Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Россия

{9}

Мятлевъ Н.
Прозвища Великаго Князя Ивана III-го.

Летописи историко-родословного общества. Вып. 4. 1905.
{9} – начало страницы.
Разрядка заменена курсивом.
OCR OlIva.

Подъ такимъ заглавіемъ въ 1897 году появилась брошюра Н.П. Лихачева, содержаніе которой цослужило предметомъ сообщенія, сдѣланнаго почтеннымъ авторомъ Обществу Любителей Древней Письменности въ засѣданіи 23 ноября 1896 года.

Въ означенной статьѣ авторъ, перечисливъ встрѣченныя имъ въ источникахъ прозвища Ивана III-го („Горбатый", „Грозный", „Великий" и ,,ІІравосудъ"), относитъ также къ этому государю слѣдующее выраженіе граматы Шейдяка князя отъ 1530 года къ малолѣтнему великому князю — будущему царю Московскому Ивану Васильевичу: „Дѣдъ твой Калита Иванъ двунадцати чиновъ никомъ ис Калиты деньги горьстью емлючи посылалъ..." (Ногайск. стат. списки кн. 2 стр. 102-105. Прод. Др. Росс. Вивл. ч. VII стр. 290).

Такимъ образомъ, по мнѣнію Н.П. Лихачева, великому князю Ивану III-ему, кромѣ помянутыхъ четырехъ прозвищъ, современниками придавалось еще и пятое — „Калита", до нынѣ придаваемое въ наукѣ лишь великому князю Ивану Даниловичу пра-прапрадѣду Ивана ІІІ-го.

Однако съ такимъ мнѣніемъ едва ли можно согласиться. Употребленное въ Шейдяковой граматѣ по отношенію къ Ивану ІV Васильевичу выраженіе „дѣдъ твой" едва ли слѣдуетъ понимать въ узкомь буквальномъ смыслѣ, какъ точно и опредѣленно обозначающее именно родителя отца его Василія Ивановича — великаго князя Ивана ІІІ -го. Не правильнѣе ли будетъ признать, что въ грамотѣ Шейдяка слово „дѣдъ" употреблено въ болѣе широкомъ смыслѣ, какъ обозначающее вообще восходящаго родственника (безъ ограниченія степени родства) — одного изъ предковъ Ивана ІV-го, какимъ и является великій князь Московскiй Иванъ Даниловичъ, за которымъ съ XVI вѣка, какъ замѣчаетъ и Н.П. Лихачевъ, прочно установилось прозвище „Калиты" и татарская политика коего болѣе соотвѣтствуетъ характеристикѣ Шейдяковой граматы, чѣмъ таже политика Ивана III-го, впервыс проявившаго полную самостоятельность въ своихъ отношеніяхъ съ ордою.

Такое толкованіе, какъ намъ кажется, тѣмъ болѣе допустимо, что слово „дѣдъ" съ объемлющимъ всѣхъ родственниковъ по восходящей линіи значеніемъ мы нерѣдко встрѣчаемъ въ мѣстническихъ дѣлахъ ХVІ—ХVІІ вѣковъ, то есть именно въ той области, гдѣ съ особенною тщательностью соблюдалось точное обозначеніе {10} родственныхъ отношеній того лица, на которое мѣстничавшіе дѣлали ссылку. Чтобы далеко не ходить за примѣромъ, обратимся къ „Мѣстническимъ дѣламъ", изданнымъ авторомъ замѣтки о прозвищахъ Ивана III-го (Спб. 1894), гдѣ на стр. 16-51, напечатано любопытное дѣло Романа Олферьева съ княземъ Григоріемъ Засѣкинымъ, относящееся къ 1589 году. Въ этомъ дѣлѣ Олферьевъ въ подтвержденіе своихъ мѣстническихъ претензій между прочимъ ссылается на то, какъ „тегался" Василій Зюзинъ съ Михаиломъ Безнинымъ „о местехъ дедомъ своимъ Офонасьемъ Шетневымъ"¹⁾, который по родословнымъ (Врем. X матер. стр. 117) былъ роднымъ братомъ прадѣда Василія Зюзина — Андрея Зюзи Шетнева. Если въ мѣстническомъ дѣлѣ, гдѣ всякая неточность въ счетѣ колѣнъ могла грозить „потеркою" роду мѣстничавшаго, допускалось столь широкое толкованіе слова „дѣдъ" наряду съ детальною разработкою иныхъ родственныхъ связей, то не должно удивлять насъ примѣненіе слово „дѣдъ" въ такомъ широкомъ значеніи въ граматѣ татарскаго князя.

Но какь бы то ни было приведенными выше четырьмя несомнѣнными прозвищами Ивана III-го („Горбатsй", „Грозный", „Великій", „Правосудъ") не исчерпываются всѣ эпитеты, придаваемые ему въ источникахъ. Пишущему эти строки случилось пріобрѣсти на базарѣ въ Кіевѣ рукопись на 208 листахъ ін 4-°, писанную южно-русскою скорописью ХVIII вѣка съ кіноварными заставками и озаглавленную: „Историія Россійскаго народа лицъ и дѣлъ знаменитшихъ и обстоятельства прочіихъ къ нимъ прислушающихъ вещей, написанная ІІреподобнымъ Отцемъ нашимъ Несторомъ Лѣтописцемъ Свято Печерскимъ въ лѣто 1073 а переписан въ Киевѣ 1750 году". Эта „Историія" представляетъ собою списокъ такь называемой Густынской лѣтописи, отличающійся оть печатнаго текста послѣдней (Полн. Собр. Русск. Лѣтоп. т. II) нѣкоторыми варіантами, къ которымъ относится и наименованіе Ивана III „тираномъ", не встрѣчающееся въ печатномь текстѣ.

Приведемъ интересующія насъ мѣста рукописи. Въ ней говорится подъ 1467 (?) годомъ: „престависіа Василій Василіевичъ вел. кніазь Московскій и сѣде по немъ на кніазствѣ Іоаннъ Тиранъ снъ его", подъ 1469 годомъ: „Иванъ Василіевичъ Тиранъ посла свою великую рать и водою и землею на Обреима царіа"; подъ 1479 годомъ: „Іванъ Василіевичъ Московскій Тиранъ взіать подливою Новгородъ Великій", и, наконецъ, при описаніи унизительныхъ {11} обрядовъ при встрѣчѣ Ордынскихъ пословъ указывается, что избавилъ Москву оть этого униженія „великій и храбрій во кніазехъ великій Іванъ Васильевичъ глаголемій Тиранъ з намови жени своеія Анни Грекини".

Не беремся опредѣлить происхожденіе этого прозвища. Трудно сказать, дѣйствительно ли оно придавалось Ивану III-ему его южно-русскими современниками или дано ему позднѣйшими книжниками и переписчиками; но есть ли прозвище „тиранъ" переводъ титула „Господарь" принятаго Иваномъ III или оно характеризуетъ нравъ и управленіе Ивана III-го, о которомъ извѣстный уже въ XVI вѣкѣ южной Руси Герберштейнъ говоритъ, что не было къ нему доступа для бѣдныхъ, обиженныхъ и притѣсненныхъ сильными и что взглядомъ своимъ онъ наводилъ страхъ на женщинъ и на своихъ сотрапезниковъ (пер. Анонимова стр. 21-22) и наконецъ не слѣдуеть ли въ наименованіи Ивана III-го "Тираномъ" видѣть ошибку невѣжественнаго переписчика, перенесшаго на Ивана III-го прозваніе, даваемое польскими историками внуку его Ивану Васильевичу Грозному? Во всякомъ случаѣ разъ въ литературѣ возбужденъ вопросъ о прозвищахъ Ивана III-го, то дополненіе списка уже извѣстныхъ прозвищъ новымъ не можетъ считаться излишнимъ.

¹⁾ Дѣло, на которое ссылается Олферьевъ, издано въ „Русскомъ Историч. Сборникѣ" Ивановыхъ.