Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Зеленин И.Е.
Политотделы МТС — продолжение политики «чрезвычайщины» (1933–1934 гг.)

Отечественная история, 1992, № 6.
[42] – конец страницы.
OCR OlIva.

Политотделы МТС были созданы по решению январского (1933 г.) Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) как чрезвычайные органы Коммунистической партии, наделенные полномочиями политических, хозяйственных и карательных органов. Менее двух лет продолжалась их деятельность, однако она оставила столь заметный след в истории колхозов и сельского хозяйства, деревни в целом, что двухлетие 1933—1934 гг. историки-аграрники небезосновательно порой выделяют в особый «политотдельский период». Оценка роли и места политотделов МТС в жизни колхозов и сельского хозяйства не может быть однозначной, настолько сложен и противоречив был весь период их непродолжительной деятельности, отражением которого она во многом и является.

Советская историография в свое время немало преуспела в безудержном восхвалении этих органов в духе «основополагающих» положений «Краткого курса истории ВКП(б)», не претерпевших принципиальных изменений во всех изданиях учебника по истории КПСС под редакцией Б. Н. Пономарева, а также в многотомной «Истории партии» (Т. 4. Ч. 2). В начале 60-х гг. мною была сделана попытка пересмотреть результаты и характер некоторых сторон деятельности политотделов МТС, объективно осветить политотдельский период в целом. Однако «хрущевская оттепель» уже заканчивалась и подготовленная статья была отвергнута редколлегией журнала «Вопросы истории». С большим трудом и с известными издержками ее удалось опубликовать в «Исторических записках» (1965. Т. 76). Однако поднятые тогда вопросы оказались уже «не ко двору» и, вероятно, к счастью для автора и редактора (В. П. Данилова), преданы забвению. В дальнейшем специальная научная разработка этой темы не велась. Во второй половине 80-х гг. концепционному переосмыслению подвергся главным образом период сплошной коллективизации, а последующие годы, связанные с ее завершением (1933—1937), и поныне еще напоминают лежачий камень, под который свежие струйки воды едва просачиваются. Но пришла пора и его сдвинуть с места. Попытаемся это сделать применительно к политотделам МТС и политотдельскому периоду в истории колхозов и сельского хозяйства, опираясь на новые документальные материалы. Речь прежде всего пойдет о причинах и условиях создания этих органов, их характере, принципах и методах работы, реализации поставленных перед ними партией функциональных задач, позитивных и негативных результатах их деятельности, причинах неожиданного упразднения.

* * *

С полной уверенностью можно сказать, что оснований для создания чрезвычайных органов партии в сельском хозяйстве на рубеже первой и второй пятилеток у сталинского руководства было более чем достаточно. И не случайно, конечно, что вопрос этот рассматривался на том же Пленуме, который подводил итоги первой пятилетки и утверждал народнохозяйственный план на 1933 г. Разумеется, и в докладе Сталина об итогах пятилетки, и в соответствующей резолюции Пленума не было недостатка в дифирамбах по поводу «досрочного» выполнения [42] пятилетки, успехах коллективизации и сельского хозяйства и т. д. и т. п. Один из разделов резолюции был, например, громогласно назван «Растущий подъем сельского хозяйства в СССР при наличии кризиса и упадка сельского хозяйства в капиталистических странах», а в докладе Сталина утверждалось даже, что вступившие в колхозы «бедняки и низшие слои середняков» перешли «на положение людей обеспеченных»¹⁾. В действительности, однако, все было иначе. И незачем было авторам резолюции «наличие кризиса и упадка сельского хозяйства» искать на Западе, коль скоро все это зримо проявилось в их собственной стране. А именно: разрушение основных производительных сил деревни, полная дезорганизация и спад производства, бегство в город и массовая гибель основного производителя — крестьянина в связи с репрессиями, депортациями, от голода, болезней, непосильного труда.

Полный провал пятилетки в области сельского хозяйства стал очевиден, поскольку ни один из показателей плана по развитию отрасли не был выполнен. Более того, по большинству из них (за исключением роста посевных площадей и производства хлопка и льноволокна) произошло снижение по сравнению с 1928 г²⁾. С начала 1929 г. в городах была введена карточная система снабжения населения продуктами питания, десятки тысяч крестьян периодически на всем протяжении пятилетки голодали³⁾.

Массовые репрессии, обрушившиеся на хлеборобов Северного Кавказа, Украины и Поволжья в период хлебозаготовок 1932 г. (результат поездок чрезвычайных комиссий ЦК ВКП(б) во главе с Л. М. Кагановичем, В. М. Молотовым, П. П. Постышевым), насилие и произвол сталинских коллективизаторов в животноводческих районах Казахстана и Средней Азии — все это до предела накалило обстановку в деревне, явилось основным источником недовольства и отчаянного сопротивления крестьянства, вплоть до открытых антиколхозных и антисоветских выступлений⁴⁾.

Таким образом, в деревне сложилась чрезвычайная, взрывоопасная обстановка, последствия которой могли быть катастрофическими и для страны, и для правящей элиты. И, надо полагать, высшее руководство партии и государства осознавало это, хотя и тщательно скрывало подлинную ситуацию, в частности, многократно публично отрицало наличие массового голода в деревне, жертвами которого ежедневно становились десятки тысяч крестьян. Тоталитарное мышление подсказывало, что «основным звеном» в цепи «антикризисных мероприятий» должны стать чрезвычайные органы в сельском хозяйстве. В речи «О работе в деревне» на январском (1933 г.) Пленуме Сталин, перечислив пять главных причин недостатков работы в деревне, заявил, что «политотделы МТС и совхозов являются одним из тех решающих средств, при помощи которых можно будет устранить эти недостатки в самый короткий срок». Участники Пленума ответили на это «бурными, долго не смолкающими аплодисментами»⁵⁾.

Примечательно, что формирование этих органов началось за несколько месяцев до январского Пленума. Уже в ноябре 1932 г. была создана комиссия ЦК ВКП(б) в составе П. П. Постышева (председатель), Я. Б. Гамарника, Я. А. Яковлева, Н. И. Ежова и А. М. Маркевича. Ей было поручено до конца года отобрать для политотделов МТС Украины, Северного Кавказа и Нижней Волги 1 тыс. начальников политотделов и 2 тыс. их заместителей⁶⁾. В дальнейшем функции центральной отборочной комиссии выполнял Сельскохозяйственный отдел ЦК ВКП(б), который с декабря 1932 г. возглавил сталинский подручный Л. М. Каганович⁷⁾. Начало реализации не принятого еще Пленумом решения, разумеется, являлось грубейшим нарушением Устава партии. Но обстановка в самом деле требовала действовать немедленно. К тому же партийные боссы, как видно, ни на минуту не сомневались в том, что участники партийного форума не посмеют усомниться в правильности подготовленных Сталиным и Кагановичем решений.

Чрезвычайные органы, прототипом которых послужили армейские политотделы, — известней нонсенс в условиях мирного времени, тем более после грандиозного пропагандистского спектакля по случаю «наиболее выдающегося в современной [43] истории факта» — выполнения первой пятилетки «не в пять, а в четыре года (точнее в четыре года и три месяца)»⁸⁾. Но все было объяснено и обосновано. Тем, например, что в связи с «пафосом нового строительства» колхозы и совхозы, созданные в период первой пятилетки, оказались слабыми в политическом и хозяйственном отношении, а потому их во второй пятилетке надо осваивать, укреплять, добиваться роста урожайности и улучшения качества работы и т. д. Или еще: изменилось лицо классового врага в деревне и тактика его борьбы против колхозов и совхозов: кулак и вместе с ним «подкулачник» от прямой атаки перешли «к работе тихой сапой», коварно проникнув внутрь социалистических хозяйств с тем, чтобы «взорвать их изнутри»⁹⁾.

Политотделы отличались от обычных партийных органов тем, что они не только на деле, но и юридически обладали правом осуществлять не только политические, но и хозяйственные функции: начальник политотдела МТС одновременно являлся заместителем директора МТС и наряду с директором отвечал за выполнение МТС производственных и заготовительных планов, за организационно-хозяйственное состояние колхозов и т. п. Перед работниками МТС и колхозниками политотдельцы выступали не только как партийные руководители, но и как администраторы, хозяйственники. На эту особенность политотделов обратил внимание начальник Политуправления МТС Наркомзема СССР А. И. Криницкий. Выступая на январском (1933 г.) Пленуме и на XVII съезде ВКП (б), он охарактеризовал их как органы «партийно-государственные»¹⁰⁾. К этому можно добавить, что наличие в составе политотделов заместителя начальника по ОГПУ позволяло им эффективно выполнять функции карательных органов. Всего же в штате политотдела МТС при его полной укомплектованности было шесть человек: начальник политотдела, два заместителя (по партийно-массовой работе и по ОГПУ), помощники по комсомольской работе и по работе среди женщин, редактор многотиражной газеты. Любопытная деталь: в прессе и официальных документах партии о принадлежности второго зама к ведомству ОГПУ умалчивалось, обычно речь шла о двух заместителях «по общепартийной работе»¹¹⁾.

Другая особенность политотделов как чрезвычайных органов состояла в том, что они не подчинялись сельским райкомам партии (равно как сельским Советам и районным земельным органам), на территории которых размещались и работали. Начальники политотделов МТС назначались и смещались ЦК ВКП (б) по представлению первых секретарей крайкомов, обкомов и ЦК компартий союзных республик, а также Политуправления МТС Наркомзема СССР и непосредственно подчинялись (в низшей инстанции) политсектору МТС краевого (областного) земуправления. Заместитель начальника политотдела по ОГПУ подчинялся еще и соответствующим органам ОГПУ. Таким образом, существовало как бы два центра руководства партийно-политической (а в известной степени и хозяйственной) работой на селе: политотдел МТС и райком партии. В постановлении от 15 июня 1933 г. ЦК ВКП (б), стремясь смягчить отрицательные последствия такой ситуации, разграничил функции политотделов МТС и райкомов. Устанавливалось, что территориальными партийными ячейками, как и ячейками колхозов, не обслуживаемых МТС, руководили райкомы партии, а ячейками колхозов, обслуживаемых МТС, — политотделы. В компетенцию политотделов не входили, однако, такие вопросы жизни села, как советское строительство, финансы, просвещение, пропаганда и др., которыми ведали районные органы на всей территории района¹²⁾. Однако наличие двух центров в районе давало о себе знать на всем протяжении политотдельского периода, вплоть до серьезных конфликтов между политотделами и райкомами. Как и всякие чрезвычайные органы, политотделы создавались на какое-то определенное время. Однако январский (1933 г.) Пленум не отметил этого обстоятельства, не указал срок их действия. Только спустя год, XVII партийный съезд включил в Устав ВКП (б) специальный пункт, в котором указывалось, что ЦК партии «в целях усиления большевистского руководства» «имеет право создавать на отстающих участках социалистического [44] строительства, приобретающих особо важное значение для народного хозяйства и страны в целом», политотделы и превращать их в обычные партийные органы «по мере выполнения... своих ударных задач»¹³⁾. Таким образом, право ЦК ВКП(б) на создание чрезвычайных органов было подтверждено высшей партийной инстанцией.

Из всего сказанного о характере и функциях политотделов следует, что это были органы, созданные вопреки Конституции. В самом деле, коль скоро они сочетали функции партийно-государственных, а также карательных органов, конструирование их только на Пленуме ЦК ВКП(б), даже и после утверждения его решения XVII съездом партии, было юридически неправомерным. Требовались, по крайней мере, санкции ЦИК СССР, правительства страны. Обычно такого рода действия Сталин и его соратники оформляли как совместные решения ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Однако в данном случае была допущена промашка, видимо, потому, что делалась попытка замаскировать подлинный характер политотделов, представить их только как партийно-политические органы. Так это было зафиксировано и в резолюции январского (1933 г.) Пленума, и на XVII съезде партии.

План организации политотделов МТС, разработанный ЦК ВКП(б), предусматривал развертывание основной массы политотделов уже к лету 1933 г. В первую очередь (до 1 апреля) их решено было создать на Украине, Северном Кавказе и Нижней Волге, т. е. в районах, где в связи с хлебозаготовками и голодом к концу 1932 г. сложилось наиболее тяжелое, критическое положение. Во вторую очередь (до 1 июля) комплектовались политотделы на Средней Волге, в Сибири, в Казахстане и Закавказье, в остальных районах — до 1 августа 1933 г.¹⁴⁾ Этот план в целом был реализован. Уже в июне 1933 г. ЦК ВКП(б) отметил, что организационный период в создании политотделов «в основном можно считать законченным». К концу 1933 г. политотделы действовали в 2655 (92,9%) МТС страны¹⁵⁾. Не удалось уложиться в намеченные сроки при комплектовании политотделов в республиках Средней Азии: в конце 1933 г. в 59 МТС региона не было политотделов, а 78 политотделов не были полностью укомплектованы¹⁶⁾.

Следует иметь в виду, что, если в таких районах страны, как Северный Кавказ, Крым, Поволжье, ЦЧО, Украина, хлопковые области Средней Азии, машинно-тракторные станции уже в 1933 г. охватили абсолютное большинство колхозов, то на Урале, в Казахстане, в Сибири, на Дальнем Востоке, в Закавказье они весной 1934 г. обслуживали около половины колхозов, на Северо-Западе, в районах Нечерноземного Центра, в Белоруссии — от 1/4 до 1/3, а в районах Европейского Севера — всего 11% колхозов¹⁷⁾. В то же время, определяя реальное место политотделов в колхозном производстве, можно сказать, что в сфере деятельности МТС в 1933—1934 гг. находились все важнейшие зерновые и сырьевые районы страны. Так что «контрольный пакет акций» всего сельского хозяйства страны, несомненно, принадлежал чрезвычайным органам.

Заметим, что в политотдельский период еще более сникли, потеряли свое лицо сельские Советы. Им, как и райкомам партии, было предписано выполнять задачи, поставленные перед политотделами январским (1933 г.) Пленумом ЦК¹⁸⁾.

Всего на политотдельскую работу в МТС было послано 17 тыс. коммунистов, из них более 12,5 тыс. — в 1933 г.¹⁹⁾ Это были люди с большим опытом партийной и хозяйственной работы. Многие из них были профессиональными партийными работниками, руководителями предприятий и учреждений. Ядро политотделов составляли представители крупных городов и командно-политического состава Красной Армии. По данным на конец 1933 г., около 80% начальников политотделов состояли в партии более 12 лет, а некоторые (2,4%) вступили в нее до 1917 г. До 40% политотдельцев имели партийный стаж более 10 лет. Около половины начальников политотделов (45,6%) и четверть всех политотдельцев получили высшее образование, как правило, партийно-политическое. Средние учебные [45] заведения окончили 45% начальников политотделов и 37% всех работников политотделов. Более половины всех политотдельцев (54,2%) были мобилизованы с партийно-политической, профсоюзной и хозяйственной работы, около трети — из учебных заведений²⁰⁾.

Отдавая должное качественному составу работников политотделов МТС, нельзя не отметить, по крайней мере, два недостатка отобранного контингента. Во-первых, абсолютное большинство политотдельцев не только не являлись специалистами в области сельского хозяйства, но и, как правило, имели смутное представление об этой отрасли; во-вторых, до мобилизации в политотделы они находились на руководящей политической и хозяйственной работе, т. е. являлись непосредственными представителями административно-командной системы с присущим этим должностям стилем и методами работы. «Тертыми калачами» в своей области были представители ОГПУ, отбор которых производился в ведомстве Г. Г. Ягоды, накопившего уже значительный «опыт» кадровых проверок, чисток и карательных акций.

На первый взгляд, поставленные январским (1933 г.) Пленумом ЦК перед политотделами задачи были разумны как в стратегическом, так и в тактическом отношении, реализация их позволяла в короткий срок значительно улучшить положение дел в деревне, добиться подъема сельского хозяйства на основе организационно-хозяйственного укрепления колхозов и МТС. Резолюция обязывала политотделы развернуть организационно-партийную и политико-воспитательную работу, правильно подобрать и расставить партийные и комсомольские силы, сколотить преданный колхозному делу актив²¹⁾. В то же время в резолюции Пленума навязчиво проводилась и обосновывалась мысль об особой важности, первостепенности решения двух задач: «обеспечения безусловного и своевременного выполнения колхозами и колхозниками своих обязательств перед государством» и очищения колхозов и МТС от антиобщественных и классово враждебных элементов²²⁾.

Все это полностью соответствовало (и духу и букве) «установочной» речи Сталина на январском Пленуме ЦК. В перечне причин недостатков работы в деревне он на первое место поставил то, что деревенские коммунисты не сумели учесть новой обстановки, созданной в связи с объявлением колхозной торговли хлебом, в соответствии с которой должны были «всемерно усилить и подгонять хлебозаготовки», а далее обвинил местных работников в том, что они «не там искали классового врага». «Нынешние кулаки и подкулачники, нынешние антисоветские элементы в деревне, — разъяснял Сталин, — это большей частью люди „тихие", „сладенькие", почти „святые". Их не нужно искать далеко от колхозов, они сидят в самом колхозе и занимают там должности кладовщиков, завхозов, счетоводов, секретарей и т. д. ...Они „за" колхозы. Но они ведут в колхозах такую саботажническую и вредительскую работу, что колхозам от них не поздоровится»²³⁾. И еще одно «указание», может быть, самое главное, основополагающее: «Партия уже не может теперь ограничиваться отдельными актами вмешательства в процесс сельскохозяйственного развития. Она должна теперь взять в свои руки руководство колхозами... Без систематического вмешательства со стороны советской власти в дело колхозного строительства, без ее систематической помощи наладить такое хозяйство невозможно»²⁴⁾.

В резолюции январского Пленума более определенно говорилось, какого рода должно быть «систематическое вмешательство» партии в дела колхозов: «Политические отделы МТС и совхозов должны обеспечить настойчивое, правильное и своевременное применение законов Советского правительства об административных и карательных мерах в отношении организаторов расхищения общественной собственности и саботажа мероприятий партии и правительства в области сельского хозяйства»²⁵⁾.

В этом суть указаний Пленума политотделам о задачах и методах их работы в деревне. Кроме того, январский Пленум 1933 г. принял специальную резолюцию «О чистке партии», в которой одобрил решения Политбюро ЦК о проведении [46] чистки Партии в 1933 г. и о приостановлении приема в партию до окончания этой кампании. Было дано указание «организовать дело чистки таким образом, чтобы обеспечить в партии железную пролетарскую дисциплину и очищение партийных рядов от всех ненадежных, неустойчивых и примазавшихся элементов»²⁶⁾. Чистка партии продолжалась до конца 1935 г., а прием в ее ряды был возобновлен только с 1 ноября 1936 г.²⁷⁾ Тем самым задача пополнения рядов партийных организаций за счет передовых колхозников, поставленная перед политотделами январским Пленумом²⁸⁾, фактически была снята.

Таким образом, партийные документы, выступления Сталина ориентировали политотделы прежде всего на осуществление в деревне чрезвычайных мер, на продолжение политики «чрезвычайщины». Первые донесения политотделов вскрыли подлинную картину состояния колхозов и сельского хозяйства после «завершения в основном» сплошной коллективизации. И тут в угоду официальной пропаганде нельзя было кривить душой: надо было проводить весенний сев, за который на политотделы возлагалась вся полнота ответственности. Документы, поступившие из политотделов МТС в вышестоящие партийные органы, полностью развенчивают мифы об отсутствии голода в деревне и о том, что колхозники сознательно придерживали хлеб, уклоняясь от выполнения хлебозаготовок, дабы воспользоваться преимуществами колхозной торговли. Вот, например, что сообщал политсектор МТС Харьковской области: «К весне 1933 г. политическое и хозяйственное положение в колхозах области в силу допущенных искривлений было тяжелым. План хлебозаготовок 1932 г. оказался невыполненным... Колхозы остались без посевного материала, фуража, продовольствия. На этой почве имели место явления недоедания и голода. Падеж тягловой силы приобрел катастрофические размеры»²⁹⁾. Еще хуже было положение в Днепропетровской области. Политсектор МТС в своем донесении констатировал, что «во многих деревнях крестьяне голодали, дело доходило до людоедства. Случаи смерти от голода не были единичным явлением». Наблюдались массовые невыходы колхозников на работу («забастовки», как указывалось в документе). «Хлеб все равно заберут», — говорили крестьяне³⁰⁾.

Особо тревожным было сообщение политсектора МТС Казахстана: «Сельское хозяйство Казахстана в результате ошибок старого руководства крайкома... к началу 1933 г. оказалось сильно подорванным... Зима 1932—1933 гг. была особенно тяжела. Массовые откочевки, смертность, особенно в казахской части населения, массовый убой и разбазаривание скота, отсутствие хлеба для питания, фуража для рабочего скота, необеспеченность семенами... Колхозники уходили в горы, пески, шли собирать коренья и семена дикорастущих трав. Оставшиеся колхозники не могли работать из-за сильного истощения и болезни». По данным политсектора, к началу 1933 г. откочевало до 400 тыс. крестьянских хозяйств (не менее 2 млн. человек), а общее поголовье скота сократилось в 5-10 раз³¹⁾.

На первых порах политотделам пришлось сконцентрировать свои усилия на проведении весеннего сева. Опираясь на свои чрезвычайные полномочия, действуя через систему МТС, они полностью взяли на себя оперативное решение таких вопросов, как снабжение колхозов семенами, а МТС — горючим и запасными частями, обеспечение посевных бригад общественным питанием и т. д. Вместе с тем проводилась и политико-массовая работа, направленная на мобилизацию колхозников на выполнение плана посевной кампании. В Казахстане политотделы предпринимали экстраординарные меры по размещению и обустройству возвращавшихся на места прежнего проживания³²⁾.

Главной опорой политотдельцев должны были стать коммунисты колхозов и МТС, а в дальнейшем и беспартийный актив. Однако на пути решения этих задач, определенных январским Пленумом ЦК 1933 г., встретились значительные трудности как объективного, так и субъективного порядка, преодолеть которые политотделы не только не смогли, но и своими действиями усугубили некоторые из них. [47]

В постановлении от 15 июня 1933 г. «О работе политотделов МТС, о колхозной ячейке и о взаимоотношении политотделов и райкомов» ЦК ВКП(б) дал указание организовать в каждом колхозе из числа работавших там коммунистов производственную ячейку или кандидатскую группу, а при отсутствии необходимого количества коммунистов (меньше трех) — партийно-комсомольскую группу. В колхозах, не имевших коммунистов, могли создаваться группы сочувствующих во главе с прикрепленным парторганизатором³³⁾. Партийно-комсомольские группы и группы сочувствующих были новыми организационными формами партийного руководства колхозами. Ввиду малочисленности деревенской партийной организации (в 1932 г. партийные ячейки и кандидатские группы имелись лишь в 35 тыс. (16,5%) колхозов страны)³⁴⁾ и отсутствия приема в партию (включая и перевод из кандидатов в члены партии) они приобретали большое значение. К концу 1933 г. в результате перестройки партийной сети политотделы добились такого положения: партийные ячейки и кандидатские группы имелись уже в 50 тыс. колхозах, а партийно-комсомольские группы — в 22 тыс. Иначе говоря, почти треть колхозов (31,7%) была охвачена партийной сетью, а в 38 тыс. колхозах работали «коммунисты-одиночки», т. е. не входившие в парторганизации.

Однако следует подчеркнуть, что численность сельской партийной организации не только не увеличилась, но даже сократилась в связи с проведением чистки (некоторая компенсация убыли происходила за счет направления в деревню городских коммунистов). Рост же охвата колхозов различными формами партийной сети происходил главным образом за счет всевозможных перераспределений и перегруппировок коммунистов внутри районов (ликвидация некоторых межколхозных и территориальных ячеек и т. д.). Убыль же коммунистов в связи с чисткой превосходила все разумные предположения. Так, из прошедших чистку к середине 1933 г. в сельских районах Киевской области 1382 коммунистов было исключено 34,2%, переведено в кандидаты 9,6%, в сочувствующие — 14%. В сельских районах Восточной Сибири из 9873 подвергшихся чистке членов партии было исключено 16,2% и 34,7% переведено в кандидаты и сочувствующие. В сельских районах Восточной Сибири процент исключенных из партии во время чистки достиг 25,4, а переведено из кандидатов в сочувствующие — 46,3%³⁵⁾.

Особенно велико было число исключенных из партии сельских коммунистов на Дону и Кубани, где чистка началась уже в конце 1932 г. в связи с хлебозаготовками. По данным на первый квартал 1933 г., многие партийные организации Кубани и Донщины потеряли более половины своего состава. Мотивами исключения из партии, например, 393 коммунистов 17 кубанских станиц были: «проникновение в партию с контрреволюционной целью, связь с классово чуждым элементом» (22,9%), «пассивность и примиренчество к кулацкому саботажу, попустительство и содействие воровству и хищению хлеба» (39,1%), «балласт» (14%) и др.³⁶⁾ Применительно к Кубани, где под руководством Кагановича с конца 1932 г. осуществлялись массовые репрессии, дабы принудить хлеборобов сдать хлеб «до последнего зерна»³⁷⁾, все эти обвинения были абсурдны. Нельзя, конечно, отрицать, что многие честные коммунисты, в том числе председатели колхозов, секретари партийных ячеек действительно выступали против грабительских планов сдачи зерна, выражая тем самым свой протест против произвола и беззакония сталинских заготовителей, стремились спасти и хотя бы часть хлеборобов от голода.

Обратимся к мотивам исключения 1580 членов партии из сельских районов Белоруссии (данные на вторую половину 1933 г.): «классово чуждые элементы» (15,5%), «двурушники» (11,7%), «нарушители партийной и государственной дисциплины» (30,7%), «перерожденцы» (27,2%), «карьеристы и шкурники» (4,9%), «морально разложившиеся» (9,7%)³⁸⁾. В этом ряду определений заставляет задуматься их полное соответствие (включая и последовательность расположения) тому перечню из 6 пунктов, который под рубрикой «из партии вычищаются» приводился в постановлении ЦК и ЦКК ВКП(б) «О чистке партии», принятого 28 апреля 1933 г.³⁹⁾ Желание применить к исключенным все пункты этого [48] постановления довольно отчетливо проявилось в данном случае. По-видимому, на практике нередко шли от инструкции к проступку, а не наоборот.

Работники политотделов отдавали себе отчет, к каким негативным последствиям может привести проводимая при их непосредственном участии чистка партийных организаций колхозов и МТС. «Происходившая чистка, — информировал Политуправление политсектор МТС Восточной Сибири весной 1933 г., — еще более уменьшила и без того тонкую прослойку деревенских ячеек, поэтому требуются решительные мероприятия для пополнения деревенской партийной организации»⁴⁰⁾. В ряде случаев при чистке распадались малочисленные сельские партийные организации⁴¹⁾. В условиях, когда отсутствовал прием в партию, единственным источником пополнения рядов сельской парторганизации было направление в деревню городских коммунистов. Этот канал использовался довольно широко. Помимо политотдельцев (25 тыс., включая политотделы совхозов) на село, по неполным данным, в 1933 г. было послано около 50 тыс. работников⁴²⁾. По данным 62 районов ЦЧО на 1 мая 1933 г., на партработу в колхозы было послано более 2 тыс. коммунистов⁴³⁾. Но это была лишь частичная компенсация потерь.

Чистка парторганизаций продолжалась и в 1934 г. По данным политсектора МТС Челябинской области, к концу 1934 г. в результате чистки количественный состав партячеек и кандидатских групп в МТС и обслуживаемых ими колхозов сократился более чем в 6 раз (с 14 750 до 2365 человек)⁴⁴⁾. За 1934 г. общее число ячеек в колхозах СССР уменьшилось с 30 тыс. до 18,3 тыс., а партийно-комсомольских групп — с 22 тыс. до 15,2 тыс. Это примерно соответствовало уровню 1932 г. Таким образом, все вернулось на круги своя. Но не только: в несколько раз увеличилось число «коммунистов-одиночек» (с 15 тыс. до 38 тыс. на протяжении 1933 г. и до 101,5 тыс. к концу 1934 г.)⁴⁵⁾. Удельный вес этой оторванной от партийных организаций группы в колхозах ряда областей (Западной, Ивановской, Кировской, Свердловской, Омской и др.) достиг 40% от всех колхозных коммунистов, а в Белоруссии и Ленинградской области превысил 50%⁴⁶⁾. Проблема «коммунистов-одиночек» в колхозах превратилась в одну из центральных проблем партийного строительства в деревне. Решить ее, как предлагали политотделы, путем направления в колхозы городских коммунистов не удалось. После упразднения чрезвычайных органов секретари ряда сельских райкомов партии поставили перед ЦК ВКП(б) вопрос о прикреплении этих «бесхозных» партийцев к территориальным организациям⁴⁷⁾.

Выполняя директиву январского (1933 г.) Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), жесткие установки Сталина и Кагановича, политотделам пришлось проводить общую чистку кадров колхозов и МТС — одну из самых жестоких и пагубных по своим последствиям акций. По данным политотделов МТС 24 областей, краев и республик, в 1933 г. в результате чистки было снято с работы в МТС: 45,6% заведующих производственными участками, 39,5% механиков и 27,1 % бригадиров тракторных бригад, 30,6% агрономов, 36,8% работников бухгалтерий; в колхозах: 14,2% председателей, 8,6% бригадиров, 47,3% завхозов, 34,6% кладовщиков, 25% счетоводов, 23,7% учетчиков⁴⁸⁾. В колхозах ряда районов было отстранено от работы гораздо больше руководящих работников и специалистов. Так, в Казахстане, на Нижней Волге и Северном Кавказе было снято соответственно 31,5, 29,9 и 26,5% председателей колхозов; во многих МТС процент уволенных трактористов и агрономов доходил до 50; немало было таких колхозов, из которых выбыло более половины бригадиров⁴⁹⁾. В донесениях политотделов, в отчетах политсекторов обычно указывались два мотива, на основани которых освобождались от работы работники МТС и колхозники: «снято» (т. е. признаны непригодными по своим деловым качествам) и «вычищено» (т. е. обвинены во вредительстве, классово враждебной деятельности). Нередко превалировал второй из этих аргументов. Так, во вредительстве было обвинено большинство отстраненных от работы председателей колхозов и бригадиров⁵⁰⁾. [49]

Вот несколько характерных формулировок из заключений о работниках МТС, отнесенных к группе «вычищенных»: «вредительский ремонт, палач в белой армии»; «сын помещика, развалил финансы МТС»; «служил в белой армии, укрывал запасные части», «сын крупного торговца, развалил счетный аппарат МТС»; «сын фабриканта-заводчика... проводил вредительский ремонт тракторов»⁵¹⁾. В приведенных случаях обвинение во вредительстве непосредственно связывалось с принадлежностью к свергнутым классам, даже как бы выводилось из него. Однако нередко такое обвинение выносилось только на основании допущенного промаха или срыва в работе (поломка трактора, некачественная пахота или сев и т. д.). Председатели колхозов чаще всего снимались как не обеспечившие выполнения обязательств колхозов перед государством.

Бесспорно, среди этой огромной массы уволенных из колхозов и МТС работников массовых профессий, руководителей и организаторов производства были и такие, кто за свои низкие деловые качества, недобросовестное отношение к своим обязанностям заслуживали подобного наказания. Но преобладающее большинство стали жертвами пресловутого «классового подхода»: велись сознательные и целенаправленные «поиски врага», срежиссированные Сталиным, который, как уже отмечалось, свел к проискам классовых врагов все основные трудности деревни. Он предложил искать кулаков внутри колхоза среди «кладовщиков, завхозов, счетоводов, секретарей и т. д.»⁵²⁾ Каганович в докладе на январском (1933 г.) Пленуме «Цели и задачи политических отделов МТС и совхозов» выдвинул против сельских коммунистов, руководителей колхозов, МТС и совхозов огульное и нелепое обвинение в пособничестве кулачеству, в буржуазном перерождении. Он утверждал, что «совхозники и МТСники не только не чувствуют ответственности в части выполнения плана посева, хлебозаготовок, качества пахоты, но фактически попадают в плен к буржуазно-кулацким перерожденческим элементам и вместе с ними противопоставляют себя интересам пролетарского государства»⁵³⁾.

Механизмы массовых репрессий были заранее продуманы. Так, в состав политотделов, как уже отмечалось, был введен заместитель начальника политотдела по ОГТУ. На практике работа этих заместителей сводилась к чистке кадров колхозов и МТС, причем уже в эти годы со стороны работников ОГПУ наблюдалась тенденция выйти из-под контроля партии. Начальники политотделов повсеместно столкнулись с таким явлением, когда их замы по ОГПУ отказывались выполнять их распоряжения, уклонялись от обычной политотдельной работы. «С первого дня своей работы в политотделе, — писал начальник политотдела Кальчанской МТС Днепропетровской области весной 1933 г., — мой зам. по ОГПУ Т. Зайцев сводит свою роль исключительно к арестам, превратил политотдел в камеру следствия, угрожает арестами колхозникам и работникам МТС. Попытка исправить его со стороны политотдела ни к чему не привела»⁵⁴⁾. В феврале 1934 г. начальник политотдела Топчихинской МТС Западной Сибири указывал в своем донесении, что его зам. по ОГПУ «оторван от всей работы политотдела, решительно отказывается выполнять поручения начальника политотдела», что «большая часть времени у него уходит на составление всякого рода сводок и докладов, которые он никому не дает читать». Начальник политотдела Киргичевской МТС Харьковской области Д. Ортенберг в своем донесении от 3 июня 1933 г. в Политуправление Наркомзема СССР писал, что его зам. по ОГПУ заявил: «Вам я не подчинен, работаю по особым указаниям ГПУ. Эти указания вас не касаются, я занимаюсь своей оперативной работой»⁵⁵⁾. Некоторые заместители по ОГПУ, отказываясь подчиняться начальникам политотделов, ссылались при этом на соответствующие директивы, полученные ими в областных отделениях ОГПУ⁵⁶⁾.

Некоторые начальники политотделов прямо обвиняли своих заместителей по ОГПУ в перегибах, допущенных при чистке колхозов. Так, начальник политотдела Кимильтейской МТС Восточной Сибири Смирнов в докладной записке в политсектор от 4 октября 1933 г. сообщал, что его зам. по ОГПУ Белолипецкий [50] неправильно проводил чистку в колхозах, причем отказался не только проверить собранные им материалы вместе с начальником политотдела, но и согласовать свои действия с прокурором⁵⁷⁾. О том, как действовали некоторые заместители начальников политотделов по ОГПУ при проведении чистки колхозов, свидетельствует докладная записка инструктора политсектора МТС БССР на имя начальника политсектора от 27 июня 1934 г. «О проверке исключения и вычистки из колхозов, проведенных политотделом Дриссенской МТС». В апреле 1934 г. в один из колхозов этой МТС приехал заместитель начальника политотдела по ОГПУ. Весь день он провел в колхозе, выясняя причины отставания в севе, однако не поговорил об этом ни с коммунистами, ни с комсомольцами. Вечером было созвано общее собрание колхозников. Фактически председательствовал на нем приехавший заместитель, причем высказываться давал только тем колхозникам, которые говорили о необходимости исключения из колхоза намеченных им кандидатур. Исключение производилось огульно, целыми дворами⁵⁸⁾.

Вопросом о взаимоотношениях начальников политотделов с заместителями по ОГПУ вынуждены были заниматься руководители ведомства. В специальной директиве ОГПУ УССР и политсектора МТС Наркомзема УССР от 17 июня 1933 г. разъяснялось, что заместитель начальника политотдела по ОГПУ, «имея главной задачей агентурное выявление и своевременную ликвидацию контрреволюционного актива и антисоветских элементов в МТС и обслуживаемых колхозах, проводит свою работу в тесном контакте с начальником политотдела, которому он целиком подчиняется». В то же время подчеркивалось, что заместители по ОГПУ сохраняют полную самостоятельность в оперативной работе, о результатах которой они должны в устной форме информировать начальников политотделов. Последним предписывалось учитывать специфичность чекистской работы вторых заместителей⁵⁹⁾. Вполне понятно, что данная директива, весьма противоречивая по своей сущности, не могла устранить ненормальности во взаимоотношениях между начальниками политотделов и их заместителями по ОГПУ, а главное — поставить под контроль работу последних.

Исключения из колхозов приняли такие размеры, что забили тревогу партийные руководители краев и областей. Так, критика необоснованных исключений крестьян из колхозов прозвучала в феврале 1934 г. на Западносибирской краевой партконференции⁶⁰⁾. Этот же вопрос применительно к Ленинградской области и Азово-Черноморского края был поставлен летом 1934 г. в выступлениях С. М. Кирова и Б. П. Шеболдаева⁶¹⁾. Поток жалоб на неправильные исключения из колхозов с начала 1933 г. стал поступать на имя М. И. Калинина⁶²⁾. Даже Сталин в выступлении 2 июля 1934 г. на закрытом совещании в ЦК ВКП(б) по вопросам коллективизации вынужден был признать, что «исключения из колхозов приняли такие масштабы, которые вызывают серьезные опасения»⁶³⁾.

Летом 1934 г. ЦК ВКП(б) в постановлениях «Об извращениях политики партии в Ново-Бугском районе Одесской области» (12 июня) и «О Пензенской организации» (13 августа) резко осудил факты грубого нарушения революционной законности (исключение из колхозов честных колхозников, массовые репрессии против единоличников) на Украине и Средней Волге⁶⁴⁾.

Политотделы вынуждены были развернуть работу по выдвижению на «вакантные должности» других колхозников. Всего за 1,5 года своей деятельности они выдвинули на руководящую работу более 250 тыс. передовых колхозников, в том числе около 30 тыс. председателями колхозов⁶⁵⁾. Не случайно, что среди выдвиженцев было немало женщин. Так, за период с 1933 по 1934 г. в составе членов правлений их число возросло с 85 тыс. до 165 тыс., а среди председателей колхозов — в 5 раз, бригадиров — в 2,5 раза, заведующих фермами — в 3 раза⁶⁶⁾. Эффект от этих выдвижений был, как правило, небольшим, а нередко и негативным. Характерно в этой связи письмо корреспондента газеты «Социалистическое земледелие» из Западной Сибири начальнику Политуправления Наркомзема СССР (лето 1934 г.): «Страницы районных газет забиты постановлениями об исключении из колхозов и отдаче под суд. По приблизительным [51] подсчетам, исключено по краю около 2 тыс. человек. Возмутительна практика исключения. Этим оголяются колхозы. Приходят новые люди, не знающие хозяйства. Пора прекратить эту вакханалию. Беспрерывные массовые избиения только деморализуют»⁶⁷⁾.

Основная часть политотдельских работников не имела прямого отношения к карательно-репрессивным акциям, хотя в той или иной мере эти люди участвовали в проведении чистки партийных организаций колхозов и МТС, в работе квалификационных комиссий по проверке уровня профессиональной подготовки и социального состава колхозных кадров. Главное внимание они старались уделить массово-политической работе, тесно увязывая ее с выполнением колхозниками и работниками МТС своих производственных заданий. Немало сил и времени они тратили на организацию социалистического соревнования: разрабатывали условия договоров, проверяли их выполнение, устраивали слеты по обмену опытом между соревнующимися, пропагандировали достижения передовиков. Основные результаты этой работы, по данным Отчетных донесений, определяли тем, что на протяжении 1933 г. количество ударников на один колхоз, обслуживаемый МТС, увеличилось с 9 до 20⁶⁸⁾. В общем, конечно, это немного, да и обстановка в деревне не благоприятствовала проявлению «массового трудового энтузиазма», о котором говорилось в политотдельских сводках.

Известный резонанс в деревне получили такие формы работы политотделов, как привлечение колхозных ветеранов к контролю за качеством полевых работ (инспекции по качеству, «бригады седой гвардии»), организация сторожевой и дозорной службы (посты «легкой кавалерии»), строительство в бригадах постоянных полеводческих станов и др.⁶⁹⁾ Однако применялись и неудачные, порой даже оскорбительные для чести и достоинства людей формы работы, среди них такие, как «награждение» не выполнивших своих обязательств колхозников и коллективов черными и рогожными флажками и знаменами, организация «политбоев» и «политоблав», созыв «съездов лодырей», «похороны лодырей и симулянтов», присвоение отстающим колхозам оскорбительных названий («Саботажник», «Бездельник» и т. п.). Некоторые из этих форм были осуждены в постановлениях ЦК ВКП(б), принятых весной и осенью 1934 г.⁷⁰⁾

Политотделы не могли пройти мимо такой острой проблемы, как повышение материальной заинтересованности колхозников и работников МТС в результатах своего труда. Летом и осенью 1933 г. Политуправление МТС Наркомзема СССР, обобщая материалы политотдельских донесений, направило в ЦК ВКП(б) три записки по вопросам нормирования сельскохозяйственного производства, начисления трудодней колхозникам и внедрения сдельщины. В этих документах вскрывались серьезные недостатки в практике нормирования и начисления трудодней, вносились конкретные предложения, направленные на устранение этих недостатков⁷¹⁾. Кое-что из этих предложений было учтено при установлении норм выработки в колхозах на 1934 и в Примерном уставе сельскохозяйственной артели 1935 г. При помощи политотделов стали распространяться комбинированные звенья, показавшие более высокую производительность по сравнению со звеньями узкой специализации.

Политотделы настойчиво искали новые формы более слаженной и координированной работы между тракторными бригадами МТС и полеводческими бригадами колхозов. Весной 1933 г. по инициативе Миллеровской МТС на Северном Кавказе стали создаваться «тракторо-конные бригады» — объединенные бригады МТС и колхозов. В некоторых МТС даже был поставлен вопрос о раздаче тракторов колхозам⁷²⁾. Распространение при помощи политотделов более эффективных форм организации вазаимосвязанной работы тракторных и полеводческих бригад позволило несколько поднять выработку на 15-сильный трактор МТС (с 363 га в 1933 г. до 405 га в 1934 г.)⁷³⁾.

Одной из наиболее сложных и противоречивой по своей сущности являлась задача «безоговорочного и первоочередного» выполнения МТС и колхозами плана хлебозаготовок. В Законе «Об обязательных поставках зерна государству колхозами [52] и единоличными хозяйствами», принятом СНК СССР и ЦК ВКП(б) 19 января 1933 г., подчеркивалось, что в «в отличие от прошлых лет, когда хлебозаготовки проводились на основе не вполне определенных контрактационных договоров с крестьянством», нынешние зернопоставки «основаны на твердом и непререкаемом законе», и «никакое уклонение от обязательств по сдаче зерна в срок не должно быть допущено ни под каким видом»⁷⁴⁾. Однако нормы натуроплаты, которой колхозы рассчитывались с МТС начиная с 1933 г., стали исчислять на основе так называемой «видовой урожайности», превышавшей амбарную на 25-30%. Кроме того, центральные и местные органы вопреки закону от 19 января 1933 г. нередко устанавливали колхозам дополнительные задания по сдаче хлеба, возрождая практику «встречных планов». В такой обстановке политотделы должны были решать головоломную и почти неразрешимую задачу: с одной стороны, обеспечить «безусловное и первоочередное» («из первых обмолотов») выполнение планов хлебопоставок, а с другой — не подорвать у колхозников веру в справедливость закона, в то, что после выполнения поставок хлеб будет оставлен в распоряжение колхозов и распределен по трудодням.

Первая из этих задач была реализована блестяще: хлебозаготовительные планы были выполнены не только по стране в целом, но и впервые в истории советской деревни — в отдельности каждой областью, краем, республикой в рекордные для тех лет сроки (в 1933 г. — к середине декабря, в 1934 г. — к 1 ноября). Уже в докладе В. В. Куйбышева на июньском (1934 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) высоко оценивалась деятельность политотделов МТС в борьбе за выполнение плана хлебозаготовок. На Пленуме, однако, прозвучала и критика в адрес политотделов, особенно в связи с хлебозаготовительной кампанией 1934 г. Начальник объединения «Заготзерно» И. М. Клейнер отметил, что при вручении обязательств по зернопоставкам весной 1934 г. многие местные работники, в том числе и начальники политотделов, ставили вопрос о нереальности (завышенности) планов хлебозаготовок, просили и требовали уменьшить зернопоставки. Клейнер квалифицировал эти факты как проявление антигосударственной тенденции в хлебозаготовках, как «скидочные настроения». С. В. Косиор, П. П. Постышев, И. М. Варейкис обвиняли в этом главным образом политотделы. Косиор говорил, например, что политотделы не учитывают стремления колхозов к преуменьшению урожая, заботятся лишь о том, как бы их колхозы не обидели, не взяли лишнего. «Многие политотдельщики срослись с местными людьми, забыли о том, какие задачи перед ними ставились в начале 1933 г.» Он предложил «ударить по таким настроениям, указать на это в резолюции Пленума»⁷⁵⁾.

Пленум не принял этого предложения. Тем не менее он обязал «партийные и советские организации, и в особенности политотделы МТС и совхозов, дать решительный отпор антигосударственным тенденциям и мобилизовать силы и бдительность колхозников и совхозных работников на борьбу за полное выполнение в установленные сроки плана зернопоставок и возврата ссуд»⁷⁶⁾.

Упрек по адресу большинства политотделов в том, что они якобы перешли на позиции местничества, забыли об интересах государства, несправедлив. Политотделы отвечали перед государством не только за выполнение хлебозаготовок, но и за общее состояние колхозов, обязаны были укреплять их организационно-хозяйственно и политически. Хорошо зная положение дел в районах, в каждом колхозе и совхозе, они в ряде случаев не боялись выражать свое принципиальное несогласие с установленными в областях и районах планами хлебосдачи, требовали более справедливого распределения заданий внутри районов. В некоторых случаях политотделам удавалось добиться пересмотра и снижения первоначально намеченных для колхозов заданий по хлебопоставкам. Понятно, что этим они доставляли районным и областным руководителям немало неприятностей.

Характерен такой пример. В газете «Правда» в октябре 1934 г. появилась заметка ее корреспондента, в которой начальник политотдела Бурлацкой МТС Северного Кавказа обвинялся в антигосударственном поведении во время хлебозаготовок. Политсектор МТС края, проверяя этот материал, установил следующее. [53] В сентябре 1934 г. Благодарненский райком партии созвал совещание по вопросу о хлебозаготовках и хлебозакупках. Начальник политотдела Бурлацкой МТС заявил на совещании, что план этот для колхозов МТС завышен, а для других колхозов, наоборот, преуменьшен. В доказательство он представил хлебофуражные балансы колхозов и показал, что если колхозы МТС выполнят предъявленный им план, то оставшегося зерна не хватит для удовлетворения нужд общественного хозяйства, а между колхозниками придется распределить всего 13,5% валового урожая. Начальник политотдела вступил в спор с уполномоченным Комитета заготовок и первым секретарем райкома и потребовал, чтобы при определении заданий для колхозов воспользовались данными фактических валовых сборов и хлебофуражными балансами. Райком был вынужден удовлетворить эти справедливые требования. Однако позже начальник политотдела был обвинен в антигосударственном отношении к хлебозаготовкам⁷⁷⁾.

Или вот еще один факт. Осенью 1933 г. уполномоченный Комитета заготовок СССР по Краснокутскому кантону АССР немцев Поволжья Валешко в докладной записке начальнику Политуправления МТС Наркомзема СССР обвинил начальника политотдела Краснокутской МТС Татурова в «антигосударственных проявлениях», в «скидочных настроениях», в «отсутствии борьбы за успешное проведение хлебозаготовок в колхозах». Это аргументировалось тем, что начальник политотдела «настаивал на более низкой урожайности в колхозах, чем это было показано в данных комиссиях по урожайности», иронически назвал уполномоченного Комзага «благодетелем колхозов», заботившимся только о выполнении плана хлебозаготовок⁷⁸⁾. Примечательно и политдонесение начальника Катайской МТС Уральской области в политсектор области (ноябрь 1933 г.), в котором поднимался вопрос «об извращении при начислении зернопоставок» колхозам со стороны РИКа и уполномоченного СНК СССР⁷⁹⁾.

Особенно много споров между политотделами, с одной стороны, райкомами и хлебозаготовительными органами — с другой, возникло в связи с хлебозакупками 1934 г. Согласно постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 января 1934 г., закупки должны были производиться только на основе добровольного согласия колхозов и колхозников⁸⁰⁾. Однако Сталин и Молотов в директиве от 31 августа 1934 г. обязали колхозы, выполнившие планы хлебопоставок и натуроплаты, немедленно (до распределения доходов по трудодням) создавать фонды для выполнения плана закупок⁸¹⁾. Естественно, что многие колхозники стали рассматривать закупки как встречные планы. В большинстве случаев выполнение хлебозакупочных планов в полном объеме вело к значительному снижению размеров распределения по трудодням. Политотделы не могли пройти мимо этого. «В процессе хлебозакупок, — говорилось в докладной записке в Политуправление МТС Наркомзема СССР из Свердловской области в ноябре 1934 г., — некоторые политотделы составляли хлебофуражные балансы, снижали фонды по мотивам отсутствия хлеба, спорили с райкомами о цифрах закупок»⁸²⁾. Хлебофуражные балансы по поручению политотделов стали составляться в это время и в ряде колхозов Западной Сибири. Выяснилось, что многие из них не могут выполнить планы закупок без серьезного ущерба для распределения зерна по трудодням⁸³⁾. В то же время бюро Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) в постановлении от 10 октября 1934 г. резко осудило практику составления хлебофуражных балансов, квалифицировав ее как «кулацкие тенденции, направленные на срыв закона о хлебосдаче»⁸⁴⁾.

Подобная оценка хлебофуражных балансов исходила от Сталина, игнорировавшего тот непреложный факт, что только на основе балансовых построений можно изучать и планировать ресурсы хлеба и фуража в стране, в том числе и расход зерна в колхозах⁸⁵⁾. Сталин не реагировал на письма и телеграммы из деревни, в которых сообщалось о том, что в связи с завышенностью хлебозаготовительных планов колхозники очень мало получают зерна на трудодни. Среди такого рода документов — записка корреспондента газеты «Правда» А. Дунаевского о тяжелом положении колхозников Кубани в начале 1934 г. в связи [54] с хлебозаготовками, направленная Л. Мехлисом от имени редакции Сталину, Молотову и Кагановичу. Корреспондент сообщал, что «у значительной части колхозников уже сейчас нет хлеба», в ряде районов (Краснодарском, Армавирском, Усть-Лабинском) зарегистрированы случаи опухания от голода. «Вопрос о настоящем трудодне, — делался вывод, — один из самых главных вопросов организационно-хозяйственного укрепления колхозов»⁸⁶⁾. Об истинном отношении Сталина к встречным планам, категорически запрещенным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 января 1933 г. об обязательных поставках зерна⁸⁷⁾, можно судить по такому факту. 20 ноября 1933 г. Сталин принял делегацию колхозников Одесской области. Колхозники задали ему такой вопрос: не будут ли на местах замаскированно проводить встречные планы хлебозаготовок? (Фактически это уже имело место). Сталин ответил: «Никаких встречных планов ни под каким видом не будет допущено. Партия и советская власть строго карали тех, кто проводил встречные планы. Они будут строго карать и впредь. Кооперация будет закупать некоторое количество хлеба только на добровольных началах, на выгодных для крестьян условиях». Однако из подготовленного для публикации текста о беседе с колхозниками он вычеркнул как вопрос колхозников о встречных планах — наиболее животрепещущий тогда для деревни, так и свой ответ на него⁸⁸⁾. После упомянутой выше директивы Сталина и Молотова от 31 августа 1934 г. о хлебозакупках местные руководители стали действовать соответствующим образом. Колхозники подняли свой голос тревоги и возмущения. В одном из обобщающих документов Политуправления МТС Наркомзема СССР, составленном на основе донесений политотделов Воронежской, Черниговской, Винницкой областей и Молдавии (сентябрь 1934 г.), отмечалось, что колхозники и даже некоторые руководители колхозов рассматривают закупки как «введение районными организациями встречных планов». Проходившие в это время общие собрания колхозников с обсуждением закупочных планов по своей многолюдности и активности «напоминали крестьянские собрания первых лет коллективизации»⁸⁹⁾. О страстях, бушевавших на этих собраниях, можно судить по таким высказываниям колхозников: «Нам говорили, что дополнительного плана не будет. Вывеску переменили, а на деле получается одно и то же»⁹⁰⁾. «Говорили-говорили, а теперь опять по-старому лезете со сверхпланами». «Пусть Сталин заберет свой лозунг, чтобы сделать колхозников зажиточными»⁹¹⁾.

В ряде случаев выступавших на собраниях колхозников поддерживали коммунисты и комсомольцы. Многие политотделы, как уже отмечалось, отстаивали справедливые требования колхозников о снижении закупок. Однако немало было и таких политотделов, которые заставляли колхозников вторично проводить собрания для того, чтобы добиться принятия хлебозакупочных планов. На такого рода действия политотделы ориентировал, например, политсектор МТС Свердловской области⁹²⁾.

Столь напряженный ход хлебозаготовок, необходимость для выполнения плана снова прибегнуть к «встречным планам» (в форме закупок) объясняется тем, что в 1933—1934 гг. в стране продолжалось снижение урожайности и валовых сборов зерна; хлебозаготовки же росли почти исключительно за счет повышения доли отчисления от собранного урожая (см. табл.).

Производство и заготовки зерна в СССР в 1932—1934 гг.^*)

Снижение урожайности и валовых сборов зерна в 1933—1934 гt. даже по сравнению с 1932 г., когда засуха поразила ряд районов Украины, Северный Кавказ, Нижнее Поволжье, говорит само за себя. Политотделам не удалось сколько-нибудь существенно повлиять и на снижение норм изъятия хлеба у крестьян и колхозов в форме закупок, которые мало чем отличались от «встречных планов». Правда, закупочные цены были несколько выше (на 20-25%) «символических» заготовительных цен, но значительно уступали базарным и коммерческим. Закупки стимулировались в основном системой «отоваривания» — продажей участвовавшим в закупках колхозникам на льготных условиях дефицитных промтоваров. Однако эта система действовала с большими перебоями, не гарантировала владельцам квитанций о сдаче хлеба по закупкам приобретение тех или иных товаров.

Не произошло перелома и в животноводстве: при некотором росте поголовья отдельных видов скота (свиньи, овцы) валовое производство продолжало снижаться и в конце 1934 г. не достигло даже уровня 1932 г. В сопоставимых ценах оно изменялось следующим образом (к уровню 1913 г.): 1932 г. — 75%, 1933 г. — 65, 1934 г. — 72%⁹³⁾. Но наблюдались и отрадные явления: значительно возросла обеспеченность колхозников индивидуальным скотом. Особенно резко увеличилось поголовье крупного рогатого скота и овец у скотоводов Казахстана. К концу 1934 г. почти 2/3 колхозных семей СССР имели коров (против 52% в 1932 г.), а в некоторых районах страны (Белоруссия, Западная, Московская и Свердловская области) — 3/4. На 100 колхозных дворов приходилось в среднем по СССР 62 коровы и 80 голов других видов индивидуального скота, в РСФСР соответственно — 65 и 85. В 1934 г. в личных подсобных хозяйствах колхозников было произведено 20,6% всей валовой продукции животноводства страны⁹⁴⁾. В этом — заслуга политотделов немалая. Именно благодаря им удалось преодолеть негативное отношение к ЛПХ колхозника как пережитку прошлого, отвлекающему крестьянина от работы в общественном хозяйстве. За счет доходов от личного хозяйства крестьянин-колхозник сводил концы с концами, компенсировал мизерные поступления в семейный бюджет за работу в колхозе. Заметим в этой связи, что средние выдачи зерна на трудодень в 1933—1934 гг. ненамного превышали показатели 1932 г. (1932 г. — 2,3 кг, 1934 г. — 2,8 кг), правда, увеличилась выработка колхозниками трудодней, в связи с чем выдачи на один двор возросли с 6 до 9 ц⁹⁵⁾.

В конце 1934 г. серьезно обострились взаимоотношения между политотделами МТС и райкомами партии, особенно на почве реализации планов хлебозаготовок, поскольку многие политотделы, как уже отмечалось, требовали от них перераспределения заданий этих планов в масштабе районов. Правда, конфликты возникали и раньше, но они в известной степени сглаживались после постановления ЦК ВКП(б) от 15 июня 1933 г. Однако хлебозаготовки с их «встречными планами» неизбежно порождали новые и новые конфликты, между «двумя властями». «Как же так, — продолжали недоумевать некоторые руководители райкомов уже после постановления от 15 июня 1933 г., — в районе работает политотдел, подчиняются ему партийные организации, а он райкому не подчинен?» «В связи с постановлением о политотделах Устав партии не отменен, никаких изменений не внесено, принцип демократического централизма в отношении руководства парторганизацией целиком сохраняется». И еще: «Политотдел — организация не партийная, а хозяйственная, а поэтому руководство партячейками должно принадлежать райкому»⁹⁶⁾.

Справедливость некоторых замечаний несомненна. XVII съезд партии (январь–февраль 1934 г.), как уже отмечалось, дополнил Устав ВКП(б) специальным пунктом о политотделах как чрезвычайных временных органах партии. Однако Л. М. Каганович, докладчик по организационным вопросам, отверг мысль о необходимости их упразднения в ближайшее время. «Политотделы себя оправдали, — заявил он, — и ставить сейчас вопрос об их ликвидации — это вредно... Они должны продолжать энергично свою работу... Наши задачи в деревне еще [56] не решены»⁹⁷⁾. Некоторые местные партийные руководители были другого мнения, в частности, М. И. Хатаевич и Б. П. Шеболдаев. Первый, возглавлявший Днепропетровский обком партии, например, в записке в ЦК ВКП(б) от 17 марта 1934 г. настаивал на преобразовании нескольких политотделов МТС в райкомы. «Практика показала, — писал он, — что руководящие партийно-политические организации — РПК и политотдел МТС, имея один и тот же район действия, впадают в параллелизм»⁹⁸⁾. Шеболдаев, секретарь Азово-Черноморского крайкома, на совещании начальников политотделов края 20 июня 1934 г. заявил, что к осени политотделы МТС должны превратиться в обычные партийные органы⁹⁹⁾.

В мае 1934 г. начальник политсектора МТС Казахстана Литтебрандт информировал Центральное Политуправление, что вокруг политотделов складывается нездоровая обстановка. Руководящие работники крайкома на совещании с местными партийными работниками говорили о реорганизации политотделов МТС как о ближайшей задаче, обвиняя их «во всех смертных грехах». «Думаю, — писал Литтебрандт, — что мы имеем дело с настроениями поскорее отделаться от политотделов как необычной формы партийных органов, независимых в своей работе от местных районных организаций»¹⁰⁰⁾. Руководители политсекторов МТС Средней Волги и Харьковской области летом 1934 г. сообщали, что райкомы партии игнорируют постановление ЦК ВКП(б) от 15 июня 1933 г. и «снова пытаются встать на путь командования политотделами»¹⁰¹⁾.

Ноябрьский (1934 г.) Пленум ЦК ВКП(б) вынужден был специально рассматривать вопрос «О политотделах в сельском хозяйстве», решение которого было заранее предопределено: чрезвычайные органы надо немедленно упразднять. В докладе Кагановича вопреки тому, что им же было сказано на XVII съезде партии, констатировалось, что политотделы МТС в основном выполнили те ударные задачи, которые были поставлены перед ними в январе 1933 г. «Самые острые трудности, прорывы и недостатки, на которые партия натолкнулась в колхозном строительстве два года назад, сейчас нами в основном преодолены». В резолюции Пленума также проводилась мысль, что политотделы как чрезвычайные органы выполнили свои задачи, «добились серьезных успехов в деле превращения отсталого участка социалистического строительства — сельского хозяйства — в передовой». При этом акцент делался на двух моментах: 1) при помощи политотделов из колхозов и МТС были разоблачены и изгнаны «антисоветские, антиколхозные саботажнические и вредительские элементы, кулаки и подкулачники»; 2) было обеспечено выполнение хлебозаготовительных планов 1933 и 1934 гг., а «в сознание миллионов колхозников внедрено понимание первоочередности выполнения своих обязательств перед государством»¹⁰²⁾. Все это так, но решение этих двух задач, первой во всяком случае, никак нельзя ассоциировать с «серьезными успехами» в развитии сельского хозяйства, поскольку чистка кадров нанесла огромный, невосполнимый ущерб колхозам, породила у колхозников чувство страха и неуверенности, преуменьшила желание добросовестно трудиться. А выполнение колхозами жестких планов обязательных поставок (как правило, завышенных) и натуроплаты МТС (исчисленных на основе «видовой урожайности»), дополненных невыгодными для колхозников и тоже обязательными закупками, свидетельствовало прежде всего о продолжении в новых условиях старой политики «чрезвычайщины», стремлении выполнить план «любой ценой», попирая реальные интересы и нужды хлеборобов. Ответственность политотделов за решение «хлебной проблемы» такими методами, пусть даже под огромным давлением стоящих над ними органов, несомненна. В данной ситуации они, действуя как послушные исполнители, составная часть механизма административно-командной системы, сумели «взять хлеб».

Ноябрьский (1934 г.) Пленум принял решение об отмене с 1 января 1935 г. карточной системы по хлебу и некоторым другим продуктам. В резолюции Пленума с гордостью констатировалось, что «государство теперь располагает достаточно большим количеством хлеба для того, чтобы полностью и безусловно обеспечить снабжение населения без карточной системы...» При этом [57] подчеркивалось, что такого положения удалось достигнуть благодаря «успехам хлебозаготовок в этом году» и «особенно успехам хлебозакупок»¹⁰³⁾. Заслуги политотделов в этом деле бесспорны, но следует задуматься, какую цену за отмену карточек (напомним, они были введены только в городе) заплатили крестьяне, причем отнюдь не добровольно, а при «непосредственном участии» политотделов.

Некоторые участники Пленума, отбросив дипломатию, поставили реорганизацию политотделов в прямую зависимость от наличия двоецентрия в районе. «Политотделы себя оправдали, — говорил И. М. Варейкис, — но дальше их сохранять нецелесообразно: нет единого центра в районе, продолжаются непрерывные разногласия, часть района вырывается из целого, а райком должен отвечать за все». На реплику Сталина: «Двоецентрие было одно время необходимо», Варейкис заметил, что теперь в районе нужен единый центр, нужно, чтобы один орган отвечал за район в целом. Он обратил особое внимание на разногласия между политотделами и райкомами в период хлебозаготовок. П. П. Постышев, в свою очередь, подчеркнул, что райкомы во взаимоотношениях с политотделами стремились «не упустить власть из рук»¹⁰⁴⁾.

По решению Пленума политотделы МТС были «преобразованы в обычные партийные органы». Руководство же всеми партийными организациями в районе снова было возложено на райкомы партии¹⁰⁵⁾. Таким образом, политотделы были фактически поглощены райкомами партии. По сути дела, это была не реорганизация (как говорилось в резолюции Пленума), а упразднение чрезвычайных органов с последующим возможным использованием части политотдельских кадров для работы в райкомах. В последних донесениях политотделов, относящихся к концу 1934 — началу 1935 г., сообщалось, что решение ноябрьского Пленума об их преобразовании явилось неожиданным и для части самих политотдельцев, и для руководителей колхозов и МТС. Высказывалось мнение, что своих задач по подъему сельского хозяйства политотделы не выполнили, и с этой точки зрения их ликвидация была преждевременной, недостаточно продуманной¹⁰⁶⁾. Примечательно, что систему политотделов совхозов Пленум сохранил, и она благополучно функционировала до марта 1940 г. Это можно объяснить тем, что компетенция политотделов совхозов, в отличие от политотделов МТС, распространялась только на территорию совхоза. Райкомы не вмешивались в дела совхозов, а политотделы — в дела райкомов, находясь как бы на периферии системы двоецентрия¹⁰⁷⁾.

Каковы же все-таки общие итоги деятельности политотделов МТС как чрезвычайных органов партии? Можно сказать однозначно, что подлинного перелома в развитии сельского хозяйства им добиться не удалось: слишком сложны, противоречивы были условия, в которых они действовали, противоречивы и сами методы их работы, да и временной отрезок их существования невелик. Безусловно, со знаком «минус» нужно оценить деятельность чрезвычайных органов по «очищению» колхозов и МТС от «враждебных элементов», которое обернулось трагедией для десятков тысяч людей — рядовых колхозников, механизаторов, организаторов и руководителей производства, специалистов. Разрушительные последствия этой акции невозможно было восполнить никакими «выдвижениями» и перетасовками людей, не говоря уже об ее моральных издержках. «Битва за хлеб», несомненно, была выиграна политотдельцами, но эта была Пиррова победа, победа во славу административно-командной системы со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для сельского хозяйства, колхозов и крестьянства. Конечно, отмена карточной системы на хлеб — значительное достижение Советского государства, но, как всегда, цена, которую заплатило за это крестьянство, оказалась непомерно большой.

Недолгий опыт создания и деятельности чрезвычайных органов в сельском хозяйстве со всей очевидностью показал нецелесообразность функционирования такого рода органов в условиях мирного времени. Свои чрезвычайные полномочия они употребили главным образом на то, чтобы провести глобальную чистку кадров колхозов и МТС и путем применения репрессивных мер добиться безусловного [58] выполнения непосильных для крестьян хлебозаготовительных планов (не только основных, но и «встречных»). Находясь в железных тисках между административно-командными подходами и «неонэпом», пытаясь в той или иной мере внедрить элементы материальной заинтересованности, товарно-денежных отношений (путем улучшения организации и оплаты труда, поощрения развития личного подсобного хозяйства и т. п.), политотделы, как правило, вынуждены были отдавать предпочтение первым, а поэтому не могли добиться подлинного перелома в развитии производства, заложить прочные основы для его подъема. И все же справедливости ради следует отметить, что обстановка в деревне к середине 30-х гг. нормализовалась, аграрный кризис в целом по стране, в большинстве регионов и республик удалось преодолеть. В определенных пределах политотделы смогли продвинуться по пути организационно-хозяйственного укрепления колхозов, улучшения жизни колхозников. Симптоматично в этой связи решение ноябрьского (1934 г.) Пленума ЦК ВКП(б) о разработке нового Примерного устава сельскохозяйственной артели и подготовке Второго съезда колхозников.

1935 год ознаменовался определенными сдвигами в развитии сельского хозяйства. После принятия Устава 1935 г., других решений Второго съезда колхозников, крестьянину-колхознику стало легче дышать. На пороге стоял колхозный «неонэп», правда, в сталинском исполнении¹⁰⁸⁾ . Политотделы МТС внесли в это свою лепту. [61]

Зеленин Илья Евгеньевич, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН

¹⁾ См.: КПСС в резолюциях... М., 1971. Т. 5. С. 67; Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 199.

²⁾ См.: История СССР. 1990. № 6. С. 44-46.

³⁾ В соответствии с темой статьи речь идет о кризисе сельского хозяйства, но можно с полным основанием говорить и о кризисе промышленности, всего народного хозяйства страны. Это аргументированно показано в статье Р. У. Девиса (см.: Девис Р. У. Советская экономика в период кризиса в 1930—1933 годы // История СССР. 1991. № 4. С. 198-210). В то же время ряд положений статьи, особенно применительно к сельскому хозяйству, как мне представляется, нуждается в дальнейшей разработке и уточнении.

⁴⁾ См.: История СССР. 1989. № 2. С. 10-17; 1990. № 6. С. 35-37, 39-41.

⁵⁾ Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 233.

⁶⁾ ЦГАНХ, ф. 7486, оп. 3, д. 207, л. 17-19.

⁷⁾ См.: Материалы о работе политотделов МТС за 1933 г. М., 1934. С. 205.

⁸⁾ КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 64.

⁹⁾ Там же. С. 73-74; Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 229—230.

¹⁰⁾ РЦХИДНИ, Т. 17, оп. 2, д. 514. Вып. II. С. 22-23; XVII съезд ВКП(б): Стеногр. отчет. М., 1934. С. 138.

¹¹⁾ См.: КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 87.

¹²⁾ Там же. С. 108-111.

¹³⁾ Там же. С. 167.

¹⁴⁾ РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 2, д. 514. Вып. II. С. 23-24.

¹⁵⁾ КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 108; Материалы о работе политотделов МТС за 1933 г. С. 204.

¹⁶⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, on. 42, д. 7. л. 280; оп. 54. д. 1. л. 350.

¹⁷⁾ Сельское хозяйство СССР: Ежегодник. 1935. М., 1936. С. 658-660; Колхозы во второй сталинской пятилетке. М.; Л., 1939. С. 26.

¹⁸⁾ См.: История советского крестьянства. Т. 2. М., 1986. С. 290-294.

¹⁹⁾ КПСС в резолюциях... Т.5. С. 199; Материалы о работе политотделов МТС за 1933 г. С. 205.

²⁰⁾ Материалы о работе политотделов МТС за 1933 г. С. 205.

²¹⁾ КПСС в резолюциях... Т.5. С. 81-82.

²²⁾ Там же. С. 82.

²³⁾ Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 217, 218, 229.

²⁴⁾ Там же. С. 223-224.

²⁵⁾ КПСС в резолюциях... Т.5. С. 82.

²⁶⁾ Там же. С. 89.

²⁷⁾ Там же. С. 252, 282.

²⁸⁾ Там же. С. 86.

²⁹⁾ РЦХИДНИ, ф. 112, оп. 26, д. 9, л. 116.

³⁰⁾ Там же, д. 4, л. 221-224.

³¹⁾ Там же, оп. 47, д. 7, л. 281-283.

³²⁾ См.: Ромм Я. М., Ряднин М. Г. Всеказахстанское дело. Алма-Ата, 1934; ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 42, д. 7, л. 248-249. [59]

³³⁾ КПСС в резолюциях... Т.5. С. 109-110.

³⁴⁾ Партийное строительство. 1932. № 23-24. С. 1.

³⁵⁾ Там же. 1933. № 17. С. 11.

³⁶⁾ Там же.

³⁷⁾ См.: История СССР. 1989. № 2. С. 10-12; № 3. С. 46-51.

³⁸⁾ Партийное строительство. 1933. № 17. С. 12.

³⁹⁾ См.: Справочник партийного работника. Вып. 8. М., 1934. С. 293.

⁴⁰⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 42, д. 32, л. 58.

⁴¹⁾ См: Партийное строительство. 1935. № 14. С. 31.

⁴²⁾ XVII съезд ВКП(б). Стеногр. отчет. М., 1934. С. 530.

⁴³⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 21, д. 21, л. 94.

⁴⁴⁾ Там же, оп. 42, д. 21, л. 562.

⁴⁵⁾ Партийное строительство. 1935. № 14. С. 30; Большевик. 1934. № 24. С. 19.

⁴⁶⁾ Партийное строительство. 1935. № 14. С. 30.

⁴⁷⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 50, д. 9, л. 235; оп. 20, д. 2, л. 172; РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 21, д. 714, л. 185.

⁴⁸⁾ Материалы о работе политотделов МТС за 1933 г. С. 18, 40.

⁴⁹⁾ Там же. С. 18, 40, 41, 77.

⁵⁰⁾ Там же. С. 40.

⁵¹⁾ Там же. С. 8.

⁵²⁾ Сталин И. В. Соч. Т. 13. С. 229.

⁵³⁾ Каганович Л. Цели и задачи политических отделов МТС и совхозов. М., 1933. С. 24-25.

⁵⁴⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 54, д. 1, л. 19.

⁵⁵⁾ Там же, д. 2, л. 43.

⁵⁶⁾ Там же, д. 1, л. 10.

⁵⁷⁾ Там же, д. 4, л. 117.

⁵⁸⁾ Там же, оп. 50, д. 13, л. 92-94.

⁵⁹⁾ Там же, оп. 21, д. 1, л. 204-205.

⁶⁰⁾ РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 21, д. 3107, л. 84.

⁶¹⁾ Правда. 1934. 19 июля; Шеболдаев П. П. Практические задачи колхозных бригад. Ростов н/Д: М., 1935. С. 46.

⁶²⁾ Советское строительство. 1934. № 1. С. 51.

⁶³⁾ РЦХИДНИ, ф. 558, оп. 1, д. 5324, л. 6.

⁶⁴⁾ Справочник партийного работника. Вып. 9. М., 1935. С. 123-124.

⁶⁵⁾ История КПСС: Учебник. М., 1962. С. 482.

⁶⁶⁾ Труд в СССР: Статист, справочник. М., 1936. С. 325.

⁶⁷⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 42, д. 3, л. 267.

⁶⁸⁾ Материалы о работе политотделов МТС за 1933 г. С. 174, 181.

⁶⁹⁾ История советского крестьянства. Т. 2. С. 288-289.

⁷⁰⁾ См.: Справочник партийного работника. Вып. 9. С. 133, 192-193; Партийное строительство. 1935. № 1-2. С. 79.

⁷¹⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 20, д. 4, л. 32-46, 166-167, 170-172.

⁷²⁾ Там же, оп. 22,. д. 43, л. 716; оп. 30, д. 42, л. 123-125; На аграрном фронте. 1933. № 4. С. 39-41.

⁷³⁾ ЦГАНХ, ф. 1562, on. 78, д. 51, л. 16.

⁷⁴⁾ Коллективизация сельского хозяйства: Важнейшие постановления Коммунистической партии и Советского правительства. 1927—1935. М., 1957. С. 462.

⁷⁵⁾ РЦХНДНИ, ф. 17, оп. 2, д. 525, с. 14-15.

⁷⁶⁾ КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 177.

⁷⁷⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 51, д. 9, л. 67-74.

⁷⁸⁾ Там же, ф. 8040, оп. 8, д. 25, л. 286.

⁷⁹⁾ Там же, л. 326.

⁸⁰⁾ СЗ СССР. 1934. № 5. Ст. 37.

⁸¹⁾ РЦХИДНИ, ф. 558, оп. 1, д. 3155, л. 11.

⁸²⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 42, д. 17, л. 403.

⁸³⁾ Там же, д. 17, л. 403.

⁸⁴⁾ Там же, д. 2, л. 27.

⁸⁵⁾ Правда. 1963. 1 декабря.

⁸⁶⁾ ЦГАНХ, ф. 8040, оп. 8, д. 49, л. 54-60.

⁸⁷⁾ В пункте 17 постановления записано: «Безусловно запрещается местным органам власти и заготовительным органам допускать встречные планы или налагать на колхозы и единоличные хозяйства обязательства по сдаче зерна, превышающие погектарные нормы, установленные настоящим законом. Все излишки хлеба после выполнения сдачи государству зерна остаются в полном распоряжении самих колхозников и единоличников» (Коллективизация сельского хозяйства: Важнейшие постановления... С. 445).

⁸⁸⁾ РЦХИДНИ, ф. 558, оп. 1, д. 3099, л. 1-2.

⁸⁹⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 22, д. 1, л. 119-121.

⁹⁰⁾ Там же, д. 43, л. 753.

⁹¹⁾ Там же, д. 1, л. 119.

⁹²⁾ Там же, оп. 22, д. 1, л. 140; оп. 42, д. 17, л. 228.

^*) История СССР. 1964. № 5. С. 14, 18.

⁹³⁾ Сельское хозяйство СССР: Статист. сб. М., 1960. С. 79. [60]

⁹⁴⁾ ЦГАНХ, ф. 1562, oп. 78, д. 175, л. 40, 242; д. 211, л. 87, 88; on. 79, д. 298, л. 100.

⁹⁵⁾ Колхозы во второй сталинской пятилетке. М.; Л., 1939. С. 110; ЦГАНХ, ф. 1562, оп. 79, д. 175, 20.

⁹⁶⁾ Правда. 1933. 17 июня; О перестройке партийной работы в деревне. М., 1934. С. 126.

⁹⁷⁾ XVII съезд ВКП(б): Стеногр. отчет. С. 560.

⁹⁸⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 51, д. 13, л. 117.

⁹⁹⁾ Там же, оп. 30, д. 4, л. 608.

¹⁰⁰⁾ Там же, оп. 42, д. 8, л. 30-32.

¹⁰¹⁾ Там же, оп. 30, д. 12, л. 381; оп. 22, д. 24, л. 305.

¹⁰²⁾ КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 200-201.

¹⁰³⁾ Там же. С. 195.

¹⁰⁴⁾ См.: Исторические записки. 1965. № 67. С. 60.

¹⁰⁵⁾ КПСС в резолюциях... Т. 5. С. 201-202.

¹⁰⁶⁾ ЦГАНХ, ф. 8372, оп. 30, д. 4, л. 592-593.

¹⁰⁷⁾ См.: Зеленин И. Е. Совхозы в годы довоенных пятилеток. 1928—1941. М., 1982. С. 148.

¹⁰⁸⁾ В речи на ноябрьском (1934 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) по вопросу об отмене карточной системы И. В. Сталин утверждал, что эта мера, сопровождавшаяся введением единых государственных розничных цен (взамен крайне низких пайковых и высоких коммерческих), а также некоторым повышением заготовительных цен в сочетании с ранее разрешенной колхозной торговлей, является радикальной экономической реформой, направленной на развитие в стране товарно-денежных отношений. «Мы хотим, — заявил он, — укрепить денежное хозяйство... вовсю развернуть товарооборот, заменив... нынешнюю политику механического распределения продуктов. Мы стали на почву товарооборота... Вот основной смысл предпринимаемой нами реформы». И далее: «Установить обмен между городом и деревней без купли-продажи — немыслимое дело... это глупость» (РЦХИДНИ, ф. 558, оп. 1, д. 3109, л. 32-34).

Однако с отменой карточной системы суть экономических отношений в стране принципиально не изменилась, товарно-денежные отношения не заработали. Да иначе и быть не могло. Заготовительные цены на зерновую продукцию увеличились не более чем на 10%, а на животноводческую остались без изменений, т. е. продолжали оставаться крайне низкими, убыточными («символическими») для производителя; новая система заготовок, введенная с января 1933 г., на деле, как мы видели, мало чем отличалась от разверстки; «свободная» колхозная торговля не могла широко развернуться, поскольку она была жестко связана с обязательными поставками («первой заповедью»), базировалась на «остаточном принципе». В таких условиях принципы нэпа, даже и провозглашенные, не могли получить сколько-нибудь широкого распространения. Сталин, видимо, на большее и не рассчитывал. В его представлении рынок, товарно-денежные отношения не должны были выходить за рамки процессов, жестко регулируемых тоталитарным государством.