Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Павлова Т.А.
Алкоголь и русская революция

Вопросы истории, 2000, № 7.
[170] — конец страницы.
OCR OlIva.

Феномен кровавого, античеловеческого насилия, всколыхнувшего Россию в годы революции и гражданской войны, нуждается в тщательном изучении. Вспомним, как писал А. Блок в поэме «Двенадцать»: «Отмыкайте погреба — // Гуляет нынче голытьба... // Злоба, грустная злоба // Кипит в груди... // Черная злоба...» Противоестественно резкий переход от веками устоявшейся, социально, экономически, этически и психологически стабильной жизни к кровавым ужасам «свободы» — феномен беспрецедентный для своего времени, открывший череду массовых насилий XX века. О том, что привело к этому «взрыву зоологической ненависти», по выражению С. П. Мельгунова, еще предстоит написать многие тома исследований. Я затрону лишь один, частный аспект ее, не привлекавший до сих пор внимания ученых.

Этот аспект носит скорее всего социальный и психологический характер. На Западе уже проводились исследования роли неврозов в возникновении и развитии фашизма¹⁾. Здесь я остановлюсь на специфически российской проблеме: влиянии алкогольной интоксикации на психическое состояние и действия людей, совершавших бесчеловечные насилия по отношению к себе подобным. Материалами мне послужили воспоминания о событиях революции и гражданской войны, написанные непосредственными живыми свидетелями — русскими писателями И. С. Шмелевым, И. А. Буниным, М. А. Волошиным, С. П. Мельгуновым.

Но сначала несколько фактов, так сказать, клинического характера. Из специальной литературы известно, что алкоголь, точнее сказать, этанол — этиловый спирт, оказывающий непосредственное воздействие на мозг, является мощным стимулятором энергии. При неумеренном и постоянном употреблении он, как правило, приводит пьющего к потере самоконтроля, утрате нравственного чувства, пренебрежению морально-этическими нормами, неумению прогнозировать последствия своих поступков, агрессии, насилию и преступным действиям. «Опыт судебно-психиатрической практики показывает, — пишут авторы медицинского руководства, — что нет ни одного вида преступлений, в провоцировании которых алкоголю не принадлежала бы большая, а нередко и ведущая роль»²⁾. Современные специалисты определяют алкогольное опьянение как «острую интоксикацию, вызываемую нервно-психическими воздействиями напитков, содержащих этанол». Помимо прочего, оно характеризуется состоянием возбуждения, зачастую — раздражительности, агрессии, гнева, эксплозивности (вспышек немотивированной агрессии), придирчивостью, стремлением к конфликтам, немотивированной злобой и недостатком доверия к другим³⁾.

В 1914 г. в связи с начавшейся мировой войной царское правительство ввело запрет на продажу крепких спиртных напитков. Этот запрет был подтвержден декретом Совнаркома РСФСР от 19 декабря 1919 года. Ответом на эти меры стало повсеместное не поддающееся учету самогоноварение и довольно широкое употребление населением различных алкогольных суррогатов — спиртных [170] напитков, «которые изготовлялись из денатурированного спирта, лака, политуры и одеколона». Все эти напитки, как правило, плохо очищались и содержали большой процент сивушных масел и прочих примесей, которые усугубляли токсичное действие алкоголя. Постоянные стрессы, которые испытывали люди во время революции и гражданской войны, приводили ко все возрастающему потреблению этих напитков; по данным исследователей, высшей точки потребление суррогатов и самогона достигает в период окончания гражданской войны и перехода к НЭПу ⁴⁾.

Воспоминания русских писателей, переживших ужасы «ломки старого строя», рисуют яркую картину разрушительных последствий этой пагубной практики для жизни и души народа. В книге Шмелева «Солнце мертвых» показано тяжелое, бессмысленное пьянство пришедших к власти — «тех, кто убивать ходят»: «Заброшены, забыты сады. Опустошены виноградники. Обезлюжены дачи. Бежали и перебиты хозяева, в землю вбиты! — и новый хозяин, недоуменный, повыбил стекла, повырвал балки... повыпил и повылил глубокие подвалы, в кровине поплавал, а теперь, с праздничного похмелья, угрюмо сидит у моря». Это он, победитель, постоянно под хмельком. Вот «полупьяный красноармеец, без родины — без причала... с ведерным бочонком у брюха — пьяную радость везет начальству из дальнего подвала, который еще не весь выпит». Вот «краснозвездная команда» катера «Истребитель» — «наелась баранины до отвалу, напилась из подвалов и теперь спит — до ночи». Вот пьяный Павляк — комиссар-коммунист⁵⁾.

В руках у всех этих людей — оружие и власть. И кошмары расстрелов и насилий становятся непременным следствием пьяного угара. Первые большевики, пришедшие в Крым, «пили, громили и убивали под бешеную руку». Со свойственным Шмелеву точным лаконизмом об этом сказано: «Убивали-пили». Над теми десятками тысяч жителей Крыма, которые ожидали в подвалах «своего убийства», «пили и спали те, что убивать ходят» — «пьяные палачи». «Оголтелые матросские орды, грянувшие брать власть... одуревшие от вина, мутноглазые, скуластые толстошеи били о камни бутылки от портвейна, муската и аликанта» и расстреливали по дороге мирных жителей. «Здесь расстреляли на полном солнце только что накануне вернувшегося с германского фронта больного юнкера-мальчугана, не знавшего ни о чем, утомившегося с дороги. Сволокли сонного, привели на бугор, к столбам, поставили, как бутылку, и расстреляли на приз — за краги. А потом опять пили, жрали баранину и спали по кустам с девками. Пьяными глотками выли «тырционал»⁶⁾.

На смену ордам стало постепенно приходить некое подобие «революционного порядка». Бэла Кун с Землячкой, Михельсон — те уже «орудовали... без милосердия!» Вот как они действовали: «Ночью — тревога! Выстроят на дворе всех, придет какой в красной шапке, пьяный... Подойдет к какому, глянет в глаза... — Р-раз! — кулаком по морде. А потом — убрать! Выкликнут там сколько-нибудь — в расход!». Это все — только Крым, только «крохотный городок у моря», «пятнышко на бескрайних пространствах наших...». Но то, что происходит здесь, — происходит везде, «по всей растлевающейся России»⁷⁾.

Другой свидетель — пристрастный, гневный и ненавидящий — Бунин. Ненависть не способствует объективности. Но возьмем только факты, только беглые наблюдения — не оценки из «Окаянных дней». Это началось еще весной 1917 года. «Вино запрещено, но почти все пьяны». Отсюда — пьяная, иррациональная злоба в быту. Но поистине страшной становится она тогда, когда ею охвачены толпы победителей. Москва глубокой осенью 1917 года. Большевики только что одержали победу над юнкерами. «Я... вышел из дому, куда, наотмашь швыряя двери, уже три раза врывались, в поисках врагов и оружия, ватаги «борцов за светлое будущее», совершенно шальных от победы, самогонки и архискотской ненависти, с пересохшими губами и дикими взглядами». Одесса, 1919-й год, июнь: «Говорят, матросы, присланные к нам из Петербурга, совсем осатанели от пьянства, от кокаина, от своеволия. Пьяные, врываются к заключенным в чрезвычайке без приказов начальства и убивают кого попало... Для потехи выгоняют заключенных во двор и заставляют бегать, а сами стреляют, нарочно делая промахи»⁸⁾.

Это слухи. А вот что пишут о себе сами большевики в киевской газете «Известия» (статья Раковского): «Среди комиссаров взяточничество, поборы, пьянство, нарушение на каждом шагу всех основ права... Советские работники выигрывают и проигрывают в карты тысячи, пьянством поддерживают винокурение». А вот свидетельство очевидцев: у коменданта Одессы Домбровского справляли именины; «Было много гостей из чрезвычайки. Спьяну затеяли скандал, шла стрельба, драка»⁹⁾.

Самую жестокую и страшную картину массовых революционных насилий дает, конечно, книга Мельгунова «Красный террор», написанная тоже по горячим следам [171] событий, но пытающаяся аналитически осмыслить, обобщить и даже представить статистические данные об этих насилиях. И здесь среди описаний кровавых зверств и неистовых жестокостей победителей против собственного народа мы постоянно встречаем свидетельства о систематическом пьянстве тех, кто захватил власть в государстве. В Тамбовской губ. председателем районной ЧК состоял бывший крупный купец, до революции занимавшийся спекуляцией и обанкротившийся, «круглый невежда, взяточник и пьяница. В его руках находились жизни арестованных, и он расстреливал направо и налево». Коммунистические ячейки «устраивали по селам настоящие оргии — пьянствовали, занимались грабежом и поджогами». Несколько страниц в книге посвящены описанию изощренных зверств коменданта Харьковской ЧК Саенко, который совершал свои ужасные преступления «пьяный или накокаиненный». Председатель Одесской ЧК Калинченко творил свои дикие расправы против заключенных «в пьяном экстазе»¹⁰⁾.

Политика красного террора усиливала пьянство стоявших у власти комиссаров и работников ЧК — нервная система палачей не выдерживала ежедневно проводившихся ими пыток и массовых убийств. «И казнь, — пишет Мельгунов, — совершают палачи преимущественно в опьяненном состоянии — нужно состояние «невменяемости», особенно в дни, когда идет действительно своего рода бойня людей». Иногда они принимают кокаин и морфий, но чаще всего предпочитают легкодоступный самогон. В Ярославльской губернской ЧК один следователь, бывший водопроводчик, вначале «работал хорошо, а потом начал пить... Вот он напьется и идет допрашивать арестованных»¹¹⁾.

Обычными и систематическими были пьяные оргии матросов и работников карательных органов; эти оргии порождали все новые и новые насилия. «Пьяные, осатаневшие от крови, вечером, во время оргий, в которых невольно участвовали сестры милосердия, жены арестованных и уехавших офицеров и другие заложницы, брали список и ставили крест против не понравившихся им фамилий. «Крестики» ночью расстреливались»¹²⁾.

О том же пишет Волошин, бывший свидетелем всех кровавых ужасов «покорения Крыма» большевиками, в стихотворении «Террор»: «Собирались на работу ночью. Читали // Донесенья, справки, дела. // Торопливо подписывали приговоры. // Зевали. Пили вино. // С утра раздавали солдатам водку. // Вечером при свече // Выкликали по спискам мужчин, женщин. // Сгоняли на темный двор... // Загоняли прикладом на край обрыва. // Освещали ручным фонарем. // Полминуты рокотали пулеметы. // Доканчивали штыком. // Еще недобитых валили в яму. // Торопливо засыпали землей. // А потом с широкою русскою песней //Возвращались в город домой...»¹³⁾.

Примеры из мемуарной литературы можно было бы множить без конца. Для углубления исследования необходимо привлечь и архивные материалы из различных областей России. Не придавая роли алкогольной агрессии в насилиях времен русской революции исключительного значения, следует, однако, отметить: нарастающий вал кровавой, изощренной, часто бессмысленной жестокости в немалой мере был обусловлен массовым и систематическим отравлением людей плохо очищенным алкоголем. Потребление его растормаживало низшие инстинкты, страсти и влечения, отнимало способность критически оценивать свое поведение и объективную ситуацию, рождало импульсивность и неуправляемость. В свою очередь состояние абстиненции (похмельный синдром) множило чувства гнева, раздражения, озлобленности, стремление выместить на беззащитных людях любого класса и социального статуса (книга Мельгунова убедительно показывает неклассовый характер большевистских насилий) свою неконтролируемую агрессию. Эти психо-физиологические процессы отчасти объясняют тот внезапный взрыв «революционной истерии», который имел такие пагубные последствия для истории России.

Т. А. Павлова, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН.

¹⁾ РАДКАУ Й. Национализм и нервозность. Размышления о теориях современной нервозности. Доклад на международном семинаре историков «Новая историческая наука»: современные направления в западноевропейской историографии. 7-9 апреля 1997 года. Ярославль.

²⁾ ЛИСИЦЫН Ю. П., СИДОРОВ П. И. Алкоголизм (медико-социальные аспекты). М. 1990, с. 286; см. также с. 279, 280-285, 288.

³⁾ Лекции по клинической наркологии под ред. Н. Н. Иванца. М. 1995, с. 55-59, 62, 65, 67.

⁴⁾ ЛИСИЦЫН Ю. П., СИДОРОВ П. И. Ук. соч., с. 93- 94. [172]

⁵⁾ ШМЕЛЕВ И. Солнце мертвых. М. 1991, с. 8, 10, 40, 54.

⁶⁾ Там же, с. 57, 17, 18, 48, 49.

⁷⁾ Там же, с. 82, 101, 54.

⁸⁾ БУНИН И. А. Окаянные дни. М. 1990, с. 17-18, 151, 156-157,167, 162.

⁹⁾ Там же, с. 110, 140.

¹⁰⁾ МЕЛЬГУНОВ С. П. Красный террор в России. 1918—1923 (первое изд. — М. 1924). М. 1990, с. 98, 123-126, 139.

¹¹⁾ Там же, с. 143, 151, 176. Тип «пьяного матроса-чекиста» был знаком каждому и стал расхожим образом. — Там же, с. 177.

¹²⁾ Там же, с. 153, 154.

¹³⁾ ВОЛОШИН М. А. Избранные стихотворения. М. 1988, с. 234-235.