Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Археографический ежегодник за 1962 год. М., 1963.
[71] — начало страницы.
OCR Bewerr.

Шаскольский И.П.
Берестяные грамоты как источник по внешнеполитической истории Новгорода XIV—XV веков

С момента первых публикаций Л. В. Арциховского¹⁾ и в нашей стране, и за рубежом вышло значительное число работ, посвященных берестяным грамотам. Однако вновь открытые документы изучаются еще совершенно недостаточно. Желательно было бы, чтобы больше исследователей включилось в изучение этих новых ценных источников истории древней Руси.

Подавляющее большинство найденных к настоящему времени берестяных грамот дает материал по внутренней истории, освещает социально-экономический строй и культуру Новгорода и Новгородской земли. В 1956—1957 гг. экспедицией А. В. Арциховского были впервые найдены три грамоты, дающие сведения по внешнеполитической истории Новгорода. Важное значение этих документов стало ясно А. В. Арциховскому уже при первичной их публикации; в своих статьях о результатах раскопок 1956—1957 гг. А. В. Арциховский сделал первый опыт интерпретации этих грамот.²⁾ Поскольку бурная и богатая событиями внешнеполитическая история Новгорода лишь в очень малой степени нашла отражение в русских источниках, и о большинстве конкретных событий этой истории, особенно — событий, происходивших вдали от Новгорода, на огромном протяжении северных границ Новгородской республики, мы знаем мало или почти ничего не знаем, каждое новое известие о подобных событиях представляет очень большую ценность.

Грамоты № 248 и 249 найдены вместе во время раскопок 1956 г. в слое, датируемом А. В. Арциховским первой половиной XV в. или рубежом XIV—XV вв.³⁾ В обоих документах отражаются аналогичные события — пограничные столкновения, происшедшие на территории новгородской Карелии, около шведского рубежа. В грамоте № 248 говорится:

«Беють челомъ Корила погоская, Вюдолаская и Кюриеская Господину Новугороду. Приобижени есмь с Нимечкои половине. [72] Оцтина наша и дидена... а у⁴⁾ нас у Вымолчовъ, господда, имали крецете я... лопь и вьрьжи пограбиле, а сами есмь... ина... алуи 10, а у...».⁵⁾

Как правильно отмечает А. В. Арциховский, «это начало довольно важного государственного документа, адресованного «Господину Новгороду», что на бересте встречено впервые».⁶⁾ Добавим, что здесь впервые в руки исследователей попал политический документ новгородского времени, исходящий от карел; в данном документе мы в первый раз видим, как определенная группа карельского населения осознает себя как некое политическое целое и обращается с коллективным прошением к «Господину Новгороду», т. е. к властям Новгородской боярской республики.

Термин «Корила погоская», (т. е. «Корела погостская») — это население той части Карелии,⁷⁾ которая входила в состав собственной территории Новгородского государства и в такой же мере, как и русские местности Новгородской земли и области води и ижоры, имела деление на погосты.⁸⁾ В термине «корела погостская» содержится противопоставление карельского населения, живущего на собственной территории Новгородского государства (на территории новгородских погостов), и карел, живущих на северной периферии новгородских владений, на пространствах между Белым морем и Ботническим заливом, где не было деления на погосты.⁹⁾

В тексте далее дается уточнение, из которого видно, что документ исходит не от всей «погостской Корелы», а от карельского населения только двух погостов. «Корела Кюрьеская» — это население Кирьяжского погоста, хорошо известного по переписной окладной книге Вотской пятины 1500 г.¹⁰⁾ Богородицкий Кирьяжский погост, по данным этой книги, был расположен у северо-западного угла Ладожского озера, севернее города Корелы,¹¹⁾ и со времени Ореховецкого мира 1323 г. непосредственно [73] граничил с шведскими владениями. Сложнее обстоит дело с названием второго погоста. В публикации А. В. Арциховского на прориси и в тексте дается чтение «Корила... Вюдолаская».¹²⁾ Однако ни одно из названий погостов или селении Корельского уезда, известных нам по переписной окладной книге 1500 г.,¹³⁾ не может быть идентифицировано с названием «Вюдолаская».¹⁴⁾ Обращение к подлиннику — к самой берестяной грамоте¹⁵⁾ — позволило установить, что в данном месте грамоты на бересте имеются трещины, затруднившие чтение и давшие повод толковать первую букву слова как «в», третью — как «д». При рассмотрении грамоты с помощью микроскопа выяснилось, что первую букву слова надо, скорее всего, читать как «к», а третья буква с большей вероятностью должна читаться как «л».¹⁶⁾ Тогда получается: «Корела... Кюлолаская», и индентификация этого названия не представляет труда. В том же летописном известии 1396 г. упоминается «Кюлоласкый» погост;¹⁷⁾ в переписной окладной книге Вотской пятины 1500 г. упоминается селение Кюлолакша.¹⁸⁾ Правда, самостоятельного Кюлолакшского погоста в 1500 г. уже не существовало. Но и упоминание этого погоста в летописи под 1396 г., и упоминание его в данной берестяной грамоте позволяют думать, что в конце XIV в. (и ранее) подобный погост существовал, а в течение последующего столетия он слился с Кирьяжским погостом (на территории которого, по данным переписной книги, находилось в 1500 г. селение Кюлолакша).¹⁹⁾ Судя по сведениям переписной книги, Кюлолакшский погост находился в свое время около северо-западного берега Ладожского озера, между Кирьяжским и Городенским погостами.

Таким образом, можно полагать, что к новгородским властям в разбираемой грамоте обращаются два карельских погоста — Кирьяжский и Кюлолакшский, находившиеся между северо-западным побережьем Ладожского озера и шведским рубежом. Территория этих погостов, судя по дальнейшему тексту грамоты, подверглась нападению (или нападениям) из-за шведской границы, что и вынудило население обоих погостов обратиться с жалобой в Новгород.

Для характеристики той группы карельского населения, от которой исходит грамота, важно также выражение «у нас у Вымолчов...». По документам XV в. известно существование в то время в карельском Поморье (на западном побережье Белого моря) «пяти родов корельских детей», причем один из родов носил название «Вымолчи».²⁰⁾ «Корельские дети», т. е. карельское население западного Поморья, появились в этой местности в результате переселения (видимо, в течение XIII—XIV вв. из [74] основной карельской племенной территории — из карельских погостов северозападного Приладожья.²¹⁾ Оттуда же карельские переселенцы принесли с собой и деление на пять родов; для XV в. существование этих родов было, очевидно, пережиточной формой древнего, уходящего в глубь веков (в эпоху родового строя) деления карельского племени на пять родов. Разбираемый документ впервые дает прямое подтверждение существования одного из этих пяти родов в XIV в. на основной карельской племенной территории — в Приладожье. Косвенное подтверждение существования этого же рода Вымолчей в том же Кирьяжском погосте дают сведения топонимики рубежа XV—XVI вв.²²⁾ Видимо, население Кирьяжского и соседнего Кюлолакшского погостов принадлежало к карельскому роду Вымолчей.

Нападение на Кирьяжский и Кюлолакшский погосты было произведено «с Нимечкои половине». В слово «половина» явно вложено представление о существовании некоей более значительной области, состоящей из двух половин. Здесь, вне всякого сомнения, подразумевается Корельская земля — основная племенная территория карел (имевшая деление на погосты), разрезанная Ореховецким миром 1323 г. на две половины — западную, отошедшую к «свейским немцам», и восточную, оставшуюся под русской властью.²³⁾ «Немецкая половина»²⁴⁾ — это западная половина некогда единой Корельской земли, погосты Яскис, Еврепя и Саволакс, с 1323 г. оказавшиеся под властью «свейских немцев».

Выражение «немецкая половина», относящееся ко времени после 1323 г., косвенно подтверждает произведенную ранее по археологическим данным датировку грамоты рубежом XIV—XV вв. или XV в.

Нападение носило (целиком или в значительной мере) характер грабительского набега. По словам составителей грамоты, пострадала их «отчина и дедина», т. е. наследие отцов и дедов, были ограблены «вьрьжи» — рыболовные верши (рыболовство — один из главных источников существования местных жителей), захвачены ценные ловчие птицы — кречеты.

Имеется весьма заманчивая возможность связать эту грамоту с уже упоминавшимся летописным известием 1396 г., в котором сообщалось о нападении с шведской стороны на те же два карельских погоста — Кирьяжский и Кюлолакшский.²⁵⁾ Установленная археологически дата грамоты — рубеж XIV—XV вв. — в таком случае будет полностью подтверждаться летописной датой. Правда, некоторые подробности в летописном известии и в тексте грамоты не совпадают. Так, в летописи определенно говорится, что нападавшими были «немцы», тогда как в грамоте скорее подразумевается местное население «немецкой половины» — западнокарельских погостов;²⁶⁾ в грамоте нет имеющихся в летописи сведений о сожжении нападающими церкви на русской территории. Однако поскольку грамота [75] сохранилась неполностью, можно предположить, что о сожжении церкви говорилось в утраченной части текста. Кроме того, на основе текста грамоты нельзя отрицать невозможности участия в нападении «свейских немцев».

Вполне могло быть, что именно данной грамотой новгородские власти были извещены в 1396 г. о вражеском нападении на Кирьяжский и Кюлолакшский погосты и, получив эту грамоту, смогли своевременно предпринять ответные меры, о которых говорится в летописи: послать служилого князя Константина Белозерского для изгнания вторгшегося отряда из русских владений.²⁷⁾ Об аналогичном событии сообщает другая берестяная грамота (№ 249), найденная вместе с разобранным выше документом и датируемая археологически тем же временем — рубежом XIV—XV вв. или первой половиной XV вв.²⁸⁾

Грамота № 249 то же является отрывком официального донесения новгородским властям: «У Питина сына, у Игале и у Миките третиего л...²⁹⁾ на 14 рубле Микулинь человекь Стенькина... Коневыхъ водахъ у Жябия носа уби... насъ... вуева сына и Кавкагалу. А узяле товара на 10 рублевъ. Кироевь сыно ино взе лопинь. Лоне у Гювиева сына у того жь Жябея носа приехавше севилакшане 8 человекъ взяле товара на 5 рублевъ и лотку. На тых жь Коневыхъ водахъ у Мундуя у Вармина сына взяле 10 лендомъ рыбъ...».³⁰⁾

В приведенной грамоте также сообщается о нападениях, произведенных из-за шведского рубежа. Однако эта грамота прислана из другого места (чем грамота № 248). События, описываемые в данном документе, происходили у «Коневых вод», т. е. у большого озера, называющегося по-фински и по-карельски Оривеси.³¹⁾ В то время озеро Оривеси находилось на территории подвластного Новгороду Иломанского погоста. Самый северный из погостов Корельской земли, Иломанский погост, имел после Ореховецкого мира протяженную границу с шведскими владениями: с отошедшим по Ореховецкому договору к Швеции большим западнокарельским погостом Саволакс, охватывавшим значительные пространства нынешней территории Восточной Финляндии в бассейне озера Сайма.³²⁾ Нападения, упоминаемые в грамоте, произвели «севилакшане», т. е. подпавшие под шведское влияние жители погоста Саволакс.³³⁾ Это было, судя по тексту грамоты, несколько мелких, разрозненных и разновременных³⁴⁾ нападений, совершавшихся небольшими группами «севилакшан»; один из нападавших отрядов состоял всего из восьми человек, другие отряды были, видимо, столь же невелики. Набеги совершались не с политическими, а с грабительскими целями: нападавшие захватывали у местных жителей³⁵⁾ [76] «товар» (вероятно, продукты местных промыслов, приготовленные для продажи меха, а возможно, и вообще личное имущество), лодку, выловленную (и, вероятно, высушенную или другим способом заготовленную впрок) рыбу; «товару» было захвачено на довольно значительные по тому времени суммы — на 14 рублей, 10 рублей и 5 рублей. Нападения носили, по всей видимости, мелкий локальный характер и не были связаны с описанными в ранее разобранной грамоте нападениями на лежащие в 100 (и более) км к югу Кирьяжский и Кюлолакшский погосты.

Таким образом, и в грамоте № 248, и в грамоте № 249 сообщалось в Новгород о небольших набегах и нападениях из-за шведского рубежа, не ставивших завоевательных целей, но часто нарушавших мирную хозяйственную деятельность пограничного населения.³⁶⁾ Видимо, такие пограничные набеги были частым явлением в тот период, и мы не знали о них лишь потому, что подобные небольшие столкновения не фиксировались в официальных источниках.

Наибольший интерес представляет третья грамота — № 286, тоже касающаяся пограничных отношений между Новгородом и шведскими владениями. Этот документ — неофициальное письмо, датируемое археологически первой половиной XIV в. или рубежом XIII—XIV вв.:

«[От Григории ко Дмитру. м...рове. А ты ходи, не бойся, миро взяле на [ст]арои меже Юрия князя ... я послале кореле на Каяно море, а ... омешаи и не испакости каянецамо, ни соби. Присловия возми, а ... и поимало дани лонескии, возми и мои. А уцюеши, а не пойду к но... ты тогодъ иди. А дома здорово. А на меня весте и перециня ...о. Аже возможеши, пособляй мне цимо».³⁷⁾

К сожалению, при комментировании этого документа А. В. Арциховский был введен в заблуждение содержащейся у Герберштейна ошибочной трактовкой термина «Каянская земля»;³⁸⁾ поэтому нам придется предложить другое толкование грамоты.

«Каянская земля», с которой связано содержание грамоты, находилась к востоку от северной части Ботнического залива (на месте современной финляндской области Остерботния), где некогда, до XII—XIII вв., жило финское племя Kainu или квенов,³⁹⁾ и где находилось озеро Каяни [77] с XVII в. — город Каяни и т. п. Термином «каянцы», «каянские немцы» русские называли в XV—XVI вв. шведов и подвластных шведам финнов, переселившихся на эту территорию из шведской Финляндии. Особенно примечательно употребление в данном документе термина «Каяно море»; до сих пор этот русский термин был известен лишь в единственном сохранившемся русском документе — русском тексте Ореховецкого договора. Как доказано финляндскими учеными еще во второй половине XIX в., граница, установленная Ореховецким договором, оканчивалась у Ботнического залива,⁴⁰⁾ и, соответственно, «Каяно море» Ореховецкого договора — это Ботнический залив (прилегавший к Каянской земле и по имени этой земли получивший свое русское название).⁴¹⁾

Исключительно ценно в грамоте упоминание «старой межи Юрия князя», т. е. пограничной линии, установленной некогда князем Юрием. Проходящая (судя по грамоте) где-то около Каяна-моря и каянцев, эта «старая межа», без сомнения, являлась линией границы Ореховецкого договора, заключенного новгородским князем (и московским великим князем) Юрием Даниловичем.⁴²⁾ Первый в истории мирный договор Новгорода со Швецией 1323 г. и установленная этим договором на два столетия русско-шведская граница и вся система отношений между обоими государствами настолько прочно связались с именем Юрия Даниловича, что в последующее время и сам договор, и его пограничную линию называли просто по имени князя Юрия, не уточняя даже, о каком князе Юрии идет речь.⁴³⁾ Поскольку в тексте Ореховецкого договора при описании русско-шведской границы на огромном протяжении от района озера Сайма до берега Ботнического залива были указаны всего два пограничных пункта, до сих пор считалось, что граница эта была условной и твердой пограничной линии фактически не существовало. Упоминание «старой межи Юрия князя» в рассматриваемой грамоте, касающейся русских приботнических владении, напротив, свидетельствует, что после Ореховецкого договора существовала вполне реальная пограничная линия, установленная этим договором.

Грамота написана вскоре (не позднее, чем через несколько месяцев)⁴⁴⁾ после заключения со Швецией какого-то мирного соглашения, подтвердившего прежнюю линию границы, установленную Ореховецким миром («миро взяле на [ст]арои меже Юрия князя»). После Ореховецкого мира [78] в течение XIV в. дважды после военных столкновений заключались мирные соглашения со Швецией, подтверждавшие условия Ореховецкого договора, — в 1339 и в 1351 гг.,⁴⁵⁾ причем в обоих случаях (насколько можно судить по скупым данным источников) была подтверждена и линия ранее существовавшей границы, т. е. границы Ореховецкого договора;⁴⁶⁾ после 1351 г. и до конца XV в. (судя по сохранившимся данным) никаких договоров между обоими государствами не заключалось. По-видимому, грамота относится или к 1339—1340, или к 1351—1352 гг.; подобная датировка увязывается и с археологической датировкой (первая половина XIV в.).

По убедительному предположению А. В. Арциховского, грамота являлась письмом одного новгородского данщика к другому;⁴⁷⁾ автор письма, Григорий, занимает более высокую ступень в служебной иерархии, чем его адресат — Дмитр, и дает ему не то советы, не то указания. Оба данщика, видимо, занимались сбором дани с населения Каянской земли, находившейся по договору 1323 г. в составе новгородских владений. По-видимому, во время предшествовавшего периода военных действий сбор дани в пограничных со Швецией приботнических владениях Новгорода был приостановлен, и этим письмом Григорий сообщает Дмитру, что теперь, после заключения мира, может быть без опасения возобновлен сбор дани и нужно собрать дань и за прошлый год («дани лонескии»), когда дань не собиралась; Григорий просит Дмитра собрать эту дань и за него (т. е. в тех местностях, где обычно должен собирать Григорий).

Неясно выражение «послале кореле на Каяно море»; значит ли это, что на Ботнический залив новгородские власти послали карел? Или кого-то послали к карелам, живущим на берегу Ботнического залива? Неясна также фраза о каких-то взаимоотношениях Дмитра с каянцами.⁴⁸⁾ Документ, безусловно, требует дальнейшего изучения.

Таким образом, все три рассмотренные берестяные грамоты представляют значительный интерес для науки; они дают ценные сведения по истории пограничных отношений Новгорода со Швецией за период, весьма скудно отраженный в источниках; кроме того, эти документы содержат интересные данные по внутренней истории пограничных владений Новгородской боярской республики.

¹⁾ А. В. Арциховский. Новые открытия в Новгороде. «Вопросы истории», 1951, № 12, стр. 77-78; А. В. Арциховский и М. Н. Тихомиров. Новгородские грамоты иа бересте (из раскопок 1951 г.). М., 1953.

²⁾ А. В. Арциховский. Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде. «Советская археология», 1958, № 2, стр. 234 (грамота № 248), стр. 238 (грамота № 286); его же. Новые новгородские грамоты. «Советская археология», 1960, № 1, стр. 232 (грамота № 249).

³⁾ А. В. Арциховский. Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде, стр. 234; его же. Новые новгородские грамоты, стр. 232.

⁴⁾ В опубликованной А. В. Арциховским прориси данной грамоты «у» (должно было стоять «оу») отсутствует, видны лишь остатки верхней половины предшествующей буквы «а» (см. «Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде», стр. 234, рис. 8); видимо, в этом месте слово «у» восстановлено при публикации, исходя из общего смысла документа.

⁵⁾ А. В. Арциховский. Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде, стр. 234.

⁶⁾ Там же.

⁷⁾ Речь идет о термине «Карелия» не в современном смысле, а в его значении для новгородского времени, когда карельское население жило в основном на Карельском перешейке, в северном Приладожье и к западу и северу от этих земель, а также на огромных пространствах северных лесов от Белого моря до Ботнического залива (История Карелии с древнейших времен до середины XVIII в., под ред. А. Я. Брюсова. Петрозаводск, 1952, стр. 41-45).

⁸⁾ Там же, стр. 62-65; И. П. Шаскольский. Политические отношения Новгорода и карел в XII—XIV вв. «Новгородский исторический сборник», № 10. Новгород, 1961, стр. 125-126; см. также С. С. Гадзяцкий. Карелы и Карелия в новгородское время. Петрозаводск, 1941, стр. 38-39.

⁹⁾ Упоминание в начале текста документа, что обращение к новгородскому правительству исходит от «погостской корелы», возможно, было сделано для того, чтобы подчеркнуть, что с просьбой о помощи обращается не какое-то неполноправное население далеких окраин, а жители основной территории Новгородского государства, несущие наряду с русским населением все тяготы по охране границ и по выполнению государственных повинностей и потому имеющие полное право требовать от правительства защиты от вражеских нападений из-за рубежа.

¹⁰⁾ Переписная окладная книга Вотьской пятины 1500 г. «Временник Московского общества истории и древностей российских» (далее — МОИДР), т. XII. М., 1852, стр. 120. Самое раннее упоминание Кирьяжского погоста в письменных источниках относится к 1396 г.: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, под ред. А. Н. Насонова (далее — Новг. I л.). М., 1950, стр. 387. То же известие содержится в Новгородской IV, Софийской I, Никоновской летописях и летописи Авраамки. См. Материалы по истории Карелии XII—XVI вв., под ред. В. Г. Геймана. Петрозаводск, 1941, стр. 89. Название погоста в указанных источниках дается в разных транскрипциях: Кюрьескыи (Новг. I л.), Кюрьевскии (Новгородская IV летопись), Кирьевскые (Софийская I летопись), Кирьесъкии (Никоновская летопись).

¹¹⁾ Территория Кирьяжского погоста новгородского времени затем на протяжении многих веков представляла собой единую административную единицу, менявшую названия, но просуществовавшую до середины XX в. примерно в тех же границах; с 1940 и до конца 1950-х годов эта территория составляла Куркийокский район Карело-Финской ССР.

¹²⁾ А. В. Арциховский. Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде, стр. 234 и рис. 8.

¹³⁾ Напомним, что в переписной окладной книге были зафиксированы названия всех существовавших к 1500 г. селений Корельского уезда (т. е. той части тогдашней Карелии, которая имела деление на погосты).

¹⁴⁾ «Вюдолаская» должно было бы быть производным от названия «Вюдолакша», «Видолакша» или «Ведолакша»; однако подобных названий ни в переписной книге 1500 г., ни на позднейших географических картах нет.

¹⁵⁾ Пользуюсь случаем, чтобы выразить благодарность А. В. Арциховскому и М. Н. Кислову, давшим мне возможность ознакомиться с подлинником грамоты.

¹⁶⁾ В берестяных грамотах обычно «в» близко по начертанию к «к», «д» — к «л».

¹⁷⁾ Новг. I. л., стр. 387.

¹⁸⁾ «Временник МОИДР», т. XII, стр. 122. «Кюлолакша» — русская транскрипция карельского названия Kylänlahti (J. V. Ronimus. Novgorodin vatjalaisen viidenneksen verokirja v. 1500 ja karjalan silloinen asutus. Joensuu, 1906, s. 37). Небольшое селение Kylänlahti обозначено на Generalkarta öfver Finland 1910 г. на берегу маленького залива Ладожского озера, примерно в 25 км к северо-западу от г. Кексгольма.

¹⁹⁾ В переписной книге упоминается существовавшая в 1500 г. перевара (более мелкая территориальная единица, чем погост) Куллаская, видимо, являвшаяся остатком прежнего Кюлолакшского погоста; в пределах этой перевары находилось и селение Кюлолакша (см. «Временник МОИДР», т. XII, стр. 122-123).

²⁰⁾ Грамоты Великого Новгорода и Пскова. Под ред. С. Н. Валка. М.-Л., 1949, № 287, 291, 296-298, 300-304, 318, 319, 322, 328; род Вымолчей упоминается в документах № 297, 298, 318.

²¹⁾ История Карелии..., стр. 44-45.

²²⁾ На территории Кирьяжского погоста, по данным переписной книги 1500 г., известен мыс или небольшой полуостров под названием «Вымолской наволок» и деревня с таким же названием, расположенная вблизи этого мыса («Временник МОИДР», т. XII, стр. 122, 124).

²³⁾ История Карелии..., стр. 91-93.

²⁴⁾ Сам по себе термин «Немецкая половина» в источниках встречается впервые. Но это и понятно — ведь до сих пор в распоряжении ученых не было русских письменных документов новгородского времени, написанных на территории Корельской земли.

²⁵⁾ «Того же лета пришедше немци в Корельскую землю и повоеваша 2 погоста: Кюрьескыи и Кюлоласкыи, и церковь сожгоша; и князь Костянтин с корелою гнася по них, и язык изима, и присла в Новгород» (Новг. I л., стр. 287).

²⁶⁾ По мнению А. В. Арциховского, в документе было бы прямо сказано, если бы нападающими оказались «свойские немцы»; поскольку же этого не сказано, если бы{опечатка? «если бы» здесь противоречит смыслу текста - прим. OCR} здесь подразумеваются местные жители «немецкой половины» (А. В. Арциховский. Раскопки 1956—1957 гг. в Новгороде, стр. 234). Однако это не могли быть финны (как предположил А. В. Арциховский), ибо на территории «немецкой половины» Корельской земли — в западнокарельских погостах — жили в то время карелы.

²⁷⁾ Полное собрание русских летописей, т. V. СПб., 1851, стр. 250.

²⁸⁾ А. В. Арциховский. Новые новгородские грамоты, стр. 232.

²⁹⁾ На прориси видна часть буквы ъ; видимо, здесь в утраченной части грамоты было: третиего л[ъта узяле товара] на 14 рубле...», т. е. речь шла о событии, происшедшем в позапрошлом году.

³⁰⁾ А. В. Арциховский. Новые новгородские грамоты, стр. 232.

³¹⁾ «Коневы воды», встречающиеся в переписной окладной книге 1500 г. («Временник МОИДР», т. XII, стр. 179), впервые идентифицировал с озером Оривеси J. V. Rоnimus (op. cit., s. 53). По правильному определению А. И. Попова (приводимому А. В. Арциховским в статье «Новые новгородские грамоты», стр. 232), слово «Orivesi» буквально означает «Коневы воды» (от ori — конь и vesi — вода). Озеро Оривеси связано озерными проливами с несколькими другими озерами, входящими в водную систему озера Сайма; нападавшие легко могли проникнуть в Оривеси по озерным проливам из шведских владений. Упоминаемый в грамоте «Жабий нос» видимо, один из заметных мысов (полуостровов) на побережье того же озера Оривеси.

³²⁾ История Карелии..., стр. 43-44.

³³⁾ Опять же не финны, а карелы; в XIV — начале XV в. жители Саволакса были карелами.

³⁴⁾ Про нападение на «Гювиева сына» прямо говорится, что оно произошло «лоне», т. е. в прошлом году; первое из описанных нападений произошло, по-видимому, в позапрошлом году (см. выше, прим. 29).

³⁵⁾ Местные жители — карелы, как о том свидетельствуют приводимые в документе явно карельские имена: Гювиев сын, Мундуй Вармин сын, Игал; имеющиеся в документе русские имена (Микита, Киреев сын и др.) тоже, вероятно, принадлежали карелам, ибо многие карелы в то время (будучи с XIII в. православными) носили уже русские имена.

³⁶⁾ Любопытно, что (как сообщил нам М. Н. Кислов) обе рассмотренные грамоты были при раскопках найдены одновременно — как свившиеся вместе два отдельных куска бересты. По-видимому, поскольку эти два документа касались аналогичных событий, происшедших примерно в одно время и на соседних территориях карельских владений Новгорода, получившие эти грамоты представители новгородских властей сложили их вместе. Нахождение обеих грамот на данном участке культурного слоя древнего Новгорода, видимо, надо ставить в связь с располагавшимся поблизости каменным теремом крупнейшего новгородского политического деятеля второй половины XIV — начала XV в. посадника Юрия Анцифоровича (А. В. Арциховский. Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде, стр. 239).

³⁷⁾ А. В. Арциховский. Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде, стр. 238; в текст нами введена в квадратных скобках реконструкция утраченных мест, данная автором в комментарии (см. там же).

³⁸⁾ В известном рассказе о путешествии Григория Истомы вокруг Скандинавии в 1496 г. (из сочинения С. Герберштейна) упоминается «страна Нортподен», называемая русскими «Каянская земля» и будто бы прилегавшая к Баренцеву морю (С. Герберштейн. Записки о московитских делах. СПб., 1908, стр. 186). Русские исследователи, начиная с Е. Е. Замысловского (см. Е. Е. Замысловский. Герберштейн и его историко-географические известия о России. СПб., 1884, стр. 98-113), принимали буквально на веру все сообщаемые Герберштейном географические подробности рассказа о путешествии Истомы, не заметив, что в этом рассказе (записанном Герберштейном через 20 или 30 лет после путешествия) ряд географических подробностей передан неправильно. В действительности «Нортподен» или «Норботтен» — область у северной оконечности Ботнического залива, что соответствует русскому термину «Каянская земля» (см. ниже).

³⁹⁾ См. K. Vilkuna. Kainuu — Kvenland. Helsinki, 1957.

⁴⁰⁾ Это доказано прежде всего тем, что в ряде позднейших шведских документов XV—XVI вв. зафиксировано действительное существование этой границы у северо-восточного побережья Ботнического залива.

⁴¹⁾ Тождество термина «Каяно море» Ореховецкого договора с Ботническим заливом подтверждается почти всеми финскими и шведскими исследователями XIX—XX вв.; см. капитальное исследование: J. Jaakkola. Suomen muinaiset valtarajat vuoteen 1323. Helsinki, 1926; и последнюю работу, разбирающую этот вопрос: Е. Wahlborg. Nöteborgsfredens norra gräns. «Namn och Bygd». Uppsala — Köpenhavn, 1957, s. 113. В одном документе начала XVII в., написанном в Северной Карелии (в Сумском остроге), Ботнический залив назван «Каянское море» (Центральный государственный архив древних актов, ф. Сношения России со Швецией, 1620 г., № 1, л. 114).

⁴²⁾ Известно, что Ореховецким миром впервые была установлена государственная граница между русскими и шведскими владениями и что никакой другой официальной пограничной линии между Швецией и Россией ни до, ни после, вплоть до XVI в. не проводилось.

⁴³⁾ Подлинник Ореховецкого договора, хранившийся в московском архиве, еще и XVI в. называли попросту «грамота княж Юрьева» (см. Описи Царского архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 г. М., 1960, стр. 27). В шведском архиве в Стокгольме хранившиеся там копии Ореховецкого договора называли «konung Joriens bref» (О. S. Rydberg. Sverges traktater med främmande magter. I. delen. Stockholm, 1877, ss. 445, 468; II delen, 1883, s. 16), что также буквально означает «грамота князя Юрия».

⁴⁴⁾ Судя по тексту документа, получатель письма должен из него впервые узнать о происшедшем заключении мира; следовательно, мир был заключен совсем незадолго до написания грамоты.

⁴⁵⁾ Новг. I л., стр. 350, 362; А. И. Гиппинг, Нева и Ниеншанц, ч. 1, СПб., 1909, стр. 134, 140-141; С. С. Гадзяцкий. Указ. соч., стр. 161-162, 182.

⁴⁶⁾ О. S. Rydberg. Op. cit., II delen, ss. 17, 175.

⁴⁷⁾ А. В. Арциховский. Раскопки 1956 и 1957 гг. в Новгороде, стр. 238.

⁴⁸⁾ Может быть, текст надо реконструировать так: «[тоб]я послале [к] кореле на Каяно море», т. е. Григорий передает распоряжение новгородских властей о том, чтобы Дмитр отправился к Ботническому заливу собирать дань с карел, живущих в русских приботнических владениях; в этой связи возможно, что в следующей фразе Григорий советует Дмитру во время этой поездки соблюдать осторожность в отношениях с каянцами — с финскими или шведскими переселенцами из шведской Финляндии, проникшими в русские приботнические владения.