Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Покровский С. [рец. на:] ПРИКАЗЧИКОВА Е. Экономические взгляды А. Н. Радищева. Издание Академии наук СССР. М.-Л. 1947. 138 стр.

Вопросы истории, № 9, 1947.
OCR Ольга Вербовая.

Книга Е. Приказчиковой заполняет пробел, существующий в литературе о Радищеве. Впервые полно и убедительно разобрано экономическое учение Радищева. Опираясь прежде всего на анализ «Письма о китайском торге» и «Описание моего владения», но вместе с тем тщательно собрав высказывания Радищева на экономические темы, разбросанные в других его произведениях, Е. Приказчикова показала, что Радищев развивал наиболее прогрессивную в конце XVIII в. экономическую концепцию, которая являлась обоснованием его антикрепостнической программы.

А. Н. Радищев решительно отвергал учение меркантилистов о том, что источником народного богатства является внешняя торговля. В отличие от физиократов он считал производительным, создающим богатство народов, труд не только в земледелии, но и в промышленности. Тем самым Радищев разделял наиболее передовую экономическую теорию, развитую английской классической политической экономией. Однако, в отличие от классиков, Радищев не был апологетом буржуазного способа производства, а отмечал присущую этому строю эксплоатацию. Рабочие мануфактур, указывал Радищев, получают лишь «хлеб насущный» и «обогащают одного или двух граждан» – владельцев предприятий[1]. Поэтому, понимая необходимость промышленного развития страны, Радищев был сторонником «народного производства», отдавая предпочтение труду самостоятельных производителей. При всей утопичности этих взглядов, неизбежной в условиях недостаточного развития мануфактурного производства, Радищев и здесь выступает как революционный демократ, не сбивающийся на восхваление зарождающегося капитализма.

Ратуя за развитие промышленности, Радищев отвергает и другой тезис классической школы буржуазной политической экономии – о свободе международной торговли. Радищев понимал, что фритредерство, осуществляя принцип равных возможностей для всех стран, фактически приведёт к закабелению более отсталых стран передовыми. Поэтому он высказывался за протекционистски-запретительную систему. «Запрещение иностранных мануфактурных произведений, — писал он, — неминуемо родит мануфактуры дома, а без этого внутренние рукоделия могут притти в запустение»[2]. Е. Приказчикова абсолютно права, когда полемизирует с авторами, считающими Радищева сторонником фритредерства. Эти авторы не понимают, что для защитника свободной внешней торговли была бы очевидной необходимость возобновления китайского торга, в то время как Радищев отмечал развитие ткацкого производства в результате сокращения импорта китайских хлопчатобумажных и шёлковых тканей. Е. Приказчикова убедительно показала, что, опираясь на прогрессивные стороны учения классиков английской политической экономии, Радищев самостоятельно решал насущные проблемы экономического развития России и находил выводы, отвечавшие её задачам. Русская экономическая мысль (предшественниками Радищева в этом вопросе явились С. Е. Десницкий и И. А. Третьяков) задолго не только до Франца Листа, но и Александра Гамильтона отвергла учение физиократов и Адама Смита о желательности всеобщей свободы внешней торговли.

Обстоятельно разобран Е. Приказчиковой вопрос об отношении Радищева к крепостничеству, которое он рассматривал как основной тормоз экономического развития страны. Радищев выступал с наиболее последовательной в революционно-демократическом смысле программой, объявляя помещичью собственность результатом грабежа и признавая право собственности на землю только за теми, кто её обрабатывает. Как правильно отмечает Е. Приказчикова, предлагая такое радикальное решение аграрного вопроса, Радищев предвосхитил идеи революционных демократов середины XIX в. – Чернышевского и Добролюбова – и стоял выше декабристов, которые не решались целиком отвергнуть помещичью собственность.

Автор разбирает учение Радищева о торговле, ценообразовании, деньгах и кредите.

Следовало бы только пожелать, чтобы Е. Приказчикова не довольствовалась в ряде случаев констатацией взглядов Радищева на тот или иной вопрос, а показала бы параллельно их историческую ограниченность. Так, например, Е. Приказчикова отмечает, что Радищев считал обмен между странами при всех условиях эквивалентным, и ставит на этом точку.

Книга написана Е. Приказчиковой со знанием дела и обогащает литературу о Радищеве. Тем не менее она не полностью удовлетворяет читателя. Е. Приказчикова, старательно очистив мировоззрение Радищева от присущих ему противоречий, создала тем самым облик великого революционера-демократа конца XVIII в. в отрыве от конкретно-исторических рамок того периода. Прочитав работу Е. Приказчиковой, можно подумать, что русская революционно-демократическая мысль от конца XVIII в. до Чернышевского не получила заметного развития. Так, Е. Приказчикова подчёркивает, что Радищев был идеологом крестьянской революции, и лишь в одном месте оговаривает, что «Радищев признавал, как меньшее зло, либеральную программу постепенного освобождения крестьян» (стр. 81-82). Наличие этого противоречия в мировоззрении Радищева она ничем не объяснила и не вскрыла его корней. Более того: Е. Приказчикова закрыла себе дорогу для анализа этого противоречия, заявив, что Радищев является «родоначальником философского материализма в России» (стр. 54). Правда, Е. Приказчикова здесь же оговаривает, что «материализм Радищева стоит на уровне идей механического материализма XVIII в.», но она не говорит основного: что, материалистически объясняя природу и человеческое мышление, Радищев в объяснении законов общественного развития продолжал оставаться на идеологических позициях. В связи с этим вопрос о противоречиях в мировоззрении Радищева не нашёл в книге правильного решения.

Как и все материалисты XVIII в., Радищев не смог вскрыть законов общественного развития и подняться на уровень материалистического понимания истории. Поэтому Радищеву были присущи колебания в вопросе о путях уничтожения крепостничества. Причины этих колебаний заключались, во-первых, в непонимании классовой природы государственной власти, во-вторых, в идеалистической трактовке исторического процесса, вытекающей из философии рационализма и, в-третьих, в отсутствии во времена Радищева активной и сознательной движущей силы революции, способной привести её к победе. Всё это заставило Радищева искать путей для немедленного облегчения положения народа и наметить своеобразную программу-минимум необходимых преобразований, которые должны быть проведены верховной властью.

Наличие этих, противоречащих основам мировоззрения Радищева уклонений не подлежит сомнению. Достаточно отметить программу преобразований, намеченную в его «Проекте в будущем», которую Радищев считает возможным осуществить монархической власти, и его практическую деятельность в законодательной комиссии графа Завадовского в первые годы царствования Александра I.

«Проект в будущем» составлен в виде царского манифеста. В нём говорится, что сохранение крепостной неволи противоречит естественному праву, мешает развитию общественного богатства и росту народонаселения и является пережитком варварства, оскорбляющим моральное сознание современного человека. Манифест указывает, что, оставляя крепостничество, помещики неизбежно вызовут возмущение и восстание народа, и поэтому в интересах собственного самосохранения они должны освободить крестьян. В заключение манифест призывает помещиков к немедленной перемене участи крепостных и восстановлению равенства[3].

Не дойдя до понимания классовой природы самодержавия, Радищев склонен был полагать, что «в самодержавном правлении она (верховная власть. – С. П.) одна может быть беспристрастна»[4]. Правда, здесь же Радищев оговаривает, что царь бывает окружён бюрократией, «ласкателями», которые не дают возможности истине дойти до коронованного монарха. Другим препятствием для реформ, диктуемых монарху разумом, является противодействие дворянства. Имея, очевидно, в виду указы Петра о непродаже людей в одиночку, о запрещении насильственных браков крепостных и т. д., Радищев пишет от лица монарха, что его предки «истинным подвизаемы человеколюбием, дознав естественную связь общественного союза, старались положить предел стоглавному сему злу»[5]. Эти попытки к облегчению положения крепостных были сорваны сопротивлением помещиков[6].

Итак, сама по себе верховная власть самодержца беспристрастна и как бы стоит над классами. Самодержец способен, повинуясь велениям разума, уничтожить рабство. Но этому мешают интересы могущественных «вотчинников». В упадке дворянства Радищев видел обстоятельство, открывающее верховной власти возможность проведения коренных реформ.

Другая идеологическая причина колебания Радищева в сторону реформистского решения насущных вопросов современной ему действительности заключалась в признании за разумом всемогущей и всепобеждающей силы. Успехи разума должны показать самодержцу, что при крепостном строе нельзя достигнуть общего благополучия, гражданского мира, процветания страны и усиления её могущества. Повинуясь велениям рассудка, полагал Радищев, сами дворяне смогут понять невозможность и опасность дальнейшего сохранения крепостной неволи. Манифест государя к дворянству и начинается у Радищева с прославления разума.

Вера в «просвещённого монарха» не была полностью изжита Радищевым, он полагал, что достаточно ввести новые законы – и общественное переустройство обеспечено.

Наконец, предвидя победу народной революции, Радищев понимал, что он зрит через столетие, что в современной ему России ещё нет условий для её торжества. Отсюда поиски путей и методов немедленного облегчения участи крепостных. Радищев понимал, что реформистский путь освобождения крестьян не может быть пройден сразу. Этому воспротивятся дворяне. Поэтому Радищев намечал ряд последовательных по времени законоположений «к постепенному освобождению земледельцев в России»[7].

В этих не изжитых полностью надеждах на возможность в его время отменя крепостного права и преобразований в интересах крестьян сверху лежит ключ к пониманию деятельности Радищева в законодательной комиссии графа Завадовского и смысла предоставленных им проектов.

Вступление на престол Александра I, открыто заигрывавшего с либерализмом, пышные декларации «дней александровых прекрасного начала», возвращение Радищева в Перербург и привлечение к работе в законодательной комиссии пробудили в нём иллюзии о ликвидации крепостничества, сословных привилегий и введении равенства всех перед законом по воле монарха. Эти иллюзии проявились с особенной силой в записке «О законоположении».

В «Проекте для разделения Уложения российского» Радищев наносил крепостничеству смертельный удар, поскольку крестьяне получали политические права и право собственности. Сословное деление превращалось проектом в фикцию, поскольку расширялись права граждан вообще и дворянство лишалось права представлять собой сословную корпорацию. При этих условиях сословные преимущества дворянства могли сводиться лишь к весьма несущественным правам на почётные звания, гербы и т. д. Радищев решительно восставал в своём проекте против политики сохранения дворянских фамилий путём ограничения свободы распоряжения родовыми имениями. Этому феодальному принципу Радищев противопоставил буржуазный принцип свободы распоряжения своим имуществом, какого бы происхождения оно ни было.

Проект Радищева представлял собою своеобразную программу-минимум, которую он надеялся осуществить через Александра I, почему и сделал ряд уступок дворянству. Но осуществление этой программы означало бы падение феодализма в России и положило бы конец господствующему положению дворянства. Невозможность проведения даже своей минимальной программы при сохранении самодержавия Радищев вскоре осознал. Из всех «конституционных» и либеральных затей Александра I родились только указы об образовании министерств, о правах Сената и о вольных хлебопашцах, не затрагивавших ни абсолютизма, ни крепостничества. Радищев понял иллюзорность каких-либо расчётов на «просвещённый абсолютизм».

Колебания и отклонения в сторону идеологии «просвещённого абсолютизма» были лишь элементом в политическом мировоззрении Радищева. Они являлись для него неизбежной уступкой господствующей философской и политической доктрине и были результатом идеалистического понимания истории и непонимания классовой природы государства. Всего этого не показала в своей работе Е. Приказчикова хотя она и написала большую главу о социально-политических взглядах Радищева.

Однако Радищев сам опроверг основные положения теории «просвещённого абсолютизма» и показал, что монарх ничего добровольно не уступит из своей власти, а «великие отчинники» помешают освобождению крестьян.

Величие Радищева состоит в том, что он впервые в России объявил собственность помещиков результатом грабежа, а их привилегии – противоречащими естественному праву и признал право собственности на землю за теми, кто её обрабатывает, т. е. за крепостными крестьянами. Радищев впервые провозгласил политические свободы и равенство как основу человеческого общежития. Его идеалом был демократический государственный строй – «народное правление». Радищев впервые с такой глубиной и последовательностью развернул уничтожающую критику крепостнического строя и абсолютизма. Он объявил коронованного деспота злейшим преступником, нарушившим естественное право и отнявшим у людей вольность. В связи с этим он признавал право народа на восстание и выступал в качестве певца народной, крестьянской революции.

По силе революционного пафоса, по страсти и непримиримости своих обличений Радищев не имел равного в современной ему русской и иностранной литературе. Он был первым дворянским революционером, предтечей декабристов. Но вместе с тем, делая ставку на народную революцию и решительно став на сторону крестьянства против помещиков, Радищев явился предшественником и революционных демократов середины XIX века.

Приписывая Радищеву, вслед за Семенниковым и другими исследователями редактирование «Грамоты российскому народу», Е. Приказчикова пишет, что Радищев вставил в неё требование недвижимой собственности для крестьян, т. е. хозяйственных строений и земли. Между тем в проекте «Грамоты» речь идёт не о земле, а лишь о «земледельческих строениях». Как видно из протоколов Негласного комитета, с дополнением о хозяйственных постройках выступил Новосильцев, а Радищев выдвигал в своих проектах 1801–1802 годов требование признать за крестьянами собственность и на землю. Поэтому приписывать Радищеву участие в составлении проекта «Грамоты» нет оснований, тем более что анализ её содержания приводит к выводу, что она была типичным документом дворянского либерализма.

Ряд формулировок автора явно нуждается в поправках. «Декабристы опирались на группу либерального дворянства» (стр. 86). Декабристы были дворянскими революционерами, а не либеральными. Нельзя также сказать, что Радищев опирался на «народные массы» (стр. 86). Он лишь хотел опереться на них, но революционного народа, как отмечал Ленин, в России конца XVIII в. ещё не было. Неверно также, что большинство декабристов было республиканцами. Вряд ли правильно считать Я. П. Козельского представителем «либеральных кругов дворянства», который лишь «искал рациональной меры уступок требованиям крестьянства с целью повышения производительности труда крепостных» (стр. 21).

Не всегда точно Е. Приказчикова оперирует цифровыми данными. Так, она утверждает, что в середине XVIII в. Россия вывозила 2 – 2,5 млн. пуд. железа (стр. 95). Эта же цифра приводится в начале книги, когда речь идёт об общей характеристике экономики второй половины и конца XVIII в. (стр. 4). Между тем в середине XVIII в. Россия вывозила 700–800 тыс. пуд. железа, а в конце его – 3,5 миллиона. Для экономиста такое вольное обращение со статистическим материалом особенно предосудительно.

В заключение можно сказать, что работа Е. Приказчиковой представляет собой ценное исследование о Радищеве как экономисте. Автор дал оригинальную и в основном правильную трактовку экономических взглядов Радищева. Книга, безусловно, поможет изучению идейного наследства зачинателя освободительного движения в России А. Н. Радищева.

[1] Радищев А. Соч. Т. II, стр. 13. Издание АН СССР. М.-Л. 1945.

[2] Там же, стр. 33.

[3] Радищев. Собр. соч. Т. 1, стр. 321.

[4] Там же, стр. 247.

[5] Там же, стр. 312.

[6] Там же, стр. 312-313.

[7] Радищев А. Собр. соч. Т. 1, стр. 322.