выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
|
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
|
Родина, 1989, № 9, стр. 55-60.
Бракоразводное право на Руси возникло с принятием христианства. Известно, что Слово Божие допускает только две причины прекращения брака: смерть одного из супругов и прелюбодеяние. Но постепенно рамки эти хоть и незначительно, но расширились. Совершенствовалось семейное право, шлифовалось бракоразводное. Не последнюю роль сыграл здесь Петр Великий. Именно он узаконил право свободного выбора женихов и невест, запретил вступать в брак «дуракам» и назначил более зрелый брачный возраст, чем определено в Кормчей. При нем зародился взгляд на брачный союз как на акт свободной воли брачующихся.1)
С 1722 года бракоразводные дела стали относиться к компетенции Синода, и только в этой духовной инстанции выносился окончательный вердикт.
Впрочем, бракоразводные сложности ожидали не всех. Согласно указу от 13 декабря 1744 года, разводы «знатных персон» восходили на высочайшее усмотрение. И примеров тому, когда самодержцы решали судьбы своих верноподданных, немало. Так, во времена Екатерины II графиня Е. К. Разумовская тайно обвенчалась с П. Ф. Апраксиным, в то время женатым. «В первые минута повелено было преследовать их со всею строгостью, а потом, под рукою, сказано брошенной супруге Апраксина, чтобы она шла в монастырь, что согласовывалось с ее намерением».2)
Мы же рассмотрим некоторые аспекты бракоразводного права, писанного для простых смертных.
Главной причиной развода являлось прелюбодеяние. В допетровские времена за этот проступок наказывалась главным образом женщина. Муж неверной жены не только мог, но просто обязан был с ней развестись. Более того, если он прощал измену, тогда уже наказывали его. Неверный же муж отделывался годом епитимьи и денежным штрафом.
Петр Великий посчитал такое положение неправильным. Теперь и прелюбодеяние мужа признается поводом к разводу, а принудительный развод с неверной женой остается в прошлом.3)
Главными доказательствами прелюбодеяния обвиняемого супруга становились показания двух или трех свидетелей и прижитие внебрачных детей. Чистосердечное признание виновного в счет не принималось.
В апреле 1877 года жена коллежского секретаря княгиня Евдокия Шаховская подала прошение о разводе по супружеской неверности своего мужа Алексея Шаховского. Дело было принято в производство, нашлись и свидетели прелюбодеяния. Один из них, московский мещанин Александр Карташев, показал: «Коллежского Секретаря Князя Алексея Николаевича Шаховского я знаю, — познакомил меня с ним купеческий сын Арбатский, у которого Князь в прошедшем 1877 году нанял квартиру в Марьиной роще в доме Дроновой... Арбатский сообщил мне, что Князь... желает купить себе небольшой дом, т. к. я занимаюсь комиссионерством по покупке и продаже домов, то он пригласил меня придти к Князю для указания ему мною известных и более удобных для него продающихся домов... Показавши Князю Ш. список домов мне известных... я сошел вниз к Арбатскому... Т. к. это было около полудня, то Арбатский предложил у него позавтракать. Во время завтрака я вспомнил, что список... остался у Князя. После завтрака Арбатский предложил мне войти к Князю за списком... Когда мы отворили дверь в помещение Князя, тут увидели его лежащим на женщине в самом действии совокупления. Князь вскричал «Как Вы смеете», и мы тотчас же бросились назад...»
Доказательства измены показались столь убедительными, что союз супругов Шаховских был расторгнут. Евдокии Александровне дозволялось вступить во второй брак, а князь Шаховской обрекался на пожизненное безбрачие и семилетнюю епитимью.4)
Но, согласитесь, найти таких свидетелей непросто. А без них, считай, дело проиграно.
«Если одна из сторон, оставив другую, в продолжение одного года не дает ей никакого о себе известия, то оставленная сторона может просить о разводе». (Положение о союзе брачном 1836 г.)
Согласно статистике, именно безвестное отсутствие одного из супругов давало большой процент разводов. Россия вела многочисленные войны. Женщины зачастую не имели никаких известий от своих мужей, ушедших воевать. Неудивительно, что через какое-то время они вновь выходили замуж.5)
Случалось, что супруги покидали друг друга неожиданно, без каких-либо объяснений и видимых причин.
В мае 1837 года князь Дмитрий Волконский отправил в Московскую духовную консисторию Покорнейшее прошение. В нем он, в частности, писал: «Супруга моя Княгиня Анна Александровна 30 августа 1830 года испросив (как я впоследствии времени узнал) у Г. Московского Военного Генерал-Губернатора и Кавалера Князя Дмитрия Владимировича Голицына паспорт и взяв с собою все принадлежащее ей имущество уехала за границу в Европейские владения без моего на оное согласие и с того времени где находится и в живых ли слухов никаких нет, и я о сем сколько ни употреблял стараний но узнать не мог...»
Почти два года потребовалось для рассмотрения всех нюансов дела. И вот 24 февраля 1839 года Консистория принимает решение: брак за отсутствием супруги расторгнуть, истцу разрешить вступить во второй брак, а княгиню Волконскую «буде она возвратится в Отечество и явится к своему супругу, как виновную в оставлении его, оставить навсегда безбрачною».
Но Синод вернул дело на доработку. И начались всемирные поиски княгини. Вице-канцлер Нессельроде поручил «нашим миссиям в Италии употребить содействие в нахождении княгини Волконской», одновременно всем губернским и областным начальствам было приказано выяснить, «не проживает ли княгиня Волконская где-либо внутри России». И пошли ответы из Владимирской (Смоленской, Тобольской...) губернии: «Княгини Анны Александровны Волконской... по учиненным чрез кого следует разысканиям в здешней губернии не оказалось».
В конце концов княгиня отыскалась в Риме. И вот 20 марта 1842 года Московская Консистория приказала: «Поелику Российская в Риме миссия открыла, что княгиня Анна Волконская... в январе 1839 года прибыла в Рим и с тех пор проживает там... а не в безвестности, то... дело, начатое по прошению Князя Дмитрия Волконского о расторжении брака его с женою его Анною,урожденной Высотской, за безвестным отсутствием ея прекратить и о том по месту службы его объявить...»
А что же князь? Решения по своему бракоразводному делу он так и не дождался. Осенью 1842 года из Отдельного Кавказского корпуса пришло письмо от генерал-майора ГЧ., которым он уведомлял, что «состоящий на службе при Кавказском Линейном казачьем корпусе майор Князь Дмитрий Волконский помер, а что после смерти его имения никакого не осталось, а потому и денег 40 р. 50 коп. серебром за гербовую бумагу взыскать не с кого».6)
«Иск о разводе может быть производим по неспособности одного из супругов к брачному сожитию...» (ст. 241 Устава Духовных консисторий).
Но и здесь существовало немало оговорок. Прежде всего иск дозволялось подавать не ранее, чем через три года после заключения брака, бессилие должно быть врожденным, а не наступившим в супружестве, и, наконец, подтверждалось оно медицинской комиссией.
Одно из таких дел рассматривалось в Московской консистории в 1860 году.
«Со времени венчания моего с Ротмистром Петром Петровичем Курбатовым... прошло уже три года, но означенный муж мой доселе бранного ложа со мной не разделил по неспособности его к тому и в написанном к родной матери моей, вдове генерал-майора Надежде Дмитриевне Жемчужниковой, письме от 24 октября 1859 года сознался, что он страдал мужским бессилием прежде вступления в брак со мною и в настоящее время как всегда находится в одном и том же положении».
В архивном деле сохранилось медицинское освидетельствование, как мне кажется, любопытное для современного восприятия: «...означенный майор Курбатов был освидетельствован в Медицинской Конторе, причем оказалось, что телосложения он посредственого, имеет по-видимому около 36 лет от роду, лицо у него бледновато-желтоватое, половой член, хотя формы и натуральной, но более обыкновенного сморщен, вял и мал; мошонка расслаблена, вяла и без морщин; яички, хотя и ощущаются в мошонке, но весьма малы, истощены и размягчены; семенные канатики почти неощутительны, а посему, имея в виду описанное состояние детородных частей у Г. Курбатова, оказавшееся при освидетельствовании его в Медицинской Конторе и принимая в соображение, что... Г. Курбатов сам говорил, что он безсилен в половых отправлениях... что эта болезнь его половых органов зависела от скрытой хронической, холодно-лихорадочной болезни, скрывавшейся в теле больного, которая должна была скрываться в нем гораздо уже прежде его женитьбы и, наконец, что Г. Курбатову было назначено Доктором Иноземцевым лечение, состоявшее сначала из употребления приличных его болезни внутренних средств и потом лечения холодною водою, от чего, как кажется Доктору Иноземцеву, больной не имел хорошего успеха и наконец то, что сам Г. Курбатов в прошении своем, поданном к Его Высокопревосходительству Г. Генерал-Губернатору, изъяснил, что он, ведя жизнь исполненную высокой нравственности, будучи холостым, не дозволял себе беззаконных сообщений с женщинами и не имел возможности убедиться в способности своих членов и что после женитьбы оказалось, что он не мог разделить брачного ложа, и почитая это временною болезнью, он обратился к Докторам... что наконец он положительно убедился, что безсилие его к сообщению с женщинами есть природное;
Из всего вышесказанного следует, по мнению Конторы, с достоверностью заключить,
а) что Г. Курбатов действительно лишен способности не только к оплодотворению, но и к надлежащему совокуплению с женщинами;
б) что неспособность этау него есть или соврожденная... или, по крайней мере, давно, т. е. за долгое время до вступления Г. Курбатова в брак вследствие различных его страданий последовавшая.
и с) что судя по состоянию его яичек и семенных канатиков следует полагать, что описанный недостаток у него половых органов неизлечим».7)
В данном случае все условия Устава были выполнены, и Синоду ничего не оставалось, как развести Ольгу Курбатову с мужем. В таких случаях истцу предоставлялось право вступить в новый брак, а ответчик обрекался на «всегдашнее безбрачие».
Но далеко не всегда дела заканчивались столь благоприятно. Надо заметить, что церковь всячески старалась сохранить каждый брачный союз, даже самый неудачный и несчастливый.
Поэтому неудивительно, что дело княгини Софьи Нарышкиной, также подавшей иск о разводе по неспособности супруга, окончилось не в ее пользу.
«Сношения его со мной во время нашего супружества делались чрезвычайно редко и вовсе не по естественному со стороны его влечению, но чрез возбуждение посредством онанизма, и таким образом я получала оплодотворение, — чем и объясняется кажущееся противоречие рождения мною детей при бессилии мужа. При этом, конечно, я никогда не имела тех ощущений, которые испытывает любящая женщина в браке со здоровым мужчиной...
В 1859 году до меня дошли слухи, что муж имеет какую-то дурную болезнь... Я требовала его объяснений.
Упав передо мной на колени, он сознался, что получил болезнь от одной женщины в бытность мою за границей», — это выдержки из искового заявления княгини.
В медицинской конторе подтвердили: «Князь Григорий Александрович был болен: 1) мужским бессилием в значительной степени, допускавшей впрочем приупотреблении надлежащих врачебных средств и соблюдения должного при сем образа жизни восстановления сил и вообще жизнедеятельности детородных частей 2) третичными и вторичными припадками сифилитической болезни... 3) т. н. первичными припадками сифилитической же болезни... означенные припадки были недавнего происхождения, вследствие заражения сифилитическим ядом и... судя по месту нахождения язв, чрез совокупление с женщиною».8)
Казалось бы, налицо целых две причины, достойные развода, — бессилие и прелюбодеяние. Но свидетелей последнего не нашлось. Не удалось доказать и бессилие, так как от брака были дети. В результате бракоразводный процесс, длившийся более 20 лет, закончился в пользу ответчика.
Как видим, само по себе заболевание сифилисом не служило поводом к разводу, если не была доказана связь с прелюбодеянием. Духовная консистория рассматривала дело о разводе по случаю заразительной болезни жены, случившейся с ней за три года до брака, и постановила брак этот расторгнуть. Но Священный Синод рассудил иначе: «Хотя жена и признана врачебною управою от застарелых болезней к излечению ненадежною и к супружескому сожитию неспособной, но как по делу не видно, чтобы эта болезнь приключилась от нарушения частоты супружеского союза, а так как таинство брака расторгается только за прелюбодеяние, то брак должен оставаться без расторжения».9)
Впрочем, и другие болезни, самые серьезные и неизлечимые, не служили поводом к расторжению брака. Мужу «предписывалось удерживать жену свою, хотя бы она была бесноватая и носила оковы».
Впервые о ссылке, как о поводе к разводу, говорится в указе Петра I от 16 августа 1720 года. Священный Синод отсекал всякие поползновения на расширение круга действия этой причины. Когда жена лишенного чинов и дворянства и записанного в рядовые попросила о расторжении брака, Священный Синод объяснил ей, что состояние военнослужащего не есть бесчестное.10)
Весьма редко и неохотно Синод расторгал браки по причине желания супругов постричься в монашество. Но теперь, учитывая практику прошлых веков, когда мужья отправляли опостылевших жен в монастырь, чтобы вступить в новый брак, оставшемуся в миру не дозволялось делать этого прежде смерти другого супруга.
«Посягательство одного супруга на жизнь другого или жестокого, опасного для жизни и здоровья обращения одного супруга с другим» также могло служить поводом к разводу. Но чаще всего в данных ситуациях прибегали к временным разводам, то есть супруги жили раздельно, но сочетаться другим браком не могли. Расчет, видимо, был на то, что со временем они «смирятся и купно жить... восхотят»".11)
А как быть, если ситуация не вписывалась ни в одну из официально признаваемых церковью и государством причин развода, а развод был так необходим для того, чтобы соединить свою судьбу с другим человеком? Обычно в таких случаях стороны садились за стол переговоров и определяли сумму денег (или достойный эквивалент), компенсирующую утрату. Так, в 1716 году Иван Афанасьев и Емельян Савостьянов заключили следующее соглашение: «1716 года Генваря в 15 день Вятских полков солдат Иван Афанасьев, который в 704 году из деревни Шолкоеой взят в поголовные солдаты и был на службе, а после его Ивана осталась в той деревне Шолковой жена Матрена Михайлова дочь, и без него Ивана в 710 году вышла замуж в деревню Баранцову за крестьянина за Емельяна Савостьянова, и ныне я, Иван, из полковой службы отпущен на время, и пришел в тое деревню Шолковое и увидел, что жена моя вышла замуж за него Емельяна Савостьянова, поговоря с ним полюбовно, тою своею женою я, Иван, поступился ему Емелеяну, и впредь мне Ивану о той своей жене на него Емельяна... нигде не бить челом, а по договору взять мне Ивану на нем Емельяне денег два рубли, четыре ведра вина; и взял на переднее рубль, а другой рубль взять на святой неделе нынешнего же году, а вино взять на сырной неделе два ведра, да на святой неделе два же ведра...»12)
Аналогичная история произошла и с полковником Соковниным. Правда, при этом ему пришлось прибегнуть к помощи царственной особы, чтобы как можно скорее обвенчаться с любимой.
29-летний полковник Борис Соковнин в один из дней 1812 года на балу в захолустном городе Пирятине обратил внимание на спящую на лавке барышню лет двенадцати. Очарованный ее красотой, он стал наводить справки. Оказалось, что это мадам Долинская, она замужем за стариком, но с ним не живет.
Полковник поехал к мужу договариваться о разводе. «Хорошо... я согласен исполнить вашу просьбу, — ответил тот. — Но даром я вам ее неуступлю. Вы заплатите мне за развод пять тысяч рублей чистыми деньгами, полковник. Никаких расписок или векселей я не принимаю. И, кроме того, все расходы на ваш счет!»
Уплатив старику деньги и получив прошение о разводе, Соковнин с первой же почтой отправил документы в Петербург, присоединив к ним письма к своим знакомым, которые могли бы посодействовать скорейшему окончанию бракоразводного процесса.
Но ответа все не было, а в воздухе пахло войной. Тогда один из командиров эскадрона посоветовал полковнику обратиться к великому князю Константину Павловичу: «Великий Князь Вас любит и, наверно, не откажет, если Вы объясните Его Высочеству в какое положение попадает ваша невеста». Вечером письмо было написано и отправлено.
Не успел Новгородский кирасирский полк далеко отойти от Пирятина, как его нагнал курьер с запиской великого князя на имя полкового священника, в которой говорилось: «Обвенчать командира Новгородского кирасирского полка В. С. Соковнина с урожденной Огранович, не дожидаясь прибытия из Петербурга бумаг о расторжении ее первого брака. Царевич Константин».13)
Если же вопрос о втором браке не стоял, то дворяне обычно не утруждали себя бюрократической волокитой. Официальный развод они заменяли фактическим: разъезжались, делили имения... Правда, существовал один минус: при такой относительной свободе мужья несли на себе бремя ответственности за своих жен, в первую очередь это касалось стороны материальной. Показателен пример супругов Суворовых. В октябре 1797 года Варвара Ивановна, воспользовавшись холодным отношением Павла I к мужу, потребовала от последнего, с которым давно жила врозь, уплаты ее долгов — 22 тысяч рублей, а также увеличения годового содержания. Суворов ответил, что «сам должен, а посему не может ей помочь». При разрешении конфликта царь встал на сторону графини, которая, вдохновившись столь могущественной поддержкой, тут же изъявила желание «жить в доме своею мужа» и запросила имущество, которое приносило бы ей 8 тысяч рублей годового дохода. Павел вновь повелел генералиссимусу «исполнить желание жены». Семейньк неурядицы толкнули Суворова к принятию неординарного решения: в начале 1799 года он обратился к Павлу с просьбой разрешить ему постричься в монахи.14)
Скорее всего именно в этой привычке неформального развода кроется причина такого распространенного явления, как многоженство (бигамия). Отец Потемкина в престарелом возрасте женился на молодой вдове. «По совершении брака молодая Потемкина узнает свое положение и уже беременная требует свидания с утаенною женою. Ее слезы и отчаяние доводят до сострадания добродушную женщину, в супружестве несчастную и преклонную летами; она идет в монастырь и скорым пострижением утверждает этот брак».
Отчасти многоженство объясняется и небрежным отношением духовенства при собирании справок о личности брачующихся. В 1776 году в Московской духовной консистории, например, слушалось дело кадета Ивана Филиппова, который за год с небольшим успел жениться пять раз.15)
В таких случаях обычно возобновлялся первый брак. Но если обманутый супруг не желал этого, то бигамиста ожидало пожизненное безбрачие.
Случалось, что невозможность устроить личную жизнь толкала людей на преступление. Один из таких случаев лег в основу драмы Л. Н. Толстого «Живой труп».
В 1881 году 17-летняя Екатерина Симон вышла замуж за Николая Гиммера. И раньше увлекавшийся спиртным, после свадьбы молодой пьет все больше и больше, теряет должность, редко появляется дома и в итоге становится обитателем ночлежек. Вскоре жена оставляет непутевого мужа и уезжает работать в подмосковное Щелково. Там она знакомится с С. Чистовым.
7 апреля 1894 года Е. Гиммер подает прошение о расторжении брака с Н. Гиммером «по его супружеской неверности». Судебный процесс длился полтора года, в разводе было отказано «по недоказанности нарушения мужем ею супружеской верности».
Тогда Екатерина решается на отчаянный шаг — симулировать смерть супруга. Под ее диктовку тот пишет прощальное письмо: «Многоуважаемая Екатерина Павловна, последний раз пишу Вам. Жить я больше не могу. Голод и холод меня измучили, помощи от родных нет, сам ничего не могу сделать. Когда получите это письмо, меня не будет в живых, решил утопиться. Дело наше можете прекратить. Вы теперь и так свободны, а мне туда и дорога, не хочется, но делать нечего. Тело мое, конечно, теперь не найдут, а весной никто не узнает, так и сгину значит с земли. Будьте счастливы. Николай Гиммер».16)
А через какое-то время из реки вылавливают обезображенное тело, в котором Екатерина «опознает» своего мужа. Утопленника отпели в церкви Саввы Освященного и похоронили на Дорогомиловском кладбище.
Получив «вдовий вид», 21 января 1896 года Е. Гиммер обвенчалась с С. Чистовым, а еще через три месяца «живой труп» был задержан в Санкт-Петербурге при попытке получить паспорт.
Супругов Гиммер отдали под суд за двубрачие и 8 декабря 1897 года присудили к ссылке в Енисейскую губернию, которую благодаря ходатайствам заменили тюремным заключением на один год.
Л. Н. Толстой лично знал подсудимую. Замысел написать пьесу возник у него сразу же, в декабре 1897 года, но осуществлять его он начал лишь в 1900 году. Редакторы и театральные деятели неоднократно обращались к Льву Николаевичу с просьбой напечатать или поставить пьесу. Но Толстой всем отказывал: «На «труп» вы не рассчитывайте: скоро я ею не напишу».
Любопытно, что, выйдя из тюрьмы, Н. С. Гиммер неоднократно встречался с Толстым, просил у него денег. По иронии судьбы писатель даже устроил того писцом в Московский городской суд, где в свое время слушалось дело Гиммеров.
Работа над пьесой шла медленно, неоднократно приостанавливалась. Такая неспешность, возможно, объясняется еще и тем, что писатель дал слово сыну Екатерины Гиммер не публиковать пьесу при его жизни. Слово свое он сдержал. На публикацию и постановку пьесы согласились наследники Толстого.
8 сентябре 1911 года почти одновременно состоялись ее премьеры в двух столицах: 23 сентября — во МХАТе и 28 сентября — в Александрийском театре.
О том, насколько актуальной была проблема, затронутая в пьесе, говорит тот факт, что только за десять месяцев 1912 года «Живой труп» был показан 9 тысяч раз в 243 русских театрах.
Но пришел Великий Октябрь. Наступили новые времена, новые нравы. «Нельзя быть демократом и социалистом, не требуя сейчас же полной свободы развода, ибо отсутствие этой свободы есть сверхпритеснение угнетенного пола, женщины...» — утверждал В. И. Ленин.17)
Неудивительно, что 16(29) декабря 1917 года ВЦИК и СНК приняли Декрет о расторжении брака, согласно которому все дела «ныне производящиеся в духовных консисториях ведомства православного и прочих исповеданий, по коим не постановлено решений или постановленные решения еще не вступили в законную силу, признаются силою сего законауничтоженными и подлежащими... немедленной передаче для хранения в местные окружные суды — сторонам же предоставляется право, не выжидая прекращения прежнего дела, заявить новую просьбу о расторжении брака по настоящему декрету». С этого времени брак расторгался по просьбе обоих супругов или хотя бы одного. Причем, если муж и жена соглашались на развод, их заявление рассматривалось в Отделе записи браков. Делалось это в считанные минуты.18)
Началась новая эра в области семейных отношений и бракоразводного права!
1) Загоровский А. И. О разводе по русскому праву. Харьков. 1881. С. 283.
2) Там же. С. 292-293.
3) Там же. С. 305.
4) Центральный исторический архив Москвы (ЦИАМ). ф. 203. Оп. 351. Д 1. Л. 57, 88 об.
5) Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X — начало XIX в.). М. 1997. С. 241.
6) ЦИАМ. ф. 203. Оп. 261. Д 5. Л. 1, 86об, 95, 98, 127, 172об.-173, 193.
7) Там же. Оп. 298. Д. 3. Л. 1, 12-13, 49.
8) Там же. Оп. 365. Л. 1. Л. 2-3, 72.
9) Православное обозрение. 1891. М. Июль-август. С. 531-532.
10) Там же. С. 529.
11) Загоровский А. И. Указ. соч. С. 350-351.
12) Там же. С. 353-354.
13) Военная быль. № 99.
14) Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства. СПб. 1994. С. 122.
15) Загоровский А. И. Указ. соч. С. 311-312.
16) Толстой Л. Н. ПСС. Т. 34. С. 533-543; Наука и религия. 1971. № 12; Суханов Н. Н. Записки о революции. Т. 1. М. 1991. С. 16-17.
17) Ленин В. И. Соч., Т. 30. С. 125.
18) Декреты Советской власти. Т. 1. М. 1957. С. 237-239.
Написать нам: halgar@xlegio.ru