выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Московский журнал. История государства Российского. 2002. № 7.
[30] — конец страницы.
OCR OlIva.
Научно-исследовательской практикой нескольких поколений отечественных и зарубежных ученых наработан цельный комплекс принципов и правил обращения с историческими материалами, дабы оградиться от разного рода недостоверностей, а то и прямых фальсификаций. Например, публикации вновь открытого древнего документа обязательно должны предшествовать всесторонние исследования — текстологические, источниковедческие, лингвистические, хронологические, палеографические и так далее. Только после признания подлинности документа ведущими специалистами он может именоваться культурно-историческим памятником.
Иногда же основным критерием становится не научная достоверность, но сенсационность, а то и «виртуальность» материала. Постепенно сложилась даже целая «школа» пишущих так, будто вокруг — фактологическая пустыня. Вернее, все накопленные факты приносятся в жертву очередному «эпохальному документу». Вот на одном таком «памятнике древнеславянской культуры», который у многих сегодня на слуху, мы и остановимся1).
Уже сама история создания и обретения так называемой «Книги Велеса» — путанная и лукавая — порождает сомнения как в своей собственной достоверности, так и в достоверности «памятника». Оставим в стороне древних волхвов, новгородских святителей, Ярослава Мудрого, библиотеку королевы Анны, «Книгорек» Сулакадзева, 13-й отдел ГПУ и еще многое другое — все сие явно притянуто за уши: ни одного серьезного свидетельства о прохождении «Книги Велеса» по этой цепочке нет. Даже сам переводчик и публикатор «манускрипта» А.И.Асов в конце своего полудетективного рассказа вынужден был заметить, что «все это может быть не более, чем фантазией» (с. 148).
Подлинная история «Велесовой книги», которую можно документально проследить, начинается не с VIII века, как у Асова, а с ноября 1953 года (согласитесь, «дистанция огромного размера»!), когда эмигрантский журнал «Жар-птица» (Сан-Франциско) сообщил, что с помощью литератора Ю.П.Миролюбова «отыскались в Европе древние деревянные «дощьки» V века2) с ценнейшими на них письменами о Древней Руси» (с. 148). По иронии судьбы уже в первом печатном упоминании о «ценнейших письменах» допущен (сознательно или нет — мы не ведаем) ряд принципиальных ошибок. Во-первых, дощечки вовсе не отыскались (их «живьем» никто и никогда не видел), наоборот, давно и надежно «потерялись». Во-вторых, относительно датировки книги речь могла идти только о первой половине XX века, но никак не о V столетии, потому что в отсутствие подлинника документ датируется временем создания его самой ранней копии. И, в-третьих, сообщение об «отыскании» ни на чем не основывалось: не был сделан даже элементарный палеографический анализ.
Затем в «Жар-птице» начали печатать тексты — якобы транслитированные с древних буковых дощечек, а также опубликовали «фотокопию» одной из них — сначала лицевой стороны, а позже — «обнаруженной» обратной. Забегая вперед, отметим, что обе фотокопии оказались наспех сработанными подделками.
Эпопея обретения и исчезновения «дощек» основывается на словах все того же Миролюбова и вкратце сводится к следующему. В разгар гражданской войны на Юге России полковником Белой армии Федором Артуровичем Изенбеком [30] случайно были найдены небольшие буковые дощечки с древнеславянскими письменами. Собранные в мешок, они в конце концов оказались в Брюсселе, где Изенбек открыл мастерскую по набойке тканей. В 1924 году он познакомился с начинающим литератором Юрием Петровичем Миролюбовым, «мечтавшим сочинить поэму о Святославе Игоревиче». Изенбек, «узнав о том, что Миролюбов — литератор, пишущий на исторические темы, указал на лежащий в углу мастерской мешок (? — В.И.) и сказал, что содержимое мешка может его заинтересовать» (с. 147). «Федор Артурович интересовался историей, он осознавал ценность находки. Осознавал настолько, что в условиях войны, отступления, решил спасти дощечки» (с. 146). «Пятнадцать лет затем он (Миролюбов. — В.И.) работал с «дощечками Изенбека», приходя в его мастерскую и оставаясь там запертым (? — В.И.) на ключ... Сделать же около ста фотографий он не мог, ибо это стоило бы целое состояние (? — В.И.), а он был безработный эмигрант, живший на средства жены» (с. 147).
В 1941 году Ф.А.Изенбек умер, а дощечки «Велесовой книги» тогда же якобы «изъяло Гестапо вместе с 600-ми его картинами» (с. 147). Но «древний памятник» не пропал: Миролюбов, оказывается, успел снять с него копию и сделать три фотографии (только потом — и фотографии, и негативы, и рукописания «потерялись», остались только копии с копий). Вот, собственно, и вся история. Зададим себе теперь несколько вопросов.
1. Почему этот «документ» оставался совершенно неизвестным в России, где историки-исследователи, начиная с Татищева и Карамзина, на протяжении 200 лет буквально охотились за каждым древним источником?
2. Почему Ф.А.Изенбек, столько труда положивший, чтобы спасти «дощечки», ценность которых столь остро осознавал, доставив «сокровище» в Брюссель, бросает его в мешке в углу мастерской, даже толком не разобрав, не приведя в элементарный порядок — да и попросту не найдя для его хранения более подходящего места? Более того, 20 лет владея дощечками, Изенбек — образованный человек, «интересующийся историей», — предоставил им лежать мертвым грузом: не показывал ни исследователям, ни родным и друзьям (кроме Миролюбова) — короче, ни устно, ни печатно нигде о них не обмолвился.
3. Почему Ю.П.Миролюбов, не менее остро, чем Изенбек, сознающий ценность дощечек для русской истории и культуры, не снял с них полной фотокопии, а копировал вручную? Так ли уж «это стоило бы целое состояние»? За 17-то лет, наверное, можно было изыскать необходимые средства! На худой конец, фотокопии по просьбе Миролюбова вполне мог заказать и сам Федор Артурович — человек далеко не бедный: одних картин у него, напомним, было изъято в 1941 году целых 600, да и мастерской владел...
4. Немцы, как известно, тщательно протоколировали изъятие всякого рода ценностей. Допустим, они распознали в пылящихся среди тканенабивных штампов ветхих дощечках исторический раритет, — где соответствующий протокол или акт? Далее: дощечки, изъятые как «древние письмена», непременно попали бы в руки немецких ученых-славистов и, следовательно, обязательно оставили бы след в их трудах. Однако ничего подобного не произошло.
5. Почему сам Миролюбов за всю свою долгую жизнь не обратился по поводу находки ни в одну серьезную научную организацию, не предпринял ни единой попытки палеографического анализа? Ведь долг обладателя подобного, возможно, уникального документа, а также элементарная порядочность прямо того требуют: а вдруг фальшивка? Занимаясь историей Древней Руси, Миролюбов просто не мог не знать, что по рукам ходило немало поддельных «памятников», выполненных даже на самом настоящем пергаменте, которые довольно выгодно сбывались частным коллекционерам. Фальшивок столько, что уже в XIX веке приходилось составлять их предостерегающие каталоги.
6. Почему миролюбовские копии начали теряться, лишь только исследователи обратили, наконец, на них внимание? Неужели Юрий Петрович, так остро переживший потерю оригинала, не извлек отсюда никакого урока?
Ответы на все эти вопросы могут быть разными и в своей совокупности порождать различные версии. На наш взгляд, единственная состоятельная версия, которую мы и берем в виде рабочей гипотезы, такова:
1. «Книга Велеса» написана неким литератором уже в XX веке и является поддельным памятником.
2. Буковых дощечек с текстами «Велесовой книги» не существовало вообще: факты, прямо или косвенно подтверждающие их реальное бытие, полностью отсутствуют. Единственному свидетелю — Ю.П.Миролюбову — есть все основания не верить. [31]
Лицевая сторона дощечки II 16
3. Федор Артурович Изенбек к этой сомнительной истории не имеет никакого отношения — его имя было попросту использовано для создания сочиненной наспех легенды.
Некоторые исследователи допускают существенную, по нашему мнению, ошибку: доказывают подлинность документа на основе оценки подлинности его содержания. Совершенно некорректно смешивать эти два самостоятельных вопроса: достоверность содержащейся в документе информации отнюдь не свидетельствует о его подлинности — добротная подделка может заключать в себе совершенно корректную фактологию, и наоборот, подлинный древний источник — ошибочную. Но именно он-то и представляет для нас истинную историческую ценность, потому что отражает реальные (пусть даже в корне неверные) представления людей иных культур об окружающем их мире. Если же информация, сообщающаяся данным источником, выходит за его хронологические рамки (независимо от своего качества), тогда у нас есть очень серьезные основания задуматься о подлинности «памятника».
В 1960 году палеограф и языковед Л.П.Жуковская под руководством академика В.В.Виноградова провела экспертизу присланной в Советский славянский комитет фотокопии «дощечки Изенбека» и опубликовала статью «Поддельная докириллическая рукопись (к вопросу о методе определения подделок)» (Вопросы языкознания. 1960. № 2). Результаты экспертизы никем из ученых не были опротестованы и, следовательно, остаются в силе. А.И.Асов пишет: «Я подробно разобрал все отзывы и все аргументы против подлинности «Книги Велеса», показал полную их несостоятельность» (с. 153). На кого рассчитаны эти слова? Любому специалисту известно: результаты экспертизы опровергаются не забалтыванием их, а не менее корректным повторным исследованием. Но кто, где и когда проводил исследования, «показавшие полную несостоятельность» выводов Л.П.Жуковской? Между тем существует ряд дополнительных фактов, подтверждающих ее мнение.
1. Ни первая, ни вторая «фотокопии» не содержат ни одного буквенного элемента, который можно было бы квалифицировать как вырезанный на дереве. Разводы, подтеки, «узловатость» линий, характерные только для письма, оставляет жидкое красящее вещество на ткани, а никак не режущий инструмент на деревянной плоскости. С первого взгляда становится очевидно: текст «оригинала» написан на плотной ткани. Нити основы и утка имеют примерно равную толщину и хорошо скручены. Расплывающиеся [32] от линий «зубчики» — микроподтеки краски в местах переплетений нитей.
Обратная сторона дощечки II 16
2. Нижние поля обоих изображений и верхнее поле первого нанесены узким деревянным штампом, создающим видимость буковой текстуры. Однако на всех полях насчитывается более сотни парных пятен-близнецов, зеркально расположенных относительно продольной оси, чего на настоящей доске не может быть. То есть штамп использовался один и тот же — явная подделка!
3. «Бегущий бычок» был нарисован уже на фотографии, которую потом, с нанесенными на нее дополнительными штришками, заново пересняли. «Бычком» пытались замаскировать бросающуюся в глаза идентичность пятен верхнего и нижнего полей, но цели не достигли: сквозь рисунок просматриваются идентичные нижнему полю пятна.
4. Изображение «дощечки» на втором снимке нарастили с левой стороны обрезком ее же отпечатка (стык виден даже невооруженным глазом): расположение и форма пятен верхней и левой кромок совпадают в мельчайших деталях. Для чего потребовалась эта манипуляция? Не для того ли, чтобы сохранить соотношение длины и ширины, постоянное для «дощечки», но меняющееся при усадке ткани, так как ее основа и уток имеют различные коэффициенты растяжения и усадки?
5. Еще одна деталь: рука автора подделки то и дело сбивается с «рунического» письма на современное, ей, руке, более привычное (закон биоавтоматизма). Могло ли подобное происходить с древним волхвом?
Теперь рассмотрим аргумент, на который никто из исследователей до сих пор не обратил внимания. Радетели «Велесовой книги» утверждают, что ее текст был вырезан на буковых дощечках в VIII—IХ веках первоначально в древнем Новгороде, затем в Киеве. Но ведь бук никогда не рос на территории Древнерусского государства! В то время один из его видов встречался в Западной и Центральной Европе, другой — в Южном Крыму, в Византии и на Кавказе за тысячи километров от Киева и Новгорода. Первые буковые изделия (довольно редкие) появились в России только с воцарением Лжедмитрия I, а древесина бука как поделочный материал начала завозиться в Россию только в XVIII веке после издания императрицей Екатериной II «Манифеста о свободном поселении иностранцев в России», когда к нам хлынул поток западноевропейских переселенцев, среди которых было немало мастеровых, в том числе и столяров-краснодеревщиков, именно с буком и привыкших иметь дело. Следовательно, древнерусский памятник никак не мог создаваться на буковых дощечках: их не только в VIII—IХ веках, но и [33] в более поздние времена в Восточной Европе не видывали.
Один из важнейших признаков неподлинности исторического документа — несоответствие его духа и стиля эпохе, к которой он якобы относится, а также несоответствие содержащихся в нем фактов их же собственной исторической канве. Между тем текст «Велесовой книги» буквально пестрит подобными несоответствиями. Например, в ряду событий IV—V веков до Рождества Христова находим такое: «Они (греки. — В.И.) говорили, что установили у нас их письменность, чтобы мы приняли ее и утратили свою. Но вспомните о том Кирилле, который хотел учить детей наших и должен был прятаться в домах наших, чтобы мы не знали, что он учит наши письмена...» (с. 50). Как-то неловко даже напоминать, что в столь отдаленные времена (2600 лет тому назад!) «нашей письменности» даже гипотетически не могло существовать, ибо не существовали мы, русские, как этническая общность, а славянский просветитель Кирилл-Константин начал свою миссионерскую деятельность через 1500 лет после названных событий.
Задумаемся, мог ли древний волхв употреблять смысловые и языковые штампы русского демократа конца XIX века:
«Как же вы, русские, проспали пашню свою? С этого дня вы должны бороться за нее!» (с. 49);
«И это будет нам уроком, чтобы мы осознали наши ошибки» (с. 125);
«Но наша цель — учиться и не брататься с ними» (с. 122);
«И это означает — пришло время борьбы» (с. 121);
«...и таким образом отделились и отмежевались» (с. 19);
«...если мы силы свои не сплотим, и не дойдет до нас одна мысль...» (с. 87);
«Учтем это...» (с. 87).
И так далее, и тому подобное.
Хорошо знали волхвы и современную географическую номенклатуру:
«Мы были антами на Русской равнине...» (с. 106).
Владели современной терминологией:
«И так будет продолжаться, если мы будем делиться до бесконечности...» (с. 86).
Читали они не только «Историю войн» ранневизантийского писателя Прокопия Кесарийского и немецкого хрониста Титмара Мерзебургского, который жил на 200 лет позже них, но и древнеримских авторов:
«И эти римляне говорят, что мы варвары!» (с. 64).
А вот лексика петровских времен:
«...дабы судить всякого: и подлого сословия, и того, кто глава» (с. 18)
и даже века XX:
«Он для вас — свет зеленый и жизнь!» (с. 33).
Цитировали речи первого американского президента:
«В этот раз мы много настрадались, прежде чем обрели независимость» (с. 77).
Борясь с еще только грядущим христианством, предусмотрительно изучили Новый Завет:
«Не позволяйте волкам похищать агнцев...» (с. 129);
«...камни вопиют нам» (с. 59).
Читывали патриотическую литературу нашего времени:
«...и дали им отведать русского меча» (с. 123);
«Мы сыновья великой Руси...» (VI век!) (с. 102);
«Сто раз возрождалась Русь...» (V тысячелетие до Рождества Христова!) (с. 13);
«...мы должны стоять насмерть и биться за землю нашу до конца» (VI век!) (с. 104);
«...и решили идти и сражаться за Землю Русскую» (I век до Рождества Христова!);
«...и были германцы повержены русскими» (IV век!) (с. 80).
Слова правильные, но только когда все это происходило? И когда так могло писаться?
Поразительная осведомленность волхвов о том, что было задолго до них, соседствует с не менее поразительным неведением того, чего они просто не могли не знать — например, собственных похоронных обрядов: своих «павших в сражениях бояр и вождей» они погребают под белыми каменными курганами. Да ведь ни одного каменного кургана или каменного могильника древних славян до сих пор археологами не найдено, потому что древние славяне не погребали своих соплеменников, а сжигали их на кострах! К тому же волхвы постоянно путают свой языческий пантеон не только с западнославянским, но даже с индоиранским! Вопиющий «непрофессионализм»!
Разбирать исторические завалы «Книги Велеса» и тексты-пояснения к ним — все равно что чистить авгиевы конюшни. Право, начинаешь опасаться и за собственный рассудок, напоминая, что не только в эпоху мезолита, но и более позднего бронзового века таких понятий, как Русская Земля, даже в зачаточном состоянии не могло существовать; что индоиранские скифо-сарматские [34] и славянские культуры — не одно и то же; что древние дьяковские городища нельзя считать русскими3)...
Для полноты картины обратим внимание и на перевод книги. Переводчик пишет: «Мной после пяти лет трудов в сем издании было полностью переосмыслено более половины текстов, создана новая композиция, добавлены недостающие переводы» (с. 157). Он действительно изорвал текст на куски и перемешал их по своему усмотрению. Но позволительна ли такая вольность?4) Автор имеет полное право «переосмысливать» и перекомпоновывать только свои собственные сочинения. При работе же с культурно-историческим документом все особенности текста, его идеи, стилистика, структура, логика языка, композиция должны быть максимально сохранены. Иначе это будет не перевод, а прямая фальсификация — что мы и видим в случае «Книги Велеса». А ведь даже поддельный памятник нельзя уподоблять детскому конструктору, из деталей которого каждый волен собирать все, что ему заблагорассудится, потому что сей последний обман будет хуже первого. [35]
1) Книга Велеса. Перевод и пояснения А.И.Асова. М., 1997. (Далее цитируется это издание с указанием страниц в круглых скобках.) Сама по себе «Книга Велеса» не заслуживала бы критического разбора, если б на ее основе не создавались другие псевдоисторические работы — например, «Русь, откуда ты?» и т. д.
2) Первоначальная датировка «Книги Велеса» V веком косвенно показывает, что к 1953 году она еще не была окончена, ибо в последнем ее разделе речь идет о Рюрике и Аскольде.
3) Это все равно, что по наличию одного корня в словах, допустим «рука» и «ручка», утверждать идентичность обозначаемых ими понятий. Между тем под пером А.И.Асова именно таким образом в «русских» превращаются многие евразийские племена и народы: киммерийцы, скифы, саки, аланы, тавры, берендеи, чехи, савроматы и т.д. История и культура кочевых ираноязычных племен и народов хорошо изучена. Праславянские же культуры развивались параллельно с индоиранскими, но на других территориях и на других языковой и материальной основах. Между ними ни в коем случае нельзя ставить знак равенства.
Следуя логике «Книги Велеса», отчего бы и монгольского хана Батыя не называть «русским князем» — ведь его имя созвучно слову «батя». Никакой шутки в сказанном нет!
На 226-й странице читаем: «Под турками здесь следует понимать тоурцев (tursi), то есть тавро-русов, или туров, торчинов (от слова «тур», то есть «бык»), кои ранее были савирами, или северянами». С какой изумительной виртуозностью, обыгрывая слово «тур», автор получает этот «этнический коктейль»: турки, тавры, русы, торки и савиры — все превратились в северян! (Северяне — один из союзов восточнославянских племен, вошедший в состав Древней Руси при князе Олеге.)
Путаница происходит оттого, что этнонимы «росы», «русы», «русичи», «русские» — не имеют однозначных толкований, их содержание постоянно менялось. Один и тот же народ мог называться разными именами; и одним и тем же именем могли называться разные народы, последовательно сменявшие друг друга на какой-либо территории, за которой закреплялось название изначально обитавшего там племени. Например, индоиранское племя Русь, или Рось, обитало в бассейне Среднего Днепра задолго до прихода туда славян. Потом название «Русь» перешло на земли Киевского Поднепровья. «Поляне первыми из славянских племен стали называться Русью: «...поляне, яже ныне зовомая Русь» (ПВЛ, I. С. 21). Отсюда, из Киевской земли, этот этноним постепенно распространился на все восточнославянские племена, входящие в состав древнерусского государства». (В.В.Седов. Восточные славяне в V—VIII веках. М.: Наука, 1982. С. 111).
Понятие «Русская Земля», или «Русь», как этногеографическое название большинства восточного славянства сложилось не ранее ХI—ХII веков. Древляне говорили в X веке: «Убили мы князя Русского» — следовательно, русскими себя они тогда еще не считали.
Сейчас этноним «русские» применяется только к части восточного славянства — к великороссам. Но древние зарубежные источники называют русскими даже свеев (шведов), а современные — любых выходцев из России: евреев, татар и т.д.
Византийцы могли именовать скифами не только индоиранцев, но и славян Древней Руси, и финно-угров (венгров), и даже тюрков. Поэтому, используя термины «русские», или «скифы», всегда надо оговаривать их смысловые рамки, в противном случае неизбежно получится вавилонское столпотворение, какое наблюдаем мы на страницах «Велесовой книги».
4) Свое право вольной манипуляции с текстом А.И.Асов обосновывает тем, что часть дощечек якобы была расколота, а Миролюбов их неправильно склеил. В доказательство несостоятельности этого аргумента мы предлагаем взять несколько деревянных дощечек, расколоть их и обломки перемешать. Через несколько минут вы сумеете все правильно сложить, потому что линии скола будут строго индивидуальны: дощечки физически невозможно склеить с нарушением комплементарности их частей.
Написать нам: halgar@xlegio.ru