Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделу Русь

Свердлов М.Б.
«Корм-кормление»: становление феодального социально-политического института на Руси IX—XIII вв.

Studia Humanistica. 1996. Исследования по истории и филологии.
СПб., БЛИЦ, 1996 г.
{12} – начало страницы.
OCR OlIva.

Исследование социально-политических институтов в древнерусский период тесно связано в отечественной историографии с изучением общественного строя Руси IX—XIII вв. Во второй половине XVIII — первой трети XIX в. историки разных научных направлений определяли их как относящиеся к феодальному строю (Ф.М. Вольтер, П.Ш. Левек, Н.Г. Леклерк, И.Н. Болтин, М.Н. Муравьев, Н.М. Карамзин, Н.А. Полевой). Но это направление, изучавшее историю России в едином европейском контексте общественно-политического развития, было прекращено в особых условиях России 30-х — первой половины 90-х годов XIX в. вследствие идеологической политики николаевского режима, разводившего историческое развитие Руси и стран Западной Европы, теорий славянофилов, П.Я. Чаадаева и других концепций, с разных позиций, но в равной мере противопоставлявших Россию и Запад. Эти традиции противопоставления были продолжены в русской исторической и философской науке пореформенного периода в результате воздействия на нее отстающего от западноевропейских стран экономического и общественно-политического развития России, разных общественно-политических и научных направлений¹⁾. Как следствие такого подхода изучение древнерусских социально-политических институтов ограничивалось их внешним выражением в пределах русской истории, что уменьшало возможности анализа их сущности. В частности, в трудах крупнейших специалистов второй половины XIX — начала XX в. по истории средневековой Руси «корм» отмечался как одна из форм государственного обложения в натуральной или денежной форме в пользу князя и должностных лиц²⁾, как кормление посадников, сходное с московской системой и состоявшее в сборе «корма» натурой, в судебных пошлинах и княжеских расходах от налогов³⁾. Широко распространённые в русской исторической литературе того времени теории общинно-вечевого и земско-вечевого строя Руси X—XII вв. с городовыми волостями, с договорными отношениями народных самоуправляющихся общин и князей при аналогиях древнерусских городов и античных полисов ограничивали возможности {12} анализа «корма»-кормления как государственного института, способствуя его интерпретации как материального вознаграждения князя и его дружины народом за исполняемые военные и административные обязанности, а также как обеспечения продовольствием (по выражению В.И. Сергеевича, «корм» — «поставки пищевого довольствия»)⁴⁾.

Между тем, в новых условиях общественно-политического развития России конца XIX — начала XX в. сопоставление Н.П. Павловым-Сильванским кормления на Руси XIV—XV вв. и западноевропейского фьефа-должности при обеспечении этого пожалования доходами от управляемой территории в качестве бенефиция свидетельствовало об их тождестве, хотя на Руси такое кормление и не стало наследственным. При этом становилась очевидной установившаяся синонимичность понятий кормления-управления и кормления — обеспечения «кормом»-доходами (Н.П. Павлов-Сильванский считал начальным значение кормить—управлять, хотя уже из материалов знаменитого словаря И.И. Срезневского следовало, что глагол кормити содержал значения питать, кормить, воспитывать, содержать, а кормление-питание имело вторичное значение — собирание дани, податей, управление)⁵⁾.

Абсолютное преобладание в советской исторической литературе исследований социально-экономических отношений в древнерусский период очень сузило анализ становления феодальных социально-политических структур, к тому же суть феодализма ограниченно воспринималась под значительным воздействием сталинских представлений о феодальном строе как крупное землевладение, соединенное с крепостничеством. Выход из такого одностороннего подхода к изучению феодализма наметился было у С.В. Юшкова, который вслед за Н.П. Павловым-Сильванским отметил на Руси фьефы-должности и как их следствие — кормления: раздача городов, сёл и доходов от них, натуральное и денежное обеспечение вирников, отчисления от княжеских судебных доходов и торговых пошлин⁶⁾. Эти наблюдения он включил позднее в обоснование тезиса о превращении дани в древнерусский период в феодальную ренту⁷⁾. Однако эти конструктивные наблюдения не нашли развития ни у самого С.В. Юшкова, ни в последующей литературе. Остались неизученными генезис «корма», его содержание и состав в древнерусский период, природа функциональных изменений во время превращения подати в ренту, что вело к ошибочному отождествлению всех видов подати и ренты.

Последующие идеи способствовали противоположным направлениям в интерпретации «корма»-кормления в Древней Руси. По мнению Л.В. Черепнина и многочисленных последовавших за ним исследователей, подать-дань отождествлялась с рентой как экономической формой реализации верховной собственности государства на землю⁸⁾. Эта мысль продолжала идею С.В. Юшкова, но должна была «усилить» её экономическое содержание, что стало одним {13} из элементов широко распространенной в 60–80-е гг. концепции «государственного феодализма». С другой стороны, в советской литературе конца 60-х — 80-х годов распространилась концепция А.И. Неусыхина о «дофеодальном периоде» как переходной стадии развития от родоплеменного строя к раннефеодальному. Для него были свойственны, по мнению А.И. Неусыхина, общинность без первобытности с общественными отношениями, не относящимися ни к одной формации⁹⁾. Но эта концепция ограничивала возможности установления генетических связей в процессе становления социально-экономических и социально-политических категорий и институтов от разлагающегося родоплеменного строя к раннефеодальному и даже прерывала эти связи. В результате воздействия данной концепции А.Я. Гуревич пересмотрел свое мнение о кормлениях в англосаксонской Англии, Скандинавии и на Руси. Если в 50-е годы он рассматривал их как следствие особой структуры поземельных отношений (ранняя форма верховной королевской земельной собственности при сохранении общинного землевладения) и раннефеодальной государственной власти, эксплуатировавшей крестьян посредством кормлений¹⁰⁾, то в 80-е он их определил как «выражение примитивного суверенитета главы племени в период трансформации родоплеменного устройства в территориально-государственное¹¹⁾. И.Я. Фроянов, понимая феодализм в представлениях советской литературы 30-х — 50-х гг. как «властвование» (понимаемое как крепостничество), соединённое с крупным землевладением¹²⁾, а потому отрицая феодальный строй в Киевской Руси, считает её «дофеодальным периодом», «общинностью без первобытности»¹³⁾ (вслед за А.И. Неусыхиным), но с развивающимся и широко распространённым рабовладением (в соответствии с теориями советской исторической науки 30–70-х гг., инициированными сталинскими «указаниями» и догматически понимаемым марксизмом), со строем «городовых волостей», «городов-государств», «городских волостей-государств»¹⁴⁾, причём у древнерусских «городов-государств» было «много общего с древнегреческими полисами»¹⁵⁾ (вслед или близко к давним теориям общинно- и земско-вечевого строя Древней Руси и их определениями экономических, социальных и политических институтов). Отсюда мнение И.Я. Фроянова о древнерусском «корме», повторившее мысль В.И. Сергеевича: «древнерусские князья на хлебном довольствии стояли каждый в своём княжестве-волости»¹⁶⁾.

Положительный и отрицательный опыт, накопленный за 250 лет в изучении «корма»-кормления как социально-политического института и элемента общественного строя, свидетельствует о том, что следует: 1) рассматривать его природу и функции в генетическом развитии со времени возникновения, 2) учитывать их изменения в развивающемся обществе, 3) использовать все виды источников об этом институте, 4) изучать его в контексте сравнительно-исторического анализа синхростадиальных обществ. {14}

Возникновение «корма» относится к периоду развитого племенного строя. Тацит сообщал о германцах: «Есть обычай — племена, и кроме того каждый (соплеменник) в отдельности, приносят вождям или скот или плоды, что, приносимое как почесть, служит также необходимым потребностям»¹⁷⁾. Тацит отметил в этом добровольном подношении мясного и растительного продовольствия две функции — оказание «почести», то есть проявление почтения рядовых членов племени их предводителям, и материальное обеспечение в мирное время продуктами. Если политическая функция таких подношений еще никак не выражена вследствие их добровольности, то их социально-экономическая функция уже в племенном строе оказывается значительной. «Вожди» (Тацит использует слово principes, то есть «король» [rex]) и наиболее знатные по происхождению члены племени, имели дружины. Они были связаны особыми морально-этическими отношениями дружбы и службы как во время войны, так и во время мира, когда вождь должен был обеспечивать дружину питанием, внешним выражением чего являлись в частности пиры. Но и в этих пирах Тацит тонко отметил социальную функцию — материальное обеспечение за службу: «...обильными же пирами они заменяют жалование за службу» (largi tamen apparatus pro stipendio cedunt)¹⁸⁾. Таким образом, уже в племенном обществе в добровольные подношения продовольствием закладывалось социально-политическое содержание материального обеспечения дружинника за службу.

Институты князей, знати, их дружин, добровольных натуральных им подношений рядовых членов племени прослеживаются также у славян VI — начала VII в. в период развитого племенного строя. Терминологически эти подношения выразились в названии подати («дар»), известной в славянских государствах¹⁹⁾. Последующее развитие института «корма»-кормления на Руси отмечается в середине X в. В Древнерусском государстве уже существовала к этому времени особая форма взимания подати и административно-судебного управления — полюдье. О нём обстоятельно сообщается в 9 главе компилятивного сочинения Константина Багрянородного. Эти сведения были записаны около 944 г. со слов информатора или информаторов, прекрасно знавших реалии общественно-политической жизни и язык Руси этого времени²⁰⁾. Полюдье представляло собой разъезд в ноябре из Киева князя и его приближённых мужей («вождей») с дружинами по зависимым племенным княжениям, где они совершали их круговой объезд (по-гречески использовано понятие γσ́ρα,+) которое обозначало провинциальные объезды византийских чиновников — αρχόντων. Во время такого пребывания в землях «древлян, дреговичей, кривичей, северян и прочих славян, которые являются данниками росов», они «кормились» (использован глагол διατρέφω — «прокормливать, питать, содержать»). Собирались в Киеве князь, его мужи и их дружины только в апреле, что {15} подразумевает их длительное натуральное обеспечение во время исполнения служебных обязанностей²¹⁾. Вероятно, с полюдьем было связано установление погостов — постоянных мест остановок князей, княжих мужей и их дружин. Погосты во время их пребывания являлись местом великокняжеского административно-судебного управления, сбора натуральных и денежных даней и дара, часть которых становилась «кормом» — натуральным и денежным обеспечением.

«Корм»-кормление было распространенным явлением в раннее средневековье. Эти сравнительно-исторические материалы позволяют раскрыть процесс его трансформации в связи с развитием общества и государства. Как показал А.Я. Гуревич, добровольные до X в. пиры свободных крестьян с государем — вейцлы с объединением Норвегии и её христианизацией превратились в принудительное обеспечение продовольствием конунга и его людей. Король мог пожаловать право присвоения угощений своим приближённым и служилым людям, что, по мнению А.Я. Гуревича, напоминало бенефициальное пожалование, являлось его зародышевой формой. Вейцлы как кормление короля и его дружины могли осуществляться не только в разных местностях бондами и местной знатью — хавдингами, но и в королевских усадьбах в разных районах страны, куда население сдавало продукты для «корма»-кормления конунга и сопровождающих его дружинников во время их регулярных поездок²²⁾.

Большие возможности для раскрытия структурообразующих функций «корма»-кормления содержатся при его изучении в Первом Болгарском царстве VIII—IX вв. Там сложилась категория людей, которые назывались θρεπτοἰ ἄνθρωποι. В литературе их рассматривали как слуг, дружинников, «преданных людей» и «верных служителей»²³⁾, как людей, выращенных при дворе хана, совместно с ханом потребляющих еду и питьё, торжественные угощения при ритуальном и даже магическом значении «кормления», людей, которые пользовались особым расположением правителя²⁴⁾. Особое значение в термине обращалось на понятия «содержание» — «человек, содержимый правителем»²⁵⁾. Представляется, что эти близкие при интерпретации толкования становятся более конкретными и ёмкими при устанавливаемых прямых связях понятий θρεπτοζ и τρέθω — «кормлю» и раскрытия понятий θρεπτοἰ ἄνθρωποι как людей, которые служат хану и получают за службу «корм»-кормление. Такая интерпретация объясняет, почему это понятие объединяет людей знатных и незнатных, тюрок-болгар и славян (№ 59-63), вхождение в их состав славянской и тюркской высшей знати по мужеству с титулами «багатур багаин», «багатур боил» (№ 64, 69) или новой знати, судя по составной части титула «таркан» (№ 60, 61, 67), а не старой потомственной знати — боилов и багаинов. В число θρεπτοἰ ἄνθρωποι входили жупаны (№ 61, 63), смелые люди (№ 64, 69), доверенные {16} люди, видимо, со жреческими обязанностями — колобры (№ 65, 69), личная охрана (№ 66). Включение в состав θρεπτοἰ ἄνθρωποι лиц из разных социальных групп нивелировало их общественное положение, они становились людьми хана и указывались в поминальных надписях от имени хана с местоимением «мой» (№ 59-67). Одни из них погибли во время военных действий (№ 59-62), другие умерли от болезни внутри страны (№ 63-69). Эти люди входили в первой половине IX в. в новый административный аппарат, не связанный с прежними органами племенного управления.

Сравнительно-исторические материалы подтверждают, дополняют и конкретизируют сведения древнерусских источников о большом значении «корма»-кормления в процессах формирования государства и классообразования. На Руси X в. также прослеживается эволюция от кормления князя, княжих мужей и их дружин во время полюдья к передаче князем дани от определенных племенных княжений приближенным служилым людям (известна передача Свенельду дани от уличей и древлян²⁶⁾, что предполагает обеспечение во время её сбора «кормом» самого Свенельда и его дружины). Сбор продовольствия вместо временного пребывания князя, княжих мужей и их дружин — одна из функций раннего погоста. Княжеская служба, которая являлась средством вертикальной мобильности и формой интеграции разных по социальному и этническому происхождению (его выражением стала синкретическая дружинная культура X в.²⁷⁾) служилых людей, становилась основой формирования иерархически организованной старшей и младшей дружины. Она составляла основу нового государственного административно-судебного аппарата, не связанного с племенными структурами, основу нового социального статуса княжеских слуг и воинов²⁸⁾. Материальным обеспечением за княжескую службу стали натуральный «корм» и деньги.

Быстрое развитие в середине X — начале XI в. государственности — введение территориального деления по погостам и городам с волостями, развитие податной системы, «оброков» и «уроков» с городов, поземельного обложения, усложнение местного управления в виде посадничества и наместничества княжичей, развитие отношений собственности на землю и социальной дифференциации²⁹⁾ стали причиной изменения реального содержания «корма». Архаичные по происхождению разъезды князя, княжих мужей и их дружин в полюдье были уже не нужны, поскольку действовала государственная административно-судебная и податная система. Поэтому уже в 1018 г. было возможно разведение «по городам на покорм» значительного войска польского князя Болеслава Храброго в период завоевания им и Святополком Киева, что представляло собой постой и обеспечение продовольствием, а не разъезд-полюдье для получения продовольствия. О том, что это было обеспечение «кормом» в виде постоя, а не как традиции {17} полюдья, свидетельствует восстание против поляков именно «по городам, где они находились постоянно»³⁰⁾.

О регламентации в первой половине XI в. натурального обеспечения — «корма» как составной части системы содержания административно-судебного аппарата при свойственном для феодального строя непосредственном отчислении материального и денежного содержания княжеским чиновникам свидетельствует изданный Ярославом Мудрым Покон вирный, сохранившийся в составе Краткой редакции Русской Правды (далее — КП). Там точно указано количество солода, мяса, домашней птицы, сыров, рыбы, а также денег вирнику в течение недели, во время которой он должен был собирать виру — судебный штраф в пользу князя за убийство свободного человека. Эта регламентация взимаемого продовольствия являлась, вероятно, следствием предшествующей борьбы за ограничение «корма». О том свидетельствуют сохранившиеся в тексте Покона наряду с регламентирующими указаниями обобщающие формулировки: «...а хлеба по кольку могуть ясти, и пшена», «...а борошна (мучной еды. — М.С.) колько могуть изъясти». Но борьба за регламентацию взимаемого вирником продовольствия продолжалась, так что в более поздней редакции Ярославова Покона вирного, включённого в состав Пространной редакции Русской Правды, указано: «...а хлебов 7 на неделю, а пшена 7 уборковъ».

В исторической литературе XIX—XX вв. широко распространено мнение, что взимаемое вирником продовольствие является «кормом»³¹⁾. Это мнение в полной мере обосновано, поскольку продовольственное обеспечение судебных чиновников в ст. 74 Пространной редакции Русской Правды прямо названо «кормом»: «...а мясо дати овенъ любо полоть, а инемъ кормомъ, что имачерево возметь». Таким образом, в XI—XII вв. «корм» — характерное для феодального строя непосредственно поступающее от населения натуральное обеспечение за исполнение административно-судебных должностей на княжеской службе. Одновременно существовала аналогичная система обеспечения в денежном содержании. Она органично использовалась в Поконе вирном, где денежное обеспечение указывалось как эквивалент или альтернативно натуральному: «тъже овенъ любо полотъ, или две ногате» (ст. 42 КП).

Существовали в XI—XII вв. также только денежные отчисления за исполнение административно-судебных обязанностей непосредственным исполнителям — вирнику, мечнику, емцу, детскому, главе государственного административно-судебного аппарата и сюзерену — князю, десятина — церкви (ст. 41, 42 КП; ст.9, 10, 74 ПП). Традиции денежных раздач за службу отмечаются уже в самом начале XI в. и, видимо, существовали раньше. В 1014 г. Ярослав, являясь князем-наместником в Новгороде, ежегодно отправлял в Киев в качестве «урока» две тысячи гривен из денежных податей и пошлин, а одну тысячу раздавал в Новгороде {18} «гридям» — дружинникам³²⁾, которые являлись воинами и исполняли административно-судебные функции. Такое перераспределение государственных доходов было характерно для западноевропейского раннего средневековья, когда меровингские графы и скандинавские ярлы получали одну треть государственных доходов для собственного содержания и содержания служилых людей, что представляло собой материальное выражение фьефа-должности и фьефа-денег. О значительности таких денежных поступлений в конце XI в. свидетельствуют обличительные слова летописца, автора Начального свода, который писал, что в давние времена дружина «кормилась», воюя в чужих странах, жены дружинников ходили в серебряных «обручах», а дружинники говорили: «Мало нам, князь, двухсот гривен». Теперь же, то есть в конце XI в., жёны дружинников ходят в золотых обручах, и летописец призывает дружинников быть довольными их «уроками», то есть обеспечением от княжеской власти и прямыми отчислениями³³⁾. Использование в данном случае глагола «кормиться» свидетельствует о распространении в литературном языке и, видимо, в практике понятия «корм» не только на натуральное обеспечение служилых людей, но и на денежное обеспечение.

По мере нарастания тенденций к феодальной раздробленности с последней трети — конца XI в. традиции «корма»-кормления как выплаты податей князю в натуральной и, возможно, в денежной форме, как обеспечения государственного аппарата управления, преимущественно княжеского (во второй трети XII в. образовалась Новгородская боярская республика), были дополнены новым явлением — «кормом» князей-изгоев, которые лишались собственных владений и получали натуральное и денежное обеспечение во владениях других князей. При этом «корм», обеспечение деньгами или наделение городами могли быть альтернативными или объединять эти виды кормления. В 1100 г. на съезде в Уветичах князья выделили Давыду Игоревичу в управление Божск (Бужский острог), тогда как Дубен и Чарторыйск «дал» ему Святополк Изяславич, а Владимир Всеволодович Мономах, Давыд и Олег Святославичи — по 200 гривен. Князьям Володарю и Васильку Ростиславичам на этом съезде было выделено в совместное владение Перемышльское княжество. Если же Ростиславичи не соглашались, князья предлагали взять ослепленного Василька в свои владения: «да его кормим еде»³⁴⁾. Такое кормление могло выражаться в передаче ему городов в управление и кормление или в обеспечение его денежным и натуральным «кормом». Так, 47 лет спустя Святослав Всеволодович «держал» у великого киевского князя Изяслава Мстиславича пять городов, в числе которых были Божск, Межибожье, Котельница (Изяслав Мстиславич вывел Святослава из Владимира Волынского), но Святослав просился у великого князя в Черниговское княжество: «тамо ли жизнь вся», то есть — в наследственные владения³⁵⁾. В конце XII в. пять городов {19} дал в кормление Рюрик Ростиславич князю Всеволоду. Практика раздачи князем городов в кормление или господское владение была в это время распространенной. Рюрик Ростиславич «дал» в 1187 г. своей снохе со свадебными «многими дарами» город Брягин. В 1188 г. он «дал» город Торческ своему зятю Роману Мстиславичу в управление, когда Всеволод Мстиславич не пустил своего брата во Владимир Волынский, где Роман княжил. Он «дал» город Дверен даже половецкому хану Кунтувдею, чтобы сделать его союзником и вассалом³⁶⁾. Такая практика раздачи городов в кормление и господское владение продолжалась в XIII в., причём в Волынском княжестве она осуществлялась и по отношению к боярам. Такие раздачи вызвали неудовольствие князя Владимира Васильковича по отношению к правившему во время его болезни князю Мстиславу: «...а онъ раздаваеть городы мое и села моа» (ранее указан конкретный случай передачи боярам города Всеволожа)³⁷⁾.

Единая природа натурального «корма»-кормления в податном обложении, и функций — в материальном обеспечении князя и служилых людей, способствовала тому, что, вероятно, в конце XI в. появился синоним «корма» — «хлеб» как обобщающее название натурального податного обложения. При изложении недавних от времени создания «Повести временных лет» (1113 г.) событий летописец Нестор сообщает о борьбе Олега Святославича (дед ранее названного Святослава Всеволодовича) и Изяслава Владимировича (сын Владимира Мономаха) за отцовское владение в Муроме. Олег хотел сесть в Муроме и заключить договор с Владимиром Мономахом: «То ведь он меня выгнал из города отца моего. А ты ли мне здесь моего же хлеба не хочешь дать?»³⁸⁾ Совершенно очевидно, что речь здесь идет не о «хлебном довольствии», которое являлось «платой за исполнение общественных функций»³⁹⁾. Это была междукняжеская борьба за наследственные владения — «жизнь» и поступающие там подати — «корм», «хлеб». Вот почему в сообщении черниговского князя Ярослава Всеволодовича о его борьбе с князьями Всеволодом и Давыдом понятия «отчина» — наследственное владение — и «хлеб» указаны рядом как дополняющие друг друга: «Брате и свату, отчину нашю и хлебъ нашь взялъ еси»^{40) 41)}. Хлеб и другие виды натуральных податей продолжали оставаться кормлением, являясь средством обеспечения князя в чужом княжеском владении: киевский князь Михаил Всеволодович кормился на землях галицко-волынских князей Даниила и Василько, которые «дали» ему «пшенице много, и мёду, и говядъ, и овець доволе», что свидетельствует о продолжении традиции натурального содержания «корма». При этом в конце XII в. и позднее сохранялась альтернативность натурального корма и его денежного эквивалента, а владения, с которых взималось натуральное или денежное обеспечение, могли стать объектом обмена или замены, что свидетельствует об универсальности {20} действия «корма»-кормления как составного элемента системы общественного строя: вследствие притязаний князя Всеволода Роман попросил у тестя, Рюрика Ростиславича, или равноценное владение («волость»), или равную этим доходам сумму денег («лубо кунами даси за нее во что будетъ была»).

Обращение с просьбой «хлеба» стало для князей признанием подчиненного положения по отношению к другим князьям, признанием их поражения. После поражения в Липецкой битве в 1216 г. великий князь владимирский Юрий Всеволодович с братьями обратился к победителям, Мстиславу Удалому и Владимиру: «...челом бью вамъ животъ дати и хлеба накормити...». Победители дали союзнику Константину город Владимир, столицу княжества, а Юрию — окраинный городок Радилов (Городец) на Волге. В свою очередь другой побежденный князь Ярослав Всеволодович обратился к старшему брату великому князю Константину: «Господине, азь есмь въ твоей воли... а сам, брате, накорми мя хлебомъ»⁴²⁾.

Для князя и его служилых людей в X—XIII вв. «корм»-кормление, позднее «хлеб», явились лишь материальным обеспечением во время исполнения государственных функций в качестве натуральной, натурально-денежной или денежной формы выражения фьефа (феода). Наряду с ними князь обладал господским хозяйством, которое, видимо, в XII—XIII вв. стало называться «жизнью». В его состав входили дворы — административно-хозяйственные центры универсальных по структуре хозяйств, сёла, укрепленные и неукреплённые города, леса и реки с угодьями⁴³⁾. Такие владения, в меньших размерах и без волостей, но развивающиеся и усложняющиеся по составу, входили в состав боярского и, шире, господского хозяйства. Впрочем, в Новгородской боярской республике денежное обеспечение князя стало единственным. Им стал в XIII—XIV вв. древнейший по происхождению «дар» в денежной форме, получаемый от новгородских волостных правителей — «мужей» (уже в XII в. архаичные по происхождению «полюдье» и «дар» стали названием «осеньнее полюдие даровьное» в гривнах)⁴⁴⁾.

Судя по многочисленным текстам договоров XIII—XIV вв. князей с Новгородом, обычные для князя (и княгини), его служилых людей, бояр и дворян формы землевладения в северо-восточных княжествах — владение (держание), покупка и заклад сёл, основание («ставити») слобод — запрещались в Новгородской боярской республике. Запрещалось князю также раздавать волости — обширные владения в управление и кормление и лишать их без вины, что также предполагает такую практику в их собственных княжествах. Княжеское землевладение в Новгороде было ограничено лишь традиционным составом сенокосов — «пожен», необходимых для содержания коней княжеской дружины⁴⁵⁾. Всё это делает особо значимым «корм»-кормление и его содержание для {21} княжеских служилых людей⁴⁶⁾. Как сообщается в новгородской грамоте (1305—1307 гг.) тверскому князю Михаилу Ярославичу, новгородское власти предъявляют «вины» некогда посаженным великим князем владимирским Андреем Ярославичем и «всем Новгородом» для управления и кормления в Псковской земле Фёдору Михайловичу и в Кореле — Борису Константиновичу. Первый «ел хлеб», и новгородские власти требуют: «Тебе, князь, не кормить его новгородским хлебом, но корми его у себя». Как следует из дальнейшего текста, «кормить новгородским хлебом» означает обеспечивать не только натуральными поставками, но и деньгами или только деньгами. Борису Константиновичу, которого Новгород «кормил» Корелою, ныне запрещалось: «...не брать серебра. А тебе, господин (т.е. Михаил Ярославич. — М.С.), его новгородским хлебом не кормить»⁴⁷⁾. О том, что эти мужи были приезжими княжескими служилыми людьми, свидетельствует лишение их сёл в новгородской земле. Как оговаривалось в новгородско-княжеских договорах: за купленные сёла возвращались деньги, а «которое не куплено», то есть сёла заложенные или поставленные слободы, конфисковывались.

Таким образом, история «корма» раскрывает его постоянно развивающееся многофункциональное содержание, внешняя форма которого имела вторичное и производное значение. Уже в процессе его зарождения в племенном обществе в «корме» была заложена двойственная природа: прямая связь с податями, первоначально добровольными, в виде натуральных подношений — «дара», и их превращение в форму обеспечения в мирное время князя, знатных людей и их дружинников. В процессе становления и развития государственности на Руси IX—XIII вв. «корм» как государственный податной институт развивался по внешней форме, натуральной, денежной или денежно-натуральной. В социально-политическом содержании «корм» продолжал генетически заложенную в нём функцию материального обеспечения за службу: в IX—X вв. натуральное обеспечение во время полюдья — кормление, раздача денег дружинникам, натуральное или денежное обеспечение членов государственного аппарата непосредственно или после перераспределения в казне. Во всех этих случаях «корм» становился фьефом (феодом), свойственным ранним формам феодального строя, а кормление было сопряжено с управлением, средством содержания княжеской дружины и государственного аппарата, что характерно для европейских стран раннего средневековья. Материалы XI — начала XIV в. дополняют эти данные сведениями об определенных изменениях — расширяется поле применения «корма»-кормления для обеспечения государственного, по преимуществу княжеского, административно-судебного аппарата, тогда как «дар» и «полюдье» трансформируются в некоторых землях в денежную подать (полюдье — объезд князем своих владений с административно-судебными целями {22} продолжался). «Корм»-кормление в XI — начале XIV в. стал также формой обеспечения князей-изгоев и со второй трети XII в. — князей в Новгородской боярской республике, являясь особым источником материального обеспечения, отличным от земельных владений. Таким образом, «корм»-кормление являлся на Руси IX—XII вв. развивающимся по форме и содержанию, но единым по сущности социально-политическим институтом, свойственным европейским феодальным государствам, в которых он являлся фьефом (феодом) — средством материального обеспечения служилой части господствующего класса. Составной частью таких фьефов (феодов) являлись государственные (княжеские) подати и пошлины. Однако не все они превращались в ренту (такое мнение ошибочно), а только та их часть, которая отчислялась непосредственно или после распределения в казне служилым людям за службу, тогда как остальная часть податей и пошлин, поступавших в казну, имела общегосударственные функции (обеспечение войска, строительство оборонительных пограничных систем, городов и т.д.).

Свердлов М.Б., доктор исторических наук, профессор.

¹⁾ Конкретный анализ данных историографических явлений — тема специального исследования.

²⁾ Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. Изд. 4-е. СПб., 1912. С. 186.

³⁾ Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Изд.7-е. Пг.; Киев, 1915. С. 79-80.

⁴⁾ Сергеевич В. Древности русского права. СПб., 1903. Т. 3. С. 186.

⁵⁾ Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988. С. 456-457; Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1893. Т. 1. Стб. 1406, 1407.

⁶⁾ Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 154-155.

⁷⁾ Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. С. 285-287.

⁸⁾ Черепнин Л.В. Основные этапы развития феодальной собственности на Руси (до XVII века) // Вопросы истории. 1953. № 4. С. 44.

⁹⁾ Неусыхин А.И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родоплеменного строя к раннефеодальному // Вопросы истории. 1967. № 1. С. 75-87.

¹⁰⁾ Гуревич А.Я. Англосаксонское крестьянство в X — начале XI в. // Средние века. 1957. Вып. 9.

¹¹⁾ История крестьянства в Европе: Эпоха феодализма. М., 1985. Т. 1. Формирование феодально-зависимого крестьянства. С. 284. Прим. 8.

¹²⁾ Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 8-9.

¹³⁾ Фроянов И.Я., Юдин Ю.И. Об исторических основах русского былевого эпоса // Русская литература. 1983. № 2. С. 93.

¹⁴⁾ Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980.

¹⁵⁾ Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства в Древней Руси // Становление и развитие раннеклассовых обществ: Город и государство. Л., 1986. С. 198-311. {23}

¹⁶⁾ Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 64.

¹⁷⁾ Тас. Germ. XV.

¹⁸⁾ Ibid. XIV.

¹⁹⁾ Свердлов Μ.Б. Общественный строй славян в VI — начале VII в. // Советское славяноведение. 1977. № 3. С. 56-58.

²⁰⁾ Constantine Porphyrogenitus. De Administrando Imperio / Ed. R.J.H. Jenkins. London, 1962. Vol. II. P. 19; Константин Багрянородный. Об управлении империей: Текст, перевод, комментарий / Под ред. Г.Г. Литаврина, А.П. Новосельцева. М., 1989. С. 291-293.

+) Слово явно испорчено, но как правильно, не знаю. HF.

²¹⁾ Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 50,51; Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. Л., 1983. С. 61 (см. там же комментарии к маршруту полюдья и использованию Константином Багрянородным социальной терминологии).

²²⁾ Гуревич А.Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М., 1967. С. 106-107, 114, 129-133.

²³⁾ См.: Бешевлиев В. Първобългарски надписи. София, 1979. С. 68; далее номера древнейших болгарских надписей указаны по этому изданию.

²⁴⁾ Там же. С. 69-70; Андреев И. Николко въпроса около θρεπτοζ ἄνθρωποζ в Първата българска държава Трудове на Висшия педагогически институт «Кирил и Методий». Велико Търново, 1969. № 6. С. 31; История на България. София, 1981. Т. 2. Първа Българска държава. С. 173, 175.

²⁵⁾ Венедиков И. Административна уредба на Първата Българска държава // България 1300: Институции и държавна традиция. София, 1981. Т. 1. С. 145.

²⁶⁾ Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов Под ред. А.Н. Насонова (далее: НПЛ). М.; Л., 1950. С. 110.

²⁷⁾ Булкин В.Α., Дубов И.В., Лебедев Г.С. Археологические памятники Древней Руси ΙΧ—ΧΙ вв. Л., 1978.

²⁸⁾ Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества в Древней Руси. С. 40-48.

²⁹⁾ Там же. С. 56-89.

³⁰⁾ Полное собрание русских летописей. М., 1962. Т. 1. Стб. 143.

³¹⁾ Правда Русская. М.; Л., 1947. Т. II. Комментарии / Под ред. Б.Д. Грекова. С. 225-231.

³²⁾ ПСРЛ. 1. Стб. 273-274.

³³⁾ НПЛ. С. 104.

³⁴⁾ ПСРЛ. 1. Стб. 273-274.

³⁵⁾ ПСРЛ. М., 1962. Т. 2. Стб. 343.

³⁶⁾ Там же. Стб. 685, 658, 662, 674.

³⁷⁾ Там же. Стб. 900.

³⁸⁾ ПСРЛ. 1. Стб. 237.

³⁹⁾ Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 62.

⁴⁰⁾ ПСРЛ. 2. Стб. 698.

⁴¹⁾ Там же. Стб. 783. {В сборнике место сноски не пропечатано. OCR}

⁴²⁾ ПСРЛ. 1. Стб. 500, 501.

⁴³⁾ Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества... С. 65-73, 106-134.

⁴⁴⁾ Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под. ред. С.Н. Валка (далее: ГВНП). М.; Л., 1949. С. 140.

⁴⁵⁾ Там же. С. 9-18 (грамоты № 1-7) и след.

⁴⁶⁾ Янин В.Л. Новгородские акты XII—XV вв.: Хронологический комментарий. М., 1991. С. 154-155.

⁴⁷⁾ ГВНП. С. 18-19 (грамота № 8).