Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

[13]

А. Л. Хорошкевич.
Значение экономических связей с Прибалтикой для развития северо-западных русских городов в конце XV — начале XVI в.

Экономические связи Прибалтики с Россией. Рига 1968.
[13] – конец страницы.
OCR: Bewerr

Значение внешних экономических связей для развития города может быть понято только в связи с его внутренним социально-экономическим и политическим положением. В жизни северо-западных русских городов (Новгорода, Пскова и др.) в конце XV — начале XVI в. главным событием внутренней политической жизни было усиление влияния великого князя московского и постепенный переход в состав Русского государства. Приобретая общегосударственное, общерусское значение, торговля этих городов оказывала на их развитие воздействие не только прямое, но и опосредствованное русской великокняжеской политикой.

К сожалению, в истории северо-западных русских городов, бывшей предметом специального внимания советских историков, и в первую очередь М. Н. Тихомирова, сохранились и некоторые белые пятна. К ним как раз относится пятидесятилетие конца XV — начала XVI в. В то время как предпосылки и отдаленные последствия присоединения этих городов к централизованному Русскому государству исследованы весьма подробно (см. работы В. Н. Бернадского, Н. Н. Масленниковой, А. П. Пронштейна, М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина и др.), самый ход присоединения и непосредственные итоги этого события известны еще недостаточно. Для этого есть серьезные объективные причины: крайний недостаток русских источников, в основном летописных и отчасти — актовых. [14]

Последние десятилетия XV в. принесли с собой перелом и в русско-ганзейских и русско-ливонских отношениях, причем главной определяющей их силой стало великокняжеское правительство. Его политика в торговых вопросах стала предметом специальных исследований и советских (Н. А. Казакова, С. М. Каштанов, В. Н. Балязин¹⁾), и прибалтийских (В. Ленц, Р. Кентман²⁾) историков. Сама же торговля этого пятидесятилетия попадала в сферу внимания исследователей в основном лишь случайно, в связи с более общими вопросами (Г. Миквитц, А. Аттман, В. Нийтемаа³⁾). Между тем она заслуживает специального изучения.⁴⁾ Несмотря на то, что значительную часть изучаемого пятидесятилетия занимают годы, когда торговля с Ливонией официально не велась (так, с 1494 г., после закрытия Немецкого двора в Новгороде, вплоть до 1514 г. была прекращена новгородско-ливонская торговля, с 1501 по 1514 г. — псковско-ливонская), причем по инициативе великокняжеского правительства, именно эти годы показывают жизненную необходимость ливонской торговли для северо-западных русских городов. [15]

Автор не надеется осветить здесь всесторонне данную проблему, так как это требует многих предварительных исследований, в том числе и в области самой ливонской торговли, изученной еще сравнительно слабо.⁵⁾ Его интересуют, если можно так выразиться, в основном экономико-географические последствия русско-ливонской торговли в связи с русской внешнеторговой политикой.⁶⁾

Состав товаров русско-ливонской торговли в конце XV в. оставался еще вполне традиционным. Представление об общей структуре вывоза из ливонских городов могут дать любекские таможенные книги 1492—1496 гг., статистические сведения которые обработаны А. Аттманом. Из Таллина (Ревеля) и Пярну в Любек поступало 52% ввозившегося туда льна, 36% конопли, 60% сала, 73% воска, 52% пушнины и кож, 6% золы.⁷⁾ Большая часть этих товаров происходила из соседних русских местностей; особенно это касается воска и пушнины, отчасти — сала, льна и конопли. В стоимостном выражении, по подсчетам В. В. Дорошенко, вплоть до конца XV в. в экспорте Таллина преобладали воск и пушнина.⁸⁾ В поставках из Таллина в Любек в 1492—1496 гг. воск составлял не менее 70% стоимости товарной массы, на судах из Таллина, подвергавшихся нападениям пиратов в 1490—1507 гг., убытки любечан в связи с потерей воска составляли не менее 20%, а иногда и 50% всех их убытков.⁹⁾

Лен, конопля и сало были новыми для русского экспорта товарами, появившимися только во второй половине XV в. Под влиянием повышенного спроса, который предъявляла быстро развивавшаяся промышленность Западной Европы на сырье для корабельных канатов и снастей, на северо-западе Руси, в особенности в окрестностях Пскова, стало шириться сельскохозяйственное производство. Лучший сорт льна, носивший название «церковного»,¹⁰⁾ наряду с салом и коноплей экспортировался через Тарту (Дерпт), где в это время была устроена специальная браковальня для русских товаров.¹¹⁾

В конце XV в. появились и некоторые изменения в пушном экспорте: исчезли многочисленные традиционные русские сорта [16] белки, которые составляли основную часть ганзейского вывоза пушнины в предшествующее время,¹²⁾ осталось лишь собирательное понятие беличьего меха «werk». По-видимому, это в известной степени свидетельствует об изменении территории, откуда белка поступала. Сокращение удельного веса промыслов в жизни русской деревни, ломка старого боярского землевладения и старой системы оброчного хозяйства в Новгородской земле привели, очевидно, к тому, что поступление оттуда экспортной пушнины несколько сократилось, хотя Новгород вплоть до 30-х годов XVI в. и оставался главным поставщиком русской пушнины на западноевропейский рынок.

Состав товаров, ввозившихся на Русь в конце XV в., не подвергся существенным изменениям. По-прежнему импортировались соль, сукна, сельдь, металлы, и в особенности серебро. Серебро в слитках (lothiges silber), судя по любекским таможенным книгам 1492—1496 гг., вывозилось из Любека исключительно в Таллин¹³⁾ и было, видимо, предназначено в основном для продажи русским.¹⁴⁾

Ведущую роль в русско-ливонской торговле XV в. играл Новгород. Вплоть до 1494 г., т.е. до закрытия Немецкого двора, он был главным притягательным центром для немецких купцов. Однако в последние десятилетия существования новгородского Немецкого двора его роль в русско-ливонской торговле сократилась. Еще в апреле 1469 г. немцы сами закрыли свой двор и не ездили в Новгород вплоть до 1472 г. В этих условиях стала быстро развиваться, с одной стороны, псковская торговля, с другой — торговля русских в ливонских городах. Второе направление стало, пожалуй, первенствующим. Псковское и новгородское купечество стало все чаще ездить в прибалтийские города, завязывать торговые сношения с местным населением, минуя посредничество немецких купцов, отправлялось через Ливонию в другие районы Центральной и Северной Европы. На ганзетаге (ганзейском съезде) 1476 г. в Любеке делегаты ганзейских городов констатировали, что «неверные русские в этих самых землях Ливонии подобно вышеназванному немецкому купечеству торгуют с немцами и ненемцами и без разрешения проникают в небольшие [17] городки... и пользуются не прямыми дорогами, но объездами». Они требовали, чтобы «была прекращена такая необычная торговля в необычных городах, которую ведут русские с ненемцами».¹⁵⁾ В начале XVI в., как показал И. Э. Клейненберг, русские купцы ввозили в Прибалтику изделия ремесленников русских городов (в особенности металлистов и кожевников) — железные сошники, косы, топоры, гвозди, сталь, жесть, хомуты, рукавицы, свечи, синюю крашенину, мыло.¹⁶⁾ Эта торговля приняла такие размеры, что оказалась предметом специального рассмотрения на одном из ливонских ландтагов.¹⁷⁾

В последней трети XV в. стала быстро расти псковская торговля. Во время запрета торговли с Новгородом ливонские города обратили внимание на то, что через Псков немецкие товары поступают в Новгород, и в начале 1472 г. приняли решение, чтобы «никто не вез никакой товар из Дерпта во Псков и через Псков в Новгород и чтобы штапельная торговля с псковичами не велась нигде, кроме как в Дерпте».¹⁸⁾

Договор Пскова и Новгорода с тартуским епископом, заключенный 13 января 1474 г. под давлением военных сил великого князя московского, прибывших в Псковскую землю осенью 1473 г., обеспечивал «чистый путь» псковичам в Тартуском епископстве, закреплял их право торговать любым товаром оптом к в розницу. Он подтвердил принятое еще в 1472 г. постановление о штапельной торговле в Тарту, где псковичи могли торговать с рижанами, таллинскими и нарвскими гостями. Особое внимание в договоре уделялось вопросам охраны прав псковичей в Ливонии и в самом Тарту, где находились две русские церкви — псковская и новгородская — и так называемый «Русский конец», где жили русские гости.¹⁹⁾

Договор 1474 г. послужил основой для развития псковской торговли в Ливонии. В 1478 г., например, псковские гости оказались в Риге и здесь были задержаны ливонским магистром: «гостя псковского местер приял, и много псковичи послов слаша, и отрядиша псковичи Олехна к местеру, и пословал местеру о гости псковском; и отпусти местер гостей псковских, а товар их [18] на Риге остался».²⁰⁾ В 1479 г. псковским гостям не повезло в Тарту. После похода псковичей в Ливонию псковские купцы (числом 45) были здесь брошены в тюрьму: «а в то время наш гость псковской в Юрьеве пол 50 муж и гостя псковского всадиша в погреб; услышавше псковичи, что гостя псковского всадиша в погреб, и послаше посла своего в Юрьев, а немец всадиша в погреб в охабни».²¹⁾

Развитию псковской торговли способствовали и реформы, осуществлявшиеся Иваном III во вновь присоединенном Новгороде. Вывод житьих людей и гостей в 1488—1489 гг.²²⁾ завершил социальные преобразования в Новгороде. Отныне новгородские гости утратили прежние экономические позиции в своем городе. В Новгороде впервые появились владимирские и московские гости.²³⁾

Одновременно с ликвидацией местного новгородского купечества Иван III произвел коренную ломку системы новгородско-ливонской торговли. Были уничтожены все основные привилегии Ганзы. Отныне ганзейские купцы обязаны были платить весчее, отменялось их право продавать соль в мешках, а не по весу.²⁴⁾

Независимого Пскова эти реформы пока не коснулись. Ливонские, равно как и литовские, купцы торговали во Пскове беспошлинно, здесь сохранялось право гостевой торговли. Псков становился притягательным центром для купцов других русских городов, которые уже находились под властью великого князя московского. Наряду с коренными псковичами, такими, как Семен Иголка, принадлежавший к знаменитому в XV—XVII вв. псковскому торговому дому Иголкиных, во внешней торговле Пскова участвовали и тверичи и ржевичи, также называвшие себя «псковскими купцами».²⁵⁾

Псковско-ливонская торговля продолжалась и после закрытия новгородского Немецкого двора. Тарту первым объявил о своем нежелании прекращать торговлю со Псковом, на чем настаивали другие ливонские города. В своем послании Таллину Тартуский городской совет сообщал, что между Псковским и Тартуским [19] епископствами заключен особый мир и Тарту не намерен нарушать его условия.²⁶⁾ Это решение вызвало переполох: Таллин дважды писал Любеку о том, что Тарту и Нарва продолжают торговлю с русскими, выражая опасение, что Нарве удастся сосредоточить в своих руках всю русскую торговлю.²⁷⁾ Летом 1495 г. вендские города упрекали ливонские за их торговлю с новгородцами, псковичами и москвичами.²⁸⁾ Действительно, к июню 1495 г. и Рига, и Таллин твердо решили продолжать торговлю с русскими на Неве и Нарове, а также во Пскове, ибо считали неразумным разрывать существовавший с ним союз.²⁹⁾ Таким образом, русско-ливонская торговля последнего пятилетия XV в. велась и на Неве, и на Нарове (вероятно, в Нарве и в построенном в 1492 г. Ивангороде), но главным образом во Пскове. В связи с этим уже не может удивлять количество псковских гостей, приезжавших в Тарту. В начале русско-ливонской войны в 1501 г. там было задержано 150 псковичей, имевших с собою 25 учанов с товарами, и 50 новгородцев³⁰⁾ (для сравнения можно указать, что в Новгороде в момент закрытия Немецкого двора находилось только 49 немцев, причем несколько человек из них не были купцами³¹⁾). Одна только поручная псковских купцов 1486 г. (или, что более вероятно, 1501 г.) называет семь псковских купцов.³²⁾

Несмотря на крайнюю скудость источников (в результате гибели и тартуского, и псковского городских архивов), можно утверждать, что в последнем десятилетии XV в. ведущая роль в русско-ливонской торговле перешла ко Пскову. К такому же выводу пришел и Г. А. Енш, специально исследовавший псковско-ливонские торговые отношения более позднего времени.³³⁾

Особенностью псковско-ливонской торговли является то, что псковичи не ограничивались поездками только в ливонские города. Для торговли с немцами псковичи использовали и литовские города, в частности Вильнюс, где существовал особый «Русский конец». В 70-80-х годах псковичи настойчиво требовали у великого [20] князя литовского и короля польского Казимира предоставления права свободной торговли с немцами: «ино бы... твои воеводы и наместники, — говорили псковские послы в 1480 г., — нашим купцом по твоим городом не бронили торговать с немцы и со всяким гостем по мирному докончанью и по крестному целованью».³⁴⁾ По-видимому, как показывает последующая история псковско-литовских и псковско-ливонских торговых отношений, псковичи успели в этом.

Русско-ливонская торговля не только способствовала процветанию старинного русского города Пскова, давно участвовавшего в этой торговле наряду с Новгородом, она была мощным и главным фактором также развития нового русского города, основанного в 1492 г., — Ивангорода. Каковы бы ни были причины и цели его постройки — чисто ли экономические, или стратегические и дипломатические, или совокупность тех и других,³⁵⁾ — Ивангород скоро стал опасным соперником Нарвы. Уже вскоре после его основания предприимчивые таллинские купцы отправлялись прямо в Ивангород, минуя Нарву или Тарту.³⁶⁾ То же самое делали и шведские и карельские купцы, закупавшие соль в Таллине и отправлявшие ее в Ивангород.³⁷⁾

XVI век в русско-ливонской торговле возвестил о себе полным как будто прекращением сношений. В результате русско-ливонской войны в Тарту были задержаны псковские купцы, а в Нарве — русские товары. Казалось бы, рвались последние нити, связывавшие Русь и Ливонию экономически. Действительно, русско-ливонская война 1501—1503 гг., как и русско-литовская война 1500—1503 гг., в немалой степени затруднила развитие торговли между Русью и Ливонией, но полностью прекратить ее она была не в силах. Новгородцы и псковичи, потерявшие возможность ездить непосредственно в ливонские города, использовали для торговли с немцами города Литвы, в частности Вильнюс.³⁸⁾ В годы войны резко выросла торговля Выборга, купцы которого специализировались на доставке русским товаров из Ливонии — [21] соли и металлов.³⁹⁾ Никакие запреты не могли прервать этой торговли. Противниками ливонских городов выступили в это время купцы Гданьска, которые охотно вступали в союз с карельскими купцами. Гданьский купец Герман Леппинг в 1502 г. снарядил в Риге два судна с солью и сельдью и с помощью своего слуги из Риги Генриха Вернеке отправил их в Выборг. В продаже соли и в покупке русских товаров им обоим помог таллинский бюргер Иоахим Берк. Было куплено 11 тыс. тройниц. Гданьчанину не повезло. Берк ограбил и его, и его слугу, который потратил на приобретение этих же тройниц 109 1/2 рижских марок своих собственных денег.⁴⁰⁾

Леппинг был не одинок. Таллин, жалуясь Любеку на незаконную торговлю обходными путями в Литве и через Швецию, торговлю, которую поддерживала и Рига, приводил пример некоего Ганса Эльсбета, который, нагрузив судно воском и пушниной, отправился в Гданьск через Ригу.⁴¹⁾ Таллинский бургомистр Иоганн Кулерт закупил в Выборге русскую ворвань.⁴²⁾ Если правильно утверждение Любека, содержащееся в его письме Таллинскому городскому совету от 31 октября 1502 г.,⁴³⁾ о том, что в последнее время торговля с русскими не велась, то ни Рига, ни Гданьск, ни даже Таллин не могли бы сказать этого о себе.

Как распределялись роли между русскими городами во время русско-ливонской войны, трудно сказать из-за недостатка материала. Вероятно, однако, что в эти годы Новгороду было легче поддерживать «контрабандную» торговлю с Ливонией. Псков был объектом частых походов ливонских войск, Новгород же находился в стороне от военных действий. Кроме того, новгородским купцам легче было торговать в устье Невы с выборгскими и ливонскими купцами.

Особенно интересен вопрос о торговле солью. Хотя, согласно распоряжению великого князя Ивана III, ввоз соли на Русь был запрещен еще в 1498 г. или даже несколько раньше (об этом становится известно из материалов дипломатической переписки с Польско-Литовским государством в связи с конфискацией соли у смоленского купца Максима в 1498 г.⁴⁴⁾), нужда в этом предмете [22] питания была настолько велика, что русские купцы охотно покупали соль у карельских торговых крестьян.

Запрет ввоза соли был, по-видимому, снят только в 1514 г. Поскольку он полностью противоречил интересам русского купечества, псковичи прилагали немало усилий для того, чтобы добиться его отмены.⁴⁵⁾ В этом они были полностью солидарны с ливонским купечеством, давно видевшим в соляной торговле один из главных источников своих прибылей.⁴⁶⁾ Забегая несколько вперед, можно сказать, что отмена запрета ввозить соль на Русь была уступкой великого князя Василия III не только ливонскому купечеству, но и своему собственному русскому купечеству. Помимо этого, разрешение снова ввозить соль на Русь в 1514 г. исходило из признания объективной необходимости: вплоть до конца XVI в. русская промышленность еще не в состоянии была обеспечить потребности широких масс населения в этом продукте питания.

Возвращаясь к годам, последовавшим за русско-ливонской войной 1501—1503 гг., следует отметить, что, несмотря на отсутствие формального разрешения торговли (в мирном договоре пункт о торговле вообще отсутствовал), торговля в эти годы продолжалась. Литовские купцы тотчас же после окончания войны получили право беспрепятственной торговли в Новгороде и Москве.⁴⁷⁾ Вероятно, с помощью литовских купцов отчасти осуществлялись связи этих городов с Ливонией. Псков же сам стал транзитным центром на пути из Литвы в Ливонию, причем ливонские города были очень заинтересованы в продолжении литовско-ливонской транзитной торговли через Псков. Тотчас после присоединения Пскова к Русскому государству в феврале 1510 г. по требованию Тарту в инструкцию любекским послам о переговорах с Русью был вставлен пункт о свободе проезда литовцев через Псков в Тарту.⁴⁸⁾

Таким образом, русско-ливонская торговля, даже во время ее формального запрета, способствовала установлению связей северо-западных русских городов с белорусскими городами, входившими в состав великого княжества Литовского, и подготавливала создание местного рынка в этом районе.⁴⁹⁾

Вскоре после русско-ливонской войны начались переговоры о восстановлении тартуско-псковской торговли.⁵⁰⁾ О восстановлении [23] торговли начал хлопотать и Таллин, однако его больше интересовала торговля в Нарве, зависевшая в некоторой степени от ивангородского наместника.⁵¹⁾ К городским советам Тарту и Таллина присоединился и сам магистр Плеттенберг, в середине июня 1505 г. обратившийся к новгородским наместникам Д. В. Щене и В. В. Шуйскому с просьбой о восстановлении торговли в Нарве и Тарту. Магистр недоумевал, почему после заключения перемирия не возобновляется торговля, и спрашивал, какой ущерб она может принести в мирное время. Он, вернее его послы, услышал в ответ, что такова воля великого князя.⁵²⁾

Однако эта «воля» шла в разрез с пожеланиями самого купечества, в высшей степени заинтересованного в возобновлении торговли с Ливонией. Псковские купцы, когда исчезли последние надежды на разрешение торговли великим князем, на свой собственный страх и риск начали переговоры с нарвекими бюргерами о возобновлении ее. Весной 1505 г. псковские купцы отправились в Нарву.⁵³⁾ Исход этих переговоров неизвестен, но независимо от него псковская торговля, возобновившаяся явочным порядком тотчас после окончания войны, продолжалась вплоть до присоединения Пскова к Русскому государству.

На берегах Наровы и на Чудском озере купцы из Псковской земли приобретали рыбу и другие товары у местного эстонского населения. Эстонцы торговали с русскими тайно, не уплатив той пошлины, которая полагалась с товаров, отправляемых в Нарву (вероятно, для продажи русским же), в частности по 2 шиллинга с каждых саней рыбы.⁵⁴⁾

Вопреки запрету великого князя вести торговлю солью псковские купцы в мае 1508 г. предлагали Нарве возобновить эту торговлю. В Нарву прибыл какой-то псковский купец и объявил, что все купечество Пскова поручило ему предложить нарвеким бюргерам продавать в Нарве соль по весу. Так же псковичи собирались покупать соль и в Тарту. Кроме того, посланец сообщил, что псковичи охотнее будут приезжать в Нарву, чем в Тарту.⁵⁵⁾ Это и [24] понятно: ведь в Нарве еще с 60-х годов XV в. были приняты русские меры веса.⁵⁶⁾ Нарва очень обрадовалась предложению псковского купца, надеясь, что вслед за псковичами в торговлю включатся и новгородцы. Однако Таллин, к которому нарвские бюргеры обратились за советом, порекомендовал отказаться от этого выгодного для Нарвы предложения, так как, писал Таллинский городской совет, неизвестно, все ли купечество Пскова разделяет такое мнение, а также ввиду скорого окончания срока перемирия.⁵⁷⁾

После неудачи этого посольства псковичи ходатайствовали перед великим князем Василием III о снятии запрета со ввоза соли на Русь.⁵⁸⁾ В этом их тоже постигла неудача. А в следующем, 1510 г. у псковичей вообще исчезла возможность проявлять собственную инициативу в русско-ливонских отношениях. Присоединение Пскова к Русскому государству и вывод из города большого количества купцов (в псковских летописях идет речь о 300 богатейших купеческих фамилиях) привели к дезорганизации псковско-ливонской торговли. Как и в Новгород, во Псков были присланы выходцы из Москвы и околомосковских городов,⁵⁹⁾ не имевшие навыков торговли с немецким купечеством и вполне зависимые от воли великого князя. По-видимому, на некоторое время псковская торговля снова отступила на второй план. Неизвестно даже, удалось ли тартусцам добиться сохранения права свободной торговли во Пскове на «немецком берегу» (der Dutzschen strant), на чем настаивали тартуские представители в инструкции ганзейским послам на переговорах с русскими в феврале 1510 г.⁶⁰⁾ Введение тамги тотчас после присоединения Пскова⁶¹⁾ могло только отпугнуть от Пскова ливонских купцов, привыкших к беспошлинной торговле в этом городе. Наконец, свирепствовавшая во Пскове в 1521 г. эпидемия не уступала, по-видимому, по своим результатам «выводам» купечества из Пскова, предпринятым великим князем Василием в 1510 г.: «а от гостей и от лучших людей без мала все не изомроша».⁶²⁾

Несмотря на некоторый подъем псковской торговли до 1510 г., после этого года она, по-видимому, несколько сократилась. Сами [25] псковичи после восстановления торговли в 1514 г. предпочитали возить свои товары в Нарву, а не в соседний с ними Тарту, чтобы миновать браковальню, устроенную специально для сала и конопли, поступавших из Пскова.⁶³⁾ Ездили московские «сведенцы» (Юрий Константинов, Микула Личнин, Гридя и Игнатей Костеневы) и в Ригу.⁶⁴⁾

Наряду с линией Псков—Тарту в 1503—1514 гг. русские товары поступали в Ливонию и через Выборг—Таллин. Таллинские купцы вели широкую торговлю русскими товарами. Один из бывших участников похода Плеттенберга на г. Остров тотчас по окончании войны заделался купцом и начал торговать с русскими в Выборге. Он продавал им сукна, мед, соль, старую медь, бумагу, железную проволоку, поташ и другие товары. Осенью 1503 г. он привез из Выборга шкурки горностая, белки, речной выдры, воск и все перепродал таллинским купцам, которые покупали все настолько охотно, что даже не взвешивали воск, лишив тем самым городскую казну дохода.⁶⁵⁾

У таллинских купцов в это время постоянно были большие количества русских товаров. В связи с задержкой датчанами кораблей из Таллина Таллинский городской совет в эти годы неоднократно писал датскому королю, отмечая, что товары куплены купцами в России или у русских.⁶⁶⁾ В одном из таких писем с просьбой вернуть задержанные в Зунде (Эресунне) товары значатся и русские товары — 7500 шкурок ласки на корабле И. Критмана, 2 бочки пушнины и сало на корабле И. фан дер Слюша. Таллинские бюргеры клялись, что «вышеописанные ласки, а также белка, а также сало куплены и выменены в Дерпте у русских, а не суть шведские товары».⁶⁷⁾

Из Таллина и в этот период отправлялись корабли с «драгоценным грузом» — пушниной и воском.⁶⁸⁾ В целом, однако, удельный вес традиционных русских товаров в XVI в. резко упал. В торговых операциях купеческого дома И. Сельхорста в 1506—1521 гг. на долю воска приходилось 17-23% стоимости товаров, направлявшихся из Таллина в Любек. В 1531—1534 гг. доля воска колебалась около 8%, доля же пушнины была и того [26] меньше. Их место стали занимать сало, ворвань, а главное — продукты сельского хозяйства — лен и пенька. Среди товаров, которые отправлял в 1531—1534 гг. И. Сельхорст из Таллина, лен и пенька стояли на первом месте (около 45% стоимости всех товаров).⁶⁹⁾

Изменение состава экспорта из Таллина, который отчасти соответствовал русскому экспорту, происходило в результате изменений в хозяйстве Ливонии и соседних с нею русских земель — бывших Псковской и Новгородской.

Промежуточным пунктом на пути из Выборга в Таллин была Нарва, которая стала центром торговли карельских купцов. Нарва жаловалась Таллину, что в Нарву прибывает масса товаров из Выборга, Новгорода, с Невы под названием выборгского товара, причем неизвестно, кому эти товары принадлежат. А сами выборгские купцы объявили, что магистр Плеттенберг милостиво позволил им заниматься торговлей, ввозить товары в Нарву и вывозить их.⁷⁰⁾

Наряду с карельскими купцами в Нарву приезжали и русские. Вскоре после окончания войны они явились туда за товарами, задержанными еще в 1501 г.⁷¹⁾ Хотя часть товаров была продана, русские получили полное возмещение за них. К июлю 1504 г. в Нарве не оставалось больше русских товаров.⁷²⁾ Торговля русских в Нарве в это время была категорически запрещена.⁷³⁾ Однако позднее они стали ездить в Нарву для торговли. Так, на корабле Хеннинга Тегеля, задержанном датчанами в 1507 г., находилось 8 ластов 1 бочка ворвани, купленной у русского в Нарве.⁷⁴⁾ Нарвский бюргер Фредерик Корф примерно в то же время купил у русского в Нарве 8 ластов и бочку сала и, вероятно, вместе с тем также 5 бочек льна и конопли.⁷⁵⁾

В это время нарвские купцы отказывались от всех прежних правил торговли с русскими. Они уже не ограничивались обменом или покупкой товаров за деньги, но охотно прибегали к кредитным операциям, в чем их и упрекал Таллинский городской совет.⁷⁶⁾ По-видимому, нарушались и правила взвешивания товаров, на что обратил внимание в своем послании Тарту в августе [27] 1507 г.⁷⁷⁾ Возможно, недовольство Тарту вызывалось и тем, что в Нарве еще с 60-х годов XV в. были приняты русские меры веса.⁷⁸⁾

Официально торговля в Нарве была разрешена только в 1512 г. Летом в Нарву явились русские и объявили, что ивангородский наместник разрешил торговлю в Нарве на старых условиях, причем послы сообщили, что самим русским удобнее торговать в Нарве, чем в Ивангороде.⁷⁹⁾ Однако нормальная торговля в Нарве продолжалась очень недолго. Вскоре — в начале следующего, 1513 г., после того как русским в Нарве были проданы недоброкачественная сельдь и нечистое серебро, великий князь через ивангородского наместника запретил русским купцам вести торговлю в Нарве. Все покупки должны были совершаться в Ивангороде.⁸⁰⁾

О том, какое значение придавал великий князь развитию ивангородской торговли даже в годы запрещения торговли с ливонскими городами, свидетельствуют его попытки расширить и укрепить город. «Русские намереваются перед своей крепостью (имеется в виду Ивангород. — А. X.), — сообщали в 1507 г. немцы из Нарвы, — построить высокую стену, здесь были мастера-строители Владимир Торкан [Таракан?] и Марк Грек... Они хотят заложить вокруг города стены с башнями так далеко и широко, чтобы могло разместиться 8 тысяч человек».⁸¹⁾ После восстановления торговли великий князь ревниво следил за тем, чтобы торговля в Ивангороде процветала. В конце 1514 г. ивангородский наместник запретил псковичам и новгородцам ездить в Нарву. Об этом же было объявлено в Пскове и Гдове (Woldowe). Тогда русские из этих городов решили везти свои товары не в Ивангород, на что рассчитывал великий князь, но в Тарту или Ригу.⁸²⁾ Летом 1515 г. был объявлен новый приказ ивангородского наместника: нарвские купцы должны были покупать русские товары только в Ивангороде.⁸³⁾ Если же псковичи и новгородцы не смогли бы сторговаться здесь, им следовало отправляться не в соседнюю Нарву, а прямо в Таллин.⁸⁴⁾ [28]

Даже после 1514 г. Новгороду и Пскову не удалось восстановить своих позиций в русско-ливонской торговле. Псковская торговля, как уже указывалось выше, была дезорганизована в результате выводов купечества из Пскова, предпринятых великим князем. Новгородцы же не могли оправиться от реформ 80-х годов XV в. Об этом свидетельствует состав новгородских участников ливонской торговли. Во втором десятилетии XVI в. неизвестны ни крупные гости, ни просто купцы, которые унаследовали бы это ремесло от своих родителей. Весьма немногочисленные документы таллинского архива, сообщающие о русской торговле второго и третьего десятилетий XVI в., очень редко упоминают новгородцев. Среди них выходцы из семьи священника, мелкие торговцы, ведущие довольно скромную торговлю. Только в 1530 г. в Таллине появляется первый новгородский гость.⁸⁵⁾ Однако и в 10-20-х годах XVI в. феодально-купеческая верхушка Новгорода продолжала симпатизировать ливонским купцам. После ареста ивангородским наместником немецких товаров, предназначавшихся для немецких купцов в Новгороде, последние нашли в Новгороде «добрых друзей», хотя и потерявших всякий вес в области русско-ливонских отношений и примирившихся с второстепенной ролью Новгорода сравнительно с Ивангородом. Так, во время этого инцидента немецких — тартуских и таллинских купцов с ивангородским наместником, требовавшим от них даров и подношений, «добрые друзья и высшие» («uppersten») Новгорода дали совет обращаться непосредственно к великому князю,⁸⁶⁾ а не к ивангородскому наместнику, еще в первом десятилетии XVI в. взявшему в свои руки управление всеми внешними сношениями русских городов с Ливонией.⁸⁷⁾

Второе десятилетие XVI в. — это, время расцвета ивангородской торговли, выступившей наследницей новгородской и псковской. Участниками ивангородской торговли были самые различные люди. Здесь и многочисленные священники,⁸⁸⁾ и купцы со средним достатком, охотно бравшие себе складников (Федор Иванович Шишенин со складником Васькой Белоусом, Борис Нотенский со складником Левкой Малским),⁸⁹⁾ и «гости» [29] Яков Семенович Чуткин, Микифор Кондратьев, Ефим Июдин, отправлявшие в Таллин своих «товарищей» и имевшие в одной партии товара на 200, 415, 230 гривен.⁹⁰⁾ По-видимому, в Ивангороде быстро формировалось крупное купечество, подобное тому, какое существовало в Новгороде и Пскове накануне их присоединения к Русскому государству.

Через Ивангород поступали все те же товары, которые ввозились на Русь и в конце XV в. Соль,⁹¹⁾ сельдь,⁹²⁾ сукна,⁹³⁾ металлы — вот чем наполнялись бусы, державшие путь из Таллина в Ивангород.

Особенно важен был импорт металлов. Металлы ввозились на Русь, по-видимому, и в годы запрещения торговли.⁹⁴⁾ Летом 1509 г. по распоряжению магистра Плеттенберга — вероятно, в ответ на великокняжеский запрет ввоза соли в Россию — была запрещена продажа русским котлов, меди, олова, свинца, проволоки.⁹⁵⁾ Запрет этот не был снят и после 1514 г. Однако русские ухитрялись постоянно ввозить металлы. На это жаловался нарвекий бургомистр Фр. Корф: русские-де набивают металлы в бочки и ввозят их на Русь, а также покупают шведские котлы.⁹⁶⁾ Ганс Витте видел в Новгороде, как взвешивали полтора ласта свинца.⁹⁷⁾ Металлы постоянно входили в состав товаров, которые ввозили ивангородцы: 8 берковцев свинца везли Б. Нотенский и Л. Малской, они же в 1519 г. купили в Таллине 3 берковца свинца, которые были у них отняты в Нарве; в 1530 г. 5 берковцев меди вез из «замория» — из Любека новгородский купец Иван Васильев, 11 берковцев свинца, присланных из [30] Любека в Таллин Ивану Долгому, он должен был получить в Таллине⁹⁸⁾ и т.д.

Затруднения испытывала Русь и в торговле благородными металлами. В 1508 г. Любек наложил запрет на ввоз на Русь серебра и не снимал его, несмотря на просьбы Гданьского городского совета,⁹⁹⁾ вплоть до 1514 г. На Русь, как и в Прибалтику, в начале XVI в. поступало нечистое серебро и монеты с крайне низким содержанием серебра.¹⁰⁰⁾ Однако ввоз благородных металлов имел настолько важное значение для России, что за качеством импортного серебра следил сам великий князь Василий III. Стоило русским купить в Нарве нечистое серебро,¹⁰¹⁾ как он запретил русским торговлю там.¹⁰²⁾ Эта временная мера не помогла: из Прибалтики по-прежнему поступало низкокачественное серебро.¹⁰³⁾

О других товарах, представлявших меньший интерес для развития русской экономики и ввозившихся в более скромном объеме, — винах, пиве, галантерейных товарах и т.д. — в данной связи можно специально не рассказывать. Следует только подчеркнуть, что и в начале XVI в. торговля с ливонскими городами являлась важным источником поступления на Русь самых разнообразных бытовых предметов и продуктов питания.

В целом с помощью ливонской торговли русские города получали сырье, необходимое для развития ряда ремесел, ткани и соль, изготовлявшиеся или добывавшиеся на Руси все еще в недостаточном количестве. Не случайно Псков и Новгород и в XVI в. остались на первом месте среди русских городов по уровню развития металлообрабатывающих ремесел.

Русско-ливонская торговля в конце XV — начале XVI в. приобретала общегосударственное значение и по мере присоединения независимых Новгорода и Пскова к Русскому государству подпадала под непосредственное руководство великого князя. Попытки Ивана III и Василия III регламентировать состав товаров [31] этой торговли, запретив ввоз соли на Русь, оказались неудачными, как потому, что они не учитывали уровня развития русской экономики, так и потому, что вызвали дружное противодействие и русских, и ливонских купцов, постоянно нарушавших этот запрет.

Внешнеполитическая ориентация Василия III на Данию и даже на Швецию¹⁰⁴⁾ в противовес Ливонии привела к официальному запрещению торговли с Ливонией в 1503—1514 гг., но остановить ее совсем была не в силах и великокняжеская власть, — настолько она была необходима и для Ливонии, и для России. Этот факт вынужден был признать Василий III в 1514 г.

Губительно отразилась на русско-ливонской торговле этого времени и внутренняя политика великих князей московских, переселявших купцов из Новгорода и Пскова во внутренние районы страны.

В связи с внешнеполитической и внешнеторговой политикой великих князей и их внутренней политикой в конце XV — начале XVI в. центр русско-ливонской торговли или ее центры перемещались из одного города в другой. В конце XV в. место Новгорода в русско-ливонской торговле занял Псков. Во время русско-ливонской войны в начале XVI в. в запретной торговле с ливонскими городами при посредстве выборгских купцов больше участвовал, по-видимому, Новгород. В 1503—1514 гг. наряду со Псковом в торговле на Неве с карельскими купцами участвовали и новгородцы. Наконец, после заключения договора 1514 г. быстро расцвела ивангородская торговля и несколько возродилась торговля в Новгороде, где был восстановлен Немецкий двор.

Таким образом, русско-ливонская торговля была мощным фактором экономического развития северо-западных русских городов. Она способствовала формированию купечества в этих городах.

¹⁾ Н. А. Казакова. Русь и Ливония 60-х — начала 90-х годов XV века. — В сб.: Международные связи России до XVII в. М., 1961, стр. 306-338; Н. А. Казакова. Из истории торговой политики Русского централизованного государства XV в. — Исторические записки, т. 47, 1952, стр. 269-289; Н. А. Казакова. Русско-ганзейский договор 1487 года. — Новгородский исторический сборник, вып. 10. Новгород, 1961, стр. 217-226, и др.; С. М. Каштанов. Две жалованные грамоты псковским монастырям 1510 г. — Записки Отдела рукописей ВГБИЛ, вып. 24. М., 1961, стр. 221-258; В. Н. Балязин. Политика Ивана III в юго-восточной Прибалтике. — Вестник МГУ, серия IX, история, 1964. № 6.

²⁾ W. Lenz. Die auswärtige Politik des livländischen Ordensmeisters Walter von Plettenberg bis 1510. Riga, 1928; R. Kentmann. Livland im russisch-litauischen Konflikt. — Beiträge zur Kunde Estlands (Tallinn), Bd. XIV, H. 3/4, 1929.

³⁾ G. Miсkwitz. Aus Revaler Handelsbüchern. Zur Technik des Ostseehandels in der ersten Hälfte des 16. Jahrhunderts. Helsingfors, 1938; A. Attman. Den ryska marknaden i 1500-talets baltiska politik. 1558—1595. Lund, 1944; V. Niitemaa. Der Binnenhandel in der Politik der livländischen Städte im Mittelalter. Helsinki. 1952. — Часть посвященных этому периоду работ осталась автору недоступной (Н. Роhjоlan-Pirhonen. Die Russlandpolitik Schweden-Finnlands in den Jahren 1506—1514 und ihr europäischer Hintergrund. — Historiallinen Arkisto (Turku), 58, 1962, lk. 74-137; B. Kohler. Das Revalgeschäft des Lübecker Laurens Isermann (1532—1535). Diss. Kiel, 1938).

⁴⁾ Первые шаги в этом направлении сделали Г. А. Енш, посвятивший отдельную статью рижско-псковской торговле XVI—XVII вв. (J. Jenšs. Rīgas pilsētas tirdzniecība ar Pliskavu XVI un XVII gs. — Izglītības Ministrijas Mēnešraksts, 1937, Nr. 1-2), и Н. А. Казакова, обратившая внимание на роль Выборга в русско-ливонской торговле начала XVI в. (Н. А. Казакова. Малоизвестные источники о русско-прибалтийской торговле конца XV — начала XVI в. — Вспомогательные исторические дисциплины, т. I. Л., 1968, стр. 269-276).

⁵⁾ В. В. Дорошенко. Ганза и Ливония. Проблемы торговли XIII—XVI вв. — Известия АН Латв. ССР, 1965, № 10, стр. 145.

⁶⁾ Приношу благодарность Н. А. Казаковой и И. Э. Клейненбергу за критические замечания во время обсуждения настоящей статьи в октябре 1966 г. и Н. А. Казаковой — за добрые советы во время ее переработки.

⁷⁾ A. Attman. Den ryska marknaden i 1500-talets baltiska politik, s. 47.

⁸⁾ B. В. Дорошенко. Ганза и Ливония. Проблемы торговли XIII—XVI вв., стр. 146.

⁹⁾ Там же.

¹⁰⁾ Tönnies Fenne's Low German Manual of Spoken Russian (Pskov, 1607), vol. I. Copenhagen, 1961, p. 117.

¹¹⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VII, Nr. 157, § 19-20, S. 355, 24. I. 1519.

¹²⁾ М. П. Лесников. Ганзейская торговля пушниной в начале XV в. — Ученые записки Московского городского пед. ин-та им. В. П. Потемкина, т. VIII. Кафедра истории средних веков, вып. 1, 1948, стр. 61-93.

¹³⁾ Fr. Bruns. Die lübeckichen Phundzollbücher von 1492—1496. — Hansische Geschichtsblätter, Jg. 1908. Leipzig, 1908, S. 403.

¹⁴⁾ Впрочем, и сам Таллин нуждался в серебре для чеканки монеты (А. Н. Молвыгин. Денежное обращение и монетное дело на территории Эстонской ССР в XIII — первой половине XVI в. Автореферат канд. дисс. Таллин — Ленинград, 1967, стр. 15-16).

¹⁵⁾ Hanserezesse, 2. Abt., Bd. VII, Nr. 364, S. 587, 28. VI. 1476.

¹⁶⁾ I. Kleinenberg. Tallinna vene kaubahoovi ajaloost XV—XVI sajandil. (Из истории русского торгового двора в Таллине XV—XVI вв.) — Известия АН Эст. ССР, т. XI, серия общ. наук, 1962, № 3, стр. 251-252.

¹⁷⁾ Akten und Rezesse der livländischen Ständetage, Bd. III, Nr. 253, S. 657, 12. III. 1528.

¹⁸⁾ Hanserezesse, 2. Abt., Bd. VI, Nr. 493, § 7, S. 462, 18. I. 1472.

¹⁹⁾ H. А. Казакова. Русь и Ливония 60-х — начала 90-х годов XV века, стр. 317-319.

²⁰⁾ Псковские летописи, вып. 1. М.-Л., 1941, стр. 76.

²¹⁾ Там же, стр. 79.

²²⁾ В. Н. Бернадский. Новгород и Новгородская земля в XV в. Л., 1961, стр. 321-322, 337.

²³⁾ Liv-, Est- und Kurländisches Urkundenbuch (LUB), 2. Abt., Bd. I, Nr. 95, S. 73, 20. XII. 1494.

²⁴⁾ H. А. Казакова. Из истории торговой политики Русского централизованного государства XV в., стр. 293.

²⁵⁾ ЦГИА Латв. ССР, ф. А-2, оп. 4, ящ. 19, № 268. — Подробнее см. А. Л. Xорошкевич. Из новых находок русских грамот XV — первой половины XVI в. в Рижском городском архиве. — Археографический ежегодник за 1968 год. М. (в печати).

²⁶⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. III, Nr. 468, S. 371, 22. I. 1495.

²⁷⁾ Там же, Nr. 470, S. 372, после 22. I. 1495; Nr. 498, S. 387, 19. V. 1495. — Таллин еще зимой 1495 г. предполагал, что новгородцы будут продолжать торговлю с помощью псковичей и нарвцев (там же, Nr. 460, S. 368).

²⁸⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. III, Nr. 500, S. 388, 23. VI. 1495.

²⁹⁾ Там же, Nr. 511, S. 394, 21. VI. 1495.

³⁰⁾ Иоасафовская летопись. М., 1957, стр. 142; Псковские летописи, вып. 1, стр. 89.

³¹⁾ LUB, 2. Abt., Bd. I, Nr. 80, S. 61, 1514; Hanserezesse, 3. Abt., Bd. III, Nr. 502 B, S. 390.

³²⁾ ЦГИА Латв. ССР, ф. А-2, оп. 4, ящ. 19, № 268.

³³⁾ J. Jenšs. Rīgas pilsētas tirdzniecība ar Pliskavu XVI un XVII gs.

³⁴⁾ Акты, относящиеся к истории Западной России, т. I. СПб., 1846, № 74, стр. 94.

³⁵⁾ Исследователи подчеркивают роль различных факторов (Н. А. Казакова. Русь и Ливония 60-х — начала 90-х годов XV века, стр. 335; Н. А. Казакова. Из истории торговой политики Русского централизованного государства XV в., стр. 285; К. В. Базилевич. Внешняя политика Русского централизованного государства (вторая половина XV века). М., 1952, стр. 383-384).

³⁶⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. IV, Nr. 312, § 21, S. 422-423, 13. VI. 1501.

³⁷⁾ Там же, § 22, S. 423.

³⁸⁾ Собрание древних грамот и актов городов: Вильно, Ковно, Троки, православных монастырей, церквей и по разным предметам. Вильно, 1843, № 13, стр. 17, 10. III. 1503.

³⁹⁾ LUB, 2. Abt., Bd. II, Nr. 182, S. 120, 14. X. 1501; Nr. 296, S. 203, 22. V. 1502. — Подробнее о выборгской торговле см. Н. А. Казакова. Малоизвестные источники ..., стр. 270-276.

⁴⁰⁾ Е. v. Nоttbесk. Fragment einer Revaler Chronik. — Beitrage zur Kunde Ehst-, Liv- und Kurlands, Bd. IV. Reval, 1894, S. 465.

⁴¹⁾ LUB, 2. Abt., Bd. II, Nr. 529, S. 421, 23. VIII. 1503.

⁴²⁾ Там же, Nr. 477, S. 383, 4. IV. 1502; см. также Н. А. Казакова. Малоизвестные источники... стр. 272-273.

⁴³⁾ LUB, 2. Abt., Bd. II, Nr. 402, S. 290.

⁴⁴⁾ Сборник Русского исторического общества, т. 35. СПб., 1884, стр. 261.

⁴⁵⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. V, Nr. 466, § 32, S. 559, 22. VII. 1509.

⁴⁶⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 376, S. 275, 19. V. 1508.

⁴⁷⁾ Там же, Bd. II, Nr. 722, S. 563, 8. II. 1505.

⁴⁸⁾ Там же, Bd. III, Nr. 770, S. 555, начало февраля 1510 г.

⁴⁹⁾ Об этом же свидетельствуют данные о торговле северо-западных русских городов с белорусскими, содержащиеся в дипломатической переписке Руси с Польско-Литовским государством.

⁵⁰⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. V, Nr. 15, S. 70, 13. VII. 1503.

⁵¹⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. V, Nr. 49, S. 132, 4. III. 1505.

⁵²⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III. Nr. 934, S. 694-695, середина июня 1505 г.

⁵³⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. V, Nr. 50, S. 133, 12. III. 1505. — Точно так же желали восстановления торговли и в Новгороде. Судя по словам любекского бюргера Бернта Лютке, получившего сведения из Новгорода и Финляндии, русские жаждали возобновления торговли, причем в ней были заинтересованы и «господа», и купечество (de herschop in Ruslant mytsampt deme kopmanne), однако они хотели возобновить торговлю не с ливонскими купцами, а с «заморскими» (LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 159, S. 109, 17. II. 1507).

⁵⁴⁾ LUB, 2. Abt., Bd. II, Nr. 625, S. 490-491, 4. III. 1504.

⁵⁵⁾ Там же, Bd. III, Nr. 376, S. 275, 19. V. 1508.

⁵⁶⁾ См. ниже сноску 78 на стр. 27.

⁵⁷⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 377. S. 276, 24. V. 1508.

⁵⁸⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. V, Nr. 466, § 32, S. 559, 22. VII. 1509.

⁵⁹⁾ Как показывает поручная 1517 г., место коренных псковских купцов наняли «московские сведенцы» (см. ЦГИА Латв. ССР, ф. А-2, оп. 4, ящ. 19, № 88).

⁶⁰⁾ LUВ, 2. Abt., Bd. III, Nr. 770, S. 555; также Hanserezesse, 3. Abt., Bd. V, Nr. 542. S. 660, начало февраля 1510 г.

⁶¹⁾ Псковские летописи, вып. 2. М., 1956, стр. 253.

⁶²⁾ Там же, вып. I. стр. 102.

⁶³⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VII, Nr. 157, § 19, S. 355, 24. I. 1519.

⁶⁴⁾ ЦГИА Латв. ССР, ф. А-2, oп. 4, ящ. 19, № 92, 94а.

⁶⁵⁾ E. von Nottbeck. Fragment einer Revaler Chronik, S. 462.

⁶⁶⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 387, S. 282, около 10. IV. 1508.

⁶⁷⁾ Там же. Nr. 430, S. 311-312, 20. VIII. 1508.

⁶⁸⁾ Там же, Nr. 880, S. 641, 30. IX. 1510. — Русская пушнина (81 шкурка «добрых» куниц и 520 «добрых тройниц», а также 400 шкурок горностая) была и среди товаров гданьских купцов, ограбленных датскими пиратами недалеко от Таллина в июле 1506 г. (LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 156, S. 107-108. 7. II. 1507).

⁶⁹⁾ В. В. Дорошенко. Ганза и Ливония. Проблемы торговли XIII—XVI вв., стр. 146.

⁷⁰⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 579, S. 416, 18. III. 1509.

⁷¹⁾ Там же, Bd. II, Nr. 599, S. 476, 1. I. 1504; Nr. 613. S. 483, 3. II. 1504.

⁷²⁾ Там же. Nr. 796, S. 619. 27. VII, 1505.

⁷³⁾ Там же, Nr. 613. S. 483, 3. II. 1504.

⁷⁴⁾ Там же, Bd. III, Nr. 218, S. 153-154, 17. VII. 1507.

⁷⁵⁾ Там же, Nr. 218-219, S. 153-154, 17. VII. 1507.

⁷⁶⁾ Tам же, Nr. 301, S. 222-223, 1508.

⁷⁷⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 239, S. 152, 2. VIII. 1507.

⁷⁸⁾ Там же, Bd. I, Nr. 804, S. 602-605, 3. V. 1499; И. Э. Клейненберг. Унификация вощаного веса в новгородско-ливонской торговле XV в. (из истории внешнеторговой политики Иванского ста). — Археографический ежегодник за 1965 г. М., 1966, стр. 82-93.

⁷⁹⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VI, Nr. 422, S. 397, 9. VII. 1512.

⁸⁰⁾ Там же, Nr. 521, S. 481, 3. IV. 1513.

⁸¹⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 169, S. 117, 19. III. 1507.

⁸²⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VI, Nr. 593, S. 553, 31. XII. 1514.

⁸³⁾ Там же, Nr. 604, S. 565, 6. V. 1515.

⁸⁴⁾ Там же, Nr. 607, S. 566-567, 25. VII. 1515.

⁸⁵⁾ Русские акты Ревельского городского архива. — Русская историческая библиотека (РИБ), т. XV. СПб., 1894, № 15, стб. 25-27 (священник новгородской церкви св. Климента с Иворовой улицы должен был по духовным своего сына и зятя получить в Таллине 5 ластов соли и бочку «горячего вина»): № 27, стб. 47-48 (первый гость — Иван Васильев — в Таллине).

⁸⁶⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VI, Nr. 601, S. 564, 15. III. 1515.

⁸⁷⁾ Tам же, Bd. V, Nr. 520, S. 610, 1509.

⁸⁸⁾ РИБ, т. XV, № 17, стб. 35-38, 1525 г. (поп Онтоней и поп Осиф). Поп Осиф отправил из Таллина судно с 3 ластами соли, несколькими ластами ржи и 150 гривнами «пенязен неметцких» (стб. 30).

⁸⁹⁾ РИБ, т. XV, № 28, стб. 49-50, 1514-1519 гг.; № 16, стб. 27-29, 1525 г.

⁹⁰⁾ РИБ, т. XV, № 18, стб. 33-34.

⁹¹⁾ Соль была почти в каждой партии товаров из Таллина: 4 ласта и 2 меха у Ф. И. Шишенина (РИБ, т. XV, № 28, стб. 49-50), 5 ластов — у родственника попа Михаила (там же, № 15, стб. 25-27), 4 ласта без 1 меха — у ивангородского гостя Ивана Шуйги Игнатьева (там же, № 20, стб. 35-38) и т.д.

⁹²⁾ Сельдь ввозилась иногда крупными партиями; 2 1/2 ласта ее было, например, у Ф. И. Шишенина (РИБ, т. XV, № 28, стб. 49-50). Ввозилась сельдь из Сконе и Ольборга, причем вопрос об ее упаковке, о полноте бочек и качестве самой сельди русские в 10-20-х годах XVI в. поднимали довольно часто (Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VII, Nr. 157, § 44, S. 357, 24. I. 1519; Nr. 371, § 7, S. 669, 2. II — 1. III. 1521).

⁹³⁾ Это были по преимуществу сукна среднего качества — поперингские, дешевые английские, вендские и, видимо, ростокские (rostscher) (Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VII, Nr. 371, § 7, S. 669, 2. II — 1. III. 1521; также Nr. 157, § 41, S. 357, 24. I. 1519).

⁹⁴⁾ Некий Эверт Ротертс, везший с собой связку (schoff) латунных котлов и задержанный в Валмиере, отказался принести присягу в том, что они не предназначаются русским (LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 101, S. 66, 2. X. 1506).

⁹⁵⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 657, S. 477, 25. VI. 1509.

⁹⁶⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VII, Nr. 157, § 38, S. 357, 24. I. 1519.

⁹⁷⁾ Там же.

⁹⁸⁾ РИБ, т. XV, № 28, стб. 49-50; № 12, стб. 21-24; № 27, стб. 47-48, 25. III. 1530.

⁹⁹⁾ LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 337, S. 245, 10. III. 1508.

¹⁰⁰⁾ A. H. Молвыгин. Денежное обращение и монетное дело на территории Эстонской ССР в XIII — первой половине XVI в., стр. 15-16.

¹⁰¹⁾ Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VI, Nr. 522, § 11, S. 483, 7, VIII. 1513.

¹⁰²⁾ Там же, Nr. 521, S. 481-482, 3. IV. 1513.

¹⁰³⁾ Там же, Nr. 593, S. 553-554, 2. VII. 1514. — Любекские купцы жаловались на то, что каждую третью марку серебра им приходится отдавать в Риге на перечеканку, а без серебра они не могут торговать с русскими, в связи с чем купцы терпят большие убытки (там же, Bd. VII, Nr. 113, § 47, S. 211, 9. VI — 14. VII. 1518). Немцы из Новгорода писали в Таллин о том, что они терпят убытки из-за плохого серебра (там же, Bd. VII, Nr. 372, S. 672, 14. III. 1521).

¹⁰⁴⁾ В 1508 г. распространились слухи о том, что великий князь московский готов предоставить Немецкий двор в Новгороде шведам и вообще рад им покровительствовать (LUB, 2. Abt., Bd. III, Nr. 307, S. 227-228, 11. I. 1508). После заключения договора с Данией в Ивангороде был сооружен датский двор (Hanserezesse, 3. Abt., Bd. VII, Nr. 39, § 244, S. 54, 14. VI. — 5. VII. 1517).