Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Калабанов А. Н.
Самозванчество в России: по поводу книги А. С. Мыльникова «Искушение чудом: „Русский принц", его прототипы и двойники-самозванцы». Л., 1991, 286 с.

Этнографическое обозрение,
1994, № 6, стр. 164-165.

Монография А. С. Мыльникова принадлежит к группе работ, раскрывающих истоки и смысл ментальности русского народного сознания XVIII в. В основу ее положены долгие, плодотворные размышления автора о причинах формирования устойчивого стереотипа российского императора Петра III и возникновений целой лавины мнимых претендентов на российский престол. Идейным истокам самозванчества, проявившегося, по мнению Б. А. Успенского, наиболее отчетливо в русской национальной культуре,¹⁾ посвящено значительное число работ, в которых данная проблематика рассматривается в плане культурно-исторической и социально-экономической традиции.²⁾

А. С. Мыльников пытается разрешить проблему самозванчества и рассмотреть устройство того механизма культуры, который срабатывает всякий раз, принуждая народное сознание к поиску определенного социально-культурного фетиша — самозванца, под иным углом зрения, а именно «комплексно, в систематическом единстве». С этой целью он привлекает неизвестные печатные и рукописные источники, а также заново перечитывает уже вошедшие в поле зрения исследователей. Книга А. С. Мыльникова несколько необычна по жанру: автор построил изложение темы подобно хорошему историческому роману. Художественное изложение серьезного научного вопроса способствует широкой популяризации научных знаний.

Основу нынешней монографии А. С. Мыльникова составили материалы его предыдущей монографии «Легенда о русском принце» (Л., 1987), однако новая книга является не просто расширенным и углубленным изданием прежней: она пополнена собранными в архивах СССР и ФРГ (Земельный архив Шлезвиг-Гольштейна, Нижнесаксонский государственный архив в Вельфенбюттеле) материалами и посвящена трем наиболее крупным очагам самозванчества — в России, в Черногории и в Чехии. Книга А. С. Мыльникова состоит из семи больших блоков-глав, каждая из которых в свою очередь делится на небольшие очерки. Глава первая, озаглавленная «Необычайные встречи на перекрестках истории: вместо пролога» вводит читателя в курс рассматриваемых событий. Автор повествует о семи случаях самозванчества,³⁾ размышляет о причинах, приведших к избранию самозванцами в качестве символа императора Петра III. Далее следуют главы «Пленник власти», «Преображение реальности», «Воплощение в Черногории», «Воплощение на Яике», «Пленник Легенды» и заканчивает книгу глава «Необычайные встречи на перекрестках истории: вместо эпилога», в которой автор пристально рассматривает личность Петра III, расследует воплощение его образа на Яике, в Чехии и Черногории.

Вернемся к личности Петра III. По мнению А. С. Мыльникова, искажение образа Петра III в отечественной историографии было вызвано излишне предвзятым отношением к личности самого самодержца со стороны современников императора и последующих поколений историков, чрезмерно доверявших мемуарным источникам. На наш взгляд, в таком утверждении есть рациональное зерно, поскольку в данном случае «почти не учитываются, в частности, социальное положение, круг общения и политическая ориентированность современников, писавших о Петре Федоровиче» (с. 22). Таким образом, современными усилиями современников и многих поколений историков, описывавших события политической и социально-экономической жизни России XVIII в., был порожден миф о порочности государя Петра III, его безволии и своенравии. Рождение любого мифа почти всегда ведет к постепенной подмене действительности вымышленным ее содержанием. Мифу, в том числе мифу историческому, присуща одна странная, трудно поддающаяся рациональному осмыслению, черта: исторический миф не претендует на документальную точность изложения происшедшего. Более того, там, где присутствует документальная точность, мифу просто нет места; поэтому чем невероятнее описываются события, тем больше шансов на существование имеет миф. «В мифе, — по мнению Н. С. Автономовой, — как бы он ни был построен, хаос предстает как нечто упорядоченное, а бессмысленное мгновенно обретает смысл — стоит только сослаться на то, что так было и так произошло».⁴⁾ Миф и логос меняются местами: то, что было, приобретает черты призрачности, «небытия», а то, чего не было и не могло быть, вдруг получает черты реально существовавшего, «бытия». Миф не требует осмысления, и уже потому даже самая немыслимая фантазия «обретает реальность на основе простого доверия к говорящему».⁵⁾ Однако миф не останавливается на достигнутом, он требует все новых и новых «жертв». «Жертвой» мифа в конце концов становится и сам человек, что приводит «к возникновению мифологического мышления и самих мифов — чувственных образно-нормативных схем, включающих рассказ о возникновении какого-либо явления и предписывающих определенный способ человеческого поведения в связи с данным явлением».⁶⁾ Один миф создает другой, а оба они постепенно мифологизируют общественное сознание, искусно манипулируя и управляя им. К разряду такого рода мифов, на наш взгляд, может быть отнесен миф, создавшийся вокруг имени императора Петра III.

Самостоятельный интерес имеет характеристика личности и государственной деятельности Петра III, созданная А. С. Мыльниковым в результате тщательного анализа источников.

Привыкнув к военной четкости, Петр III желал видеть порядок и в делах государства; его деятельность на столь ответственном посту была проникнута заботой о подготовке кадров «национальных хороших мастеров» (с. 56-57), осознанием «государственной пользы от народного просвещения» (с. 46). Во многом деятельность Петра Федоровича была поиском мер, направленных на пользу и процветание государства. С первых дней вступления на престол после смерти Елизаветы Петровны, в течение отпущенных ему 186 дней император стремился разграничить и упорядочить функции отдельных звеньев центрального и местного государственного аппарата» (с. 62), что само по себе является крупным шагом в деле государственного строительства. Наибольший интерес в работе вызывает авторская интерпретация некоторых петровских манифестов, указов и актов, а также всей системы правотворчества. Наибольшую смысловую нагрузку несут манифест от 18 февраля 1762 г. «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», освобождавший дворянское сословие от обязанностей государственной службы; манифест от 21 февраля об отмене, точнее и правильнее сказать — о реформе Тайной канцелярии, не уничтожавший репрессивный порядок, но более упорядочивавший его. Кроме того, большое значение имели указы от 16 февраля, 21 марта и 6 апреля, предписывавшие секуляризацию церковно-монастырских земель. Следующим шагом, казалось, можно было ожидать манифест об освобождении крестьян из крепостной зависимости. Однако дать волю крестьянам не входило в планы петровских преобразований государственной и хозяйственной системы. Позиция Петра III по крестьянскому вопросу была относительно четко сформулирована в акте от 19 июня 1762 г. по поводу крестьянских бунтов в Тверском и Клинском уездах, в котором говорилось о намерении «помещиков при их имениях и владениях ненарушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении содержать» (с. 68). Реформаторская деятельность Петра III, как об этом весьма убедительно, на наш взгляд, свидетельствует А. С. Мыльников, заложила основы нового государственного устройства — просвещенного абсолютизма. Рассматривая фигуру Петра III в контексте его эпохи, мы не без основания можем назвать ее трагической. Трагедия личности самодержца заключается в том, что, провозгласив себя преемником Петра Великого, Петр Федорович пытался следовать по стопам своего предшественника. Преобразования, произведенные Петром III за столь короткий срок, можно назвать, по меткому выражению Н. Я. Эйдельмана, «революцией сверху».⁷⁾ Однако в отличие от великого предшественника, Петр III своими, отчасти нерешительными действиями, восстановил против себя некоторые слои русского общества — приближенных Екатерины II и обюрократившийся чиновничий аппарат, не желавший терять доходы, многочисленные льготы и привилегии. Иначе говоря, то, что удалось совершить Петру I — поднять Россию на дыбы, Петр Федорович осуществить не смог. Попытка повторить революцию «сверху» стоила ему жизни.

В заключение следует заметить, что, хотя данная монография А. С. Мыльникова и не охватывает со всей полнотой споров о личности императора Петра III и его роли в отечественной истории XVIII в., она все же является ценным вкладом в историографию проблемы, открывая начало нового этапа поисков исторической истины.

¹⁾ Успенский Б. А. Царь и Самозванец: Самозванчество в России как культурно-исторический феномен // Художественный язык средневековья. М. 1982. С. 201; Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог. Семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Языки культуры и проблемы переводимости. М., 1987. См. также: Чистов К. В. Русские народные социально-утопические легенды XVII—XIX вв. — М., 1967. С. 29.

²⁾ Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России. Период феодализма. М., 1977; Крестьянская война в России в 1773—1775 гг. Восстание Пугачева. Л., 1960—1970. Т. 1-3; Сивков К. В. Самозванчество в России в последней трети XVIII в. // Исторические записки. 1950. Т. 31; Чистов К. В. Указ. раб.; Троицкий С. М. Самозванцы в России XVII—XVIII вв. // Вопросы истории. 1969. № 3.

³⁾ По подсчетам К. В. Сивкова, только в последней трети XVIII в. известно 23 случая самозванчества (исключая Пугачева и княжну Тараканову). См.: Сивков К. В. Указ. раб. С. 89.

⁴⁾ Автономова Н. С. Миф: хаос и логос // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990. С. 32.

⁵⁾ Там же. С. 32.

⁶⁾ Там же. С. 41.

⁷⁾ Эйдельман Н. Я. Революция «сверху» в России. М., 1989.