Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Мурашев А.А.
Потомок арапа Петра Великого

Вопросы истории, 2000, № 6.
[121] — конец страницы.
OCR OlIva.

Речь идет о бароне Николае Егоровиче Врангеле. Он родился 6 июля 1847 года. О родословной отца, барона Егора Ермолаевича, в воспоминаниях его младшего сына сказано немного: «Предок мой, фельдмаршал Карл Густав... В конце семнадцатого столетия один из его сыновей переселился в Россию, принял русское подданство и поступил на службу к Петру». Столь же бегло говорится о линии матери, баронессы Дарьи Александровны (рожд. Рауш фон Траубенберг): «Одна из моих бабок — темнокожая дочь генерал-аншефа Петра Ганнибалова, сына «Арапа Петра Великого» и прадеда Пушкина — была православной». Определениями Правительствующего Сената, от 11 октября 1855 г. и 14 декабря 1866 г., были утверждены в баронском достоинстве, с внесением в V часть Родословной книги, бароны фон-Врангель: 1) коллежский советник Егор Ермолаевич (Герман Георг) и дети его: титулярный советник Александр, Николай, Георгий, Михаил, Вера, Анастасия и Дарья.

Дарья (Доротея) Александровна была внучкой Софьи Абрамовны, младшей дочери А. П. Ганнибала, троюродной сестрой А. С. Пушкина. «Африканский след» у детей и внуков баронессы Д. А. Врангель не раз отмечали современники: ее старший сын Александр вспоминал, что в Сибири «все давали какую-нибудь кличку; так у меня было наименование «карасакал», т. е. черная борода или, вернее, черные бакенбарды, которые я в то время носил». Художник А. Н. Бенуа, знавший семью барона Н. Е. Врангеля, свидетельствует: «Но таким происхождением Врангели только гордились, ведь в них была та же кровь, которая текла в жилах Пушкина, так как и они происходили от того же «арапа Петра Великого», как и наш великий поэт и как знаменитый военачальник XVIII в., Ганнибал». Не ограничившись рисунком своего друга, Н. Н. Врангеля, Бенуа оставил и его словесный портрет: «Что-то арабское было и в Коке; и не только в смуглости лица и в каком-то своеобразном блеске глаз, но и в сложении, во всей его повадке, в его чрезвычайной живости и подвижности, в чем-то жгучем и бурном, что сразу проявлялось, как только он чем-либо заинтересовывался». Любопытно, что слово «черный» четырежды использовано при описании фамильного герба Врангелей¹⁾.

Николай (седьмой ребенок в семье) почти не помнил матери. Отправившись на лечение за границу, она умерла 21 августа 1851 г. в Дрездене.

Главу семейства домашние видели редко. Барон Е. Е. Врангель — офицер лейб-гвардии Гренадерского полка, отличившийся в русско-турецкой и польской компаниях, до выхода в отставку в середине 40-х годов XIX в., служил в Провиантском департаменте Военного министерства. Преуспев в устройстве своих имений, сообщает в мемуарах Врангель-младший, «вступил в торговые предприятия, участвовал в откупах, посылал корабли с хлебом за границу, завел прииски в Сибири, [121] завод на Урале». Во время Крымской войны добавились хлопоты, связанные со снабжением и экипировкой ополчения. Не последнюю роль сыграл ямбургский помещик и в высказанной дворянством Петербургской губ. «готовности приносить ежегодно десятую часть своих доходов на покрытие военных издержек во все продолжение борьбы, возбужденной врагами России, и стать в ряды храбрых наших войск»²⁾.

Из крымских времен и «детские картинки». «Вечером у нас собиралось много гостей, — вспоминал барон Н. Е. Врангель, — и все, даже мы, маленькие, сидели за большим столом и щипали корпию для раненых... Чай — тоже для «раненых» — пили с одним куском сахара, меньше чем обыкновенно, и сбереженные куски аккуратно укладывались в коробки, которые, тщательно обвязанные розовыми тесемками, куда-то отсылались»³⁾.

Весной 1855 г. в семье Врангелей читали очередное письмо от старшего брата Саши. Из Семипалатинска, где барон А. Е. Врангель (выпускник Александровского Лицея) вступил в должность «стряпчего казенных и уголовных дел»: «...Судьба сблизила меня с редким человеком, как по сердечным, так и умственным качествам; это наш юный несчастный писатель Достоевский... Узнайте, добрый папенька, Бога ради, не будет ли амнистии... Неужели сердце нашего нового Государя, доброго и милостивого, не поймет, что великодушие — лучшее средство победить недоброжелателей». Александр, много делавший для улучшения условий солдатской службы писателя в Семипалатинске, вновь пишет в Петербург — сестре Вере: «Попроси отца, умоляю, узнать через Александра Федоровича Веймарна, будет ли при коронации амнистия политическим некоторым преступникам и не можно ли шепнуть слово Дубельту или князю Орлову о Достоевском... Горько и больно за него — я полюбил его, как брата, и уважаю, как отца»⁴⁾.

Родные барона не оставили без внимания его просьб — в частности, получив стихи Ф.М.Достоевского (на смерть Николая I. — А. М.), через известного пианиста А. Гензельта (семейный учитель Врангелей) передали принцу П. Г. Ольденбургскому, который, в свою очередь, представил их вдовствующей императрице. Вернувшись в Петербург в начале 1856 г., А. Е. Врангель ходатайствовал об облегчении участи своего сибирского друга через Э. И. Тотлебена.

Барон Е. Е. Врангель, приобретший в 1850 г. в Ямбургском уезде мызу Терпилицы, с середины 50-х годов XIX в. избирается уездным предводителем дворянства. Его деятельность накануне крестьянской реформы не осталась незамеченной и герценовским «Колоколом» — в заметке «Нарвская революция и рукопашный Каваньяк-Смирнов» (в ней освещались события 13-15 ноября 1860 г. в Итонской волости), между прочим, сказано: «Первым действующим лицом и сотрудником Смирнова (губернатор. — Л. М.) в этой кровавой драме был ямбургский предводитель дворянства барон Врангель, который показал усердие к службе страшным неистовством и побоями». Совсем иначе — как «возлюбленного благодетеля» — поминали его бывшие крепостные: «Редкая из наших изб не построена им не только из его материала, но и на его деньги. Постоянно доставляемые нам щедрые заработки, для которых мы ежегодно вполне освобождались от исполнения барщины в зимнее время, при крепостном состоянии, а вместе с тем постоянное наблюдение за тщательным ведением наших собственных хозяйств, послужили основой настоящему нашему благосостоянию. ...В трудные годы каждый нуждавшийся обращался к нему с просьбой о денежном пособии на покупку скота и семян с полной уверенностью, что ему в таковом не будет отказано, если только просьба эта вызывалась действительною нуждою...»⁵⁾.

В 1859 г. подошло время учиться и младшему сыну Николаю, которого вслед за Георгием (еще один брат — Михаил заканчивал Академию Генерального штаба) отец намеревался определить в Училище правоведения. Однако домашняя подготовка (полугодичное пребывание в модном пансионе Видемана — лишь эпизод) едва ли была удовлетворительной. «Ученый балласт был невелик, — признавал Н.Е.Врангель, — говорил, читал и писал я кое-как по-немецки и по-английски, порядочно — по-русски и совсем хорошо по-французски... О географии и истории я имел самые смутные сведения и то только из истории Франции. Знал я еще первые четыре правила арифметики, а из Закона Божьего — то, чему меня могла научить няня, т. е. «Отче наш» и «Богородицу»⁶⁾.

Впрочем, до вступительных экзаменов в Училище правоведения (директор А. П. Языков — друг дома Врангелей) дело не дошло — вследствие конфликта отца с младшим сыном, когда глава семейства, не терпящий возражений, ударил мальчика... Впечатлительный Николай, не в состоянии перенести обиды и унижения, попытался покончить с собой, выбросившись из окна. [122]

По выздоровлении юного барона А. Гензельт отвез его в Женеву. В течение трех лет, проживая в пансионе пастора Давида, Николай учился в Коллеже. Для занятий русской историей были приглашены соотечественники-эмигранты — Данилов и Андреев. Последний, считал его бывший подопечный, «само собой разумеется, и меня старался распропагандировать, но, конечно, безрезультатно... я был слишком для этого старый республиканец». С Андреевым, однако, был в приятельских отношениях. Общение с прочими представителями русской колонии произвело на юношу едва ли не отталкивающее впечатление. По крайней мере, в мемуарах он рассказывает: «Смешно и противно было смотреть на этих взрослых недоносков, когда, не дав собеседнику вымолвить слово, они с пеною у рта, стуча кулаками по столу, орали во все горло, ломились в открытую дверь, доказывали то, в чем давно в Европе никто не сомневался. Имена Чернышевского, Лассаля, Дарвина и Бокля не сходили с их уст, хотя из слов можно было прийти к заключению, что едва ли они двух последних читали; никаких авторитетов они не признавали, но раболепствовали до смешного перед авторитетом своих вожаков. Проповедуя свободу суждений, противоречий не терпели и того, кто дерзал с ними не соглашаться, в глаза обзывали обскурантом, тунеядцем и идиотом»⁷⁾.

О круге чтения пансионера составил мнение и заехавший в Женеву Языков (родные «передали с ним 3000 франков»). Бывший рижский полицмейстер в комнате «старого республиканца» обнаружил «Былое и думы» и «Колокол».

В декабре 1863 г. объявился в Женеве и соотечественник М. А. Бакунин, направлявшийся после неудачной попытки примкнуть к польскому восстанию в Италию. Судя по всему, к этому времени относятся и воспоминания пансионера: «Однажды, накануне какого-то праздника, Андреев, сияя счастьем, сообщил, что в Женеву приехал Бакунин. «Вообразите, сам Бакунин». Я был страстный поклонник Герцена и, так как часто его имя произносилось рядом с именем Бакунина, я тоже пожелал его услышать и вечером отправился в Каруж. Пивная, в которой назначено было собрание, была переполнена. Все наши россияне были налицо и наперерыв лебезили перед великим революционером. Андреев и меня представил Бакунину»⁸⁾.

Последний произвел на Врангеля неизгладимое впечатление: «Фигура его была крайне типична, как нарочито сколоченная для народного трибуна-демагога. Держался он, как подобает всемирной известности: самоуверенно, авторитетно и милостиво просто... Содержание его речи я не помню, и едва ли его можно передать. Логической последовательности в ней не было, мыслями она не изобиловала. Громкие слова, возгласы, удары грома, рычание льва, сверкание молнии, рев бури, что-то стихийное, поражающее, непостижимое. Этот человек был рожден трибуном, был создан для революции». Н. Е. Врангель продолжил учебу в Германии. В 1867 г. в Берлине издал «Этюды о протекционизме. Его влияние на мануфактурную промышленность (в том числе в России)». Через год он получил степень доктора философии Геттингенского университета⁹⁾.

2 октября 1868 г. в имении Терпилицы после непродолжительной болезни умер Е. Е. Врангель. После смерти отца, читаем в мемуарах Н. Е. Врангеля, «я многое перепробовал, прежде чем нашел то, что искал. У меня не было способности, как у благоразумных немцев, неотступно, что бы ни случилось, следовать раз навсегда намеченному пути. Поэтому я нередко плутал, порою сбивался с дороги... зря и глупо тратил свое здоровье, время и деньги»¹⁰⁾.

В феврале 1869 г. доктор философии — вновь в Женеве. «Прибыли некто барон Врангель и Бларамберг (молодые люди, с виду совершенно благопристойные), — сообщал Н. П. Огарев в письме к А. И. Герцену. — Врангелю хочется издать в Петербурге твои прежние сочинения (Крупова, письма об изуч[ении] природы и пр., кроме «Кто виноват?»)... Врангель предлагает процент, какой ты положишь с продажи, или какое иное условие? На этот счет отвечай мне как можно скорее, потому что я ответ могу дать не позже шести или семи дней... В[рангель] привез Тате (дочь Герцена. — А. М.) портрет Захар[ьина] и письмо, которые при сем прилагаются, и портрет К.»¹¹⁾.

В 1870 г., в Париже «тяжело было смотреть, — вспоминал Врангель начало франко-прусской войны, — сумасшествие, беснованье, взрыв неукротимого самохвальства и шовинизма, крики à Berlin, ругань по адресу Германии, дикие вопли». В России высказанное молодым человеком намерение «быть полезным своей родине» вызвало недоумение у брата Михаила, а Н. И. Пирогов «усмехнулся: только об этом не говорите, засмеют, а пожалуй, примут за неблагонадежного. Благонадежный чиновник хочет быть полезен только самому себе». Трех лет, проведенных в канцелярии калишского губернатора и при генерал-губернаторе Северо-Западного [123] края, оказалось достаточно для того, чтобы Врангель признал: «То, что Пирогов мне предвещал, сбылось. Я понял, что государственная служба у нас в России, быть может полезна для самого чиновника, но отнюдь не для страны. И я ее оставил»¹²⁾.

А в 1874 г. — лейб-гвардейский Конный полк; с записью в формуляре: «По нежеланию остаться на срок службы, назначенный Главным штабом, уволен в отставку без наименования воинского звания». Продолжить семейную традицию («Традиции нашей семьи военные, а традиции, что ни говорите, входят в кровь. Мы насчитываем в наших рядах пять фельдмаршалов, многих боевых генералов и офицеров») не захотел. Принятие его в гвардейский полк юнкером совпало с введением в действие Устава о воинской повинности. Последствия «переименования» весьма болезненно воспринимались бывшими юнкерами. «Ездить не только на своих лошадях, но и на извозчиках, посещать театры, кроме райка, входить в рестораны, участвовать в артели было запрещено», — как вспоминал барон Н. Е. Врангель. И то, что им «на улице пришлось не раз услышать и «дурака» и «косолапого»¹³⁾. Однако доктор философии терпел, надеясь на скорое производство в офицерский чин («Мне оставалось менее двух месяцев»). И только непризнание его заграничного диплома побудило Врангеля подать в отставку. Малоуспешной — больше по собственной прихоти — оказалась и попытка пойти по стопам старшего брата, то есть поступить в ведомство А. М. Горчакова.

Между тем у Врангеля, получившего по смерти отца часть фамильного собрания произведений искусства, обнаружилась склонность к собирательству: в Вильно «охотился» за редкими персидскими коврами, скупая их, «где только мог»¹⁴⁾.

Увлечение «стариной» побудило сына троюродной сестры А. С. Пушкина попробовать себя и в словесности. Две драмы из эпохи Смутного времени — «Петр Федорович Басманов» и «Марина Мнишек» — были изданы в 1886 г. типографией М. М. Стасюлевича. Критические статьи, появившиеся в журналах, — скорее суровые, чем снисходительные. Впрочем, рецензент «Исторического Вестника» благодушно заметил по поводу драмы «П. Ф. Басманов», что она «составлена вообще довольно ловко, сценична и могла бы легко быть приспособлена к представлению на народном театре... Писана драма стихами, даже местами с рифмой и русским размером, хотя отпечатана сплошным прозаическим текстом... Вообще барон Врангель напоминает в своих пьесах другого барона — Розена, автора либретто «Жизнь за царя» и разных патриотических драм. Только современный барон пишет лучше покойного и драмы г. Врангеля гораздо сценичнее». Спустя три года в типографии А. С. Суворина в переводе Врангеля вышел «Фауст» Гете¹⁵⁾.

В июле 1877 г., в Одессе, Врангель женился на М. Д. Дементьевой-Майковой. В августе 1878 г. у них родился первый сын — Петр, в июле 1880 г. — Николай и, наконец, — Всеволод, в 1884 г. в Ростове-на-Дону, где семейство Врангелей проживало до середины 90-х годов XIX века. Глава семьи, директор страхового общества «Эквитэбль», не устранялся и от общественных нагрузок: гласный городской думы (председатель комиссии по проверке отчетов городской управы), член правления Общества спасания на водах, член Совета Общества взаимного вспоможения частному служебному и профессиональному труду¹⁶⁾.

После смерти (от дифтерита) младшего сына семейство Врангелей переехало в Петербург. Петр поступил в Горный институт Императрицы Екатерины II, а Николай, заболев воспалением легких, оставил учебу в IV реальном училище и для поправления здоровья был отправлен в Италию.

«В финансовых кругах, которые мне были нужны, — вспоминал Врангель-отец, — у меня близких знакомых не было». Его будущее определилось после встречи с С. Ю. Витте. Министр финансов, давно знавший Николая Егоровича, познакомил барона с А. Ю. Ротштейном, директором Петербургского Международного коммерческого банка. О прусском подданном, не без оснований считавшимся alter ego русского министра, Николай Егорович довольно подробно рассказал в мемуарах: «Министр часто прибегал к его советам, еще чаще поручал ему проводить в жизнь свои намерения... Мне редко приходилось встречать столь умного человека. Русского языка он не понимал, России не знал, о русских законах не имел понятия, но чутьем отлично постигал промышленные нужды страны и, не откладывая в долгий ящик, действовал»¹⁷⁾.

Н. Е. Врангель, имевший опыт управленческой деятельности и обладавший к тому же необходимым состоянием, становится доверенным лицом Петербургского Международного банка, участвуя в учредительно-эмиссионных операциях и занимая посты в правлениях компаний, оказавшихся в сфере его интересов. Поначалу Ротштейн привлек его к участию в нефтяных делах банка, который после образования [124] в 1898 г. нефтепромышленного и торгового общества «Мазут» (совместно с парижскими Ротшильдами и Петербургским торговым домом «Г. А. Поляк и сыновья») стремился расширить свои позиции в нефтяном бизнесе. В качестве доверенного лица банка барон Врангель принял участие в торгах на нефтеносные участки Биби-Эйбата, которые состоялись в Баку 16 февраля 1899 года. Успешно справившись с этим делом, он сначала выступил учредителем «Биби-Эйбатского нефтяного общества», а затем вошел в состав правления¹⁸⁾.

В том же году, сразу после образования «Большого русского синдиката», Н. Е. Врангель и В. Ф. Голубев подали ходатайство об учреждении акционерного общества «Электрическая сила» для строительства Бакинской электростанции, а также электростанций в районе промыслов (Балаханской и Биби-Эйбатской). Для утверждения устава требовалось согласие Главнокомандующего на Кавказе князя Г. С. Голицына. Однако предпринятые Николаем Егоровичем попытки добиться нужной резолюции у князя, который, между прочим, приходился ему родственником («брат и племянник были женаты на Голицыных») были безуспешны. «Витте, которому я сообщил о несогласии, — вспоминал в мемуарах Врангель, — сказал, что в крайности обойдутся и без него — и не знаю как, но через несколько дней устав был утвержден». На состоявшемся в августе 1899 г. учредительном собрании барон Н. Е. Врангель был избран в правление общества. В качестве доверенного лица Петербургского Международного коммерческого банка Врангель был избран в руководящий орган (возглавив правление) Товарищества спиртоочистительных заводов¹⁹⁾.

Деловые качества русского барона были оценены патроном, а потому не случайно Ротштейн предложил ему «взять в руки дело Российского золотопромышленного общества». Ознакомившись с документацией («делу грозил крах»), Врангель отказался. Однако, как рассказывает он далее, «Витте вмешался ...[и] меня вызвал к себе... «Я вас поддержу. Золото нам необходимо. Государственный банк откроет вам самый широкий кредит. Я не только вас прошу, я требую, чтобы вы взялись за дело». В конце концов пришлось согласиться. С этим проклятым делом я перепортил себе немало крови. Российскому золотопромышленному обществу принадлежали почти все паи Амгунской золотопромышленной компании и несколько тысяч акций Ленского общества, так что я стал и в первом председателем, а во втором членом правления»²⁰⁾.

В мемуарах Николая Егоровича упоминаются некоторые из тех деятелей, с кем приходилось сотрудничать титулованному акционеру, — давний знакомый адмирал Н. М. Чихачев, директор департамента торговли и мануфактур В. И. Ковалевский, известные дельцы — Н. Н. Сущов, И. П. Манус, граф П. К. Бенкендорф и др. С большинством из них Врангель встречался и на знаменитых table d'hot'ax, устраивавшихся Ротштейном, где, кстати, однажды проницательный сосед Николая Егоровича принял праправнука Ганнибала не за немца, как это случалось обычно из-за фамилии, а за «бразильянца».

В годы промышленного кризиса барон был привлечен к созданию «Зеркального синдиката». Убытки двух обществ (Северное стекольнопромышленное и Московское стеклопромышленное), находившихся под контролем Петербургского Международного банка, побудили последний к переговорам с двумя бельгийскими компаниями, действовавшими в России. В результате, не без содействия Витте, была достигнута договоренность о создании синдиката под названием «Главное общество для продажи изделий русских зеркальных заводов». 27 мая 1902 г. участники синдиката подписали соглашение с учредителем общества — Н. Е. Врангелем²¹⁾.

Авторитет потомка Ганнибала в предпринимательских кругах — беспрекословен — деловая репутация Н. Е. Врангеля у коллег по бизнесу сомнений не вызывала. «Деловитость барона Николая Егоровича» оценил и Бенуа: «Мне [он] казался типом self made man'a (англ. — человек, всего добившийся своими силами)». Правления ряда обществ, в которых принимал участие Н. Е. Врангель, находились в ту пору на Невском проспекте, в здании, где располагался Петербургский Международный банк. Удавалось, впрочем, преуспевающему дельцу выкраивать время и для походов на Вознесенский проспект, то есть на знаменитый Александровский рынок. «Длинный, с моноклем старик — Врангель-отец, копающийся в старом хламе в поисках жемчужин», — этюд из мемуарной коллекции М. В. Добужинского²²⁾.

За многие годы собирательства была составлена превосходная коллекция живописи, украшением которой являлись «Распятие» немецкой школы XV в., «Триптих» школы Мемлинга, «Мужской портрет» Тинторетто, картины голландских мастеров XVII в., портреты Рокотова, Кипренского, Аргунова, Венецианова и значительное [125] собрание портретной миниатюры. Впрочем, для истинного коллекционера едва ли не важнее сам процесс: «Находка каждой [вещи] была целым событием, памятной радостью прошлого», но об этом в мемуарах — лишь намеки: «Как забавна была покупка этого причудливого елизаветинского стола. Какому странному случаю я обязан этим венецианским старинным ларцом... Как восторгался... сын (Николай. — А. М.) этим зеркалом времени Людовика Шестнадцатого!»²³⁾.

Увлечение Николая Егоровича стало делом жизни и Николая Николаевича. П. П. Вейнер, издатель журнала «Старые годы», не без оснований считал, что «к искусству его с ранних лет приохотил отец, постоянно интересовавшийся стариною и лично собравший хорошее собрание миниатюр». В начале 1902 г. открылась первая «врангелевская» выставка — «Русская портретная живопись за 150 лет (1700—1850)». Бенуа, консультировавший ее устроителя, стал бывать в доме Николая-младшего (Коки) Врангеля: «Я хорошо запомнил их отца. «Старик» Врангель был любопытной и по внешнему виду и по характеру фигурой, но как раз стариком Николая Егоровича никак нельзя было назвать, и не только потому, что ему на вид, когда я в первый раз попал к ним в дом, нельзя было дать и пятидесяти лет... Это был высокого роста господин с крупными чертами лица, с едва начинавшей седеть бородой, недостаточно скрывавшей его некрасивый рот. Мясистые губы его сразу же бросались в глаза своим сероватым цветом и сразу выдавали арабское или негритянское происхождение»²⁴⁾.

Интерес Врангеля-отца к занятиям Николая и карьере Петра, разумеется, не ослаблял его внимания к происходившему в стране. Тем более, что некоторые события — отставка Витте в августе 1903 г., сильный пожар на Биби-Эйбате (сентябрь 1903 г.), наконец, смерть в 1904 г. Ротштейна — не могли не отразиться так или иначе и на его положении. Беспокойство сменилось тревогой с началом войны на Дальнем Востоке. «В первый же день после ея объявления, — вспоминал Н. Е. Врангель, — [Петр] вновь поступил на службу и стал хлопотать о переводе в действующую армию. Офицерам гвардии отправиться на Восток не разрешали, было даже почему-то объявлено, что в случае перевода они после окончания войны в свои части обратно приняты не будут. Тем не менее, после усиленных хлопот, некоторым, и ему в том числе, удалось добиться перевода». 6 февраля 1904 г. высочайшим приказом П. Н. Врангель был определен во 2-й Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска... Письма родным — сын обещал матери писать два раза в неделю — от подъесаула Забайкальского казачьего войска не всегда приходили регулярно ²⁵⁾.

Война «крайне тяжело» отразилась и на золотопромышленных делах, и в Петербурге, где «брожение рабочих все увеличивалось. К концу 1904 г. оно приняло необычайные размеры... На нашем заводе, где их было несколько тысяч, пришлых было немного. Но и у нас стало теперь неспокойно. Волновалась, конечно, молодежь». На 6-й линии Васильевского острова (то есть на заводе) Врангелю приходилось бывать все чаще и чаще. «9-го января, чуть свет, директор опять телефонировал, прося приехать. Я отправился». Однако в то воскресенье доехать не случилось — город был перекрыт войсками ²⁶⁾.

Не забывали Николая Егоровича, бывшего «гласного городской думы», и в Ростове-на-Дону. В конце 1905 г. он получил письмо с приглашением прибыть в город и выставить свою кандидатуру на выборах в Государственную Думу. «Поехал, — сообщает барон, — но близких мне, досконально известных людей, я не узнал. Некоторые обратились в исступленных социалистов, а другие, прежде люди либеральных воззрений, — в членов Русского Союза. Общего языка между нами уже не было. Октябристы меня нашли слишком левым, кадеты — слишком правым. Я выставил свою кандидатуру вне партий. На выборах я торжественно провалился. Даже не попал в выборщики, эта неудача, хотя я ее предвидел, меня тогда огорчила. Теперь я ей почти рад. Совесть спокойнее. Сознание, что участвовал в той работе, которая сделала Дума, должно быть неприятно»²⁷⁾.

Николай Егорович, свидетельствует Бенуа, «с совершенно юношеским жаром относился к вопросам, интересовавшим его сына» Николая Николаевича — активнейшего сотрудника журналов «Старые годы» и «Аполлон», служащего Эрмитажа, секретаря Общества защиты и сохранения в России памятников искусства и старины, комиссара многочисленных художественных выставок, для которых составлял замечательные каталоги и путеводители. Петр Николаевич, закончив Академию Генерального Штаба, стал ротмистром лейб-гвардии Конного полка.

В 1914 г. старший Врангель, «по обыкновению», отправился на лечение в Виши. Во Франции узнал о войне с Германией, чуть позже услышал о знаменитой атаке [126] под Каушеном, в которой блестяще проявил себя его сын Петр. В октябре, после непродолжительной работы в Красном Кресте в Петрограде, отбыл на фронт и его младший сын Николай. Став уполномоченным одного из санитарных поездов, курсировал по Западному фронту, вывозя раненых. «Весной 1915 года он опять приехал к нам, — вспоминал отец. — Ужасы войны побудили его глубже вдуматься в мировые вопросы, во многое, на что прежде, поглощенный своими специальными занятиями, он не обращал внимания. Кругозор его расширился, ум окончательно созрел; он замышлял теперь большой исторический труд, затрагивающий мировые проблемы. План уже был готов. Кончится война, — он его осуществит. Полон этой надежды, он снова уехал»²⁸⁾. В середине июня 1915 г. из Варшавы пришла телеграмма о его кончине...

Князь С. М. Волконский, друг Николая Николаевича, дополняет то, что помнил Николай Егорович: «Осталась в его последних бумагах маленькая записка, по-видимому, начало какой-то книги. Озаглавлено «Лик Смерти». В этих нескольких строках он говорит: «Единственная цель книги «О Смерти» — показать, как неизъяснимо прекрасна жизнь»²⁹⁾.

15 декабря 1915 г. Общество защиты и сохранения в России памятников искусства и старины устроило в малом конференц-зале Академии наук собрание в память бывшего секретаря Общества. Присутствовавшие слушали выступления тех, кто знал Николая Николаевича, — П. П. Вейнера, А. Ф. Кони, С. Л. Бертенсона, кн. С. М. Волконского, В. А. Верещагина. «Венок Врангелю» — от Бенуа: «Возможно, что будущие поколения будут говорить о какой-то эпохе Врангеля»³⁰⁾.

Новая эпоха была не за горами — за Февралем грянул Октябрь 1917 года. После национализации в декабре частных банков, вспоминал Н. Е. Врангель, «выдача денег из депо и текущих счетов прекращена, за исключением 750 руб. в месяц, — и началась распродажа... Покупателей было сколько угодно. Комиссары, матросы, грабители, красноармейцы, экспроприаторы, разная накипь, присосавшаяся к новым владыкам, швыряла деньгами. Наехали любители легкой наживы из-за границы». Квартира Врангелей на улице Бассейной стала пустеть несмотря на то, что, для ограждения от уплотнения, несколько комнат были отданы под секретариат и бухгалтерию нефтяного общества. «В начале 1918 года, муж, убедившись, что в Петрограде жизнь становится тяжелее, — сообщает баронесса Врангель, — начал продавать все наше имущество: картины, фарфор, мебель, ковры, серебро»³¹⁾.

Не без сожаления вспоминал в эмиграции Н. Е. Врангель о вынужденных утратах: «За первоклассного Тинторетто, за которого мне прежде давали около двухсот тысяч, я едва-едва получил двадцать, а за коллекцию миниатюр, за которую теперь по дешевой оценке можно получить не менее полмиллиона франков, я выручил лишь восемнадцать тысяч». Едва ли, впрочем, дело было только в деньгах: «Все вещи были старые друзья, редкие друзья, которые никогда ни разочарований, ни горечи не причиняли. И теперь эти друзья уносились враждебными дикарями, которые даже их прелести постичь не могли»³²⁾.

30 июня 1918 г. в «Известиях» был обнародован очередной декрет — «О национализации промышленности». Под его действие подпадали акционерное общество «Сименс-Гальске», а также Амгунская золотопромышленная компания, контролируемая упомянутым в газете Российским золотопромышленным обществом. «Российское золотопромышленное общество было национализировано, — рассказывает в мемуарах Н. Е. Врангель, — и к нам на Екатерининскую явился комиссар (слесарь лет двадцати), заведующий всеми горными делами России, с двумя бухгалтерами-«спецами» и оравой красногвардейцев с ружьями, потребовали книги, отобрал кассу и заявил, что мы теперь служим у большевиков. «Если не будете посылать припасы рабочим на приисках, будете расстреляны за саботаж», — предупредил он»³³⁾.

Репрессии, впрочем, уже начались — вести (порой и слухи), о судьбе знакомых и родных были трагичны. «Семья моего покойного брата, — читаем в мемуарах Н. Е. Врангеля, — погибла целиком. Сыновья были расстреляны, жена умерла от истощения, дочери моей сестры пропали без вести. По слухам, одна расстреляна в Полтаве». Барон собирался «при первой возможности» отправиться в Ревель, куда было переведено правление Товарищества спиртоочистительных заводов. Баронесса намеревалась ехать на Юг — и не только потому, что «дети (сын и невестка) усиленно просили меня приехать в Крым», но и по той причине, что «в Ревеле в то время были немцы, и во мне кипело патриотическое возмущение против них»³⁴⁾.

Осенью 1918 г., когда «начался настоящий террор и после убийства Урицкого принял ужасающие размеры», Н. Е. Врангель, простившись с женой («мы надеялись выехать в одно время, но оказалось, что мне откладывать не приходится»), покинул [127] Петроград. Барон уехал в поезде с ранеными и больными немцами, выдавая себя за Карла Мюллера. В Пскове — еще один «тяжелый сюрприз. На станции, разукрашенной немецкими флагами, военный оркестр играл немецкий гимн». В Ревеле, впрочем, не задержался — опасаясь «прихода туда большевиков», перебрался в Финляндию. Там, «старый, одинокий, больной, разоренный дотла большевиками», он принялся за написание мемуаров, чтобы «чем-нибудь наполнить... досуг, забыть ужасную действительность»³⁵⁾.

Не сразу удалось ему устроить «побег» баронессы из Петрограда. Мать «черного барона» П. Н. Врангеля жила под своей фамилией (по трудовой книжке — «девица Врангель — конторщица») в городе до конца октября 1920 года. «Все стены домов, — вспоминала баронесса последние месяцы своего пребывания в Петрограде, — оклеивались воззваниями и карикатурами на него. То призывали всех к единению против немецкого пса, лакея и наймита Антанты, — врага Рабоче-Крестьянской Республики Врангеля, то изображали его в виде типа союза русского народа. — Облака, скалы, над ними носится старик с нависшими бровями, одутловатыми щеками, сизым носом, одетый в мундир с густыми эполетами, внизу подпись: «Белогвардейский демон» и поэма: «Печальный Врангель, дух изгнанья // Витал над Крымскою землей» и т. д. Были и поострее, но для чистоплотной печати не годятся»³⁶⁾.

Баронесса, с немалыми сложностями добравшись до Финляндии, мужа там не застала. Супруги встретились в Дрездене, в 1921 году. Рассказ баронессы о «жизни в коммунистическом раю» через год был издан И. В. Гессеном в «Архиве русской революции». В том же году, в Сербии, родители воссоединились с сыном Петром, невесткой и внуками. Барон Н. Е. Врангель умер в июне 1923 г. и похоронен на кладбище в Сремских Карловцах³⁷⁾.

В 1924 г., в Берлине в книгоиздательстве «Слово» вышли его «Воспоминания». Последние слова книги: «...России больше нет... А тем не менее — вопреки очевидности, вопреки здравому смыслу — верую... Россия будет!»

¹⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Воспоминания (от крепостного права до большевиков). Берлин. 1924; Geschichte der Familie von Wrangel. Vol. 1, 2. Berlin-Dresden. 1887; Списки титулованным родам и лицам Российской Империи. СПб. 1892, с. 209; БАННИКОВ А. П. Документы из архивов Н. Н. Врангеля. В кн. Памятники культуры. Новые открытия. 1990. М. 1992, с. 339; Бар. ВРАНГЕЛЬ А. Е. Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири. 1854—1856 гг. СПб. 1912, с. 67; БЕНУА А. Н. Мои воспоминания. Кн. 4. М. 1993; с. 334-335; 40 лет победы над Врангелем. Даугавпилс. 1960, с. 8; ДОЛГОРУКОВ П. В. Российская родословная книга. Ч. 3. СПб. 1856, с. 333.

²⁾ Список кавалерам Императорских российских орденов всех наименований на лето от Р. X. 1828. Ч. 3. СПб. 1829, с. 342, 613; Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 2; Geschichte,.. S. 378; Санкт-Петербургские Сенатские ведомости, 1854, № 37, с. 402.

³⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 20.

⁴⁾ Цит. по: Бар. ВРАНГЕЛЬ А. Е. Ук. соч., с. 34.

⁵⁾ Санкт-Петербургские ведомости, 1868, № 280.

⁶⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 34.

⁷⁾ Там же, с. 59, 60.

⁸⁾ Там же, с. 61.

⁹⁾ Geshichte, S. 389.

¹⁰⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 109.

¹¹⁾ Цит. по: Неизданные письма Н. П. Огарева. В кн. Литературное наследие. Т. 39/40. М. 1941, с. 517.

¹²⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 204, 79, 99.

¹³⁾ Там же, с. 106.

¹⁴⁾ Там же, с. 94.

¹⁵⁾ Исторический Вестник, 1886, сентябрь, с. 628-629; Литературные итоги бар. Н. Е. Врангеля см. ВЕНГЕРОВ С. А. Источники словаря русских писателей. Т. 1. СПб. 1900, с. 655; его же. Критико-биографический словарь русских писателей и ученых. Т. 1. Птгр. 1915, с. 153.

¹⁶⁾ МАРГУЛИЕС М. С. Год интервенции. Кн. 3. Берлин. 1923, с. 277; см. Весь Ростов-на-Дону на 1896 год. Календарная, адресная и справочная книга. Ростов н/Д. 1896, с. 140, 142, 190, 192.

¹⁷⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 146, 152, 154-155; БОВЫКИН В. И., ПЕТРОВ Ю.А. Коммерческие банки Российской Империи. М. 1994, с. 103. [128]

¹⁸⁾ См. БОХАНОВ А. Н. Предпринимательская элита России в начале XX века. В кн. Крупные аграрии и промышленная буржуазия России и Германии в конце XIX — начале XX века. М. 1988, с. 29; БОВЫКИН В. И. Формирование финансового капитала в России. Конец XIX в. — 1908 г. М. 1894, с. 120; ФУРСЕНКО А. А. Нефтяные тресты и мировая политика. 1880-е годы — 1918 г. М.-Л. 1965, с. 128; Банки и акционерные торгово-промышленные предприятия, оперирующие в России, за последний отчетный год (1898—1899 и 1899—1900 гг.). СПб. 1901, с. 63.

¹⁹⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 159; ДЯКИН B.C. Германские капиталы в России: Электроиндустрия и электрический транспорт. Л. 1971, с. 74; Петербургский Международный банк в 1894/95 г. установил свой контроль над Товариществом Ревельского спиртоочистительного завода, преобразовав его в Товарищество спиртоочистительных заводов. См. БОВЫКИН В. И., ПЕТРОВ Ю. А. Ук. соч., с. 103; Банки и акционерные торгово-промышленные предприятия, оперирующие в России... (1899—1900 и 1901/902 гг.). СПб. 1902, с. 181.

²⁰⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 155; кроме того, см. Статистика акционерного дела в России. Вып. 4. СПб. 1901, с. 139-140.

²¹⁾ ГИНДИН И. Ф. Государственный банк и Зеркальный синдикат. В кн. Из истории империализма в России. М.-Л. 1959, с. 86; БОВЫКИН В. И. Ук. соч., с. 226.

²²⁾ По подсчетам А. Н. Боханова, в конце 1902 г. барон Н. Е. Врангель входил в состав правлений пяти акционерных обществ (см. БОХАНОВ А. Н. Ук. соч., с. 40; его же. Крупная буржуазия России. Конец XIX — 1914 г. М. 1992, с. 140); БЕНУА А. Н. Ук. соч., с. 336; ЕВЗЛИН П. Е. Банки и банкирские конторы в России. СПб. 1904, с. 166; ДОБУЖИНСКИЙ М. В. Воспоминания. М. 1987, с. 181.

²³⁾ БАННИКОВ А. П. Ук. соч., с. 339: Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 242.

²⁴⁾ ВЕЙНЕР П. П. Барон Н. Н. Врангель. Биографический очерк. В кн. «Венок Врангелю». Птгр. 1916, с. 14; БЕНУА А. Н. Ук. соч., с. 334, 336.

²⁵⁾ Бар. П. Н. Врангель, получив в 1900 г. профессию горного инженера, проходил обязательную воинскую повинность вольноопределяющимся 1-го разряда в лейб-гвардии Конном полку. Произведенный из вольноопределяющихся в первый офицерский чин корнета, он в армии не остался, а отправился в Иркутск чиновником особых поручений при генерал-губернаторе. «И он, и я думали, — вспоминал отец, — что в течение долгих лет никакая война не мыслима» (Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 176).

²⁶⁾ Подробнее об этом см. там же, с. 176; После введения Администрации в Российском золотопромышленном обществе («Указатель действующих в Империи акционерных предприятий и торговых домов». СПб. 1905, № 1203, с. 1599). Н. Е. Врангель сохранил за собой пост председателя правления Амгунской золотопромышленной компании.

²⁷⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 181, 184, 195. См. Акционерно-паевые предприятия России на 1912 г. М. 1912, с. 19, 192, 202; БОХАНОВ А. Н. Крупная буржуазия.., с. 173.

²⁸⁾ БЕНУА А. Н. Ук. соч., с. 334. Для организованной журналом «Старые годы» выставки старинных картин (1908 г.), комиссаром которой был Н. Н. Врангель, Николай Егорович предоставил «Мужской портрет» Тинторетто (см. БАННИКОВ А. П. Ук. соч., с. 345). За конную атаку, в ходе которой была захвачена неприятельская батарея, ротмистр бар. П. Н. Врангель награжден 23 августа 1914 г. орденом Св. Георгия 4-й степени, в декабре того же года получил чин полковника; Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 208.

²⁹⁾ «Венок Врангелю», с. 113.

³⁰⁾ Там же, с. 77. Прижилось, однако, иное: «врангелевщина» — режим антинародной, контрреволюционной белогвардейской буржуазно-помещичьей военной диктатуры» (БСЭ. Т. 9. М. 1951, с. 233).

³¹⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 211, 239; Б-сса ВРАНГЕЛЬ М. Д. Моя жизнь в коммунистическом раю. — Архив русской революции, Берлин, 1922, т. IV, с. 199.

³²⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 241,242. Ср. «О том, как они распродавали в России свои коллекции, рассказывают многие белоэмигранты. Взять хотя бы Врангелей (у барона и баронессы было два сына: один — Николай Николаевич, скончавшийся в 1915 г., талантливый писатель по вопросам искусства, промелькнул несколькими интересными работами в дореволюционной истории Эрмитажа и Русского Музея; другой — генерал Врангель, «черный барон», оставил кровавый след в истории гражданской войны)...». В кн. ВАРШАВСКИЙ С., РЕСТ Б. Билет на всю вечность: Повесть об Эрмитаже. Л. 1981, с. 219.

³³⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 252.

³⁴⁾ Там же, с. 245-246; Б-сса ВРАНГЕЛЬ М. Д. Ук. соч., с. 199.

³⁵⁾ Бар. ВРАНГЕЛЬ Н. Е. Ук. соч., с. 256, 99.

³⁶⁾ Б-сса ВРАНГЕЛЬ М. Д. Ук. соч., с. 198, 204.

³⁷⁾ Гр. ОЛСУФЬЕВ Д. Памяти Врангеля. — Отечество, 1928, № 9, с. 17; Перенесение праха генерала Врангеля в Белград 6 октября 1929 г. [Белград], б./г., с. 17.