Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Седов В.В.
Амулеты-коньки из древнерусских курганов

Славяне и Русь. М., 1968.
[151] – конец страницы.
OCR OlIva.

Зооморфные привески-амулеты не являются специфичными деталями восточнославянского женского костюма. Количество курганных захоронений, в которых они найдены, по сравнению с числом исследованных древнерусских курганов очень невелико (менее 1%). На восточнославянских землях зооморфные привески распределены крайне неравномерно. Почти все они встречены в курганах северной части древнерусской территории, там, где славяне соприкасались с изоязычным населением, и совсем неизвестны в южнорусских землях (Киевщина, Волынь, Поднестровье). Часть зооморфных амулетов, снабженных бахромой из шумящих подвесок («утиные лапки», бутылочнообразные бубенчики), принадлежит к числу типичных финно-угорских украшений. Их появление в древнерусских курганах обусловлено контактом славян с финноязычными племенами и связанным с ним ассимиляционным процессом¹⁾.

Однако в коллекции вещей из древнерусских курганов имеются зооморфные украшения — амулеты, по-видимому, не связанные с финно-угорским миром. К ним принадлежат, в частности, пластинчатые привески в виде конька (рис. 1). Форма их стандартна: на голове стилизованные уши, хвост загнут вверх и образует колечко для подвешивания, ноги согнуты. Тело конька всегда украшено циркульным орнаментом. Стандартная форма этих привесок и сосредоточение их на Смоленщине дали основание Б. А. Рыбакову высказать предположение об изготовлении их в одном центре — в Смоленске или поблизости от него²⁾.

Рассматриваемые коньковые привески обычно встречаются вместе с другими амулетами, среди которых наиболее часты бронзовые привески-ложечки (свыше 20), бубенчики (около 20), просверленные зубы животных (более 10) и косточки сливы или иных плодов. Реже коньковые привески сопровождаются бронзовыми привесками — гребнями, ключами, игольниками и крестиками. Эти амулеты носили обычно на груди на специальных цепочках, реже в составе ожерелий. Пожалуй, цепочка являлась почти обязательной составной частью амулетных привесок. Длина цепочек [151] различна — от весьма длинных (свыше 1 м)³⁾ до коротких, состоящих из трех — пяти звеньев. Цепочки прикреплялись к одежде при помощи одного из звеньев, которое, видимо, продевалось сквозь ткань. Лишь в очень редких случаях для закрепления цепочек на одежде использовали пряжки (Бочарово, Гочево, Щуковщина)⁴⁾ или черепаховидные [152] фибулы (Ашераден)⁵⁾. В составе шейных ожерелий коньки-привески встречены лишь дважды. В Люцинском могильнике ожерелье, в которое входил коньковый амулет, состояло из раковин каури и бубенчиков⁶⁾. В ожерелье из кургана в Виркове, кроме конька, входили бронзовые бусы и монетовидные привески⁷⁾. Иногда коньки привешивались при помощи кожаных ремешков.

Рис. 1. Распространение коньковых амулетов. 1 — Саки; 2 — Слобода; 3 — Новоселки; 4 — Мазиново; 5 — Харлапово; 6 — Трухоново; 7 — Мутышино; 8 — Бородино; 9 — Паново; 10 — Бочарово; 11 — Акулин Бор; 12 — Коханы; 13 — Трашковичи; 14 — Колчино; 15 — Серенск; 16 — Радовище; 17 — Сукромля; 18 — Грозивец; 19 — Эсьмоны; 20 — Селище; 21 — Вирков; 22 — Устиж; 23 — Влазовичи; 24 — Смяличи; 25 — Гочево; 26 — Угрюмово; 27 — Бенцы-Барузда; 28 — Торопецкий район; 29 — Остенец; 30 — Плакутица; 31— Лудзас Одукалис; 32 — Кивты; 33 — Лелпудере; 34 — Плявиню Радзес; 35 — Рауна; 36 — Трикатас Лубумуйжа; 37 — Чиекури; 38 — Даугмале; 39 — Талсы; 40 — Каменка; 41 — Дубровно; 42 — Новгород; 43 — Удрай; 44 — Полицы; 45 — Калихновщина; 46 — Савиновщина; 47 — Вопша; 48 — раскопки Л. К. Ивановского; 49 — Щуковщина, 50 — Челмужи; 51 — Крестцы-Городок; 52 — Сорогожа; 53 — Федово; 54 — Вашлавское; 55 — Андреевское; 56 — Глинники; 57 — Жилые Горы; 58 — Беседы; 59 — Исаково; 60 — Воздвиженье; 61 — Мятино-Зворыкино. Не нанесены на карту шведская, пермская и тартуская находки, а также три конька из Владимирских курганов (пункты неизвестны) а — пункты находок амулетов-коньков (малый кружок — одна находка, средний — две-три находки, большой — три-четыре находки); б — ареал днепродвинской культуры (субстрат смоленско-полоцких кривичей)

Как правило, амулеты помещали на груди с левой стороны. Исключения немногочисленны. В одном из курганов Ярославского Поволжья (Воздвиженье) амулет, состоящий из конька рассматриваемого типа, ложечки, ключа и бубенчиков, был найден у тазовых костей погребенного с правой стороны⁸⁾. Такое же положение цепочки с амулетами — коньком, ложечкой и плодовой косточкой — отмечено еще в одном кургане Волго-Клязьминского междуречья (Исаково)⁹⁾. Обе эти находки обнаружены в древней мерянской земле. Такие типично финно-угорские привески, как полые уточки и некоторые шумящие подвески, финское население носило ниже пояса. Можно думать, что расположение коньковых амулетов в воздвиженском и исаковском погребениях среди тазовых костей обусловлено местной финно-угорской традицией.

Монетные находки дают основание для точной хронологии коньковых привесок рассматриваемого типа. Наиболее ранние из них на древнерусской территории происходят из Пановских курганов и Федовского грунтового могильника, где коньки найдены в комплексе с монетами X в.¹⁰⁾ И то и другое захоронения с коньковыми амулетами датируются, по-видимому, первой половиной XI в. К X в. относится аналогичная коньковая привеска из Ашераденского могильника¹¹⁾. Не исключено, что такие привески были в X в. и у славян, но из-за господства обряда трупосожжения не сохранились до наших дней. Одна из новгородских находок стратиграфически датируется началом XI в.¹²⁾ С монетами XI в. коньковые привески найдены пять раз (Воздвиженье, Калихновщина, Каменка, Саки, Щуковщина)¹³⁾. [153] К XII в. и, может быть, к началу XIII в. относятся подобные находки из захоронений в подкурганных могильных ямах (Акулин Бор, Бочарово, Грозивец, Харлапово, Вирков, Воздвиженье)¹⁴⁾ и из жальничных погребений (Полицы, Савиновщина)¹⁵⁾. Коньковая привеска из жальничного погребения в дер. Савиновщина найдена в комплексе с витым четверным браслетом (XII—XIII вв.). К началу XIII в. относится конек-амулет рассматриваемого типа (но без циркульной орнаментации), найденный в Новгороде¹⁶⁾. Таким образом, изучаемые предметы были распространены в течение нескольких столетий — от X до XIII в.

Ареал амулетов-коньков охватывает северные земли восточнославянской территории, а наибольшая концентрация их наблюдается в области расселения смоленско-полоцкой группы кривичей (рис. 1). С территории Смоленской и Полоцкой земель происходит около 2/3 курганных находок коньковых амулетов. О том, что такие амулеты были характерны почти исключительно для смоленских кривичей и полочан, можно судить и по анализу сопровождающих украшений. Хотя в области расселения радимичей, дреговичей и северян найдены единичные амулеты-коньки, они ни разу не были встречены совместно с этноопределяющими украшениями этих племен. Вятический курганный инвентарь вполне определенно свидетельствует о нехарактерности коньковых амулетов для этого племени. Зато в комплексе с браслетообразными завязанными височными кольцами рассматриваемые амулеты встречены не менее 12 раз (Андреевское, Бенцы, Вашловское, Жилые Горы, Калихновщина, Колчино, Мазиново, Полицы, Саки, Удрай, Харлапово)¹⁷⁾. У псковских кривичей браслетообразные [154] завязанные височные кольца не получили распространения. В их курганах, характеризующихся зольной прослойкой в основании, найден только один коньковый амулет (Калихновщина, курган 70)¹⁸⁾.

Почти совсем нет коньковых амулетов и в курганах Поильменья — центральной части территории новгородских словен. По-видимому, коньковые привески не были свойственны и этой этнической части восточного славянства. Правда, в шести курганах коньковые амулеты найдены совместно с ромбощитковыми височными кольцами (Каменка, Новоселки, Саки, Селище, Угрюмово, Харлапово). Но почти все эти находки происходят из тех восточнославянских областей, где появление ромбощитковых височных колец, по всей вероятности, обусловлено территориальным смешением словен с кривичами вследствие инфильтрации первых в области кривичского расселения.

Находки коньков-амулетов в северных и северо-восточных районах древнерусской территории не противоречат предлагаемому выводу, поскольку все они происходят из тех областей Восточной Европы, где кривичская колонизация несомненна. Кроме древнерусской территории, аналогичные амулеты в количестве 14 экземпляров найдены в Прибалтике¹⁹⁾, главным образом на памятниках древних латышских племен. Одна коньковая привеска рассматриваемого типа найдена в Скандинавии²⁰⁾, одна — в Пермском крае²¹⁾. Не исключено, что последние две находки попали в отдаленные от Смоленска и Полоцка земли в результате торговых взаимоотношений. Что касается прибалтийских находок, то их распространение, по-видимому, обусловлено несколько иными обстоятельствами.

При решении вопроса, почему коньковые амулеты получили распространение только у части кривичей, нужно обратить внимание на причины, приведшие к дифференциации этого племени. Членение кривичей на смоленско-полоцких и псковских обусловлено наличием различных субстратов.

Анализ курганных материалов и картографические сопоставления вполне определенно свидетельствуют, что смоленско-полоцкие кривичи как [155] отдельная этнографическая единица восточного славянства сформировались в результате расселения славян на территории одной из племенных групп древних балтов (потомков носителей днепро-двинской культуры) и ассимиляции последних. Формирование псковских кривичей связано с прибалтийско-финским субстратным элементом²²⁾.

В связи с этим возникает предположение о субстратном происхождении коньковых амулетов смоленско-полоцких кривичей. Некоторое своеобразие курганов с находками таких амулетов, кажется, свидетельствует в пользу этого предположения. Так, среди курганов с находками коньковых привесок имеется немало насыпей, содержащих захоронения на специальной подсыпке (Жилые Горы, Харлапово, Трухоново, Калихновщина, Щуковщина). Такие курганы известны главным образом в тех областях, где в формировании славянского населения активное участие принимали балты. Два кургана с находками коньковых амулетов (Калихновщина, Селище)²³⁾ имели каменный покров того типа, который характерен для западнобалтских племен. В большинстве могильников с находками рассматриваемых амулетов встречены захоронения с восточной ориентировкой (Бочарово, Вирков, Влазовичи, Грозивец, Калихновщина, Колчино, Коханы, Паново, Полицы, Селище, Смяличи, Сукромля, Трашковичи, Трухоново, Устиж, Федово, Харлапово, Эсьмоны). Следовательно, эти находки происходят в значительной степени из могильников, где имеются погребения славянизированных балтов²⁴⁾. Наконец, нагрудные цепи, постоянно находимые в захоронениях с коньками-амулетами, являются специфически прибалтийским украшением.

В курганах тех древнерусских областей, где славяне не соприкасались с древнебалтским населением, эти украшения, как правило, не встречаются.

Известно, что культ коня был весьма популярен у древних балтов²⁵⁾. Возможно, ношение коньков-амулетов смоленскими кривичами и полочанами было связано с древним балтским культом коня.

В этой связи становится понятным распространение коньковых амулетов курганного типа в памятниках древних латышских племен. Распространяясь путем торговли, эти привески оседали там, где для них была благодатная почва. Латгалы, судя по всем археологическим данным, были ближайшим и, по-видимому, родственным племенем днепро-двинской племенной группе балтов. Поэтому основная часть прибалтийских находок [156] коньков курганного типа происходит именно с латгальской территории.

Предположению о происхождении коньковых привесок курганного типа под воздействием балтского субстрата, на первый взгляд, противоречит то обстоятельство, что в памятниках днепро-двинских балтов I тысячелетия н. э. неизвестны их прототипы. Этот факт, с одной стороны, можно объяснять полной неизученностью погребальных памятников этого субстратного населения, а с другой — тем, что коньковые привески могли появиться уже у славяноязычного населения, не имея прототипов в памятниках местных балтов.

Появление этих амулетов могло быть связано не с древней производственной традицией, а с религиозными языческими представлениями субстратного населения.

¹⁾ В. В. Седов. Финно-угорские элементы в древнерусских курганах.— Культура древней Руси. М., 1966, стр. 246-251.

²⁾ Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. М., 1948, стр. 458.

³⁾ Самая крупная цепочка с коньковой привеской происходит из Прибалтики. Она состоит из девяти рядов, длина каждого из них равна 1,1 мм (RК, стр. 67, табл. 12,1).

⁴⁾ Н. И. Булычов. Раскопки по среднему течению р. Угры. — Записки Московского археологического института, т. XXXI, 1913, стр. 71-72; Д. Я. Самоквасов. Дневник раскопок в окрестностях с. Гочева Обоянского уезда Курской губернии. М., 1915, стр. 28; Н. Е. Бранденбург. Курганы Южного Приладожья. — МАР, № 18, 1895, стр. 111.

⁵⁾ RК, стр. 67, табл. 12, 1.

⁶⁾ А. А. Спицын. Люцинский могильник. — МАР, № 14, 1893, стр. 26 (приложение).

⁷⁾ Архив ЛОИА, д. АК, № 1892/69, л. 21.

⁸⁾ Археологические исследования в РСФСР за 1934—1936 гг. М.-Л., 1941, стр. 80.

⁹⁾ А. С. Уваров. Меряне и их быт по курганным раскопкам. — Тр. I АС, т. I. М., 1871, стр. 822, 823.

¹⁰⁾ А. А. Спицын. Отчет о раскопках С. А. Гатцука в Смоленской, Московской и Тульской губерниях. — ЗОРСА, т. V, вып. 1. СПб., 1905, стр. 116, 117. Архив ЛОИА, д. АК, № 1903/93, лл. 43, 60.

¹¹⁾ RК, стр. 67.

¹²⁾ М. В. Седова. Ювелирные изделия древнего Новгорода (X—XV вв.). — МИА, № 65, 1959, стр. 230.

¹³⁾ Археологические исследования в РСФСР за 1934—1936 гг., стр. 80; А. А. Спицын. Гдовские курганы в раскопках В. Н. Глазова. — МАР, № 29, 1903, стр. 103, 104; он же Отчет о раскопках, произведенных в 1905 г. И. С. Абрамовым в Смоленской губернии. — ЗОРСА, т. VIII, вып. 1. СПб., 1906, стр. 200, 201; Н. Е. Брандербург. Курганы Южного Приладожья, стр. 111; Архив ЛОИА, д. АК, № 1899/107, лл. 7, 10.

¹⁴⁾ Н. I. Савiн. Раскопкi курганоў ў Дарагабускiм i Ельнiнскiм паветах Смаленскай губернии. —Працы, т. II. Менск, 1930, стр. 234; Н. И. Булычов. Раскопки по среднему течению р. Угры, стр. 74, 72; Н. Е. Бранденбург. Журнал раскопок 1888—1902 гг. СПб., 1908, стр. 200; Археологические исследования в РСФСР за 1934— 1936 гг., стр. 80; Е. А. Шмидт. Курганы XI—XIII вв. у дер. Харлапова в Смоленском Поднепровье.— Материалы по изучению Смоленской области, вып. 2, 1957, стр. 259, 260; Архив ЛОИА, д. АК, № 1892/69, л. 21.

¹⁵⁾ И. Г. Данилов. Раскопки слушателей археологического института. — Сборник Археологического института, кн. 3. СПб., 1880, стр. 32; А. А. Спицын. Гдовские курганы в расколках В. Н. Глазова, стр. 79.

¹⁶⁾ М. В. Седова. Указ. соч., стр. 230.

¹⁷⁾ А. К. Жизневский. О раскопках курганов Тверской губернии в 1882— 1883 гг. — Известия Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, т. ХLIХ, вып. 5. М., 1890, стр. 501; Я. В. Станкевич. К истории населения Верхнего Подвинья в I и начале II тысячелетия н. э. — МИА, № 76, 1960, стр. 316; А. А. Спицын. Отчет о раскопках С. А. Гатцука..., стр. 123; он ж е. Гдовские курганы в раскопках В. Н. Глазова, стр. 103-105; он же. Отчет о раскопках, произведенных в 1905 г. И. С. Абрамовым в Смоленской губернии, стр. 200, 201; он же. Раскопки 1910 г. в Лужском уезде Петроградской губернии. — ИАК, вып. 53, 1914, стр. 83; Н. И. Булычов. Раскопки по части водораздела верхних притоков Днепра и Волги. М., 1903, стр. 31; А. Н. Ляуданскi. Археолёгiчныя досьледы ў Смаленшчыне. — Працы, т. III. Менск, 1932, стр. 34; И. Г. Данилов. Указ. соч., стр. 32; Е. А. Шмидт. Указ. соч., стр. 249-251, 259, 260; Коллекции ГИМ, планшет 69/186.

¹⁸⁾ А. А. Спицын. Гдовские курганы в раскопках В. Н. Глазова, стр. 103, 104.

¹⁹⁾ Лудзас Одукалнс (А. А. Спицын. Люцинский могильник, табл. I, 4); Ашераден (RК, табл. 12, 1); Рауна (там же, табл. 18, 11); Даугмале (Latviešu vēsyure, S. I, d.1. Rigā, 1938, стр. 151, рис. 4; в Музее истории Латвийской ССР имеются четыре находки из этого городища: А 9964: 3196, 6483, 6651, 7138); Талсы (Latviešu vēsyure, стр. 151, рис. 5); Плявиню Радзес и Трикатас Лубумуйжа (Э. С. Мугуревич. Восточная Латвия и соседние земли в X—XIII вв. Рига, 1965, стр. 91, рис. 39); Чиекури около Бирини (Музей истории Латвийской ССР); Кивты (Лудзенский музей, LdNМ, № 1191); Лелпудере (Резекнеский музей, инв. № 1280); Н. П. Журжалина сообщает, что такая находка есть еще в музее Тарту (Н. П. Журжалина. Древнерусские привески-амулеты и их датировка.— СА, 1961, № 2, стр. 130).

²⁰⁾ Е. Маnкеr. Lapparnas heliga ställen. Uррsаlа, 1957, рис. 14.

²¹⁾ I. R. Аspelin. Аntiquités du Nord Finno-Ougrien, т. II. Нelsinki, 1877, рис. 642.

²²⁾ В. В. Седов. Кривичи. — СА, 1960, № 1, стр. 47-62.

²³⁾ А. А. Спицын. Гдовские курганы в раскопках В. Н. Глазова, стр.105; К. Тышкевич. О курганах в Литве и Западной Руси. Вильна, 1865, стр. 47-49.

²⁴⁾ В. В. Седов. Следы восточнобалтийского погребального обряда в курганах древней Руси. — СА, 1961, № 2, стр. 103-121.

²⁵⁾ В. Н. Перцов. Культура и религия древних пруссов. — Ученые записки Белорусского университета, вып. 16. Серия историческая. Минск, 1953, стр. 347.