Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

В. Л. Янин, Б. А. Рыбаков
По поводу так называемых «открытий» Н. В. Энговатова

В апреле — июне 1960 г. в ряде газет и журналов, а также в радиопередачах одно за другим появились сообщения о так называемых «открытиях» Н. В. Энговатова.¹⁾ В этих статьях было все, что составляет не свойственный советской журналистике дух сенсации и нескромной рекламы — от умилений по поводу замечательных не по возрасту талантов автора «открытий» до броских заголовков, составленных по канонам футбольного репортажа. Суть «открытий» заключалась в том, что Н. В. Энговатов, исследовав надписи на русских монетах X—XI вв., якобы обнаружил в них присутствие неизвестного ранее алфавита, который предшествовал глаголице и кириллице и был назван им «русским письмом». В статьях сообщалось, что при помощи этого алфавита Н. В. Энговатов прочел ряд надписей, бывших до сих пор нечитаемыми.

Несомненно, что такое открытие в случае его достоверности было бы крупнейшим шагом вперед в развитии языкознания и заслуживало бы самого широкого освещения в массовой печати. Между тем газетная сенсация с самого начала развивалась в полном отрыве от научной критики, хотя необходимость тщательной проверки выводов молодого исследователя объединенными усилиями нумизматов, археологов, палеографов и языковедов ни у кого не могла вызвать сомнений. Она не вызывала сомнений и у самого Н. В. Энговатова. сделавшего доклады в Отделе нумизматики ГИМ, на заседании Славяно-русского сектора ИА АН СССР и в Институте русского языка АН СССР. Уже первые два доклада вызвали серьезную критику построений молодого исследователя, которому были указаны методические пороки в нумизматической и археологической частях его работы, предложены возражения по существу его концепции, и в частности отвергнуты предложенные им чтения текстов, выполнявшие в схеме его построений важную роль контрольного средства. На обсуждении в Институте языка тщательному анализу было подвергнуто существо палеографической и лингвистической частей его работы и главных выводов, которые были признаны не имеющими научного значения.

Казалось бы, что квалифицированная проверка «открытий» Н. В. Энговатова должна была привести к прекращению неумеренной шумихи вокруг раздутой сенсации, тем более, что большинство газетных и журнальных статей было опубликовано до появления окончательной оценки работ Н. В. Энговатова. Однако если печатная пропаганда этих работ началась с объявления об «одном из крупнейших открытий нашего времени в области гуманитарных наук», то даже через месяц после того, как была закончена научная экспертиза рекламированного исследования, газета «Советская Россия» продолжала писать об «открытии мирового значения».

Меньше всего нам хотелось бы упрекать в инициативе по организации шумной рекламы скороспелых выводов самого молодого исследователя, который еще не научился трезво оценивать критические замечания в свой адрес. В известном отношении невелика и вина журналистики, которая сделала дурное для молодого исследователя и советской общественности дело из благих побуждений, памятуя о благородной роли печати и радио в деле распространения научных знаний и пропаганды научных достижений.²⁾ Журналистика опиралась на ученые рекомендации, и газетные отсылки открывают источник таких рекомендаций, основываясь на интервью, которые были получены от кандидата исторических наук, заведующей Отделом нумизматики ГИМ Н. Д. Мец.

Да, именно Н. Д. Мец принадлежат те неумеренные оценки, которые легли в основу дутой сенсации. Именно она, напрасно сославшись на «ученых, присутствовавших на докладе», назвала это исследование «одним из крупнейших открытий нашего времени», хотя эта фраза во время обсуждения была произнесена в сослагательном наклонении. Н. Д. Мец приравняла сомнительные выводы к открытию мирового значения. Предложив журналистам подобные рекомендации, Н. Д. Мец заменила целый коллектив ученых, совместив в своем лице специалиста в области нумизматики, археологии, палеографии и языкознания, поскольку ее рекомендации были даны до обсуждения работ Н. В. Энговатова компетентными знатоками этих предметов. Спор с Н. Д. Мец в этих областях должны вести лингвисты и палеографы. Нам же хотелось остановиться на тех вопросах, в которых мы чувствуем себя достаточно уверенно ориентированными.

Право, знакомясь с рекомендациями Н. Д. Мец, начинаешь пессимистически задумываться над вопросами, казалось бы ясными и бесспорными. Существует ли методика [239] нумизматического исследования и знакома ли с нею Н. Д. Мец? Может ли и должна ли нумизматика решать задачи источниковедческого характера? Нужно ли вообще заниматься нумизматикой, если решение столь существенного вопроса, как проблема возникновения русской письменности, может быть, по мнению Н. Д. Мец, базировано на таком состоянии исходного материала, которое до сегодняшнего дня признается дискуссионным?

Самый характер работы Н. В. Энговатова предусматривает тщательное сравнение всех существующих экземпляров тех монет, которые положены в основу его наблюдений. Это сравнение может быть проведено по оригиналам или слепкам монет, в известной степени по их фотографиям или фототипиям. В распоряжении исследователя находились немногочисленные экземпляры ГИМ и столь же немногочисленные фототипические воспроизведения, тогда как с основной их массой он знакомился по графическим воспроизведениям, далеко не безупречным и ни в коей степени не заменяющим оригинал.

Однако дело не сводится к этому методическому пороку, хотя он и определяет сомнительность исследовательской базы. Н. Д. Мец хорошо известно, что среди тех 200-250 древнерусских сребреников, которые сохранились до настоящего времени, очень редко удается обнаружить вполне идентичные экземпляры, хотя к определенным монетным типам относится большое число экземпляров, чрезвычайно близких по своему оформлению. Поскольку Н. М. Мец придерживается хронологической схемы И. И. Толстого, то ей также известно, что сребреники чеканились на протяжении четверти века. Многообразие вариантов каждого типа и редкость тождественных экземпляров свидетельствуют о том, что матрицы, при помощи которых чеканились монеты, были мягкими или хрупкими, что они нуждались в очень быстрой замене в процессе работы. А удивительная близость в деталях оформления монет внутри каждого типа говорит о том, что вновь возникавшие матрицы были результатами копирования матриц, выходивших из строя. Можно ли допускать, что такое копирование способно сохранить неизменной первоначальную грамотность исходного экземпляра, бывшего образцовым? Мы думаем, что Н. В. Энговатов ответил бы на этот вопрос положительно, так как все его построения основаны на представлении о безусловной грамотности всех надписей. Но Н. Д. Мец, как специалист-нумизмат, на этот вопрос не может ответить нечего, пока все сребреники не будут подвергнуты штемпельному анализу.

Н. Д. Мец должна хорошо знать — ведь это одно из важнейших достижений советской нумизматики и метод, которым она сама пользуется в своих работах, — что решение любого вопроса, связанного с хронологическим анализом нумизматических памятников, немыслимо сейчас без кропотливого исследования и сравнения штемпелей для установления их хронологической последовательности. Если в нумизматике X—XI вв. почти нет тождественных штемпелей, то есть штемпели сходные, скопированные, и главной нумизматической задачей, которая должна быть выполнена для того, чтобы сребреник стал объектом дальнейшего научного изучения, является задача хронологической классификации вариантов, установления последовательности штемпелей, анализ эволюции тех искажений первоначального типа, которые возникали на протяжении 25 лет. Только такой анализ может отделить достоверное от случайного и выяснить образцовые варианты, стоящие в начале русского чекана и изготовленные в таких условиях, при которых не может возникнуть сомнений в грамотности резчиков матриц.

Объявив исследование Н. В. Энговатова крупнейшим открытием нашего времени, Н. Д. Мец не заметила, что методика этого «открытия» находится в противоречии с современными методами исследования, с существующим состоянием материала, с самым принципом последовательного историзма, лежащим в основе советской исторической науки, и возвращает нумизматическую мысль к тому состоянию, в котором она находилась в XIX — начале XX в.

Задумалась ли Н. Д. Мец над тем, что Н. В. Энговатов вовсе не напал на какую-то забытую палеографами и лингвистами жилу? Древнерусские монеты, содержащие в себе бесценный клад древнейшей русской палеографии, только потому не стали еще объектом специального палеографического исследования, что их нумизматическая характеристика остается пока нечеткой. Шумный успех сомнительных «открытий» Н. В. Энговатова свидетельствует не только об огромном интересе к проблемам русского языкознания древнейшей поры письменности, но и об актуальности и неотложности научного издания древнерусских монет. [240]

[239] — конец страницы.

Советская археология, № 4, 1960 г.

¹⁾ «Русское письмо». Литературная газета, № 51 (4176), 28 апреля 1930 г.; А. Бакинский. Открытие молодого ученого. Неделя, воскресное приложение к газете «Известия» от 31 апреля 1960 г.; О. Чиликин. Утерянная азбука. «Огонек», № 19, 8 мая 1960 г., стр. 26; Г. Горячев. Русское письмо. «Юность», № 5, май 1960 г., стр. 112; Помощь коллекционера. «Советская Россия», № 137 (1206), 11 июня 1960 г.; Г. Горячев. Причудливая надпись. «Молодая гвардия», № 9, сентябрь 1960, стр. 211-214.

²⁾ Этот упрек остается в силе для статьи Г. Горячева (журнал «Молодая гвардия»),
взявшего на себя неблагодарную задачу защиты методически безграмотных упражнений от научной критики, которой в указанной статье дается совершенно извращенное толкование.