выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
Древние славяне и их соседи. 1970 г.
[70] - конец страницы.
OCR Антон с крыма.
Внимание археологов уже давно привлекает своеобразный комплекс находок из дер. Хотыща Могилевской обл., происходящий, как предполагает П. Н. Третьяков, из «домиков мертвых».1) В 1912 г. И. А. Сербовым была собрана на пашне значительная коллекция вещей, известная лишь по перечню. Были найдены «три бронзовые с позолотой бляшки с птичьими головками и выпуклой фигуркой человека», «девять бронзовых фибул», семь бронзовых витых и массивных с утолщенными концами браслетов, две бронзовые гривны с привесками и три витых перстня, наконец, «24 янтарные разной величины (от самых мелких до небольшого яйца) и формы (в том числе 8 грушевидных) бус и 10 стеклянных бус, синих и красных бочонковидной формы».2) В 1930 г. там же нашли часть массивной бронзовой позолоченной пряжки (рис. 1, 1) и два бронзовых браслета.3) Уже единственная опубликованная пряжка позволяла говорить о существовании в лесах Верхнего Поднепровья очага своеобразной и художественно яркой культуры, сформировавшейся в раннем средневековье на фоне широких внешних связей. Однако других аналогий долго не было, кроме близких по стилю бронзовых пластины и пряжки, случайно найденных при земляных работах на Борковском могильнике в г. Рязани (рис. 1, 3, 4)4) и по стилю сильно отличающихся от местных окских украшений. Находка Е. А. Шмидтом массивной серебряной пряжки (рис. 1, 2) на городище близ дер. Демидовка Смоленской обл.5) впервые позволила связать украшения типа Хотыщи с конкретной культурной средой — с памятниками типа Тушемли — Колочина.
Для рассматриваемой группы пряжек характерны следующие устойчивые признаки: овальное гладкое кольцо равномерной толщины и той своеобразной вытянутой формы, которая встречается у многих пряжек VI в.; широкий изогнутый шип с поперечной площадкой-перекладиной; вытянутый овальный щиток с заклепками в полукруглых выступах; резьба двух типов: трехгранно-выемчатая (рис. 1, 1, 2; в зарубежной литературе — «кербшнит») и в виде грубой прямоугольной решетки (узор состоит как бы из рядов пирамидок; рис. 1, 2-4; 2, 7). При общей близости формы и декора каждая пряжка весьма индивидуальна по орнаментации. Борковская — с решетчатым узором (рис. 1, 3), хотыщинская — с В-образной резной рамой, окружающей заштрихованное «поле» (рис. 1, 1), демидовская — с крупными многовитковыми спиралями, вырезанными техникой трехгранно-выемчатой резьбы (рис. 1, 2). Для всех трех находок характерны массивные головы орлов с длинными желобчатыми клювами, довольно неуклюже посаженные на низких прямоугольных выступах. В Борках птичьи головы украшают пластинку из гарнитура к пряжке (рис. 1, 4). В Хотыще, судя по описанию, также были 3 бронзовые с позолотой бляшки с птичьими головками и выпуклой фигуркой человека. Итак, перед нами цельный и устойчивый набор мотивов и форм. Рассмотрим его отдельные элементы.
Изображения головок хищных птиц были широко распространены в искусстве раннего средневековья от Северного Кавказа до Испании. По особенностям их трактовки всю эту зону можно разделить на две части: крымско-кавказскую, в которой головки обычно схематичны и имеют короткий крючковатый клюв (исключения редки), и более западную, где клюв чаще изображается очень длинным, желобчатым и нередко слабо изогнутым (и здесь есть исключения). На территории СССР длинные желобчатые клювы западного типа имелись лишь на среднеднепровских пальчатых фибулах; как и на верхнеднепровских пряжках, птичьи головки в декоре этих фибул посажены на узкие прямоугольные выступы. Однако среднеднепровские изображения очень деградированы, по сути уже рудиментарны, и сами фибулы относятся к более позднему времени — к VII в. На юге СССР резные орлиные головки с маленькими клювами встречаются преимущественно на боспорских пальчатых фибулах и [70] северокавказских инкрустированных брошах VI в.6) Но для данной темы особенно интересны орлиные головки пряжек.
Небольшие трапециевидные пряжки VI в. изредка находят на Северном Кавказе (рис. 2, 4) и на Боспоре (рис. 2, 1, 3).7) Они имеют вытянутое кольцо, изогнутый язычок, их обойма спереди овальна и завершается сзади выступом с птичьей головой. Но в отличие от верхнеднепровских пряжек их кольцо неравномерной ширины и чаще прогнуто В-образно, птичья головка помещена на массивном трапециевидном выступе; большинство пряжек выгнуто из тонкой пластинки и сделано или целиком из одного листа металла (рис. 2, 4), или с подвижным кольцом (рис. 2, 1, 3), но обычно полым снизу. Эти пряжки были вариантом довольно многочисленной на Северном Кавказе, в Башкирии (VI—VII вв.) и Венгрии (VII в.) группы пряжек с диском на конце широкой трапециевидной пластины (рис. 2, 2).8) Еще больше отличаются от верхнеднепровских пряжек большие прямоугольные орлиноголовые пряжки Крыма и Среднего Подунавья VI и первой половины VII в.9)
Таким образом, верхнеднепровские пряжки и по форме, и по стилю не имеют аналогий среди древностей юга СССР. Стилистически наиболее близки верхнеднепровским западные изображения орлиных голов с длинными желобчатыми клювами, выполненные техникой трехгранно-выемчатой резьбы. Они появились на среднем Дунае в декоре больших пряжек и пальчатых фибул второй половины V в. и широко распространились в VI в., охватив область от Румынии и Болгарии до Испании и Франции.10) Наиболее близки образцы VI в. (рис. 1, 5). Орлиная головка демидовской пряжки имеет два клюва (рис. 1, 2). Мотив двух соприкасающихся орлиных головок обычно встречается в двух вариантах: 1) две частично слившиеся головы с намеченными глазами (рис. 2, 4), 2) треугольный выступ с двумя птичьими клювами (рис. 1, 2). На территории СССР такая композиция довольно редка (рис. 2, 4, из Чегема в Кабардино-Балкарии), на западе встречается чаще.11) Почти точная аналогия демидовскому изображению — средний луч франкской пальчатой фибулы VI в. (рис. 1, 5).12) Но и на западе нет орлиноголовых пряжек, подобных верхнеднепровским.
Спиральный резной узор (рис. 1, 2) также распространен не везде. Он не встречается на Кавказе, на Оке и в Приуралье. На территории СССР он имелся лишь на боспорских пальчатых фибулах VI в. и на крымских пряжках второй половины VI — первой половины VII в., но крымские узоры сделаны иначе, чем демидовские.
В Крыму изредка тоже изображали многовитковые парные спирали, но, как правило, спирали были малооборотными и имели вид S-видных фигур или бесконечных «бегущих» спиралей.13) Главное же отличие крымских изделий в том, что они лишь подражают трехгранно-выемчатой резьбе. Они не вырезаны ножом в виде резких граней с прямым скатом, а выдавлены по воску в виде округлых желобков. Тем более не идут в сравнение прочерченные циркулем спирали среднеднепровских [71]
Рис. 1. Украшения из Верхнего Поднепровья и их аналогии.
1 — Хотыща; 2 — Демидовка; 3, 4 — Борки; 5 — Монсо-ле-Нёф, Франция; 6 — место находки неизвестно; 7 — Блучина, Чехословакия;
1-3, 6, 7 — пряжки, 4 — пластина;. 5 — фибула
Рис. 2. Украшения с территории СССР, Австрии и ФРГ.
1 — якобы окрестности Симферополя (маловероятно; может быть, Керчь?); 2 — Тырны-Ауз; 3 — Керчь; 4 — Чегем;
5 — Унтерзибенбрунн, Австрия; 6 — Спас-Перекша; 7 — Посудичи; 8— Блюменфельд, ФРГ;
1-5, 8— пряжки; 6 — фибула; 7 — пластина [72]
пальчатых фибул VII в.14) Спирали, исполненные трехгранно-выемчатой резьбой, характерны для позднеримских изделий дунайских и рейнских провинций IV в. и для заимствовавшего многие провинциальные элементы искусства древнегерманских племен на Дунае, в Италии, в Средней и в Северной Европе второй половины V и VI в. (рис. 1, 7).15) Но своеобразие трактовки демидовских спиралей — многооборотность и особенно их произвольное пересечение с рамкой — говорит о работе местных мастеров, лишь знакомых с техническими приемами дунайских ювелиров. Мастера Верхнего Поднепровья по-своему перерабатывали заимствованные мотивы.
Резной решетчатый орнамент кроме пряжек из Демидовки и Борков (рис. 1, 2-4) имеется на пластинке из Посудичей Брянской обл. (рис. 2, 7), на дунайских и италийских пряжках второй половины V и VI в., на боспорских и меровингских пальчатых фибулах VI в., на одной днепровской пальчатой фибуле VII в.16) Однако недостаток местных образцов (при простоте самого орнамента) пока не позволяет судить о том, как появился этот мотив в Верхнем Поднепровье.
Итак, судя по орнаментам, наиболее вероятная дата верхнеднепровских пряжек — VI в. Рельефный резной декор второй половины V в. (он имелся на среднем Дунае, кое-где далее к западу и в Скандинавии) сложнее, более богат и еще весьма далек от наших образцов. В VI в. он стал проще и однообразнее, его ареал значительно расширился, охватив на юге СССР Крым. Для VI в. характерны также очень вытянутые овальные массивные кольца пряжек, круглые в сечении и имеющие равномерную толщину (рис. 1, 2, 3, 6). Они распространены очень широко: на византийских, крымских и германских пряжках17) — и могут служить хорошим хронологическим признаком.
Последний элемент украшений, который следует здесь рассмотреть,— округлая обойма с тремя заклепками на боковых выступах (у двух пряжек средний выступ заменен птичьей головкой). Впервые такие обоймы появились в искусстве подчиненных гуннам народов Европы в первой половине V в. и обычно покрыты инкрустацией (рис. 2, 5).18) Со второй половины V в. некоторые из них украшались трехгранно-выемчатой резьбой. Например, серебряные позолоченные пряжки этого времени из богатой могилы в Блучине (Чехословакия) орнаментированы такими же большими спиралями, как и пряжка из Демидовки, но формы кольца и обоймы у них более ранние (рис. 1, 7).19) На территории СССР кроме инкрустированных пряжек гуннской эпохи найдена большая гладкая пряжка VI в. с полым снизу В-образным кольцом (Бирский могильник в Башкирии).20) Место верхнеднепровских пряжек в общей эволюции всей группы можно определить точнее. Обоймы пряжек из Хотыщи и Демидовки имеют прогиб края со стороны кольца (рис. 1, 1, 2), что придает им так называемую «почечную» (nierenförmig) форму, по принятой у зарубежных археологов терминологии. «Почечные» пряжки с инкрустацией или с трехгранно-выемчатой резьбой были распространены во второй половине V и первой половине VI в. в обширной области от среднего Дуная до Франции. Особенно близки верхнеднепровским пряжкам экземпляры первой половины VI в. (рис. 1, 6; пример пряжки рубежа V и VI вв. — рис. 2, 8).21) Сходны формы обоймы, кольца и шина с поперечной пластинкой у основания, а также применение трехгранно-выемчатого декора.
Однако пряжки из Верхнего Поднепровья и Борков нельзя относить к привозным вещам, настолько они своеобразны по комбинации, казалось бы, широко распространенных элементов и их трактовке. Это произведения местной ювелирной школы, связанные в одну группу ярко выраженной однородностью и созданные в несомненном контакте с ремеслом Среднего Подунавья. Найденные до сих пор предметы показывают, что резной декор был здесь в VI в. основным способом орнаментации по металлу. Этим Верхнее Поднепровье заметно выделялось [73] среди окружающих областей. Судя по пряжке из могильника Макорзно под Трубчевском,22) местное ювелирное искусство осталось своеобразным и в VII—VIII вв.
Выделение верхнеднепровского очага художественной металлообработки хорошо согласуется с тем, что в соседних районах уже были известны другие подобные очаги. Они также соответствуют отдельным археологическим культурам, например верхнеокский (с фибулами и керамикой шаньковского типа), среднеокский (с крестовидными фибулами и другими типами украшений) и другие очаги. Для всех них характерны далекие связи, лучше всего прослеживаемые именно по металлическим украшениям.
Знакомство ювелиров Верхнего Поднепровья с ремеслом далеких областей на Дунае не только не исключительно, а даже скорее характерно для VI в. Истощенный разорительными вторжениями Боспор уже давно потерял роль законодателя моды для далекой варварской периферии. Боспорская культура V и VI вв. локальна. Ограниченно воздействуя на небольшую округу, она сама во многом ориентировалась на Подунавье. В Среднем Поднепровье искусство VI в. пока неизвестно, а местная «культура пальчатых фибул», относящаяся уже к VII в., буквально насыщена дунайскими элементами, полученными не в боспорской интерпретации, а непосредственно с запада. Чем объяснить проникновение дунайского влияния в столь удаленные области? В первой половине VI в. на среднем Дунае существовало сильное королевство гепидов, унаследовавшее не только земли и богатства уничтоженной им гуннской державы, но и многие традиции гуннской эпохи. Влияние народов Среднего Подунавья и в их числе гепидов распространялось на запад до Рейна и к востоку до Крыма и Поднепровья.23) Каковы конкретные пути и способы его распространения, пока не всегда известно. Но ясно, что речь идет не о каком-то общем влиянии гепидов на жизнь удаленных от них народов, а лишь о передаче гепидами некоторых черт подунайской моды, освященной в глазах современников ореолом воспоминаний о былом могуществе и блеске гуннской державы.
Внешние связи населения Верхнего Поднепровья не ограничивались юго-западом. В том же слое Демидовского городища найден обломок бронзовой северокавказской двупластинчатой фибулы варианта IIВ.24) Ее дата — вторая половина VI — первая половина VII в., установленная по аналогиям в Борисовском и Пашковском могильниках на Северо-Западном Кавказе. Фибулы более деградированной формы найдены в большом количестве в могильнике Чирюрт в Дагестане, датированном подражаниями византийским монетам второй половины VII в.25) Находки в Демидовке этой фибулы и эмалевой лунницы26) наиболее позднего типа подтверждают дату пряжки, полученную выше путем типологического анализа.
О связях Верхнего Поднепровья с Крымом данных пока нет. Нельзя считать Крым и посредником в распространении дунайского влияния на север, так как в боспорской и остроготской среде Крыма заимствованные с Дуная элементы известны в местной переработке и заметно отличаются от собственно дунайских. Но полностью исключать возможность каких-то связей с Крымом все же нельзя. Косвенно об этом говорит находка на соседней территории памятников шаньковского типа (на городище у дер. Спас-Перекша на р. Угре) пальчатой фибулы с рельефным орнаментом, подражающей боспорским образцам, но со значительной переработкой прототипа (рис. 2, 6).27) Если связи с Боспором и существовали, их удельный вес был невелик, если судить, например, по тому, что большинство пальчатых фибул Среднего Поднепровья (кроме, может быть, трех) восходило к иным прототипам и не имело соответствий в боспорском искусстве VI—VII вв. [74]
1) П. Н. Третьяков. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М.-Л., 1966, стр. 279.
2) I. A. Cepбaу. Археолёгiчныя абсьледваньнi у вадазборах рэк Пpoнi — Ухлясьцi у был. Магiлеушчыне. «Працы сэкцыi археолёгii БАН», т. III. Менск, 1932, стр. 240.
3) А. И. Ляуданскi. Розныя знахадкi. «Працы сэкцыi археолёгii БАН», т. III, стр. 244, табл. I, 5.
4) А. А. Спицын. Древности бассейнов рек Оки и Камы. MAP, № 25. СПб., 1901, стр. 42, табл. XIV, 18, 19.
5) Е. А. Шмидт. Исследования в Смоленском Поднепровье. «Археологические открытия 1967 года». М., 1968, стр. 41, 42; см. также статью Е. А. Шмидта в этом сборнике, стр. 68-69.
6) Т. М. Минаева. Могильник Байтал-Чапкан. «Материалы по изучению Ставропольского края», вып. 2-3. Ставрополь, 1950, рис. 24, а; она же. Археологические памятники на р. Гиляч в верховьях Кубани. МИА, № 23, 1951, рис. 5, 6; J. Werner. Die Fibeln der Sammlung Diergardt. Berlin, 1961, табл. 27, 113; 28; 32, 127; 33, 128; 44, 255-257; H. И. Репников. Некоторые могильники области крымских готов, ч. II. ЗООИД, т. XXVII, 1907, табл. XIII, 1.
7) В. Ф. Миллер. Некоторые замечания о культуре, обнаруживаемой могильниками Осетии и горских обществ Кабарды. МАК, т. I, 1888, табл. XXIII, 12 (Чегем); F. R. Martin. Fibulor och söljor från Kertch. «Königliches vitterhets historie och antiquitets Academiens Månadsblad», 1894, Bihang. Stockholm, 1897, рис. 74; ИАК, вып. 35, 1910, стр. 33, рис. 20 (Керчь); Одесский археологический музей, инв. № А47071 (рис. 2, 3; серебро, Керчь), инв. № А48189 (рис. 2, 1; бронза, найдена якобы около Симферополя).
8) Коллекции Нальчикского краеведческого музея (Тырны-Ауз, рис. 2, 2; Гижгид и Тызыл — все предметы относятся к VI—VII вв.); N. Fettich. Le découverte de tombes princières hunniques á Szeged-Nagyszéksós. Budapest, 1952, табл. XXXVIII, 10 (Кудинетово, VI в); Н. А. Мажитов. Бахмутинская культура. М., 1968, табл. 5, 35; 29, 3, 4; N. Fettich. Das awarenzeitliche Gräberfeld von Pilismarót — Basaharc. Budapest, 1965, рис. 5, 11; 168, 9; 176, 1.
9) Н. И. Репников. Некоторые могильники области крымских готов, ч. I. ИАК, вып. 19, 1906, табл. VIII и IX; А. К. Амброз. Дунайские элементы в раннесредневековой культуре Крыма VI—VII вв. КСИА, вып. 113, 1968, рис. 1, 1-8.
10) G. Annibaldi, J. Werner. Ostgotische Grabfunde aus Acquasanta Prov. Ascoli Piceno. Germania, т. 41, вып. 2. Berlin, 1963, табл. 42; 44, 1; 45, 2, 3; 46, 1; 47 (вторая половина V в.); рис. 9 (первая половина VI в.); J. Werner. Указ. соч., табл. 2, 2, 6; 4, 11; 7, 19; 13, 57; 16, 75; 17, 76; 39-44 (VI в.).
11) В. Salin, Die altgermanische Tierornamentik. Stockholm, 1904, рис. 81; J. Werner. Указ. соч., стр. 24, табл. 16, 75; Н. Dannheimer. Die germanische Funde der späten Kaiserzeit und des frühen Mittelalters in Mittelfranken. Berlin, 1962, стр. 176, табл. 3, 5 — все VI в.
12) J. Werner. Указ. соч., стр. 15, табл. 4, 11.
13) Н. И. Репников. Указ. соч., ч. I. ИАК, вып. 19, 1906, табл. VI, 2, 8; VIII, IX; он же. Указ. соч., ч. II. ЗООИД, т. XXVII, 1907, табл. XIV; J. Werner. Указ. соч., табл. 26-32; А. Götze. Gotische Schnallen. Berlin, 1907, табл. IX и X.
14) Н. И. Репников. Указ. соч., ч. I. ИАК, вып. 19, 1906, табл. VI, 7; J. Werner. Slawische Bügelfibeln des 7. Jahrhunderts. «Reinecke-Festschrift». Mainz, 1950, табл. 36, 1-5; 37, 7-9; Б. А. Рыбаков. Древние русы. CA, XVII, 1953, рис. 17, 1.
15) В. Salin. Указ. соч., рис. 116, 117, 177, 319, 344, 380-394, 405, 406, 479-481; G. Annibaldi, J. Werner. Указ. соч., табл. 37-40, 42-47.
16) П. Н. Третьяков. Указ. соч., стр. 262, рис. 77, 5; G. Annibaldi, J. Werner. Указ. соч., табл. 38, 2 и рис. 9; I. Werner. Die Fibeln..., табл. 5, 14; 7, 22; 8, 26; 11, 41, 42; 12, 43-45; 13, 50; 30, 119; Б. А. Рыбаков. Указ. соч., рис. 10, 4.
17) А. Л. Якобсон. Раннесредневековый Херсонес. МИА № 63, 1959, рис. 136, 1-3; J. Werner. Zu den donauländischen Beziehungen des alamannischen Gräberfeldes am alten Gotterbarmweg in Basel. «Helvetia antique». Festschrift E. Vogt, Zürich, 1966, рис. 1, 3, 5; 2, 9.
18) J. Werner. Beiträge zur Archäologie des Attila-Reiches. München, 1956, стр. 130, рис. 2, 1, табл. 4, 1; 10, 9-11; 16, 11, 13.
19) К. Tihelka. Knižeci hrob z období stehování národů u Blučiny. «Památky archeologické», т. LIV, вып. 2. Praha, 1963, рис. 3; 9, 14.
20) H. А. Мажитов. Указ. соч., табл. 5, 26.
21) J. Werner. Zu den donauländischen Beziehungen..., стр. 286, рис. 1-3 (особенно рис. 1, 1-6).
22)22) Л. В. Артишевская. Могильник раннеславянского времени на р. Десне. МИА, № 108, 1963, стр. 94, 95, рис. 6, 1.
23) J. Werner. Zu den donauländischen Beziehungen..., стр. 283, 286, 287, 289, 290; А. К. Амброз. Указ. соч. И позднее, в VII в., имеются яркие примеры далеких связей. Так, производство фибул VI—VII вв. в Мазурии включало франкские, тюрингские, лангобардские элементы, но особенно много там имитировались фибулы дунайских славян VII в.
24) Е. А. Шмидт. Указ. соч., стр. 41; см. также его статью в этом сборнике, стр. 68-69.
25) А. К. Амброз. Фибулы юга Европейской части СССР II в. до н. э. — IV в. н. э. САИ, Д1-30. М., 1966, стр. 57 и 88, рис. 8, 8.
26) Е. А. Шмидт. Указ. соч., стр. 41; см. также его статью в этом сборнике, стр. 69.
27) Н. И. Булычов. Журнал раскопок по части водораздела верхних притоков Волги и Днепра. М., 1899, стр. 24, табл. XVIII, 1.
Написать нам: halgar@xlegio.ru