Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Предисловие

Настоящее совещание — пятое ежегодное собрание историков и источниковедов, круг исследовательских интересов которых связан с писцовыми книгами и другими историко- географическими источниками XV—XIX вв.

Первое совещание состоялось в марте 1988 г. в Ленинграде по инициативе Я. Е. Водарского, З. В. Дмитриевой и Е. Б. Французовой и было поддержано Научным советом АН СССР по исторической демографии и исторической географии, Научным советом АН СССР по историографии и источниковедению, Институтом истории СССР АН СССР и Ленинградским отделением Института истории СССР АН СССР. Второе, третье и четвертое совещания были проведены в Казани, Вологде и Петрозаводске (1989—1991 гг.). (Тезисы докладов и сообщений III-го и IV-гo совещаний опубликованы: Тезисы докладов и сообщений III Всероссийского научно-практического совещания по вопросам изучения и издания писцовых книг и других историко-географических источников Вологда, 1990; Вопросы изучения и издания писцовых книг и других историко-географических источников. Петрозаводск, 1991. Информация о первом совещании опубликована Я. Е. Водарским и З. В. Дмитриевой в журнале «История СССР» (1989, № 4).

Основная цель совещаний — развитие традиций изучения и издания писцовых книг и других историко-географических описаний. Введенные в научный оборот в 40-е годы ХIХ в., писцовые книги до сих пор привлекают внимание не только историков, но и демографов, этнографов, лингвистов.

На совещаниях помимо конкретных проблем обсуждались подготовленные к изданию писцовые книги (писцовая книга города Белоозера 1617 г., писцовые описания Казанского уезда XVI—XVII вв., писцовая книга Заонежских погостов 1582—1583 гг.). На очередном совещании предполагается рассмотреть рукопись таможенных книг Великого Новгорода первой четверти XVII в., подготовленную к изданию В. А. Варенцовым и Г. М. Коваленко.

Доклады и сообщения, предложенные для обсуждения на V-ом совещании подразделяются на 4 раздела: источниковедческое изучение писцовых книг и других описаний, возможности их использования в исторических исследованиях, задачи сохранения, {3} описания и издания документальных памятников и изучение многообразных историко-географических источников. Как и на предыдущих совещаниях, в центре внимания остается проблема достоверности и репрезентативности данных исторических источников.

Оргкомитет и инициаторы проведения совещания благодарят Новгородский музей — заповедник за предоставленную возможность публикации тезисов и организационную помощь. {4}

Раздел I. Источниковедение писцовых и переписных книг

Колычева Е. И. К вопросу об эволюции понятия «приправочные книги»

Историографии приправочных книг посвящена статья В. Б. Павлова-Сильванского, который отметил, что до 1889 г. ученые определяли приправочные книги как разновидность описательных работ наряду с писцовыми, дозорными, переписными книгами. С конца XIX в. утвердилась точка зрения А. С. Лаппо-Данилевского, доказавшего, что приправочные книги представляют собой не особую разновидность описательных работ, а списки с более ранних описаний, выдаваемые писцам в качестве справочного материала. Это определение поддержали Ю. В. Готье и С. Б. Веселовский, внеся в него свои коррективы. Так по мнению С. Б. Веселовского, приправочные книги всегда были дословной копией оригинала и имели скрепу дьяка (История СССР, 1976, №5). В. Б. Павлов-Сильванский считает, что при составлении приправочных списков тексты предыдущих описаний подвергались переработке, но в то же время допускает возможность снятия полных копий, хотя и оговаривает, что с последним явлением не доводилось встречаться в научной практике.

Термин «приправочные книги» впервые встречается лишь с середины XVI в. В послушной грамоте 1555 г. упоминаются «приправочные книги 1550/51 г. приправки рузских городовых приказчиков», которые описывали дворцовые владения Рузского уезда (АФЗХ, ч. II, № 255). Между 1550 г., временем описания, и 1555 г., датой послушной грамоты, прошло менее 5 лет. Никаких кадастровых работ в этот период в Рузском уезде не проводилось, поэтому и не было смысла составлять приправочный список в качестве справочного материала с описания 1550/51 г. В 1550/51 г. были составлены «приправочные книги» по Суздальскому уезду. О них говорится в документе 1565 г., где есть ссылка и на более раннее описание «по писцовым книгам Степана Отяева» 1543/44 г., {5} которые приправочными книгами не названы (АИ, т. I, №177). Характерно, что в тот период термин «приправочные книги» никогда не употреблялся писцами для обозначения предыдущего описания. В книгах письма и меры конца 60-х годов по Ярославскому уезду в качестве справочного материала использовалось описание 40-х годов Семена Плещеева, однако термин «приправочные книги» к нему не применялся, так как в тот период он имел другое значение (ЦГАДА, ф. 1209, кн. 582, л. 165). К разновидности писцовых книг надо отнести и книгу 1550/51 г. кашинских городовых приказчиков (Шумаков С. А. Сотницы, грамоты, записи. М. 1911, T. VI, с. 3). Вероятно, первоначально она также называлась приправочной, но в описании Троице-Сергиевых земель 1592—94 гг., где она упомянута, ее определение отсутствует: начиная с 80-х годов смысл понятия «приправочные книги» меняется.

Итак, изначально термин «приправочные книги» обозначал особый вид описания, разновидность описательных работ. В 1550/51 г. по всей стране усиленно выявлялись земли, пригодные для раздачи служилым людям в поместья. Это не было генеральной переписью земель, как в 1495—1504 гг. и в 40-х гг., когда описание шло под руководством представителей княжеско-боярской верхушки. В самом начале 50-х годов городовые приказчики проводили обыск, досмотр земель. Результатом их деятельности стали книги, получившие в отличие от писцовых наименование приправочных. По своей сути это книги обыска, досмотра, своеобразный эмбрион будущих дозорных книг, которые оформились в качестве особой разновидности описания спустя два десятилетия, в начале 70-х годов после опустошительной эпидемии.

К концу XVI в. смысл понятия «приправочные книги» изменился: им обозначают списки, изготовленные в приказах с предшествующего описания, т. е. под приправочными книгами подразумевалась не особая разновидность писцовых работ, как это было в середине века, а своеобразная форма приказного делопроизводства, используемая писцами в качестве справочного материла при новых описаниях. Первое датированное известие о массовом изготовлении приправочных списков относится к 1592 г. и связано с именем дьяка Богдана Иванова, который с сентября 1592 г. по 14 декабря 1594 г. был дьяком Поместного приказа. (Веселовский {6} С. Б. Дьяки и подьячие XV—XVII вв. М., 1975). Описание владений Троице-Сергиева монастыря в ряде регионов шло под его наблюдением. Книги 90-х годов по Ярославскому, Ростовскому, Углеческому, Пошехонскому и некоторым другим уездам имеют скрепу дьяка Богдана Иванова. Он же скрепил и приправочные книги, изготовленные к этому описанию. Так в писцовой книге 1593/94 г. по троицким вотчинам Углеческого уезда, скрепленной Богданом Ивановым, написано: «А по приправочным книгам, каковы даны из Поместного приказу за приписью дьяка Богдана Иванова с книг письма Семена Бутурлина с товарищи [70]45-го году..., а по другим по приправочным же книгам письма и дозору Василья старого [70]82 г...» Подобный текст находим и в пошехонской книге троицких вотчин: «А по приправочным книгам, каковы даны из Поместного приказу за приписью дьяка Богдана Иванова с книг письма и дозору Ивана Коробова [70]82 г...» (ПКМГ, отд. II, с. 34, 39).

Перед нами картина сложившегося делопроизводства: списки с предшествующих описаний имеют твердое наименование «приправочных», дьяк скрепляет их скрепой. Все это свидетельствует, что практика составления приправочных книг в качестве формы приказного делопроизводства уходит в 80-е, а может и в 70-е годы. При валовой переписи 80-х годов писцы всегда сопоставляли полученные данные с результатами предшествующего описания, стало быть списки с него были в их распоряжении. Но назывался ли повсеместно в 80-е годы писцовый справочный материал приправочными книгами — неизвестно. Следовательно, говоря о приправочных книгах с описаний XVI в., подразумеваем списки, изготовленные со второй половины 80-х годов XVI в. по 20-е годы XVII в., когда прошла первая в XVII в. генеральная перепись земель. В настоящее время нет фактов, свидетельствующих, что и в 40-х годах XVII в. и позже составлялись приправочные книги с кадастров XVI в., хотя в отдельных случаях это не исключено.

Приправочные книги 1580-х – 1620-х годов (главным образом центральных регионов) имеют характерные признаки: 1) Наличие около селений пометы писцов, сделанной воском или чернилами и обозначающей, что данное селение вновь описано. 2) Сокращенная форма изложения предшествующей писцовой книги, когда выпускались имена крестьян, описание межей и другие сведения, не столь важные для условно-поземельного обложения. {7}

Тимошина Л. А. Организация писцовых описаний городов в 20-х годах ХVII в.

Вопросы проведения писцовых описаний различных категорий земель Русского государства в 20-х годах XVII в. неоднократно рассматривались в трудах отечественных, историков (А. С. Лаппо-Данилевский, Ю. В. Готье, С. Б. Веселовский, Л. В. Милов, М. Б. Булгаков и И. М. Гарскова и др.). Однако, подробно анализируя деятельность писцов в уездах, они уделяли меньше внимания особенностям проведения писцовых работ в городах. Просмотр всех сохранившихся до нашего времени в фондах ЦГАДА городских писцовых книг 20-х годов XVII в. позволил детальнее остановиться на особенностях проведения городовых описаний и, в частности, рассмотреть вопрос об организации этих описаний различными приказами на протяжении указанного периода.

С. Б. Веселовский, занимавшийся этой проблемой, пришел к выводу, что «описания городов и черных и дворцовых земель оставались весь XVII век в руках четей и Большого Дворца, а Поместному приказу были переданы описания частновладельческих земель...» (Веселовский С. Б. Сошное письмо. Т. 2. М., 1916. С. 24).

Изученный нами материал, подтверждая в ряде случаев наблюдения С. Б. Веселовского, позволяет более четко определить роль и разграничить функции четвертей и Поместного приказа при описании городов.

Сохранившиеся писцовые книги 20-х годов XVII в. свидетельствуют, что все работы по описанию городов, проводившиеся в это время, можно разделить на два этапа: до и после московского пожара 1626 г. На первом этапе, 1621—1625 гг., выделяются три варианта организации писцовых работ: 1. город и уезд порознь описываются писцами различных приказов; 2. город и уезд описывают писцы одного приказа; 3. описание города проводится писцом одной из четвертей без синхронного описания уезда.

Примеров проведения работ в 1621—1625 гг. по первому способу крайне мало. Так, в 1624 г. писцы Устюжской четверти С. И. Тарбеев и Ф. Посников описывали Звенигород, Старицу и Рузу, а {8} писцы Поместного приказа — кн. И. Шаховской, И. Волков и И. Васильев — уезды этих городов, причем ими были составлены особые книги города или уезда и отданы в соответствии с полученным наказом в четверть или Поместный приказ.

Ряд городов и их уездов в первой половине 20-х годов XVII в. описывались комплексно одним приказом: Устюжской (Тотьма, Соль Вычегодская, Устюг), Новгородской (Архангельск, холмогорские и двинские посады, Нижний Новгород) четвертями, приказом Казанского Дворца (Курмыш), Поместным приказом (Белгород, Валуйки, Волок Ламский).

По окончании работы писцы оформляли единую книгу, включающую в себя описание и города и уезда, которая затем передавалась в соответствующую четверть или Поместный приказ. Работа одних и тех же писцов в северных городах и уездах объясняется, на наш взгляд, не столько тем, что эти четверти сумели сохранить сбор всех налогов в своих руках (С. Б. Веселовский), сколько отсутствием в этих регионах поместного землевладения.

Особенностью письма 1621—1625 гг. является проведение писцовых работ в городах без сопутствующего одновременного описания их уездов. Описание последних писцами Поместного приказа было проведено позднее, начиная с лета 1626 г. Таким образом, работа писцов четвертных и Поместного приказов по описанию территориальных единиц — уездов и их административных центров — городов проходила неодновременно, с интервалом в несколько лет.

На следующем этапе, во второй половине 20-х годов XVII в., система описания городов существенно изменилась. В это время большинство городов и их уездов (за исключением городов Новгородской четверти и приказа Казанского Дворца) описывались писцами Поместного приказа, получавшими, как минимум, два наказа: один из своего приказа для работы в уезде и второй — из четвертей для городов. Так была организована деятельность писцов в городах Галицкой, Владимирской, Костромской, Устюжской четвертей за исключением городов, описанных в первой половине 20-х годов.

Доказательство сосредоточения всего писцового дела в Поместном приказе можно усматривать в факте передачи писцами {9} составленных ими книг дьякам Поместного приказа, минуя четверти, присылавшие им наказы. Так, например, поступили писцы Поместного приказа Н. Беклемишев и Ф. Скрябин, работавшие в Галиче и Юрьеве-Польском в 1628—1630 гг. (Акты писцового дела. Т. I. М., 1913. № 95; ЦГАДА. Ф. 1209. Оп. I. Кн. 92). Данное наблюдение позволяет отвергнуть утвердившееся в историографии мнение о сохранении четвертями ведущей роли в деле описания городов в указанное время.

Исключением оставались Новгородская четверть и приказ Казанского Дворца, которые в 1627—1629 гг., как и ранее, сами посылали писцов в города и уезды на своей территории (Вологда, Хлынов и др.) давая им наказ только от своего имени.

Во второй половине 20-х годов XVII в. было организовано специальное описание отдельных групп городского населения, составлявших, как правило, особые слободы — ямщиков, стрельцов, пушкарей. Если в 10-х годах XVII в. эти объекты, в основном, входили в состав общих дозорных книг городов, то теперь, в связи с сосредоточением сбора ямских и стрелецких денег в соответствующих приказах, Ямской и др. приказы стали нуждаться в отдельном учете подведомственного им населения. Описания начались летом 1626 г. и велись по уже опробованному методу: писцы Поместного приказа получали особый наказ из Ямского, Пушкарского или Стрелецкого приказов и в соответствии с ним проводили свою работу в служилых и ямских слободах. Как показывают писцовые книги, они описали слободы во всех городах четвертей, Казанского Дворца и Разрядного приказа, за исключением поморских, вятских городов, В. Новгорода, Пскова и некоторых других. Случаев посылки писцов из указанных приказов во второй половине 20-х годов XVII в. нами не обнаружено.

Представляется неубедительным имеющееся в литературе мнение о поступлении составленных писцами Поместного приказа книг в Ямской, Пушкарский и Стрелецкий приказы. Как показывают сохранившиеся материалы, эти книги, дошедшие до нас большей частью в подлинниках, передавались непосредственно в Поместный приказ (Акты писцового дела. Т. 2. № 43, 100).

Особое место в истории письма 20-х годов занимает вопрос об участии Разрядного приказа. Сохранившиеся от первой половины десятилетия писцовые книги по Белгороду и Валуйкам однозначно {10} указывают, что описание этих городов велось писцами Поместного приказа без какого-либо участия Разряда. Причиной данного обстоятельства, на наш взгляд, является почти полное отсутствие здесь посадского населения. Книги второй половины 20-х годов по Воронежу, Данкову, Лебедяни, Ряжску, Сапожку, представляя собой единый комплекс описания города и уезда, позволяют утверждать, что изменения существующего порядка не произошло: Разрядный приказ не только не направлял своих собственных писцов, но и не посылал наказов (как считал С. Б. Веселовский) писцам Поместного приказа. В пользу нашего мнения говорит и память 1635 г. из Разрядного приказа в Стрелецкий с прямым указанием на неучастие первого в описании подведомственных ему городов (Акты писцового дела. Т. 2. № 114).

Все вышеизложенное позволяет придти к выводу о том, что московское правительство провело в середине 20-х годов XVII в. реформу организации писцового дела, передав его, в основном, в ведение Поместного приказа. Учитывая факт рассылки на места требований о предоставлении Поместному приказу списков книг, хранившихся на местах, с одной стороны, и направление уже в 1626 г. писцов только из Поместного приказа, с другой, позволяет датировать проведение реформы летом 1626 г. {11}

Кистерев С. H. Писцовые и отдельные книги: опыт сопоставления

Цифровые данные о величине пашенных угодий, сообщаемые писцовыми книгами, являются предметом повышенного внимания исследователей. Вопрос о соответствии этих данных реальным земельным площадям представляет собой одну из граней проблемы достоверности писцовых книг вообще. Весьма перспективным в этом отношении кажется сопоставление материалов писцовых описаний с указаниями на размеры пашенных площадей в отдельных книгах. В качестве примера попробуем сравнить сведения по деревням Рождественского в Пиркиничах погоста Обонежской пятины по письму 1582/83 г. (ЦГАДА. Ф. 1209. Поместный приказ. Кн. 963. Ч. 1. Л. 786об.-793об.) со сведениями отдельных книг Григория Стромилова и подьячего Томила Сергеева Александровскому Свирскому монастырю 1590 г. (Анпилогов Г. Н. Новые документы о России конца XVI — начала XVII в. М., 1967. С. 458-465). Следует сразу оговорить, что в отличие от писцовой книги счисление пашен не всегда приведено в четях. Около половины деревень описано в вытях из расчета 10 четей на выть. Естественно дробные величины выти не всегда возможно точно перевести в чети, что влечет за собой некоторую приблизительность в вычислениях.

Согласно наказу Гр. Стромилов должен был отделить монастырю из пустых земель 200 четей пашни в поле. Всего же им было отделено 50,6 ч. в деревнях, в которых по писцовой книге количество пустых земель не указано, и 133,8 ч. в деревнях, где число пустых четей (перелог и лесом поросло) известно. Общая сумма двух последних величин составляет 184,4 ч., но в итоговой записи указано, что отведено именно 200 ч. Разница в показаниях — 15,6 ч. — нуждается в объяснении.

Стоит обратить внимание, что из указанных писцовой книгой 185,7 ч. пустых земель в деревнях их содержащих, монастырю отведено только 133,8 ч., то есть судьба остальных 51,9 ч. {12} неизвестна. Но последняя величина очень близка к утроенному числу четей, составляющих разницу между суммой расписанных по деревням в отводной книге 184,4 ч. и итоговыми 200 ч. Если 51,9:3, то получим 17,3, число вполне сопоставимое с указанными выше 15,6 тем более, что различие в 1,7 вполне объясняется уже упомянутой условностью перевода дробей выти в чети. В таком случае мы должны допустить, что 15,6 ч., выводимые нами из итоговой записи отдельной книги и предполагаемые ею как «в поле, а в дву по тому ж», писцовой книгой зафиксированы в виде 51,9 ч. во всех трех полях. Но отсюда следует, что на самом деле монастырю были отведены из состава пустых земель не 133,8 ч., расписанные по деревням в отводной книге, а все наличные 185,7 ч., указанные писцовой книгой, но в виде суммы = 133,8 ч. «в поле, а в дву по тому ж» + 51,9 ч. в трех полях = 133,8 ч. + 17,3 ч. = 151 ч. «в поле, а в дву по тому ж». Прибавляя сюда известную величину в 50,6 ч., имеем 201,6 ч., что с поправкой на погрешность перерасчета вытей дает 200 ч. из итоговой записи отдельных книг.

Данное совпадение подтверждает правомерность предположения об отводе всех имевшихся пустых земель и исчислении 51,9 ч. из них в трех полях.

Справедливо возникающий вопрос о причине включения лишних четвертей в итоговую запись при отсутствии их непосредственно в тексте отдельной книги требует сопоставления цифровых данных из обоих источников относительно конкретных деревень. Так, в д. Гришинской из 3,33 ч. перелога в поле указано в отводе монастырю 2,5 ч., то есть остаток составил 0,83 ч. в поле, что в пересчете по трем полям дает величину одного отведенного ноля (2,5 ч.). Точно так же обстоят дела в дд. Другое Кастуево и Киряково и пуст. Клекове. В д. Пергове из 5 ч. перелога в поле отведено 3,75 ч., оставшиеся 1,25 ч. в поле по трем полям предстают как одно отведенное поле в 3,75 ч. В д. Кастуеве при отводе 1,25 ч. из перелога в 1,66 ч. в поле оставлено 0,41 ч., что в трех полях примерно и равно одному отведенному полю.

Конечно, такая точность подсчета соблюдена не во всех случаях, и имеются примеры, в которых остаток перелога значительно превышает размеры отдельного поля. Именно данное обстоятельство не позволяет предполагать здесь простое изменение размеров десятины (а значит, и четверти) с 80х30 на 80x40 саженей, при {13} котором числовое выражение отводимых земель и должно было бы уменьшиться именно на 25%. Тем более такое изменение трудно допустить, что дозорная книга 1620 г. (ЦГАДА. Ф.1209. Кн. 979. Л. 78-84) полностью повторяет данные письма 1582/83 г.

Тем самым приведенные сопоставления ясно показывают, что избыточная пустота отводилась к пахотным угодьям деревень в качестве четвертого поля, которое по освоении основного массива пашни и выработки ею потенциала должно было включаться в оборот взамен равных по размерам площадей, запускаемых в перелог для восстановления плодородия почв.

Таким образом находит свое объяснение расхождение суммы площадей, записанных в книге Гр. Стромилова 1590 г. за конкретными деревнями, с числом четвертей, указанных в итоговой записи того же источника. Расхождение же между показаниями писцовой и отдельной книг порождено различными способами учета пустых земель в одной и той же писцовой книге.

Тем самым величина пустых земель (перелог и лесом поросло), указываемая писцовой книгой, отнюдь не всегда соответствует реальному наличию выведенной из оборота пашни, завышая подчас число четвертей ее в 2,3 и более раз. Использование числовых данных писцовых книг, относящихся к «пустому», должно предваряться специальным их анализом, сопоставлением с показаниями других источников, в частности, отдельных книг. {14}

Аракчеев В. А. «Пустое» в писцовых книгах конца XVI — начала XVII в.

1. Проблема достоверности показаний писцовых книг оживленно обсуждается в источниковедении. Немаловажное значение в дискуссии имеет проблема «пустого», т.е. части пашни, свободной от тягла. На протяжении второй половины XVI — начала XVII в. писцовые книги фиксируют стремительный рост «пустоты». Современная историческая наука давно ушла от слепого доверия к показателям писцовых книг и объяснения роста «пустоты» разорением страны в результате известных событий конца XVI — начала XVII в.

2. В настоящее время существуют две точки зрения, для которых характерны противоположные подходы к решению проблемы достоверности показаний писцовых книг: точка зрения Л. В. Милова и точка зрения А. Л. Шапиро. Первый ученый оценивает показания писцовых книг в целом как достоверные, так как писцы, по его мнению, в соответствии с наказами измеряли землю. А. Л. Шапиро отстаивает точку зрения. С. Б. Веселовского об условности понятий «живущего» и «пустого» в сошном письме, доказывая это положение тем, что в ряде уездов России при составлении писцовых книг 1620-х гг. перелог и лесом поросшая пашня не перемерялись, а использовались данные приправочных книг 1580-х и следующих годов и документы, предъявляемые помещиками на право владения землей. Поэтому ученый рекомендует критически подходить к данным писцовых книг и тщательно изучать приемы проведения того или иного описания.

3. Для обоснования своей концепции Л. В. Милов использует писцовые книги 1620-х гг. по центральным и южным уездам России и писцовые наказы, опубликованные С. Б. Веселовским. Нам представляется весьма проблематичной возможность исследовать степень достоверности показателей писцовых книг на основе вышеперечисленных источников. Материалы описаний, относящиеся к одной генерации, не дают возможности сопоставить данные по определенной территории на протяжении длительного промежутка времени. Писцовые наказы могут служить источником {15} по теории сошного письма, но отнюдь не по его практике. Наиболее перспективным нам представляется сравнительное изучение материалов нескольких разновременных описаний сопоставимых территорий в комплексе с изучением одновременной описаниям текущей документации Поместного приказа.

4. Источниками для нашего исследования послужили писцовые книги Великолуцкого уезда 1585 г., 1594 —1595 гг., 1626—1627 гг., а также документы из столбцов Поместного приказа. По данным писцовых книг общие размеры пашни («в живущем» и «в пусте») в деревнях и пустошах на протяжении 40 лет остаются неизменными. Причина неизменности размеров пашни заключалась в приемах работы писцов. Челобитные великолуцких помещиков за 1626—1627 гг., извлеченные из столбцов Поместного приказа, показывают, что писцы Т. И. Боборыкин и Е. Шатохин землю не мерили, механически переписывая данные о размерах «пустоты» из приправочных книг.

5. Писец Великих Лук М. Вельяминов в 1594—1595 гг. измерение пашни и других угодий в натуре не производил, переписывая показатели из приправочных книг. В писцовых книгах Великолуцкого уезда концаXVI — начала XVII в. деревни и пустоши имели раз навсегда установленную величину пашни, варьировалось только соотношение «живущего» и «пустого». Л. В. Милов считает, что несмотря на условность их соотношения, «живущее» и «пустое» должны быть в одном измерении, и данные о величине угодий, входящих в состав «пустого», соответствовали их действительным размерам. Это утверждение представляется весьма спорным. Для писцов, часто оперировавших условной величиной «живущего», точные реальные размеры «пустого» были тем более не интересны. Важно было не упустить деревню или пустошь как хозяйственный комплекс, на котором жил или мог поселиться тяглец. Поэтому, с точки зрения фиксации земель в писцовых книгах «живущее» и «пустое» были равноправны, но с точки зрения измерения земель отнюдь нет. Писцы могли измерить помещичью пашню, вычислить условно величину тяглого надела крестьянина и вычесть все это из общей величины пашни, размер которой был взят ими из приправочной книги. Так получалось цифровое значение «пустого», часто не имевшее никакого отношения к его реальным размерам. {16}

6. Выводы нашего исследования пока могут быть распространены лишь на некоторые уезды северо-запада России — Белозерский, Великолуцкий, Псковскую землю — материалы описаний которых подвергались сравнительному изучению. Различные писцовые бригады работали по-разному и, весьма вероятно, что многие из них измеряли пашню и угодья. Но выявленные факты интересны тем, что они показывают общую тенденцию в эволюции сошного письма и предостерегают исследователей от излишнего доверия к показателям писцовых книг. {17}

Мацук M. А. К вопросу о точности фиксации писцами и переписчиками запустевших дворов (Европейский Север России. ХVII в.).

1. Данный вопрос имеет немаловажное значение для исследователей социально-экономической истории Поморья XVII в., поскольку иногда историки довольствуются итоговыми данными по волостям и уездам, полученными писцами и переписчиками, не пересчитывая запустевших дворов. В результате этого в некоторых исторических работах появляются не совсем верные цифры, характеризующие запустение поморских уездов. В ряде работ обращалось внимание на то, что писцы и переписчики допускали ошибки при подсчете как жилых, так и пустых дворов. Однако, исследованиями акцентировалось внимание лишь на ошибках арифметических, хотя, кроме них существовали и ошибки, так сказать, «методические».

2. «Методической» ошибкой писцов и переписчиков мы считаем фиксацию в писцовых и переписных книгах дворов, запустевших до предыдущего описания (переписи), а также учет их в итоговых данных о запустении в период от предыдущего до настоящего описания (переписи).

3. Упоминание в кадастровых документах при фиксации пустого двора даты его запустения (к сожалению, не всегда) дает возможность составить представления о наличии и величине «методической» ошибки. Для примера приведем данные, относящиеся к Кевроло-Мезенскому и Вятским уездам. Вятские уезды описывались в 1615 (дозор) и 1629 гг. Переписывались в 1646 и 1678 гг. В писцовой книге 1629 г. зафиксировано всего 1269 дворов, по которым имеется указание времени их запустения. Из них 202 двора запустели до 1615 и в 1615 гг., то есть данные о них вошли в дозорную книгу 1615 г. Таким образом, «методическая» ошибка составляет почти 16% от общего количества запустевших дворов. Гораздо меньше доля «методической» ошибки в переписных книгах 1646 и 1678 гг. Однако, в книге 1678 г. отмечено значительное количество дворов, запустевших «в давных летех», что наводит на мысль, что это также дворы «старые пустоты». В переписной книге {18} Кевроло-Мезенского уезда 1678 г. фиксировались дворы, запустевшие «лет с 40», «лет с 50» и даже «лет с 60», то есть около 1638 и 1628 гг. В разных волостях фиксировалось разное количество «таких» дворов. Например, в волости Веркола их было отмечено 4 из общего числа пустых дворов, равного 27. Интересно, что переписная книга 1647 г. не отмечала дворы, опустевшие около 1628 или 1638 гг.

4. Таким образом, необходимо признать, что отмеченная «методическая» ошибка писцов и переписчиков уездов Европейского Севера России имела место и ее надо учитывать. То есть, исследователям не следует слишком доверчиво относиться к итоговым данным о количестве пустых дворов по волостям и уездам, имеющимся в писцовых и переписных книгах. На наш взгляд, необходимо перепроверять эти данные, чтобы избежать ошибки. {19}

Ермолаев И. И. Писцовое описание в Казанском и Свияжском уездах в 60-е годы XVI века

Через полтора десятилетия после взятия Казани войсками Ивана IV и падения ханского правительства, проводившего двуличную и лицемерную внешнюю политику и раздираемого внутренними противоречиями, российское правительство предприняло первое в крае кадастровое описание. Его составителями были назначены Никита Васильевич Борисов и Дмитрий Андреевич Кикин. Описание было осуществлено в 1565—1568 годах и охватило центральные части Казанского и весь Свияжский уезд.

Это была первая книга подобного рода по Казани и Свияжску с уездами. Она преследовала не только фискальные цели налогового обложения,но имела и социально-политическое значение, так как фиксировала те изменения, которые произошли в крае после его присоединения к России, отражала существо политики, проводившейся царским правительством на территории бывшего Казанского ханства.

Большое место в описании, естественно, занимала организация управления в Казани и Свияжске, а также чисто военные проблемы: крепостные сооружения, их вооружения, состав войска и т. п. Но немаловажное внимание уделялось и хозяйственному положению различных социальных групп населения, политике правительства по отношению к ним, взаимоотношениям различных этнических слоев. Писцовые книги Борисова и Кикина дают богатейший материал для характеристики Казанского края в 60-е годы XVI в.

Очень характерным является социальный состав Казани. После присоединения к России Казань становится по преимуществу русским городом. На территории посада (внутри острожных стен) встречаются лишь отдельные представители татарского населения: их насчитывается всего 43 двора из общего количества 1853 городских дворов (2,3% от общего количества населения посада).

Лояльные правительству татары получают разрешение на жительство за городскими стенами в Татарской слободе (150 дворов из 193). Население этой слободы состояло из нескольких тысяч человек: в каждом дворе жило «по 10, а в ином дворе и больше 10 семей» (ПКК, с. 48). Другими словами, в слободе было не намного меньше населения, чем в стенах острога. {20}

Русское население Казани по социальному положению можно подразделить на три слоя: служилые люди, духовенство и церковнослужители, посадские люди. Наибольшее число жителей составляли служилые люди; среди них 32 князя и 167 детей боярских. Стрелецкие отряды («прибор») состояли из 626 человек. В городе было много посадского населения — 765 человек. Среди них: гости (23 чел.), тяглые люди (488 чел.), частновладельческие крестьяне, живущие в посадских дворах (149 чел.) и др. 532 человека занимались различного вида ремеслами.

Казань была крупным торговым центром и имела большое количество торговых предприятий — 644. На казанском торгу было занято 425 человек. Казань стремительно расширяется, острожные стены уже не могут обеспечить потребности посадского населения, создается так называемая Новая слобода.

Писцовое описание дает характеристику и окрестных земель. После завоевания края все земли, принадлежавшие хану и крупным казанским феодалам, эмигрировавшим или погибшим в ходе восстания 1552—1557 гг., были объявлены дворцовыми. Эти земли по мере надобности шли в поместную раздачу как русским служилым людям, так частично и нерусским. Одной из важных задач царского правительства было создание верной ему прослойки служилых татар, что довольно активно осуществлялось уже в первые 15 лет после завоевания Казани и о чем говорят первые писцовые книги. Немало земель оказалось и в руках русских феодалов, особенно архиепископской кафедры и ряда монастырей.

Писцовые книги Борисова и Кикина были изданы в 1877 г. (по Казанскому уезду и 1909 г. (по Свияжскому уезду). Но эти публикации не отвечают современным археографическим принципам. Кроме того, была фактически не публикация самого текста, а выдержки из него или регесты. Правда, в 1932 г. сделана попытка строго научного издания писцового описания 60-х годов XVII в. по Казани, но оно включает лишь незначительную часть писцовой книги по Казанскому уезду, ограничиваясь описанием только самого города. Писцовая книга по Свияжскому уезду вообще не переиздавалась. Таким образом, научное издание первых писцовых описаний является одной из важнейших задач исторической науки. {21}

Мустафина Д. А. Последнее описание Казанского уезда в XVII веке.

Земли казанского уезда в течение XVII столетия описывались неоднократно, практически каждое десятилетие. Однако эти кадастровые материалы в подавляющей своей массе не уцелели. По счастливой случайности в фондах ЦГАДА сохранились писцовые материалы начала, середины и последней четверти XVII века. Они дают возможность проследить социально-политическую и экономическую жизнь средневолжского региона XVII в. в развитии. В 1978 г. издан один из списков описания Казанского уезда, осуществленного Иваном Болтиным и Осипом Аркатовым в 1602—1603 гг. (Писцовая книга Казанского уезда 1602—1603 годов. Казань, 1978). Подготовлены и сданы в 1989 г. в издательство Казанского университета писцовые книги 1647—1656 гг. Семена Волынского, Петра Коротнева и Михаила Патрекеева. (ЦГАДА, ф. 1209,· кн. 1128, л. 1-548). Готовятся к печати материалы 1685—1687 гг., являющиеся как бы заключительным аккордом переписи земель в XVII веке.

В кампании 1680-х годов участвовало несколько «бригад» писцов. Их имена нам стали известны по сохранившимся в фонде Грамот Коллегии Экономии ЦГАДА выписям из книг, выданным митрополиту Казанскому и Свияжскому Адирану. Описание селений по Ногайской дороге было возложено на стольника Романа Хвостова и подьячего Алексея Никонова (Там же, ф. 281, ГКЭ, по Казани, д. 133/6546), по Алатской — на стольника Василия Большого Сытина и подьячего Никиту Шепелева (Там же, д. 139/ 6547). Кроме того, в фонде Поместного приказа удалось обнаружить часть описания, касающуюся дворцовых селений Алатской дороги (Там же, ф. 1209, ед. хр. 1, л. 100-124). Судьба писцовых материалов по Ногайской дороге нам не известна. Не располагаем мы так же сведениями о переписи по Арской дороге. На Галицкую дорогу были направлены стольник Семен Толстово и подьячий Алексей Волков (Там же, л. 95-99). Как свидетельствует «перечневый список», болезнь главного руководителя вынудила прервать работу еще в августе 1685 г. На относительную полноту {22} объема претендуют лишь писцовые и межевые книги Зюрейской дороги стольника Иваниса Кайсарова, подьячего Степана Карачарова и Михаила Воротникова (Там же, ф. 1209, кн. 434, л. 1-377). Они дают представление о принципах и методике переписи в целом, но не отличаются полнотой и завершенностью. Так, если по этой дороге в середине XVII в. имелось 139 селений, то И. Кайсаров «с товарищи» описали лишь 22 из них. Перед писцами стояла задача по учету и регистрации земель, а также по их межеванию и переписи дворов с указанием лиц мужского пола. Такая многоплановость списания была вызвана обеспокоенностью правительства резким усилием потока челобитных от служилых татар и новокрещен, от ясачных людей, а также обострением земельно-межевых споров. Правительство не хотело раздражать военно-служилое сословие накануне предстоящей войны с Крымом. Социально-политическая обстановка в регионе продолжала оставаться крайне сложной. Ужесточение и последовавшее вскоре ослабление политики насильственной христианизации «иноверцев», кампания по отписке в казну поместий отказавшихся принять крещение татар, серьезные выступления служилых людей в восточной части уезда и в Приуралье, возврат отобранных и остающихся свободными земель и необходимость предоставления новых участков взамен отобранных в казну привели к существенной неразберихе во владении землями. Нельзя было откладывать и вопрос об умножении доходов казны. Тем более, что появились основания для сомнения в объективности и точности состоявшейся в конце 70-х гг. переписи дворов и населения. Вследствие этой непростой внутриполитической ситуации начало и конец описания интересующего нас уезда не совпадают со сроками проведения подобной же акции в центральных областях Российского государства. Хотя, несомненно, оно проводилось в рамках очередного валового описания земель всей страны.

Сохранившиеся писцовые материалы 1680-х годов свидетельствуют, что объектом описания были не только частновладельческие, дворцовые, церковно-монастырские, но и ясачные земли. Ясачные земли было принято записывать в отдельные книги, а обложение ясачного населения имело свои особенности. Регистрация же их, наряду с другими категориями земель и населения в единых книгах свидетельствовала об их переходе в разряд государственных. {23} Кажущаяся самостоятельность ясачных земель незаметно была заменена открытым признанием царского правительства их верховным собственником.

Содержащиеся в писцовой и межевой книге И. Кайсарова сведения о татарской деревне привлекли к ней внимание исследователя Е. И. Чернышева (См.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы за 1961 г. Рига, 1963). Однако он ограничился лишь общей ее характеристикой. Остальные известные нам материалы 1680-х гг. до настоящего времени к изучению не привлекались. Поэтому мы планируем подготовить эти писцовые материалы к публикации, которая послужит дополнительным импульсом к изучению истории Средневолжского края в XVII в. {24}

Раздел II. Использование писцовых и переписных книг в исторических исследованиях.

Тимошенкова З. А. Писцовые и вотчинные книги как источник по истории метрологии.

Изучение метрологии писцовых и вотчинных книг, актового материала — работа чрезвычайно трудоемкая и кропотливая. Но без изысканий в этой области невозможно произвести точных подсчетов и сделать обоснованные выводы о состоянии хозяйства, экономическом положении крестьянства и других категорий сельского населения.

Важным фактором для суждения о состоянии и типе крестьянского хозяйства являются данные о размерах сенокосных угодий, их доле в общем землепользовании крестьян. Однако несмотря на значительную историографическую традицию традицию (Н. А. Рожков, В. О. Ключевский, А. М. Гневушев, А. И. Никитский, Е. Д. Сташевский, Г. Е. Кочин, Г. В. Абрамович, А. Л. Шапиро, П. А. Колесников и др.) этот вопрос еще изучен недостаточно. Это касается как определения числа копен в расчете на десятину сенокоса, так и их веса. Если даже вес нормативной, «мерной» копны разнился в зависимости от времени описания и местности, то еще в большей мере это касается бытовавших в пределах отдельных уездов и даже селений способов укладки сена (копен, куч, одоний, зародов, стогов). Не зная их веса невозможно определить реальную обеспеченность крестьянского двора сеном и выявить основные тенденции развития крестьянского хозяйства. Для решения этих вопросов необходимо изучение как писцовых книг и наказов, так и вотчинных книг и актовой документации.

Копна. По мнению Г.В. Абрамовича и П.А. Колесникова «указной», «мерной» копной писцовых книг XVI—XVII веков была малая волоковая пятипудовая копна. А. Л. Шапиро считает, что писцы имели ввиду копну в 10 пудов. По данным актов с десятины {25} снималось от 10 до 25 копен сена. Копна волоковая в вотчине Иверского монастыря весила 4-5 пудов, в воз «зимний битый» входило 5 копен волоковых¹⁾. В 1731 г. запасы сена в Иверском монастыре исчислялись в трепудовых копнах²⁾. В 1701 г. упоминается трехсаженная копна, которая была равна возу («а в той трехсаженной копне ис четырех волоковых копен будет воз отвивочный полный»)³⁾. Поставка сена патриарху или государству исчислялась в мерных копнах. В 1666 г. в платежах патриарших крестьян Московского и Переяславского уездов она была равна 6 возам (120 пудов)⁴⁾. В начале XVIII века мерная копна при поставке сена государству равнялась 10 возам («а во всякой копне... сена по 10 возов битых добрых, и сено было б самое мелкое»)⁵⁾. В это же время известна копна мерная в 9 возов «больших битых»⁶⁾.

Воз. В литературе существует устойчивое мнение, что воз как единица измерения сена более постоянен чем копна. Действительно воз в пять малых волоковых копен наиболее распространен. Но при поставке сена государству известны возы также в 6 и 15 пудов.⁷⁾ Семипудовый воз, вероятно, близок к корельскому возу, в который входило менее двух копен волоковых, то есть менее 10 пудов (из 100 малых волоковых копен навивалось более 80 корельских возов)⁸⁾. При перевозке сена внутри вотчины в Иверском монастыре на воз навивали по 25 пудов сена («а возы вили болшие для себя, чтоб подвод менши»). Размер воза определялся не только в копнах, но и в кучах. На воз навивалось 2 или 5 куч сена⁹⁾.

Куча. В кучах исчислялось количество сена в стогах, одоньях и возах¹⁰⁾. Вероятно куча — местное название копны. Так в 1712 г. сообщая о количестве сена, что было припасено для приезда царицы Прасковьи Федоровны, монастырские власти писали, что заготовлен о его 67 возов «по пяти куч копенным числом» в возу¹¹⁾. В кучи складывались и снопы («а овса в той куче было пять риг»)¹²⁾.

Стог. Стог является наряду с копной основным видом укладки сена. От XVI века сохранилась оценочная книга отписного сева на пожнях по р. Мете в окрестностях с. Холыни¹³⁾. Она позволяет определить число копен в стогу и стоимость сена. Основная масса сена была сложена в стога, вмещавшие от 13 до 25 копен волоковых (65-75 пудов сена). Особняком стоят 2 стога, в которые входило всего 10 копен. В 1687 г. на пустошах Городищенского погоста Деревской пятины стояли стога, в которые было сметано от 7 до {26} 25 копен сена (35-75 пудов)¹⁴⁾. В конце XVII в. наиболее распространенными были стога в 10-25 копен, а в начале XVIII в. в 60-100 копен (300-500 пудов). Для более точного определения количества сена в стогу важно знать его размеры в метрических мерах. В 1704 г. на монастырских пустошах в Деревской пятине стога имели следующие размеры: стог в 90 копен длиною 12 саженей малых, высотою в косую сажень. В двух стогах было сметано 120 копен длина одного стога 13 саженей, другого 7 саженей, высота же обоих «по косой сажени с лишком»¹⁵⁾. В 1732 г. на пус. Коломце под Старой Руссой стояло два стога сена, оба мерою в длину по 22 сажени и по сажени в высоту¹⁶⁾· Количество возов сена в стогу колебалось от 2 до 10, но чаще в стог входило 4 воза сена¹⁷⁾.

Изредка встречаются данные о конструкции стога. Так в связи со спором о разделе совместно скошенного сена на общей расчистке указано: «а в том стогу посредине поставлены ростыки». Стог был поделен «вдоль ростыку сверху вниз»¹⁸⁾.

В стога укладывались также снопы ржи. Известен стог в 900 снопов («ис того будет в умолоте 6 четей в московскую меру»)¹⁹⁾.

Одонье. Одонья значительно разнились по количеству копен уложенного в них сена, а соответственно и по размерам. В Локоцком погосте Деревской пятины известны одонья размером в 12 саженей x l,5 сажени (25 м 92 см х 3 м 24 см) и 10 саженей х 1,5 сажени (21 м 60 см х 3 м 24 см)²⁰⁾. Упоминается одонье в 6 саженей²¹⁾. Во второй половине XVII века в Шелонской и Деревской пятинах укладывали в одно одонье от 67 до 250 копен сена. В корельских деревнях Валдайской округи известны одонья в 3-4 воза (60-80 пудов сена). В одонья укладывались также снопы (1200 снопов ржи в одонье)²²⁾.

Зарод. Число копен в зародах колебалось от 84 до 265 (Дремяцкий погост Шелонской пятины)²³⁾. В 1693 г. на один зарод приходилось 2 воза сена или 12,5 копен²⁴⁾. Встречались зароды в 30 копен. Зарод, в который уложено чуть более 10 копен, назван в источнике «зародышем»²⁵⁾.

Метище. Это название способа укладки сена известно в Новоторжском уезде. В четырех метищах, поставленных на пустоши, было по смете копен с 60 и в двух метищах — копен по 40, то есть в метище входило 15-20 копен сена (75-100 пудов)²⁶⁾.

Скирда. Этот способ укладки сена использовался в Деревской {27} пятине, при этом скирда «копен в 40» названа небольшой²⁷⁾.

Омет. Известен как способ укладки соломы: «соломы ржаной в трех ометах 40 возов»²⁸⁾.

Как видим во второй половине XVII — начале XVIII века при определении размеров сенокосных угодий, а также натуральных государственных повинностей в качестве нормативных использовались возы и копны, вмещавшие разное количество сена. Еще более широк перечень видов укладки сена бытовавших в это время в отдельных местностях Новгородской земли, а колебания в размерах — значительны. Точное знание о количестве сена при разных типах его укладки позволяет более глубоко анализировать данные источников и рассматривать процессы в динамике, а также получить реальное представление о состоянии хозяйства крестьянского двора, доходной и расходной части его бюджета.

{Примечания на стр. 28-29 вынесены в конец файла. OCR}

Дмитриева З. В., Кирюшкин Д. В. Писцовые книги Водской пятины конца XV — XVI в — источник по истории Новгородской епархии

Новгородские писцовые книги конца XV — начала XVI в., писцовые книги 1560-х и 1580-х гг. широко использовались для изучения экономической, социальной, политической истории, исторической демографии и исторической географии. Значительно в меньшей мере материалы писцовых книг привлекались как источник по истории конфессиональной.

Фрагментарные данные опубликованных писцовых книг 1500 г. включены в «Историко- статические сведения о С.-Петербургской епархии» (вып. 1-10. СПб, 1869-1885). Первое сплошное изучение материалов писцовых книг 1500 г. для восстания церковно-приходской жизни было приведено архимандритом Сергием в начале XX в. (Сергий [Тихомиров]. Черты церковно-приходского и монастырского быта в писцовой книге Водской пятины 1500 г. в связи с общими условиями жизни. СПб., 1905). В настоящем докладе сделана попытка показать возможность использования писцовых книг XVI в. для изучения истории Новгородской епархии. Работа проведена на материалах Водской пятины, приходы которой с конца Х в. входили в Новгородскую епархию, с 1742 г. составили значительную часть С.-Петербургской епархии.

Для исследования привлечены писцовые книги Водской пятины 1498—1501 гг. письма Д. Китаева, две книги 1568/69 г. письма И. Зюзина и письма И. Булгакова и П. Шепелева, а также книги 1582—1584гг. письма С. Дмитриева, Е. Старова и С. Киселева (ВОИДР. СПб., 1850, Кн. 11, 12; НПК. Т. 3. СПб., 1868; ЦГАДА, Ф. 137, Новгород, кн. 1-Б, кн. 7 (часть книги 1-Б опубликована: История Карелии XVI—XVII вв. в документах. Петрозаводск; Йоенсуу, 1987. С. 52-178); ЦГАДА, ф. 1209, нк. 958 (сокращенную публикацию этой книги см.: ВОИДР. М., 1850. Кн. 6. С 1-57)).

Выбор этих писцовых книг определен полнотой информации, содержащейся в них. Перепись 1498—1501 г. дает сведения о 57 погостах — округах и Заверяжье, как самостоятельной административной едипице. Перепись 1568/69 гг. охватила 27 погостов (описаны были поместные, своеземческие, церковные и монастырские земли). {30}

Писцы в 1582—1584 гг. описали 23 погоста (значительная часть Водской пятины в те годы была захвачена шведами и не попала в описание).

Формуляры всех писцовых книг включают в себя данные о местонахождении и посвящении погостских и сельских церквей. При церквах писцы давали перечень дворов церковного причта, поименно называли их владельцев, учитывали церковную пашню и сенокосные угодья. Размер обложения в обжах, как правило, не указывался, так как церковная пашня не облагалась государственным тяглом. Эти сведения не характерны для формуляра описания городов, где церкви описаны крайне редко.

Не все писцовые книги содержат сведения о местонахождении монастырей, расположенных на территории погостов. В писцовой книге 1498—1501 гг. 4 монастыря (Успенский Тесовский, Никольский Клинский, Никольский Вяжецкий, Никольский Полистский) описаны с указанием их местонахождения и посвящения церквей, находившихся в них. Два других монастыря (Спасский Чащинский и Троицкий Верхутный) упоминаются только как землевладельцы. Писцовые книги 1568/69 г. дают описания всех монастырей, за исключением Никольского Вяжицкого монастыря. Писцовая книга 1582—1584 гг. не содержит аналогичных сведений. Монастыри в городах не описаны ни в одной из исследуемых книг. Центрами церковно-приходской жизни в XVI в. были погосты. На погостах находились церкви, дворы церковного причта и кладбище. Здесь же могли размещаться дворы крестьян, бобылей и ремесленников, а также переносные лавки и торги.

По данным писцовой книги, в конце XV — начале XVI в. на погостах, как правило, было по одной церкви. Только в Дмитриевском Городенском погосте писец зафиксировал 2 церкви — Дмитрия Солунского и Покрова Богородицы, причем одна из них находилась на погосте в монастырьке. Помимо погостов церкви находились в некоторых селах и сельцах (7 в селах и 5 в сельцах). Всего в пятине в начале XVI в. было более 70 церквей.

В первой половине XVI в. на территории Водской пятины шло активное строительства церквей. В 1560-е гг. в ряде погостов уже значатся по 2 церкви на погосте — холодная и теплая. Строятся церкви на поместной и монастырской земле в селах и сельцах, а {31} также во вновь созданных монастырьках. В целом на сопоставимой с 1500 г. территории число церквей возросло более, чем в 2 раза (сопоставимо 22 погоста). Церковное строительство, несомненно, было определено стабильностью экономического положения России в первой половине XVI в.

Положение резко меняется в 1570-е —1580-е гг. Продолжительная Ливонская война, опричный террор, рост государственных налогов, эпидемии и голод вызвали убыль населения и запустение земель. После переписи 1560-х гг. строительство церквей в Водской пятине почти прекратились. Писцовая книга 1582—1584 гг. называет всего несколько церквей поставленных вновь. В эти годы многие церкви сожгли и разграбили «литовские» и «немецкие» люди в Ливонскую войну, многие церкви стояли «бес пенья». Особенно пострадали погосты, находившиеся в юго-западной части пятины.

На протяжении всего XVI в. сельские церкви преимущественно строились из дерева. Писцовые книги 1560-х и 1580-х гг. иногда указывают, что церковь «древяна» или «древяна клецки». Каменные строились прежде всего в монастырях и городах. Писцовые книги XVI в. в погостах Водской пятины упоминают всего 2 каменные церкви.

В писцовых книгах далеко не всегда указано, на чьей земле построена погостская церковь. Вероятно, это объясняется тем, что для писцов XVI в. было очевидно, что церкви на погостах были церквами волостными, строились и содержались крестьянским миром. В тех случаях, когда погостская церковь находилась на земле архиепископа или монастыря, писцы специально это оговаривали. Церкви в селах и сельцах, чаще всего, строились на поместной земле.

Численность прихожан одной церкви можно определить только в тех случаях, когда в погосте был один приход с церковью на погосте. Когда же церковь находилась и на погосте, и в селах, определить границы приходов нет возможности, так как ни одна известная писцовая книга не отмечает границы приходов. По нашим подсчетам, число прихожан в приходах - погостах колебалась от 400 до 2 тыс. и более.

На основе писцовых книг можно говорить о том, что на протяжении XVI в. в сельской церкви службу вел один священник. {32} В селах и сельцах часто священники не упоминаются. Вероятно, в этих церквях службу вели погостские священники. При церквах почти повсеместно упоминаются дьяки и дьяконы в 1500-е г., дьячки — в 1560-е и 1580-е гг. Встречаются также упоминания о пономорях, проскурницах, сторожах и звонарях.

Основным фиксированным источником содержания церковного причта была земля. Размеры церковной пашни колебались от 0,125 до 20 десятин. В среднем на церковный двор приходилось немногим более 3-х десятин в одном поле (около 10 десятин в трех полях). Этот надел был несколько ниже среднего крестьянского надела в пятине. Во второй половине XVI в. писцовые книги отмечают за священниками «отхожую пашню». В 1580-е гг. многие церковные пашни запустели и находились в перелоге. Некоторые церкви помимо церковной земли владели деревнями с крестьянами. Это прежде всего относилось к церквям, находившимся в городах. Относительно земельного обеспечения священников в селах и сельцах писцовые книги, за редким исключением, сведений не содержат. {33}

Аверьянов К. А. К истории хозяйственных описаний Московского уезда в XVI—ХVII вв.

В отличие от других средневековых городов Москва не являлась собственностью только одного князя, а была совместным владением всех московских князей. Как известно, Иван Калита отдал Москву во владение всем трем его сыновьям, на долю каждого из которых приходилась треть столицы. Вопрос о московских третях относится к числу наиболее спорных и неясных в отечественной истриографии. Ряд историков полагал, что треть являлась определенной территориальной единицей, другие считали, что город был в нераздельном владении князей, а под третью следует понимать соответствующую часть доходов, собиравшихся с городского населения. Вопрос может быть решен окончательно только в одном случае — если удастся наметить границы третей и их принадлежность одному из князей — совладельцев Москвы.

Кроме города в совместном владении князей — наследников Калиты находилась и ближайшая округа радиусом примерно 40 км от Москвы, составлявшая Московский уезд. Это подтверждается междукняжескими соглашениями, предусматривавшими здесь совместный сбор ордынской дани и согласованную судебную политику. Как же князья управляли этой территорией?

Изучая писцовые книги, исследователи обратили внимание на то, что ряд уездов Северо-Восточной Руси (в частности Костромской, Ярославский, Владимирский) при проведении хозяйственных описаний обычно разбивался на несколько частей, каждую из которых описывала особая группа писцов. Не был исключением из этого правила и столичный уезд. В XVI—XVII вв. (период, от которого дошли описания) он обычно описывался тремя группами писцов. Москва с пригородными селениями примерно в черте позднейшего Камер-Коллежского вала описывалась отдельно от уезда. Особенно наглядно это видно по материалам описания 20-х годов XVII в., первого наиболее полного из сохранившихся. Северо-западную часть в 1622—24 гг. описывали Л.А. Кологривов и Д. Скирин, {34} юго-восточную в те же годы описывали С. В. Колтовский и А. Ильин, а южную часть уезда в 1623—25 гг. описывали В. Вещняков и А. Строев. Подобное явление Ю. В. Готье объяснял важностью и обширностью Московского уезда, но, думается, здесь лежали иные причины. Дело в том, что каждая из трех групп писцов 1620-х годов описывала те же районы, что и их предшественники за 50 и 80 лет, что говорит о достаточно устойчивом делении уезда при проведении описаний на три части. Связано это было с третным делением Московского уезда между князьями-совладельцами Москвы.

На эту мысль наводит одна из статей договора Ивана III с его удельным братом кн. Андреем Васильевичем Углицким (около 1472 г.): «А коли, господине, князь велики, пошлешь своих писцов... Москвы писати и Московских станков, а мне, господине, послати своих писцов с твоими вместе, как было при нашем прадеде, и деде, и отцы нашом, великих князей. А, что наши данщики зберут, тому ити в твою казну, великого князя, а тобе, великому князю, давати та дань в выход». Следует обратить внимание, что ссылки на старину в этом докончании идут до очень раннего времени — эпохи Дмитрия Донского, т.е. до XIV в. Разумеется, при этом не следует забывать, что две такие важные фигуры фискального аппарата князей, как писец и данщик XIV—XV вв., — это отнюдь не писцы XVI—XVII вв.

Обратимся вновь к источникам XIV в. В своем завещании Иван Калита кроме волостей выделил каждому из наследников и села, находившиеся в их личной собственности. Эти села лежали как на территории их уделов, так и на территории совместного владения.

Посмотрим на карте, где находились села, располагавшиеся на территории совместного владения. Старший из сыновей Семен получил семь подмосковных сел. Все они, за исключением Напрудского, находившегося в непосредственной близости от тогдашнего города, находились к юго-востоку от столицы. Иван Красный получил три села под Москвой, которые лежали к западу от города (из них лишь Семчинское примыкало к Москве). Три села младшего сына Андрея располагались к югу от Москвы. Нанеся на карту княжеские села XIV в. увидим довольно любопытную картину. Каждая группа сел, принадлежавших одному из князей-совладельцев Москвы, совпадала с территорией одного из {35} писцовых округов Московского уезда XVI—XVII вв. Исключения составляли лишь села Напрудское и Семчинское, непосредственно примыкавшие к тогдашнему московскому посаду, однако, они в XVI—XVII вв. входили в отдельный городской писцовый округ, заключавший в себе город с ближайшими селами.

Через несколько лет после смерти Калиты в 1348 г. его сыновьями был произведен раздел вновь возникших селений. Как важное наблюдение отметим, что все эти села находились на территории совместного владения, причем их раздел был произведен таким образом, чтобы села, доставшиеся одному из князей, находились именно на его части этой территории.

Таким образом, видим, что трем частям Москвы, на которые разделил город Иван Калита, соответствовали и три части Московского уезда. При этом в каждой из этих частей находились села только одного из князей. Все это позволяет говорить о том, что каждая из них принадлежала одному из князей. Таким образом видим, что в XIV в. Московский уезд, несмотря на то, что находился в совместном владении князей московского дома, делился на три части, соответствовавшие трем московским третям, владельческая принадлежность и границы которых могут быть установлены. Остатки этой системы сохранились вплоть до XVII в. в виде обычая делить Московский уезд на три части при проведении писцовых описаний. {36}

Кузнецов В. И. Писцовая книга Бежецкой пятины 1593—1594 гг.

Внимание исследователей, занимающихся проблемами отечественной истории второй половины XVI — начала XVII вв., постоянно обращается к писцовой книге Бежецкой пятины 1593—1594 гг., которая до сих пор не опубликована. Однако сведения, содержащиеся в валовом описании пятины, в определенной степени характеризующие социальную политику государства, позволяют уточнить некоторые стороны внутриполитической деятельности Бориса Годунова.

Н. А. Рожков в свое время отметил, что в 1591—1592 гг. правительство освободило барскую запашку от тяглой раскладки. Размер пашни, освобождаемой от уплаты государственных податей, определялся в соответствии с должностным окладом землевладельца. Условия «обеления» запашки в писцовой книге достаточно четко ограничены следующими обстоятельствами: 1. владелец пашни должен находиться на «государевой» службе, 2. наличие господского дома «усадища» в селении, где «обеляется» пашня, 3. освобождаемая от уплаты податей пашня обрабатывается на помещика. Кроме того, правительство сознательно ограничивало установленные размеры «обеляемой» пашни из «живущего», ограничивая от обложения переложные земли в пустошах. Так, например, вдове Марье Неговской из живущего «обелена» только одна обжа, хотя барской пашни у нее было 3,3 обжи, а другая одна обжа «обелена» из пуста. Освобождение от тягла части господской пашни по писцовой книге Бежецкой пятины привело исследователей к выводу о том, что правительство Бориса Годунова «укрепляло положение служилых людей», «представило наибольшие преимущества и привилегии средним и высшим слоям поместного дворянства».

Однако материал писцовой книги Бежецкой пятины позволяет усомниться в столь категоричных выводах, касающихся продворянской политики Бориса Годунова. Действительно, в рассматриваемом {37} кадастре зафиксирован ряд льгот, но их характер не позволяет говорить о том, что правительство, «заинтересованное в развитии барщинного хозяйства», издало указ, представляющий «важную льготу служилым людям».

Если обратиться к писцовой книге Бежецкой пятины за 1551 год, то мы можем отметить, что барская запашка освобождена от налогообложения на «усадище», где «доход не идет, пашут помещики на себя». Очевидно, «государева» служба при «обелении» барской запашки не учитывалась. Так, за вдовой А. Г. Башмаковой с дочерью в сельце Климятино «с 5 обеж доход не идет, пашет Анна з дочерми на себя». Наличие «усадища» в селении при «обелении» господской пашни было необязательно. В починке Погорелец с пустошами доход с помещиков Бачмановых «не идет, пашут те починки помещики вопче на собя».

В писцовой книге Бежецкой пятины 1564 г., наряду с господской запашкой, освобождена от тяглой раскладки «наезжая» пашня и распахиваемые земли у вновь испомещенных владельцев в выморочных имениях. Очевидно, что в 1564 г. правительство пошло на расширение льгот в пятине в сравнении с 1551 г.

Наиболее льготный режим был представлен правительством в 70-е гг. XVI в., когда в разоренных не только северо-западных, но и южных районах — Обонежской, Бежецкой, Деревской пятинах, Тверском, Зарайском, Тульском и других уездах, в пустое сошное письмо зачислялась «наезжая» пашня землевладельцев и крестьян, барская запашка и, отчасти, оброчная.

На фоне предшествующего льготного режима «обеление» господской запашки в Бежецкой пятине в 1593—1594 гг. выглядит совершенно иначе. Возможно жесткие ограничения при освобождении господской пашни от уплаты податей свидетельствуют о том, что правительство было заинтересовано: с одной стороны — поддержать землевладельцев, а с другой — перевести этот вид пашни в тягло.

В 90-х гг. XVI г. администрация Бориса Годунова использовала, с учетом особенностей того или иного региона, льготный режим для отдельных видов угодий с целью восстановления хозяйственной жизни, оставляя за собой право в любое время пересмотреть фискальные нормы обложения. Так, в Вяземском уезде в 1594—1595 гг. вся распахиваемая пашня на пустошах, пустых «жеребиях» в {38} жилых селениях, без указания на барскую и крестьянскую запашку зачислена в «наезд» и освобождена от тяглой раскладки без учета того, состоит ли помещик на «государственной» службе или нет. Аналогичные льготы можно отметить по Орловскому (1594—1595 гг.), Дедиловскому (1588—1589 гг.) уездам. Следует заметить, что они были значительно шире, нежели перечисленные выше по Бежецкой пятине 1593—1594 гг. {курсивом выделены места, не пропечатавшиеся в книге и восстановленные по смыслу. OCR}

Правительство стремилось подойти к налогообложению дифференцированно, пытаясь создать более гибкий механизм налоговой политики, что требовало учитывать в подземельных кадастрах все формы и условия землепользования. Традиции северо-западных валовых описаний позволяли достаточно полно охарактеризовать как отдельные хозяйства, так и фискально-экономическое положение описываемого уезда или пятины. Однако, в масштабах всего государства, создать более гибкую систему налогообложения было невозможно. Подтверждением этому служат описания конца XVI — начала XVII вв., значительная часть которых регистрирует только общее количество пахотных земель, подлежавших раскладке без фиксации различных форм землепользования (барская запашка, оброчная пашня и т. д.). Льготный режим определялся через «наезжую» пашню, являвшуюся одним из основных регуляторов фискально-поземельных отношений в государстве.

«Обеление» части барской запашки в Бежецкой пятине в 1593—1594 гг. на фоне общего роста налогообложения в стране, в связи с решением сложных внутренних и внешнеполитических задач, свидетельствовало лишь о том, что правительство стремилось поставить под контроль этот вид пашни с учетом того, чтобы не только «ничего не убыло», а и по возможности «прибыло в государевых податях». {39}

Пономарева Г. В. Государственные налоги крестьян Двинского уезда в XVII в. по книге М. Вельяминова 1622—1624 гг.

Писцовая книга Мирона Вельяминова не дает исчерпывающей картины налогообложения крестьян Двинского уезда в XVII веке. Однако изучение этого источника важно потому, что он служил основанием для обложения крестьян уезда различными видами государственных налогов и повинностей на протяжении 20–70-х гг. XVII в., а также содержит ретроспективную информацию, относящуюся к концу XVI столетия.

В зависимости от единицы обложения все окладные налоги этого периода можно разделить на поземельные и подворные. До перехода в 1679 г. к подворной системе обложения, к подворным относились различные сборы, связанные с ратной повинностью, и полоняничные деньги (после 1649 г.). К поземельным — посошные и повытные.

Повытные налоги в Двинском уезде на протяжении 20–70-х гг. XVII в. были самыми стабильными как по номенклатуре, так и по величине платежей с выти. Неизменной оставалась также величина самой выти и количество вытей в уезде и волостях.

В посошных налогах в этот период оставалось неизменным только количество облагаемых тяглом сох в уезде и в каждой волости. Номенклатура же и размеры, а также форма уплаты (денежная или натуральная) изменились в разные периоды XVII столетия. Главным и самым обременительным для крестьян посошным налогом был стрелецкий хлеб (или деньги за стрелецкий хлеб). До 1649 г. с количества сох взимались и полоняничные деньги.

Выти и сохи были введены в Двинском уезде в качестве окладных единиц во время переписи 1622—24 гг. До этого времени единицей обложения тяглых земель были сошки. По свидетельству писца М. Вельяминова величина черной сошки соответствовала величине выти.

Величина выти и сохи (т. е. количество четвертей земли в них)²⁹⁾ {40}

Выть на землях мирских крестьян содержала 12 четвертей доброй, 14 четвертей середней и 16 четвертей худой земли. 55,5 вытей составляли одну соху, т. е. в одной сохе было 800 четвертей доброй, 1000 середней и 1200 четвертей худой земли (ЦГАДА, ф. 1209, оп. 3, д. 11, л. 91об-92). Любопытно, что в черных волостях центральных уездов соха состояла из 500, 600 и 700 четвертей земли. Полностью совпадала величина выти и сохи черных волостей Двинского уезда с величиной выти и сохи на поместных землях центральных уездов (Временник ОИДР, кн. 17, с. 51-52).

Выть и соха на приходских землях черносошных волостей Двинского уезда отличались от крестьянской меньшим количеством четвертей земли: соответственно 10, 12 и 14 четвертей в одной выти и 600, 800 и 1000 четвертей земли в одной сохе. Важно отметить, что и на этих землях прежняя сошка была равна по величине выти. Церковная выть и соха применялись в уезде только на тех землях церквей, которые были приобретены до писцов князя Василия Звенигородского, все приобретения, сделанные позднее 1590 г., облагались аналогично крестьянским как по нормам, так и по номенклатуре платежей (ЦГАДА, ф. 1209, оп. 3, д. 11, л. 97 об.-101 об.).

Самые большие изменения происходили в налогообложении земель монастырей. До 1624 г. монастырская сошка отличалась от черной — в ней содержалось 9 четвертей середней и 12 четвертей худой земли. М. Вельяминов по указу Михаила Федоровича уравнял церковные и монастырские выти и сохи, положив на выть 10, 12 и 14 четвертей, а на соху 600, 800 и 1000 четвертей земли (Там же, л. 399 об.-400, 236 об., 276 об., 303 и др.). На монастырских землях центральных уездов эта величина составляла 600, 700 и 800 четвертей (Временник ОИДР, кн. 17, с. 53-54).

Так же как и церковные, старинные монастырские земли, приобретенные до 1571 года, были на льготном налогообложении. Все более поздние приобретения, включая владения привилегированного Антониев-Сийского монастыря, облагались наравне с крестьянскими черными волостями (ЦГАДА, ф. 1209, оп.3, д. 11, л. 96 об., 401 об.).

На одну выть мирской тяглой земли приходились следущие платежи: дань, загубский оброк и плата за наместнич доход и присуд. Величина дани составляла 1 рубль 2 алтына с выти. {41} Загубский оброк — 2,5 деньги с выти. Наместнич доход и присуд — 2 рубля 4 алтына с выти. Т.о., на одну выть мирской крестьянской земли приходилось 3 рубля 6 алтын 2,5 деньги.

Виды и величина платежей с церковно-приходских земель, приобретенных до 1590 г., несколько отличались от крестьянских: в составе дани отсутствовала плата 7 денег с выти за белку, а также засечные и ямские деньги. Вместо них вносили обежную дань и пищальные деньги. Загубский оброк отсутствовал. В сумме дань с церковной выти была на 13 алтын меньше, чем с крестьянской, она составляла 22 алтына. С учетом взноса 2 рублей 4 алтын за наместнич доход и за присуд, общая плата с одной церковной выти была 2 рубля 26 алтын.

Налогообложение монастырских земель уезда требует специального исследования ввиду различий в статусе монастырей, связанных, очевидно, с историей их возникновения. Помимо особенностей статуса старинных владений Антониев-Сийского монастыря, были различия в статусе и налогообложении земельных владений таких довольно крупных монастырей уезда, как Михайло-Архангельский, Николо-Корельский и мелких монастырьков — Кривецкого, Николо-Чухченемского, Емецкого Покровского, Спасского собора и др. Повышенные платежи последних по номенклатуре и величине полностью совпадали с налогами, приходившимися на одну выть старинной церковной земли. Различия заключались лишь в количестве четвертей земли в старинной монастырской и черной сошке (до 1622—1624 г.).

Михайло-Архангельский и Николо-Корельский монастыри платили дань аналогичную церковной, загубский и белый оброк. Но в отличие от церквей и мелких монастырей с них не взимался наместнич доход и присуд.

В итоговых данных по монастырским владениям писец не отразил этих различий, указав лишь, что с 39 монастырских вытей взимали дань, загубский оброк, кормовые деньги, белый оброк, наместнич доход и присуд в сумме 74 рубля 3 алтына 2 деньги. Итого с одной выти примерно 1 рубль 30 алтын (там же, л. 399 об.-400).

Изучение описанных различий в налогообложении земель уезда в XVII в. важно не только потому, что позволяет вычислить величину повытных и посошных налогов с четверти земли разных {42} в XVII в. важно не только потому, что позволяет вычислить величину повытных и посошных налогов с четверти земли разных владельцев, но и открывает новые возможности в исследовании проблем землевладения и землепользования.

Так, знание указанных величин выти и сохи позволяет с уверенностью говорить о том, что в «живущие», т. е. облагаемые тяглом, писцы клали только пашню паханую, в «пустые» — перелоги, лесом поросшие и песком посыпанные земли, т. е. те, которые к моменту описания 1622—1624 гг. вышли из хозяйственного оборота.

На протяжение XVII столетия они постепенно рекультивировались, осваивались крестьянами. Возникает вопрос, как облагались эти тяглые в прошлом земли налогами в новой ситуации, происходило ли их слияние с оброчными? Возможно, что именно эти земли по мере их освоения переводились местной администрацией в тягло (оброк при этом сохранялся). Изучение платежных книг Двинского уезда за разные годы XVII в. показывает, что не все оброчные земли переводились дополнительно к оброку на тягло. Но со всех без исключения оброчных земельных угодий поземельный налог, включая тягло, продолжали взимать и восле 1679 года (самая поздняя из просмотренных книг относится к 1694—1695 г. (ЦГАДА, ф. 137, Архангельск, д. 26, 38 и др.)). С бывших же «живущих» вытей и сох тягло сняли и перешли, как известно, к подворному обложению. {43}

Раздел III. Обзоры и описания писцовых и переписных книг.

Соловьева Т. Б. Писцовые и переписные книги Новгорода Великого первой половины ХVII века.

В первой половине века после шведского разорения в Новгороде были проведены описание 1623 г. и перепись 1646 г.

Писцовые книги 1623 г. не сохранились, поэтому представляется необходимым сбор любой информации о количестве, составе и расселении жителей города в это время, которая могла бы послужить материалом для попытки реконструкции этого важного источника.

Переписные книги 1646 г. являются наиболее полным источником о тяглом посадском населении Новгорода и населении дворов приходского духовенства. В фонде Поместного приказа (ЦГАДА. Ф. 1209) хранятся два списка этих книг: кн. 984 — синхронный список за приписью дьяка Ивана Владычкина, где утрачен первый лист; кн. 8559 — список конца XVII в., по которому текст утраченного листа восстанавливается. В «Описании документов и бумаг, хранящихся в МАМЮ» (СПб., 1869. Кн. I) эти книги обозначены как «переписная книга Ладоги» (№ 1811).

Книги 1646 г. включают перепись тяглого населения на 27 улицах Новгорода, содержат итоговые данные о количестве населения каждой улицы и всего города: «посадцких и бобыльских 640 дворов, а людей в них 1356 человек, да пустых дворов и дворовых мест 10» (Кн. 984. Л. 45). В книги вошли также сведения о «посадцких дворах на тяглых местех» и «посадцких же землях» на разных улицах, где живет нетяглое население (приборные и приказные люди, черное духовенство, митрополичьи люди). В переписи отсутствуют сведения о белых территориях города и их нетяглом населении, а также и о тяглецах-закладчиках, но привлечение дополнительных источников поможет получить информацию о полном составе и численности населения города в 1646 г. {44}

Переписные книги 1646 г. являются, разумеется, также и одним из источников для реконструкции утраченного описания 1623 г.

В «Описи Новгорода 1617 года (М., 1984. Ч. I) есть сведения о населении, они рисуют картину разоренного города (С. 153-168). В описание Торговой стороны вошли данные о 26 улицах. Для каждой улицы указывалось общее количество дворов, тяглых и нетяглых, жилых и пустых, указывались причины запустения дворов и количество живущих людей. О разгромленной Софийской стороне есть лишь обобщенные данные о количестве белых и тяглых дворов и живущих в них людей. Эти цифровые данные, безусловно, могут служить основой для реконструкции описания 1623 г.

Специфическим источником по истории населения Новгорода являются «обыскные речи» или «обыски» — документы, составленные в ходе сыска посадского населения в 1630-х гг. (ЦГАДА. Ф. 396. Стб. № 41605. Ч. 1-5).

Так, в 1637 г. в ходе повального обыска сыщик проводил опрос всех групп населения города. Служилые приборные люди были представлены своей администрацией. Обыск среди посадского населения проходил по 23 улицам обеих сторон. «Все уличане» какой-либо улицы были представлены старостой и группой уличан. Сведения о такой группе также можно использовать для решения нашей реконструктивной задачи.

Важным источником сведений из писцовой книги 1623 г. является писцовая книга Новгорода 1685/86 г., но, к сожалению, эта книга существует в россыпи и далеко не полна, сохранились только ее отдельные тетради и листы (ЦГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Монастырские книги, № 22, л. 50-63 об.; Тотьма, № 60, Л. 336-349, 470-477; Чердынь, № 1. Л. 255-261; Ф. 1209. Оп. 1. Ч. 3. № 268 (внутр. № 75. Л. 1-36). В формуляр описательной статьи этой книги входят, наряду с данными 1685/6 г. о владельце двора, его детях, о мере двора и размере наложенного тягла, ценные сведения ретроспективного характера о документах, по которым нынешний хозяин владеет двором, а также данные из «прежней писцовой книги Александра Чоглокова да дьяка Добрыни Семенова 131-го году». Эти данные расположены компактно, по улицам, однако состояние книги не всегда позволяет определить местонахождение двора. Сохранившиеся части книги содержат описание церкви Иоанна {45} Крестителя на Большой Славенской Пробойной улице и дворов на улицах Ильиной, Михайловой, Загородской, Дубошиной и, возможно, Нутной. Они дают сведения 1686 г. о 86 дворах, из которых о 66 есть данные «прежних писцовых книг».

Сведения из писцовых книг 1623 г. можно почерпнуть из описной книги («росписи») оброчных дворовых мест, садов, огородов и земель в Новгороде 1646 г. (ЦГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Новгород, № 32. Л. 1-38 об). В эту «роспись» вошли сведения из «новгородцких писцовых» и «оброчных книг». Объект, отданный на оброк, и его прежний владелец определялись по писцовым книгам, а сведения о новом владельце и размере оброка и пошлин — по оброчным. В этой книге, включающей 240 записей, мы имеем комплекс данных о хозяйственных территориальных объектах, сменивших к 1646 г. своих прежних владельцев. Оброчные места были расположены на всей территории города, на разных улицах, при этом записи о разных дворах на одной и той же улице находятся в разных местах книги, так как «описная книга» следует в расположении своих записей за оброчными книгами, где сделки фиксировались по мере их заключения, во временной последовательности.

Краткий обзор источников по истории населения Новгорода первой половины XVII века позволяет предположить, что на их основе и с привлечением сведений частных актов и единичных выписей из писцовых книг 1623 г. задача реконструкции описания 1623 г. является выполнимой. {46}

Черкасова M. С. Дозорные книги Троице-Сергиева монастыря 1610-х годов.

Дозорные книги принято рассматривать как разновидность писцовых. Они обычно фиксировали падение платежеспособности тяглого населения в разоренных районах. Обширный комплекс троицких дозорных книг начала XVII в. (и правительственных, и монастырских) в источниковедческом отношении совершенно не разработан, хотя частично был опубликован в 1929 г. (См.: Памятники социально-экономической истории Московского государства XIV—XVII вв. М., 1929 / Под ред. С. Б. Веселовского и А. И. Яковлева. Часть II). К неизданным дозорным описаниям Сергиева монастыря обращались Ю. В. Готье, С. Б. Веселовский, В. Н. Седашев, переяславский краевед М. И. Смирнов, но в целом эти ценные источники привлекли к себе намного меньше внимания исследователей, чем писцовые книги 1592—1594 гг.

Наиболее ранние дозоры троицких вотчин начались уже в период осады монастыря и вскоре после нее, в 1610—1612 гг., по распоряжениям польского королевича Владислава и руководителей Первого и Второго Земских ополчений кн. Д. Т. Трубецкого и кн. Д. М. Пожарского. Но тсгда дозоры эти коснулись лишь некоторых монастырских вотчин и не имели систематического характера. В 1614—1616 гг. проводятся более регулярные и широкие по территориальному охвату описания. Важнейшими среди них из числа официальных были следующие.

В 1613/14 г. И. Воейков и Г. Постоев «дозирали» троицкие вотчины в Бежецком, Переяславском, Угличском и Кашинском уездах. Их дозор известен нам в поздней, 1737 г., копии из ф. Грамот Коллегии Экономии ЦГАДА (кн. 1445). Судя по его упоминаниям в описи монастырского архива 1641 г., более ранняя копия или противень дозорной книги Постоева и Воейкова хранились в нем в XVII в. (кн. 532, л. 1359).

В 1613/14 г. Ф. Воронцов-Вельяминов и А. Михайлов осуществили наиболее значительный дозор троицких земель в 15-ти {47} уездах. Он дошел до нас в четырех подлинных книгах. В кн. 258 из ф. Поместного приказа (кн. 259 — ее противень) вошли описания по Московскому, Коломенскому, Тарусскому, Оболенскому, Боровскому, Верейскому, Малоярославецкому, Серпейскому. Новосильскому, Рузскому, Звенигородскому уездам и г. Серпухову. В XVII в. обе книги, и 258 и 259, находились в Сергиеве монастыре, поскольку упоминаются в описи его архива (кн. 532, л. 1359об.), а также имеют ряд владельческих пометок (кн. 258, л. 130, 187 г.). Дозоры Ф. Воронцовым и А. Михайловым троицких вотчин в Дмитровском, Тверском, Старицком и Новоторжском уездах содержит подлинная кн. 3885 из ф. Грамот Коллегии Экономии. Ее официальный противень, предназначенный, по-видимому, для монастырских властей и имеющий подписи писцов, частично сохранился в архиве Лавры — кн. 603 (половина Тверского и Дмитровского уездов).

Наконец, А. Дубасов и М. Толпыгин в 1616 г. осуществили «новый дозор» троицких владений, опустошенных войском польского полковника А. Лисовского в Угличском, Кашинском, Ростовском, Ярославском, Пошехонском, Костромском, Владимирском, Муромском, Суздальском уездах. Это экстраординарное описание также дошло до нас в виде подлинной кн. 498 из ф. Поместного приказа, а в XVII в. находилось в монастыре.

При проведении дозоров 1613/14 г. писцы в качестве приправочных использовали различные списки с троицких писцовых книг «генеральной ревизии 1590-х гг. Комплекс последних к началу XVII в, и в Поместном приказе, и в самом монастыре был весьма неоднороден. Наряду с подлинными текстами, он включал официальные противни, списки и т. д. Трудной источниковедческой задачей является установление того, какими именно материалами пользовались дозорщики в 1610-е годы и какими были приемы их работы вообще?

При подведении итогов своего дозора по Переяславскому уезду И. Воейков и Г. Постоев сопоставили данные приправочного списка с самим подлинником переяславской писцовой книги 1593/94г. П. Вельяминова и И. Князева (кн. 1445, л. 149об.). При этом они отметили некоторое количество селений, дворов, земли, «не дописанных» или же «приписанных» в приправочном списке по сравнению с подлинником. Следовательно, в данном случае приправочный {48} список мог неадекватно отражать первоначальный текст книги, либо был изготовлен не с самого подлинника, а позднейших материалов. Как пишет В. Б. Павлов-Сильванский, важно учитывать всю совокупность приправочно-вспомогательной документации при работе писцов над писцовыми книгами, возможность многоплановой переработки первоначальных текстов.

Описание Звенигородской вотчины Троицкого монастыря в 1593/94 г. имелось в 2 (или более) списках: в одном из них (заверенном подписями троицких властей) было село Дмитриевское-Гузеево с 2 дер., а в другом (официальном противне) — не было. В дозорной кн. 258 это село есть, но без указания на размеры пашни, угодий и сошного оклада. Вероятно, дозорщики 1613/14 г. пользовались именно тем списком, в котором данное село упоминалось и также без сведений о количестве земли (кн. 258, л. 214об.).

Приведенный пример показывает еще и то, что дозорщики 1610-х годов не занимались специальным измерением пашни и угодий. Главным, видимо, считался их общий учет. Происходила как бы перегруппировка земли по хозяйственному состоянию: пашни паханой из-за разорения становилось меньше, а перелога и лесом поросшей — больше, но в сумме своей это количество не выходило за пределы данных описаний конца XVI в.

Принципы посошного обложения в дозорных книгах 1614 г. были такими же, как и в писцовых 1590-х гг.: земли клались в монастырскую 600-четвертную соху, раздельного оклада для крестьянской и господской пашня и обеления последней не было. Известно, однако, что в 1598 г. Б. Годунов предписал освобождение монастырской запашки от налогов и раскладку крестьянской земли по разряду поместной — по 800-1000-1200 четв. в соху. Следовательно, льготная финансовая политика государства в отношении Троицкого монастыря не была реализована и следов ее выполнения по дозорным книгам 1614 г. мы не видим. Впрочем, после еще одного разорения, связанного с походом А. Лисовского в 1616 г., правительство Михаила Федоровича к этим льготным принципам вернется.

По ряду уездов дозорщики выявили некоторую неполноту писцовых книг 1590-х гг., пропуск в них монастырских владений. Установлено это было благодаря «сыску», то есть опросу писцами {49} троицких крестьян и приказчиков на местах (Коломенский, Дмитровский, Тверской, Оболенский, Костромской уезды). В то же время дозорщики записали в кн. 258, 603, 3885 новые вотчины, приобретенные корпорацией за последние 20 лет, с 1594 г., что, несомненно, отвечало ее владельческим интересам (в Московском, Тверском, Бежецком и др. уездах).

По сравнению с многоплановыми и очень разнообразными по содержанию писцовыми книгами 1590-х годов, дозорные отличаются большей однородностью. Это связано, видимо, с тем, что описания в 1613/14 г. проводились двумя комиссиями писцов, да и само опустошение времен «Смуты» не давало обширного материала для сведений о крестьянских повинностях, структуре крестьянского и монастырского землепользования в троицкой вотчине, земельной политике государства, взаимоотношениях господствующего класса с крупнейшим монастырем страны в земельной сфере. Всех этих известий, которыми столь содержательны описания 1590-х гг., мы не найдем в дозорах 1610-х гг. Пожалуй, только население представлено в них более динамично, что объясняется бурными событиями «смуты». Новостью можно также считать и повсеместно зафиксированную Ф. Воронцовым и А. Михайловым 12-четвертную выть в троицких вотчинах, тогда как писцовые книги 1590-х гг. указывают и на равно-, и.на разновеликие выти. Лишь по Дмитровскому уезду упомянута прежняя 10-четвертная выть (в кн. 603 и 3885).

В заключение отметим, что сравнительно полная сохранность состава троицких писцовых и дозорных книг конца XVI — начала XVII в. объясняется их пребыванием в монастырском архиве в XVII—XVIII вв. {50}

Воскобойникова H. П. Дозорные книги Вологодского уезда в собрании ЦГАДА.

Главной целью дозора было выявление степени запустения земель по сравнению с прежними дозорами или описаниями. Большое количество дозоров в Русском государстве относится ко времени окончания польско-литовской интервенции начала XVII в. Население, пострадавшее от нашествия неприятеля, посылало царю челобитные об облегчении тягла.

Население Вологодского уезда так же просило о дозоре их земель. Так, в докладе Новгородской четверти по челобитью посадских людей Вологды сказано, что в 125 г. «били мы челом тебе государю... о письме и дозоре, и ты, государь, нас сирот своих пожаловал, дал нам сиротам свою царскую дозорную грамоту за приписью дьяка Алексея Вифтовтова на Вологду ко князю Петру Волконскому и к подьячему к Леонтию Софонову». Согласно этой грамоты они вологодский посад «дозрили и писали».

Представляет интерес и другой доклад по челобитной стольников Бориса и Глеба Ивановичей Морозовых, которые в 123 г. били челом, что их поместье с. Фрязиново с деревнями «от войны литовских людей запустело, и государь бы их пожаловал, велел то их поместье дозрить». В том же году для дозора села был послан из Москвы сын боярский Григорий Майков, а в 125 г. то же их поместье дозирали кн. Петр Волконский и подьячий Левонтей Софонов.

В ЦГАДА (ф. 1209) хранится 88 дозорных книг Вологодского уезда за 7121—7126 гг. (1613—1618). В числе этих книг 16 подлинных и 7 книг противней со скрепами дозорщиков, и 65 списков с дозорных книг составленных в Вологодской приказной избе дьяками Титофеем Аггеевым, Семеном Собакиным и Венедиктом Маховым. Все эти книги находятся в составе 8 сборников. В каждой книге по волостям, селам и деревням перечисляются дворы с именами их владельцев, размерами пахотных земель и сенокосных угодий, а в конце книг подведен итог, который {51} сравнивается с предыдущим описанием (дозором).

Приложение. Дозорные книги

7121 (1613) г. Д. кн. Александровой пустыни на р. Куште и вотчинных ее владений п. и д. Петра Васильевича Ушатова и под. Савина Нефедьева. Список. Скрепа Семена Собакина. кн. 62. л. 1199-1206; Список. Скрепа Венедикта Махова. кн. 56, л. 332-341.

7121 (1613) марта 27. Д. кн. вотчинных владений Спасо-Репной пустыни, Богородицкого монастыря на Лысой горе, Никольской Мокрой пустыни и Ферапонтова монастыря п. и д. П. В. Ушатова и под. С. Нефедьева. Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62.Л.1160-1172; список. Скрепа В. Махова. кн. 56 л. 280-297.

7121 (1613). Д. кн. вотчины Спасо-Прилуцкого монастыря на оз. Глубоком Троецкой трети, п. и д. под. Ивана Богданова и под. Леонтия Дедюрнева. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 297 об. - 302 об.

7122 (1614). Д. кн. сельца Дмитреевского, Чирково тож, вотчинного владения Федора Красного, п. и д. Ивана Гневашева и под. Федора Константинова. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 1046-1050; Список. Без скреп, кн. 62. л. 1899-1902.

7123 (1614) декабря 5. Д. кн. подгородного села Фрязиново с деревнями поместного владения Бориса и Глеба Ивановичей Морозовых, п. и д. Григория Майкова. Подл. кн. 58. л.1-8.

7123 (1615) Д. кн. поместных и вотчинных земель в волостях: Кодановской, Замошской, Корбанской и Двиницкой п. и д. кн. Богдана Касаткина-Ростовского и под. Ждана Малахеева. Список. Без скреп, кн. 62. л. 1670-1790; Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 703-889 об.

7123 (1615). Д. кн. поместных и вотчинных земель архиепископа Нектария и детей боярских в Михайловском стане и волостях: Засодимской, Сямженской, Комельской и Корнской п. и д. кн. Б. Касаткина-Ростовского и под. Ж. Малахеева. Список, кн. 62. л. 1294-1354; Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 465-547.

7123 (1615—1616). Д. кн. поместных земель в волостях: Кодановской, Корбанской, Сямженской и Замошской, в селах Березникове и Сорошневе и вотчинных земель Каменного и Корнильева {52} монастырей, п. и д. кн. Б. Касаткина-Ростовского и под. Ж. Малахеева. Подл. кн. 59. л. 1-230.

7123 (1615). Д. кн. поместных земель в с. Никольском и погостах: Томашском, Васьяновском, Ильинском, Лещовском, Фроловском, Рождественском, Ивановой слободе и Вольском, п. и д. кн. Б. Богданова-Ростовского. Список. Скрепа В. Махова. кн. 61. л. 519-861; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 292-708.

7123 (1615). Д. кн. пашенных земель с. Ильинского с деревнями над оз. Кубенским владения кравчего M. M. Салтыкова п. и д. Федора Денисьевича Беседного и под. Петра Самсонова. Подл. кн. 57. л. 464-474. Список. Скрепа С. Собакина. кн. 61. л. 504-805.

7123 (1615) мая 17. Д. кн. поместных земель дер. Истоминской, Семеновская тож Сямженской трети Закушской вол. владения стряпчего Федора Михайловича Талачанова. п. и д. Ф. Д. Беседного и под. П. Самсонова. Подл. кн. 57. л. 475-487.

7123 (1615). Д. кн. поместных земель в Пуркаловском окологородье, Окологородном стане и в волостях: Шилехоцкой, Комельской, Лоскомской, Ракульской, Авнежской, Обнорской, Ларевской и Брюховской. Писец неизвестен. Список Скрепа дьяка Тимофея Аггеева. кн. 14883.

7123 (1615). Д. кн. поместных земель в селе Никольском Старом и в волостях: Кумзерской, Петряевской, Корнской и Уточенской, и в станах: Шабзерском, Спировском и Азлинском п. и д. кн. Никиты Шеховского и под. Василия Ивановича Яковлева. Список. Скрепа. В. Махова. кн. 56. л. 1-139; Список. Без скреп, кн. 62, л. 1403-1516.

7123 (1516) Д. кн. поместных и вотчинных земель Троицкой трети в волостях: Вожегоцкой, Зубовской, Раменской, Двинской, Ухтомской, Вотчинской, Слободской, Яхринской, Емской, Манойловской, Маныловской и Русиновской п. и д. кн. Н. Шеховского и под. В. Яковлева. Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 710-971.

7123 (1615) января 25. Д. кн. сельца Никольского с деревнями поместного владения жены кн. Андрея Васильевича Голицына — вдовы Марьи, п. и д. Леонтия Сазоновича Шарагина и под. Ивана Гогарова. Подл. Скрепа И. Гогарова. кн. 58. л. 10-47.

7123 (1615) март 15. Д. кн. поместных земель в станках Водоской волости: Воскресенском, Грамотинском, Лисинском, Илмовском, Владыченском, Домшинском и Телепшинском. п. и д. {53} Любача Борисовича Брянчиникова и под. Федора Константинова. Подл. Скрепа дьяка Ивана Ефанова. кн. 57, л. 304-363.

7123 (1615). Д. кн. поместных земель Боровецкой волости владения кн. Федора Андреевича Звенигородского и дьяка Ивана М. Семионова п. и д. Ивана Евстигнеевича Гневашева и под. Исака Воробьева. Подл. кн. 57 л. 253-267; Подл. — противень, кн. 58. л. 270-284.

7123 (1615) апрель 30. д. кн. поместных земель в Кубенской волости п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева. Подл. кн. 57. л. 1-131.; Подл. — противень, кн. 58. л. 48-166.

7123 (1615) март. Д. кн. поместных земель с. Микулинского с деревнями владения постельничего Константина Ивановича Михайлова п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева. Подл. кн. 57. л. 183-189; Подл. — противень, кн. 58. л. 212-218.

7123 (1615) март. Д. кн. поместных земель с. Хрептова с деревнями владения стрелецких голов и дьяка Василия Мартемьянова. п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева, подл. кн. 57. л. 214-241; Подл. — противень кн. 58 л. 242-269.

7123 (1615) март. Д. кн. с. Воздвиженского с деревнями Богословского стана п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева. Подл. кн. 57. л. 132-182; Подл. — противень, кн. 58. л. 168-211.

7123 (1615) март. Д. кн. поместных земель стольника Ивана Афанасьевича Плещеева и комнатного стряпчего Василия Ивановича Стрешнева в с. Михайловское, Новлянское тож с деревнями п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева. Подл. кн. 57. л. 190-213; Подл. - противень, кн. 58. л. 219-241.

7123 (1615). Д. кн. поместных земель думного дьяка Петра Третьякова, стольника кн. Никиты Ивановича Черкасского в Шаншенском стане и стольника кн. Ивана Федоровича Троекурова в Фроловском станке п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева. Список. Без скреп, кн. 62. л. 1517-1539; Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 134-160.

7123 (1615). Д. кн. поместных и вотчинных земель в волостях: Боровецкой, Пустораменской, Бережецкой, Томошской, Корнской, Уточенской и Березницкой п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 625-703,1002.1034; Список. Без скреп, кн. 62, л. 1594-1669, 1866-1890.

7123 (1615) март. Д. кн. поместных земель Бохтюжской волости {54} п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева. Подл. кн. 57. л. 268-302; Подл. — противень, кн. 58. л. 285-295.

7123 (1615). Д. кн. поместных земель в с. Никольском Заболотье п. и д. Ивана Путятина и под. Ивана Гогарова. Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 182-250; Список, скрепа В. Махова. кн. 61. л. 391-469.

7123 (1615) март 27. Д. кн. поместных земель с. Березникова с деревнями владения дьяка Ивана Болотникова, п. и д. И. Е. Гневашева и под. И. Воробьева. Подл. кн. 57. л. 242-252.

7123 (1615). Д. кн. деревень Колбовой и Дуловской. Якимовской тож с деревнями и с пустошами владения Ивана Иванова и сына его Федора Чемоданова п. и д. И. Путятина и под. И. Гогарова. Список. Скрепа И. Собакина. кн. 62. л. 99-111; Список. Скрепа В. Махова. кн. 61. л. 283 об.-299 об.

7123 (1615). Д. кн. поместных земель в станах Троицком, Богородском и Оксентьевском Ухтюжской волости п. и д. И. Путятина и под. И. Гогарова. Список. Не полный. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 1-99; Список. Скрепа В. Махова. кн. 61. л. 7 об-102 об.

7123 (1615). Д. кн. поместных земель в Грибцовской, Семигородской и Федосиевской волостях п. и д. И. Путятина и под. Алексея Берестова. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 898-991 об. Список. Без скреп, кн. 62 л. 1796-1865.

7123 (1615). Д. кн. с. Богословского Заболотья поместного владения стремянных и задворных конюхов п. и д. И. Путятина и под. А. Берестова. Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. ч. 2. л. 137-181; Список. Скрепа В. Махова. кн. 61. л. 330-391.

7123 (1615). Д. кн. поместных и вотчинных земель в Михайловском стане и волостях: Засодимской, Сямженской, Комельской и Корнской п. и д. Б. Касаткина-Ростовского и под Ж. Малахеева. Список Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 1294-1354; Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 465 об.-547.

7123 (1615). Дозорная и раздельная кн. отданных в поместье земель дворцовой Комельской волости п. и д. и раздела под. Ж. Малахеева. Подл. Скрепа Ивана Ефанова и Ж. Малахеева. кн. 57. л. 488-494, 507-520.

7123 (1615) Д. кн. поместных земель ст. Ивана Ивановича Салтыкова села Грибцова с деревнями п. и д. Василия Михайловича {55} Кузьмина и под. И. Гогарова. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 889 об. - 898; Список. Без скреп, кн. 62. л. 1790 об. - 1796.

7124 (1616). Д. кн. поместных земель Сямженской трети Михайловского стана владения ст. кн. Петра Ивановича Пронского п. и д. В. М. Кузьмина и под. Григория Бабкина. Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62 л. 111-136; Список. Скрепа В. Махова. кн. 61. л. 229 об. - 329 об.

7124 (1616) июня 26. Д. кн. сельца Никольского Сямженской трети и деревень Долматихи и Великого Двора с деревнями Плесовской волости поместного владения Остафья Сычева и ст. Юрия Татищева п. и д. В. М. Кузьмина и Г. Бабкина. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 1051-1057; Список. Без скреп, кн. 62. л. 1903-1908.

7124 (1616). Д. кн. поместных земель Тотошской волости Воскресенской трети п. и д. Филиппа Хомякова и под. Михаила Колзакова. Список. Скрепа. В. Махова. кн. 56. л. 223-244; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 1112-1131.

7124 (1616) Д. кн. дер. Рязанки с пустошами Бохтюжской волости поместного владения Григория и Авдотьи Ивановых Алябьевых п. и д. ратмана Тарбеева. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. 661-624; Список. Без скреп, кн. 62. л. 1582-1592.

7124 (1616). Д. кн. поместных и вотчинных земель в станках: Рубежском, Ихаловском, Никольском и Слободском и Пелшемской волости п.и д. ратмана Тарбеева и под. М. Колзакова. Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 971 об. - 1111.

7124 (1616). Д. кн. поместных земель стряпчего Федора Михайловича Толочанова дер. Чернышевой Закуской волости Сямженской трети и других п. и д. Филиппа Марковича Буркова. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 161-178; Список. Без скреп, кн. 62. л. 1540-1551.

7124 (1616). Д. кн. с. Спаского на Сямжене с деревнями поместного владения стольника Степана Милюкова п. и д. Н. Шеховского и под. В. Яковлева. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 1034 об. - 1045 об; Список. Без скреп, кн. 62. л. 1891-1898.

7124 (1616). Д. кн. вотчинных владений Спасо-Рабанского монастыря, что на Сухоне п. и д. Ивана Васильевича Дябринского. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 410-421; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62 л. 1257-1264. {56}

7124 (1616). Д. кн. Ефимьева монастыря и вотчинных его владений п. и д. И. В. Дябринского и под. Богдана Беляева. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 421 об. - 465; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 1265-1293.

7124 (1616) март 14. Д. кн. вотчинных владений пустыни Лопотова монастыря п. и д. И. В. Дябринского и под. Б. Беляева. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 303-331; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 1178-1198.

7124 (1616). Д. кн. вотчинных земель Каменного монастыря п. и д. кн. Б. Касаткина-Ростовского и под Ж. Малахеева. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 244-279; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62 л. 1132-1159.

7124 (1616) март 14. Д. кн. вотчин Подольского монастыря дер. Филинской и сельца Семкина с деревнями и пустошами п. и д. Елизарья Даниловича Беседного и под. Любима Столбицкого. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 342-348; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 1207-1211.

7124 (1616). Д. кн. Глушицкого монастыря и вотчинных его владений п. и д. Ларивона Трусова и под. Федора Константинова. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56 л. 348-409; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 1212-1256.

7125 (1617) Д. кн. поместных земель в Бохтюжской волости п. и д. Семена Домнина и под. М. Колзакова. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 179-222; Список. Без скреп, кн. 62 л. 1552-1581.

7125 (1617) Д. кн. вотчинных земель Никольского Катромского монастыря п. и д. Ивана Напольского и подьячего Ивана Сидорова. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 547 об. - 559; Список. Скрепа С. Собакина. кн. 62. л. 1355-1362.

7125 (1617) Д. кн. Краевой Петровской волости вотчинного владения Федора Холопова п. и д. Петра Борисовича Волконского и под. Леонтия Софонова. Список. Скрепа В. Махова. кн. 56. л. 1057 об. - 1063; Список. Без скреп, кн. 62.л. 1909-1912.

7125 (1617). Д. кн. посадских дворов г. Вологды, поместных и вотчинных земель: в селе Фрязинове с деревнями владений стольников Бориса и Глеба Ивановичей Морозовых в Городецком стане и в волостях: Комельской, Брюховской, Лоскомской, Водоской, Тошенской, Масленской, Угольской, Раменской, Южской, Сямской, Кубанской, Двиницкой, Пелшемской, Бохтюжской, {57} Корбанской, Замошской, Кондаковской, Корнской, Сянженской, Давыдовской, Маныловской, Семигородской, Ракульской, Перебатинской, Янгосарской, Шилехоцкой, Обнорской, Авнежской, Лиском Волочке и Петрясвской п. и д. П. Б. Волконского и под Л. Софонова. Подл. кн. 60. л. 1-1291.

7126 (1618). Дозорная и межевая кн. с. Егорьевского вотчинного владения боярина Бориса Михайловича Салтыкова п. и д. Василия Бартеньева и под. Дружины Федотова. Список, Скрепа С. Собакина. кн. 62.л. 251-291; Список. Скрепа В. Махова. кн. 61. л. 469-518 об.

В перечне дозорных книг приняты следующие сокращения: д. кн. - дозорная книга; п. и д. - письма и дозора; подл. - подлинник; ст. - стольник; кн. - князь; под. - подьчий. {58}

Анкудинов И. Ю. Писцовая книга Чаронды 1670-1671 гг.

Описание рукописи.

Место хранения: Новгородский музей-заповедник, сектор рукописной и старопечатной книги. Инв. № 4845.

Рукопись в лист. Формат 20x32 см.

Пагинация раздельная: первые 15 листов имеют одну цифровую пагинацию. Вторая — основная — часть книги имеет 3 пагинации: 1) первоначальную — буквенную, 2) старую цифровую и 3) новую цифровую; буквенная и старая цифровая пагинации неисправны. Всего в рукописи 15 л. + 850 л. (буквенной паг.) или 829 л. (старой цифровой паг.) или 843 л. (новой цифровой паг.) + 2 ненум. л. После л. 790 (новой цифровой паг.) утрачено 6 листов - лл. 792-797 (буквенной паг.). Листы рукописи сброшюрованы в тетради по 8 и, изредка, по 10 листов. Очевидно, имелась и потетрадная нумерация, которая сохранилась лишь частично, т. к. нижнее поле рукописи было обрезано при переплетении.

Рукопись написана скорописью нескольких почерков, черными чернилами.

Филиграни: 1) «Страсбургская лилия», контрамарка «RC» (лл. 1-11 первой паг.). Филигрань не определена.

2) «Агнец пасхальный» (л. 12 первой паг.). Филигрань не определена.

3) «Голова шуга» (число зубцов — семь; от среднего зубца отходит вертикаль креста, кончающаяся тремя кругами), контрамарка «GD». Филигрань не определена.

4) «Голова шута» аналогичного вида, без контрамарки; по бокам вертикали, соединяющей голову шута с тремя кругами, расположены литеры «G-D». (Подобна: Дианова Т. В., Костюхина Л. М. Водяные знаки рукописей России XVII в. М., 1980, № 455 (1663 и 1673—76 гг.).

5) «Голова шута» аналогичного вида, контрамарка «АО. Филигрань не определена. (С. А. Клепиков (Зап. ОР ГБЛ, вып. 26, с. 419, № 2) отмечает такую контрамарку для 1674 г., но у филиграни с числом зубцов пять).

6) Герб Амстердама, под гербом — литеры «GD». Филигрань не определена. (С. А. Клепиков) (Зап. ОР ГБЛ, вып. 20, с 335, № 78) отмечает такие литеры для 1669 г.). {59}

Скрепы по нижнему полю: 1) «К сем писцовым книгам писец стольник Никифор Толочанов руку приложил» или: «К сем писцовым книгам Чаронские округи стольник писец Никифор Толочанов руку приложил»; 2) «К сем Чаронским писцовым книгам подьячеи Ларион Беликов руку приложил».

Старые номера: 1) на лицевой стороне верхней крышки переплета: «67»; 2) на л. 1 (первой паг.): «Новгор. истор. музеи № 79»; остальные номера помещены на внутренней стороне задней крышки переплета: 3) «отд. Феод. № 425»; 4) «заинв в 1935 г. № 4056»; 5) «Н. Г. M./372Q». (Современный инв. номер присвоен рукописи в 1952 г.; № 3720, согласно инвентарным книгам музея, был присвоен рукописи в 1945 г.).

Переплет деревянный, обтянутый кожей; кожа во многих местах порвана, деревянные доски изъедены жуком. Корешок переплета отсутствует.

В 1989 г. рукопись реставрирована в ЛКРД АН СССР. В ходе реставрации были подклеены листы и заменен переплет (старый переплет в настоящее время хранится отдельно).

Описание Чаронды и история рукописи.

В заголовке рукописи (л. 1 второй паг.) описание H. M. Толочанова и Л. Беликова датировано 7178-м годом, но оно продолжалось и в 7179 г. Поэтому оно должно быть датировано 1669/70—1670/71 гг. История описания отражена в документах, открытых С. Б. Веселовским (Акты писцового дела 60–80-х годов XVII века. М., 1990, раздел I, №№ 1.7, 12). Сведения о времени описания отдельных волостей и о предоставлении льгот содержатся в самом тексте книги.

А. И. Андреев (ЛЗАК, вып. 35) установил, что комплекс писцовых книг XVII в. по Чаронде в XVIII в. оказался сначала в архиве Главной дворцовой канцелярии, в 1790 г. попал в Новгородское наместническое правление, позже поступил в Новгородскую казенную палату. В 1836 г. книги по Чаронде были переданы в Археографическую комиссию, но писцовая книга 1670—71 гг. по какой-то причине осталась в Новгороде. В 1866 г. в №№ 38-41 «Новгородских губернских ведомостей» из этой книги были напечатаны итоги по волостям.

В 1970-е гг. писцовая книга экспонировалась на выставке в новгородском Софийском соборе. {60}

Содержание писцовой книги.

В писцовой книге 1670—71 гг. описаны черные земли Чарондской округи. В ней помещены описания Чаронды посада, Спасского монастыря на Воже озере, волостей: Коротецкая, Шалга Бодунова, Колнобои, Шалга Захарьина Кемская тож (делится на два прихода — Пречистенский и Никольский), Вещеозерская (делится на 4 прихода — Рождественский, Петровский, Пречистенский и Воскресенский), Печенга, Полченга, Чепца, Кирюга, Свидь, Бор, Хотеновская, Шалга Большая, Шилда, Ковжа Верхняя, Родковская (делится на 2 прихода — Введенский и Троицкий), Кленово, Тавенга, Тигина слобода, Падчевар, Вожга (или Вогжа), Липник, Каликино и Пунема; волосток: Нярнема и Волохтома (при вол. Кирюга), Куконца, Шалошка Малая (при вол. Ченца); улусцев: Солза, Тордокса, Чюжга, Пилемский; а также слободки Митропольей, представляющей собой отдельную волость.

Отличительная черта волости — наличие погоста и церкви; в улусцах и волостках церквей нет, отличий между улусцем и волосткой по книге не заметно.

Описание проведено по административным единицам. Формуляр описания включает в себя: 1) описание погоста и церквей на погосте (при этом подробно описано церковное имущество), 2) описание церковных деревень и келей на погосте, 3) описание черных деревень, а также оброчных угодий, и 4) общие итоги. При описании Коротецкой волости добавлено описание судовой пристани на р. Ухтоме. В описании волостей Колнобои, Хотеновской и Кленовской помещены межевые книги (ср.: ЦГАДА, ф. 137, оп. 1, Чаронда, д. 3-в), а в описании вол. Шалга Захарьина — судное дело о землях.

При описании деревень переписано все мужское население каждого двора (с указанием возраста для несовершеннолетних детей). Тягло (в вытях) указано для каждого двора в отдельности и для деревни в целом. Для деревни в целом указано количество пашни (в четях), сена (в копнах), леса пашенного и леса непашенного болота (в десятинах). Денежные доходы с волости перечислены в общих итогах.

На л. 27 говорится, что «Чаронские округи во всех волостях положена худою землею по осмнатцати чети на выть пашни». Это соотношение — 18 четей пашни на выть — последовательно проведено при исчислении итогов по волостям, но при описании отдельных деревень такого однозначного соотношения земли и тягла не прослеживается. {61}

Зенченко M. Ю. Описание коллекции ЦГАДА «Писцовые и переписные книги» (к постановке проблемы).

1. Вопрос о перспективах усовершенствования НСА к описи коллекции (ЦГАДА, ф. 1209, оп. 1, ч. 1-3) рассматривался на ленинградской конференции по изучению писцовых книг (март 1988 г.). Речь шла о возможности доработки описи писцовых книг, подготовленной и опубликованной Н. Калачовым в 1-2 и 5 книгах «ОДиБ». В настоящее время эта идея является базой для всех проектов усовершенствования НСА к описи. Собранный в рамках реализации программы по переописанию книг коллекции материал (в настоящее время описано около 300 книг по 12 уездам) показал уязвимость этой точки зрения. Задача Калачова — ввести в научный оборот основной корпус источников, в целом была выполнена — мы имеем качественную опись на сохранившиеся книги всех основных описаний. То обстоятельство, что в описание не попала значительная часть копийно-списочного материала, для исторической науки конца XIX — нач. XX в. не имело большого значения. Зато в настоящее время введение в научный оборот этих практически неизученных материалов становится одной из первоочередных задач.

2. Методика Калачова сводилась к хронологической систематизации документов по описаниям, проводившимся на территории одного уезда. Подобная схема применима для описания небольших групп документов с однородной структурой (описание – список, перепись – список и. т. п.). Обработка крупных комплексов с усложненной структурой выявила полную непригодность подобной схемы систематизации, и как следствие, невозможность подготовки «Дополнения» к «ОДиБ». Вместо этого, в архиве было принято решение о подготовке «Методических рекомендаций по описанию раздела «писцовые книги» фонда-колллекции ЦГАДА «Поместный приказ, Вотчинная коллегия, Вотчинный департамент» и проведения описания всех книг коллекции по единой методике. Настоящие тезисы ставят на обсуждение некоторые принципиальные положения данной работы.

3. До сих пор мы рассматривали территориальные комплексы {62} как совокупность документов, образовавшихся в результате проведения определенных землеустроительных работ (дозоры, описания, переписи, межевания) непосредственно на территории уезда. Практика показывает, что подобная схема слишком упрощена, т. к. не учитывает документы, созданные в делопроизводстве Поместного приказа. Мы предлагаем рассматривать территориальный комплекс как совокупность тех и других материалов — как книг, созданных на территории уезда (в дальнейшем мы будем называть их «полевыми»), так и книг, созданных в процессе подготовки полевых (приправочные) или на их базе (различный копийный материал). Подобный подход позволяет положить в основу описания принцип выделения локальных групп документов и дальнейшую их обработку как единого комплексного источника. Географически подобная группа будет совпадать с территорией уезда, а исторически — с комплексом писцового делопроизводства определенного стола Поместного приказа. Это позволяет рассматривать сохранившиеся книги не только как результат проведения некоторой землеустроительной работы, но и как следствие их обработки в структурном подразделении (столе) самого приказа. Последнее достаточно актуально, т.к. позволяет грамотно атрибутировать весь копийный материал, который, в отличие от подлинников, почти не вошел в состав описания Н. Калачова.

4. Вопросы внутренней систематизации источников, входящих в состав одного комплекса, практически не разработаны, т. к. в состав «ОДиБ» входила, как правило, единственная копия лучшей сохранности; при инвентарном описании такая проблема не поднималась вообще. Следует учитывать, что материалы всякого описания представляют собой некую общность, укладывающуюся в определенную схему. Наиболее значимой частью всякого описания являются так называемые итоговые документы — подлинники дозорных, писцовых, переписных и межевых книг. К ним восходят многочисленные списки XVII — XVIII вв., являющиеся дословным воспроизведением текста подлинника («списки слово в слово») и часто имевшие ту же юридическую силу. Особой разновидностью источников являются платежницы и перечневые списки, текст которых восходит к подлиннику, хотя и подвергся значительной переработке. Можно сказать, что это второй уровень писцовой документации. Существует и третий уровень: незаверенные {63} списки, выписи, сокращенные списки и др. документы, формуляр которых в настоящее время просто не изучен. Этот раздел писцовой документации можно назвать производным. Материалы, предшествующие описанию, условно сложно разбить на две категории — черновые экземпляры собственно писцовых книг и приправочные книги со всей сопутствующей им документацией. Таким образом, весь состав документов комплекса может быть разбит на три логические группы: подготовительные, итоговые и производные. Подобную логическую связь документов внутри комплекса мы предлагаем называть «иерархией документов».

5. Применение подобной схемы систематизации позволяет соотнести любой список или атрибутированный фрагмент с первоисточником — текстом подлинника, с которого он списан или рабочим материалом для которого он послужил. В результате, вокруг каждой книги будут концентрироваться все относящиеся к ней документы. Это, в свою очередь, позволяет оценить информативность комплекса в целом — сохранился ли подлинник, если нет, то имеется ли равноценная замена; наметить возможные пути реконструкции утраченного текста, определить, какой материал можно привлечь для проверки сведений книги и т. п. Следовательно, сущность нового метода состоит не в описании каждой отдельной книги, а в описании итогового документа со всем комплексом документации, сложившимся вокруг него.

6. Усовершенствовать состав заголовка книги нам не представляется возможным без его чрезмерного усложнения. Расширение информативности описания предлагается увеличивать за счет включения в состав описательной статьи элементов дополнительной информации: характеристики физического состояния книги, сведений о ее происхождении (включающие датировку рукописи, фиксацию скреп, помет и др. записей, не имеющих отношения к основному тексту книги), а также введением в состав описательной статьи аннотации особого типа, которую мы условно называем «оглавлением» или росписью категорий земель. Одновременно она будет служить основой для построения блока указателей к разряду описи.

7. В состав аннотации выносятся сведения о наличии описания отдельных категорий земель (поместные, вотчинные, монастырские и т. п.), описание города» по схеме — острог, посад с делением {64} на сотни и пригородные слободы, территориальное деление уезда (станы, волости, губы, погосты и т.п.). Подобная роспись содержимого книги является максимально возможной формой представления информации, которую в состоянии обеспечить архив в рамках проведения переописания фонда. Следующим шагом может быть только составление именных и географических указателей к каждой отдельно взятой книге.

8. Для оперативного введения в научный оборот уже готовых разделов предполагается возможность выпуска описаний отдельных уездов. Описание раздела будет предваряться краткой справкой о проведении землеустроительных работ на данной территории; завершаться сводной библиографией книг по уезду. Книги, выявленные в составе документов комплекса, но не относящиеся к разряду писцовых (сыска и меры, отказные, строельные, сыска беглых крестьян и т.п.), будут подключаться как отдельный раздел описи.

9. Таким образом, основой методики является распределение имеющихся книг внутри территориального комплекса по имеющимся документальным массивам, созданным в делопроизводстве Поместного приказа в результате проведения различных землеустроительных работ и описание каждого выделенного массива с учетом установленных связей («иерархии») между документами. Следствием такого подхода является создание целостного представления о всех имеющихся источниках, что позволяет не только расширить информационные возможности описи, но и выполнять на базе описания предварительную работу по реконструкции утраченных текстов. {65}

Бассалыго Л. А. Новгородские писцовые книги

Писцовые книги не имеют конкурентов при изучении географии, землевладения и экономической жизни описываемых земель на момент их составления. Наиболее стабильной из этих составляющих является, конечно, первая, так что она может быть удовлетворительно восстановлена и для времени гораздо более раннего, чем время составления книг. Преемственность описания в книгах, к счастью, такова, что и ранний владельческий состав может быть часто восстановлен на основании более поздний книг. Экономическая жизнь, к сожалению, меняется слишком быстро, что практически лишает нас возможности ее изучения в существенно более раннее время, чем описываемое. Конечно, любое воспроизведение более ранней ситуации всегда должно быть проделываемо с большой осторожностью.

Для восстановления среза новгородской жизни в канун присоединения к Москве основным источником служат новгородские писцовые книги. Ситуация здесь такова: книги первого письма (около 7000 г.) не сохранились. Сохранившиеся книги второго письма (7004—7009 г.) изданы, но требуют комментария и именных указателей как отдельных, так и сводного, ибо имеющийся сводный указатель неудовлетворен (в этих книгах были описаны «собственно» новгородские земли, поделенные Москвою на пятины, каждая из которых описывалась своим писцом). Книги третьего письма (7047—7053 г.) изданы частично и необходимо издание оставшихся существующих книг в первую очередь (в этих книгах были описаны только поместные земли, составляющие, однако, в это время подавляющую долю всех земель в связи с произведенной массовой раздачей в поместья оброчных и дворцовых земель; при этом пятины были разделены на половины и каждая половина описывалась своим писцом). Книги четвертого письма (7091—7094 г.) практически не изданы, хотя их сохранность и наилучшая. Конечно, они наименее ценны как источник домосковской новгородской жизни, так как могут служить лишь для восстановления географии и изредка несветского новгородского землевладения. Книги этого письма имеются также для Пустой Ржевы и Великих {66} Лук, что позволяет сносно восстановить географию и примерный объем этих новгородских земель. Хорошим источником являются также приправочные книги (около 7059 г.), изданные частично (при составлении этих книг пятины были разделены на четверти, каждая из которых описывалась своим писцом). Все перечисленные книги сохранились, конечно лишь частично, но издание их всех и совместное изучение позволит получить достаточно полное представление о важных аспектах жизни значительной части новгородских земель перед присоединением к Москве, не говоря уже о том, что эти книги будут неоценимым источником для интересующихся московским периодом жизни Великого Новгорода. {67}

Раздел IV. Историко-географические материалы и их изучение

Павленко В. В. «Экономические примечания» Новороссийской губернии конца ХVIII в.

Неопубликованные еще т. наз. «экономические примечания» представляют собой текст, сопровождающий «Описание Атласа Новоросиской губернии, составленного из двенадцати уездов и разделенного на две части. В Новороссийске 1799 года» (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18336, ч. I и II), составленный землемерами, производившими генеральное межевание (см. М. А. Цветков. Картографические материалы генерального межевания: В кн. Вопросы географии, сб. 31. — М., 1953., — с. 90-110). Описание каждого уезда заверено «губернским землемером коллежским ассессором и кавалером Павлом Чуйко». Описание содержит 12 описаний-таблиц «города и его уезда», включающих графы: 1) «№ по плану» (атласу), 2) «звание дач (звание, ф. и. о. владельца или принадлежность к казенному ведомству; для городов и крепостей — категории населения), 3 и 4) — число душ («мужеска — женска»), 5, 6, 7, 8, 9 и 10 — площадь земли (соотв.: «под усадьбою — пашни — сенных покосов — лесу — неудобных мест — итого»), самая обширная графа 11 («краткое экономическое примечание») рассказывает о «местоположении» пункта (сторона реки, оврага), названия церквей, количество мельниц, породы рыб, виды и качество урожая хлебов и трав, виды лесов и кустарников, заводы и фабрики, ежегодное число ярмарок и торгов и их продолжительность, занятия жителей. Таблицы имеют поуездные итоги по всем графам, общегубернского итога нет, как нет их по городам и крепостям, в этих случаях — подсчет наш. Каждая часть завершается «алфавитным списком к описаниям уездов», включающим 2 поуездных раздела — указателя: «казенные» насел, пункты и пустоши (географический) и именной (по фамилии и званию владельца, затем — название пункта и № по атласу и «ведомости» (т.е. № в описании). Анализ описаний показывает, что процесс раздачи, размежевания {68} и освоения земель (особенно в Тираспольском и Акмечетском уездах) был далек от завершения. Так, сплошь и рядом «пустопорозжие» казенные земли оказывались «самовольно» заселенными помещиками, имелось много чересполосных владений и «общего владения», спорных земель, много «назначенных», но неоформленных владельцами участков. В основном же, по площади и количеству душ преобладало частное землевладение, хотя казенные владения были, как правило, крупнее помещичьих.

{В книге дано сплошным текстом. Здесь для удобства переоформлено в таблицу. OCR}

В таблице Тираспольского уезда 5 граф: владений 213, душ 24086 м. п. и 1926 ж. п., 50167 дес. неудобной и 1265601 удобной земли.

На описании Акмечетского у. более всего сказалась незавершенность размежевания: здесь 2 таблицы — городов и крепостей и, отдельно, уезда. Поуездный итог (табл. 2, соответств. как выше): {переоформлено так же. OCR}

Итоги, сопровождают еще 10 ведомостей. 1. «Помещики, состоящие при разных поселениях»: 14 владельцев — душ 105 м. п., 67 ж. п. «Сверх оных назначаются в отвод земли»: 27110 дес. на 72 владельца (из них для 29-ти кол-во десятин не определено). III. За неподачею прошений и неприсылкою поверенных нигде не назначено и не отведено»: 8 владельцев—2916 дес. IV. «За раздачею остается в казенном ведомстве разных угодьев… о числе коих десятин по неснятию неизвестного» — 135 участков. V. То же «по ведомости {69} бывшего таврического областного землемера» — 23 участка. Следующие 4 — «Ведомости садам, в... долине». Приводим итоги каждой по графам (число владельцев — «под виноградными и фруктовыми деревьями — мест, способных для насаждения винограду — неудобной земли — всего» (сажени округляем). VI. Судацкая долина: 237-385-260-53-698. VII. Козская долина: 157-109-9-8-127. VIII. Отузская долина: 107-128-50-7-167. IX. Кутлацкая долина: 70-50-6-1-60. X. Ведомость «Акмечетскаго уезда поселян магометанскаго закона в селениях и деревнях» дает названия насел. пунктов, а в них отдельно категории (например: Буюк Ток Саба — 65 м. п., 74 ж. п.; духовенства — 3 м. п., 7 ж. п.; помещичьих — 3 м. п., 1 ж. п.). Итог: 844 насел, пункта, в них 46458 чел. муж. пола и 44436 женского.

В таблицах городов не по всем графам есть числовые данные (по пашне, покосам, лесу), некоторые таблицы имеют оригинальное расположение граф, поэтому приводим данные с сокращенными названиями, а в скобках — то же по заштатным городам данного уезда, г. Новороссийск с предместием Новые Койдаки и о-вом Становым: 2047 м. п., 1630 ж. п.; 650 усадебной, 4000 пашни, 320 лесу, 110 неудобной и 5380 дес. всего земли, г. Новомосковск: 3471 м. п., 3029 ж. п.; 600 паш., 2900 покосов, 1610 неудоб. и 5110, дес. всего, г. Елисаветград: 2306 м. п., 1864 ж. п.; 1078 усад., 3994 паш., 100 сен. пок., 379 неудоб. и 8239 дес. всего (г. Новомиргород: 1864 м. п., 807 ж. п.; 793 усад., 3150 паш., 900 сен. пок., 150 неуд., 4993 дес. всего, г. Александрия: 1535 м. п., 1472 ж. п.; 100 усад., 1900 паш., 100 лесу, 260 неудоб. и 8214 дес. всего), г. Тирасполь: 1795 м. п., 1241 ж. п.; 2400 удоб., 900 неудоб. дес. земли. (г.Одесса: 2776 м. п., 1284 ж. п.; 33776 удобной, 1780 неуд. дес. земли; г. Григориополь: 1725 м. п., 1710 ж. п.; 36800 удоб., 1180 неуд. дес. земли; г. Новые Дубосары: 1901 м. п., 1689 ж. п.; 26200 удоб., 2270 неуд. дес. земли; г. Балга: 746 м. п., 560 ж. п.; 19500 удоб., 220 неуд. дес. земли; г. Овидиополь: 140 м. п., 101 ж. п.; 4500 удоб., 200 неуд. дес. земли).г. Херсон: 1135 м. п., 823 ж.п.; 1795 усад., 32293 паш., 3700 сен. пок., 4510 неуд., 42234 всего дес. земли (г.Николаев: 1237 м. п., 827 ж. п.; 982 усад., 4442 паш., 1085 сен. пок., 172 лесу, 6235 неуд., 11936 дес. земли всего, г. Берислав: 457 м.п., 340 ж. п.; 1749 неуд., 18500 всего дес. земли. Г. Очаков: 337 м. п., 167 ж. п.; 330 неуд., 12330 всего дес. земли). К описанию Херсонского уезда есть {70} три «прибавления», включающих: «При городе Херсоне» 8 владельцев — 27 м. п., 21 ж. п.; «При городе Николаеве» 12 владельцев — 70 м.п., 40 ж. п. ; «При городе Бериславе» 2 владельца — 4. м. п., 2 ж. п.

Следует учитывать, что самая обширная графа «11 — «краткое экономическое примечание» более подробно раскрывает содержание граф (купцов разных гильдий, мещан, дворовых людей, разночинцев, национальность и проч. с указ. их количества), поэтому отсылаем исследователей к самому документу.

Такие же сведения по городам содержатся и в части II. Г. Перекоп: 6078 м.п., 587 ж. п.; 412 неуд. 5270 всего дес. земли (крепость Кинбурн: 15 м.п., 6 ж.п.; 7262 неуд. 11262 всего дес. земли). Г. Акмечеть: 807 м. п., 505 ж. п.; 2728 удоб., 1900 неуд. дес. земли («Портовой город Кефа»: 323 м. п., 291 ж. п.; 2000 удоб., 1391 неуд. дес. земли. «Портовой город Козлов»: 2033 м. п., 2128 ж. п.; земля не указ. «Портовой город Ахтияр»: 148 м. п., 57 ж. п.; земля не указ. Г. Балаклава: 995 м. п., 698 ж. п.; 4684 удоб., 2481 неуд. дес. земли. Г. Бахчисарай: 2885 м. п., 2639 ж. п.; земля не указ. Г. Карасубазар: 2033 м. п., 2064 ж. п.; земля не указ. «Крепость Ениколе или Воспор»: 164 м. п., 47 ж. п.; 885 удоб., 375 неуд. дес. земли. Всего градских в Акмечетском у.: 9352 м. п., 8411 ж. п.; 11659 удоб., 6585 неуд. дес. земли). Г. Павлоград: 1215 м. п., 1267 ж. п.; 500 сен. пок., 370 лесу, 2720 всего дес. земли (Кр. Александровская: 241 м. п., 274 ж. п., 250 лесу, 200 неуд., 2700 всего). Г. Бахмут: 1224 м. п., 1270 ж. п.; 174 усад., 1174 неуд., 4000 всего дес. земли (г. Донецк: 645 м. п., 610 ж. п.; 65 усад., 1890 дес. земли с выгонной), св. Димитрия Ростовского (города и крепости с загородными дворами): 921 м. п., 692 ж. п.; 374 неуд., 3433 всего дес. земли (г. «Нахичеван армянский»: 4343 м. п., 4149 ж. п.; 4000 неуд., 16000 всего дес. земли. Кр. Азовская: 163 м. п., 145 ж. п.; 300 паш., 200 сен. пок., 1153 неуд., 13153 всего дес. земли, г. Таганрог (кроме загородных дворов): 764 м. п., 747 ж. п., 1726 неуд., 5726 всего дес. земли. Ейское укрепление: 1204 м. п., 300 ж. п.; 1095 неуд., 4095 всего дес. земли). В описаниях всех уездов под № 1 числятся уездные города, в описании Мариупольского у. под № 1 — казенное село Токмак «в коем судебные места Мариупольского уезда»: С. Токмак: 1152 м. п., 799 ж. п.; 1543 неуд., 31543 всего дес. земли (г. Мариуполы 2343 м. п., души жен. пола не указ.; 3000 неуд., 15000 всего дес земли. {71} Кр. Алексеевская—"пустая", 396 неуд., 6396 всего дес. земли. Кр. Кирилловская: 17 м. п., 14 ж. п., 980 неуд., 12980 всего дес. земли. Кр. Петровская: 178 м. п., 53 ж. п.; 3000 неуд., 15000 всего дес. земли).

Подсчет угодий по принадлежности к владельцам (казенные, помещичьи) сделан по описаниям (сокращения: с. — село, сл. — слобода, сц. — сельцо, м. — местечко, к. — колония, д. — деревня, ст. —станица, п. — пустошь: города, крепости и укрепления перечислены выше) поуездно. Новороссийский. Казенные: 40 с, 9. к., 2 м, 17 д. Помещичьи: 23 с, 68 сц., 120 д., 45 п. Новомосковский. Казенные: 22 с, 1 к., 3 п., Помещ.: 33 п., 3 сц., 122 д. 18п., 1 кожев. фабрика, 1 загород, двор, 1 пасека, 3 сада. Елисавстградский. Казен. 53 с, 3 м., 6 ст., 13 п., 1 лес. 1 сад. помещ.: 68 с, 42 сц., 254 д., 119 п., 2 острова. 1 лес, 1 кирп. завод, 1 пост, двор, 8 садов. Ольвиопольский. Казен.: 27 с, 3 м., 7 д., 38 п. Помещ. 22 с, 4 сл., 3 сц., 180 д., 89 п. Тираспольский. Казен.: 26 с., 8 д., 21 п. Помещ.: 9. с., 6 сц., 65 д., 81 п. Херсонский. Казен., 13 с, 1м., 10 д., 34 п. Помещ.: 11с, 4 сл., 5 сц., 121 д., 92 п., 1 загород, двор, 1 рыб. ловля. Перекопский. Казен.: 4с., 330 л., 110 п. Помещ.: 3с, 1 сц., 21 д., 3 п. Мариупольский. Казен.: 24 с, 5 сл., 2 д., 89 п., 2 "земли кочующих калмык". Помещ.: 2 с, 45 д., 26 п. Павлоградский. Казен.: 18с, 1 к., 1 м., 6 д., 1 п. Помещ.: 21 с, 11 сц., 159 д., 35 п. Бахмутский. Казен.: 26 с, 8д., 6п. Помещ.: 25 с, 10 сц., 142 д., 47 п., 2 загород, двора. Уезд кр. Св. Дмитрия Ростовского. Казен.: 9 с, 1 д., 3 п. Помещ.: 1 с, 4 сц., 14 д., 14. п. {72}

Варенцов В. А., Коваленко Г. M. К изучению таможенных книг Великого Новгорода 1610—1611 и 1613—1614 гг.

1. Таможенные книги Новгорода 1610—1611 гг. и 1613—1614 гг. являются самыми ранними из сохранившихся источников такого рода в России XVII в. и единственным и по истории новгородской торговли за этот период.

Первая книга — это прекрасно сохранившийся беловой экземпляр с записями явок товаров с 1 сентября 1610 г. по 1 сентября 1611г. Текст книги написан четким писарским почерком скорописью начала XVII в. По листам книги, в нижнем поле, имеется скрепа таможенного головы: «К сей книги голова Степан Поливаев и руку приложил». Вторая скрепа имеет дату «120 год. Сентября в 10 день положил се книги голова Степан Поливаев с товарищи за своею рукою». По структуре таможенная книга делится на три неравные части. В первой (лл. 1-135) помещены записи явок товаров новгородцев с указанием улицы, на которой проживал торговец и, нередко, профессии. Имеются, кроме основных записей, одна запись явок за 1606 г., еще одна за 1608 г., две за 1609 г. и шесть за 1610 г. до сентября месяца. Всего записей новгородцев 281, а с более ранними 291.

Во второй части книги (лл. 136-333) записи явок иногородних торговцев. Перед основными записями 1610—1611 гг. имеются сведения о явках за 1607—1608 гг. — 6 явок, 1609 г. — 5 явок, 1610 г. до сентября — 26 явок. Всего в 1610—1611 гг. — 593 явки, а с более ранними 630 записей. Вместе с новгородцами это составляет 921 запись явок.

В третьей части книги (лл. 333 об. - 348) содержится всего 21 запись с 16 декабря 1610 г. по 20 марта 1611 г. о явке в таможне любских и юрьевских ефимиков.

В конце книги помещены общий итог таможенных сборов (989 руб. и 29 алт. с деньгою) и записи о расходах на таможню и зарплате таможенных дьячков (по 6 руб. в год) Курбатки Сергеева и Жданки Петрова.

Вторая таможенная книга (1613—1614 гг.), составленная после взятия Новгорода шведами в 1611 г. «по приказу бояр и воевод {73} Якова Пунтосовича Делегарда да князя Ивана Никитича Большово Одоевского» таможенными головами «торговыми людьми» Иваном Сергеевым и Парфеном Яковлевым по своей структуре делится на две части. В первой записи иногородних торговцев, во второй — новгородцев. Всего записей явок иногородних торговцев 36, а новгородцев — 93. В книге отсутствуют записи за апрель, май и июнь. В конце книги приведен общий итог таможенных сборов за это время (412 руб. 13 алт. 3,5 деньги).

Таким образом, данные о явке в новгородскую таможню за 1610—1611 и 1613—1614 гг. свидетельствуют, что число иногородних торговцев, явивших товары после оккупации Новгорода сократилось в 16,5 раз, а новгородцев в 3 раза.

2. Формуляр явочных записей таможенных книг содержит шесть основных элементов. Первый — время явки, второй — указание на принадлежность торговца к определенной местности, третий — довольно часто на профессию. Четвертый элемент — это фамилия, имя и, нередко, отчество торговца, пятый — содержание и количество товара, шестой элемент — сумма заплаченной пошлины.

В конце записей иногда встречаются указания на отправку товара (транзитом) в Москву, Осташков, Ивангород и др. города, а также на не проданный в Новгороде товар.

3. География торговых связей, судя по таможенной книге 1610—1611 г., была обширной, что опровергает мнение некоторых исследователей о местном характере новгородского рынка, по крайней мере до шведской оккупации 1611 г.

По предварительным подсчетам число иногородних торговцев, явивших в новогородской таможне свои товары, выглядит следующим образом: осташковцы — 47 чел., тихвинцы — 37, москвичи — 34, ржевитины — 28, торопчане — 28, ивангородцы — 28, новоторжцы — 27, вязьмитины — 23, тверичи — 20, ореховцы — 18, боровичане — 17, старорусцы — 16, городечане — 14, белозерцы — 13, холмитины — 12 человек. Затем, вологжан — 9, белян — 9, порховитян — 8, каргопольцев — 8, корелян — 8, старичан — 7, ямгородцев — 6, погорелян — 6, псковичей — 6, клинян — 5, ярославцев — 5, олончан — 5. По две явки записано за торговцами из Вышнего Волочка, Валдая, Яжелбиц, Романова, Селижарова, села Сермаксы, по одной — из Углича, Ростова, Пудожа, Полнова, Смоленска, Кимр, Зубцова, Копорья и Ладоги. Из жителей сельской местности больше всего явок {74} крестьян Хутынского монастыря «с Вороной» — 8, Михайловского и Корочюнского погостов по 6 и Болчинского погоста — 5. Всего более 80 городов и населенных пунктов.

В книге 1613—1614 г. за иногородними торговцами записано всего 18 явок за ивангородцами, 8 — за вязьмичами, 4 — за старорусцами, одна явка ямлянина и 7 явок крестьян из Керестской волости и Михайловского погоста.

4. Социальный состав торговцев очень пестрый. Больше всего из новгородцев — это представители многочисленных ремесленных профессий Новгорода. Затем крестьяне, духовенство и новгородское купечество — Прокофьев Первый и его сын Степан, Демидов Истома, Иголкин Степан, Харламов Иван. Затем вязьмичи Шорины, Воскобойниковы, Шпилькины, Ануфриевы, пскович Стоиков Степан, москвичи Болотниковы. Из торговцев Твери — это Иван Андреев, Богдан Бушмаринов, Афанасий Васильев, Леонтий и Тимофей Крюковы, Друган Софониев; осташковцы — Петр Герасимов, Захар и Семен Гуляевы, Михаил Кошкин, Шестак, Федор и Гаврила Малыгины, Иван Свербихин, Кондратий Трубицын, Федор Шешнин; новоторжцы — Филипп Мамонов, Кондратий Остолопов, Патрикей Шарманов, Ждан Шурухин, Тимофей Щукин; ржевитины — Федор Кудрявый, Яков Нелюбов, Демид Рудялев, Первый Симонов, Михаил Шитиков и старичанин Федор Пирожников и др.

5. Таможенная книга Новгорода 1610—1611 гг. содержит богатый материал о всевозможных товарах, привозимых на продажу в Новгород. Прежде всего это значительная группа товаров, связанная с сельским хозяйством. Основу ее составляют продукты питания и деревенских промыслов. Постоянно фиксируются на таможне привозимые на продажу коровы, овцы и козы. Много отмечено кож домашних животных. Эти кожи яловичные, опойки, окоромки и выростки, овчины голья, кожи коровьи, конина, жеребятина и др. Наряду с кожами домашних животных разнообразны явки мехов диких зверей. Постоянны записи о норках, куницах, недокунях, лисицах (красных и кузнецах, т. е. чернобурках), волках, выдрах, бобрах, заячинах, белках, рысях, россомахах, шкурах медведей и др.

Обширная сельскохозяйственная округа постоянно поставляет в Новгород лен «моченец» и лен «стланец», коноплю, пеньку, кипы {75} хмеля, коровье масло «в черепах» и горшках, масло топленое, соленое, конопляное, сыры. Много привозится топленого сала и сырца, мыла «ярославского» и «белозерского», дегтя «в ушатиках», традиционных меда и воска, концов холстов и рядна, пестрядей, сукон сермяжных и т.д.

Богатый озерный край поставляет на продажу многочисленные рыбные запасы. В значительном количестве привозится в Новгород рыба различных сортов: сиги (просольные и свежие), волховские и невские лососи «вялые», сельдь в бочках, салака (салакуша), ряпушка, лещи, щуки, икра сиговая в полубочьях и др. Только одной лудоги (разновидность сига) в записях упоминается несколько наименований: лудога просольная, вялая, каменка, лепены, пашонка, воронянка, птиновская, песоцкая.

Значительная часть рыбы как привозной, так и местной перерабатывалась в самом городе. Поэтому большие партии соли, упоминаемые в явках, не редкость. Соль привозится в мехах (морянка и крупка), старорусская соль в лубах.

6. Кроме продуктов сельского хозяйства и промыслов в явках встречаются изделия ремесленные центров Северо-Запада России — Олонца, Тихвина, Боровичей и др. мест. В записях отмечено железо и топоры «олонецкие», косы «тихвинские», сохи острые и каменки, косы и иглы «литовские», ложки «корельские», попоны «ярославские». Новгородцы, тверичи и москвичи привозят много заграничных товаров. Прежде всего это сукно, шелк, вино, краски, москательный товар, сандал, цветные металлы, жемчуг, бумага. В значительном количестве привозились в Новгород краски и продукты химических промыслов, используемые для росписи икон и стен новгородских храмов. Среди них квасцы, скипидар, нашатырь, ртуть, киноварь, сулема, темьян, купорос «турский», нефть, красильные орешки. Из наиболее экзотических товаров можно отметить привозимые для продажи игральные карты «в дюжинах», шахматные доски, песочные часы, очки, зеркала, слоновые гребешки, мыло «грецкое» и «любское», иглы «шпанские», имбирь. Из Москвы привозили для продажи печатные книги: Уставы, Минеи, каноники, октоихи, псалтыри.

Таким образом, книги содержат богатый матерная не только по истории торговли, сельского хозяйства, промыслов, но и терминологию слов и понятий, метрологии, географии экономических связей и культуры России XVII в. {76}

Козлов С. А. Опыт использования отписок терских и астраханских воевод ХVII — начала ХVIII вв. при определении места расселения русского казачества на Северном Кавказе

Большую ценность для исследования процесса заселения русским казачеством бассейна Терека и Сунжи представляют отписки терских и астраханских воевод XVII — начала XVIII вв., которые осели в различных делах коллекции Посольского приказа (ногайские, кумыцкие, кабардинские, крымские и другие дела) в Центральном госархиве древних актов, а также в фонде Астраханской приказной палаты, находящемся в архиве Петербургского филиала Института истории России АН.

Воеводы, будучи в курсе местных событий, обо всем оповещали в «отписках» Посольский приказ. Подробно составлялись и ответные грамоты, передававшие принятые в центре решения по каждому вопросу. Сведения о терско-гребенских казаках разбросаны в документах, отражающих общие вопросы взаимоотношений России с северокавказскими владетелями, расматривающих внутриполитическую обстановку в регионе, а также внешнеполитическую деятельность Российского государства.

Охватывая период с начала XVII в., тем не менее подробными и регулярными отписки терских и астраханских воевод становятся лишь с 30–50 гг. XVII в. К этому же времени относится и основная информация, сохранившаяся в них, о терско-гребенском качестве. Прежде всего источники сообщают множество имен атаманов и рядовых казаков, фактов, а также географических названий, позволяющих определить основной район поселения терско-гребенского казачества на Северном Кавказе.

В «отписках» терских и астраханских воевод, начиная с первой четверти XVII в., часто встречаются сведения о терско-гребенских городках. В документе 1615 г. названы без наименования «Верхние многие казачьи городки», в 1616 г. сообщается о городке Ивана Сарафанникова; в 1626 г. назван Медвежий городок; в 1627 г. — Федорова станица Боброва и казачий городок Фролки Офанасьева. В 1630 г. — городки Степана Москаля и Шевелев; в 1631 г. — Дураков {77} городок и др.³⁰⁾ В дальнейшем в воеводских «отписках» 40–50-х гг. XVII в. перечисляются все новые и новые казачьи городки: Курдюков, Уразов, Левонтьев, Верхний и Нижний Червленый, Шадрин, Ищерский, Аристов, Наурский (Науры), Гладков, Кирьянов, Потапов, Оскин, Яковлев, Куклин, Андреев, Липоногов, Симонов, Кондратьев и др.³¹⁾

Обычно казачьи городки носили имена станичных атаманов или первооснователей. Изредка их названия были связаны с местной топонимикой края. В память о наиболее почитаемых атаманах называли и определенную местность в регионе. Отсюда Сарафанников Яр, Леонтьев Юрт и др.³²⁾ В 1628 г. насчитывалось всего 16 терских и гребенских атаманов, в дальнейшем же в источниках их упоминалось до 30³³⁾. Нередко после переизбрания станичного атамана городок получал название вновь выбранного. Например, если в документе 1628 г. говорилось о рядовом казаке Богдане Парамонове, то в «отписках» 30–50 гг. XVII в. уже сообщалось о городке атамана Парамонова³⁴⁾.

Различные «отписки» терских и астраханских воевод в Посольский приказ XVII — начала XVIII вв. позволяет восстановить и расположение многих казачьих городков. Среди них в низовьях Терека встречаются городки атаманов Семенки «на Кизларе» и Гаврила Пана «на Быстрой близко Терки». Далее целая цепь казачьих станиц «поТерку от Цареву Броду и до урочища Моздоку»³⁵⁾. При этом к левобережным казачьим поселениям можно отнести городки атамана Досая, атамана Парамонова, Верхний и Нижний Червленный, Наурский, Ищерский, Оскин, Шевелев и др. На правом берегу у склонов Терского хребта расположились казачьи городки Сарафанников, Шадрин, Степана Москаля, Овдокима Мещеряка, Медвежий и др.³⁶⁾ Ряд городков, «кочуя», перемещались то на левый, то на правый берег Терека, однако основное «гнездо» по-прежнему оставалось в устье Сунжи. Ε. Η. Кушева выявила из посольских отписок 1638 и 1644 гг. данные о четырех кзачьих городках на правобережье Сунжи, вернее на ее правых притоках — речках Быстрой (Aргун), Белой, Черной (Черная речка восточнее Аргуна) и Гремячей (возможно проток выше р. Ассы)³⁷⁾.

В целом, анализ и использование отписок терских и астраханских воевод позволяют определить достаточно обширный район расселения терско-гребенских казаков от устья и низовьев Терека {78} до терско-сунженского междуречья, склонов Терского хребта и далее до правобережья Сунжи. Это особенно важно, так как подробные картографические материалы в архивах не обнаружены. {Сноски перенесены в конец файла. OCR}

Гордиенко Э. А. К вопросу публикации и изучения храмовых описей

Ценность храмовых описей как метрических источников не вызывает сомнения. Уже во второй половине XIX в. они неоднократно публиковались в многотомном издании документов и дел Синода, в Русской исторической билиотеке, в трудах исторических обществ. Но в последнее время к ним возник особый интерес как памятникам, информативное содержание которых способно значительно расширить источниковый фонд.

Комплекс описей новгородского Софийского собора является одним из самых обширных среди документов подобного рода. В него входит 15 описей XVIII — начала XIX в., вместе со списками составляющих 24 рукописи. Большинство из них хранится в отделе письменных источников Новгородского государственного музея, четыре рукописи — в Государственном архиве Новгородской области.

По своему типу они могут быть отнесены к инвентарным книгам, в которых учтен каждый предмет, дается его описание, указывается место нахождения в храме. Подобные книги возникли, очевидно, в период становления прав церковного имущественного владения и служили документами, подтверждающими и охранявшими это право. Наиболее ранние сведения о софийских описях относятся к первой половине XVII в. Исследуемые описи охватывают период с 1736 по 1878 г.

Памятники XVIII в. восходят к традиции реестров XVI—XVII вв. и составляют типологически компактною группу. Все они предваряются кратким предисловием с указанием причины и времени создания описи, имен распорядителей, составителей и свидетелей. Описание имущества начинается с главного иконостаса, затем перечисляются иконы, утварь, книги алтаря, жертвенника, диаконника, после чего следует иконы на столбах, храмовые захоронения и, наконец, имущество приделов и папертей. В опись 1736 г. включены приписные собору церкви, архиерейские палаты, кладовые и погреба, приводятся данные о житном и конюшенном дворах.

Описи XIX в. мало отличаются от документов предшествующего столетия. Их особенность заключается в иной компоновке {80} материала, структура которого была упорядочена распоряжением Синода 1853 г. С тех пор храмовая опись разделялась на три части: 1— алтарь, иконостас, иконы и другие предметы в храме, II — ризница с древностями, вышедшими из употребления, III — книгохранилище и письменные источники. Первая часть описи предварялась описанием имеющейся в храме художественной росписи.

Глвное значение церковных описей состоит в описании хранившихся в соборе предметов, большинство из которых являлись произведениями высокого мастерства. Накопленные в описях сведения позволяют проследить изменения, происходившие с тем или иным предметом, воссоздать его исторический облик, определить поздние наслоения и тем самим сделать более корректные выводы по его датировке и атрибуции.

Большое значение имеют также данные о количественном запасе имущества, его утратах, накоплениях. Важную информацию сообщает топографическая структура описей. Местонахождение вещей в храме уточняет характер их использования, определяет назначение отдельных компартиментов здания, позволяет представить пространство храма в его функциональном многообразии. Описи Софийского собора позволяют представить постепенное формирование библиотеки, преобразование которой в самостоятельное книгохранилище произошло по инициативе архиепископа Гавриила в 1775 г.

Специфика храмовых описей проявляется в повторении описания предметов или даже целых комплексов вещей, что обеспечивало их надежную идентификацию и давало возможность сравнивать состояние предмета, определять происходившие с ним изменения. Вместе с тем повторяемость текстов и обесценивает храмовые описи, переполняя их тождественными сведениями. Для достижения большей полезности этих источников предлагается метод сокращения повторяющихся текстов. В соответствии с ним в 1988 г. осуществлен первый выпуск описей имущества Софийского собора XVIII — начала XIX в. В основу публикации положена опись 1736 г., изданная полностью. К ней в подстрочных примечаниях подведены сведения из последующих описей, которые в предполагаемых выпусках даются в сокращенных вариантах и разделены в свою очередь на две группы. Одну из них составляют описи 1743, 1749, 1751 гг. В них воспроизводится лишь начало {81} и конец описания каждого предмета со ссылкой на первоначальный текст по описи 1736 г. Описание предметов, встречающихся впервые, дается полностью. Тем самым сохраняется структура указанных описей, сравненных не только с описью 1736 г., но и между собой. Вторую самостоятельную группу составляют описи 1772, 1775, 1783, 1800 гг., близкие по структуре описи 1751 г. и потому подведенные к ней в подстрочных примечаниях. Имеющиеся в них новые разделы даны полностью и также сравнены между собой и сокращены согласно принятому методу.

Издание описей Софийского собора предполагается разделить на две части: описи XVIII и XIX вв. Каждая из частей включает три выпуска. {82}

Пасечник Л. П. Описи имущества Кирилло-Белозерского монастыря — основной источник для изучения монастырского книжного собрания XVII в.

1. Своеобразным ключом к пониманию структуры и выяснению состава книжного собрания Кирилло-Белозерского монастыря XV—XVII вв., а поэтому основным источником для его изучения и реконструкции могут служить описи монастырского имущества (далее — Описи). К научному изучению Описи впервые привлекались в 1850-х гг. архимандритом Кирилло-Белозерского монастыря Варлаамом (Денисовым) и П. И. Савваитовым. Наиболее плодотворное исследование текста Описей первой четверти XVII в. было предпринято акад. Н. К. Никольским, автором фундаментальных монографий по истории Кирилло-Белозерского монастыря 1397—1625 гг. и монастырской библиотеки XV в. Значительный вклад в изучение Описей внес Н. Н. Зарубин, исследовавший процесс зарождения и применения на практике форматного принципа расстановки книг в древнерусских библиотеках. Г. М. Прохорову и H. H. Розову принадлежит опыт реконструкции келейной библиотеки преподобного Кирилла Белозерского, также основанный на текстологическом анализе ряда Описей. H. H. Розов, посвятивший одну из своих статей истории Кирилло-Белозерской библиотеки, приводит краткие сведения о нескольких Описях XVII в. Однако несмотря на то, что материалы Описей были введены в научный оборот еще в середине XIX в. и с тех пор неоднократно использовались и цитировались, комплексное исследование Описей как чрезвычайно информативного источника для изучения монастырского книжного собрания не было осуществлено. Исследование Описей послужило поводом для настоящего сообщения.

2. Описи имущества Кирилло-Белозерского монастыря XV и XVI вв. (за исключением раннего книжного инвентаря, здесь не рассмариваемого) не сохранились. Описи XVII в. представлены в количестве шести. Они различны по составу и происхождению. Среди них четыре полных Описи монастырского имущества: 1601 г. (ГПБ, Кирилло-Белозерское собр. 71 /1310), 1621 г. (Кир.-Бел., {83} 73/1312), 1635 г. (Кир.-Бел., 75/1314), 1668 г. (ГПБ, собр. П. И. Савваитова, Q.IV.393), а также Опись монастырского церковного имущества 1615 г. (ГПБ, собр. М. П. Погодина, 1908) и передаточная Опись книгохранителыюй службы 1664 г. (ГПБ, собр. H. M. Михайловского, Q.299).

По своему происхождению Описи делятся на составленные по распоряжению верховной светской власти, решению церковных иерархов или приговору монастырского собора. Три ранних описи были проведены по царским указам: в 1601 г. государевым писцом М. В. Молчановым и дьяком В. Суковым, в 1621 г. Е. М. Безобразовым, в 1635 г. стольником кн. Ю. А. Сицким и дьяком В. Прокофьевым. Опись 1668 г. составлялась по распоряжению епархиальных властей при назначении нового архимандрита монастыря Никиты. Опись церковного имущества 1615 г. была составлена старцами Варфоломеем и Феодоритом по соборному приговору для учета храмовой утвари после описи 1601 г. Отдельная опись книгохранительницы была произведена в 1664 г. Составитель инвентаря чернец Моисей Великоселец переписал книгохранительную службу по решению монастырского собора при назначении нового книгохранитсля Тарасия Еремева.

3. В основу ведения описей полагался топографический принцип переписи имущества. Наличные книги перечислялись составителями в разных отделах Описей, согласно местам их длительного хранения. Общемонастырские Описи 1601, 1621, 1635 и 1668 гг. фиксируют размещение книжной казны монастыря в храмах, ризнице и книгохранительнице. При этом перечни всех (кроме напрестольных Евангелий) храмовых книг следуют в большинстве случаев за описью книгохранительницы и не включены в списки имущества церквей. Опись монастырского церковного имущества 1615 г. перечисляет только Евангелия на алтарных престолах. Другие литургические пособия, находившиеся в храмах (кроме книг из Иоанно-Предтеченской церкви) в Опись 1615 г. не были включены. Книжный инвентарь 1664 г. содержит только перечни книг из книгохранительницы и храмов, не упоминая при этом напрестольных Евангелий в церквях.

Предварительный текстологический анализ ряда Описей позволяет высказать предположение о том, что при их составлении использовались книжные инвентари в сочетании с переписью книг {84} де визу. Для составления Описи 1635 г. был привлечен книжный инвентарь, вероятно, 1628 г. (ныне утраченный). Оформление инвентаря 1664 г. носит следы влияния Описи 1635 г., последней из предшествовавший ему. При составлении Описи 1668 г. использовался библиотечный инвентарь 1664 г. и списки ризничных Евангелий предыдущих лет.

Отличительной чертой Описей 1664 и 1668 гг. является наличие в них датированных реестров книг, которые были изъяты в разное время из книгохранительницы для передачи в церкви монастырских вотчин, подарены или проданы отдельным лицам. Опись 1664 г. также содержит списки книг, затребованных в Москву: в 1640 г. по царскому указу на Печатный Двор, а в 1653 г. по указу патриарха Никона для исправления церковного чина. В Опись 1668 г. включен реестр книг, отправленных в этом году в Ферапонтов монастырь для находившегося там в ссылке Никона.

4. Результаты анализа текста Описей и принципов их составления дают основания для предположений о характере связей между отдельными частями монастырской книжной казны и его изменений в течение XVII в. Богослужебные и четьи книги в книгохранительнице, все литургические пособия в храмах и «большой» больнице, за исключением напрестольных Евангелий, состояли в ведении книгохранителя. Из книгохранительницы книги выдавались: на монастырский соляной двор в Вологде (с третьей четверти XVII в), 2) в церкви монастырских вотчин, 3) в другие монастырские службы, 4) братии для келейного чтения. В ризницу были отданы на хранение особо ценные с точки зрения художественного оформления и стоимости монастырские Евангелия, а также часть казенных Служебников и Требников. В ведении ризничего находились и напрестольные Евангелия в храмах. Процесс разграничения хранительских функций между собственно книгохранительницей и ризницей в основном завершился во второй четверти XVII в., но разделение это было весьма условным. Некоторые из вновь поступавших в монастырь книг временно находились в казенных палатах у монастырского казначея. {85}

Смирнова Т. Г. Деятельность Археографической комиссии по спасению монастырских архивов (1917—1929 гг.)

После революции в октябре 1917 г. сохранность монастырских архивных и библиотечных собраний была поставлена под угрозу. В Процессе передачи гражданским учреждениям монастырских построек документы и книги оказались в подвалах соборов, подвергались разграблению, отправлялись на писчебумажные фабрики, уничтожались без составления описей. (Отчеты инспекторов Главархива за 1918—1919 гг. // ЦГАОРСС. Ф. 5325. Оп 9. № 28. Богоявленский С. К. О работе разборочных и поверочиых комиссий; Вишневский М. С. Летопись архивной жизни провинции за 1920 г. // Архивное дело. Пг., 1923. Вып. 1). Эти факты побудили в декабре 1918 г. высшие церковные власти обратиться в Наркомпрос с ходатайством «О принятии мер по сохранности архивов и библиотек монастырей и духовных учебных заведений» (ЦГАОРСС, Ф. 5325. Оп. 9 № 35). В новых политических условиях духовенство не имело реальной возможности взять на себя заботу о сохранении монастырских архивов. В контексте этих обстоятельств деятельность Археографической комиссии приобретает особое значение.

Члены и сотрудники Археографической комиссии в 20-е годы отыскали и спасли тысячи рукописей и книг. Среди них богатейшие архивы таких монастырей, как Соловецкий, Антониев Сийский, Александро-Свирский, Большой Тихвинский; Кирилло-Новоезерский и Кирилло-Белозерский.

В августе 1919 г. Археографическая комиссия командировала в Белозерский край члена Комиссии М. Г. Курдюмова. Главным итогом его поездки было детальное обследование и описание всех книг и документов, хранящихся в архиве, ризнице и библиотеке Кирилло-Новоезерского монастыря. М. Г. Курдюмов составил хронологическую роспись старопечатных богослужебных книг, в которую вошли 558 книг. Он определил состав собрания грамот XVI—XVII вв. (жалованные грамоты), отсутствовавших в ризнице монастыря, и направление дальнейшего поиска этих грамот. В Археографическую комиссию был доставлен М. Г. Курдюмовым {86} комплекс хозяйственных документов — приходные, расходные и отписные книги монастыря за 1562—1693 гг. Комиссия приняла предложение М. Г. Курдюмова издать их. Осуществить публикацию не позволила смерть М. Г. Курдюмова, наступившая в 1924 г. (в настоящее время хранятся в Архиве ЛОИИ — колл. 115. №№ 661, 662, 663).

В ходе командировки М. Г. Курдюмовым были осмотрены хранилища и Кирилло-Белозерского монастыря и сделано краткое описание документов. В архиве Кирилло-Белозерского монастыря он обнаружил хозяйственные книги и описи монастырей: Ворбозомского, Горицкого, Ферапонтова, Никитского, Нило-Сорской пустыни и передал их в Комиссию (Отчет М. Г. Курдюмова см. С.-Петербургский филиал Архива РАН — Ф. 133. Oп. 1a. № 81). После гражданской войны Археографическая комиссия активизировала свою деятельность. Ей удалось перевезти богатейшие архивы Александро-Свирского, Большого Тихвинского, Антониева Сийского монастырей. Особенно много усилий Комиссия приложила к спасению монастырей г. Архангельска. Накануне революции вся коллекция рукописного и документального собрания Архангельского Епархиального Древлехранилища находилась в Архангельском монастыре. К 1922 г. часть документов была перевезена в Дом книги им. М. В. Ломоносова, другая оказалась в пакгаузах Архангельской таможни. Как сообщил на заседании Археографической комиссии 15 ноября 1922 г. эксперт Отдела охраны памятников М. П. Мошков, в пакгаузах находилось около 30000 рукописей и грамот, которые «свалены, совершенно не охранены и могут подвергнуться расхищению». Комиссия безотлагательно представила в Конференцию Российской Академии наук ходатайство о необходимости командировать члена Комиссии для отбора и вывоза документов из Архангельской таможни. Но Академия наук в то время не имела возможности финансировать такую командировку. Она была осуществлена в 1926 г. ученым секретарем Археографической комиссии А. И. Андреевым. С большим трудом ему удалось договориться с Архангельским губернским архивом о передаче Комиссии рукописей Антониева-Сийского монастыря. Тогда же А. И. Андреев доставил в комиссию большую часть этого собрания (в основном — актовый материал XVI—XVII вв.) из Архангельского Дома книги. Вскоре Комиссия добилась и распоряжения {87} Наркомпроса на передачу ей оставшихся в Архангельске документов. В 1927 г. Греков Б. Д. и Малов А. Ф. вывезли в Комиссию из Архангельской таможни 994 рукописи XIV—XVII вв., которые входили в состав рукописных собраний Архангельской Духовной семинарии, Миссионерской библиотеки, Красногорского монастыря, Николаевского Корельского монастыря и Антониева Сийского. И, наконец, в 1929 г., после длительной переписки с Архангельским губернским архивным бюро, Комиссии были переданы еще 205 рукописей из тех же фондов. Полученные в 1927 и 1929 гг. рукописи были по поручению Комиссии предварительно описаны архангельским историком Ю. М. Сибирцевым, что позволяло сразу ввести в научный оборот эти документы (Отчеты о деятельности АН СССР за 1926, 1928 и 1929 годы).

Не менее драматично сложилась судьба архива Соловецкого монастыря. Еще в 1916 г. Б. Д. Греков выполнил подробное описание всех книг и документов, хранящихся в архиве, ризнице и библиотеке монастыря. К лету 1917 г. Комиссия добилась разрешения Синода на перевоз архива монастыря в Петроград. Ввиду сложившейся в Петрограде военной обстановки подготовленная Б. Д. Грековым к вывозу часть архива была отправлена в Пермь. Для наблюдения за этими документами и их изучением был откомандирован Б. Д. Греков. Древнейшая часть архива — акты XV в. — осталась в ризнице монастыря. Только после настойчивых требований Комиссии были вывезены Отделом охраны памятников в 1922 и 1923 г. документы из ризницы Соловецкого монастыря, часть из которых передана Комиссии. Не добившись воссоединения разрозненных частей архива, Комиссия в 1926 г. опубликовала полное описание документального и рукописного собрания монастыря, сделанное Б. Д. Грековым в 1926 г. (Подробнее см.: Либерзон И. З. Деятельность Археографической комиссии по спасению архива Соловецкого монастыря // ВИД. Л.,1987. Вып. XVIII).

В начале 20-х годов Археографическая комиссия ставила перед Академией наук и Центрархивом вопрос о передаче ей архивов Кирилло-Белозерского и Кирилло-Новоезерского монастырей, Никольского и Успенского Староладожских монастырей.

В эти же годы был обследован ряд монастырей в Тверской и Смоленской губерниях (В. А. Петровым и П. А. Садиковым) и Новгорода (М. Г. Курдюмовым, Б. Д. Грековым, Н. Д. Чечулиным). {88} Монастырские документы являлись главным объектом научных разысканий в Великом Устюге (В. Г. Геймана) и в Каргополе (А. П. Глаголевой) летом 1929 г.

Кроме разыскания и перевозки монастырских документов, сотрудники Археографической комиссии одновременно занимались их разборкой и систематизацией. В 1927 г. был закончен разбор документов Большого (Успенского) Тихвинского монастыря, а к 1929 г. — Александро-Свирского и Антониева Сийского монастырей. Общее количество документов этих монастырей насчитывает более 30000 ед. хранения. Б. Д. Греков составил и напечатал (машинопись) описи хозяйственных книг XVI—XVIII вв. Александро-Свирского и Тихвинского монастырей.

С целью подготовки к публикации были сняты копии с приходо-расходных книг XVI—XVII вв. Кирилло-Новоезерского, Николаевского Корельского, Антониева Сийского и Александро-Свирского монастырей, (в настоящее время копии хранятся в архиве ЛОИИ — ф. 276. Оп. 1 №№ 86, 99, 100).

В 1927 г. была опубликована Двинская таможенная откупная грамота 1560 г. (ЛЗАК, Л., 1927. Вып. XXXIV). Ряд документов Антониева Сийского монастыря был опубликован А. И. Андреевым. (Сборник материалов по истории Кольского полуострова в XVI—XVII вв. Л., 1930. С. 15-19, 42-113). Переданные Комиссии акты Соловецкого монастыря составили основу публикации «Северные грамоты XV в» (ЛЗАК. Л., 1929. Вып. XXXV).

Таким образом, Археографическая комиссия в 20-е годы сконцентрировала громадный комплекс документальных материалов XV—XVIII вв. северных монастырей России, приступила к описанию, изучению и публикации этих документов, сохранила их для будущих поколений историков. {89}

¹⁾ Архив ЛОИИ, ф. 181, оп.2, кн. 85.

²⁾ Архив ЛОИИ, ф.181, оп. 1, карт. 167, д. 3, л. 84.

³⁾ Там же, оп. 1, д. 5350, сст. 77 об.

⁴⁾ Горчаков М. О. О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и св. Синода. СПб. 1871. С. 94.

⁵⁾ Архив ЛОИИ, ф.181, оп. 1, д. 5578, сст. 175.

⁶⁾ Там же, д. 6118.

⁷⁾ Там же, д. 5792, 5801, 5564.

⁸⁾ Там же, д. 1274.

⁹⁾ Там же, карт. 158, д. 4.

¹⁰⁾ Там же, д. 2156.

¹¹⁾ Там же, карт. 158, д. 68, л. 15.

¹²⁾ Там же, д. 5568, сст. 40.

¹³⁾ Самоквасов Д. Я. Архивный материал. Т. 2. М. 1908. С 515-517.

¹⁴⁾ Архив ЛОИИ, ф.. 181, оп. 1, д. 3683.

¹⁵⁾ Там же, д. 6125.

¹⁶⁾ Там же, карт. 167, д. 40.

¹⁷⁾ Там же, д. 3305.

¹⁸⁾ Там же, д. 6361, сст. 6.

¹⁹⁾ Там же, 6100, сст. 4; карт. 152, д. 27, л. 61.

²⁰⁾ Там же, д. 3746, сст. 52. {28}

²¹⁾ Там же, д. 5990, cст. 86.

²²⁾ Там же, д. 2379.

²³⁾ Архив ЛОИИ, ф. 171. Переплет III, № 402.

²⁴⁾ Архив ЛОИИ, ф. 181, on. 1., д. 4346.

²⁵⁾ Там же, д. 4681.

²⁶⁾ Там же, карт. 160, д. 39а, л. 18.

²⁷⁾ Там же, д. 2408.

²⁸⁾ Там же, д. 5920.

²⁹⁾ В книге никак не выделено, но по смыслу это подзаголовок. OCR.

³⁰⁾ ЦГАДА. Ф. 115. 1615 г. Д 1.Л. 10; 1616 г. Д. 1. Л. 62; Ф. 127. 1626 г. Д. 1. Л. 428; 1627 г. Д. 1. Ч. 2. Л. 416; 1631г. ДЛ.1. 238. и др.

³¹⁾ Там же Ф. 121. 1651 г. Д. 1. Л. 275-276; Архив ЛОИИ СССР. Ф. 178. Оп.1. №2233. Л. 17; № 2236. Л. 9-10 и др.

³²⁾ Архив ЛОИИ СССР. Ф. 178. оп. 1. № 12356. Л. 1.

³³⁾ ЦГАДА. Ф-141. 1628 г. Д. 35. Л. 30-31. Ф. 127. 1631 г. Д. 1. Л. 107-108 и др.

³⁴⁾ Там же. Ф. 141. 1628 г. Д. 35. Л. 30-31. Ф. 115. 1640. Д. 1. Л. 6-7. и др.

³⁵⁾ Там же. Ф. 115. 1615 г. Д. 1. Л. 10; Ф. 127. 1649 г. Д. 1. Л. 77 и др.

³⁶⁾ ЦГАДА. Ф. 115. 1633 г. Д. 1. Л. 132; Ф. 121. 1651 г. Д. 1. Л. 138; Ф. 127. 1630 г. Д. 1. Л. 5-6; Там же. 1626 г. Д. 1. Л. 226-227; Кабардино-русские отношения в XVI-XVIII вв. /Сост. Η. Φ. Демидова, Е. Н. Кушева, А. М. Персов. М., 1957. T.I. С. 302-303 и др.

³⁷⁾ Кушева Е. Н. О местах первоначального расселения гребенских казаков /Историческая география России XVIII в. М., 1981. Ч. 2. С. 28-43. {79}