Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Медынцева А.А.
Начало письменности на Руси по археологическим данным

История, культура, этнография и фольклор славянских народов.
IX Международный съезд славистов. Киев, сентябрь 1983 г.
Доклады советской делегации. М., Наука, 1983.
[86] — конец страницы.

Эпиграфические материалы давно уже стали не только равноправными, но иногда и первостепенными источниками по истории письменности на Руси. В первую очередь это справедливо для древнейшего периода, так как самые старшие известные до сего времени датированные рукописи относятся ко второй половине XI в. В то же время надписи на многочисленных монетах Владимира Святославича, древнейших печатях и некоторых предметах, отдельные граффити на стенах Киевского Софийского собора дают первые конкретные представления о письменности конца X — первой половины XI в. Если этот период представлен сравнительно немногочисленными материалами, то предшествующий ему, дохристианский (IX—X вв.), не обладает и такими источниками. Между тем многие летописные данные, свидетельства восточных авторов, соображения общего характера позволили многим ученым предположить, что письменность на Руси появилась задолго до официального принятия христианства. При полном отсутствии или фрагментарности эпиграфического материала того времени эти общие (и правильные) положения создают условия для возникновения романтических, но совершенно не выдерживающих критики гипотез об «оригинальном» письме на Руси дохристианского периода. В качестве такого письма предлагались и оригинальные «черты и резы» — знаки на археологических предметах, причерноморские знаки, особое «докирилловское» письмо и такие откровенные подделки, как «Велесова» книга. Несостоятельность и скороспелость таких гипотез подрывают доверие не только к существованию оригинальной письменности, но и вообще к возможности использования письменности на Руси в дохристианскую эпоху.

Таким образом, вопрос о письменности на Руси IX—X вв. не выходит за пределы известных многие годы свидетельств и в последние годы почти не обсуждается на страницах специальных изданий. Это, конечно, объясняется недостатком фактического [86] материала и в первую очередь таких прямых свидетельств, как памятники эпиграфики. Трудно ожидать, что такие находки будут многочисленны, так как хорошо известно, что письменность должна получить достаточно широкое распространение среди различных слоев населения, для того чтобы надписи на предметах стали обыкновенным явлением.

Между тем в последние десятилетия в качестве материала для изучения распространения письменности успешно используются не только прямые свидетельства — надписи, но и косвенные, такие, как орудия письма — стили, или «писала», как они называются в древнерусских источниках. Долгое время их функциональное назначение было неясным: археологи называли их «булавками», «проколками», «ложечками для причастия». Определение их как орудий для письма, стилей на древнерусском материале впервые дал Б. А. Тимощук,¹⁾ а позднее А. Ф. Медведев систематизировал их находки, дал классификацию и хронологию.²⁾ Оказалось, что древнейшие стили относятся ко второй половине X в., т. е. они почти на 100 лет старше первых берестяных грамот. Большинство писал сделаны из металла и имеют две рабочие поверхности: острие для прочерчивания букв и лопаточку для заглаживания написанного. Нужно отметить, что металлические писала предназначались не для письма по бересте, а для письма на восковых дощечках. А. В. Арциховский в первые годы после открытия берестяных грамот писал, что буквы на них нанесены костяными орудиями, так как железные были бы слишком остры, а деревянные недостаточно прочны. В этой же работе он определял как орудие для письма по бересте заостренный изогнутый костяной стержень, отполированный до блеска, с отверстием для подвешивания к поясу. Эксперимент использования его для письма по современной бересте подтвердил правильность предположения А. В. Арциховского.³⁾ И другие исследователи — Ян Жак, А. Ф. Медведев — предполагали, что для письма по бересте могли использоваться костяные острия.⁴⁾ Костяные острия разнообразных форм и, видимо, разного назначения являются одной из самых массовых находок начиная с неолита. Очевидно, невозможно выделить все орудия письма среди массы таких предметов, какие археологи называют «кочедыки», иглы, проколки и т. д. Однако есть определенная и сравнительно немногочисленная категория костяных предметов, типологически и хронологически очень четко выделяющаяся из общей массы находок. Речь идет о так называемых зооморфных остриях — предметах, изготовленных из рогов различных животных, утолщенный конец которых обработан в виде головы какого-нибудь животного: фантастического дракона или реального зверя — бобра, медведя, волка и т. д. Об их назначении до сих пор нет определенного мнения. Одни исследователи считали их предметом женского быта, иголками для плетения сетей⁵⁾ или лаптей, другие, исходя из наличия трех отверстий, — предметами специального назначения, предназначенными для наматывания ниток на иглицу для [87] плетения сетей.⁶⁾ Наконец, находки их в погребальных комплексах вместе с глиняными лапами бобра или медведя явились причиной, по которой некоторые исследователи считают зооморфные острия предметами, связанными с языческим культом.⁷⁾ Между тем уже давно отмечалось, что ни одно из объяснений не является удовлетворительным и предназначение зооморфных острий остается неизвестным.⁸⁾ Вероятно, необходимо заново рассмотреть их рабочее назначение, условия находки, сопровождающие вещи, датировку и географическое распределение, чтобы высказывать определенное мнение об их предназначении.

Острия обычно гладко отполированы, что достигается не специальной обработкой, а долгим употреблением, так как кость хорошо полируется от держания в руке. На утолщенном конце почти всегда имеется сквозное отверстие (при наличии естественной пустоты внутри рога, из которого сделан предмет, получается три отверстия). Иногда через них продевалось железное кольцо. Известно несколько находок, где сохранились остатки кольца, продетого в отверстия. Очевидно, за железное кольцо рожки привязывались ремешком к поясу. Иногда ремешок просто обвязывали вокруг предмета, для чего утолщенный конец снабжался специальным выступом, чтобы ремешок не соскальзывал. В двух случаях (предметы, найденные в Киеве и на поселении Гнездово) отверстия вообще отсутствуют. Таким образом, можно утверждать, что наличие двух или трех отверстий не входило в функциональное назначение предметов. Находки зооморфных острий при трупоположениях подтверждают эти наблюдения: обычно они лежат с правого боку погребенного, рядом с остатками сумки. Находят зооморфные острия либо в мужских, либо в смешанных погребениях. Это отмечено Д. И. Блифельдом на материале Шестовицкого курганного могильника.⁹⁾ Анализ дальнейших находок в некрополях Киева, Гнездова, Ярославских курганов подтверждает это наблюдение. Только в двух случаях эти «проколки» найдены в женских погребениях (по сообщениям в литературе).¹⁰⁾ Можно считать доказанным, что эти предметы носили мужчины на поясе с правой стороны, привязанными на ремешке, иногда ремешок продевался в специальное железное кольцо. Отсутствие отверстий у некоторых острий наводит на мысль, что иногда их носили либо в сумке, либо в специальном чехле.

Очевидно, рабочей поверхностью следует считать острый конец. В то же время значительная толщина рога не позволяет использовать эти предметы как шило, а наличие колец мешает применению острий в качестве игл для плетения сетей или лаптей. В некоторых случаях в погребальных комплексах вместе с такими зооморфными остриями найдены и настоящие железные шилья. При хорошей сохранности острий часто можно проследить следы специального заострения рога, в одном случае можно рассмотреть на зачиненном конце стертую грань, как это бывает на современных карандашах. По стертости орнамента на боковых поверхностях [88] некоторых острий можно определить, что их держали в руке, сжимая двумя пальцами. Таким образом, вышеуказанные обстоятельства, сама форма предмета, чрезвычайно удобная для письма, анализ рабочих функций, изысканное оформление позволяют определить зооморфные острия как орудия письма, стили, или писала. Пробы использования хорошо сохранившихся предметов для письма показали, что ими одинаково удобно писать и по бересте, и по воску. Причем оказалось, что естественная изогнутость рога делает их удобными для заглаживания текста, написанного по восковой поверхности. Но употребление восковых дощечек на Руси этого времени не подтверждено фактическими данными,^*) в то время как на использование бересты для письма указывают как свидетельства некоторых восточных авторов, так и широкое распространение грамот в более позднее время. Куски бересты — частые находки среди погребального инвентаря.

Определение отдельных находок зооморфных проколок как орудий для письма уже давно встречалось в литературе. В 1961 г. А. Ф. Медведев определил как писало предмет, сделанный из рога животного, со скульптурным изображением фантастического дракона на тупом конце; также было объяснено назначение другого предмета, найденного на киевском Подоле.¹¹⁾ Правда, эти определения были сделаны относительно острий, найденных в сравнительно поздних слоях (находка в Новгороде датирована по орнаменту XII—XIV вв., а киевская, по условиям стратиграфии, — концом X — началом XI в.). Но очевидно, что наблюдение, справедливое для отдельных находок, может быть распространено на всю категорию, географически и хронологически более широко распространенную.

К настоящему времени известно более двадцати пунктов находок таких писал, сделанных как на поселениях, так и в некрополях, многие из находок еще не опубликованы.¹²⁾ Среди поселений — такие крупнейшие древние города, как Старая Ладога, Киев, Новгород, Минск. Известны такие писала и на поселении Гнездово. Несколько экземпляров найдено на роменско-боршевских городищах, таких, как Гочево, Гарналь, Петровское-на-Дону, Переверзевское. Эти городища являлись племенными центрами с развитыми ремеслами и торговлей, а поселение типа Гнездова исследователи характеризуют как протогород, со многими, присущими этому образованию чертами.¹³⁾ Остальные находки относятся к некрополям, связанным с древнейшими городами и протогородами. Среди них — курганы Приладожья, крупнейшие некрополи Гнездова, Шестовицы, Ярославские курганы, некрополь в городской черте Киева и др. Таким образом, география находок этих писал свидетельствует о том, что они связаны с древнейшими административными центрами, центрами ремесел и торговли. Погребения, где встречаются зооморфные писала, — чаще всего не рядовые, с богатым инвентарем и оружием, а иногда и с предметами специального торгового предназначения — гирьками и весами. Это прослежено на погребениях [89] Шестовицкого могильника,¹⁴⁾ Ярославских курганов и Гнездовского некрополя.¹⁵⁾ Таким образом, география распространения древнейших костяных писал и сопровождающий их инвентарь погребальных комплексов указывают, что их находки, а следовательно, и древнейшие пункты, где использовалась письменность, относятся к древнейшим торговым центрам, а в их владельцах мы чаще всего должны видеть купцов-воинов. Но среди погребений встречаются и княжеские и, возможно, жреческие, а также такие, где социальную принадлежность погребенных определить трудно.

Датируются зооморфные писала по погребальному инвентарю и данным археологической стратиграфии, поэтому датировка их довольно широкая — IX—X вв. В тех случаях, когда возможна более ограниченная датировка, комплексы относятся к X в. или ко второй его половине. На поселениях они датируются приблизительно тем же временем — IX—X вв., на городищах Гарналь, Переверзевское — 60-ми годами X в., в Новгороде — концом X, рубежом X—XI вв. Очевидно, эти предметы появляются на рубеже IX—X вв., получают более широкое распространение в X в., особенно во второй его половине, и доживают до конца X — начала XI в. Проверка этой датировки будет возможна после полной публикации погребальных комплексов, но уже сейчас ясно, что ими пользовались задолго до принятия христианства и государственной письменности.

Труднее всего определить этническую принадлежность владельцев этих стилей, так как зооморфные острия встречены не только на территории Древней Руси, но и в Северной Европе, Хазарии, Болгарии и т. д. Наиболее показательны в этническом отношении находки в некрополях. Однако даже целые погребальные комплексы не дают ясной картины, так как большинство курганных групп, где обнаруживаются писала (зооморфные острия) принадлежат к «дружинной» аристократической культуре, для которой характерны смешение и гибридизация различных по происхождению культурных элементов. В 30-е годы т. Арне решительно высказывался за несомненно скандинавское происхождение зооморфных острий.¹⁶⁾ В наши дни Т. А. Пушкина сопоставляет гнездовские находки зооморфных острий с северными древностями. По ее мнению, по крайней мере часть этих предметов производилась на месте, но скандинавскими ремесленниками.¹⁷⁾ Напротив, Д. И. Блифельд, исследовавший Шестовицкий курганный комплекс и посвятивший специальный очерк «загадочным» предметам — рожкам, высказывает мысль, что они прямых аналогий в искусстве Скандинавии не имеют, считая, что такие предметы были распространены у различных народов, в том числе и на Руси.¹⁸⁾ В Ярославских курганах большинство комплексов с этими предметами определено как финские (семь) и по одному — как славянский и скандинавский.

В настоящее время, основываясь на обряде погребения и сопровождающих вещах, довольно трудно определить этническую [90] принадлежность каждого отдельного погребения. Но уже сейчас ясно, что курганные могильники, где находятся зооморфные писала, оставлены смешанным в этническом отношении населением. Соотношение этноса в разных курганных группах могло быть неодинаковым. В то же время география находок зооморфных стилей, как отмечал и Д. И. Блифельд, говорит о достаточно широком их распространении в разных странах и памятниках, не имевших выраженных связей со скандинавским миром. Особенно показательны (на территории Древней Руси) в этом отношении находки на роменско-боршевских городищах, а также в ранних городах Юго-Западной Руси: Волковыске, Галиче, Коршеве и т. д. Несомненно, что перечисленные пункты имеют мало общего со скандинавским миром в отличие от таких городов и курганных комплексов, как Старая Ладога, Новгород, Киев и Гнездово. Известны такие писала (рожки) в Хазарии — на городище Саркел и в Багаевском могильнике,¹⁹⁾ в Болгарии.²⁰⁾ Более того, зооморфные острия очень близки к предметам загадочного назначения из кочевнических комплексов евразийских степей. Таким образом, в настоящее время нельзя достоверно проследить генетическую преемственность с какой-либо одной этнической общностью. В то же время их находки дают первые конкретные представления об ареале распространения письменности на Руси и той социальной среде, где она использовалась. На основании имеющихся данных мы вправе уже сейчас связывать появление письменности и ее использование в «деловых» целях в дохристианское время с населением древнейших городов, племенных центров и открытых поселений торгово-ремесленного типа, находившихся на важных перекрестках торговых путей.

Анализ находок древнейших орудий письма, к сожалению, не дает ответа на такой важный вопрос: какая письменная система применялась в это время, и лишь в самых общих чертах определяет этническую принадлежность ее первых носителей. Ответ на эти вопросы могут дать только прямые источники — письменные, в данном случае эпиграфические. Между тем памятники эпиграфики IX—X вв. крайне немногочисленны, по большей части фрагментарны и до конца не расшифрованы. Однако без их комплексного рассмотрения невозможно даже наметить решение важного вопроса о типе письменности, использовавшейся на Руси в дохристианское время. Поэтому необходимо вновь остановиться на этих, по большей части давно открытых, находках.

Известные до сего времени памятники эпиграфики IX—X вв. принадлежат к различным письменным системам. В первую очередь необходимо отметить находки нескольких рунических надписей, из них две датируются интересующим нас временем. Обе они найдены в Старой Ладоге.²¹⁾ Одна из надписей, начерченная на обломке круглой деревянной палочки, на основании данных [91] рунологии и археологической стратиграфии датируется первой половиной. IX в. Надпись окончательно не расшифрована; по предположению специалистов, представляет написанное «рёкскими» рунами магическое заклинание на древке стрелы.²²⁾

Вторая надпись найдена там же, в Старой Ладоге, на раскопе, расположенном близ древней Варяжской улицы, в слоях второй половины X в. Она начерчена на тонкой медной пластинке с ушком для привешивания. По заключению рунологов, большинство рун этой надписи не совсем обычны и чтение ее не бесспорно. Е. А. Мельникова предполагает, что надпись представляет магическое заклинание на амулете. При чтении получаются отдельные допустимые скандинавские слова и их сочетания, но полное смысловое толкование надписи пока невозможно. Все же, как отмечает Е. А. Мельникова, амулет с магическими рунами мог иметь значение только для скандинава.²³⁾ В последние годы, помимо этих двух надписей, стали известны отдельные знаки на восточных монетах, которые исследователи считают возможным истолковать как рунические.²⁴⁾ Большая часть монет депаспортизована, поэтому места их находок остаются неизвестными, но четыре монеты с руническими знаками (из двенадцати) происходят из клада, зарытого в конце IX в. на поселении близ Тимиревского могильника,²⁵⁾ где найдено и несколько зооморфных стилей.

Таким образом, есть малочисленные, но определенные сведения об использовании в IX—X вв. на территории Руси рунической письменности. Сложность чтения и интерпретации рунических надписей, тем более отдельных рун, оставляет много вопросов относительно их назначения, датировки и языка, на котором они написаны. Логичнее всего эти рунические надписи связывать со скандинавским населением, жившим в это время на территории Древней Руси, о чем свидетельствует и география их находок.

К IX—X вв. специалисты относят арабскую куфическую надпись, вырезанную на боковой поверхности литейной формочки. Формочка найдена на территории киевского Подола в слоях X в., в мастерской литейщика. Она вырезана из местного овручского шифера, а бляшки, которые в ней отливались, хотя и известны на территории всей Восточной Европы, предназначались в первую очередь для киевского рынка. Арабская куфическая надпись на формочке ставит ряд вопросов об этническом происхождении ее владельца. К сожалению, надпись коротка и читается исследователями по-разному. Большинство из них считают, что на формочке написано имя. По предположению Б. И. Маршака, надпись означает «турк», т. е. представитель племени торков.²⁶⁾ Как бы ни читали исследователи эту надпись, перед нами прямое свидетельство использования в Киеве X в. куфического письма, вероятно, тюркоязычным населением.

Таким образом, констатируя употребление рунического (на севере) и куфического письма (на юге) на территории Древней Руси IХ—X вв., мы, естественно, должны связывать его [92] употребление с неславянским населением древнерусских городов и торгово-ремесленных поселений. Однако в рамках данного доклада нас интересует письменность, использовавшаяся именно славянским населением. Поэтому в первую очередь мы должны вспомнить известную гнездовскую надпись. Она была найдена в 1951 г. в одном из курганов (№ 13) крупнейшего некрополя возле с. Гнездово. По погребальному инвентарю, среди которого найдено и несколько монет, надпись датируется началом X в. Позднее ее первооткрыватель — Д. А. Авдусин — пересмотрел датировку комплекса и счел возможным датировать его серединой X в.,²⁷⁾ но в любом случае надпись не выходит за пределы первой половины — середины X в. и до сих пор является древнейшей славянской надписью, найденной на территории Древней Руси. Несмотря на большой интерес ученых разных стран, который вызвала надпись, и относительно хорошую сохранность, нельзя сказать, что прочтение ее и интерпретация удовлетворительны. Существуют несколько вариантов прочтения: гороухѱа, гороушна, гороуч ѱа гороун'а, гороунѱа (горѫѱа). Различное прочтение предполагает и различное толкование надписи: как содержимое сосуда — горчичное семя или горчичное масло, нефть (горючее) — или как имя владельца корчаги. В настоящем докладе нет возможности подробно останавливаться на каждом варианте расшифровки. Можно сослаться на работу Й. Еленского, где он рассматривает все эти варианты прочтения и приходит к выводу, что мы еще очень далеки от окончательной расшифровки надписи, так как все предложенные чтения не удовлетворительны по причинам лингвистического или графического характера.²⁸⁾

К приведенным в этой статье вариантам прочтения можно добавить еще один, при котором шестой знак также расшифровывается как лигатура, но не н+ѱ и не ш+н, а н+ш, соответственно порядку начертания букв. При таком прочтении получаем имя с окончанием на -ша — гороунша, производное от имени «Горун». Имя «Горун» засвидетельствовано письменными источниками, а имена с окончанием на -ша (Ратьша, Путьша) встречаются уже в древнейших летописных текстах. Такое прочтение допустимо по графике и смыслу, но не может считаться удовлетворительным по тем же причинам, что и чтение «гороушна»: мы должны признать наличие лигатуры и пропуск ь, что невозможно предположить для X в.

Нетрудно заметить, что разночтения вызывает истолкование шестого знака: одни исследователи предполагают читать его как лигатуру двух букв, другие считают, что сочетание: оу плюс этот знак — передает декомпонованный носовой звук, третьи — как букву со знаком мягкости, четвертые — как ошибочное написание. И все варианты расшифровки предполагают либо пропуск глухого и наличие лигатуры и необычного графического знака, либо передачу носового звука не специально предназначенной в кириллице буквой, а сочетанием, причем графически [93] необычным. Бесспорным остается лишь положение, что надпись славянская, представляющая производное от глагола «горЪти». Возможные допуски при расшифровке касаются пропуска или обозначения специфически славянских звуков: пропуска глухих, передачи носового (за исключением чтения гороун'а — предполагающего обозначение мягкости вместо гороунѩ). Учитывая эти обстоятельства, выглядит логичным предположение, что Гнездовская надпись представляет собой вариант «неустроенного» славянского письма, где для передачи славянских звуков использовалось письмо или греческое, или вариант кириллицы, где уже был знак ѱ или ш, но отсутствовали глухие или носовые. К сожалению, это предположение до тех пор, пока не будут найдены другие надписи этого типа, фактически лишено подтверждения. Единственным таким подтверждением (вариант кириллицы без обозначения глухих или носовых) в настоящее время является азбука на стене Киевского Софийского собора, обнаруженная С. А. Высоцким. В этой азбуке, датированной XI в., нет знаков ъ, Ь, носовых, но есть Б, Ж, Ш, ѱ. С. А. Высоцкий предположил, что открытая им азбука является каким-то вариантом письменности, употреблявшейся в IX — начале X столетия христианской общиной Киева.²⁹⁾ Конечно, это предположение не бесспорно и самым главным возражением является то, что сама азбука на стене Софийского собора начерчена по крайней мере на сто лет позже гнездовской надписи. Однако отсутствие глухих или носовых, наличие ѱ или ш в обеих — факт, заслуживающий внимания. Так или иначе, до тех пор пока не появились новые данные, нужно констатировать факт, что гнездовская надпись — славянская и написана в X в. письмом с определенными графическими особенностями, не находящими в настоящее время однозначного объяснения.

Помимо гнездовской надписи, к X в. относится еще несколько фрагментарных надписей, выполненных греко-кирилловским письмом. На городище Гарналь, там же, где и зооморфное писало, найден астрагал, на котором прочерчены несколько букв.³⁰⁾ Удается различить Н С О. Фрагментарность надписи оставляет открытым вопрос, какой из алфавитов использован — греческий или кирилловский, но факт использования букв, общих этим двум алфавитам, засвидетельствован на памятнике роменской культуры второй половины X в.

К дохристианскому времени, а именно к эпохе Святослава, исследователи относят печать с изображением княжеских знаков на обеих ее сторонах. Отсутствие христианских символов на печати, форма знака, имеющая аналогии со знаком на костяной пластинке из слоев Саркела (Белой Вежи) X в., дают основания для такого предположения. К сожалению, надпись по краю печати неразборчива. В свое время Н. П. Лихачев, не предпринимая при этом попыток атрибутировать печать, прочел остатки букв СТЛ.³¹⁾ В настоящее время оригинал печати утрачен, поэтому приходится пользоваться зарисовкой Н. П.Лихачева. Но если [94] чтение самой надписи предположительно, то ее наличие сомнений не вызывает. К сожалению, и в этом случае плохая сохранность и фрагментарность сохранившихся букв не позволяют понять, греческую или кирилловскую легенду несла на себе древнейшая русская печать.

При раскопках древней Тмутаракани в слоях X в. найден кувшин, на котором начерчена разграфленная сетка, заполненная записями. Б. А. Рыбаков предположил, что в левой части, отделенной вертикальной линией, отмечены лица, обозначенные по большей части тамгообразными знаками. Среди знаков на первом месте — буквенное обозначение кат, — очевидно, какое-то сокращение. Горизонтальные строчки напротив каждой тамги содержат разнообразные буквы-цифры от 50 до 286.³²⁾ Трудно определить этническую принадлежность этих записей, найденных в средневековом городе, где Русь тесно соприкасалась с византийским миром и Хазарией. Однако комплекс данных, связанных с историей создания славянской азбуки, указывает на то, что еще до изобретения специальной азбуки у славян существовала устойчивая традиция употребления греческого алфавита для записи чисел.³³⁾ Поэтому не исключено, что эта «бухгалтерия» из средневековой Тмутаракани использовалась и славянским населением.

Таковы немногочисленные и фрагментарные эпиграфические данные, относящиеся в основном к X в. К сожалению, их малочисленность и плохая сохранность не позволяют в настоящее время различить греческую и кирилловскую систему письма. Однако комплекс имеющихся данных (находки писал и фрагменты надписей) уже сейчас позволяет сделать некоторые выводы о первом этапе развития письменности на Руси. Очевидно, появление письменности следует отнести к дохристианской эпохе. Широкие даты археологических комплексов не позволяют точно датировать этот процесс. По-видимому, хотя находки некоторых орудий письма можно отнести к IX, рубежу IX—X вв., более широкое использование письма, судя по находкам стилей и надписей, относится к X в., к середине и второй его половине. Именно к этому времени относятся и фрагменты греко-кирилловских надписей. Появление их связано не с распространением христианства, а с использованием письма в первую очередь в деловых целях, вероятно, для разного рода торговых и хозяйственных записей, хотя это и не исключало использование его в религиозных и государственных целях. Но именно многоэтничное население древнейших городов и протогородов с их развитыми ремеслами и торговлей, с постоянными торговыми и культурными контактами со Скандинавией и Хазарией, с Византией и Болгарией — это та среда, где письменность получила первое стихийное распространение.

Особенностью развития письменности у восточных славян по сравнению с южными было то обстоятельство, что процесс «неустроенного» использования письменности протекал у них значительно позднее, когда, помимо византийской письменной [95] системы, были в употреблении и кириллица, и глаголица, специально приспособленные для звуков славянской речи. Мы можем предполагать, что в этот период стихийно использовались, помимо греческого письма, какие-то варианты кириллицы. Более детальные ответы на многие вопросы, связанные с первыми опытами использования письменности в деловых целях, могут дать лишь дальнейшие археологические и эпиграфические находки.

¹⁾ Тимощук Б. А. Об инструментах для письма (стилях). — КСИИМК, 1965, вып. 62. с. 155-159.

²⁾ Медведев А. Ф. Древнерусские писала X—XV вв. — СА, 1960 № 2 с. 61-88.

³⁾ Арциховский А. В. Новые открытия в Новгороде. — ВИ, 1951, № 12, с. 79.

⁴⁾ Žak J. Z dzijow znajomošci pisma w Polsce. — Slavia Antigua, (Poznaň) T. V, 1954/1956, 1956, s. 385; Медведев А. Ф. Древнерусские писала..., с. 79.

⁵⁾ Сизов В. И. Курганы Смоленской губернии. — МАР, 1902, т. 28, с. 55.

⁶⁾ Штыхов Г. В. Города Полоцкой земли. Минск, 1978, с. 24, рис. 7,2, с. 24, 69.

⁷⁾ Фехнер М. В. Предметы языческого культа. — В кн.: Ярославское Поволжье X—XI вв. М., 1963, с. 87.

⁸⁾ Каргер М. К. Древний Киев. Киев. М.; Л., 1958, т. 1, с. 158-159; Бліфельд Д. І. Давньоруські пам'ятки Шестовиці. Київ, 1977, с. 86-87.

⁹⁾ Бліфельд Д. І. Давньоруські пам'ятки..., с. 87.

¹⁰⁾ Arne Т. J. Das Bootgraberfeld von Типа іп Alsike. Stocholm, 1934, S. 70-71; Каргер М. К. Древний Киев, с. 158-159.

^*) Знаменитая Новгородская псалтырь относится к первой трети XI века. Была найдена в 2001 году {OCR}.

¹¹⁾ Гупало К., Ивакин Г. Писало для берестяної грамоти. — Україна, 1976, № 42, с. 10.

¹²⁾ Пользуюсь случаем выразить глубокую благодарность всем археологам, предоставившим мне свои материалы А. В. Кузе, Т. А. Пушкиной, П. П. Толочко, А. А. Узянову и др.

¹³⁾ Кирпичников А. Н., Лебедев Г. С., Булкин В. А., Дубов В. И., Назаренко В. А. Русско-скандинавские связи в IX—XI вв. на современном этапе археологического изучения. — В кн.: Тезисы докладов на VIII всесоюзной конференции по изучению истории, экономики скандинавских стран и Финляндии. Петрозаводск, 1979, с. 173-175; Авдусин Д. А. Гнездово как источник по истории русского феодализма. — Там же, с. 168-170.

¹⁴⁾ Бліфельд Д. І. Давньоруські пам'ятки..., с. 87.

¹⁵⁾ Устное сообщение Т. А. Пушкиной.

¹⁶⁾ Arne Т. J. Das Bootgraberfeld..., S. 158-159.

¹⁷⁾ Пушкина Т. А. Резная кость из Гнездова. — В кн.: Тезисы докладов на VIII всесоюзной конференции..., с. 172-173.

¹⁸⁾ Бліфельд Л. І. Давньоруські пам'ятки..., с. 86.

¹⁹⁾ Плетнева С. А. От кочевий к городам. М., 1967, с. 150.

²⁰⁾ Михайлов Ст. Археологически материалы от Плиска. — Изв. на археологический ин-т Б АН, 1955, с. 66-71.

²¹⁾ Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи. М., 1977, с. 158-169.

²²⁾ Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи, с. 158-162.

²³⁾ Мельникова Е. А. Скандинавские рунические надписи, с. 163-169.

²⁴⁾ Добровольский И. Г., Дубов И. В., Кузьменко Ю. К. Рунические граффиты на восточных монетах. — В кн.: Мельникова Б. А. Скандинавские рунические надписи, с. 142-152.

²⁵⁾ Добровольский И. Г., Дубов И. В., Кузьменко Ю. К. Рунические граффиты..., с. 142-143.

²⁶⁾ Гупало К. М., Івакін Г. Ю., Сагайдак М. А. Дослідження Київського Подолу (1974—1975 p.p.). — В кн.: Археологія Киева. Київ, 1979, с. 49.

²⁷⁾ Авдусин Д. А., Тихомиров М. П. Древнейшая русская надпись. — Вестн. АН СССР, 1950, № 4, с. 71-79; Авдусин Д. А. Гнездовская корчага. — В кн.: Древние славяне и их соседи. М., 1970, с. 110. [96]

²⁸⁾ Еленский Й. Расшифрована ли Гнездовская нацпись? — Болгарская русистика, 1975, 5, с. 24-29.

²⁹⁾ Висоцький С. О. Азбука з Софійського собору в Києві та деякі питання походження кирилиці. — Мовознавство, 1976, № 4, с. 74-83.

³⁰⁾ Надпись не опубликована. Раскопки проводились под руководством А. В. Кузы.

³¹⁾ Янин В. Л. Актовые печати древней Руси X—XV вв. М., 1970, т. 1, с. 38-41.

³²⁾ Рыбаков Б. А. Русская эпиграфика X—XIV вв. — В кн.: История, фольклор, искусство славянских народов: Доклады советской делегации на V Международном съезде славистов. М., 1963, с. 57.

³³⁾ Жуковская Л. П. К истории буквенной цифири у славян. — В кн.: Источниковедение и история русского языка. М., 1964, с. 37-43; Симонов Р. А. О некоторых особенностях нумерации, употреблявшейся в кириллице. — Там же, с. 16-33.

Список сокращений

ВИ — Вопросы истории.

КСИИМК — Краткие сообщения Института истории материальной культуры. М.

МАР — Материалы по археологии России. СПб.

СА — Советская археология.