выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Отечественная история, 1994, № 6.
[120] – конец страницы.
Разрядка заменена жирным шрифтом.
OCR OlIva.
Сегодня, в период трудно идущего реформирования в нашей стране, вопросы социально-экономической и политической истории, естественно, главные на страницах широкой печати и научной периодики. И как никогда «заброшенной» оказалась проблематика истории отечественной науки. Правда, нельзя не отметить особый интерес, проявленный в последнее время к изучению вопросов [120] «репрессированной науки», «русского зарубежья». Но ход развития российской науки в целом, несмотря на огромное число «белых пятен», остается неисследованным. В особенности это относится к истории почти трехвековой деятельности самой Академии наук — высшего ученого учреждения страны, еще недавно считавшегося «штабом науки» и ныне оказавшегося в столь плачевном состоянии... «История Академии наук не только не написана, она не осознана русским обществом»1), — этот вывод великого естествоиспытателя и видного историка науки В. И. Вернадского, сделанный им еще в 1914 г., не утратил своей актуальности.
Огорчительно, что в 1992 г., когда Академии наук было возвращено прежнее название — Российская, она не воспользовалась поводом отметить 75-летие своего освобождения от «высочайшего» патронажа. Ведь это было не просто сменой вывесок — Императорской Санкт-Петербургской на Российскую академию, а началом ее подлинно демократических преобразований: утверждения автономности (хотя и непродолжительной) академической деятельности; выборности президента и других руководителей; отказа от обязательности пребывания академиков только в столице империи; установки на целенаправленное развитие научных отраслей и создание исследовательских учреждений, соответствующих по уровню научного авторитета и кадров ученых мировым стандартам; создания ассоциаций научных работников; устранения сословных и национальных ограничений для академических работников и т. д.
К сожалению, этот интереснейший в истории Академии наук период 1917 г. освещен в научной литературе весьма слабо. Нет ни публикаций подборок документов, ни очерков о развитии событий в Академии наук в те тревожные, полные непредсказуемых изменений, кризисов и не сбывшихся надежд месяцы революционного года. Сведения об этом периоде деятельности Академии чрезвычайно лаконичны, выборочны и односторонни. Дневники ученых, например В. А. Стеклова, вице-президента АН в 1919—1926 гг., сыгравшего наиболее видную роль в послеоктябрьской организации академической деятельности, еще не изданы. В недавно вышедших его воспоминаниях2) содержится лишь общеполитическая оценка происходивших тогда в стране событий. В 1924 г. В. А. Стеклов писал: «Научные занятия до 1916 г. шли удовлетворительно, но политическое положение становилось день от дня все хуже и хуже, всеобщая разруха стала проявляться все резче и резче. Воцарилась полная вакханалия власти... Я отчетливо видел, следя самым внимательным образом и за ходом военных действий и за общей политикой, что дело клонится к краху... Безалаберщина, произвол, воровство достигли высшего предела, и получился в конце концов 1917 год с его 27-м февраля... Самодержавие и династия кончили-таки свое нелепое „перестуженное”состояние»3). О жизни Академии наук в 1917 г. В. А. Стеклов не упоминал. Почти не касался их в своих пространных воспоминаниях, изданных в 1945 г. в Нью-Йорке и В. Н. Ипатьев, академик с 1916 г. (в 1937 г. он был исключен из АН и лишен советского гражданства). Он лишь упомянул о некоторых изменениях в руководимом им Химическом комитете Главного артиллерийского управления4).
Впервые лаконичная общая оценка событий 1917 г. была дана в «Кратком очерке истории Академии наук СССР», написанном директором Архива АН СССР Г. А. Князевым и изданном в 1945 г. к 220-летию академии. В нем говорилось: «После Февральской революции 1917 г. Академия наук получила полную автономию и была из Императорской академии наук переименована (в мае 1917 г.) в Российскую академию наук. На Общем собрании Академии наук 15 мая 1917 г. {здесь и далее даты приводятся по старому стилю} впервые в ее истории сами академики из своей среды выбрали президента. Был избран один из старейших (с 1886 г.) академиков геолог с мировым именем Александр Петрович Карпинский. Исполнение обязанностей вице-президента было поручено ботанику академику И. П. Бородину. На первое очередное собрание Академии была послана повестка также почетному академику М. Горькому, которого [121] Академия считала своим членом с 1902 г.»5). Этот же абзац был буквально повторен во втором и третьем изданиях «Краткого очерка...»6)
Более общие сведения о событиях 1917 г. содержались во втором томе «Истории Академии наук СССР», изданном в 1964 г. под редакцией академика К. В. Островитянова. В дополнение к вышеприведенным данным в томе констатировалось, что после Февральской буржуазно-демократической революции академики осуществили пересмотр ряда параметров своего Устава, что 24 марта 1917 г. экстраординарное Общее собрание установило выборность президента и вице-президента со сроком их полномочий в 5 лет. Первым президентом единогласно был избран А. П. Карпинский7) (при этом отмечалось, что «с 1915 г., когда умер Константин Романов, вплоть до мая 1917 г. Академия наук не имела президента»8)).
В другом месте говорилось о политических убеждениях академиков, одни из которых «вступили в партию кадетов (Лаппо-Данилевский, Ольденбург, Фаминцын, Шахматов), другие примкнули к октябристам (Никитин, Розен, Залеман). Февральскую революцию академики встретили весьма сочувственно»9).
В разделе о развитии экономических наук говорилось об избрании академиком П. Б. Струве — «одного из лидеров и руководителей кадетской партии, яростного врага марксизма... Тем самым в этот исторический период Академия наук заняла консервативную позицию по политико-экономическим проблемам, далеко отстав от самой передовой марксистско-ленинской экономической науки, на основе которой была осуществлена победа Великой Октябрьской социалистической революции»10).
В этом же томе рассказывалось, как вернувшийся в Россию в 1917 г. В. И. Ленин беседовал с В. Д. Бонч-Бруевичем о нелегальных изданиях, хранившихся в Библиотеке Академии наук и вместе с ним ездил в библиотеку, где в рукописном отделе А. А. Шахматов и В. И. Срезневский познакомили его прежде всего с коллекцией нелегальных изданий11).
В Заключении тома констатировалось, что «общие условия развития науки в дореволюционной России были неблагоприятны. Средства на научно-исследовательскую работу отпускались в крайне ограниченном количестве, а правительственный надзор за деятельностью людей науки не только исключал подлинную автономию научных организаций, но и предоставлял возможность лицам, облеченным властью, устанавливать полицейский режим в руководимых ими учреждениях»12). И это писалось и редактировалось одним из наиболее рьяных проводников партийно-государственного руководства развитием советской науки, осведомленного и о репрессиях против ученых, и хорошо знающего «аракчеевский режим» в науке, который значительно превосходил осуждаемый им полицейский режим.
Последний краткий исторический очерк «Академия наук СССР» был подготовлен Г. Д. Комковым, Б. В. Левшиным и Л. К. Семеновым к 250-летию академии, отмечавшемуся в 1974—1975 гг. В этом издании упоминалось о переименовании Академии наук в 1917 г. и о выборах президента, а также об избрании пяти новых действительных членов АН, но без указания фамилий.
К этому времени в советской историографии истории науки в дооктябрьский период изучение проблем организации научных исследований было сведено к комплексу вопросов, перечисленных в ленинском «Наброске плана научно-технических работ». Поэтому в исторический очерк был включен абзац о работе Комиссии по изучению естественных производительных сил России ( КЕПС) и планах создания Института физико-химического анализа и Института платины и других благородных металлов. Отмечался факт создания в 1917 г. Комиссии по изучению племенного состава населения России и сопредельных стран (КИПС). В целом же в этом издании содержался вывод, что «в событиях Февральской революции Академия наук не принимала участие», хотя обойти молчанием деятельность С. Ф. Ольденбурга и А. С. Лаппо-Данилевского авторы не могли. Упомянуто в работе и о созданной по инициативе М. Горького и нескольких ученых Свободной ассоциации для развития и распространения положительных наук. Тем не 122] менее в итоге утверждалось, что «в основном для общественной жизни Академии наук была характерна пассивность среди основной части ученых»13).
Отмечая очевидную противоречивость приведенных положений, следует констатировать, что для всего развития историографии истории Академии наук характерна усиливающаяся политизация в подходе к освещению истории ее деятельности, отказ в последних изданиях от констатации обретенной ею автономности в 1917 г. Каких бы то ни было документов о деятельности Академии наук в 1917 г. ни в один из сборников включено не было.
Даже беглое знакомство с теми информационными материалами, которые появлялись в периодических изданиях 1917 г. о позиции и направлениях деятельности Академии наук, явственно показывает, что современное состояние разработки этой страницы ее истории нельзя признать удовлетворительным. В приведенных выше сведениях содержится много неточностей и недоговорок. В литературе нет даже точной даты переименования Императорской академии в Российскую. Во всех предшествующих очерках указывался лишь месяц — май. В 1991 г. В. С. Соболев в «Вестнике Академии наук СССР» назвал 11 июля 1917 г., основываясь на принятии в этот день постановления Временного правительства о переименовании академии14). Обе даты, как будет показано ниже, не могут служить официально признанным временем принятия Российской академией наук этого наименования. Среди неточностей можно отметить и утверждение, что непременный секретарь Академии наук академик С. Ф. Ольденбург входил в первый состав Временного правительства. Необходим и пересмотр общей оценки деятельности Академии в 1917 г.
Повременные публикации извлечений из протоколов Академии наук за 1917 г., ознакомление с юридическими актами Временного правительства, материалами прессы и некоторыми архивными материалами позволяют составить более подробную картину событий академической жизни в межреволюционный период.
* * *
Несмотря на сложности военного времени для Академии наук, новый 1917 год начался традиционно. Как всегда, на Рождество были объявлены высочайшие награды по ведомству Министерства народного просвещения, в число учреждений которого входила Императорская академия наук. «За отличие» из статских советников в действительные статские были переведены академик П. Г. Виноградов, профессора С. Г. Навашин, Ф. И. Щербатский. Многие другие ученые были отмечены переводом на следующую ступень российской Табели о рангах. Орденами Святого равноапостольного князя Владимира III степени были награждены академики С. Ф. Ольденбург, М. А. Дьяконов, В. М. Истрин, Н. А. Котляревский, Н. Я. Марр. Этого же ордена IV степени были удостоены академики Н. И. Андрусов, В. Н. Перетц, В. А. Стеклов, сотрудники Ботанического музея В. А. Траншель и Зоологического музея Н. Аделунг. Орденом Святой Анны III степени были награждены зоолог А. Мордвилко, физики М. Аганин и В. Альтберг. Высочайшая благодарность была объявлена профессору Рижского политехнического института и ординарному академику Императорской академии наук П. И. Вальдену15).
Хотя Академия наук была одним из наиболее привилегированных учреждений Российской империи, ее члены без сожаления восприняли крах монархии, приветствовали происходившие в стране перемены. Академия сохраняла ведомственную подчиненность Министерству народного просвещения, а министром в первом составе Временного правительства стал экономист, член ЦК кадетской партии, профессор А. А. Мануйлов. Программа Временного правительства была опубликована 3 марта, а на следующий день в его адрес от имени Академии наук было направлено следующее обращение:
«Великие события последних дней явно показали, что Россия объединяется в могучий и свободный народ, способный отстаивать свою культуру и оберегать ее [123] от внутренней разрухи и от внешнего врага: Россия под верховным руководством Государственной думы вступила на истинный путь победы — объединения русского народа, его армии и правительства.
В первом своем Общем собрании после совершившихся событий Академия наук единогласно постановила предоставить Правительству, пользующемуся доверием народа, те знания и средства, которыми оно может служить России.
Вр. и. о. Вице-президента ординарный академик А. Карпинский
Непременный секретарь ординарный академик Сергей Ольденбург»16).
Заметим в этой связи, что руководство академии, и прежде всего ее непременный секретарь, член ЦК кадетской партии, поспешили выразить коллективную волю Общего собрания, нисколько не сомневаясь, что высказанное мнение будет поддержано академиками.
Само же первое после свержения самодержавия экстраординарное Общее собрание Академии наук состоялось 24 марта 1917 г.
Прежде всего на нем были доложены два указа Временного правительства: первый — «Об отречении Императора Николая II от Престола Государства Российского и о сложении с себя Верховной власти» и второй — «Об отказе Великого князя Михаила Александровича от восприятия Верховной власти впредь до установления в Учредительном собрании образа Правления»17). Общее собрание приняло к сведению эти указы и с этого момента считало Академию наук свободной от подчинения отрекшемуся императору и исключало из своего названия упоминание об этой подчиненности. Тогда же было принято к сведению обращение к Временному правительству от 4 марта. Таким образом, Общее собрание было поставлено перед свершившимся фактом и присоединилось к нему только три недели спустя.
Учитывая прямые контакты академии с Временным правительством и принадлежность непременного секретаря и ряда влиятельных академиков к кадетской партии, можно предположить, что вместе с указами Временного правительства об отречении Общему собранию 24 марта 1917 г. Академии наук были переданы и подлинные тексты отречений Николая II и Михаила. Те самые подлинники, которые оказались вложенными в конверт с надписью сенатора Г. Е. Старицкого (брата жены В. И. Вернадского) и обнаружены правительственной комиссией по проверке деятельности Академии наук в октябре 1929 г. На вопрос председателя комиссии Ю. П. Фигатнера о хранении этих документов С. Ф. Ольденбург ответил, что не знал об этом, предположив, что, «очевидно, в смутное время сенатор Старицкий передал эти документы Шахматову на сохранение, а затем Шахматов передал следующему директору (Архива. — В. Е.), так они хранились до настоящего дня»18). Обнаружение этих и других документов послужило поводом к принятию жестких мер к академии, повлекших за собой более серьезные последствия. Ценнейшие архивные фонды академии были конфискованы, С. Ф. Ольденбург снят с поста непременного секретаря. Было открыто «Дело Академии наук», по которому было осуждено несколько сот человек. Началась решительная «советизация» академии, приспособление ее к нуждам тоталитарного государства19).
Тексты отречений попали в академический архив не случайно. Они были в числе первых документов, которые легли в основание Архива русской революции, к комплектованию которого Академия наук приступила в марте 1917 г. 11 марта министр-председатель Временного правительства князь Г. Е. Львов направил в Академию наук отношение, в котором предлагал: «1) Принять на вечное хранение Архив бывшего III Отделения Собственной Его Величества канцелярии и Архив Департамента полиции по 1905 год включительно. 2) Озаботиться: приведением этих архивов в порядок, и 3) Открытием их в возможно близком будущем для [124] общего пользования на условиях, какие Академии наук покажутся целесообразными.
В видах ускорения дела предлагается Академии наук воспользоваться теми шкафами, в которых эти архивы хранились, а также нужной для ученой работы мебелью»20).
Отношение князя Львова лишь официально зафиксировало ту работу, которая была уже проведена. Перевод фондов III Отделения и Департамента полиции начался 3 марта21).
Тесно связанная с Академией наук газета «Петроградские ведомости» 11 марта 1917 г. дала несколько иную версию передачи Академии столь ценных архивных материалов. В разделе «Хроника» сообщалось: «Министр юстиции А. Ф. Керенский поручил академику Н. А. Котляревскому вывезти из Департамента полиции все бумаги и документы, которые он найдет нужным доставить и поместить их в Академии наук»22).
Вне зависимости от расхождений, которые содержались в приведенных сообщениях, экстраординарное Общее собрание Академии 24 марта 1917 г. приняло к исполнению отношение князя Г. Е. Львова. Собрание поблагодарило Б. Л. Модзалевского, А. С. Полякова, А. А. Шилова, Л. И. Ильинского за содействие, оказанное ими по сохранению архивов и просило Правление выделить для архивов место в новом здании Библиотеки, ходатайствовать перед правительством об ассигновании тысячи рублей «на расходы по перевозке и размещению дел архивов в новом помещении»23).
В протоколах последующих заседаний Общего собрания АН и ее отделений неоднократно отмечались факты передачи в Архив АН и Рукописное собрание ее Библиотеки ценных архивных собраний, вплоть до архивов членов царствовавшего дома и высших сановников империи. В годовом отчете о деятельности Академии наук в 1917 г. отмечалось: «Опасение погромов, грабежей или конфискации побудило много отдельных лиц и учреждений отдать на вечное хранение в Академию ряд рукописей и книг, и Библиотека Академии отмечает поэтому необыкновенный рост ее рукописных сокровищ, что также делает и состоящий при Академии Пушкинский Дом. Постановлением Временного правительства Академии передан драгоценнейший Архив бывшего III Отделения Собственной Его Величества канцелярии; принцессой Е. Г. Саксен-Альтенбургской пожертвована историческая библиотека великой княгини Елены Павловны; обильные пожертвования поступили в «Архив войны» при Рукописном отделении Библиотеки, причем архив этот постепенно стал превращаться в «Архив истории Революции», благодаря притоку материалов по освободительному движению и революции24).
Таким образом, после Февральской революции важнейшим событием в жизни Академии наук стало создание Архива русской революции.
Особенно успешно собирание материалов революционной эпохи пошло после того, как Академия наук вошла в контакт с группой общественных деятелей, возглавляемой М. Горьким, взявшей на себя инициативу создания Дома-музея памяти борцов за свободу. Эта группа, решив обратиться «к гражданам всей России» с призывом о пожертвованиях, просила Академию не только оказать поддержку этому начинанию, но и «дать свое согласие, чтобы в этом призыве был указан адрес Академии наук как такого учреждения, которое соглашается, до создания собственного Дома-музея, временно собирать и хранить все документы и литературу по истории общественного и политического движения, которые будут поступать с разных концов России для Дома-музея»25).
Общее собрание АН положительно откликнулось на сделанное предложение (к тому же сбор разнообразных изданий был прямой обязанностью Библиотеки АН), поручив академику А. А. Шахматову войти в контакт с заинтересованными лицами. Было также постановлено опубликовать текст воззвания в приложении к протоколу26).
Академия наук стала, по существу, всероссийским центром собирания исторических документов первостепенной важности. При ее содействии и под [125] председательством академика А. С. Лаппо-Данилевского был создан Союз российских архивных деятелей, положивший начало объединению разрозненных до тех пор работников архивов в России.
Академия наук собрала огромные документальные богатства революционного времени. Непрерывный поток материалов затруднял необходимую предварительную обработку их и классификацию. Множество собранных при этом документов имело общегосударственное значение. Поэтому, когда после Октябрьской революции в 1918 г. было создано Главное управление архивным делом, Академия наук решила передать ему архивы бывших III Отделения и Департамента полиции (до 1905 г.), «дабы разрозненные фонды этих учреждений могли быть воссоединены при Главном управлении»27). Начавшаяся передача документов была прервана из-за обострения гражданской войны. К тому же в связи с кончиной А. С. Лаппо-Данилевского (1919) и А. А. Шахматова (1920) — крупных специалистов в области комплектования архивных фондов и коллекций дальнейшая работа застопорилась, поскольку информация была прервана. Не спасали положения и регулярно издававшиеся годовые отчеты Академии наук с содержавшимися в них сведениями о пополнении Рукописного отдела Библиотеки и Архива, а также публиковавшиеся обзорные статьи28).
Экстраординарное Общее собрание АН 24 марта 1917 г. большое внимание уделило вопросу о руководстве Академией. (Напомним, что президент Императорской академии наук вел. кн. Константин Константинович умер 2 июня 1915 г., а 5 мая 1916 г. скончался и единственный вице-президент Академии наук академик П. В. Никитин.) 15 мая 1916 г. Общее собрание возложило исполнение обязанностей вице-президента на академика А. П. Карпинского29).
Сразу же после Февральской революции встал вопрос о выборе президента Академии наук. 15 марта 1917 г. газета «Петроградские ведомости» опубликовала сообщение о том, что «Временное правительство предложило конференции Академии наук избрать нового президента»30). Но, согласно действующему академическому Уставу 1836 г., «президент Академии избирается и определяется непосредственно его Императорским величеством из особ первых четырех классов»31). Поэтому избранию президента должно было предшествовать внесение изменений в Устав АН. 16 марта Комиссия по пересмотру Устава разработала предложения об изменениях, а 24 марта 1917 г. Общее собрание приняло их в окончательной редакции и представило «на утверждение Временному правительству через министра народного просвещения»32).
В цитированном выше сообщении «Петроградских ведомостей» от 15 марта содержится одна неточная деталь. Газета сообщала о предложении избрать президента «вместо состоявшей президентом великой княгини Марии Павловны» (здесь и далее — разрядка моя. — В. Е.). Это неверно. Вакансия, открывавшаяся в июне 1915 г., не была замещена. Великая княгиня была президентом, но не Академии наук, а Академии художеств. Очевидно, именно поэтому непременный секретарь АН академик С. Ф. Ольденбург, обратившись 20 апреля 1917 г. с письмом к министру народного просвещения с просьбой ускорить утверждение изменений в Уставе АН, специально подчеркнул, что «со времени кончины в 1915 г. великого князя Константина Константиновича Академия наук оставалась без президента, так как таковой не назначался»33).
Временное правительство утвердило предлагаемые изменения в Уставе АН 9 мая, а 15 мая 1917 г. экстраординарное Общее собрание РАН впервые избрало президентом одного из своих членов. Присутствовали 27 академиков. Избран был единогласно «против голоса избираемого» академик А. П. Карпинский34). Вице-президентом стал академик И. П. Бородин. Избрание президента было утверждено Временным правительством 19 июля 1917 г.35)
Такой важнейший вопрос, как наименование Академии наук, был рассмотрен на следующем экстраординарном Общем собрании АН, состоявшемся 29 марта 1917 г., которое приняло такое решение: «Положено возбудить перед Временным [126] правительством о наименовании Академии „Российскою Академией наук” — „Académie des Sciences de Russie”»36).
Возможно, что именно эта формула академического решения — «положено возбудить» — и мешала историкам до сего времени принять данное постановление Общего собрания за дату переименования Академии наук из Императорской в Российскую. Как уже отмечалось, в трудах по истории Академии наук датой переименования называется май 1917 г. и 11 июля 1917 г., что связано с обсуждением вопроса об АН на заседании Временного правительства и подписанием постановления о переименовании. Но по существующим законам любое правительственное решение становится юридическим актом с момента его публикации. Решения же Временного правительства обретали силу закона только после утверждения их Правительствующим Сенатом. А в «Собрании узаконений и распоряжений Правительства, издаваемом при Правительствующем Сенате» постановление «О переименовании Академии наук» было опубликовано лишь 25 октября 1917 г., в день Октябрьской революции! (№ 267, статья 1955). Вот полный текст этой статьи: «Временное правительство журналом от 11 июля 1917 г. постановило: Бывшую Императорскую Академию наук именовать впредь „Российская Академия наук”»37).
Итак, из четырех дат 1917 г. именно первую — 29 марта, когда было принято решение экстраординарного Общего собрания академиков и выражено волеизъявление членов Академии наук — можно считать памятной, рубежной датой в ее истории. Именно она должна отмечаться как день переименования академии из Императорской в Российскую.*)
Хотелось бы обратить внимание на различия в редакции постановлений Временного правительства об избрании президента Академии наук и о ее переименовании. В первом случае за основу принята дата академического постановления, а во втором она отсутствует и заменена временем протокольной записи о ее одобрении. Даты избрания президента академии и ее переименования должны основываться на едином принципе — решении Общего собрания.
Важным аргументом является и то, что смена названия Академии наук произошла вне зависимости от последующих решений Временного правительства, непосредственно вслед за постановлением экстраординарного Общего собрания от 29 марта 1917 г. Уже 31 марта газета «Петроградские ведомости» сообщала: «Состоялось общее собрание Академии наук. Собрание постановило впредь академию именовать Российской академией наук»38). Более того, вся переписка с органами временного правительства, и особенно с Министерством народного просвещения, осуществлялась с этого момента от имени Российской академии наук. Да и в обращениях к ней учитывалось произошедшее изменение.
Несомненно, 1917 год — важнейший рубеж в истории науки в России. Ее «первенствующее ученое сословие» — Академия наук — не только вступало в новый период своей организационной деятельности, но именно в это время ею готовились обобщающие очерки развития русской науки по всем основным направлениям научного знания, что должно было стать историческим фундаментом для формирования углубленных разработок во всех областях отечественной науки.
Первое заседание академической комиссии по вопросу издания сборника «Русская наука» под председательством академика А. С. Лаппо-Данилевского состоялось 25 февраля 1917 г. На нем были определены характер и общий план предполагаемого издания, а также намечен состав авторов39). Целью сборника являлось ознакомление «с общим движением русской научной мысли и тем, что она внесла в сокровищницу человеческих знаний». Каждая статья должна была содержать «характеристику тех научных проблем, которые ставились и решались русскими учеными в течение последних двух веков, тех результатов, которых они достигли в настоящее время, и по возможности тех очередных задач, которые они намечают в ближайшем будущем»40). [127]
План сборника «Русская наука» был в целом готов к июню 1917 г. Он состоял из трех разделов. Первый включал два очерка — «Науки богословские» и «Науки философские». Второй раздел составляли 17 очерков по математике, отраслям естествознания и медицины. Две трети сборника занимал третий раздел со статьями по всем направлениям гуманитарного знания — статистике, психологии, языкознанию, этнографии, социологии, политической экономии, праву (6 статей), филологии и истории (18 статей), востоковедению (10 статей). Всего планировалось включить в сборник 60 очерков, для написания которых было привлечено 56 авторов. Он должен был выйти в двух томах объемом 99,5 печ. л.41)
Издание «Русская наука», отмечалось в общем отчете о деятельности академии за 1917 г., «ставит себе целью прежде всего выяснить в общедоступной, но строго научной форме, какими путями шло развитие русской науки главным образом в течение тех двух последних столетий, в течение которых мы можем проследить ее последовательное развитие, а затем и указать, что уже сделано ею. Работа эта, начатая сперва главным образом как средство для общения и лучшего понимания России ее западными друзьями, приобретает в настоящее время гораздо большее еще значение для знакомства и понимания русской науки и культуры со стороны населения самой России. Усиление сознания того, что мы глубокими корнями уходим в прошлое, что в этом прошлом лежит громадная работа длинного ряда поколений сознательных работников на великое дело просвещения, укрепляет самосознание народное, останавливает легкомысленные и пагубные шаги к разрыву с прошлым, предпринимаемые из-за невежественного смешения прошлого политического с прошлым культурным. Подготавливаемая книга „Русская наука” должна показать, как много мысли, упорного труда и забот положено русскими людьми на создание тех народных духовных сокровищ, которые в виде книг, библиотек, музеев, лабораторий, опытных станций становятся доступными все более и более широкому кругу лиц, по мере того как в них самих усиливается желание знать и понимать окружающую их жизнь человека и природы. Наука, как и искусство, тем особенно важна и ценна в наши смутные и грозные дни, что она стоит выше, над всякой классовой или партийной борьбой, ибо наука одна для всех, и в своем неустанном искании истины она домогается этой истины для всего человечества и для каждого человека, кто бы ни был этот человек.
Наука, которую в России сперва двигали почти одни иностранцы, нарочито для того вызванные, перешла постепенно в руки русских ученых и при этом приобрела... ту особую черту, которая отмечается и в русском искусстве, в самых разнообразных его проявлениях и которую может быть правильнее всего было бы назвать служением идеалу человечества»42).
Но в 1918 г., когда были представлены многие статьи для сборника, работа практически прекратилась.
Столь важный для дальнейшего прогресса науки анализ ее развития в 1917 г. так и не был востребован органами советской власти. Преимущественное внимание в дальнейшем к разработке плана научно-технических работ, абсолютизация значения марксистско-ленинского учения и т. п. привели к значительному перекосу общих представлений о деятельности Академии наук и русских ученых и их вкладе в развитие магистральных проблем естествознания и гуманитарных наук.
В современных условиях требуют более углубленного рассмотрения и такие, казалось бы, хорошо известные направления деятельности Академии наук, как создание справочника «Наука в России», деятельность Комиссии по изучению естественных производительных сил России (КЕПС), разработка проектов создания первых академических научно-исследовательских институтов, реформа русского правописания, пребывание С. Ф. Ольденбурга и В. И. Вернадского во главе Министерства народного просвещения Временного правительства и др.
Именно в 1917 г. в системе Академии наук был создан первый исследовательский институт — Кавказский историко-археологический институт. Временное правительство одобрило и представления Академии наук об организации [128] Института физико-химического анализа и Института платины и других благородных металлов, которые должны были приступить к работе с 1 января 1918 г.43)
К лету 1917 г. была завершена работа по реформе русского правописания. В этой связи «Петроградские ведомости» 21 июня 1917 г. сообщали: «Министерство народного просвещения приступило к практическому осуществлению своего циркуляра по реформе правописания. Товарищ министра А. П. Герасимов отдал распоряжение, написанное уже по новой орфографии, о том, чтобы с 1 июля вся переписка по департаменту народного просвещения велась с новой транскрипцией»44). Декрет «О введении нового правописания» был опубликрван 23 декабря 1917 г.45) Впоследствии, когда в стране разгорелась гражданская война, это обстоятельство стало своего рода отражением размежевания сил: советские власти использовали новую орфографию, а белое движение в своей практической и издательской деятельности как в России, так и в эмиграции, продолжало придерживаться старой, считая это нововведение посягательством большевиков на традиции русского правописания. Так, десятилетия, до самого последнего времени, существовали как бы две орфографии единого русского языка.
1 октября 1917 г. было объявлено решение РАН о (ставшем последним) присуждении академических премий имени графа С. С. Уварова. Большая премия в размере 1500 руб. была присуждена Б. Б. Веселовскому за двухтомный труд «Сошное письмо. Исследование по истории Кадастра и сошного обложения Московского государства» ( М., 1915—1916). Малыми премиями по 500 руб. были отмечены Б. В. Титлинов за биографию Гавриила Петрова, митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского (Пг., 1916), А. В. Фроловский за исследование «Состав России в 1650—1655 гг. по донесениям Родеса» (М., 1915) и Г. А. Максимович «Деятельность Румянцева-Задунайского по управлению Малороссией», т. I (Нежин, 1913). Поощрительная награда в размере 500 руб. присуждена была П. Л. Маштакову за работу на объявленную Академией тему — «Список рек бассейна Днестра и Буга». Уваровскими медалями отмечены рецензенты — профессор К. Б. Харламилович, Я. Л. Бирский, В. А. Мякотин и профессор П. П. Соколов46).
Февральская революция привела и к значительной демократизации научной деятельности в Академии наук и научных обществах, в университетах и высшей школе, но процесс этот в исторической литературе освещен весьма слабо. Размышляя о судьбах науки в нашей стране, академик В. И. Вернадский в 1942 г. писал о необходимости восстановления более демократических форм научной деятельности. «Как раз в марте 1917 года, — отмечал он, — она могла войти в жизнь, но исчезла в бурный период нашей революции». Такой формой он считал ассоциацию научных работников — ученых, врачей и инженеров, которая должна собираться раз в год и входить в мировую организацию научных работников47).
О реакции Академии наук на победу Октябрьской революции лишь косвенно упоминается в исторической литературе, главным образом в биографиях ученых, но специально этот вопрос не рассматривался даже в трудах по истории самой Академии наук. А отношение Российской академии в целом к этой революции следует оценивать как резко негативное. Дважды собирались экстраординарные Общие собрания РАН для обсуждения событий в России. На собрании 18 ноября 1917 г. присутствовали 25 академиков (отсутствовали 19). Президент А. П. Карпинский сообщил, что данное заседание созвано согласно желанию некоторых членов «ввиду того, что происходящие события угрожают гибелью стране и необходимо, чтобы Российская академия наук не молчала в такое исключительное время». В ходе заседания были зачитаны проекты заявлений от имени АН, но ни один из них не был принят. В результате была избрана комиссия в составе академиков А. А. Шахматова, А. С. Лаппо-Данилевского, С. Ф. Ольденбурга, М. А. Дьяконова, М. И. Ростовцева для составления согласованного текста обращения и представления его на следующее экстраординарное Общее собрание, которое было назначено на 21 ноября48). [129]
На втором экстраординарном собрании РАН присутствовала ровно половина всего состава академиков — 22 из 44-х, из участников предыдущего заседания не было В. И. Вернадского, Н. К. Никольского и В. В. Радлова. А. С. Лаппо-Данилевский зачитал от имени комиссии следующий проект обращения РАН:
«Великое бедствие постигло Россию: под гнетом насильников, захвативших власть, русский народ теряет сознание своей личности и своего достоинства; он продает свою душу и ценою постыдного и непрочного сепаратного мира готов изменить союзникам и предать себя в руки врагов. Что готовят России те, которые забывают о ее культурном призвании и чести народной? — внутреннюю слабость, жестокое разочарование и презрение к ней со стороны союзников и врагов.
Россия не заслужила такого позора: всенародная воля вручает ответственное решение ее судеб Учредительному собранию; оно должно охранить ее от внутреннего и внешнего насилия; оно призвано обеспечить рост ее культуры и упрочить ее положение в среде просвещенных государств.
В твердом единении верных сынов Родины служители науки и просвещения сознают ее мощь и преклоняются перед ее волей: они готовы всеми своими знаниями и всеми своими силами содействовать той великой творческой работе, которую Россия возлагает на Учредительное собрание»49).
Собрание утвердило этот проект и просило президента «собрать совещание из представителей высших учебных заведений Петрограда, которым предложить выработанный текст обращения на случай, если бы они пожелали к нему присоединиться, указав при этом, что самый текст обращения уже более изменению не подлежит»50). Это обращение было вновь подтверждено на очередном Общем собрании РАН 2 декабря 1917 г.51) и получило одобрение Совета научных учреждений и высших учебных заведений Петрограда, во главе которого стоял академик А. П. Карпинский.
Осуждение Октябрьского переворота было повторено на годичном Общем собрании в общем отчете о деятельности РАН за 1917 г., с которым выступил ее непременный секретарь академик С. Ф. Ольденбург. Он так начал свое обращение к присутствующим: «В беспримерно тяжелое время приходится подводить итоги работе этого года, время настолько тяжелое, что лишь непобедимая ничем вера в вечное значение для жизни научного искания истины позволяет и даже повелевает нам говорить теперь о наших научных работах, о наших научных достижениях... Было бы малодушием не смотреть правде прямо в глаза и не признать теперь, что русский народ не выдержал великого исторического испытания и не устоял в великой мировой борьбе: темные, невежественные массы поддались обманчивому соблазну легкомысленных и преступных обещаний, и Россия стала на путь гибели.
Повторяем: в такой страшный час, казалось бы, те, кто не может с оружием в руках стать на защиту гибнущей Родины, должны молчать. Нет, работающие в Российской академии наук должны сказать, что, невзирая ни на что, они работали, продолжают работать и будут работать для Родины и науки. Ибо если невежественные и затуманенные люди могут теперь отрицать культуру и даже почти отворачиваться от простой грамотности, как ненужного стеснения, то люди науки не могут не сознавать, что без их работы немыслимы просвещение и культура, а без этих последних никакое достойное человеческое существование. И, сознавая это, люди науки обязаны говорить о той научной работе, которая происходит со всем возможным напряжением, несмотря ни на что»52).
Переход власти в руки Советов, разгон Учредительного собрания, внимание, проявленное органами советской власти к деятельности Академии наук, признание значимости ее нужд и обещанная правительством помощь в разработке вопросов научного характера «при сохранении Академии наук полной самостоятельности» привели к тому, что академия после первых контактов с представителями советской власти на экстраординарном Общем собрании 24 января 1918 г. заявила о готовности к сотрудничеству «в зависимости от научной сущности вопроса, по пониманию академии, и от наличия тех сил, которыми она располагает»53). С этого момента [130] Академия наук вступила в новый этап своей истории в условиях Советского государства.
Есаков Владимир Дмитриевич, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института Российской истории РАН
1) Вернадский В. И. Академия наук в первое столетие своей истории // Труды по истории науки в России. М., 1988. С. 205.
2) Стеклов В. А. Переписка с отечественными математиками: Воспоминания // Научное наследство. Т. 17. Л., 1991. С. 235-299.
3) Там же. С. 283.
4) Ипатьев В. Н. Жизнь одного химика. Т. 1: 1867—1917; Т. 2. 1917—1930. Нью-Йорк, 1945.
5) Князев Г. А. Краткий очерк истории Академии наук СССР. М.; Л., 1945. С. 62.
6) Князев Г. А., Кольцов А. В. Краткий очерк истории Академии наук СССР. М.; Л., 1957. С. 63; То же. М.; Л., 1964. С. 66.
7) Подробнее об избрании академика А. П. Карпинского президентом Академии наук можно прочитать в его биографиях: Кумок Я. Карпинский. М.: Молодая гвардия. Сер. «ЖЗЛ», 1978; Романовский С. И. Александр Петрович Карпинский. 1847—1936. Л., 1981.
8) История Академии наук СССР. Т. 2: 1803—1917. М.; Л., 1964. С. 458.
9) Там же. С. 468.
10) Там же. С. 642.
11) Там же. С. 652.
12) Там же. С. 660.
13) Комков Г. Д., Левшин Б. В., Семенов Л. К. Академия наук СССР: Краткий исторический очерк. М., 1974. С. 251.
14) Соболев В. С. Неотправленное письмо // Вестник Академии наук СССР. 1991. № 3. С. 136.
15) Журнал Министерства народного просвещения. 1917. Февраль. С. 50, 99.
16) Известия Академии наук. 1917. № 11. С. 739.
17) Там же.
18) Перчёнок Ф. Ф. Академия наук на «великом переломе» // 3венья: Исторический альманах. Вып. 1. М., 1991. С. 203.
19) Подробнее об этом см.: Анцифиров Н. П. Три главы из воспоминаний // Память. Вып. IV (см. также: Звезда. 1989. № 1); Перчёнок Ф. Ф. Указ. соч.; его же. «Дело Академии наук» // Природа. 1991. № 4; Брачев В. С. Опасная профессия — историк: Страницы жизни академика С. Ф. Платонова // Вестник Академии наук СССР. 1991. № 9; его же. «Дело» академика С. Ф. Платонова // Вопросы истории. 1989. № 5; его же. Сергей Федорович Платонов // Отечественная история. 1993. № 1; Есаков В. Д. Советская наука в годы первой пятилетки. Основные направления государственного руководства наукой. М., 1971.
20) Известия Академии наук. 1917. № 11. С. 740.
21) Максаков В. В. История и организация архивного дела в СССР (1917—1945 гг.). М., 1969. С. 20.
22) Петроградские ведомости. 1917. № 39. 11 марта.
23) Известия Академии наук. 1917. № 11. С. 740.
24) Отчет о деятельности Российской академии наук в 1917 году. Пг., 1918. С. 15.
25) Известия Академии наук. 1917. № 11. С. 750. [131]
26) Там же. С. 751-752.
27) Отчет о деятельности Российской академии наук в 1918 году. Пг., 1919. С. 43.
28) См.: Кубасов И. Материалы к историческому обзору петроградских библиотек // Библиотечное обозрение. 1920. Кн. 2; Срезневский В. Библиотека Российской академии наук // Наука и ее работники. 1921. № 1; Каратаев Н. М. Библиотека Академии наук // Природа. 1925. № 7-9; Рождественский С.В. Библиотека Всесоюзной академии наук // Научный работник. 1926. № 12; Библиотека Академии наук СССР. 1728—1929: Краткий исторический очерк и путеводитель. Л., 1929 и др.
29) Академия наук СССР: Персональный состав. Т. 1: 1724—1917. М., 1974. С. 475-476.
30) Петроградские ведомости. 1917. № 42. 15 марта.
31) Уставы Академии наук СССР. М., 1974. С. 99.
32) Известия Академии наук. 1917. № 11. С. 740.
33) Романовский С. И. Указ. соч. С. 330.
34) Известия Академии наук. 1917. № 15. С. 1188.
35) Журнал Министерства народного просвещения. 1917. Сентябрь. С. 4.
36) Известия Академии наук. 1917. № 11. С. 749.
37) Собрание узаконений и распоряжений Правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате. 1917. № 267. Ст. 1955. С. 3176.
*) Редакция журнала не разделяет категоричное утверждение автора о том, что именно 29 марта следует считать «днем переименования Академии из Императорской в Российскую» — оно противоречит логике им же самим приводимых фактов. Напомним: в этот день Общее собрание АН принимает решение лишь поставить вопрос перед Временным правительством «о наименовании Академии Российскою». Временное правительство почти три с половиной месяца спустя — 11 июля — удовлетворяет это обращение Общего собрания. Но по существующим законам любое правительственное решение, а следовательно, и данное постановление Временного правительства «О переименовании Академии наук» вступало в силу только после утверждения их Правительствующим Сенатом и опубликования в «Собрании узаконений и распоряжений Правительства», что и было сделано 25 октября 1917 г. Полагаем, именно эту дату следует считать действительной датой переименования Академии наук.
Ссылка же автора на различие в действиях Временного правительства при избрании президента АН и ее переименования никак не подкрепляет его позицию, ибо в первом случае речь идет всего-навсего о некоторых изменениях в Уставе АН, не требующих утверждения в законодательном порядке.
38) Петроградские ведомости. 1917. № 54. 31 марта.
39) Санкт-Петербургский филиал Архива РАН, ф. 1, oп. 1a — 1917, д. 164, л. 115 об.
40) Там же, ф. 113, оп. 1, д. 221, л. 12.
41) Там же, л. 10-11 об.
42) Отчет о деятельности Российской академии наук в 1917 году. С. 8.
43) Там же. С. 11.
44) Петроградские ведомости. 1917. № 89. 21 июня.
45) Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1917. № 12. Ст. 176.
46) Петроградские ведомости. 1917. № 117. 1 октября.
47) Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. М., 1988. С. 206.
48) СПб. филиал Архива РАН, ф. 1, oп. la, д. 164, § 306.
49) Там же. § 307.
50) Там же.
51) Там же. § 308.
52) Отчет о деятельности Российской академии наук в 1917 году. С. 5.
53) Документы по истории Академии наук СССР 1917—1925 гг. Л., 1986. С. 24.
Написать нам: halgar@xlegio.ru