Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Пенской В.В.
Попытка военных реформ в России начала XVII века

Вопросы истории, № 11, 2003 г.
[127] — конец страницы.

Начало XVII в. вошло в историю России как «Смутное время», период глубокого кризиса, поразившего все основные сферы жизни и деятельности и государства, и общества. Как отмечал А.Б. Каменский, сложившиеся в период образования Российского государства в конце XV — 1-й половины XVI вв. «социальные, хозяйственные, государственные институты и структуры соответствовали и во многом определялись потребностями страны того времени, ее природными условиями, относительно компактной территорией и однородным в национальном и религиозном отношении населением, а также и тем, что новое государство становилось на ноги, одновременно освобождаясь от многочисленных врагов, преимущественно на юге и востоке».¹⁾ Процесс становления «на ноги» новой русской государственности в целом был завершен к середине XVI в., а во 2-й его половине ситуация постепенно меняется: Иван Грозный предпринимает попытку утвердиться на международной арене в новом, имперском, статусе, что выразилось в активизация внешней политики, в переходе от обороны к наступлению, расширении международных контактов Российского государства. Эту попытку никак нельзя было назвать удачной — для молодого государства и общества груз оказался явно не по силам. Неудачная Ливонская война, внутренние неурядицы, шедшая с переменным успехом борьба с Крымским ханством показали, что для того, чтобы не просто обороняться, но и наступать против могущественных соседей, достигнутого в предыдущее столетие явно недостаточно.

Особенно заметным было отставание от соседей в военном отношении. Если с Крымским ханством и кочевниками русские вооруженные силы еще и могли успешно бороться, шаг за шагом оттесняя кочевников от сердца Русской земли, то война с могущественным западным соседом — Речью Посполитой — для Российского государства оказалась не под силу. Новое государство, возникшее в 1569 г. как ответ на российскую экспансию в западном направлении, находилось во 2-й половине XVI — начале XVII вв. на подъеме, в том числе и в военной области. Практически непрерывные войны, которые в XV—XVI вв. Польское королевство и Великое княжество Литовское вели с различными противниками, как на западе, так и на востоке и юге, не могли не привести к тому, что как польская, так и литовская правящая верхушка уделяли большое внимание развитию собственных вооруженных [127] сил. Европейские военные новинки довольно быстро осваивались в Польше и Литве и с успехом использовались в войнах против их соседей. Как отмечал американский историк Р. Фрост, в эти десятилетия Речь Посполитая взяла хороший старт в начавшемся в Европе процессе военных перемен, получивших название «военной революции». Возникшая на почве синтеза новейших достижений европейской военной науки и техники и польско-литовских традиций новая военная школа довольно быстро показала свои достоинства и положительные черты в войнах как с русскими, так и шведами, и турками, и их союзниками — крымскими татарами.²⁾

Столкновение русских с новой военной машиной, созданной поляками и литовцами в 1-й половине XVI в. и усовершенствованной в ходе Ливонской войны, было неудачным. Россия потерпела поражение, и вопрос о проведении военных реформ встал на повестку дня. Собственно говоря, в Москве уже давно размышляли над тем, как привести в соответствие с последними европейскими военными новинками свои вооруженные силы. При Иване III, Василии III и Иване IV в русском войске получила большое распространение артиллерия и не случайно британский посланник в России Дж. Флетчер в своих записках указывал, что «ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная палата в Москве, где стоят в огромном количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма красивые».³⁾ Иван IV заменил прежние иррегулярные отряды пищальников, созываемых от случая к случаю, на стрелецкое войско, которое можно считать прообразом регулярной пехоты; выучка и боеспособность стрельцов довольно высоко оценивалась иностранцами. Так, Фр. Тьеполо отмечал в 1560-х годах, что «во время (правления) отца нынешнего герцога (Василия III) впервые появились у них (московитов) отряд конных аркебузьеров и некоторое количество пехотинцев, и то неопытных и плохо вооруженных. Теперь (же) конные и пехотинцы в довольно хорошем порядке».⁴⁾ На службу в Россию активно приглашались европейские военные специалисты, особенно инженеры и оружейники, а со 2-й половины XVI в. — и наемники, образовывавшие целые отряды на службе московского государя. Об участии итальянских и немецких мастеров в создании русской артиллерии писали, к примеру, С. Герберштейн, М. Фоскарини, о наемниках уже упоминавшийся Флетчер, Дж. Горсей, об участии во взятии Казани иностранных инженеров-специалистов ведения осадной войны говорится в русских летописях.⁵⁾ При Иване Грозном предпринималась попытка завести и свой собственный флот на Балтике.

Взяв власть в свои руки, Борис Годунов попытался продолжить курс Ивана IV в строительстве вооруженных сил. Активизировалось возведение больших и малых крепостей, в особенности на южной границе, снова предпринималась попытка восстановить судоходство на Нарве, продолжали расширяться связи с Европой, велись переговоры о приглашении в Россию иностранных специалистов, причем Годуновым всерьез рассматривался проект создания в Москве школ и некоего подобия университета для того, чтобы поднять образовательный уровень правящей элиты. Впервые в русской истории были посланы за границу учиться несколько молодых детей боярских. «Вероятно, — как справедливо отмечал В.Б. Кобрин, — если бы в распоряжении Годунова оказалось еще несколько спокойных лет, Россия более мирно, чем при Петре, и на сто лет раньше пошла бы по пути модернизации»,⁶⁾ в том числе и военной, но поскольку этих нескольких лет у царя Бориса не оказалось, то его попытка изменить направление развития России не имела успеха.

Впрочем, этого нельзя сказать в отношении военного дела. Последнее всегда имело для России особенно важное значение, и интерес к европейским военным новинкам по прежнему оставался, тем более что события начала XVII в. способствовали дальнейшему расширению контактов России и Европы, пусть даже и без особого желания со стороны большинства подданных московского государя. К сожалению, попытки русского правительства [128] осуществить в начале XVII в. военную реформу практически не получили освещения в исторической литературе. В ряде трудов имеются лишь отдельные указания на попытку реформы.⁷⁾

Следующая попытка провести военные преобразования может быть отнесена к Лжедмитрию I, который, как и Годунов, находился под сильным впечатлением европейской культуры и в беседах с европейцами подчеркивал, что намерен продолжить дело посылки русских студентов в европейские учебные заведения, а также говорил о необходимости завести в Москве учебные заведения европейского образца. К. Буссов отмечал, что Лжедмитрий неоднократно «укорял бояр и князей за их невежество, необразованность и нежелание учиться новому».⁸⁾ Под «новым» самозванец понимал в том числе и те перемены, которые произошли в военном деле в Европе в XVI век. Для него это имело тем большее значение, что, как отмечал Р.Г. Скрынников, Лжедмитрий, «заняв трон, объявил себя непобедимым императором и дал понять соседям, что намерен превратить Россию в военную империю».⁹⁾ Превращение же это было невозможно без большой войны и больших побед над противниками Руси, в первую очередь турками и татарами, а осуществление грандиозных завоевательных планов невозможно без модернизации армии. Ряд сообщений иностранцев позволяют предположить, что в той или иной мере Лжедмитрий предполагал осуществить военную реформу.

Он вероятно собирался в своих преобразованиях в военной сфере ориентироваться на польский опыт. Этому способствовало как его многолетнее пребывание в Речи Посполитой, так и общение с наемниками из Польши, Литвы и ряда европейских государств, составивших костяк его армии. Наблюдая за действиями этих отрядов, самозванец не мог не обратить внимания на эффективность выработанной поляками и литовцами тактики взаимодействия кавалерии, пехоты и артиллерии — пехота и артиллерия своим огнем создавали условия для сокрушительной атаки блестящей польской кавалерии.¹⁰⁾ Громкие победы поляков над московскими ратями в годы Ливонской войны, а также над шведами под Книпгаузеном в 1601 г., Вейссенштейном в 1604 г. и Кирхгольмом в 1605 г. наглядно подтверждали это.

Иностранные очевидцы отмечали, что вскоре после своего восшествия на трон Лжедмитрий начал готовиться к большой войне с Крымом и Турцией,¹¹⁾ направив удар русской армии и ее союзников — донских казаков на Азов. Главной базой собиравшейся армии стал Елец, где создавались большие запасы провианта, фуража и военного снаряжения. И. Масса и К. Буссов отмечали, что Лжедмитрий приказал отлить большое количество новых артиллерийских орудий, а также регулярно проводил артиллерийские учения.¹²⁾ Учитывая тот интерес, который проявлял Лжедмитрий к артиллерийскому делу, и структуру знаменитого «Устава ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки», составленного дьяком Онисимом Михайловым сыном Радищевским (из 663 статей более 500 посвящены именно артиллерийскому делу и устройству обоза как своего рода подвижной крепости), нельзя не согласиться с мнением В.Д. Назарова, отметившего связь начавшейся работы над этим «Уставом» с готовящимися военными реформами Лжедмитрия.¹³⁾ Так что намерения Лжедмитрия осуществить военную реформу на польско-литовский манер надо признать достаточно серьезными.

Однако и эта реформа оборвалась, фактически так и не начавшись. Правление первого самозванца оказалось слишком кратким, чтобы его намерения смогли бы из планов превратиться в реальность. Однако сама идея преобразований в военной сфере не угасла, и в правление Василия Шуйского, сменившего на московском престоле Лжедмитрия, обрела все-таки материальные очертания. Убийство самозванца и воцарение Василия Шуйского отнюдь не способствовали прекращению смуты и гражданской войны в России. Новый царь, «выкликнутый» боярами, не пользовался всенародной популярностью, особенно на южных окраинах страны. Мятежи и бунты не только не прекращались, а множились день ото дня. Особенно тяжелым стало положение Шуйского после появления Лжедмитрия II. «Тушинский вор», разбив свой [129] лагерь под самой Москвой, фактически создал свой, параллельный московскому, аппарат власти и попытался управлять Россией в обход Василия Шуйского. Его армия, основу которой составляли опытные в военном деле польские, литовские, венгерские и немецкие наемники, силой устанавливала власть самозванца во все новых городах и землях, не давая немногочисленным отрядам верных Шуйскому служилых московских людей снять фактическую блокаду столицы. В этих условиях Шуйский был вынужден прибегнуть как к традиционным способам пополнения армии, объявив сбор даточных людей с «земли», так и прибегнув к иностранной военной помощи. Например, в мае 1607 г. воевода князь С.Ю. Вяземский, управлявший Пермской землей, получил царскую грамоту, в которой говорилось: «И ты бы со всей Перьмской земли, с посадов и уделов, собрал ратных людей со всяким ратным оружьем, с луки или с пищалми, и с топоры, и с рогатинами или с бердыши, семдесят человек; а выбрал бы еси к тем ратным людем пятидесятских и десятских из посадских и из волостных из лутчих людей...; а запас тем ратным людем велел с собою имати на все лето и до осени; а собрал бы еси тех онех ратных людей, которые б были собою добры, и молоды, и резвы, и из луков или из пищалей стреляти были горазды, от отцов детей, и от братья братью, и от дяд племянников, а наймитов бы и прихожих людей и зерьнщиков не имал; и поймал бы еси по них поруки с записми, а писати велел в поручные записи Пермичь посадских людей и волостных крестьян лутчих людей, что им наша служба служити и с службы до отпуску не сбежати; а старых бы и худых людей и недорослей в них однолично не было». Этот отрывок из царской грамоты наглядно показывает импровизационный, временный характер набираемого войска. Набранные даточные люди, пусть даже и горящие желанием сразиться с «супостаты», тем не менее не могли на равных сражаться с опытными и закаленными наемниками Лжедмитрия II, и, судя по всему, Василий Шуйский это сознавал, почему и обратился, в конце концов, к иностранной военной помощи.¹⁴⁾

Король Швеции Карл IX, понеся в ходе войны с Речью Посполитой в Ливонии ряд сокрушительных поражений, опасался, что Шуйский будет свергнут с престола; в этом случае у власти в Москве оказался бы марионеточный правитель, послушный полякам, и тогда Швеции не устоять. Элементарный политический расчет подсказывал ему и решение — помочь законному русскому царю в его борьбе с самозванцем, тем более если будет договорено об уступке ряда территорий в обмен на военную помощь. Для ведения переговоров со шведами и сбора войска, как из иностранных наемников, так и служилых и даточных людей северо-запада Российского государства, в Новгород был отправлен племянник царя князь М.В. Скопин-Шуйский. Вряд ли Василий, выбирая кандидатуру посланца, мог сделать лучший выбор. Несмотря на свою молодость, князь к тому времени был уже опытным воином, искушенным в военных делах. Будучи приближен к Лжедмитрию I, он получил возможность поближе познакомиться с польско-литовскими особенностями военного дела, а позднее приобрел богатый боевой опыт в боях со сторонниками второго самозванца в 1606—1608 годах. Его деловые качества и полководческий талант высоко оценивались современниками, как русскими («...И бысть воевода храбр и мужественен, добрым благоприятелством ко всему народу Рускому себе показа, скоро, аки молния, супостатныя полки обтече и вся овцехищные вояки люто устраши... Бе бо во бранях лют на враги и стремлением зело искусен, и ратник непобедим»¹⁵⁾), так и иностранцами («Сей Шуйский-Скопин хотя и был молод, ибо ему было не более двадцати двух лет, но, как говорят люди, которые его знали, был наделен отличными дарованиями души и тела, велик разумом не по летам, не имел недостатка в мужественном духе, и был прекрасной наружности»¹⁶⁾).

Переговоры прошли достаточно успешно, и уже в ноябре 1608 г. было заключено предварительное соглашение о посылке в Россию шведского экспедиционного корпуса численностью 5 тыс. солдат и офицеров и неопределенного количества наемников в обмен за уступку г. Корелы с уездом и отказа [130] от претензий на Ливонию. В Россию наемники, которыми командовал шведский генерал-лейтенант Я.П. де ла Гарди (более известный как Якоб Понтус Делагарди), начали прибывать в марте 1609 года. Состав армии де ла Гарди был более чем разноплеменным — по сообщениям русских источников, в него входили, кроме природных шведов и финнов, шотландцы, англичане, французы, датчане, голландцы, немцы. Об этом же писал, к примеру, гетман С. Жолкевский: «Этот Скопин, будучи воеводою Великого Новгорода, видя, что в московских людях слабая и неверная защита, прибегнул к переговорам с Карлом, князем Сюдерманландским. Карл, за деньги, присланные ему из Москвы, отправил к нему Якова Понтуса и Христофора Шума, с шестью тысячами немцев, французов, англичан, шотландцев и шведов». Упомянутый Жолкевским Шум (его называют еще Христиером Соме, Христиером Зомме или попросту Христошумом) сыграл одну из важнейших ролей в попытке перенимания голландской военной системы русскими в начале XVII века.¹⁷⁾ Среди солдат и офицеров, которых привел с собою де ла Гарди, было немало ветеранов войны с Испанией, да и сам шведский генерал три года служил под началом знаменитого военного реформатора Морица Нассауского и прошел прекрасную военную школу.¹⁸⁾

Имеет смысл подробнее остановиться на основных принципах военной реформы Морица Нассауского, осуществленной в конце XVI века. Родившаяся в их результате голландская армия не без оснований считается многими авторами прообразом современных регулярных постоянных армий.¹⁹⁾ Основными принципами этой военной реформы можно считать следующие: во-первых, специфические условия военных действий в Нидерландах способствовали развитию искусства осады и обороны крепостей, а вместе с тем росту значения пехоты как основного рода войск; во-вторых, стремясь найти эффективное противоядие против неудержимого натиска испанских солдат, Мориц Нассауский и его кузен Биллем стали выстраивать своих мушкетеров длинными шеренгами, расположенными одна задругой, причем сделав залп, передняя шеренга посредством контрмарша отступала назад для перезарядки своих мушкетов, а стоявшая за ней шеренга выдвигалась вперед и делала свой залп, после чего делала то же самое. Этим поддерживалась непрерывность огня. В-третьих, сложные перестроения и неглубокие боевые порядки (10 шеренг) потребовали отличной дисциплины и тщательного обучения солдат и офицеров. Новая тактика, регулярная выплата жалования, муштра и жесткая дисциплина сообщили, как писал Г. Дельбрюк, «небольшим, неглубоко построенным тактическим единицам пикинеров и стрелков способность выдерживать столкновение со старыми квадратными колоннами».²⁰⁾ Но и это еще не все. Мориц Нассауский, основательно изучивший военное дело древнего Рима, придавал большое значение земляным работам, и его солдаты славились умением быстро возводить полевые укрепления, превращая свои позиции в неприступные для атакующего неприятеля. Эта новая военная система быстро стала широко известна в Европе, особенно среди протестантов, чему способствовала и посылка Морицем и Виллемом военных инструкторов к «братьям по вере», и издание специальной литературы — уставов и наставлений (например, знаменитого сочинения Я. де Гейна «Wapenhandlingen van roers, musquetten ende spiessen», вышедшего в 1607 г.).

Познакомившись поближе с основными принципами голландской военной школы, Скопин-Шуйский не мог не оценить их перспективности и полезности в русских условиях. В самом деле, сильной стороной польско-литовской армии был ее именно неудержимый натиск — противостоять блестящей польской кавалерии, в особенности знаменитым «крылатым гусарам», было в то время практически невозможно. Поддерживаемые огнем пехоты и артиллерии, польско-литовские ратники буквально сметали на своем пути всё и вся, и русская поместная конница не могла им противостоять. Стрелецкая же пехота и вооруженные пищалями и луками даточные люди были неспособны отразить удар неприятеля по причине недостаточной обученности и выдержки — ведь при низкой эффективности тогдашнего [131] огнестрельного оружия успеха можно было добиться лишь при стрельбе буквально в упор. Представить же, что малоопытные, недостаточно дисциплинированные и сплоченные сотни стрельцов и даточных людей смогут чисто психологически выдержать вид несущейся лавины всадников и выстрелить именно тогда, когда их залп нанесет неприятелю наибольший ущерб, невозможно. Неоднократные поражения русских в годы Ливонской войны и в первые годы Смуты от поляков и литовцев подтверждали это.

Вместе с тем Скопину-Шуйскому были хорошо известны и сильные стороны русского войска — неприхотливость, непритязательность, умение подчиняться, а также способность выносить тяготы войны. Не случайно англичанин Р. Ченслер воскликнул: «Что могло бы выйти из этих людей, если бы они упражнялись и были обучены строю и искусству цивилизованных войн?».²¹⁾ Ставка на пехоту, оснащенную огнестрельным оружием и длинными пиками, и на широкое использование полевой фортификации как нельзя больше соответствовали тому опыту, который мог приобрести во время своих походов Скопин-Шуйский. Общим местом в записках иностранцев о России XVI—XVII вв. является подчеркивание того, что русская пехота значительно лучше русской конницы и что русские лучше всего бьются, защищая крепости, нежели в открытом поле. Например, курляндец Я. Рейтенфельс писал, что «делая общую оценку московскому воинству, должно считать его пехоту несомненно лучшею, нежели конницу, ибо она более старается о завоевании и защите городов, нежели об удачных стычках в открытом поле».²²⁾ Опираясь на полевые укрепления, как небольшие деревоземляные острожки, так и на «испанские рогатки», обученная по голландскому образцу и вооруженная как огнестрельным оружием, так и длинными пиками, русская пехота могла рассчитывать на успех в боях с польско-литовскими отрядами на службе самозванца. Не последнюю роль сыграли и соображения временного и экономического характера — хорошего пехотинца можно было подготовить значительно быстрее и дешевле, чем кавалериста.

Первые же столкновения наемников де ла Гарди с польско-литовскими отрядами и казаками, служившими Лжедмитрию II, показали перспективность заимствования голландской военной системы. Так, 17 июня 1609 г. под Торжком произошло столкновение между отрядом воеводы Скопина-Шуйского, С. Головина и иностранными наемниками под началом Э. Горна с отрядом полковника А. Зборовского. «И Семен (Головин. — П.В.) под Торжком списался с Велгором (Горном. — П. В.), — писал русский летописец, — и приидоша вместе в Торжок, а литовские люди в ту же пору пришли под Торжок. Немцы же пешие поидоша наперед, отыковся копьем, а иные сташа позади их. Литовские же люди наступиша на них тремя ротами, и немецкие люди две роты побиша литовских людей, а третья рота проеха сквозь полков, и конных людей немецких и руских литовские люди потопташа до города; едва, из города вышед, отнята. Немцы же и руские люди, паки исправяся, литовских людей от города отбили и пеших людей отняша». Обращает на себя внимание тот факт, что немецкие пикинеры сумели отразить атаку двух неприятельских хоругвей и продержаться до подхода помощи — русская пехота до того не могла похвалиться такими успехами, если не имела прикрытия в форме пресловутого гуляй-города или природных препятствий перед своим фронтом. Тот же летописец, рассказывая о поражении ратных людей воеводы Ф.И. Шереметева под Суздалем, отмечал, что «прииде боярин Федор Иванович Шереметев в Володимер с понизовыми людьми и поидоша к Суждалю, а тово не ведаша, что к Суждалю крепкова места нет, где пешим людем укрепитися, все пришли поля. Лисовской же с литовскими людьми из Суждаля пойде противу их. И бысть бой велий, и московских людей и понизовых многих побиша; едва утекоша в Володимер».²³⁾ Аналогичная картина повторилась и месяц спустя под Тверью, где войскам самозванца удалось опрокинуть русскую и наемную конницу и, преследуя ее, нанести им серьезные потери. Однако наемная пехота осталась на поле боя, и, ощетинившись пиками, вынудила неприятеля отказаться от попыток атаковать ее. Шведский [132] историк Ю. Видекинд отмечал, что «из тех, кто покинув позиции, последовал за бегущими, многие были перебиты, а из тех, кто, оставшись на месте, действовал, как подобало, копьями и саблями, никто не был и ранен...». Объясняя причину отказа поляков атаковать немецкую пехоту, оставшуюся без прикрытия собственной конницы на поле боя, польский ротмистр Н. Мархоцкий писал, что «...с ней никто не столкнулся, обломав все копья о конницу». Длинные копья польских гусар (до 5,5-6 м) имели полое до рукояти древко, снижавшее его вес, но вместе с тем это приводило к тому, что при первом уже ударе оно легко ломалось, пробив доспехи противника. Однако без этого длинного копья атака против ощетинившейся пиками пехоты была бессмысленна и бесполезна — пикинеры поражали бы всадников и их коней, сами оставаясь неуязвимыми для неприятеля.²⁴⁾ Тем самым начавшуюся неудачно битву удалось свести практически вничью.

К тому же, если судить по некоторым документам того времени, знакомство с элементами новой европейской тактики получили и другие отряды русских ратных людей. В частности, в июне 1609 г. ярославцы в своей грамоте сообщали, что «у нас с воры драка живет ежечас и ратные люди добре надобны; да и зелью росход велик, с пищальми людей много, а в Ярославле зелья им ни у кого добыть ни полуфунта купить не мочно, всяким людем идет государево зелье, а не дать кому на драку зелья, ино от воров погинут».²⁵⁾ Кроме того Видекинд, сообщая о прибытии из Ярославля в лагерь Скопина-Шуйского 1500 ратных людей, говорил, что они имели хорошее вооружение — длинные копья у пехотинцев и пики по польскому образцу у конных воинов.²⁶⁾ Можно согласиться с мнением Г.Н. Бибикова, который, анализируя это показание Видекинда, предположил, что ярославцы, находившиеся с октября 1608 по март 1609 гг. под властью самозванца, могли ознакомиться с использованием длинных пехотных копий и кавалерийских пик именно у неприятельских наемников.²⁷⁾

Можно предположить, что Скопин-Шуйский, уже наслышанный об принципиальных особенностях голландской военной системы, решил попытаться использовать ее сильные стороны против неприятеля. Человеческим материалом для достижения этих целей должны были послужить ратники из северных уездов Российского государства. Так, в «Повестях о князе Михаиле Васильевиче Скопине-Шуйском» отмечалось, что в его войско приходили отряды ратных людей с Вологды, Белозерья, Каргополя, Устюжны Железнопольской, Поморья, Устюга Великого, Ваги, Северной Двины, Вычегды и других северных городов и земель.²⁸⁾ Из них князь решил при помощи иностранных военных инструкторов создать армию, способную разгромить отряды самозванца и снять блокаду с Москвы. Видекинд отмечал, что князь, несмотря на свою молодость, был человеком рассудительным, умел находить общий язык с иностранными офицерами и солдатами и «отлично знал военное дело».²⁹⁾

Судя по сообщениям иностранных источников, едва ли не самую главную роль в освоении русскими ратными людьми премудростей голландской тактики сыграл Христиер Зомме, старый и опытный ветеран войны с Испанией в Нидерландах.³⁰⁾ В лагере союзной армии под Калязином Зомме наладил интенсивное обучение русских новобранцев по голландским уставам. «У него ни дня не проходило даром»: у московитских воинов, — писал Видекинд, — имелось хорошее вооружение, (что довольно странно, поскольку, рассказывая о встрече под Систербеком де ла Гарди с воеводой Ададуровым, тот же Видекинд отмечал, что 300 русских ратников из отряда воеводы хорошего оружия не имели и были больше пригодны «для плуга, чем для боя»). Можно предположить, что новобранцы уже начали получать оружие, изготовленное по иностранному образцу — «нормальное» с точки зрения шведского автора. Однако пока еще необученных и неопытных, он в лагерной обстановке заставлял делать упражнения по бельгийскому способу; учил в походе и в строю соблюдать ряды на установленных равных расстояниях (то есть поддерживать равнение), направлять, как должно, копья (владеть длинной — до 5 м — пикой — целое искусство), наносить удар длинной пики, [133] вибрирующей при движении, для чего требовалось немалое умение, вырабатываемое длительным и тщательным обучением, действовать мечом, стрелять и беречься выстрелов; показывал, как надо подводить орудие и забираться на вал. Понимая, что никакое обучение в лагере не обеспечит бойцу необходимой для успеха в реальном бою уверенности в себе, в собственных силах и в товарищах, Зомме время от времени использовал новобранцев в мелких стычках с неприятелям, стараясь вселить в них эту уверенность: «Вместе с тем он время от времени тревожил соседний вражеский лагерь легкими стычками...».³¹⁾

Скопин-Шуйский высоко оценивал Зомме именно как воспитателя и создателя нового русского войска, которому московский воевода отводил главную роль в планах освобождения столицы Российского государства от осады (князь прекрасно понимал, что от наемников толк будет только в том случае, если они будут регулярно получать жалование, а именно с этим и возникали постоянные проблемы, почему в конце концов наемники взбунтовались и отказались воевать, отступив за пределы России). Как сообщал Видекинд (а в достоверности его сообщения вряд ли стоит сомневаться), в письме де ла Гарди «Скопин утверждает, что без Христиерна ему едва ли удалось бы удержать в верности и повиновении множество необученных людей, ежедневно стекавшихся к нему из Ярославля, Костромы и Поморья».³²⁾

После нескольких недель обучения Скопин-Шуйский, предполагая, что дальнейшее промедление в лагере под Калязином становится опасным, продолжить обучение ратников, получивших первоначальные навыки владения европейским оружием и тактикой, можно на практике, решил начать активные действия. Перейдя в наступление, он разбил отряды самозванца под Александровой слободой, и, обосновавшись в ней, попытался заставить полковника Я. Сапегу снять осаду с Троице-Сергиева монастыря. Воспользовавшись советами Зомме и де ла Гарди, а также и привычкой русских ратных людей к лопате, кирке и топору, Скопин-Шуйский применил стандартный для голландской военной школы прием — стал теснить неприятеля, используя систему полевых укреплений-острожков, которые располагались на дорогах и перекрывали пути доступа в неприятельский лагерь помощи и припасов.

Новая тактика была опробована прежде всего на войске Сапеги, которое продолжало осаждать Троице-Сергиев монастырь. Перемена в тактике русских была сразу отмечена поляками. Так, Н. Мархоцкий писал: «подойдя к Калягину, мы увидели, что московское войско переправляется на другую сторону Волги. Москвитяне действовали хитро, заранее поставив на той стороне городок, к которому и переправлялись. Встав в городке, они далеко к нам не выходили, а разместили свое войско между городком и выставленным перед ним частоколом». Судя по всему, поначалу польские военачальники не придали этому большого значения, а когда догадались об истинном смысле действий русского войска, было уже слишком поздно. Как отмечал Мархоцкий, «Скопин поставил Сапегу в столь трудное положение, что тот вынужден был отступить от Троицы к Дмитрову».³³⁾ Сам ротмистр не расшифровал, каким образом Скопин поставил Сапегу в тяжелое положение, но об этом свидетельствуют другие польские авторы того времени. Гетман Жолкевский, рассказывая о поражении Сапеги под Троицей, отмечал, что «Скопин очень теснил наших построением укреплений, отрезывая им привоз съестных припасов и в особенности тем, кои с Сапегою стояли под Троицею. Они несколько раз покушались под Калязиным монастырем и при Александровской слободе, но прикрываемый укреплениями, Скопин отражал их, избегая сражения, и стеснял их теми укреплениями (Жолкевский в данном случае использует термин grodek, который можно буквально перевести как острожек. — П.В.), которые были за подобие отдельных укреплений или замков, каковой хитрости научил москвитян Шум. Ибо в поле наши им были страшны; но за этими укреплениями, с которыми наши не знали что делать, москвитяне были совершенно безопасны; делая беспрестанно из них вылазки на фуражиров, не давали нашим ни куда выходить».³⁴⁾ [134]

Таким образом, Скопин-Шуйский, используя введенный голландцами принцип быстрого возведения полевых укреплений, сумел парировать качественный перевес польско-литовских отрядов и перешел в наступление, медленно, шаг за шагом оттесняя противника. Поляки оказались совершенно не готовы противопоставить что-либо серьезное этой тактике. Они по-прежнему делали ставку на полевое сражение, в котором рассчитывали одержать победу, имея перевес в коннице. Однако русский воевода и его иностранные советники, прекрасно понимая, что бросать недавно собранную и еще недостаточно сколоченную армию против опытного неприятеля слишком рискованно, упорно придерживались выбранной тактики. Полякам оставалось или пытаться штурмовать возводимые русскими ратниками, привычными к лопате и кирке, острожки, неся при этом большие потери, или же отступать. В дневнике о действиях гетмана Ружинского против наемников и русских, автором которого считается хорунжий Будило, говорится: «Гетман пошел на них с ним из-под Троицы к Александровской слободе, прибыл 12 ноября и стал наступать на русских и немцев, надеясь, что они дадут битву; но они по-прежнему стояли за палисадником и рогатками. Так как был холод и трудно было осадить их в том месте, то наши, ничего не сделав, а позанявшись лишь почти неделю передовою конною перестрелкой, должны были отойти назад».³⁵⁾

Убедившись в том, что такой способ позволяет ему бить поляков, практически ничем не рискуя, Скопин-Шуйский с успехом использовал его и дальше. Другой польский современник, автор описания похода короля Сигизмунда III в Россию, отмечал, что «этот Скопин, где только ему приходилось сражаться, везде строил, как нидерландцы, крепости».³⁶⁾ Возведение полевых укреплений, пресловутых острожков, оказалось чрезвычайно эффективной мерой. Если раньше русская пехота в открытом поле не могла успешно противостоять бурным атакам польской конницы, и даже знаменитый «гуляй-город» не давал необходимой защиты, то теперь, под прикрытием острожков, она могла успешно отражать натиск поляков и побеждать их. «Гуляй-город», чье, «существо», говоря словами дьяка Ивана Тимофеева, «яко град, бяше, подобою древоестеством, тончайшими дщками соделан, щитоподобно име сограждение градозабралным устроением в защищение верным», хорошо зарекомендовавший себя в боях с татарами, для поляков оказался вполне преодолимым, что они и продемонстрировали в сражении под стенами Москвы летом 1609 года. Описание того, как были взяты «гуляй-города», содержатся в записках Мархоцкого.³⁷⁾

Новая тактика придала смелости и уверенности русским ратникам, и они стали на равных драться с поляками, одерживая одну победу за другой. Умело применяя голландский военный опыт к российским условиям, Скопин-Шуйский сумел сделать то, чего до этого сделать не могли другие воеводы Василия Шуйского, посылаемые им против войска самозванца — разбить войско Лжедмитрия II и снять блокаду с Москвы. На возросшую боеспособность именно русской части армии Скопина-Шуйского указывал, к примеру, Видекинд. Отмечая плодотворность сотрудничества де ла Гарди и Скопина-Шуйского, он писал, что «в то время никого не было опытнее их двоих в военном деле; второй отличался осторожностью в своих планах, отлично умел укреплять свой лагерь и строить перед ним частокол из острых кольев, которых для этого он возил с собой 2 тысячи; первый, человек, дальновидный и неутомимый в деле, весьма требовательный в дисциплине, вел с собой хорошо обученных воинов».³⁸⁾ Поражение отрядов самозванца под Троицей и на подступах к Москве привело к распаду Тушинского лагеря и концу этой авантюры. Хотя вскоре после снятия блокады с Москвы юный князь умер, тем не менее накопленный опыт использования голландской военной системы в русских условиях не пропал даром. В сражении под Клушином брат Василия Шуйского, князь Дмитрий Шуйский, поставленный командовать русской армией, поначалу не без успеха использовал элементы новой тактики — и строительство полевых укреплений, и использование пехотой длинных пик.³⁹⁾ Хотя само сражение под Клушино и было проиграно русскими, [135] тем не менее они не могли не обратить внимания на то, что наемная пехота сумела одна, не прикрытая ни с флангов, ни с тыла, продержаться на поле боя несколько часов.⁴⁰⁾ Это опять же не могло не остаться незамеченным русскими воеводами и начальными людьми. Острожки и окопы использовались русскими стрелками в ходе боев первого и второго ополчения в Москве. В апреле 1611 г. ярославцы, готовясь принять участие в походе первого ополчения, в своей отписке сообщали, что они «наряду изготовили со всеми пушечными запасы пять пищалей полковых и пять волконей скорострелных, да пешим на долгие торчи сделали две тысячи копей железных, а иные делают, потому, что преж сего в полкех от того конным была защита». Об использовании ратниками первого ополчения длинных копий «немецкого образца» говорят и польские источники.⁴¹⁾

Одним словом, вряд ли стоит следовать за А.В. Черновым в его негативной оценке результатов сотрудничества русских воевод с де ла Гарди и его людьми.⁴²⁾ Положительный опыт был, и русские не без успеха на протяжении по меньшей мере двух-трех лет пытались использовать основные принципы голландской военной школы. Почему же эта реформа не получила своего дальнейшего развития? Конечной неудаче военной реформы начала XVII в. способствовал ряд обстоятельств и в немалой степени невозможность экономически обеспечить дальнейшее ее осуществление в разоренной многолетней смутой России. Свою роль сыграла и в целом консервативная политика правительства в первые годы царствования Михаила Федоровича, нацеленная в общем на восстановление традиционных, привычных форм жизни как общества, так и государства. Столкновение с европейцами и более близкое знакомство с ними усилило ксенофобские настроения в русском обществе, нежелание сотрудничать с ними, в том числе и в военной области. В этом плане примечательны два свидетельства. Первое — это приводимая С.М. Соловьевым отписка князя Д.М. Пожарского капитану иностранных наемников Я. Маржарету, предложившему свои услуги 2-му ополчению. Пожарский писал, что «наемные люди из иных государств нам теперь не надобны: до сих пор мы с польскими людьми не могли сладить, потому что государство Московское было в розни, а теперь все Российское государство избрало за разум, правду, дородство и храбрость к ратным и земским делам стольника и воеводу князя Дмитрия Михайловича Пожарского-Стародубского, да и те люди, которые были в воровстве с польскими и литовскими людьми, стали теперь с нами единомышленно, и мы польских и литовских людей побиваем и города очищаем: что где соберется доходов, отдаем нашим ратным людям, стрельцам и козакам, а сами мы, бояре и воеводы, дворяне и дети боярские, служим и бьемся за св. божий церкви, за православную веру и свое отечество без жалования». Презрительно к «немецкой мудрости» относится и Авраамий Палицын в своем «Сказании», подчеркивая, что не она, а старинные обычаи вместе с молитвами приносят православному воинству победу над иноверцами.⁴³⁾

Однако, при всем при том, опыт реформы все-таки не был полностью забыт, и когда правительство Михаила Федоровича стало готовиться к Смоленской войне, оно решило опять обратиться к иностранному военному опыту и снова, как и почти два десятилетия назад, не только набрать иностранных наемников, но обучить «немецкой премудрости» русских ратников. Опыт же Смоленской войны лег в основу военных реформ Алексея Михайловича, а уроки последних использовал Петр I, занимаясь строительством новой регулярной русской армии.

Статья публикуется в интернете с любезного разрешения автора.

¹⁾ КАМЕНСКИЙ А.Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII века. М. 1999, с. 83.

²⁾ Подробнее о «военной революции» и ее влиянии на развитие вооруженных сил Речи Посполитой см.: FROST R.J. The Polish-Lithuanien Commonwealth and the «Military Revolution». [136] — Poland and Europe: Historical Dimensions. Vol 1. Selected Essays from the Fiftieth Anniversary International Congress of the Polish Institute of Arts and Sciences of America. N.Y. 1993, pp. 19-47.

³⁾ ФЛЕТЧЕР Дж. О государстве Русском. — Проезжая по Московии (Россия XVI—XVII веков глазами дипломатов). М. 1991, с. 84.

⁴⁾ Иностранцы о древней Москве (Москва XV—XVII веков). М. 1991, с. 63.

⁵⁾ ГЕРБЕРШТЕЙН С. Записки о Московитских делах. — Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. Смоленск. 2002, с. 208-209; Иностранцы о древней Москве, с. 56-57; ФЛЕТЧЕР Дж. Ук. соч., с. 79, ГОРСЕЙ Дж. Записки о России. XVI — начало XVII в. М. 1990, с. 107; История о Казанском царстве (Казанский летописец). — Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. XIX. М. 2000, стб. 138-139.

⁶⁾ КОБРИН В.Б. Смутное время — утраченные возможности. — История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX — начала XX в. М. 1991, с. 170.

⁷⁾ См., например: СОЛОВЬЕВ СМ. История России с древнейших времен. Т. 8. Кн. IV. М. 1989, с. 527, 560; БОГДАНОВ А.П. Русские патриархи 1589-1700. Т. 1. М. 1999, с. 228-229; его же. Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. — Вопросы истории, 1996, № 8, с. 59-61. В солидной работе: ЧЕРНОВ А.В. Вооруженные силы Московского государства в XV—XVII вв. М. 1954 — этот вопрос обходится стороной; см. также РАЗИН Е.А. История военного искусства. Т. 3. СПб. 1994 (в этом томе автор большое место отводит описанию событий Смутного времени). По сути дела, к настоящему времени есть лишь две работы, посвященных военной реформе начала XVII века. — БИБИКОВ Г.Н. Опыт военной реформы 1609—1610 гг. — Исторические записки. Т. 19. М. 1946 и КУРБАТОВ О. Наемный корпус Делагарди на службе царя Василия Шуйского — Цейхгауз. № 19 (3/2002).

⁸⁾ БУССОВ К. Московская хроника 1584—1613 гг. М.-Л. 1961, с. 110.

⁹⁾ СКРЫННИКОВ Р.Г. Царь Борис и Дмитрий Самозванец. Смоленск. 1997, с. 499.

¹⁰⁾ См., например: FROST R.J. Op. cit., p. 27-28.

¹¹⁾ См., например, записки ксендза Я. Вслевицкого (ЖОЛКЕВСКИЙ С. Записки гетмана Жолкевского о московской войне. СПб. 1871, с. 137).

¹²⁾ См.: БУССОВ К. Ук. соч., с. 111; МАССА И. Краткое повествование о начале и происхождении современных войн и смут в Московии, бывших в непродолжительный период царствования нескольких государей ея, до 1610 года. — Сказания Массы и Геркмана о Смутном времени в России. СПб. 1874, с. 169-170. По словам Массы, «Дмитрий приказал также для бросания бомб отлить много мортир и часто производил опыты над ними. Во время военных забав с дворянами, он часто забывал о своей безопасности».

¹³⁾ См.: Вопросы военной истории России XVIII и первой половины XIX веков. М. 1969, с. 217. Мнение же О. Курбатова, связывавшего «Устав» с Василием Шуйским (см.: КУРБАТОВ О. Ук. соч., с. 4), скорее всего ошибочно.

¹⁴⁾ Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией Академии наук (далее ААЭ). Т. II. СПб. 1836, с. 162.

¹⁵⁾ Иное сказание. Памятники древней русской письменности, относящиеся к Смутному времени. — Русская историческая библиотека (РИБ). Т. XIII. СПб. 1909, стб. 118.

¹⁶⁾ ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 25-26.

¹⁷⁾ ААЭ. Т. II, с. 219, 226; ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 126.

¹⁸⁾ Начавшиеся еще в 1606 г. переговоры между испанским правительством и властями Соединенных провинций закончились заключением в 1609 г. 12-летнего перемирия. В новых условиях голландские буржуа уже не нуждались в многочисленной армии. Имея в 1607 г. 48-тысячную армию, к 1620 г. Генеральные штаты сократили ее численность до 33,5 тысяч (см.: ДЕЛЬБРЮК Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. IV. СПб. 2001, с. 114; TALLET F. War and Society in Early Modern Europe 1495—1715. Lnd. 1992, p. 6. Освободившиеся наемники стали желанными «гостями» во многих государствах, в том числе и в Швеции, которая нуждалась в опытных солдатах для ведения войны с поляками.

¹⁹⁾ См., например: CHILDS J. The Military Revolution I: The Transition to Modern Warfare. — The Oxford Illustrated History of Modern War. Oxford. 1997, pp. 19-34; PARKER G. The Army of Flanders and the Spanish Road 1567—1659. Cambridge. 1972; ejusd. The Military Revolution. Military Innovation and the Rise of the West, 1500—1800. Cambridge. 1988; TALLETT F. Op. cit.

²⁰⁾ ДЕЛЬБРЮК Г. Ук. соч., с. 112.

²¹⁾ ЧЕНСЛЕР Р. Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском, о принадлежащих ему владениях, о государственном строе и о товарах его страны, записанная Ричардом Ченслером. — Россия XVI века. Воспоминания иностранцев, с. 447.

²²⁾ РЕЙТЕНФЕЛЬС Я. Сказание светлейшему герцогу Тосканскому Козьме Третьему о Московии. М. 1906, с. 126. На это же указывал имперский посол в России (МАЙЕРБЕРГ А. Путешествие в Московию барона Августина Майерберга, члена императорского придворного совета и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена правительственного Совета [137] Нижней Австрии, послов августейшего римского императора Леопольда к царю и великому князю Алексею Михайловичу в 1661 году, описанное самим бароном Майербергом. М. 1874, с. 181, 183, а также ряд других иностранных наблюдателей.

²³⁾ Новый летописец — ПСРЛ. Т. XIV. Ч. 1. М. 1956, с. 90, 92.

²⁴⁾ ВИДЕКИНД Ю. История шведско-московитской войны XVII в. М. 2000, с. 71; МАРХОЦКИЙ Н. История Московской войны. М. 2000, с. 55; ВАСИЛЬЕВ А. Польско-литовская гусария XVII века. — Цейхгауз. № 7 (1/1998), с. 6.

²⁵⁾ ААЭ. Т. II. СПб. 1836, с. 230.

²⁶⁾ ВИДЕКИНД Ю. Ук. соч., с. 84.

²⁷⁾ БИБИКОВ Г.Н. Ук. соч., с. 9-10.

²⁸⁾ РИБ. Т. XIII. СПб. 1909, стб. 1327.

²⁹⁾ ВИДЕКИНД Ю. Ук. соч., с. 53.

³⁰⁾ Там же, с. 52.

³¹⁾ Еще шведский историк О. Далин, указывал, что де ла Гарди в разговорах со Скопиным подчеркивал, «...что надобно войска их обучить, прежде, нежели что-либо с ним предпринять может, и в самом деле употребил к тому Христера Соме» (Цит. по: БИБИКОВ Г.Н. Ук соч., с. 11-12, 79).

³²⁾ Там же, с. 80.

³³⁾ МАРХОЦКИЙ Н. Ук. соч., с. 56, 59.

³⁴⁾ ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 36.

³⁵⁾ РИБ. Т. I. СПб. 1871, стб. 162.

³⁶⁾ Там же, стб. 494. Об этом также говорил и Ю. Видекинд (Ук. соч., с. 87).

³⁷⁾ РИБ. Т. XIII. СПб. 1909, стб. 305; МАРХОЦКИЙ Н. Ук. соч., с. 52-53; свидетельство Будилы см.: РИБ. Т. I, стб. 156.

³⁸⁾ ВИДЕКИНД Ю. Ук. соч., с. 87, 94, 96.

³⁹⁾ См. ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 44.

⁴⁰⁾ Об этом говорят все польские источники: см., например: ЖОЛКЕВСКИЙ С. Ук. соч., с. 58-59; его же донесение Сигизмунду III о битве (там же, с. 77-78); МАРХОЦКИЙ Н. Ук. соч., с. 75-76 и др.

⁴¹⁾ ААЭ. Т. II. СПб. 1836, с. 322; Акты, относящиеся к истории Западной Руси. Т. IV. СПб. 1851, с. 493.

⁴²⁾ См.: ЧЕРНОВ А.В. Ук. соч., с. 115. По-видимому не стоит осуждать автора этого фундаментального исследования за этот пассаж — в то время, когда он работал над своей книгой, могла вряд ли появиться положительная оценка деятельности де ла Гарди в России.

⁴³⁾ СОЛОВЬЕВ С.М. Ук. соч., с. 658; см.: Сказание Авраамия Палицына. — Воинские повести Древней Руси. Л. 1985, с. 409. [138]