдельмана.

²⁾ Наиболее обстоятельно эта точка зрения изложена в монографии: Федоров И. А. Из истории русской общественной мысли XVIII столетия. М. М. Щербатов. М. 1967.

³⁾ Рустам-Заде З. П. Разговор между двух друзей о любви к отечеству. – Ученые записки Ленинградского университета, № 339, серия филологических наук, 1967, вып. 72, с. 203.

⁴⁾ Рустам-Заде З. П. «Умный разговор» М. М. Щербатова в свете его социально-политических взглядов. – Русская литература, 1966, № 3, с. 79.

⁵⁾ См. Заозерский А. И. Царская вотчина XVII в. М. 1937, с. 119–124, 140.

⁶⁾ См. Корсаков Д. А. Воцарение императрицы Анны Иоанновны. Казань. 1880, с. 276-279.