выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
[547]
Известия Академии наук СССР.
Серия истории и философии. 1946, № 5.
[547] – начало страницы.
Предлагаемая статья посвящена истории древнерусского оружия в X—XV вв. Вопрос этот мало освещен в нашей исторической литературе. Имеющиеся работы являются либо публикациями археологических материалов, дающими лишь некоторые элементы истории оружия, либо научными описаниями музейных коллекций (главным образом коллекций Оружейной палаты), которые в основном содержат оружие, относящееся к более позднему периоду. Блестящая работа акад. Д. Н. Анучина «Лук и стрелы»1) может служить образцом исследования по истории оружия, основанного на всех имеющихся материалах — археологических, письменных и этнографических, но, как это видно уже из самого названия, она посвящена лишь одному виду оружия. Единственная сводная работа по русскому оружию проф. В. А. Висковатова «Историческое описание одежды и вооружения российских войск»2) написана в конце прошлого столетия и, по крайней мере в той своей части, где описывается древнейшее оружие, значительно устарела, так как за истекший период материалы по истории русского оружия стали намного богаче в результате ряда археологических раскопок.
Такое положение привело к тому, что в нашей научной и научно-популярной исторической литературе вооружение древнерусских войск описано неверно и в большинстве случаев представлено слишком бедно. В качестве примера достаточно указать на «Историю военного искусства» полковника Е. Разина,3) в которой приводятся фантастические формы русского оружия, вряд ли существовавшие в действительности. Необходимость в сводной работе или хотя бы в статье по истории древнерусского оружия, основанной на новейших археологических и письменных материалах, таким образом, очевидна.
Исследование по истории русского оружия в рассматриваемый нами период удобнее всего начинать с Новгородской земли. Красочная история пятивекового существования Новгородской феодальной республики, сохранившаяся в Новгородских летописях, наполнена повествованиями о многочисленных войнах. Из летописей и новгородских актов мы можем почерпнуть немало ценных сведений о древнем русском оружии вообще и о вооружении новгородских ратников в особенности. В Новгородской области, являвшейся периферией русских земель, сравнительно долго сохранялся языческий обычай хоронить воинов с оружием; в центральных русских областях этот обычай был вытеснен гораздо раньше христианским обрядом погребения. Поэтому раскопки многочисленных курганов в Новгородской земле, проведенные Н. Е. Бранденбургом, Л. К. Ивановским и В. Н. Глазовым, дали большое количество оружия, относящегося к IX—XIV вв. Этот первоклассный материал в комбинации с письменными источниками позволяет нам составить достаточно полное представление о вооружении новгородского войска. [548]
В дальнейшем изложении мы будем исходить в основном из новгородских материалов, широко привлекая и материал общерусский. Исследуя основные виды оборонительного и наступательного вооружения, мы обращаем особое внимание на распространенность этих видов вооружения среди различных социальных слоев населения и на способы употребления оружия.4)
Защитное вооружение воина составляли щит, броня и шелом. Щит был основным отличительным признаком, символом войны и победы и главной его защитой. Поэтому целый ряд военных терминов связывался со словом «щит». «Стояти за щитом» значило быть в строю, «держати щит» — сопротивляться врагу.5) Взятие и разграбление города обозначалось термином «взяти на щит». После взятия Царьграда Олег «повеси щит свой въ вратех, показуа победу».6) При заключении Игорем договора с греками русские воины-язычники клялись на обнаженных мечах и на щитах.7) В XIII в. новгородец Климент в своей духовной грамоте завещает щит отдельно от прочего оружия, как особую ценность.8)
К сожалению, до нас не дошло ни одного новгородского щита. В раскопках Н. Е. Бранденбурга и Л. К. Ивановского найдено всего три умбона (центральных бляхи) щитов (это на 5886 курганов), датированных VIII—X вв.9) Редкость находки, видимо, объясняется тем, что щит был слишком ценен для того, чтобы быть погребенным вместе с покойником; он переходил по наследству, очевидно, еще задолго до приведенного нами завещания Климента. Умбон являлся главной частью щита, сделанного не из металла (металлические щиты, естественно, умбонов не имели); он укреплялся примерно в центре тяжести щита; с внутренней стороны к нему приделывалась ручка, за которую воин держал щит и маневрировал им, отражая удары. Вероятно, выпуклый умбон был удобнее для парирования ударов, но плоские умбоны также были весьма распространены. Наши умбоны (рис. 1) не дают возможности восстановить форму щита. Очевидно, в Новгородской земле употреблялись все три формы щитов, распространенные в эпоху средневековья, — миндалевидные, круглые и овальные щиты. Изображения русских воинов на печатях, фресках и рельефах, за редким исключением, дают нам все те же формы.
Рис. 1. Умбон от щита (XI в.) из раскопок Н. Е. Бранденбурга.
На фресках XIV в. в церкви Спаса на Ковалеве под Новгородом воины изображены с небольшими круглыми щитами, настолько выпуклыми, что по своей форме они приближаются к конусу с малой высотою [549] и большим диаметром основания, один из щитов висит на ремне через правое плечо воина. Оба щита ярко раскрашены и в центре имеют большие умбоны (один в виде маски).10) Орнамент построен концентрично вокруг умбона. Совершенно такой же щит держит левой рукой один из сражающихся воинов, изображающих заглавную букву «И» из новгородского псалтыря XIV в.11) (рис. 2). Щит может закрывать воина от плеча до колена. Орнамент щита, также расположенный концентрично умбону, сверкает золотым, красным и белым цветами. Трудно сказать, представляет ли в данном случае узор на щите девиз или просто орнамент, но самый факт передачи щита по наследству позволяет предполагать, что на щите воина мог быть изображен его родовой знак.
Рис. 2. Изображение сражающихся воинов. Заглавная буква «И» из Новгородского псалтыря XIV в.
Воины, вырезанные из белого камня на Георгиевском соборе в Юрьеве-Польском (XIII в.), в большинстве имеют миндалевидные щиты с изображением крестов, служащих девизом. У главной фигуры Георгия на щите — герб суздальских князей — лев, стоящий на задних лапах12) (рис. 3).
Очевидно, в большинстве случаев щит был деревянным с железными скрепами, по краю окован железной полосой; в центре щит имел бляху — умбон, а поверх дерева обтянут кожей. Когда князь Михаил Тверской заблудился со своим войском в новгородских болотах, ратники его так голодали, что «ядаху и конину, а инии кожю со щитов сдирающе ядяху».13) Поверхность щита ярко раскрашивалась, а часто и расписывалась узорами, о которых мы уже говорили. А. В. Арциховский отмечает яркие цвета щитов на миниатюрах Кенигсбергской летописи — чаще всего красный, реже желтый, еще реже — остальные цвета.14) [550]
Размер щита тесно связан с характером остального защитного вооружения. Для воина, не имеющего брони, был необходим большой щит, закрывающий значительную часть тела. Боец в тяжелой броне мог иметь лишь маленький отражательный щит. Судя по изображениям воинов на новгородских печатях, в Новгородской земле, как и на Западе, с утяжелением брони размер щита уменьшался. На печатях XIV в. мы видим любопытные изображения воинов с маленькими щитами затейливых форм (очевидно, местных), закрывающими бойца лишь от плеча до бедер (рис. 4).
Рис. 3. Щит с гербом Суздальских князей (XIII в.) по изображению на Георгиевском соборе в г. Юрьеве-Польском.
Рис. 4. Новгородский воин в полном вооружении (XIV в.). Изображение на печати, привешенной к договору 1314 г.
В Новгороде щиты выделывались специальными мастерами-щитниками, даже одна из улиц называлась Щитной. Вероятно, знать и бояре употребляли и привозные восточные и западные щиты.
Весь городской полк Новгорода выступал в бронях. Описывая столкновения новгородских концов, летописец постоянно говорит: «Снидошася [551] в бронех аки на рать», «скрутишася в брони», «снидошася все в доспесях».15) Львовская летопись описывает, как новгородцы выступили навстречу врагам «все во бронех яко в леду».16) Блестящая на солнце броня сравнивается здесь со льдом.
«Брони» эти нам известны. При раскопках А. В. Арциховского на вечевой площади Новгорода в 1938 г. была найдена часть железной кольчуги XII—XIII в.,17) очевидно — след упомянутых схваток концов.
В Новгородской губернии, в курганах близ дер. Велебицы, среди случайно найденного оружия были обнаружены две кольчужные рубахи. По описанию Савельева, одна из них — с косым воротом и прорехами сзади и спереди, имела стоячий воротник, стягивающийся тесьмой, и весила 12 фунтов; другая, с короткими рукавами и воротом вровень с плечами, весила 18 фунтов.18) Кольчужные рубахи делались целиком из железных колец, а иногда, как упомянутая кольчуга, найденная на вечевой площади, имели оторочку из медных колец.
Рис. 5. Новгородский воин со щитом и копьем (XV в.). Изображение на печати Людина (Гончарского) конца Новгорода.
На печати Людина конца XV в. (рис. 5) изображен воин в широкой рубахе с косым воротом и длинными широкими рукавами. На современной ей печати из Новгородского музея (№ 4701) изображена фигура воина в рост в кольчужной рубахе, туго перепоясанной, с копьем в правой и небольшим щитом в левой, руке.19) Воины, составляющие заглавное «И» Новгородского псалтыря (рис. 2), имеют, кажется, короткие кольчужные рубахи, доходящие до бедер, без воротников, с короткими рукавами. Условная манера изображения мешает нам с точностью определить характер брони.
Некоторые исследователи предполагали, что, кроме кольчужной рубахи, русские воины надевали еще кольчужные штаны.20) Между тем эта часть туалета в качестве брони в такой же мере неудобна, как и не нужна. Кольчужная рубаха с длинным подолом прекрасно закрывала туловище и верхнюю часть ног воина; для защиты же их ниже колен могли служить в случае надобности кольчужные чулки. Единственный [552] известный в России экземпляр кольчужных штанов, опубликованный Э. Ленцем,21) может служить скорее археологическим курьезом, чем основанием для сколько-нибудь серьезных предположений.
Как видно, ратники Новгорода, как и всей древней Руси, имел: кольчужную броню. Кольчуга распространилась на Руси с X в.,22) вероятно, под влиянием Востока. На Западе в это время господствовала пластинчатая броня, которая лишь с середины XII — XIII в. постепенно вытесняется кольчугой, а с конца XIV — XV в. — тяжелыми латами.23)
О характере кольчужной брони западноевропейских рыцарей дает нам представление изображение св. Вячеслава в чешской рукописи Штитного (XIV в.). На рыцаре — кольчужная рубаха с длинными рукавами, кольчужные чулки. Наколенники и наплечники стальные, богато инкрустированные золотом. Грудь прикрыта чешуйчатой кирасой.
Замена кольчуги латами коснулась частично и Новгородской земли. В 1343 г., после одного поражения «Данила посадник Пьсковский обрезав брони на собе и побеже».24) Броня эта, конечно, — тяжелые латы, так как их можно и нужно было обрезать для быстроты бега. Кольчугу обрезать нельзя. Часть такой тяжелой брони — стальной нагрудник — также найден в Велебицах. Нагрудник был похож на кирасу («зерцало») с выемками для подмышек и шеи.25) Этот вид защитного вооружения указывает на связи Новгорода с Западом (на Руси в это время, как и позже, господствует кольчуга, утяжеленная стальными бляхами — «мишенями» на груди и спине).
Голову воина закрывал шелом. Новгородцы отстаивали свои вольности «в бронех и в шоломех».26) «Их шлемы бросались в глаза». Они «блестели как зеркало».27)
Наиболее распространенной формой шлема был собственно шелом или шишак — высокий, плавно вытянутый кверху шлем с навершьем, оканчивающимся пуговкой — «шишом». Новгородские шлемы, найденные в Велебицах, принадлежат к этому виду или к более поздним типам, приближающимся к так называемым ерихонкам. Наиболее ранним из них Савельев считает шлем русской работы и датирует его XIV в. Это стальной шишак без каких-либо украшений, с кольчужной сеткой («бармицей») для лба и затылка.
Два других шлема совсем поздние. Савельев считает, что они литовской работы, но на самом деле они почти совпадают с восточным шлемом Мехмеда Соколовича, приводимым Boeheim'ом (XVI в.)28) и принадлежащим к типу, называвшемуся у нас «ерихонками». Следует отметить, что такой, плавно вытянутый кверху шлем вообще является не западной, а восточной формой шлема; на территории СССР эта форма известна со времен Урарту. На Западе в эпоху средневековья [513] господствовал сначала конический, а затем так называемый, «горшечный» шлем.
Еще Самоквасов установил, что шлемы русского князя, найденные в «Черной могиле», совпадают по форме с теми, в которых изображены Тиглат-Пилессар (ум. в 727 г. до н.э.) и его сотоварищ по колеснице на барельефе дворца Нимврода в Ниневии.29) На миниатюрах Кенигсбергской летописи изображены только шлемы, плавно вытянутые кверху. Других форм шлемов не встречается. Левый «воин с упоминавшейся уже нами заглавной буквой «И» (рис. 1) изображен также в шишаке. Это высокий шлем, далеко выдающийся над лбом воина; к шлему прикреплена кольчужная сетка («бармица» или «затылок»), защищающая затылок и шею. Передняя часть шлема богато украшена (очевидно, золотой инкрустацией). Эти богато украшенные «шеломы» русской знати известны нам как по находкам, так и по летописям. Из находок особенно интересен хранящийся в Оружейной палате знаменитый шлем князя Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского. Он имеет специальную скобу для защиты носа; край шлема («околыш» или «венец») украшен широкой накладной полосой с растительным орнаментом; кругом навершья расположены 4 образка святых; непосредственно над лбом приклепана центральная бляха с изображением св. Михаила во весь рост с надписью по краю «великъ архистратиже господен Михаиле помози рабу своему Феодору» (христианское имя Ярослава).
Шишак был господствующей, но вряд ли единственной формой шлема, употребляемой в Новгородской земле. Воин, изображенный на печати новгородского посадника Ивана Ереминича, имеет на голове высокую (металлическую шапку с выступающими полями, не похожую на шелом (рис. 4). Это — единственное изображение шлема на новгородских печатях, так как все другие воины представлены на них как святые и потому изображались с непокрытой головой, окруженной нимбом. На печати же Ивана Ереминича — реальное изображение новгородского воина, возможно — владельца печати.
В Московской Оружейной палате имеется несколько таких шлемов «воронкой», один из которых, богато украшенный золотом, издавна приписывают Александру Невскому. «Нижняя часть тульи оного, — пишет Н. Н. Оленин, — украшена золотою насечкою, изображающею спасителя, божью матерь, крестителя, архангелов, херувимов и нескольких святых, имена которых трудно разобрать. Под сим широким ободом выпущено вокруг всего шишака широкое поле, как у шляпы».30) Сходство этого шлема с указанным нами изображением на новгородской печати, а также роскошные его украшения, обличающие его принадлежность знатному воину и совпадающие по характеру с разобранными нами выше изображениями на княжеских шлемах, вероятно, и послужили причиной определения его как шлема Александра Невского. Во всяком случае, в нашем распоряжении нет никаких более определенных данных, подкрепляющих это предположение.
Вероятно, существовали в Новгороде и другие виды шлемов, не отразившиеся в изображениях и не открытые в погребениях. Среди собрания оружия Шереметьева Э. Ленц публикует, например, несколько «наплешников» или «мисюрок» — плоских стальных шапочек с «репьем» на макушке и бармицей, закрывающей лоб, уши и затылок,31) а иногда и все лицо, оставляя только небольшие просветы для глаз. [554]
Главным наступательным оружием было копье. Копьями были вооружены городские ратники («вои») и княжеская дружина «двор», пехота («пешцы») и конница («коневницы»). Говоря о взятии города штурмом, летописец постоянно употребляет термин: «Взя град копием».32) Желая показать, как велико было войско противника, он говорит: «были видны копья, как лес».33) Этот лес копий, возвышающихся над отрядом воинов, мы встречаем почти на каждой миниатюре Кенигсбергской летописи, изображающей батальную сцену. Описывая ожесточенную битву, летописец говорит: «И бысть сеча зла и трус от копий ломления, и звук от сечения мечного».34) Копье в качестве основного оружия воина упоминается еще в договоре Игоря с греками и в краткой редакции «Русской Правды».35)
Рис. 6. Ланцетовидный наконечник копья (XI в.) из раскопок Н. Е. Бранденбурга.
Копья были ударные (собственно копье) и метательные — «сови» или «сулицы». Иногда оружием служила и рогатина, — охотничье копье.
Копье — частая находка в курганах. Новгородской земли. В 145 курганах, раскопанных Бранденбургом, найдено 42 копья. Среди находок Ивановского 11 типов копий. Почти все эти копья железные; их наконечники соединялись с древком обычно при помощи втулки. Черешковые копья, датированные IX—X вв., встречены лишь дважды: в раскопках Бранденбурга и Арциховского.
Втульчатые копья можно разбить на два основных типа: листовидные и ланцетовидные.36) Особняком стоят сулицы, которые Спицын называет дротиками.
При сверке приводимых Н. Е. Бранденбургом и А. А. Спицыным копий с курганными инвентарями выяснилось, что листовидные копья в большинстве случаев древнее ланцетовидных. Они были обнаружены главным образом в курганах с трупосожжениями IX—X вв. Ланцетовидные копья датированы XI—XII вв. Тип ланцетовидных копий, не датированный Спицыным точно, но признанный им более поздним, имеет аналогии в рисунках XIII в. на Западе (рис. 6).
Позднее, с утяжелением брони, наконечник копья приспосабливается для ее пробивания. Он становится крепче, приобретает коническую или пирамидальную форму. Такой конический наконечник копья, датированный XIV в., найден в 1937 г. при раскопках А. В. Арциховского на Славне, в Новгороде.
Среди коллекций более позднего оружия, собранных в Оружейной [555] палате, мы встречаем почти исключительно граненые копья,37) снабженные на другом конце острым наконечником — втоком.
Наконечники сулиц большей частью имеют у основания шипы (подобно боевым стрелам), хотя встречены и наконечники ромбической формы. Такие копья были распространены и на Западе (так называемые bärtiges Spisseisen, рис. 7). В Пассельнском могильнике, б. Курляндской губ., встречено много черешковых сулиц, также с шипами у оснований наконечника.38) Эта форма наконечников сулиц, равно как и длинная их втулка или черешок, ясно указывают нам их назначение — метательное копье, застревающее в ране подобно римскому pilum'y. В соответствии с этим сулица имеет короткое древко, 4-5 футов (120-150 см) длиной, в то время как древко копья достигало 6-7 футов (180-210 см).39) Сулицы бросались с короткой дистанции перед решающим ударом войска. В 1216 г. в битве при Липице наступавшие новгородцы бросали в противников сулицы и топоры.40)
Рис. 7. Наконечник сулицы с длинным черешком из раскопок В. И. Сизова.
Большое количество археологических находок, письменных упоминаний и изображений копья в эпоху средневековья вполне соответствует тому громадному значению, которое имело это оружие с древнейших времен и которое оно сохранило в значительной мере до наших дней, превратившись в штык. Копье было главным, иногда единственным оружием рядового воина. Копьем стремился поразить врага конный воин. Отряды пехоты противостояли коннице, также ощетинившись копьями. Приводимое здесь (рис. 2) любопытное изображение двух сражающихся воинов, составляющих букву «И» из новгородской псалтыри XIV в. (рис. 291)41) (судя по изображенному оружию, оно восходит к значительно более древнему периоду), дает нам представление о применении личного оружия в индивидуальном бою. Левый воин вооружен копьем, правый — так называемым «каролингским» мечом, пригодным только для рубки (с характерным трехчастным набалдашником и закругленным концом), и щитом. Замахнувшись мечом, последний открыл для удара свой правый бок, чем немедленно воспользовался его противник. Держа копье обеими руками — левой спереди, недалеко от наконечника, а правой — сзади, он, как видно, нанес сильный удар с выпадом левой ноги, пробил броню и до половины вонзил лезвие своего копья в правый бок врага. Прием этот, вероятно столь же древний, как само применение копья, почти тождественен с одним из приемов современного штыкового боя — так называемым «средним уколом».
Следует отметить, что художник схватил здесь и очень убедительно показал неудобство применения каролингского рубящего меча в пешем бою. Мечом этим, длинным и затупленным на конце, нельзя было фехтовать и колоть, а замахнувшись для рубящего удара, воин неизбежно открывал противнику свой правый бок, который не мог закрыть никаким способом. Пагубные последствия этого и показаны на рисунке.
Меч — оружие, чрезвычайно редко находимое в раскопках, но столь же часто упоминаемое в летописях. Так, в одной только IV [556] Новгородской летописи меч упомянут 38 раз, в то время как в 145 курганах, раскопанных Бранденбургом, найдено всего 8, а почти в 6000 курганах Ивановского — 12 мечей.
Мечи из раскопок Бранденбурга датируются IX—X вв. (7 экз.) и XI—XII вв. (1 экз.).42) Все мечи IX—X в. «каролингские» и имеют точные аналогии в мечах, найденных в Гнездове и на Днепрострое.43) Рукояти их с характерным трех- или пятичастным набалдашником иногда обвиты серебряной проволокой, украшены золотой и серебряной инкрустацией (рис. 8). Ножны, также часто богато украшенные, делались из металла, кожи или просмоленного холста. Судя по положению одного из мечей в погребении, они иногда носились на перевязи у плеча (а не у пояса). Меч XI—XII в. принадлежит к так называемым «капетингским» — колюще-рубящим с заостренным клинком. *)Он очень похож на меч Стефана Венгерского также XI в. В раскопках Л. К. Ивановского встречены и каролингские, и капетингские мечи. А. А. Спицын датирует их XI—XII в. и делит на 4 типа.44) Тип I и II можно отнести к каролингским мечам, тип III и IV — к капетингским. Последние имеют себе точные аналогии на Западе (меч Вильгельма Рыжего английского (1087—1100), меч Конрада Тюрингенского (1241) и др.
В самом Новгороде найдена только одна рукоять меча (на месте так называемого «посадничьего дома»). Это был типичный каролингский меч со следами серебряной накладки на рукояти. Он имеет точную аналогию в мечах, найденных в Днепровских порогах.45)
Рис. 8. Медная рукоять меча X в. (так называемого «каролингского» типа) из раскопок Л. К. Ивановского.
При погребенных в Юрьеве монастыре новгородских посадниках Дмитрие Мирошкиниче (убит в 1209 г.) и Семене Борисовиче (умер в 1230 г.) были положены мечи, от которых сохранились только железные, богато украшенные ножны.46) Эта находка мечей XIII в. в Новгороде особенно интересна.
Меч — характерная находка для русских дружинных курганов X в.; это — каролингские мечи; они также найдены и в Днепровских порогах, куда, как известно, часто попадали русские дружинники.47) Бранденбург, признавая возможность их западного происхождения, полагает, что отдельные мечи могли быть изготовлены и на Руси. Однако большинство каролингских мечей того времени имеют на клинках марку, обличающую их северо-французское происхождение (Ulfberht). Для IX в. мы неоднократно находим в летописи противопоставление русского оружия — меча — сабле кочевников.48) Но с X в. сабля появляется и на вооружении русских дружинников. Уже в «Черной могиле» наряду с мечами найдена сабля.49) В XI в. в удельной Руси преобладает [557] сабля.50) В Новгородской же земле сабля не встречается вовсе,51) а мечи продолжают существовать. Они найдены, как мы видим, в курганах XI—XII в. и даже в христианских погребениях новгородских бояр XIII в., что является любопытным отступлением от христианского обряда погребения.
У западных соседей Новгорода — ливов и литовцев еще долго хоронили воинов с оружием. «Мертвых, которые у них имелись, они сжигали вместе с их вещами (я вам отнюдь не лгу), — пишет немецкий хронист, — копья, щиты, брони, коней, шлемы, палицы, мечи сжигали по их воле. Этим они хотели умилостивить беса. О такой глупости никогда не слыхано».52)
Каролингские мечи в Новгородской земле не вытесняются саблями, как в Киеве, но, как и на Западе, сменяются капетингскими мечами. Это вполне понятно, так как сабля может успешно применяться главным образом против легко вооруженного противника. Капетингский же меч, которым можно было и колоть и рубить, был удобным оружием против закованных в латы немецких и шведских рыцарей. Мечи новгородских князей и бояр прекрасно гармонируют с тяжелым доспехом псковского посадника, о котором говорилось выше.
Изображения мечей в печатях, монетах, миниатюрах всегда связаны с князьями и их дружиной. В летописях меч упоминается почти исключительно, когда речь идет о князе или его дружине, если не считать частого символического употребления слова «меч» вроде «меч господен» и т.п.53) Нередко летописцы подчеркивают эту непременную принадлежность князя — властителя и военачальника. «А князя чтите, — читаем в Софийской летописи, — божий бо слуга есть, не туне бо мечь носит в месть врагом, но и в похвалу благим».54) Желая предупредить кровопролитное столкновение, новгородцы обращаются к князю: «Кланяем ти ся а, крови не проливай паки твой меч, а наши головы».55)
Если присмотреться внимательно к характеру летописных упоминаний меча у княжеской дружины, то можно получить подтверждение сделанному на археологическом материале выводу о том, что рубящий каролингский меч уже в конце X — начале XI в. вытесняется из Руси колюще-рубящим «капетингским». Уже в 980 г. варяги-дружинники Владимира «подъяста... (Ярополка, — М. Р.) мечема под пазусе».56) Здесь мечом, явно, не рубили, а кололи. В 1015 г. варяг, посланный Святополком прикончить Бориса, пронзил его мечом в сердце.57) В 1068 г. дружинники Изяслава уговаривали последнего послать к заключенному в «поруб» Всеславу людей, которые «призвавше лестью ко оконцю пронзуть его мечем».58) Пронзить через окошко можно было только капетингским мечом.
Немецкие хроники дают нам возможность установить, что «братья»-[558]рыцари были поголовно вооружены мечами и почти не знали топора, в то время как эсты и ливы «были вооружены щитом и копьем».59)
Длинный меч — вообще оружие конного. Для пехотинца он неудобен. Пехота, если и вооружена мечом, то коротким, колющим (как римский gladius, скифский акинак). В Новгороде мечом также были вооружены конные — княжеская дружина, бояре.
Пеший городской полк был вооружен топорами, которые вообще были преимущественно оружием простонародья (хотя, конечно, употреблялись в случае нужды и боярами и знатью). Ярче всего это различие в вооружении конной княжеской дружины и пешего городского полка выступает перед нами в битве на Неве 1240 г. «Новгородец Сбыслав Якунович многажды бьяся с ними (шведами. — М. Р.) е д и н ы м т о п о р о м, не имея страха в сердци», в то время как «Яков Полочанин л о в ч и й б е о у к н я з я... н а е х а в на полке м е ч е м и моужьствовав много и похвали его князь».60)
Простонародный характер этого оружия многократно подчеркивается летописью. Например, во время восстания 1071 г. на Беле озере один из смердов «сунуся на Яня (воевода Ян Вышатич)... грозися... топором Янь же, оборотя топор, удари тыльем».61) У князя и его дружины топор упоминается лишь несколько раз.
Летописи не оставляют сомнения в том, что городской полк был вооружен топорами, которые были не только ударным, но и метательным оружием. В Липицкой битве наступавшие новгородские пешцы «вергше кии а инии топоры».62)
Пеший воин в бою держал топор обеими руками (как это изображено, например, на знаменитой «пелене Матильды», где вышиты сцены битвы при Гастингсе, и на некоторых древнерусских миниатюрах). Конный боец, очевидно, должен был держать топор одной рукой, оставляя другую свободной, чтобы править лошадью. Этот топор прикреплялся к руке при помощи петли «поворуза» (темляка), благодаря чему в нужную минуту могли быть свободны обе руки. Так, князь Мстислав Удалой в битве при Липице (1216) «трижды проеха сквозе полки Юрьевы и Ярославли, секуще людей бе бо оу него топор на руце с поворузом и тем сечаще».63)
В курганах Новгородской земли топоры встречаются чаще всякого другого оружия. Например, при раскопках Бранденбурга на 145 курганов топоров найдено 88, копий 42, мечей 8, умбонов от щитов 2. Таким образом, топоров здесь найдено в одиннадцать раз больше, чем мечей и почти вдвое больше всего остального оружия вместе взятого. Здесь конечно, и рабочие топоры, которые в случае нужды служили оружием. Из найденных при раскопках топоров особенно интересен небольшой боевой топорик с секторовидным железным лезвием и медной оковкой топорища, добытый В. Н. Глазовым из кургана у дер. Калихновщина64) (рис. 9). Топорище его было не изогнутым, как у современных топоров, но прямым и круглым. Топор был насажен на топорище под некоторым острым углом, чтобы уменьшить отдачу при ударе. В. А. Желиговский, анализируя более поздние топоры, найденные при работах на Метрострое,65) приходит к выводу, что в древней Руси и боевые и рабочие топоры имели прямые топорища и насаживались на них под острым [559] углом. Коэффициент полезного действия таких топоров был очень высок (до 0,98).
Анализ форм топоров, найденных в курганах Новгородской земли, позволяет установить, что эволюция форм этого оружия шла в основном по тому же пути, как и в других русских областях.66) Это оружие простонародья было настолько же тесно связано по своим формам с соседними русскими землями и Прибалтикой, насколько мечи — оружие князей, дружины и бояр — связаны с Западом.
Иногда топоры являлись почетным оружием военачальников. До нас дошло несколько образцов таких небольших, богато украшенных топориков. Один из них найден В. И. Равдоникасом в Новгородской земле (в Старой Ладоге).67) Бронзовые украшения его изображают львов. Из хорошо известных образцов этого рода следует упомянуть еще богато орнаментированный топорик из Исторического музея с буквой «а». Топорик этот ранее считали принадлежавшим Андрею Боголюбскому.68)
Рис. 9. Боевой топор с медной оковкой части топорища (XI—XII в.) из раскопок В. Н. Глазова.
Мы не находим среди новгородских древностей других видов наступательного рукопашного оружия, но нет никакого сомнения в том, что вооружение новгородских воинов не ограничивалось вышеописанными видами. Чрезвычайно важным оружием рукопашного ближнего боя должны были быть прежде всего кинжалы-«ножи» или «засапожники». Эти ножи-кинжалы, боевые и охотничьи, мы можем видеть и на некоторых древних изображениях.
«Ослоп» — дубина, палица — был одним из наиболее простых и дешевых, а потому, вероятно, и широко распространенных видов оружия пешей рати. «Пешая рать, — читаем под 1444 г. в Никоновской летописи, — собрана на них с ослопы и с топоры и с рогатины».69) Собираемое в экстренных случаях пешее ополчение (здесь — против татар) вооружалось, очевидно, тем оружием, которое могло найтись под рукой — рабочими топорами, дубинками, охотничьими копьями — рогатинами. Рогатины же мы встречаем и среди вооружения москвичей, спешно вышедших защищать свой город от Тохтамыша в 1382 г.
Дальнейшее развитие дубины-ослопа представляет булава — палица [560] с круглой, призматической или грушевидной головкой, впоследствии перерождающаяся в шестопер и из боевого оружия превратившаяся в Московской Руси в почетное, в знак достоинства воеводы.70) К подобному же почетному оружию нужно, повидимому, отнести и чеканы или клевцы, давно уже утратившие свое боевое значение и сохранившиеся до нашего времени только в виде богато украшенных парадных экземпляров.
Кенигсбергская летопись сохранила нам среди снаряжения воинов изображение кистеня, впоследствии ставшего классическим оружием разбойников.71) Это — оружие, напоминающее цеп, с длинным грузом, привязанным к палке.
Вопрос о применении лука и стрел в новгородском войске не может быть разрешен нами сколько-нибудь удовлетворительно по состоянию источников. Во всяком случае следует предположить, что новгородская рать, по всей вероятности, не имела отдельных отрядов конных и пеших «стрельцов», которые так характерны для Низовской Руси.
Но применение лука и стрел безусловно было хорошо известно новгородцам. Иначе трудно было бы понять, например, возникновение такого термина, как «стрелище»,72) обозначавшего определенное расстояние. Русские летописи упоминают стрелы почти исключительно на стороне противников Новгорода. В Новгородском орнаменте, столь богатом военными сценами, с одной стороны, и сценами охоты — с другой, мы не находим ни одного изображения лука или стрелы. В Новгороде и вокруг него стрелы — находка сравнительно редкая. Это — черешковые железные стрелы ромбической или миндалевидной формы, иногда попадаются типично охотничьи стрелы с развилкой.73) Боевые стрелы с шипами у основания для задержки в ране попадаются совсем редко. На одно погребение редко приходится по нескольку стрел.
Самострелы, появившиеся на Руси в XII в. и особенно широко, применявшиеся в XIV в., несомненно были широко распространены если не в Новгородской, то в Псковской земле. В описях Оружейной палаты упоминаются самострелы московского и псковского дела.74) Среди них есть и большие крепостные коловоротные самострелы с шестеренкой, приводимой в действие воротом и снабженной на верхнем конце раздвоенным крюком для захвата тетивы. Когда Иван III в 1478 г. отправился брать Новгород, он... «веле наместнику своему псковскому, князю Василию Васильевичу Шуйскому со псковичи пойти на свое дело на службу под Новгород ратью с пушками и с пищалями и с самострелы со всею приправою с чем к городу приступати».75)
Пушки, появившиеся на Руси в конце XIV в., не упоминаются в новгородских источниках до самого конца XV в. Известия I и IV Новгородских летописей позволяют нам установить, что в 1471 г. в Новгороде были пушки, которые изменники пытались заклепать.
Таковы вкратце те сведения об оборонительном и наступательном вооружений новгородского войска, которые нам удалось получить в результате анализа письменных памятников и археологических материалов.
1) М., 1887.
2) СПб., 1899.
3) Т. II, М., 1940.
4) Статья печатается в значительно сокращенном виде.
5) Например, в Новгородской IV летописи (Полное собрание русских летописей, т. IV, стр. 190); в Софийской II летописи (ПСРЛ., т. V, стр. 192) и др.
6) Повесть временных лет. Изд. Археографической комиссии. СПб., 1910, стр. 31.
7) «А русь полагают щиты своя и мече свои нази... да кленутся о всем...» (Повесть временных лет, стр. 52).
8) «А Василью брату даю щит воиновьскый... что останется, лошак или оружье то все даю святому Георгию». Духовная грамота новгородца Климента. Записки Акад. Наук, т. XI, прил. II, стр. 38-42.
9) Курганы Санктпетербургской губернии в раскопках Л. К. Ивановского. Материалы по археологии России, № 20, СПб., 1896, стр. 5; Бранденбург Н. Е. Курганы южного Приладожья. Материалы по археологии России, № 18, СПб., 1895, стр. 63.
10) Муравьев Н. Я. Новгород Великий. М., 1927, стр. 87.
11) Псалтирь XIV века, л. 291. Стасов В. В. Славянский и восточный орнамент, СПб., 1887, табл. LXXI, № 6.
12) Бобринский А. А. Резной камень в России. М., 1916, табл. 24, 31, 34, 37, 39.
13) Новгородская летопись по синодальному харатейному списку (т. наз. Новгородская I летопись), СПб. 1888, стр. 317. В Львовской летописи: «ядяху бо кони своя и кожи с щитов, и голянища и ремения, изомроша же много вельми» (стр. 174).
14) Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М. 1946, стр. 20.
15) Например, Новгородская I летопись, стр. 208, 212, 339, 344; Новгородская II летопись, стр. 130 и др.
16) Львовская летопись, ПСРЛ., т. XX, стр. 130.
17) Государственный исторический музей, Новгородский зал. Дата по определению А. В. Арциховского.
18) Савельев. Сопки Новгородской губерния, стр. 13. Записки Русского археологического общества, т. IV, СПб., 1852. Савельев датирует эти кольчуги лишь предположительно XIII—XIV вв.
19) Порфиридов Н. Г. Очерки памятников новгородской сфрагистики. Новгородский ист. сборн., вып. 8. Новгород, 1940, стр. 26.
20) Ср. хотя бы Висковатова. Историческое описание одежды и вооружения российских войск. СПб., 1899.
21) Ленц, Э. Опись собрания оружия графа С. Д. Шереметьева. СПб., 1895. стр. 15.
22) Уже в «Черной могиле» найдены кольчуги. Самоквасов Д. Я. Могильные древности северянской Черниговщины, М., 1916.
23) Воеheim W. Handbuch für Waffenkunde, Leipzig, 1890. Изображение воинов на ковре из Baiyeux, стр. 368, фиг. 434, а также стр. 126-138. Кольчуга на Западе также появилась с Востока (после крестовых походов). Изображенные на Сигтунских вратах в Новгороде (XII в.) западноевропейские воины одеты в кольчужные рубахи и чулки. Ср. А. Gold Schmidt, Die Bronsentüren von Nowgorod... Marburg, 1932. Tab. II, 28, 42, 43, 67.
24) Новгородская I летопись, стр. 344.
25) Савельев, Указ. соч., стр. 15.
26) Новгородская IV летопись, стр. 198.
27) Livländische Reimchronik, herausgegeben von Franz Pfeiffer, Stuttgart, 1848, S. S. 8. 57, 60 и др.
28) Воeheim, W. (Op. cit., S. 52, Fig. 14) называет этот шлем шишаком (Zischägge). Различия здесь не столь существенны.
29) Самоквасов Д. Я. Указ. соч., стр. 7-10, рис. 56.
30) Оленин Н. Н. Опыт об одежде, оружии... славян, СПб., 1832, стр. 59, табл. XI, рис. L. Другие шлемы такие же, но без украшений, изданы В. А. Висковатовым (Указ. соч., рис. 24-с), П. Савваитовым, Описание старинных русских утварей... СПб., 1896, стр. 70.
31) Ленц Э. Указ. соч., табл. VI, рис. 201, 196.
32) Например, Софийская I летопись, ПСРЛ., т. V. СПб. 1851, стр. 127.
33) Новгородская I летопись, стр. 277-278.
34) Там же, стр. 260 (вариант).
35) «Или аще ударить мечем или копьем или кацем любо оружьем русин грьчина… да того деля греха заплатит сребра литр 5 по закону русскому» (Повесть временных лет, стр. 51). «А иже изломить копье любо щит, любо порт... то приати скота у него» («Русская Правда»).
36) А. А. Спицын называет их «без плечиков» и «с плечиками», причем последние разбивает еще на два типа: с высокими и низкими плечиками. Здесь принята классификация Н. Е. Бранденбурга как более четкая. Бранденбург. Указ. соч., стр. 63; Ивановский, Указ. соч., стр. 34.
37) Савваитов П. Указ. соч., стр. 62.
38) Гос. исторический музей, III отд., опись № 65.
39) По определению Л. К. Ивановского, Указ. соч., стр. 34.
40) Новгородская IV летопись, стр. 192.
41) Стасов В. В., Указ. соч., табл. LXXI, рис. 6.
42) Датировка по А. А. Спицыну (Ивановский, Указ. соч., стр. 146).
43) Бранденбург, Указ. соч., стр. 61; Равдоникас В. И., Надписи на мечах из Днепростроя. Сборник в честь 45-летия Н. Я. Марра. М.–Л., 1933, стр. 599-600. Меч № 4, меч № 1.
*) В журнале это предложение начинается со слов «В раскопках»; видимо, ошибка набора. OCR.
44) Ивановский. Указ. соч., стр. 34.
45) Равдоникас, Указ. соч., стр. 599-600; ГИМ, Новгородский зал.
46) Арциховский, А. В. Введение в археологию, М., 1940, стр. 143.
47) Ср. Гнездово, «Черная могила»; Арциховский А. В. Введение в археологию, стр. 129, 135; Равдоникас, В. И. Указ. соч., стр. 598-600.
48) Например, повествование о дани хазарам в 854 г. (Новгородская IV летопись, стр. 8), а также о мене оружия воеводы Притича с печенежским князем (там же, стр. 46).
49) Самоквасов. Могильники древней Черниговщины.
50) На это указывают многие свидетельства летописей. Ср. Новгородская IV летопись, 134; Софийская I, летопись, 148; Летопись Авраамки. Полн. собр. рус. лет., т. XVI, стр. 125 и др.
51) Единственная находка — поздняя шведская сабля, найденная Савельевым на р. Шелони (Указ. соч., стр. 15).
52) Reimchronik, S. 105.
53) Иногда словом «меч» обозначается вообще всякое холодное рубящее оружие. Например, в 1330 г. татары «овых мечи иссекоша, а иных ножи изрезаша» (Летопись Авраамки, стр. 66), хотя татары несомненно были вооружены саблями.
54) Софийская I летопись, стр. 8.
55) Новгородская IV летопись, стр. 20.
56) Там же, стр. 55.
57) Там же, стр. 101.
58) «Повесть временных лет», стр. 167.
59) Reimchronik, S. 30 и др.
60) Новгородская IV летопись, стр. 224.
61) Там же, стр. 128-130.
62) Там же, стр. 192.
63) Там же.
64) Гдовские курганы в раскопках В. И. Глазова, СПб., 1903, таб. XXVI, рис. 5.
65) Желиговский В. А. Эволюция топора и находки на Метрострое. Сб. «По трассе первой очереди московского метрополитена». М., 1936.
66) Лучший анализ эволюции форм русских топоров дан В. А. Городцовым в работе «Описание холодного оружия Исторического музея». Труды Исторического музея. М., 1906, 1911.
67) Rаwdonikas W. Die Normannen der Wikingerzeit und das Ladogagebiet. Stockgolm, 1930.
68) Сизов В. И. Древний топорик из коллекций Исторического музея. Археологические исследования и заметки. М., 1897, стр. 145-162.
69) Никоновская летопись, ПСРЛ, т. XIII, стр. 192.
70) Ленц Э. Указ. соч., стр. 49.
71) Кенигсбергская летопись, лист 179, СПб., 1902.
72) Вспомним, что Рюриково городище, на котором жили князья, находилось «далее града стрелище едино».
73) Ивановский Л. К. Указ. соч., стр. 34, табл. 18, рис. 1, В, 4, 5; Арциховский А. В., Раскопки в Новгородской земле. Советская археология, т. III. стр. 186, рис. 6; Бранденбург Н. Е., Указ. соч., стр. 63.
74) Савваитов, Указ. соч., стр. 123.
75) Софийская II летопись, стр. 209.
Написать нам: halgar@xlegio.ru