Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Россия

Немиро О.В.
Отечественная праздничная культура: исторический опыт и современное состояние

Историческое познание: традиции и новации:
Материалы Международной теоретической конференции.
Ижевск, 26-28 окт. 1993 г. Часть 2.
Ижевск: Изд-во Удмуртского университета, 1996.
{197} – конец страницы.
OCR OlIva.

Накопленный историей опыт духовной и художественной культуры (в том числе и культуры праздничной), материально-вещные «следы» этого опыта составляют основную базу памяти истории человеческого общества, фиксируют ценности, добытые веками, жизнью многих поколений. Трансляция (проекция) этого опыта истории на современное бытие — одно из непременных условий сбалансированной стабилизации общественного развития, сохранения и приумножения традиций и на их фундаменте — новаторских исканий. Таким образом, проблемы традиций и новаторства, на наш взгляд, — это порой противоречивый, скачкообразный, периодами застойный процесс движения от прошлого к настоящему, а от него — к будущему.

Конкретный праздник быстротечен и мимолетен: его «дух», его настрой не поддается прямой фиксации, не репродуцируется, не тиражируется. Уходят в Лету старые празднества, на смену им приходят новые, вытесняя или трансформируя до неузнаваемости в силу многих обстоятельств некогда полнокровные праздничные формы. Время отодвигает от нас прошлое, стирает остроту ощущений когда-то пережитого в радости или в скорби (праздничный феномен объединяет и радостное веселье, и торжественную скорбь светлой памяти).

Сложная история XX в. знает примеры, когда режиссеры-постановщики и сценографы в театрализованных зрелищах, к примеру, 1920, 1927, 1967 гг. предпринимали эффектные попытки «зримой реставрации» былых исторических событий. Эта иллюзия исторических реминисценций служила целям воспитания, поднимала общественное настроение. Так бывало и в предреволюционные десятилетия: в дни празднования 100-летия (1803) и 200-летия (1903) основания Петербурга, 200-летия (1909) Полтавской победы и 100-летия (1912) Бородинского сражения. Этот исторический ряд юбилеев можно продолжать долго. Поучителен опыт подготовки и проведения этих торжеств, потребовавших немалых материально-технических средств и консолидации творческих сил драматургов, художников, музыкантов, актеров-исполнителей и пр.

Современный французский историк Пьер Нора справедливо заметил: «Быстрое исчезновение нашей национальной памяти, как {197} мне кажется, требует инвентаризации мест, в которых она воплощена и которые по воле людей в результате вековых трудов остаются лишь блестящими символами: это праздники: эмблемы, торжества в честь людей и событий, а также прощальные погребальные речи, похвальные слова, школьные словари и музеи»¹⁾. Сказано верно: материально-вещные следы культуры и следы некогда шумевших буйством красок и веселья торжеств — это «места памяти», необходимой и нынешним поколениям. Совершенно прав наш известный историк средневековой культуры А.Я. Гуревич, рассматривающий историческую память как феномен исторической антропологии, как неустанное «воплощение современностью прошлого», поиски ответа сквозь призму времени, сквозь минувшие века и десятилетия²⁾.

Жизнь — праздник — искусство — культура связаны в неразрывное диалектическое единство материального и идеального начала, реалии и фантазии, исторической и художественной правды, конкретной действительности с элементами мифологии, легенды, утопии, игры, театра и идеологических установок своего времени. Философию праздника невозможно познать без осмысления социальной действительности — конкретно-исторической, национальной (этнической), сословно-классовой³⁾. Эта действительность — активно действующий «фон» и среда, в которых проявляется опыт, практика организации, проведения и декорирования празднеств, зависимые и от сложившихся традиций, и от требований времени, вкусов заказчика, исполнителя, участника, зрителя действ от уровня вкладываемых материальных средств, модных пристрастий, стилевых тенденций эпохи и т.д.

Наконец, еще одно обстоятельство, определяющее художественно-эстетические и культурные ценности праздника, его духовную атмосферу, в конечном счете выявляющее модель жизни — это нормы общественного и индивидуального поведения, морально нравственные устои общества и его вкусы. Существует множество определений праздника и праздничной культуры, все зависит, от того под каким углом зрения рассматривается феномен — с позиций историка и искусствоведа, философа или социолога, этнографа или драматурга, режиссера или художника. И каждый специалист будет совершенно прав, изучая праздничное явление с позиций своего дисциплинарного подхода. Нам представляются, с позиций культурной философии, следующие выводы:

1) праздник («смеховой» и «серьезный») — специфический феномен общественного бытия, функционирующий в рамках свободного времени (досуга), неотъемлемое звено человеческой культуры, аккумулирующее эмоционально-чувственное, но и умело {198} регулируемое общение людей с помощью художественно-декоративных (убранство и маскирование среды и человека, временных устройств и установок), театрально-зрелищных и ритуально-обрядовых (церемониальных) форм искусства;

2) праздничная культура — совокупность устойчиво-действенной и исторически-конкретной человеческой деятельности, от поколения к поколению накапливающей и воспроизводящей (транслирующей) опыт, навыки и способы подготовки, проведения и оформления (эстетической интеграции среды и человека) празднеств при самом широком разнообразии их типологического ряда. В этой специфической (культурно сотворческой) деятельности выражается разнообразие духовной культуры общества, основанной к тому же на совокупности природно-космического (географического, климатического), местно-национального и общечеловеческого факторов.

Праздник — самая мобильная и эффективная форма человеческого (театрально-игрового, символического, мифологизированного и пр.) общения и временного, на период действа, ощущения определенных свободы, независимости, братского единения. Именно в праздник раскрепощается эмоциональная энергия человека, общества в целом и каждой отдельной личности, проявляется и общение с природой, с естественной и искусственной средой. Следуя за мыслью Л. Фейербаха, мы полагаем, что потребность в общении особо проявляется в дни праздника, когда человек видит себя в других и когда «подобное радуется подобному»⁴⁾.

Обратимся к исторической памяти отечественной праздничной культуры, к ее вековому и устойчивому опыту, от которого, думается, не в малой степени зависит развитие нашей культуры и сегодня, и завтра. «Судьба нашего искусства есть судьба нашей культуры, — справедливо замечает Вяч. Иванов, — судьба культуры — судьба, веселия народного. Вот имя культуры: умное веселие народное»⁵⁾. Массовые празднества, о которых говорит русский философ, испокон веку проявлялись в двух ипостасях: в дни природного годового цикла, зимнего и летнего солнцеворота на селе и в городе, и в дни государственных торжеств в честь коронаций, тезоименитств, свадеб особ императорского дома, юбилеев, военно-морских побед и пр. Эти две формы проявления народной праздничной стихии шли рядом, но и жили самостоятельно — по своим законам и нормам. Сходство городских и деревенских праздников легко обнаружить прежде всего в общей фундаментальной основе — в фольклорно мифологических началах народной праздничной культуры, замешанной на язычестве и православии, на единении славяно-языческой и византийско-христианской культуры. Это {199} единение произрастало веками на заимствовании, ассимиляции и скрещивании двух направлений: «по горизонтали» (Запад-Восток) и «по вертикали» (Север-Юг: из варяг в греки и из грек в варяги)⁶⁾. Подобный «крест» пересечений и составил национально-этническую особенность отечественной праздничной культуры, о чем прямо или косвенно писали сторонники евразийства — Н.С. Трубецкой, и П.Н. Савицкий, Г.В. Флоровский, Л.П. Карсавин, Л.Н. Гумилев и др., видевшие в этом специфику русской культуры в целом и ее место в цивилизованном мире.

«Двойственность» (язычество и христианство) стали проявляться не сразу, постепенно. Языческие праздничные обряды и ритуальные действа еще долго сопротивлялись натиску новой сакральной идеологии и культуре, испытывая при этом и определенные влияния «окраинных» мировых конфессий: иудаизм хазар, исламизм волжских булгар, католицизм франков, протестантизм англосаксов. Так было до тех пор, пока с конца X в. язычество всерьез не вступило в контакт с греко-византийским православием⁷⁾. Становление отечественной праздничной культуры с того периода будет развиваться не путем механического слияния языческих и христианских традиций, а путем долгой, порой кровавой (вспомним многовековые гонения властей и церкви на скоморохов) борьбы, соперничества, взаимных уступок, заимствований, порой вынужденного примирения. С учетом «местных» (региональных, климатических, национальных, социальных) факторов еще более прорисовывается самобытность отечественной праздничной культуры, аспекты «национального смеха», русской удали и беззаботного веселья.

Эта «двойственность» праздничной культуры еще проявлялась и в начале нынешнего столетия. В ней на равных жили эмоционально-чувственное языческое начало и одновременно начало более сдерживающее, торжественное, призывающее к раболепию, усмирению плотских желаний и буйных фантазий, проповедующее подчинение власти земной и небесной, наступление страшного суда, покорность и слепую веру в блаженство «на том свете». От реального факта «единства раздвоенности» трудно уйти в познании русской праздничной культуры. Поэтому сегодня следует не углублять противоречия между светской и сакральной культурами, а искать пути их контактов в едином потоке культурного исторического развития⁸⁾.

Традиционное праздничное «двоеверие» — славянский политеизм и христианство — в XIX — начале XX в. подвергалось массированным ударам и со стороны роста цивилизации и научно-технического прогресса, приводящих к неизбежному разрушению {200} привычных патриархально-общинных устоев бытия, формированию капиталистических отношений, спорам о пути развития России между славянофилами и западниками, между сторонниками сохранения «национального духа», русской «души» нации, культуры в целом. В этом плане одни внимали призыву В. Белинского о народе атеисте, другие верили в идею Ф. Достоевского о народе- богоносце, третьи внимали словам М. Горького о народе-богоборце. Традиционную самобытность праздничной культуры по-своему расшатывал официоз — единство православия, самодержавия и народности.

«Двоеверие» в праздничной ситуации жизни практиковалось и в начале XX в.: хронологически, в один и тот же день как бы справлялись два праздника — народный и православный: 1-2 мая (День молодых всходов, первой зелени и День святых Бориса и Глеба), 4 июня (День Ярилы-солнца, семик и День святой Троицы), 24 июня (День Ивана Купалы, солнцеворота и День Иоанна Крестителя), 30 июля (День Перуна-громовержца и День пророка Ильи), 7 августа (праздник урожая, конца жатвы и Святое Преображение) и т.д.

Но сквозь все бури и натиски времени, смену социальных порядков и властей, политических и идеологических установок и лозунгов, при всей своей трансформации и модификации праздничная культура продолжала жить и «плодоносить», приумножая в копилке духовных ценностей новые достижения в области организации, проведения и декорирования праздников. Еще в 1770 г. в полемическом с французскими просветителями (прежде всего с Ж.-Ж. Руссо) трактате «Антидот» («Противоядие») Екатерина II пророчески писала: «…Я решусь сказать не боясь ошибиться, что он (русский народ — О.Н.) пойдет и что пойдет далеко: достаточно посмотреть на те богатырские шаги, которые им уже сделаны за семьдесят лет, еще такие же семьдесят лет и мое пророчество подтвердится»⁹⁾.

Конечно, императрица-законодательница, в первую очередь, имела в виду экономическое и политическое развитие России с петровских времен. Однако думается, что не только это. Не случайно именно ей принадлежат известные изречения: «Народ, который поет и пляшет, зла не думает» и еще: «Театр есть школа народная, она должна быть непременно под моим надзором, я старший учитель в этой школе и за нравы народа мой ответ богу»¹⁰⁾. Мудрые слова. История отечественной праздничной культуры хранит неоценимые сведения о грандиозных для своего времени пиротехнических фейерверочных представлениях и карнавальных празднествах первых десятилетий XVIII в., о маскарадах и победоносных {201} парадах. Что касается собственно века самой Екатерины, то он ознаменован рядом крупных и масштабных праздничных действ, таких, как, к примеру, карнавал «Торжествующая Минерва», длившийся по всей Москве три дня, с 30 января по 2 февраля 1763 г., в котором театрализованно-зрелищно представлялись «гнусность пороков и слава добродетели», грандиозное народное гуляние там же в Москве, на Ходынском поле 21-23 июля 1775 г., посвященное победе России над Турцией и присоединению Крыма к России.

Кстати, оба празднества шли под непосредственным патронажем Екатерины, при задумке ею большинства драматургических и оформительских решений. История праздничной культуры сохранила нам и имена организаторов и авторов этих торжеств: поэтов-драматургов М.М. Хераскова, А.Г. Сумарокова, А.А. Ржевского, И.Ф. Богдановича, великого русского актера Федора Волкова, архитекторов В.И. Баженова, М.Ф. Казакова, художников А.П. Антропова, Д.Г. Левицкого, А.П. Лосенко.

«Век играющий» как называли XVIII столетие, накопил огромные художественные и духовные ценности в проведении народных гуляний «под горами» (или «на горах»), ярмарок и балаганов, официальных государственных торжеств. Сохранившиеся чудом архивные документы знакомят нас с продуманной системой организации всей празднично-подготовительной работы — от драматургических и сценарных задумок, режиссерских концепций до принципиального декоративного решения. При всей бюрократической неповоротливости эта система сохранит свою практическую ценность и до начала XX в.

И при в корне изменившихся политических и социально-экономических условиях этот организационно-подготовительный опыт и сама практика, к примеру художественно-декоративного убранства, организации массовых действ пригодились при функционировании новой структуры социалистического праздничного календаря. Конечно, полностью менялись содержание и ориентация празднеств, но оставались сложившиеся их жанрово-видовые формы. В «золотой фонд» отечественной праздничной культуры вошли опыт проведения и убранства петроградских ленинградских празднеств 1918, 1927, 1967 гг., театрализованных представлений на Неве в 1927 и в 1967 гг., карнавалов в центральных парках культуры и отдыха Ленинграда и Москвы конца 1920 — середины 1930-х гг., празднования 800-летия основания Москвы (1947) и VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве (1957), общегородских карнавалов Ленинграда в 1967, 1968 и 1972 гг., Олимпиады-80. {202}

На наш взгляд, сегодня отечественная праздничная культура находится в явной кризисной ситуации¹¹⁾. Причин этому немало. Развалился «Союз нерушимый республик свободных» — СССР, а вместе с ним развалились и худо-бедно «сшитые» культурные, политические, хозяйственно-экономические связи, единая денежная система, взаимные поставки, невиданно подскочила инфляция, растет безработица, падает почти ежедневно жизненный уровень большинства населения, во многих местах былой державы полыхают очаги гражданской войны. Как следствие, произошла фрустрация (разорванность) общественного сознания, до крайних пределов упал тонус массового праздничного настроения (даже митинговые кампании сошли на нет), слабеет желание общаться друг с другом, значительно снизилась творческая инициатива «снизу» и «сверху». Под воздействием явной духовной апатии и безразличия, как дым, быстро улетучились недавние идеалы, мифы и легенды, политическому и моральному остракизму подвергнуты многие исторические личности и герои прошедших десятилетий. Вот уже и Указом президента «О государственном гербе Российской Федерации» утверждается, что Герб РСФСР «утратил свое символическое значение». Это означает: устарела морально и физически почти вся советская социалистическая символика, эмблематика, геральдика — серп и молот, хлебные колосья, пятиконечные алые звезды и пр. Их потеснили золотой двуглавый орел, три исторические короны Петра Великого, скипетр и держава, декоративный щит со скачущим всадником, копьем пронзающим дракона. Меняются условные декорации, за завесами которых неясно, какое же государство мы все строим.

А пока налицо политическая и экономическая нестабильность, развал государственности, законности и экономических отношений, правовой беспредел, обнищание народа, безразличие властей к судьбам 25,3 млн. русских в «ближайшем зарубежье», неспособность управлять бурным потоком миграции, тысячами беженцев и переселенцев. И, кажется, не до массовых праздников ныне: крен их пошел в сторону «элитарных» празднично-развлекательных мероприятий для избранной публики. В такой чрезвычайной ситуации до предела урезаны бюджетные финансирования, инвестиционные вклады и кредитования, а новые спонсоры и меценаты не слишком-то спешат вкладывать средства в дела, не приносящие прямых доходов.

В итоге праздничный Ленинград (Петербург), кажется, навсегда потерял некогда популярный праздник молодых в период белых ночей «Алые паруса», жалким мероприятием выглядит «фирменный» ежегодный праздник Дня рождения города, куцым — праздничный {203} календарь Центрального парка культуры на Елагином острове, забыты возродившиеся было традиции ночных новогодних гуляний на Невском проспекте и площадях города. Подобный кризис праздничной культуры наблюдался и в конце XIX — начале XX в. И тогда, несмотря на явные попытки возрождения национальной культуры, высокий подъем искусства, праздники теряли свою самобытность под влиянием обострения политической ситуации в стране, роста коммерции и частного предпринимательства.

Еще не так давно специальная комиссия по социальной политике при Верховном Совете России готовила новый государственный праздничный календарь. Ныне Верховный Совет «приказал долго жить», но упомянутая комиссия уже успела поработать: постепенно ликвидировала праздник Октября (т.е. пролетарской революции), День Международной солидарности трудящихся 1 мая «трансформировала» в «праздник Весны и Труда», День рождения Красной (Советской) армии переименовала в день вооруженных сил, на место дня рождения Ленина поставила День земли. Попутно с листков праздничного календаря официально «слетели» (на местах — как хотите!) безликие и однотипные профессиональные праздники: Дни мелиорации, газофикации, работников торговли, жилищно-коммунального хозяйства, рыбака, строителя и пр., и пр. Зато теперь официально, по-государственному, велено отмечать Рождество Христово, Дни международного ранга — метеорологии (23 марта), памятников исторических мест (18 апреля), борьбы с наркоманией (26 мая), шахмат (20 июля), пожилых людей (1 октября), борьбы со СПИДом (1 декабря).

Справедливо замечает журналист Виктор Лошак: появился новый российский феномен — чем острее кризис, тем больше праздников. «Календарь и население, — пишет он, — кажется, достигли полной гармонии. Страна, отменившая коммунизм и ринувшаяся в православие, с наслаждением гуляет все подряд праздники: коммунистические, церковные, постперестроечные»¹²⁾.

Когда-нибудь чехарда с праздничным календарем закончится: успокоятся страсти, придет время равновесия сил, улыбки, надежды и подлинного возрождения культуры, связывающей прошлое с настоящим. Место недавних пышно-помпезных торжеств займут истинные дни радости и гордости за себя и свою страну, всесторонне и умно будут продуманы процессы взаимодействия советской и сакральной праздничной культуры. Праздничные формы бытия во всем своем разнообразии больших и малых жанров внесут благодатную лепту в дело морально-нравственного и духовного обновления атмосферы жизни. Мы полагаем, что вероятностное функционирование праздничной культуры возможно на основе {204} конвергенции, синтезирования общечеловеческого и конкретно-национального (народного) факторов с непременным возрождением утраченных в XX столетии, в силу многих причин, животворных истоков отечественной праздничной культуры. Изучение ее прошлого и настоящего открывает пути дальнейшего развития социально-художественного явления общественного бытия, имя которому — Праздник.

Примечания

¹⁾ Автономова Н.С., Караулов Ю.Н., Муравьев Ю.А. Культура, историческая память (О некоторых тенденциях новейшей французской историко-методологической мысли) // Вопросы философии. 1888. № 3. С. 76. О том, что мы плохо храним «вещные следы» нашей культуры и искусства писали еще в 1920-е гг.: «Что же мы сохранили в результате этих лет в качестве материалов и документов для будущего историка массовых празднеств? — Ничего!» — писал известный деятель советского театра Н. Извеков (Массовые празднества. Л., 1926. С. 91), Спустя несколько лет, об этом же говорил критик Я.А. Тугендхольд: «Мы по-прежнему остались «ленивыми и нелюбопытными». Мы не сумели сохранить материальных следов искусства за первые годы революции, — где они, не по ветру ли развеялись эти проекты грандиозных уличных панно и оформление площадей? Не вели мы ни художественных мемуаров, ни научной регистрации, и все пережитое нами все еще почему-то не стало объектом изучения наших художественно-научных учреждений. А между тем все это уже погружается в прошлое» (Тугендхольд Я.А. Из истории западноевропейского, русского и советского искусства. М.: Советский художник, 1987. С. 225).

²⁾ Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. 1988. № 1. С. 59.

³⁾ Здесь и ниже: Немиро О.В. Художественная среда праздничного города как явление отечественной культуры (Теория. История. Современность). Автореф. дисс. ... д-ра философ. наук. С. Пб, 1992.

⁴⁾ Фейербах Л. Избранные философские произведения. М.: Гос. из-во полит. лит-ры, 1955. Т. 1. С. 95. В этом плане к месту представление К. Маркса о свободном времени для удовлетворения социальных и интеллектуальных потребностей человека — «для свободной игры физических и духовных сил, празднования» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 28. С. 274).

⁵⁾ Иванов Вяч. О веселом ремесле и умном веселии // Декоративное искусство СССР. 1990. № 6. С. 39.

⁶⁾ Оригинальные суждения об этой проблеме см.: Трубачев О.Н. В поисках единства. М.: Наука, 1992. С. 3-10; Омельченко Н.А. Споры о евразийстве. Опыт исторической реконструкции // Полис. 1992. № 3; Савицкий П.Н. Евразийство // Философские науки. 1981. № 12; Соболев А.В. Полюса евразийства // Новый мир. 1991. № 1.

⁷⁾ Киященко Н.И. Духовность русской культуры как общечеловеческая ценность // Русская культура и мир: Тез. докл. Междунар. науч. конф. Новгород, 1993. С. 9.

⁸⁾ Вряд ли уместно сегодня в акте принятия христианства на Руси усматривать только прогрессивное значение, якобы предотвратившее «языческий застой» {205} (Органов Г. Перестройка и 1000-летие крещения Руси // Советская культура. 1988. 18 июня).

⁹⁾ Екатерина II. Соч. М.: Современник, 1991. С. 21.

¹⁰⁾ Цит. Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища. Конец XVIII — начало XX века. 2-е изд., доп. Л.: Искусство, 1988. С. 1921.

¹¹⁾ Немиро О. Кризис праздника и праздник кризиса // Ленинградский университет. 1991. № 7, 9, 15, 17, 20.; Немиро О.В. Все врут календари! // Слово и дело. 1992. 23-29 дек.

¹²⁾ Лошак В. Что празднуем, господа-товарищи? // Московские новости. 1993. 2 мая.