Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Вестник МГУ. История. 1988. № 3.
[51] — конец страницы.
OCR OlIva.

Рапов О.М.
О времени и обстоятельствах крещения населения Новгорода Великого

В конце X в. Новгород был одним из важнейших городов Руси, главным политическим, ремесленным и торговым центром русского севера, оплотом славянской языческой религии. Новгородская земля представляла собой обширный край, богатый пушниной, лесом, рыбой, залежами железной руды. Ее население выплачивало дани и поставляло великим русским князьям воинов для походов.

В озеро Ильмень, севернее которого расположен Новгород, впадает целый ряд крупных рек: Мста, Полисть, Ловать, Шелонь. По ним издавна новгородцы осуществляли разнообразные связи с различными областями Киевского государства. Водная дорога: Волхов — Ладожское озеро — Нева — Варяжское море — была частью великого пути «из варяг в греки», имевшего общеевропейское значение и связывавшего Новгород со многими странами и народами, проживавшими в балтийском регионе. Причем связи Новгорода с языческим миром преобладали. Языческие народы буквально окружали Новгородскую землю со всех сторон, в то время как христианские государства отделяли от нее большие расстояния. В IX—X вв. неоднократно случалось так, что Новгород превращался в своеобразный плацдарм, с которого велось наступление северных язычников на южнорусские земли. Войны между севером и югом, как правило, заканчивались свержением правителей Киева, утверждением в древней столице Руси нового князя — поборника язычества, уничтожением ростков христианства, уже начавших укореняться в Киевской земле.

Население Новгорода жило по своим местным уставам и обычаям и не собиралось менять привычного образа жизни. Принятие новгородцами христианства должно было отрицательно сказаться на многосторонних традиционных контактах с народами, исповедующими языческую религию. А в этих контактах новгородцы были кровно заинтересованы! Христианство, вносившее серьезные изменения в быт, ломавшее установившиеся представления об окружающем мире и нормах поведения в обществе, не могло вызвать восторга у новгородцев, как это пытались представить некоторые средневековые летописцы¹⁾. Для князя Владимира крещение населения Новгорода и подчинение его своей воле являлись задачами первостепенной важности.

Если дата крещения Киевской земли многократно дискутировалась в научной литературе, то подлинную дату обращения в христианскую веру населения Новгорода попытался установить лишь один историк — В. Л. Янин²⁾. Отсутствие научных изысканий по вопросу об обращении Новгорода в христианство объясняется краткостью, лапидарностью и противоречивостью дошедших до нашего времени источников, в которых известие о крещении новгородцев нередко сопровождается явно недостоверной легендой об идоле Перуна, в коего якобы после свержения с пьедестала «вошел беаша бес», и он, плывя по Волхову, [51] кричал и причитал, а затем забросил свою палицу на волховский мост, тем самым заповедав новгородцам решать в дальнейшем свои важнейшие дела с помощью кулачных боев³⁾.

Древнейшие русские летописи — Лаврентьевская и Ипатьевская — вообще не упоминают о том, как происходила христианизация Новгорода. Отсутствуют сведения о христианизации Новгородской земли в Летописце Переяславля-Суздальского, Московском летописном своде конца XV в. и в ряде других летописных источников. В Новгородской третьей, Львовской, Холмогорской летописях, Рогожском летописце, Устюжском летописном своде (список Мациевича) говорится об уничтожении языческих идолов и крещении новгородцев епископом Иоакимом (Якимом) Корсунянином в 6496 (988?) г.⁴⁾ В Новгородской второй, Новгородской пятой, Никифоровской, Супрасльской, Слуцкой летописях, а также в Устюжском летописном своде (Архангелогородском летописце) данное сообщение отнесено к 6497 (989?) г.⁵⁾ Густынская летопись датирует крещение Новгорода 6498 (990?) г.⁶⁾ В Софийской первой, Воскресенской, Тверской, Ермолинской, Типографской, Вологодско-Пермской, Никаноровской, Вологодской летописях, Владимирском, Мазуринском и Пискаревском летописцах, в сокращенных летописных сводах 1493 и 1495 гг., в летописных сводах 1497 и 1518 гг., Хронографе 1512 г. известие о крещении Новгорода записано под 6499 (991?) г.⁷⁾ В летописи Авраамки это событие отмечено под 6500 (992?) г.⁸⁾ В двух летописях: Новгородской второй (Архивской) и Никоновской — о крещении Новгорода записано дважды. В первой это событие помечено 6496 (988?) и 6497 (989?) гг., а во второй — 6498 (990?) и 6500 (992?) гг.⁹⁾ Причем по одной версии Никоновской летописи Новгород крестил киевский митрополит Михаил, а по другой — епископ Иоаким Корсунянин, назначенный киевским митрополитом Леонтом.

Из материалов, которые содержат в себе основные русские летописи, невозможно понять, как и когда происходила христианизация Новгородской земли. То ли крещение новгородцев непосредственно последовало за обращением в христианство киевлян князем Владимиром Святославичем, то ли эти два события были отделены друг от друга длительными временными промежутками.

Для решения вопроса о дате крещения Новгородской земли В. Л. Янин привлек так называемую Иоакимовскую летопись, в которой имеется весьма подробное и оригинальное описание христианизации Новгорода. Иоакимовская летопись в отдельных фрагментах дошла до нас в изложении историка XVIII в. В. Н. Татищева. Эти фрагменты представляют собой записи о событиях, происходивших в Европе и на Руси как в глубокой древности, так и в IX—X вв. Степень их достоверности различна. Сам В. Н. Татищев считал их отрывками из [52] летописи, написанной в конце X — начале XI в. новгородским епископом Иоакимом Корсунянином, тем самым, который крестил Новгород. Он был склонен доверять отдельным содержащимся в ней известиям¹⁰⁾, хотя и не включил их ни в одну из своих редакций «Истории Российской», должно быть потому, что данные сведения ему не удалось проверить с помощью других источников.

Вопрос о том, можно ли доверять известиям Иоакимовской летописи и принадлежит ли она действительно перу Иоакима Корсунянина, неоднократно обсуждался в печати¹¹⁾. Советские ученые С. К. Шамбинаго и М. Н. Тихомиров категорически высказались против авторства Иоакима Корсунянина. Они считали, что отрывки, приведенные В. Н. Татищевым, относятся к новгородскому летописанию XVII в. и их нельзя использовать в качестве источника по истории Древней Руси¹²⁾.

Скептическое отношение к данному произведению высказывал и крупнейший знаток русского летописания А. А. Шахматов, рассматривавший Иоакимовскую летопись как «новейшее сочинительство». Тем не менее он полагал, что Иоаким Корсунянин в самом деле является автором древнейшей новгородской летописи и рассказ о крещении новгородцев, входивший в состав этого «новейшего сочинительства», был создан современником и участником обращения в христианство новгородцев, именно епископом Иоакимом на грани X и XI столетий¹³⁾.

Вслед за А. А. Шахматовым В. Л. Янин также пришел к выводу, что рассказ о крещении Новгорода следует отнести к весьма давним временам. Он считает его самостоятельной повестью, попавшей в позднюю летопись. В пользу этого свидетельствует, по его мнению, встречающиеся в рассказе выражения: «егда приидохом», «мы же стояхом... ходихом... учахом люди, елико можахом», «и тако пребывахом два дни», «того ради повелехом», «разметанную церковь паки сооружихом», которые создают эффект присутствия рассказчика при этом событии¹⁴⁾.

В. Л. Янин отметил также, что эта повесть резко контрастирует с известиями о крещении Новгорода, которые встречаются в официальном русском летописании. В ней отсутствуют все легендарные детали. В описании крещения сделан упор на негативную сторону этого дела — подробно изображено яростное сопротивление, оказанное новгородцами проповедникам новой, чуждой им религии. «По существу своему, — пишет В. Л. Янин, — эта повесть настолько необычна, что без специальной проверки независимыми источниками пренебрегать ею просто невозможно. Ее полнейшая внелетописность, независимость от бытовавших в летописи на протяжении по крайней мере двух с половиной веков официальных легенд говорит как будто о сохранении запечатленного ею рассказа в народной памяти или в кругу той литературы, которая подвергалась особому гонению со стороны церкви — как несоответствующая официальной точке зрения»¹⁵⁾. [53] Доводы, приведенные А. А. Шахматовым и В. Л. Яниным в пользу древности рассказа Иоакимовской летописи о крещении Новгорода, выглядят весьма основательными, и с ними нельзя не согласиться. Конечно, и в более позднее время — конец XI — конец XV в., когда киевские, владимирские и московские князья вели борьбу за подчинение себе Новгорода, при каком-либо княжеском дворе могли придумать повесть о насильственном крещении новгородцев, чтобы посредством ее унизить новгородских людей. Но в таком случае этот рассказ обязательно должен был попасть на страницы киевского, владимирского или московского летописания, а этого не произошло.

Сомнительно, чтобы данная повесть, включившая в себя множество весьма правдоподобных деталей, могла сохраниться в таком виде в народной памяти. Больше всего она напоминает мемуары какого-то духовного лица, очевидца описанных событий, хотя и не принимавшего участия в уличных боях, но занимавшегося обращением в христианство жителей Новгорода.

Обращает на себя внимание и другое обстоятельство. Если официальное летописание выдвигает на первый план в качестве главного героя, ниспровергавшего языческих идолов в Новгороде и приведшего народ к христианству, епископа Иоакима Корсунянина, то в данной повести Иоаким даже не упомянут. Главными героями в повести выступают Добрыня и Путята, воеводы великого киевского князя, которые огнем и мечом заставили новгородских людей подчиниться воле Владимира Святославича, уничтожили языческих кумиров и оказали помощь христианскому духовенству в крещении новгородцев. Поэтому создается впечатление, что духовное лицо, написавшее эти мемуары, находилось в оппозиции к Иоакиму Корсунянину и выступало против присуждения ему лавров за христианизацию Новгорода.

Отсутствие материалов о крещении Новгорода в Повести временных лет, вероятно, следует объяснить тем, что летописец Нестор, как доказал еще А. А. Шахматов, при написании своего труда опирался на киевский летописный свод 1037 г., создававшийся при Ярославе Мудром. А у Ярослава были веские причины для отрицательного отношения к Добрыне и его роду. По наущению Добрыни Владимир Святославич совершил насилие над матерью Ярослава Рогнедой в присутствии ее родителей, убил ее отца — деда Ярослава, принудил Рогнеду стать своей женой. Сын Добрыни Константин (Кснятин), будучи в начале XI в. новгородским посадником, выступал против некоторых замыслов Ярослава, за что и был казнен киевским князем в Муроме¹⁶⁾. Думается поэтому подвиги Добрыни и его сына Константина Добрынича не нашли должного отражения на страницах киевского летописания.

Что касается новгородского летописания первой половины XI в., то оно находилось под контролем учеников и последователей Иоакима Корсунянина, а возможно, и восходило к нему самому. Естественно, что в нем фигура новгородского епископа должна была выступить на первый план.

Ясно и то, что помещение в официальные летописи правдивого рассказа о крещении новгородцев было крайне невыгодно ни русскому православному духовенству, ни светским феодалам. Монахи-летописцы стремились представить крещение Руси как дело, встретившее сочувствие и понимание со стороны жителей Киевского государства, а вовсе не сопротивление. [54]

Так как повесть о крещении Новгорода будет играть первостепенную роль в дальнейших наших рассуждениях, касающихся датировки обращения в христианство населения Новгорода, то ниже она приводится полностью: «В Новеграде людие, уведавше еже Добрыня идет крестити я, учиниша вече и закляшася вси не пустити во град и не дати идолы опровергнути. И егда приидохом, они, разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и асче Добрыня пресчением и лагодными словы увесчевая их, обаче они ни слышати хотяху и вывесше 2 порока великие со множеством камения, поставиша на мосту, яко на сусчие враги своя. Высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя люду покоритися. Мы же стояхом на Торговой стране, ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико можахом. Но гиблюсчим в нечестии слово крестное, яко апостол рек, явися безумием и обманом. И тако пребывахом два дни, неколико сот крестя. Тогда тысяцкий новгородский Угоняй, ездя всюду, вопил: «Лучше нам померети, неже боги наша дати на поругание». Народ же оная страны, разсвирипев, дом Добрынин разориша, имение разграбиша, жену и неких от сородник его избиша. Тысяцкий же Владимиров Путята, яко муж смысленный и храбрый, уготовав лодиа, избрав от ростовцев 500 муж, носчию перевезеся выше града на ону страну и вшед во град, никому же пострегшу, вси бо видевши чаяху своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняева, онаго и других передних мужей ят и абие посла к Добрыне за реку. Людие же страны оные, услышавше сие, собрашася до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла. Некия шедше церковь Преображения господня разметаша и домы христиан грабляху. Даже на разсвитании Добрыня со всеми сусчими при нем приспе и повеле у брега некие домы зажесчи, чим люди паче устрашени бывше, бежаху огнь тушити; и абие преста сечь, тогда переднии мужи, пришедше к Добрыне, просиша мира.

Добрыня же, собра вои, запрети грабление и абие идолы сокруши, деревяннии сожгоша, а каменнии, изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевше тое, с воплем великим и слезами просясче за ня, яко за сусчие их боги. Добрыня же, насмехаяся, им весча: «Что, безумнии, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, кую пользу вы от них чаять можете». И посла всюду, объявляя, чтоб шли ко кресчению. Воробей же посадник, сын Стоянов, иже при Владимире воспитан и бе вельми сладкоречив, сей иде на торжисче и паче всех увесча. Идоша мнози, а не хотясчих крестятися воини влачаху и кресчаху, мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозии некресчении поведаху о себе кресчеными быти; того ради повелехом всем кресченым кресты деревянни, ово медяны и каперовы (сие видится греческое оловянны испорчено. — В. Т.) на выю возлагати, а иже того не имут, не верити и крестити; и абие разметанную церковь паки сооружихом. И тако крестя, Путята иде ко Киеву. Сего для людие поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем»¹⁷⁾.

Чтобы решить вопрос о дате принятия христианства населением Новгорода, В. Л. Янин сопоставил данные повести о крещении новгородцев с результатами археологических и дендрохронологических исследований новгородских концов — Людина и Неревского. Он заметил, что отряд Путяты после переправы «выше града» на волховское левобережье оказался в районе, где «позднее существовала Добрыня [55] улица, начинавшаяся от Волхова близ южной границы современного кремля» ¹⁸⁾. Историк пришел к выводу, что Преображенская церковь, разрушенная, а затем вновь восстановленная новгородцами, располагалась севернее современного кремля — в Неревском конце Новгорода. По его мнению, здесь в языческие времена проживала какая-то христианская община¹⁹⁾. Думается, что это соответствует истине, так как христианские церкви, как правило, строились в гуще домов прихожан, чтобы верующие уличане всегда могли быстро достичь храма и свершить в нем моление.

Неревский конец на протяжении многих лет изучался археологами. «В ходе раскопок, — пишет В. Л. Янин, — удалось установить, что в 989—990 годах здесь были сооружены новые мостовые Великой и пересекавшей ее Холопьей и Козмодемьянской улиц, а также многочисленные жилые и хозяйственные постройки, несколько жилых усадеб. Сооружены потому, что все постройки предшествующего времени были уничтожены пожаром, захватившим всю громадную площадь раскопанного участка»²⁰⁾. Исследователь высказал предположение, что пожар 989 г. в Неревском конце был делом рук новгородских язычников, которые во время борьбы с Путятой подожгли дома христиан и расправились с их жителями. В пользу этой версии, как считает В. Л. Янин, свидетельствуют и открытые археологами в Неревском конце два денежных клада, зарытые в землю в третьей четверти X столетия, а возможно, и позднее. Младшая монета первого из них датируется 972 г., а второго — 975 г. Эти клады потому не были извлечены из земли после пожара, что «в 989 году здесь не только горели дома, шла расправа с жителями, их уничтожение. Люди, которые так хранили свои деньги, погибли. В противном случае они перекопали бы пожарище, чтобы извлечь из-под него немалые для того времени ценности»²¹⁾.

В. Л. Янин считает также, что в тот же самый день 989 г. в Новгороде имел место и еще один пожар — в Людином конце сжигал дома новгородцев Добрыня. Об этом говорит восстановление в 991 г. застройки южнее современного кремля на берегу Волхова. Предшествующая застройка была уничтожена пожаром. Данные о времени замены мостовых как в Неревском, так и в Людином конце были получены с помощью дендрохронологии и отличаются исключительной точностью.

В заключение историк пишет: «Во-первых, официальное крещение в Новгороде произошло, вопреки разнобою летописных дат, именно в 989 году, на другой или тот же год, когда Владимир крестил киевлян. Во-вторых, оно было насильственным, сопровождалось поджогами и истреблением новгородцев»²²⁾.

Произведем дополнительные расчеты.

Справедливо, что обращение в христианство новгородцев последовало за крещением киевлян. Об этом свидетельствуют буквально все источники. Но крещение киевлян произошло, как нам удалось это установить с помощью русских и иностранных источников, 1 августа 990 г.²³⁾ [56] В Никоновской летописи под 6498 (990?) годом сразу же за сообщением о крещении Новгорода говорится: «Того же лета умножение всяческих плодов бысть...»²⁴⁾, т. е. год обращения новгородцев в христианство характеризуется летописью как весьма благоприятный в отношении земледелия, огородничества и садоводства.

Если мы обратимся к дендрохронологической таблице, опубликованной в книге Б. А. Колчина и Н. Б. Черных «Дендрохронология Восточной Европы», в которой отмечается рост годичных колец деревьев в Новгороде и Пскове в 80–90-е гг. X столетия, то увидим, что на грани 80-х и 90-х гг. был только один «пик» роста годичных колец деревьев и приходился он на 990 г. Годичные кольца 988, 989, 991 и 992 гг. выглядят на таблице угнетенными по сравнению с годичным кольцом 990 г.²⁵⁾

Следовательно, и проверка даты с помощью дендрохронологии также показывает, что крещение новгородцев было в 990 г.

Ну а как же тогда быть с пожарами, на которые ссылается В. Л. Янин, при создания своей датировки? Если наши выводы верны, то оказывается, что пожар в Неревском конце нельзя связывать с крещением новгородцев. В Иоакимовской летописи, между прочим, говорится, что дома христиан в Новгороде грабили, но не поджигали. Нет письменных свидетельств и об убийствах христиан язычниками. Восставшие избили (убили?) жену Добрыни и некоторых его родственников. Однако есть все основания полагать, что все эти лица вплоть до официального крещения Новгорода были язычниками, а не христианами, как и сам глава рода Добрыня, принявший христианство лишь после корсунского похода, а до этого насаждавший в Новгороде культ Перуна²⁶⁾. Добрыня не мог быть женат на христианке. Такие браки в древности полностью исключались. Поэтому вряд ли жена Добрыни и его родичи, будучи язычниками, жили в Неревском конце, где, как установил В. Л. Янин, еще до крещения существовала какая-то христианская община. В эпоху средневековья христиане никогда не селились с приверженцами иных верований, а тем более рядом с язычниками, которых они считали и называли «погаными».

Преображенскую церковь, находившуюся в Неревском конце, легче всего можно было уничтожить с помощью поджога. Но восставшие не стали ее поджигать, а разметали по бревнам, на что потребовались определенное время и затрата труда. Почему они так поступили? Думается, ответ ясен: боялись пожара, который мог перекинуться с церкви на другие строения. Данное обстоятельство опять-таки свидетельствует в пользу того, что пожар в Неревском конце, предшествовавший застройке 989—990 гг., не был связан с крещением новгородцев, а произошел раньше.

Найденные археологами в Неревском конце клады, по-видимому, и в самом деле принадлежали погибшим людям, но это не означает, что данные люди были убиты восставшими язычниками. Они могли погибнуть и просто от пожара, как это много раз случалось в Древней Руси.

Большой интерес представляет сообщение В. Л. Янина о послепожарной застройке на береговом участке Людина конца в 991 г. Однако опять-таки возникает вопрос: можно ли связывать данный пожар [57] с крещением Новгорода? Мало ли пожаров случалось в русских деревянных городах! К сожалению, В. Л. Янин не аргументировал свое предположение о связи этого пожара с деятельностью Добрыни в Людином конце во время подавления восстания в Новгороде. В нашем распоряжении нет прямых доказательств, подтверждающих данную связь. Есть лишь отдельные соображения косвенного порядка.

Из Иоакимовской летописи следует, что, несмотря на блокировку, созданную языческим населением левого берега Новгорода, воеводе Путяте вместе с пятьюстами воинов удалось ночью переправиться через Волхов и подойти ко «граду» со стороны Перыни. (Словом «град» в Древней Руси обозначали укрепленное место, укрепленное поселение, замок, крепость. Следовательно, в конце X в. на левом берегу Волхова находилась новгородская крепость — «град».) Воспользовавшись ошибкой восставших, принявших воинов Путяты за свои войска, отряд киевского воеводы вошел внутрь крепости, дошел до двора новгородского тысяцкого Угоняя, захватил предводителя восставших, других важных лиц и переправил их через Волхов к Добрыне. Но тут новгородцы-язычники разобрались в том, что происходит на левобережье. Они окружили десятикратно превосходящими силами отряд Путяты, который по-прежнему оставался во «граде». Началась сеча. Естественно, что при этих обстоятельствах Добрыня был обязан оказать немедленную помощь авангарду своего войска. Он должен был переправиться с оставшимися на правобережье воинами как можно ближе к осажденному «граду» и нанести удар по внешнему кольцу нападающих.

С остатками своего отряда Добрыня начал переправу на рассвете. Она, конечно, не могла остаться незамеченной восставшими. Часть из них должна была оттянуться к берегу, чтобы затруднить высадку войска Добрыни на левую сторону. В этих условиях Добрыня был обязан предпринять такой шаг, который бы обеспечил успех переправе и оттянул бы от берега и от крепости восставших. Он решил устроить пожар. Это можно было осуществить, применив метательное оружие, например стрелы, несущие на остриях горящую паклю. Причем дома на берегу должны были загореться не возле новгородской крепости (в этом случае они перекрыли бы войску Добрыни подходы ко «граду», более того, пожар мог переброситься и на крепость, где находились воины Путяты), а на некотором расстоянии от «града», в предградье, ниже или выше по течению Волхова, т. е. в Неревском или Людином концах. Ясно, что Добрыня не стал бы поджигать Неревский конец, в котором проживало христианское население, безусловно симпатизировавшее его миссии. Данное действие могло принести крупный ущерб союзникам Добрыни. Следовательно, дома должны были вспыхнуть на берегу Волхова именно в Людином конце. Увидав за спиной пожар, новгородцы-язычники покинули поле битвы и бросились тушить огонь. Тем самым они открыли для войска Добрыни путь к крепости и дали ему возможность соединиться с отрядом Путяты.

Раскопки Новгородской археологической экспедиции на береговом участке Людина конца показали, что в 80–90-е гг. X столетия в этом месте был лишь один крупный пожар, которому соответствовала и одна послепожарная застройка 991 г. Если бы обширных пожаров здесь было несколько и они не совпадали бы по времени, то В. Л. Янину пришлось бы решать вопрос, с каким из них следует связывать поджог, устроенный Добрыней. Исходя из всего вышесказанного, представляется весьма резонным увязать описанные в Иоакимовской летописи действия Добрыни с прослойкой пожара на береговом участке [58] Людина конца, с которой непосредственно связывается и последующее новое строительство в этом районе Новгорода в 991 г.

Но если новое строительство велось там в 991 г., то, быть может, и пожар произошел также в 991 г.? Известный специалист в области дендрохронологии Б. А. Колчин отмечал, что в Новгороде послепожарные застройки и настилы новых мостовых иногда производились в год пожара, а иногда — в последующие годы²⁷⁾. Все зависело от конкретных условий, имевших место в определенный отрезок времени: имелись ли в послепожарный период запасы леса и сухого моха для прокладки между бревнами; удобно ли было доставить на место стройки древесину; могли ли погорельцы немедленно приступить к постройке новых сооружений или осуществить данное мероприятие им мешали какие-то внешние факторы; уцелели ли сами погорельцы или они погибли во время пожара и при сопутствующих ему обстоятельствах. На Руси было принято заготовлять для строительства лес зимой (в декабре — марте), весной по снегу или по воде на плотах деревья подвозили к месту строительства. Если на мостовые мог пойти и сырой лес, то для постройки домов шла в основном выдержанная под навесами в течение нескольких месяцев, ошкуренная, подсушенная древесина.

Во второй половине 990 г. могло и не оказаться в Новгороде запасов леса и сухого моха, так как предыдущий пожар в Неревском конце был весьма обширным — восстановление после него продолжалось целых два года — 989 и 990 гг. и потребовало больших затрат древесины. Деревянные мостовые в Людином конце сгорели, поэтому подвозить лес к месту пожарища было трудно, особенно если дело происходило осенью и началась распутица. Задержка в строительстве могла быть вызвана и тем, что она осуществлялась в 991 г., возможно, не прежними владельцами усадеб. Часть владельцев, несомненно, погибла в сражении, при тушении пожара, от репрессий. Ненормальная, напряженная обстановка в городе, вызванная действиями Добрыми, похороны погибших, изоляция недовольных и оказывающих сопротивление и другие, связанные с новгородским восстанием факторы также должны были помешать послепожарному строительству на береговом участке Людина конца в том же 990 г.

Итак, послепожарная застройка в Людином конце в 991 г. совсем не противоречит тому, что пожар, связанный с насильственной христианизацией, там произошел в предыдущем 990 г., а наличие в Новгороде в период крещения различных негативных явлений говорит в пользу того, что кардинальное восстановление пострадавших от пожара строений этого района в 990 г. было делом мало реальным.

Из Иоакимовской летописи видно, что крещение новгородцев происходило в теплое время года: Волхов еще не замерз (через него переправлялись на ладьях), а он замерзает обычно в ноябре²⁸⁾. Учитывая, что после крещения киевлян, состоявшегося 1 августа 990 г., Добрыне и его войску предстояло преодолеть немалый путь от Киева до Новгорода (нужно было пройти по рекам свыше 1300 км с переволоками), миссионеры могли появиться в главном городе Северной Руси не раньше самого конца августа — начала сентября 990 г.

Попробуем теперь уточнить датировку крещения Новгорода.

Из Иоакимовской летописи следует, что обращение новгородцев в христианство прошло три этапа: 1) вначале было крещено несколько [59] сот человек на Торговой стороне Новгорода; 2) после переправы Добрыни на левый берег Волхова имело место второе крещение новгородцев; 3) и наконец, крестили тех, кто пытался обмануть миссионеров — «поведаху о себе кресчеными были», а сами крещения избежали.

Все эти этапы христианизации жителей Новгорода могли и должны были как-то отразиться в святыне новгородцев — Софийском соборе.

Многие из древнерусских храмов являлись не только центрами религиозного культа, но и своеобразными памятниками каким-то важным событиям, а также людям, их основавшим и давшим им богатые дары. Так, например, киевская Десятинная церковь, в которой и возле которой располагались трофеи, захваченные князем Владимиром Святославичем в корсунском походе, — останки римского папы Климента и его ученика Фива, медные статуи коней и львов — сразу же после постройки превратилась в такой музей-памятник корсунскому походу, крещению Руси и самому князю Владимиру. Таким же музеем был в Успенский собор в городе Владимире-Залесском, где были выставлены для всеобщего обозрения одежды древних князей, иконы, книги, драгоценная утварь, пожертвованные храму представителями русской феодальной знати²⁹⁾.

Нет никакого сомнения в том, что и новгородский Софийский собор, являвшийся предметом гордости горожан («Где Святая София, там и Новгород», «Умрем за Святую Софию», — говорили они), с самого начала своего существования представлял собой не только религиозный и политический центр города, но и был также средневековым музеем, отражавшим религиозную, политическую и даже в какой-то степени торговую и ремесленную жизнь Новгорода. Там хранились летописи, древние богослужебные книги, дары князей и бояр, новгородская казна, знаменитые Магдебургские врата, захваченные новгородцами в 1187 г. при взятии столицы Швеции Сигтуны³⁰⁾, а также Васильевские врата, изготовленные в 1336 г. по приказу архиепископа Василия³¹⁾. «В ризнице Софии на протяжении столетий накапливались чудесные изделия серебряников, златокузнецов, вышивальщиц. Все, что создавалось «преудивительного» в Новгороде и привозилось из «заморских» стран, шло в Софийский собор... В ризнице хранились одеяния священнослужителей из дорогих тканей, шитые жемчугом, украшенные драгоценными камнями, богатые пелены, изготовленные искусными мастерицами»³²⁾, — писала Ю. И. Никитина.

Вскоре после крещения в Новгороде были построены два христианских храма — каменная церковь Иоакима и Анны и деревянный тринадцатиглавый кафедральный собор св. Софии в конце Епискупли улицы над Волховом³³⁾. Обе постройки не дошли до нашего времени. Деревянная София сгорела 4 марта 1049 г. в субботний день³⁴⁾. Но еще за четыре года до этого, в 1045 г., в Новгороде стал возводиться новый каменный помпезный храм св. Софии, который должен был стать главным городским собором. [60]

Исследования А. И. Комеча показали, что каменная София в Новгороде строилась по образцу ранее построенной при Ярославе Мудром каменной Софии Киевской. К обоим храмам с южной и северной сторон примыкали особые галереи. Только в Киеве галереи были в два раза уже, чем в Новгороде. А. И. Комеч пришел к выводу, что широкие галереи в Новгородской Софии были сделаны не случайно. В них предполагалось разместить особые храмы-приделы, которые должны были органически слиться с основной массой собора³⁵⁾.

Всего в галереях Софии Новгородской четыре придела: Усекновения главы Иоанна Предтечи, Рождества Богородицы, Иоакима и Анны и Иоанна Богослова³⁶⁾.

С западного главного входа к Софии была приделана Корсунская паперть, из нее в собор вели Корсунские врата, изготовленные в Византии во второй половине VIII — первой половине IX в. и пожертвованные, по преданию, собору Ярославом Мудрым ко дню его освящения³⁷⁾. Корсунская паперть и Корсунские врата должны были всегда напоминать посетителям храма о корсунском походе князя Владимира и о крещении Руси.

По-видимому, и храмы-приделы также должны были напоминать посетителям о каких-то важных событиях, связанных с религиозно-политической жизнью города. Однако за 55 лет, прошедших со времени крещения Новгорода до закладки каменного Софийского собора (990— 1045 гг.), не произошло ни одного события, которое в глазах церковников и основателя каменного храма Владимира Ярославича могло затмить главное — обращение новгородских людей в христианство. Поэтому следует полагать, что храмы-приделы имели самое непосредственное отношение к крещению Новгорода. Скорее всего, с их помощью создатели собора стремились запечатлеть данное событие в умах и памяти людей.

Усекновение главы Иоанна Предтечи отмечалось православной церковью 29 августа, Рождество Богородицы — 8 сентября, день Иоакима и Анны — 9 сентября, память Иоанна Богослова — 8 мая, 30 июня и 26 сентября, причем в первых двух случаях его память отмечается совместно с другими святыми, а 26 сентября — день его преставления — до 1492 г. посвящался персонально Иоанну Богослову. Поэтому нет никакого сомнения в том, что храмовый праздник этого последнего придела праздновался в Новгороде в XI в. 26 сентября. Получается, что все четыре храмовых праздника приделов Софии Новгородской приходились на самый конец августа — на сентябрь, т. е. как раз на то время, когда в Новгороде должно было происходить крещение. Маловероятным представляется крещение новгородцев в более позднее время. Обычно в конце сентября — начале октября в Новгороде наступают холода, и всеобщее купание в эту и более позднюю пору в водах Волхова было бы небезопасно для здоровья многих людей, и в особенности детей.

Вызывает интерес и еще одно обстоятельство: 29 августа и 26 сентября в 990 г. приходились на пятницы. В древности в пятницу запрещалось работать. С давних пор пятница была на Руси торговым днем. [61] Обычно по торговым дням на городских рынках собиралось не только население городов, но и жители сельской округи. Поэтому самым разумным было провести акцию обращения в христианство населения именно в торговый день — заставить собравшиеся на рынках массы народа выйти на берег Волхова и затем окрестить его в освященных церковнослужителями водах.

Попробуем теперь восстановить весь ход событий, приведших к христианизации жителей Новгорода.

Из жития Владимира особого состава, отличающегося, как показали исследования ученых, большой степенью достоверности³⁸⁾, нам известно, что новгородские словене приняли участие в корсунском походе князя Владимира³⁹⁾. Нет сомнения в том, что их возглавлял Добрыня, назначенный около 980 г. Владимиром Святославичем новгородским наместником⁴⁰⁾. Новгород являлся держанием Добрыни и в период крещения Руси. Там у него был дом, находилась семья, там он остался и после обращения новгородцев в христианство, в то время как его соратник тысяцкий Путята возвратился в Киев. Добрыня хорошо знал нравы и обычаи новгородцев. Ему было легче, чем кому-либо другому, договориться с жителями города. Наконец, Добрыня являлся, пожалуй, самым доверенным лицом киевского князя. Поэтому-то ему и выпало крестить Новгород.

После захвата Корсуня и крещения киевлян Добрыне и его словенам незачем было задерживаться в Киевской земле. Уставшему от походной жизни войску следовало возвратиться домой, а заодно и обратить в христианство новгородское население. С последним нужно было поспешить, так как новгородские язычники могли объединиться для совместных действий с язычниками других регионов Руси. Фактически Новгород являлся «северными воротами» Киевского государства, и великому князю нужно было продолжать удерживать его в своей власти, ибо трудно было предугадать, как в дальнейшем будут разворачиваться события, не придется ли нанимать варягов на Балтике для подавления сопротивления миссии крещения и отражения внешних врагов. Славянские жрецы, обладавшие огромным влиянием на народные массы, были в состоянии толкнуть на борьбу с Владимиром различные слои населения. Язычники также могли воспользоваться «северными воротами» и пригласить к себе на службу заморских викингов, чтобы с их помощью воспрепятствовать христианизации своей земли. Внутренняя междоусобица подтолкнула бы внешних врагов Руси на вторжение в пределы Киевской державы. Великий русский князь мог стать жертвой своей религиозной политики. Чтобы удержаться у власти, он должен был сразу же после крещения киевлян прочно занять ключевые позиции в стране, быстро и решительно расправиться с внутренней оппозицией. Поэтому движение на Новгород словенского войска уже в августе 990 г. выглядит в сложившейся обстановке вполне обоснованным действием.

Князь Владимир придавал крещению населения Новгорода особое значение. Он хорошо представлял себе трудности, с которыми придется столкнуться миссионерам на севере, предвидел заранее, что без вооруженного [62] столкновения там дело не обойдется и словенского войска будет недостаточно, чтобы сломить сопротивление новгородцев. Потому-то он и усилил словен Добрыни особым отрядом Путяты, хотя как раз в это время великий князь особенно остро нуждался в воинах для защиты южного пограничья от печенегов⁴¹⁾.

Поход Добрыни на север имел огромное стратегическое значение. В случае его успеха под великокняжеский контроль попадали не только «северные ворота» Руси, но и вся важнейшая магистраль: Киев – Новгород – Ладога, что обеспечивало нормальное функционирование пути «из варяг в греки». В Восточной Европе был бы создан своеобразный поперечный барьер, отделивший язычников Западной Руси от язычников восточных районов страны. Этот барьер мог стать действенным лишь при условии, что Добрыня обратит в христианство и население, жившее в городах, крепостях и погостах, расположенных вдоль пути Киев — Новгород, укрепит гарнизоны опорных пунктов своими людьми.

Скорее всего, Добрыня заранее замыслил прийти в Новгород в пятницу, чтобы застать врасплох на торгах ничего не подозревавших горожан и сельчан, беспрепятственно захватить мост через Волхов и новгородскую крепость. После этого он уже мог диктовать свою волю новгородцам. Запертые на рынках люди оказались бы отделенными от своих концов, улиц, домов, семей, соседей, не смогли бы выступить совместно, применить оружие против воинов Добрыни — оно осталось бы дома. Однако новгородцам стало известно о готовящейся акции. Против крещения выступили не только языческие жрецы и простые горожане, но и часть городской знати. Жители левобережья не пошли на рынки Торговой стороны, прервали связь между берегами, успели вооружиться и выставить камнеметные машины против войска Добрыни. Тем не менее рынки на Торговой стороне продолжали действовать. Следовательно, дело-то происходило в пятницу! На пятницу же, как помнит читатель, приходилось в 990 г. и 29 августа — день Усекновения главы Иоанна Предтечи — самый ранний из храмовых праздников Софии Новгородской. Напомним также читателю, что войско Добрыни могло преодолеть путь от Киев до Новгорода только к концу августа 990 г., а массовое крещение новгородцев в Волхове не могло состояться позднее второй декады сентября того же года. Таким образом, обращение населения Новгорода в христианство должно было произойти в самом конце августа — в сентябре 990 г. и, по всей вероятности, протекало следующим образом.

Войско Добрыни появилось на Торговой стороне Новгорода в пятницу 29 августа. В течение двух дней ходили миссионеры по новгородским торжищам и улицам. Хождение по рынкам, видимо, происходило 29 августа, а по улицам — 30 августа, когда торжища перестали функционировать, так как наступила суббота. Возможно также, что хождение по улицам началось уже 29 августа. Особенных успехов миссионеры не добились. Им удалось обратить в христианство лишь несколько сотен человек, причем в число обращенных, видимо, входило и какое-то количество сельских жителей, застигнутых на рынках. Остальное население правобережья, судя по тексту летописи, креститься не желало, — «но гиблюсчим в нечестии». Несмотря на то что у миссионеров была, казалось бы, возможность силой принудить остальных жителей Торговой стороны принять крещение, они через два дня прекратили [63] свою деятельность на правобережье. Чем это можно объяснить? Только тем, что в ночь с 30 на 31 августа 990 г. произошла переправа отряда Путяты и войска Добрыни на левую сторону Волхова. 31 августа и первые несколько дней сентября ушли на подавление восстания, прекращение грабежей, заключение мира, розыск по делу о восстании, уничтожение языческих капищ в городе и предгородьях, захоронение погибших в сражении и на пожаре. Затем последовал категорический приказ Добрыня, обязывающий всех жителей Новгорода принять христианство. Данное указание активно бойкотировалось новгородцами, и посаднику Воробью пришлось уговаривать их на торжище. Еще одно упоминание торжища в тексте повести весьма симптоматично! Посадник выступал перед народом не в крепости, не в поле на вече, как это бывало в Новгороде, а на рынке! Из этой детали можно заключить, что дело снова происходило в пятницу, скорее всего, 5 сентября. Видимо, следующее крещение намечалось на этот день. Несмотря на все происшедшие события, новгородцы были вынуждены идти на городские торжища. Ведь горожане имели с рынками самую тесную связь. На рынках сбывалась ремесленная продукция, там покупались продукты питания. В начале сентября на городских торжищах было особенно оживленно. Там появлялась масса дешевых сельскохозяйственных продуктов. Крестьяне избавлялись от лишнего скота, чтобы не кормить его. Горожане были кровно заинтересованы в скупке продукции земледельцев по невысоким ценам.

Однако новгородцы плохо поддавались увещеваниям, и 5 сентября массового крещения жителей Новгорода не произошло, иначе это событие было бы отмечено в Софийском соборе приделом Захарии и Елизаветы — родителей Иоанна Предтечи, день памяти которых приходится на это число.

Только 8 и 9 сентября новгородцев удается направить в освященные воды Волхова, причем в день Рождества Богородицы, по-видимому, крестились те, кого удалось убедить, а в день Иоакима и Анны — основная масса людей, и в частности те, кого воины «влачаху и кресчаху». К концу 9 сентября большинство новгородцев, вероятно, было обращено в христианство. И первым памятником этому событию стала каменная церковь Иоакима и Анны, которая должна была символизировать собой коренной перелом в мировоззрении населения, победу христианства над язычеством в Новгороде.

Но и после 9 сентября в городе нашлись «мнози некресчении», объявившие себя христианами. Их розыск и выявление также должны были занять немало времени. Обращение в христианство этих некрещеных пришлось на 26 сентября, на день памяти Иоанна Богослова. Причем крещение последней группы проводилось, скорее всего, не в холодной воде Волхова, а в Преображенской церкви, которая неслучайно была так быстро вновь отстроена после подавления восстания.

Возникает вопрос: почему же в летописях появился такой разнобой в датах крещения новгородцев?

Прежде всего это следует объяснить тем, что в Древней Руси применялись различные стили летосчисления: мартовский, ультрамартовский, сентябрьский. Каждый автор, создавая свое произведение, использовал тот стиль летосчисления, который считал наиболее правильным. Кроме того, при переписке старых затертых рукописей одни буквы, обозначавшие числа, часто путали с другими. Все это порождало ошибки. В рукописях появлялись новые даты, не совпадавшие с первоначальными. [64]

Теперь можно сделать некоторые выводы.

 Крещение новгородцев имело место в конце лета — начале осени 990 г. Оно происходило в три этапа.

Первыми были крещены несколько сотен жителей Торговой стороны Новгорода 29 августа, что затем было отмечено созданием в Софийском соборе придела Усекновения главы Иоанна Предтечи.

Основная масса новгородцев была крещена 8 и 9 сентября. Это событие также было отмечено сначала постройкой в Новгороде каменной церкви Иоакима и Анны, а впоследствии — сооружением в храме св. Софии двух приделов: Рождества Богородицы и Иоакима и Анны.

И наконец, третье массовое крещение язычников в Новгороде было проведено 26 сентября. И оно также получило отражение в Софийском соборе в виде придела Иоанна Богослова.

Принятие христианства вторым по значению городом Руси явилось крупной победой религиозной политики князя Владимира. Эта победа открывала новые возможности для дальнейшего проникновения христианства на остальную территорию Киевского государства и закрепления его там в качестве официальной религии.

¹⁾ См., напр.: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (далее — НПЛ). М.; Л., 1950. С. 160.

²⁾ См.: Янин В. Л. День десятого века // Знание — сила. 1983. № 3. С. 15-18; Он же. Как и когда крестили новгородцев // Наука и религия. 1983. № 11. С. 28, 30-31.

³⁾ См., напр.: ПСРЛ. Т. III. Спб., 1841. С. 207; Т. XV. М, 1965. С. 16.

⁴⁾ ПСРЛ. Т. III. С. 207; Т. XX. Ч. 1. Спб., 1910. С. 81; Т. XXXIII. Л., 1977. С. 29; Т. XV. С. 16; Т. XXXVII. М., 1982. С. 24-25.

⁵⁾ ПСРЛ. Т. III. С. 179; Т. IV. Вып. 1. Пг., 1917. С. 88-89; Т. XVII. Спб, 1907. С. 14; Т. XXXV. М., 1908. С. 23, 41, 81; Т. XXXVII. С. 64.

⁶⁾ ПСРЛ. Т. II. Спб., 1843. С. 258.

⁷⁾ ПСРЛ. Т. V. Спб:, 1851. С. 72; Т. VII. Спб., 1856. С. 313; Т. XV. С. 114; Т. XXIII. Спб, 1910. С. 15; Т. XXIV. Пг, 1921. С. 39; Т. XXVI. М.; Л, 1959. С. 31; Т. XXVII. М.; Л, 1962. С. 141, 215, 314; Т. XXXVII. С. 161; Т. XXX. М.; Л, 1965. С. 38 Т. XXXI. М, 1968. С. 48; Т. XXXIV. М, 1978. С. 56; Т. XXVIII. М.; Л, 1963. С. 18, 172; Т. XXII. Спб, 1911. С. 367.

⁸⁾ ПСРЛ. Т. XVI. Спб, 1907. С. 39-40.

⁹⁾ ПСРЛ. Т. XXX. С. 169-170; Т. IX. М, 1.965. С. 63-65.

¹⁰⁾ См.: Татищев В. Н. История Российская. Т. 1. М; Л., 1962. С. 119, прим. 47-48; и др.

¹¹⁾ Литературу по этому вопросу см.: Никольский Н. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X—XI вв.). Корректурное издание. Спб., 1906. С. 74.

¹²⁾ См.: Шамбинаго С. К. Иоакимовская летопись // Исторические записки. № 21. М.; Л., 1947. С. 254-270; Тихомиров М. Н. О русских источниках «Истории Российской» // Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 52.

¹³⁾ См.: Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV—XV вв. // Журнал Министерства народного просвещения. 1900. № 11. С. 183, 185.

¹⁴⁾ См.: Янин В. Л. День десятого века. С. 17.

¹⁵⁾ Там же.

¹⁶⁾ ПСРЛ. Т. I. М., 1962. С. 300; Т. IX. С. 76-77.

¹⁷⁾ Цит. по: Татищев В. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 112-113.

¹⁸⁾ Янин В. Л. День десятого века. С. 17.

¹⁹⁾ Там же.

²⁰⁾ Там же.

²¹⁾ Там же.

²²⁾ Там же. С. 18.

²³⁾ См. об этом подробнее: Рапов О. М. О дате принятия христианства князем Владимиром и киевлянами // Вопросы истории. 1984. № 6. С. 45-46.

²⁴⁾ ПСРЛ. т: IX. С. 64.

²⁵⁾ См.: Колчин Б. А., Черных Н. Б. Указ. соч. С. 24, табл. 11.

²⁶⁾ ПСРЛ. Т. I. С. 79.

²⁷⁾ См.: Колчин Б. А. Дендрохронология Новгорода // Советская археология. 1962. № 1. С. 127; вклейка к с. 120.

²⁸⁾ Большая Советская Энциклопедия. 2-е изд. Т. 9. М., 1951. С. 43.

²⁹⁾ ПСРЛ. Т. I. С. 463.

³⁰⁾ См.: Шаскольский И. П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII—XIII вв. Л., 1980. С. 97-99.

³¹⁾ См.: Никитина Ю. И. Софийский собор. Л., 1980. С. 23.

³²⁾ Там же. С. 6-7.

³³⁾ ПСРЛ. Т. III. С. 208, 211.

³⁴⁾ НПЛ. С. 181.

³⁵⁾ См.: Комеч А. И. Роль приделов в формировании общей композиции Софийского собора в Новгороде // Средневековая Русь. М., 1976. С. 149-150.

³⁶⁾ Позднее, в 1411 г., к юго-западному фасаду собора был пристроен придел исповедников Гурия, Самона и Авива // Никитина Ю. И. Указ. соч. С. 24.

³⁷⁾ См.: Беляев С. А. Корсунские двери новгородского Софийского собора // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 300-308; Никитина Ю. И. Указ. соч. С. 22.

³⁸⁾ См.: Бертье-Делагард А. Л. Как Владимир осаждал Корсунь // Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. Кн. 1. Т. XIV. Спб., 1910. С. 243-248; Греков Б. Д. Избранные труды. Т. II. М., 1959. С. 420.

³⁹⁾ См.: Шахматов А. А. Корсунская легенда о крещении Владимира. Спб., 1906. С. 110.

⁴⁰⁾ ПСРЛ. Т. I. С. 79.

⁴¹⁾ Там же. С. 121.