выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Восточная Европа в древности и средневековье. Язычество, христианство, церковь.
Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто.
Москва, 20-22 февраля 1995 г. Тезисы докладов. Москва, 1995.
[41] – конец страницы. OCR OlIva.
Одним из крупных археологических открытий последних лет явилась находка 17 мая 1988 г. в Московским Кремле, а именно на северо-западном участке его территории, где прослеживаются напластования конца XII — XIII в., большого клада, состоящего главным образом из серебряных ювелирных изделий.1) Предварительная обработка кладового комплекса позволила датировать содержащиеся в нем вещи в хронологических рамках от рубежа X—XI вв. до 1240 г., а его сокрытие связывать с приходом к Москве монгольских войск в начале 1238 г.
Интересной особенностью этого клада с очень широким набором женских украшений является наличие в нем помимо древнерусских вещей также предметов восточного и скандинавского происхождения. Так, здесь присутствует золотой перстень с арабской благопожелательной надписью. Подвески из серебра (10 шт.), для ожерелья, с орнаментом из скани и зерни находят себе ближайшие аналогии конца X — XI в. в кладах на острове Готланд. Скандинавскими мастерами изготовлены также плетеный браслет с золочеными головками драконов на разомкнутых его концах и фрагментированная полая шейная гривна. Такую разнородность рассматриваемого комплекса, наверное, легче всего объяснить многоэтапностью его сложения. [41] По предположению Т. Л. Пановой и Т.Л. Авдусиной, данный комплекс входил в состав казны убитого монголами в 1238 г. молодого московского квязя Владимира Юрьевича. Последний родился никак не раньше 1215 г., а скорее всего несколькими годами позже. Он был посажен в Москве своим отцом Юрием Всеволодовичем Суздальским, оставаясь по молодости лет под опекой воеводы Филиппа, видимо неспроста получившего характерное прозвище «Нянька». О его семейном положении в краткий период пребывания на удельном столе никаких сведений не имеется. Приходится даже сомневаться в том, что он успел жениться. Но при отсутствии княгини наличие в сокровищнице князя такого количества и ассортимента женских украшений выглядело бы довольно странным. Еше удивительнее для предполагаемой княжеской казны присутствие в ней всего трех денежных единиц того времени — платежных слитков, т. наз. "гривен серебра", — на 300 предметов в кладе в целом.
Сами эти "гривны серебра" представляют три различных типа платежных слитков: «киевский» (шестиугольной формы),"черниговский" (ромбический с приплюснутыми концами) и "новгородский" (в виде палочки-бруска). На каждом из них выгравированы знаки, первоначально описанные как обычные кирилловские буквенные граффити2) и не привлекшие особого внимания исследователей. На "черниговской" гривне несколько пересекающихся черточек образуют некую графическую композицию, напоминающую слегка стилизованную и в то же время не полностью выписанную в правой части литеру W. Не исключено, однако, что здесь налицо не плод неаккуратности писавшего, а всего лишь имитация графем. Зато на двух других гривнах, "киевской" и "новгородской", линии выведены предельно четко твердой рукой. В обоях случаях начертаны, по нашему мнению, идентичные пары знаков, в которых опознаются скандинавские руны "kaun" и "íss".3) Их присутствие в качестве специально выгравированных меток-граффити уже неоднократно отмечено на некоторых предметах — оружии, серебряных куфических монетах и платежных слитках-гривнах — из кладов, зарытых скандинавами на территории Северной и Восточной Европы.4) Им отводилась роль магических стражей, оберегающих от посторонних глаз и рук запрятываемые в землю сокровища.
Обнаружение скандинавских рун на "гривнах серебра" из Московского клада 1988 г. позволяет думать, что его зарыл где-то между концом XII в. и 1238 г. некий варяг. В данной связи следует вспомнить о состоянии русско-скандинавских связей в указанный период. Ведь к тому времени скандинавы уже не были частыми посетителями внутренних областей Руси. Более того, приезд в первых десятилетиях XII в. в Суздальскую землю, уделом которой являлась тогда Москва, обладавшего значительными богатствами, a следовательно и достаточно высоким социальным статусом, скандинава выглядел бы событием [42]весьма неординарным. И именно о таком факте сообщается в "Саге о Хаконе, сыне Хакона" Стурлы Тордарсона5).
Из названного источника следует, что где-то в конце 10-х гг. XIII в. в русские владения по Северной Двине прибыли по морю для ведении торговых дел три состоятельных норвежца. Завершив здесь торговые операции к осени, двое из них на своем корабле возвратились домой в Норвегию. А третий, по имени Эгмунд из Спангхейма, отправился со слугами и товаром в Суздальскую землю. Тем временем у членов команды оставшегося ожидать его второго норвежского корабля возник конфликт с властями подчиненного Суздалю Подвинья, переросший затем в вооруженное столкновение с местными жителями. В результате все моряки-норвежцы были перебиты. Узнав об этом, Эгмунд изменил свой маршрут и поспешил сначала в Новгород, а оттуда, очевидно по Днепровскому пути и через Причерноморье, в Иерусалим, куда он в конце концов благополучно прибыл.
Эгмунду, застигнутому тревожной вестью о событиях, произошедших на Двине, в одной из пунктов Суздальской земли (например, в той же Москве), вероятно угрожала конфискация имущества и даже гибель, как компаньону тех, кто оказался врагами двинцам и суздальцам. Поэтому ему и пришлось срочно превратиться из предприимчивого купца в движимого одним лишь благочестием паломника. В такой острой ситуации вполне уместным выглядело бы сокрытие Эгмундом ради собственного спасения компрометирующего его драгоценного груза, причем, естественно, с соблюдением соответствующего скандинавского ритуала. Рискнем предположить, что это случилось как раз в Москве.
В любом случае важен факт: в кладовом комплексе из Московского Кремля присутствуют следы дохристианских верований и обрядов древних скандинавов. И если, например, для X в. явное бытование североевропейских мифологических сюжетов и ритуальных атрибутов было в древнерусской дружинной среде, воспринявшей в себя весьма значительный варяжский элемент, делом, можно сказать, вполне обыденным6), то проявление реминисценций именно скандинавского язычества на территории одного из уделов Суздальской земли в первых десятилетиях XIII в. выглядит явлением из ряда вон выходящим, обусловленным случайным стечением обстоятельств.
1) Авдусина Т.Д., Панова Т.Д. Клад в Московском Кремле // Вопросы истории, 1988. № 9. С. 180-181; они же. О находке клада на территории Московского Кремля // Советская археология. 1989. № 4. С. 272-274. Мы признательны заведующей Отделом археологии Государственного историко-культурного музея-заповедника "Московский Кремль" Т.Д. Пановой за возможность [43] детально ознакомиться с составом клада и опубликовать выявленные при этом новые данные.
2) Колызин A.M. Серебряные слитки из клада Московского Кремля 1988 г. // Всероссийская нумизматическая конференция. 6-8 апреля 1994 г. Тезисы докладов, СПб., 1994. С. 11.
3) Молчанов А.А., Панова Т.Д. Московское сокровище варяжского гостя // Мегаполис—Континент. 1994. № 51. С. 13.
4) Nordén A. Magiska runinskrifter // Arkiv för nordisk filologi. B. 53. Lond., 1937. S. 181; Корзухина Г.Ф. Русские клады IX—ХIII вв. M. Л., 1951. Табл. LVII, 4; Сотникова М.П. Эпиграфика серебряных платежных слитков Великого Новгорода XII-XV вв. // Труды Гос. Эрмитажа. Т. IV. Л., 1961. С. 78; Добровольский И.Г., Дубов И. В., Кузьменко Ю.К. Рунические граффити на восточных монетах // Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. M. 1977. С. 150-152; они же. Классификация и интерпретация граффити на восточных монетах // Труды Гос. Эрмитажа. Т. XXI. Л., 1981. С. 55, 59, 60; Нахапетян В.Е., Фомин А.В. Новые находки куфических монет VIII—Х вв. с граффити // Вторая Всесоюзная нумизматическая конференция. Тез. докл. и сообщ. М., 1987. С. 53-56. Рис. 1-2; они же. Граффити на куфических монетах, обращавшихся в Европе в IX—X вв. // Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. 1991 г. М., 1994. С. 150. Рис. 1.
5) Рыдзевская Е. А. Сведения по история Руси в саге о короля Хаконе // Исторические связи Скандинавии и России IХ—ХХ вв. Сб. статей. Л., 1970. С. 328-330; Джаксон Т.Н. Суздаль в древнескандинавской письменности // Древнейшие государства на территории СССР. Материалы и исследования. 1984 г. М., 1985. С. 214-221.
6) Наиболее яркий пример — известная сюжетная композиция с явными элементами охотничьей атрибутики на турьем роге из Черной Могилы под Черниговом. Правда, исследователи по-разному представляют себе ее возможное истолкование внутри круга сюжетов древнескандинавской мифологии: как изображения гибели асов, причем в весьма вольной трактовке художника (Чернецов А.В. О языческой дружинной культуре Черниговщины // Чернигов и его округа в IX—XIII вв. Киев., 1988. С. 147-151 ) или как сцены спора бога плодородия Ньëрда и его супруги богини-охотницы Скади, описываемого в "Младшей Эдде" (Молчанов А.А. О сюжете композиции на обкладке турьего рога из Черной Могилы // Историко-археологический семинар "Чернигов и его округа в Х—ХIII вв. 26-28 сентября 1988 г." Чернигов, 1988. С. 67-69. [44]
Написать нам: halgar@xlegio.ru