Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Душечкина Е.В.
Из истории русской елки
(1920-е–1930-е годы)

Живая старина. 2002, № 4, стр. 9-11.

Есть мнение, что рождественская елка была запрещена вскоре после революции 1917 г. Однако это не так. В первые послереволюционные годы никаких специальных мер, направленных против елки, не принималось. Н.М. Любимов, учившийся в школе тех лет, вспоминает, что на уроках пения они разучивали вовсе «не революционные гимны, а более соответствующее нашему нежному возрасту», в частности песенку «Елочка, елочка, / Как мы тебя любим!».¹⁾ Если елка и стала в это время чрезвычайной редкостью, если ее не устраивали в домах, где прежде без нее не проходило ни одно Рождество, то причиной тому были внешние обстоятельства, которые все «сбили и спутали», как пишет об этом М. Булгаков в романе «Белая Гвардия», повествуя о событиях кануна 1919 г.

После окончания Гражданской войны установленное на Рождество деревце воспринималось как примета постепенно налаживающейся жизни. Радость по поводу того, что впервые за несколько прошедших лет удалось устроить для детей елку, звучит в письме фольклориста Б.М. Соколова своему брату, написанном в конце 1922 г.: «Ниночка еще со вчерашнего дня в восторге. Когда украшали с нею елку, то она прямо визжала от радости, безумствовала. А ведь так в общем скромно в сравнении, напр<имер> с тем, что мы видели в детстве. Но все же наконец стало возможным опять радовать детей».²⁾ Казалось, все шло на лад: елка вновь завоевывала свои права не только в семьях, но и в школах.

Однако над елкой постепенно нависала угроза. Первый тревожный звоночек прозвучал уже через три недели после Октябрьского переворота. Именно на него отреагировал А. Аверченко в рассказе «Последняя елка», опубликованном в журнале «Новый сатирикон» перед Рождеством 1917 г. «А вы знаете, что комиссары из Смольного для уравнения нашего календаря с западным отменили в этом году Рождество?», — говорят в редакции газеты писателю, принесшему рождественский рассказ, включающий в себя весь необходимый для этого жанра «антураж», в том числе, конечно, и елку.³⁾ В это время «комиссары из Смольного» еще не думали об отмене Рождества, но уже 16 ноября 1917 г. на обсуждение советского правительства был поставлен вопрос о календарной реформе, что, видимо, и явилось причиной для возникновения эти слухов. 24 января 1918 г. Совет Народных Комиссаров принял «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря». В результате «русское» Рождество сместилось с 25 декабря на 7 января, а Новый год с 1 января на 14. И хотя ни в Декрете, ни в других правительственных документах этого времени об отмене Рождества не говорилось ни слова, тем не менее следствием сдвига привычных дат оказалось сильное психическое потрясение народа, всегда сопутствующее календарным переменам. Нарушение календаря воспринималось как ломка жизни с ее прочно связанными с определенными датами православными праздниками. «Так и не знали "праздновать" или нет "новый год". Некоторые "встречали", другие будут встречать по старому стилю — "Не хотим по-большевистски"», — записывает в дневнике 1 января 1919 г. Г.А. Князев.⁴⁾ Что будет с Рождеством и елкой после вхождения календарной реформы в жизнь, было непонятно.

Вторая, еще более серьезная угроза елке состояла в том, что день Октябрьского переворота стал навязываться как начало новой, социалистической эры. В 1922 г. была проведена кампания за преобразование дня Рождества Христова в «комсомольское рождество» (или иначе — «комсвятки»). Введение этою праздника (в противовес «поповскому рождеству», как стали называть великий православный праздник) соответствовало идее «подмены» праздников, что, по мнению советских идеологов, могло помочь населению органично перейти на новую календарную систему и принять советскую идеологию. Комсомольские ячейки должны были организовывать празднование «комсвяток» 25 декабря по новому стилю, которое было нерабочим днем. Мероприятия состояли в чтении докладов, разоблачавших «экономические корни» рождественских праздников, инсценировках политических сатир, исполнении комсомольских песен на церковные мотивы. На второй день праздника организовывались уличные шествия-карнавалы, участники которых рядились в костюмы Антанты, Колчака, Деникина, кулака, нэпмана, в языческих богов и даже в рождественского гуся и поросенка. На третий день в клубах, школах и в детских домах проводились елки, получившие название «комсомольских елок». Создавая новые праздничные ритуалы, советские идеологи стремились использовать элементы традиционных календарных обрядов, как народных, так и церковных. Именно поэтому елка и фигурирует на «комсомольском рождестве» в качестве одного из его компонентов.

«Елка — приманка для простачков». Сектант стоит на «священных книгах» и держит в руках большой крест — удилище. Леса оканчивается крючком, скрытым в рождественской елке. Мальчуган, раскрыв рот и не видя крючка, хочет ее покушать. Под рисунком подпись: «Слежу за «рыбкой» жадно я. Вот елочка нарядная, Заместо червячка Еще даю конфеты*) я. Авось приманкой этой Поймаю простачка» (Н. Амосов. Против рождественской елки. М., 1930. С. 24)

«Что скрывается за дедом-морозом?» (Н. Амосов. Против рождественской елки. М., 1930. С. 25)

Но благосклонное отношение к елке продолжалось недолго. Перемены стали ощутимы уже к концу 1924 г., когда «Красная газета» с удовлетворением сообщила: «В этом году заметно, что рождественские предрассудки почти прекратились. На базарах почти не видно елок — мало становится бессознательных людей». Постепенно завершил свое существование и праздник «комсомольского рождества». Несмотря на отдельные попытки его обновления, в частности отказа от елок, праздник «комсомольского рождества» был раскритикован в прессе как не сыгравший существенной роли в антирелигиозной пропаганде.

Со второй половины 1920-х гг. советская власть вступила на путь «плановой, систематической антирелигиозной работы». Во всех губерниях к Рождеству должны были издаваться материалы, «рассчитанные на широкий охват трудящихся города и деревни»,⁵⁾ с детально разработанной программой проведения антирелигиозной кампании: устанавливались ее сроки, предлагались тезисы докладов, в которых день Рождества противопоставлялся годовщине Октября, предлагались лозунги для антирождественской пропаганды. Рождество стало рассматриваться не только как религиозный праздник, но и как праздник спаивания народа. Как писала в 1928 г. «Шадринская окружная крестьянская газета», «На пьяную елку тратится денег масса, / Пьяный праздник — в кармане дыра. / Сохранит твои деньги сберегательная касса. / С пьяным праздником кончить пора».⁶⁾

XVI партийная конференция, прошедшая в апреле 1929 г., утвердила новый режим работы, введя пятидневку или непрерывную рабочую неделю. Церковные праздники были отменены, и день Рождества превратился в обычный рабочий день. Вместе с Рождеством отменялась и елка, к этому времени прочно сросшаяся с ним. Елка, против которой когда-то боролась православная церковь, стала называться «поповским» обычаем.

Газеты обличали партийное и комсомольское руководство городов и сел, в которых устраивались елки; писатели ополчились на елку как на «старорежимный» религиозный обычай; детские журналы осуждали и высмеивали детей, мечтающих о елке: «Религиозность ребят начинается именно с елки <...> Ребенок отравляется религиозным ядом...»; «Долой елку и связанный с нею хлам». Каких только обвинений не выдвигалось в эти годы против елки! «Милая елочка» — это «дикарский обычай»; это орудие в руках церковников и сектантов «для завлечения детей трудящихся в сети классовых врагов»; обычай устраивать елку очень дорого обходится стране: «вырубая лес на такое глупое дело, как устройство елок, мы уменьшаем его общее количество...» и т.д. и т.п. Уничтожающей критике был подвергнут и Дед Мороз, вошедший в праздничный ритуал незадолго до революции: «Ребят обманывают, что подарки им принес дед-мороз <...> Господствующие эксплоататорские классы пользуются "милой" елочкой и "добрым" дедом-морозом еще и для того, чтобы сделать из трудящихся послушных и терпеливых слуг капитала». На плакатах с подписью «Что скрывается за дедом-морозом?» изображался старик с елкой, на которого, разинув рот, смотрят мальчуган и его мамаша, в то время как за его спиной, притаившись, стоят поп и кулак. «Мы не можем позволить марать нашу красную звезду, наше знамя о всю эту грязь, которую поддерживали и поддерживают через елку враги трудящихся», — гневно восклицали борцы с елкой. И потому обычаю устраивать елку требовалось «объявить беспощадную и решительную борьбу».⁷⁾

Тогда казалось, что елке пришел конец. Предновогодними вечерами по улицам ходили дежурные и вглядывались в окна квартир: не светятся ли где-нибудь огни елок. Э.Г. Герштейн, работавшая в начале 1930-х гг. в ЦК профсоюза работников просвещения, вспоминает, как ей дали общественное поручение, состоящее в выслеживании людей, устраивающих елки.⁸⁾ В школах вместо праздников елки стали проводиться «антирождественские вечера», на которых инсценировались высмеивающие попов и церковь пьески, пелись антирелигиозные сатирические куплеты и декламировались соответствующие произведения. И.М.Дьяконов пишет, как ему, ленинградскому школьнику, на одном из таких вечеров было предложено прочитать пушкинскую «Гавриилиаду».⁹⁾ Были запрещены елки и в детских садах: «Вместе со сказкой из практики детского сада изгонялся и праздник новогодней елки...»¹⁰⁾

И все же полностью искоренить полюбившийся обычай не удалось. В семьях, верных дореволюционным традициям, ее продолжали устраивать. Делали это с большой осторожностью: «В конце декабря и начале января на улицах, где жила интеллигенция, всюду окна плотно занавешивались шторами и одеялами; там тайно справляли елку».¹¹⁾ По воспоминаниям мемуаристки, елками обычно обеспечивали дворники: «С утра с мешками они выезжали за город, в лес, рубили елку, перерубали ее пополам и запихивали в мешок. Дома ствол елки забирался в лубки, и она снова делалась целой и стройной».¹²⁾

Так продолжалось в течение семи лет. И вдруг 28 декабря 1935 г. в «Правде» неожиданно для всех была напечатана заметка, подписанная кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б) П.П. Постышевым «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку!». В ней предлагалось «положить конец» «неправильному осуждению елки». Комсомольцам и пионерработникам было дано указание срочно организовать к Новому году коллективные елки для детей: «В школах, детских домах, дворцах пионеров <...> — везде должна быть детская елка!»¹³⁾ В том же номере газеты уже сообщалось о продаже елок на рынках Москвы и с укоризной говорилось о директорах тех рынков, которые «считают почему-то продажу елок <...> нарушением каких-то никому не ведомых правил и "баловством"».¹⁴⁾ В следующем номере «Правды» за подписью секретаря ЦК ВЛКСМ А.В. Косарева было опубликовано постановление о проведении 1 января елок в школах, детских клубах и детских домах: предлагалось «организовать заготовку елок, закупку игрушек и украшений», к изготовлению которых срочно приступили фабрики и заводы. 30 декабря «Правда» помещает фотографию улыбающихся детей, рассматривающих елку в витрине магазина. Во всех газетах писалось о грандиозных елках, которые засверкают в московских парках культуры и отдыха; о тысяче елок, которые пройдут в разных городах страны. В опубликованном в «Известиях» шарже Постышев изображался в виде хмурого, с озабоченным лицом, но лучистыми глазами человека, несущего большую елку с пятиконечной звездой.¹⁵⁾

Людьми, которым были дороги обычаи старой российской жизни, постановление о елке было воспринято с радостью. Н.В. Устрялов, незадолго до «реабилитации» елки вернувшийся в СССР «участвовать в жизни страны», 31 декабря 1935 г. записывает в дневнике: «Разрешена и даже рекомендована елка, и везде, повсюду елочный энтузиазм, елочная вакханалия. В срочном, срочнейшем порядке мастерятся украшения, в "Детском мире" за ними густые очереди, в магазинных витринах сверкают отлично убранные елки <...> — прекрасно!»¹⁶⁾ Те же, кому надо было срочно выполнять директиву партии по устройству елок — педагоги, воспитатели, культорги — совершенно растерялись перед неожиданно поставленной перед ними задачей: «Елка явилась внезапно. Ее никто не ждал, не готовился к ней. В магазинах не было ни елочных украшений, ни елочных игрушек — их не производили. В школах, детсадах, в семьях заволновались».¹⁷⁾ Педагоги ждали более четких установок, опасаясь, как бы чего не вышло (и их можно понять!). Однако под нажимом властей, несмотря на недостаток времени на подготовку, в большинстве детских учреждений елки были проведены. Как до конца 1935 г. осуждались и преследовались люди, устраивающие елки, так теперь в прессе стали высмеиваться «бюрократы», мешающие «людям веселиться» у елки и полагающие, что она отвлекает внимание «от насущных задач».¹⁸⁾

В 1935 г. елка была не столько возрождена, сколько превращена в обязательное мероприятие, получившее четкую формулировку: «Новогодняя елка — праздник радостного и счастливого детства в нашей стране».¹⁹⁾ И называлась она теперь не рождественской, а новогодней или просто — советской: «Итак, давайте устроим хорошую советскую елку во всех городах и колхозах». С 1936 г. одна за другой начинают выходить рекомендации и программы по проведению праздника елки, предоставляя возможность устроителям опереться на разработанные педагогами сценарии, в основных своих чертах сохранившиеся до нашего времени.

Следующий 1937 г. советский народ, уже забыв о запрете на елку, встречал с «зеленой красавицей», не подозревая, что готовит наступающий год многим из веселящихся возле наряженного деревца. Этот же год знаменателен первым устройством Главной елки страны, которая была установлена в московском Доме Союзов.

Так елка была поставлена на службу советской власти, став обязательным атрибутом государственного праздника Нового года. Скорому утверждению елки в качестве одного из советских символов способствовали и ее архитектоника, напоминающая башни московского Кремля, и звезда на ее верхушке, которая из Вифлеемской превратилась в «символ нового мира» красную пятиконечную звезду.²⁰⁾

ЕЛЕНА ВЛАДИМИРОВНА ДУШЕЧКИНА, доктор филол. наук; Санкт-Петербургский гос. университет.

¹⁾ Любимов Н. Неувядаемый свет. Книга воспоминаний. М.. 2000.Т. I. С. 61.

²⁾ «Верю, мы для России пригодимся»: Переписка Б.М. и Ю.М. Соколовых (1921—1923) // Из истории русской фольклористики СПб , 1998. С. 60-61.

³⁾ Аверченко А. Последняя елка // Новый сатирикон. 1917. № 45. С. 10-11.

⁴⁾ Г.А. Князев. Из записной книжки русского интеллигента (1919—1922 гг.) // Историко-документальный альманах. СПб., 1994. Кн. 5 С. 148.

^*) В журнале «конфекты» – OCR..

⁵⁾ Материалы к антирелигиозной пропаганде в рождественские дни. Тула, 1927. С. 3.

⁶⁾ Цит. по: Борисов С.В. От Рождества к Новому году (на шадринских материалах) // Шадринская провинция Материалы третьей межрегиональной научно-практической конференции 8-9 февраля 2000 г. Шадринск. 2000. С. 13.

⁷⁾ Амосов Н. Против рождественской елки. М., 1930.

⁸⁾ См.: Герштейн Э. Мемуары. СПб., 1998. С. 211.

⁹⁾ См.: Дьяконов И.М. Книга воспоминаний. СПб., 1995. С. 213-214.

¹⁰⁾ Салова Ю.Г. Из истории дошкольного воспитания в Ярославле в 1917—1930 гг. Ярославский архив: Историко-краеведческий сб. М.; СПб., 1996. С. 349.

¹¹⁾ Дьяконов И.М. Указ. соч. С. 176.

¹²⁾ Токмакова И. Запрещенное Рождество: Воспоминания детства // Большая книга Рождества. М., 1999. С. 124.

¹³⁾ Постышев П. Давайте организуем к новому году детям хорошую елку! // Правда. 1935. № 357 (6603). 28 дек. С. 3.

¹⁴⁾ Б.п. Продажа елок на рынках Москвы // Правда. 1935. № 357 (6603). 28 дек. С. 3.

¹⁵⁾ Марягин Г.А. Постышев. М., 1965. С. 278.

¹⁶⁾ «Служить Родине приходится костями...»: Дневник Н.В. Устрялова 1935—1937 гг. // Источник. 1998. № 5-6. С. 28.

¹⁷⁾ Елка: Сб. статей о проведении елки / Под ред. Е.А. Флериной и С.С. Базыкина. М., 1936. С. 9.

¹⁸⁾ Жан Жак и Руссо. Справочный стол // Крокодил. 1939. № 1. С. 15.

¹⁹⁾ Елка: Художественный материал для детей дошкольного возраста / Сост. М Буш. М., 1940. С. 3.

²⁰⁾ См. об этом: Чумакова М.О. Антихристианская мифология советского времени (появление и закрепление в государственном и общественном быту красной пятиконечной звезды как символа нового мира) // Библия в культуре и искусстве. М., 1996. С. 336-338.