Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Известия высших учебных заведений. Правоведение. № 2, 1960 г.
[158] — Начало страницы.
OCR Bewerr.

[158]

Клейненберг И.Э.
К вопросу о существовании в Новгороде Великом X—XII вв. берегового права

Опубликованная в № 1 настоящего журнала за 1959 г. статья В. С. Покровского «Договор Великого Новгорода с Готландом и немецкими городами 1189—1195 гг. как памятник международного права» вызывает большой интерес. В ней разбирается древнейший из дошедших до нас международных договоров Новгорода. Эти договоры являются содержательными, но недостаточно научно разработанными памятниками, в которых отражены многие нормы древнерусского права, не сохранившиеся в других источниках.

Автор по-новому подходит к анализу правового содержания статей договора. Если предшествующие исследователи искали в разбираемом акте только нормы русского права, то В. С. Покровский поставил себе целью проследить в нем взаимодействие русского права с западным — готландским и любекским, справедливо считая, что в международных соглашениях, как правило, находят свое отражение юридические воззрения договаривающихся сторон. В результате своего исследования В. С. Покровский выявил ряд статей договора, в которых он видит влияние права западноевропейских контрагентов Новгорода.

Работа В. С. Покровского, как всякое исследование, в котором впервые разбирается тот или иной материал под новым углом зрения, содержит ряд недостаточно обоснованных положений. Возражению против одного такого, как нам кажется, неубедительного вывода, касающегося принципиального вопроса, и посвящена настоящая заметка. Речь идет о береговом праве, которое, по мнению В. С. Покровского, существовало в Великом Новгороде и было отменено лишь в результате переговоров при заключении договора 1189—1195 гг. В. С. Покровский пишет: «По договору отменялось старофеодальное береговое право. .. Было бы неверным думать, что отмена берегового права есть нововведение чисто русского порядка, так как оно было значительно раньше отменено в Западной Балтике».¹⁾ В уничтожении этой феодальной прерогативы на русском берегу Балтики он видит один из моментов влияния немецкого права, смягчившего в некоторых статьях договора суровый русский обычай.²⁾

Такая точка зрения является новой. Нельзя указать ни одного русского дореволюционного историка, который признавал бы наличие берегового права в средневековой Руси. Советские исследователи также считают, что зачатки берегового права у восточных славян были уничтожены еще в X в., о чем свидетельствуют договоры Киевской Руси с Византией.³⁾

Западноевропейские историки, занимавшиеся этим вопросом, не говорят о береговом праве на территории Новгородской земли. Л. К. Гетц в «Истории немецко-русской торговли средневековья» отмечает, что «среди договоров Ганзы с Новгородом нет ни одного, который устанавливал бы освобождение от берегового права...».⁴⁾ А. Бекштедт, специально изучавший борьбу главного города Ганзы Любека за отмену берегового права в прибалтийских странах, ничего не говорит о береговом праве на новгородском участке Финского залива.⁵⁾ Финский ученый В. Ниитемаа, автор новейшей монографии по развитию берегового права в Северной Европе, также обходит молчанием вопрос о береговом праве в Новгородской земле.⁶⁾ Проф. М. Шефтэл (США) отмечает, что запрещение берегового права с 911 г. — характерная черта режима иноземцев в Новгородско-Киевской Руси.⁷⁾ [159]

Молчание западноевропейских авторов по этому вопросу не случайно. Дело в том, что акты и грамоты ганзейских городов, которые были использованы названными исследователями, не содержат материала, поддерживающего тезис о наличии в Великом Новгороде берегового права. Документы ганзейских городов сохранились и изданы в огромном количестве. По ним можно проследить почти что все конфликтные дела, которые Новгород имел с Ганзой в течение нескольких веков. Поэтому отсутствие в них указаний на нарушения прав собственности ганзейских купцов, потерпевших кораблекрушение у русских берегов, следует считать сильным доводом против предположения о наличии берегового права в Новгородской боярской республике, тем более что и русские источники также не дают материала для поддержки такого предположения.

Для подтверждения того, что на Готланде береговое право было отменено раньше, чем в Новгородской земле, В. С. Покровский ссылается на текст Введения к Кодексу висбюского городского права (в изложении М. Славянского).⁸⁾ Из этого памятника XIV в., излагающего историю становления права Висбю, мы узнаем, что в древние времена, когда на Готланде начали собираться люди различных народностей, они скрепили клятвой мир, дававший им право спасать и сберегать свое имущество на береговой полосе шириной в восемь сажен.⁹⁾ В. Ниитемаа относит это событие к первой половине XII в., т. е. ко времени до заключения договора 1189—1195 гг. и находит отражение его в русском топониме договорных грамот «Готский берег».¹⁰⁾ Автор монографии по истории Готланда в средние века Г. Н. Ирвинг считает вполне возможным, что под «скрепленным клятвой миром» во Введении к Кодексу висбюского права подразумевается ратификация на Готланде древнейшего (не дошедшего до нас) торгового договора между этим островом и Великим Новгородом. Клятва как действие, скрепляющее договор, вызывает у Г. Н. Ирвинга реминисценции не с западными обычаями, а с церемониалом при заключении русско-византийских договоров X в.¹¹⁾ Если, таким образом, шведский историк сам высказывает мысль, что первичная отмена берегового права на Готланде была провозглашена в связи с заключением новгородско-готландского торгового договора, то мы вправе пойти дальше и считать, что это произошло не без сильного влияния правовых воззрений русской стороны. Во всяком случае текст Введения к праву Висбю отнюдь не подкрепляет тезиса В. С. Покровского.

Та статья договора 1189—1195 гг., которую В. С. Покровский, по-видимому, считает устанавливающей отмену берегового права, содержит лишь самую общую взаимную гарантию безопасности передвижения торговых караванов по земле и воде договаривающихся сторон.¹²⁾ Такие гарантии входили во все русские торговые договоры средневековья (позже они выражались формулой «путь чист») и к береговому праву отношения не имеют, так как трактуют о движении людей и о перевозке товаров в нормальных условиях. Береговое же право вступало в силу лишь по отношению к имуществу и лицам, потерпевшим кораблекрушение. Поэтому только тогда можно говорить, что та или иная статья договора касается берегового права, если в ней специально упомянуто кораблекрушение и его последствия.

Таким образом, при полном отсутствии свидетельств, источников можно утверждать наличие берегового права в Новгороде Великом лишь на основе умозаключений, считая, что столь характерное для западно-европейского феодального общества явление должно было бы также в той или иной форме существовать в феодальном Новгороде. Но и чисто теоретические рассуждения должны, по нашему мнению, неизбежно привести к отрицанию возможности возникновения и развития берегового права в Великом Новгороде X—XII вв.

Для выяснения этого вопроса рассмотрим сперва содержание термина «береговое право». Береговым правом называют обычно две качественно разные вещи. С одной стороны, этим термином обозначают (не совсем точно) обычай многих приморских племен дофеодальной формации, состоявший в том, что они считали себя вправе присваивать и использовать выбрасываемые морем на их берег предметы, не различая при этом, являлись ли они настоящими дарами природы (как рыба, лес, водоросли) или же они принадлежали до того каким-то другим людям и попали в воду и на берег в результате кораблекрушения. С другой стороны, тот же термин служит для обозначения собственно берегового права феодально устроенного общества, права, основывающегося на собственности феодала на землю и на то, что она приносит. На основе его прибрежный феодал мог присваивать разбивавшиеся у его берегов корабли с грузом и требовать от спасшегося экипажа выкуп. [160]

Совершенно естественно, что на территории тех племен, у которых первоначальный обычай захвата всех даров моря был давно и сильно развит, феодальное береговое право укоренялось легко и впоследствии трудно изживалось. В. Ниитемаа отмечает, что принципы феодального берегового права соответствовали правосознанию древних германских племен.¹³⁾ Финские племена, населявшие часть побережья восточной Балтики, также славились своим беспощадным отношением к мореплавателям.

Для удовлетворения существовавшей у народов Северного моря и Балтики потребности межплеменного обмена выработалась система так называемых «бирков», т.е. определенных мест, где в условиях взаимной безопасности могли съезжаться для торговли местные и иноземные купцы. Именно на таком заповедном месте и возник город Висбю на Готланде.

Но неправильно было бы думать, что варварские береговые обычаи были одинаково сильно развиты у всех прибрежных племен Балтики. Так, очень достоверный автор XI в. Адам Бременский отмечает, что балтийское племя древних пруссов всегда оказывало посильную помощь кораблям, терпящим бедствие у его берегов.¹⁴⁾ Слабое развитие жестоких береговых обычаев у пруссов следует объяснять не какой-то исконной, присущей именно этому народу гуманностью, а в первую очередь ранней экономической заинтересованностью в развитии торговли и мореплавания: как раз этот участок берега Балтийского моря с древних пор славился добычей янтаря и привлекал с самых первых столетий нашей эры купцов и мореплавателей из всех стран Европы, меновая торговля с которыми была для прибрежных жителей выгоднее, чем их ограбление.

У новгородских славян также не могло быть достаточных экономических предпосылок для длительного сохранения жестоких береговых обычаев: они жили по берегам рек, являвшихся древними торговыми путями, рано включились в активную торговлю и во время морских торговых экспедиций, несомненно, страдали от береговых нравов своих финских и германских соседей. Если поставить вопрос, можно ли, исходя из марксистского положения, что «правовые отношения... коренятся в материальных жизненных отношениях»,¹⁵⁾ предположить о возникновении и существовании в Новгородской земле X—XII вв. феодального берегового права, то ответ может быть только отрицательным. Господствующие в Новгороде группы феодалов с самого начала новгородской государственности были экономически сильно заинтересованы в поддержании зарубежных торговых связей. Скапливающиеся в их руках в виде оброка большие количества мехов и воска приобретали для них лишь тогда значение, когда они могли быть обменены на предметы роскоши и изделия западноевропейского ремесла. Так как Новгород был расположен вдали от моря, то для правящих кругов Новгорода было жизненной необходимостью держать в своих руках путь из открытого моря по рекам и озерам до городских причалов и сделать этот путь безопасным для своих и чужих купцов. В силу этой необходимости все обычаи ижорских насельников устья Невы и прилежащего побережья, которые могли нанести ущерб плывшим в Новгород и из Новгорода купеческим кораблям, были, по-видимому, еще в X в. решительно искоренены, а притязания феодалов, не заинтересованных в торговле (если таковые были), беспощадно подавлены. В таких условиях развитие берегового права местных землевладельцев было совершенно невозможным. Наоборот, новгородские власти использовали ижорских феодалов для охраны морских подступов, для «стражи морской». Известен в такой роли старейшина Пелгусий — соратник Александра Невского.¹⁶⁾ В договорах XIII в. Новгород брал на себя ответственность за безопасность плавания иноземных купцов на участке пути от острова Котлина до Новгорода.¹⁷⁾

Как киевские феодалы не могли допустить развития берегового права на торговом пути по Днепру в Черное море и в Византию, что нашло свое отражение в договорах X в., так и новгородские феодалы предпочитали выгоду от упорядоченных торговых отношений случайной наживе при захвате потерпевших крушение кораблей. Не иначе обстояло дело и в Смоленской земле. Договор, заключенный смоленским князем в 1221 г., свидетельствует о помощи, которую оказывало прибрежное население при спасении груза затонувших учанов.¹⁸⁾ Этот пункт смоленского [161] договора интересен тем, что содержит передовой для того времени принцип участия местных жителей в спасательных работах за известное вознаграждение. В. Ниитемаа отмечает, что готландское право такого положения не содержало. Оно получило на Готланде силу закона лишь в результате заключения договора.¹⁹⁾ Первенство русского обычая в этом случае несомненно.

Из всего сказанного можно сделать лишь один вывод, а именно: что отсутствие берегового права на морских и речных берегах древней Руси являлось характерной, экономически обусловленной чертой русского феодализма.

Поэтому точку зрения, высказанную В. С. Покровским, что береговое право в Новгородской земле было отменено лишь под влиянием западноевропейских юридических норм в связи с заключением договора 1189—1195 гг., следует считать ошибочной.

¹⁾ «Правоведение», 1959, № 1, стр. 97.

²⁾ Там же, стр. 100.

³⁾ Ф. И. Кожевников. Русское государство и международное право (до XX в.). М., 1947, стр. 127-129.

⁴⁾ L. K. Gоеtz. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Lübeck, 1922, S. 235.

⁵⁾ Alfr. Beckstaedt. Die Bemühungen Lübecks als Vorort der Hanse um Aufhebung des Strandrechts in den Ostseegebieten bis zur Mitte des XV. Jahrhunderts. Straßburg i E., 1909.

⁶⁾ V. Niitemаа. Das Strandrecht in Nordeuropa im Mittelalter. Helsinki, 1955.

⁷⁾ M. Szeftel, Prof. à Cornell University, Ithaca, N. Y. La condition legale des étrangers dans la Russie Novgorodo-Kievenne. Recueils de la Societé Jean Bodin, t. X, Bruxelles, 1958, p. 428.

⁸⁾ См. «Правоведение», 1959, № 1, стр. 97 (прим. 34).

⁹⁾ С. J. Sсhlуtеr. Corpus juris sveo — gotorum antiqui, Т. VIII, Stockholm. 1853, S. 21.

¹⁰⁾ V. Niitemaa, l. c., S. 41-42.

¹¹⁾ H. N. Yrwing. Gotland under äldre Medeltid. Lund, 1940, S. 41-42.

¹²⁾ Приводим текст этой статьи полностью: «Ходити новгородцю послу и всякому новгородцю в миръ в Немечьску землю и на Гъцкъ берегъ; такоже ходити немьчьмъ и гтяномъ в Новъгородъ без пакости, не обидимъ никымже». Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.-Л., 1949, № 28.

¹³⁾ В. Ниитемаа иллюстрирует это очень характерным примером из жития Вильфрида Гэльского, прибитого в 666 г. к англосаксонским берегам: «Язычники решили корабль захватить, добычу разделить, покорных пленных увести, сопротивляющихся — убить, говоря: все наше, что море на берег выбрасывает» (V. Niitemаа, 1. с., S. 16).

¹⁴⁾ Alfr. Beckstaedt, l. с, S. 44-45.

¹⁵⁾ К. Маркс. К критике политической экономии. М., 1950, стр. 7.

¹⁶⁾ Новгородская первая летопись... М.-Л., 1950, стр. 292 и 448.

¹⁷⁾ Грамоты Великого Новгорода и Пскова, № 29, № 31.

¹⁸⁾ «Оу кого избиеть уочанъ, а любо челнъ, Б(ог)ъ того не дал, или оу Роусина или оу Латинского, оу техъ вълъсти, кто сю свободу далъ, товаръ его свободенъ, на въде и на березе бес пакости всякому; товаръ иж то потопилъ, брати оу место своею дроужиною из воды на берего. Аже надобе емоу болше помъчи, то наимоуи при послоусъхъ, кто был тои, что боудете послоухъ; что имъ посоулишь, то даи, а боле не даи». М. Ф. Владимирский-Буданов. Хрестоматия по истории русского права. Киев. 1908, стр. 107.

¹⁹⁾ V. Niitemaа, l. с., S. 83.