выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
К разделу Казачество
Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион.
Общественные науки. Спецвыпуск 2007 г.
Актуальные проблемы исторических исследований.
{15} – конец страницы.
OCR OlIva.
В течение своего формирования и исторического развития система ценностей дореволюционного кубанского казачества вобрала в себя ценности социума-убежища, субэтноса и сословия. В её становлении были задействованы традиции восточнославянской общины, польской шляхты, русских служилых людей и тюркских казаков, т.е. народов восточноевропейской этноконтактной зоны.
Ценностные установки составляющих казачьей идентичности были во многом сходными. Налагаясь друг на друга, они укрепляли основные компоненты системы ценностей, такие как установка на внутреннее единство для противостояния внешнему миру, стремление к личной свободе и независимости общины, особые отношения с властью. Ценности восточнославянской общины дали возможность казакам выработать принципы социальной организации, основанной на коллективизме, примате общего над частным и стремлении к независимости. Ценностное наследие других социальных и этнических групп было преимущественно ориентировано на воинское ремесло (например, шляхта), особую значимость своих индивидуальных и коллективных прав, идею корпоративного превосходства и избранности, индивидуализм (преимущественно шляхта) [1, 2]. В то же время всё вышеперечисленное было характерно и для восточнославянской общины [3]. Одновременно ранним казакам и служилым людям были близки идеи равенства и единства людей одного статуса. В Запорожской Сечи теоретически все казаки, независимо от происхождения и заслуг, имели равные права [4]. Каждый мог претендовать на место кошевого атамана.
Все ценностные системы учили казаков ценить своё социальное положение. Эти основные идеологемы были присущи дореволюционному казачеству на протяжении всей его истории. Внутренняя противоречивость и возможность её преодоления способствовали возникновению единой саморазвивающейся системы ценностей.
Особое место в этой системе занимала православная вера. В XVI—XIX вв. она духовно поддерживала казачество, обосновывала его моральные ценности. Однако {15} влияние православия было различным и зависело от конкретного носителя казачьей системы ценностей и конкретных жизненных обстоятельств. Нормы христианской этики не всегда одинаково применялись по отношению к «своим» и «чужим». Православные иногородние иногда были вынуждены платить за крещение в церкви в 2 раза больше, чем казаки. Им не доверялись почетные должности хоругвеносцев или даже пытались не пускать в храм [5]. В то же время иудеи-субботники, принадлежавшие к казачьему сословию, пользовались защитой и поддержкой станичного общества [6]. Таким образом, часть членов казачьего социума (абсолютное меньшинство) вовсе не исповедовала православие. Однако и они находились в рамках общества, ценностная система которого во многом опиралась на православие.
Православная религиозность в казачьей среде во многом основывалась на внешних социальных факторах. Сила общественного мнения в общине, уважение к этнической традиции и образу жизни, существующему государственному строю, наибольшее воздействие на жизнь казаков оказывали во второй половине 40-х — 60-х гг. ХIХ в., в период максимальной крепости социальных устоев. Поэтому изменения в образе жизни, набиравшие силу с 70-х гг. XIX в., ударили и по казачьему православию [7]. Самыми значительными из них были переход к мирной жизни после окончания Кавказской войны, приток иногородних и развитие рыночных отношений, сопровождавшееся укреплением связей с городскими центрами. С рубежа ХIХ—XX вв. процесс деформации образа жизни ускоряется.
Индивидуализация поведения и мировоззрения, связанные с развитием рыночного хозяйства, способствовали размыванию духовного единства казачества. В этих условиях казаки, для которых православная вера была личным убеждением, предпринимали попытки консолидации (церковно-приходские советы).
Другой важной составляющей казачьего мировоззрения был монархизм. В ранний период существования казачества он представлял из себя соединение идеологемы сакральности монарха с традицией свободной феодальной службы, предусматривавшей договорные отношения казаков с их сюзереном при обязательном признании последним казачьих прав и свобод [8].
Начиная с конца XVIII в. господствующее положение занял монархический этатизм, который подразумевал добровольное признание всевластия монарха и представляющего его интересы государственного аппарата [9]. При этом сакрализация особы государя продолжала иметь место. Царь считался носителем высшей правды, имеющим особые отношения с Богом. Именно она служила глубинным психологическим обоснованием господствующей модели отношений казачества и государства. Осознание свободы и элитарности было присуще казачеству изначально и сохранялось в среде кубанцев до первой половины XX в., заключалось в трепетном отношении кубанца к личной свободе, собственной значимости и близости к престолу.
Представления о религии и отношениях с государством образовывали основу идеологии кубанских казаков. Её ценностной основой было православие. Оно задавало духовные ориентиры частной и общественной жизни кубанцев. Православие инкорпорировало войско в этнокультурные системы более высокого уровня (русское государство и этнос, мировая семья православных народов). Монархизм связывал религиозные ценности казачества с практикой его взаимоотношений с государством. Если монарх считался фигурой полубожественного статуса [10], то государство — не всегда надёжным партнёром, во взаимоотношениях с которым надо, прежде всего, блюсти свою выгоду. Оно смогло долгое время держать кубанское казачество под жестким контролем только благодаря идейной поддержке православия и монархизма. На рубеже XIX—XX вв. традиционное отношение к монарху стало меняться. Для некоторых казаков он стал отождествляться с государственной машиной, её промахами и произволом. На государя стали возлагать личную ответственность за неудачи армии время Русско-японской и Первой мировой войн [11, д. 120, л. 2], тяжелое положение в экономике, растущее малоземелье [11, д. 585, л. 20 об; 12].
Негативное отношение к деятельности государственного аппарата в наибольшей степени характерно для периодов становления и кризиса системы ценностей. На рубеже XVIII—XIX вв. рядовое черноморское казачество ещё пыталось отстаивать право контроля над внутренними делами войска (Персидский бунт) [13, 14]. С начала 60-х гг. XIX в. казакам приходилось бороться за сохранение самого казачьего образа жизни в условиях модернизации и общегосударственной унификации социальной системы (протест черноморцев и хопёрцев против выселения в Закубанье в 1861 г. [15], требование автономии в 1917 г. [16, д. 263, л. 31об–32об]). В период же Кавказской войны казаки в условиях непрерывных боевых действий считали тесное единство с государством жизненно необходимым для нужд обороны и сглаживания внутренних противоречий.
Подсистема нравственных ценностей кубанских казаков должна была способствовать сглаживанию конфликтов и противоречий, поддерживать крепкое внутреннее единство. Согласие и единство были важнейшими моральными ценностями. Ведь казачья община всегда активно противопоставляла себя внешнему миру. Потребность в сохранении единства диктовала необходимость соединять строгость этических принципов и терпимость к их нарушителям, стремление не наказывать, а исправлять их. Такой подход был обусловлен той относительной значимостью, которую казачья община признавала за отдельной личностью. Казачья этика строилась на сочетании коллективизма и индивидуализма.
Соотношение коллективизма и индивидуализма хорошо видно на примере таких важнейших ценностей, как земля, труд, воля. Гарантом их защиты должно было выступать стремление к единству. Его конкретным воплощением выступала община (социальный институт, окрепший вследствие необходимости развивать сельское хозяйство в условиях войны). Она была стержнем организации казачьего общества и, по мнению кубанцев, должна быть независимой, обязательно владеть землёй, иметь власть над своими членами. Казак делегировал общине значительную часть личной свободы. {16}
Земля не могла находиться в собственности частного лица, так как любой казак являлся частью общины. Разделение земли означало бы крушение последней как единого целого. Власть в представлении казаков была тесно связана с правом собственности. Эти принципы нередко сталкивались с сопротивлением отдельных казаков, боровшихся за свои интересы. Следствием этого был конфликт станичных общин и владельцев хуторов в 30–40-е гг. XIX в., завершившийся временным компромиссом, выразившемся в ограничении размеров личных владений и приведении их в соответствии служебным заслугам владельцев [17]. Особые права на пользование войсковой землёй ещё с появлением «Порядка общей пользы» в 1793 г. присвоила казачья старшина [18]. После окончания Кавказской войны государство решительно поддержало земельные притязания казачьей элиты и армейского офицерства. В 70-е гг. XIX в. на Кубани стало вводиться частное землевладение [19]. Естественно, эти действия правительства вызвали сопротивление казаков. Например, боролось общество станицы Полтавской, у которого отбирались земли для наделения офицеров в 1871—1873 гг. [16, д. 536, л. 3–31об]. Стремление к приватизации казачьей земельной собственности отвечало индивидуалистической составляющей казачьей системы ценностей, представлениям о воле, самореализации. Однако частнособственнические настроения в казачьей среде нарастали медленно. Коллективистские представления преобладали.
В конце XIX — начале XX в. государство активно участвовало в формировании среди казаков Кубани жизнеспособной общины. В Черномории этот процесс проходил непросто по причине социальной неоднородности войска и радикальных представлений о роли воли во внутриказачьих отношениях как верхов, так и низов. В ходе Кавказской войны при поддержке государства община обрела силу и оказывала активное влияние на повседневную жизнь своих членов. Период наибольшего морального влияния общины продолжался с конца 40-х до начала 70-х гг. XIX в. Позже, под влиянием социально-экономической модернизации, единство общины и её моральный авторитет среди казаков постепенно слабеют. Показателем этого процесса стало усиление давления государства. Ослабевшая община всё менее может противостоять ему, отношения её членов в большей мере нуждаются во внешнем регулировании. Но к рубежу XIX—XX вв. община всё больше осваивает такие функции, как контроль над землепользованием и развитие образования.
Единство общины основывалось и на моральных принципах. Они должны были наряду с общинным владением землёй помочь казакам сохранить единство. Последнее должно было быть максимально полным, но добровольным. Поэтому община должна была поддерживать стремления своих членов, обеспечивать их интересы. Каждый казак должен был быть максимально удовлетворён в своих притязаниях. У него должна была быть земля в количестве, достаточном для безбедного существования. Казак ценил возможность участвовать в работе казачьего самоуправления и добиваться в нём почетных должностей, укреплять свой авторитет. Станичник хотел использовать силу общины для борьбы с обидчиками и чужаками.
Но для этого необходимо было взаимно согласовывать и ограничивать стремления. Это достигалось с помощью воспитания и общественного мнения, которые формировали единую шкалу моральных норм и предпочтений. Насилие по отношению к нарушителям принятых норм стало особенно частым явлением позднего периода существования кубанского казачества. Усиление репрессивных мер на рубеже XIX—XX вв. свидетельствовало о начавшемся разложении системы ценностей.
Казак должен был своим трудом обеспечивать выполнение обязанностей, обусловленных статусом (военная служба, общинные и войсковые повинности, обеспечение всем необходимым своей семьи). Эти ценностные установки возобладали к средине XIX в. в связи с оформлением нового уклада жизни служилых казаков Кубани. Таким образом, труд стал своеобразным долгом перед обществом. Не поощрялось тунеядство и чрезмерное увлечение хозяйством в ущерб другой необходимой деятельности (особенно — военной службе).
И община, и вольнолюбивый казак стремились к самодостаточности. Их интересы можно было согласовать только до определённого предела. Долгое время этому способствовала военная угроза. Во второй половине XIX — начале XX в. фактор внешней опасности стал гораздо менее значимым, развитие экономики открывало всё больше возможностей для укрепления независимости отдельной личности. Трудовые усилия казака всё менее обусловлены поддержанием своего статуса. Отношение к труду всё более соответствует личным склонностям отдельного казака. Это было одной из причин усиления социального расслоения. В то же время сельское хозяйство на Кубани переориентировалось на достижение коммерческого успеха. Последний в гораздо большей степени зависел от трудовых и организаторских способностей казака-хозяина, чем простое обеспечение необходимых потребностей. Сокращение паевых наделов усложняло выживание ленивых, малоспособных и неудачливых.
Внутренние противоречия в жизни кубанского казачества были частью единого процесса разрушения традиционного образа жизни русского народа.
Ещё одной важнейшей составляющей системы ценностей на протяжении столетий была воинская доблесть, включающая удаль, храбрость, силу, безусловную верность своим, установку на защиту религиозных святынь и христианскую непривязанность к жизни и её благам. После ликвидации вольноказачьего уклада жизни к концу ХVIII в. эта ценностная константа поверглась деформации. К концу Кавказской войны она вновь укрепилась. Однако после ее окончания начинается процесс постепенной потери значимости военного дела и связанных с этим ментальных установок.
Наивысшей ценностью для кубанских казаков было само Войско и принадлежность к нему, статус казака. Трепетное отношение к Войску чаще всего не выражалось напрямую. Оно проявлялось в гордости своим положением казака. Любовь к войску распространялась на станичные (куренные) общины, воинские {17} подразделения. В этот ряд можно поставить и казачью семью. Она являлась первичной ячейкой общества кубанских казаков. Одновременно обеспечивала им определённую автономию от большого социума, помогала отстаивать индивидуальные права. Размер и состав семьи определяли экономические возможности казака, его способность защитить себя во время внутриобщинных конфликтов. Родственные связи зачастую способствовали карьере казака на государственной службе и в системе казачьего самоуправления. Пример тому — знаменитый черноморский род Бурсаков [20].
Роль помощника и покровителя играли структурные подразделения Войска, которое должно было защищать казака от внешнего мира, обеспечивать его свободу.
Поэтому основной казачьей добродетелью являлась преданность тем коллективам, в которые он был включен, согласно своему казачьему статусу. Следование ей, в основном, определяло этическую составляющую системы ценностей кубанских казаков. Они могли проявлять известную вольность по отношению к существующим правилам (таким как запрет воровать, пьянствовать), но при этом не имели права изменять интересам коллектива. Казаки не должны были враждовать с теми, кто считался своим.
Однако такая казачья ценность, как воля (обладание неотъемлемыми правами и привилегиями, возможность по собственному желанию менять свои отношения с государством и общиной) не всегда могла реализоваться в казачьей же среде XIX—XX вв. Ведь казачество было подконтрольным элементом имперского государственного механизма. Поэтому поиски свободы и самореализации порой выводили казаков за пределы Войска и его традиций, иногда и в революционное движение.
Кроме того, значимой ценностью была православная вера. Таким образом, признание вышеперечисленных ценностей было абсолютно необходимо для поддержания высшей ценности — Войска, падение их значимости на рубеже XIX—XX вв. стало признаком начавшегося общего разложения системы.
Непременным условием реализации важнейших казачьих ценностей было наличие у Войска земли. Общинное земледелие и вольнозахватное либо передельно-паевое землепользование было одной из основ казачьего единства. Владение частной земельной собственностью некоторым группам казаков помогало реализовывать ценностную установку на вольность и независимость.
Особое значение для кубанских казаков имела особа российского монарха и возглавляемое им государство. Идейная установка на службу государю помогала объяснить и оправдать сложившийся образ жизни, найти ему необходимое внешнее обоснование и поддержку. Российская государственная власть была необходима казачеству как сильный союзник во внешних конфликтах и третейский судья — во внутренних.
Все прочие ценности (например, трудолюбие, женскую честь) можно рассматривать как конкретизацию вышеуказанных основных ценностей.
К моменту появления на исторической сцене кубанских казаков в конце XVIII в. казачья система ценностей успела пройти более чем двухвековой эволюционный путь. Разительно изменились условия её бытования. Независимый воинский мужской союз превратился в общность военноземледельческих общин, контролируемых государством. С конца XVIII до начала 40-х г. XIX в. отрабатывались механизмы реализации устойчивых ценностных констант в новых условиях. Для этого периода характерна относительная социальная нестабильность. Наибольшее воплощение казачьей системы ценностей приходится на конец 40 — конец 60-х гг. XIX в. Тогда военные и общинные структуры казаков Кубани достигли высокой степени эффективности. Во многом благодаря им победоносно завершилась Кавказская война, началось освоение Закубанья. С начала 70-х гг. XIX в. на Кубани начинается быстрая модернизация. Толчком к ней послужили разрешение в 1868 г. иногородним поселяться на войсковых землях [21] и появление в начале 70-х гг. на Кубани частновладельческих земель. В новых условиях константы системы ценностей подверглись активному внешнему воздействию и начали деформироваться. Особенно этот процесс ускорился на рубеже XIX—XX вв.
Но система ценностей изменялась медленнее, чем социальная жизнь, в которой она реализовывалась. Сохранялись её архаичные элементы. Консерватизм системы ценностей позволял сохранять преемственность поколений и единые принципы образа жизни. Наличие в ней фрагментов разных периодов происхождения обеспечивало разнообразие и гибкость. Но на рубеже XIX—XX вв. темп социально-экономической эволюции стал слишком быстрым. Опорные элементы системы — вера, воля и престиж военного дела — стали терять свою значимость. Междоусобное противостояние казаков во время Гражданской войны показало, что основной компонент системы ценностей — казачество и верность ему — также начал отступать на второй план. Выдвижение на первый план материального преуспевания, вело к нивелированию специфики системы ценностей кубанского казачества.
1. Тазбир Я. Привилегированное сословие феодальной Польши // Вопросы истории. 1977. № 12. С. 163.
2. Чаплиньский В. Органы государственной власти в Польше в XVI—XVII вв. // Вопросы истории. 1977. № 12. С. 148-156.
3. Михайлова И. «Бобровники, сокольники, подлазники…». Как жили промысловые слуги князя в XIV—XV вв. // Родина. 1997. № 5. С. 31-32.
4. Яворницкий Д.И. История Запорожского казачества. Киев, 1990. Т. 1. С. 143, 145, 150.
5. Котов С.Н. Особенности духовной культуры иногородних крестьян Северного Кавказа в XIX — начале XX века // Дикаревские чтения (8). Краснодар, 2002. С. 88-89. {18}
6. Отчёт епархиального миссионера священника С. Никольского о миссионерских поездках в 1895—1896 годах // Ставропольские епархиальные ведомости. 1896. № 14. С. 871-875.
7. Тимофеевский Е. Холмская церковноприходская летопись // Кубанский сб. Екатеринодар, 1912. С. 316, 318.
8. Назаров В.Н. Нереализованная возможность: существовало ли рыцарство на Руси в XIII—XV веках // Одиссей. Человек в истории. М, 2004. С. 121.
9. Королёв Н.В. «На Дону нет царя». О так называемом казачьем монархизме // De Die in Diem. Памяти А.П. Пронштейна 1919—1998. Ростов н/Д, 2002. С. 253.
10. Матвеев О.В. «Пристав от Бога» // Герои и войны в исторической памяти кубанских казаков. Краснодар, 2003. С. 176.
11. ГАКК, ф. 583, oп. 1.
12. ГАКК, ф. 584, oп. 1, д. 148, л. 2 об.
13. Ратушняк В.Н. Кубанские исторические хроники: неизвестное об известном. Краснодар, 2005. С. 60-61.
14. Голобуцкий В.А. Черноморское казачество. Киев, 1956. С. 343-370.
15. Короленко П.П. Переселение казаков за Кубань в 1861 году с приложением документов и записки полковника Шарапа // Кубанский сб. Екатеринодар, 1911. Т. 16. С. 321-326.
16. ГАКК, ф. 1,оп. 1.
17. Щербина Ф.А. Земельная община кубанских казаков. Екатеринодар, 1891. С. 41.
18. Приложения // Короленко П.П. Черноморцы. СПб., 1874. С. 231-235.
19. Матющенко П.П. Некоторые вопросы земельной политики царизма в казачьих областях Северного Кавказа в пореформенный период (1861—1914) // Проблемы социально-экономического развития Северного Кавказа в XIX — начале XX века. Краснодар, 1985. С. 45.
20. Шевченко Г.Н. Войсковые дворяне Бурсаки в Черномории // Из дореволюционного прошлого кубанского казачества. Краснодар, 1993. С. 62.
21. О дозволении русским подданным невойскового сословия селиться и приобретать собственность в землях казачьих войск // Сб. правительственных распоряжений по казачьим войскам (с 1 января 1868 года по 1 января 1869 года). СПб., 1871. Т. 4. С. 62-64.
Написать нам: halgar@xlegio.ru