Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Фруменкова Т.Г.
Цифирные и архиерейские школы первой трети XVIII века

Вопросы истории, 2007, № 3.
[136] – конец страницы.
OCR OlIva.

В эпоху Петра I делались первые попытки создать в России систему образовательных учреждений. Власти как бы нащупывали возможный путь: то намеревались параллельно организовать систему как светского, так и духовного образования, то — открыть объединенные школы для детей духовенства и горожан. Планы создания школьной системы претерпели значительные изменения под влиянием позиции руководителей церкви.

Начал Петр с открытия профессиональных учебных заведений, а также с деклараций о необходимости обучать детей. В 1701 г. в Москве открылась Навигацкая школа для дворянских недорослей, детей приказных и других служилых людей. Почти одновременно была создана Артиллерийская школа. Позднее к первым двум прибавилась Инженерная школа, а в 1707 г. — Медицинская школа в Москве.

В те же годы, еще до учреждения Синода, царь обязал получать образование и духовенство. В 1708 г. «духовным детям» для посвящения в сан приказано было учиться в греческих и латинских школах. На деле такие школы работали только в Москве, Киеве и Новгороде.

Поступавшие в специальные светские школы не имели начальной подготовки, что значительно осложняло работу этих учебных заведений. Не хватало и школ для выполнения указа об обучении детей духовенства. Петр I решил одним ударом убить двух зайцев и вдобавок не тратить денег на помещения для школ. 28 февраля 1714 г. вышел указ об открытии арифметических (цифирных) школ. «Цифири и некоторой части геометрии» планировалось обучать детей «дворян приказного чина, дьячих и подьячих», а также церковников. Школы предлагалось размещать в архиерейских домах и монастырях и содержать за счет губернских доходов. Именно в этом указе имелась приписка: «А как те ученики науку выучат совершенно, давать им свидетельствованные писма за своею рукою, а во время отпуску с тех учеников за то учение имать им себе по рублю с человека, а без них свидетельствованных писем жениться не допущать и венечных паметей не давать»¹⁾. Таким образом, жениться не разрешалось тем, кто, поступив в цифирные школы, не закончил их и не заплатил за обучение.

В 1716 г. состав учеников был уточнен: следовало отправлять учиться приказных, «церковниковых и монастырских слуг детей от 10 до 15 лет опричь дворянских»²⁾. Вероятно, этим только узаконивалось фактическое положение. Дворяне не желали отдавать своих детей во всесословные школы. Освобождение от школьной повинности дворянских детей ввиду их относительной немногочисленности не повлияло на организацию цифирных школ. По указу Петра в 1716—1723 гг. в губернии были направлены учителя «из школы адмиралтейской». В 42 провинции прибыли 47 педагогов — выпускников Навигацкой школы и учащихся Морской академии, поэтому школы [136] иногда также именовали навигацкими, а педагогов — навигаторами. К тому же в 1720 г. Сенат передал арифметические школы в ведение Адмиралтейской коллегии и Академической конторы — своеобразного подразделения той же коллегии.

Гораздо больше повлияла на судьбу цифирных школ реформа церковного управления. Духовный Регламент, написанный Феофаном Прокоповичем и принятый 25 января 1721 г., обязывал архиереев учреждать семинарии с широкой программой обучения.

С первых дней своего существования Синод энергично вмешивался в дела образования, настойчиво требуя «поповых и дьяконовых и церковнических детей в арифметические школы не отдавать», и внес тем самым заметные изменения в планы светских властей. 24 мая 1721 г. духовенство Москвы и уезда получило предписание Синода учить сыновей не в цифирных, а в московских славяно-греко-латинских школах. 21 июня 1721 г. в ответ на просьбу Адмиралтейской коллегии о том, чтобы духовное начальство распорядилось высылать своих детей в арифметические школы, Синод, опираясь на Духовный Регламент, издал указ об отправке туда только тех, кто «к семинарии не востребуется»³⁾.

Противостояние духовных и светских властей в Петербурге ощущалось на местах. В 1721—1722 гг. губернаторы и воеводы попытались организовать работу цифирных школ, значительную часть потенциальных учеников которых составляли как раз дети духовенства. Из Переяславля-Залесского в начале 1722 г. в Адмиралтейскую коллегию донесли, что готовы выполнить указ «отвесть где надлежит школу» и определить к ней сторожа-истопника и «для караула оной школы по три человека салдат и в школу бумаги, свечи и дрова... да для обучения тех учеников» приобрести запас «досток учебных каменных». Однако неожиданно обнаружилось препятствие: и духовные лица, и «всякого чину люди по многим посылкам к учению детей своих не ведут»⁴⁾. Особенно упорствовало духовенство. Сообщения о том, что «попы и дьяконы и церковники» отказываются посылать сыновей в цифирные школы, поступили также из Москвы, Новгорода, Калуги, Рязани, Владимира, Тулы, Шацка. В некоторых городах служителей церкви «таскали непрестанно» к чиновникам, заставляя отсылать детей в школы «без умедления». Не выполнявших приказа архиерейских слуг, попов и даже попадей с детьми могли посадить под караул. Представители духовенства упорно заявляли, что без «послушных» указов из Синода детей не приведут, а архиереи «отдавать им не повелевают». Архимандрит владимирского Рождественского монастыря заявил, что «на школу де в монастыре свободных полат никаких нет». В Воронеже из набранных «духовных детей» несколько человек «того учения бежав, и ныне бегают и живут под укрывательством в домах своих, за которыми были многие посылки, и отцы их не отдают», — извещал губернатор митрополита. В Рязани арифметическая школа открылась 7 мая 1722 г., а с 25 мая по 15 августа из нее разбежались все ученики — 52 мальчика, из которых 49 принадлежали к духовному сословию. Синоду доносили, что «в учении чинится немалая остоновка», а педагоги «обывают праздны» и «жалование получают без дела»⁵⁾.

Запрещая епархиальным властям выполнять распоряжения светского начальства о цифирных школах, Синод в то же время обращался к Петру I с просьбами изменить принципы комплектования этих светских учебных заведений. 19 ноября 1721 г. император согласился освободить детей духовенства от обучения в арифметических школах. В мае-июле 1722 г. последовали синодские указы, разъясняющие волю Петра: создавать цифирные школы в архиерейских домах «хотя и велено, но до учинения Духовного Регламента», а вместо них теперь появятся специальные школы для детей духовенства. Арифметические школы «выводились» из церковных помещений. Позднее, получив известия о продолжавшемся «дерзостном» наборе детей из духовного сословия в цифирные школы, Синод уже требовал «надлежащей сатисфакции в Правительствующем Сенате»⁶⁾.

Неразбериха, вызванная изменением намерений властей относительно школ, продолжалась до конца 1720-х годов. Губернские канцелярии требовали направить в их распоряжение хотя бы тех детей духовенства, которые не вошли в церковные штаты, но оказалось, что они уже переведены в податные сословия. В 1724 г. из Смоленска в Синод сообщали, что не вошедшие в «указное число» сыновья церковников отданы «для владения помещикам с роспискою и положены в подушный оклад», отправлены в посад, в солдаты или в казенные села и потому «к учению не определены». В 1729 г. новгородский архиепископ Феофан Прокопович известил губернскую администрацию, что и монастырские слуги также положены в подушный оклад, и учить их за свой счет в цифирных школах церковь не намерена⁷⁾.

Получив в ноябре 1721 г. одобрение Петра I, Синод взялся за организацию архиерейских школ. Преподавателями в них следовало «определить умных и ученых [137] учителей, которые в книжном учении были б остры и разумны»⁸⁾. В соответствии с Духовным Регламентом дети должны были получать серьезное образование, изучать богословие, философию, иностранные языки, но мешала «скудость доволных к тому учителей», и пока пришлось ограничиться изучением букваря Феофана Прокоповича и «Грамматики» М. Смотрицкого. Методическим пособием для учителей должно было служить предисловие к «Первому отрокам учению» (букварю). Столичные типографии напечатали учебники и разослали их на основании заявок архиереев — от 300 экземпляров в Синодальную область до 20 штук в небольшие епархии. Синод указывал «по грамматическом обучении» также и «арифметического учения тща не оставлять, но и о том усердно радеть»: архиерейские школы должны были выполнять и задачи цифирных⁹⁾.

Согласно синодским указам сентября-октября 1723 г., в архиерейские школы брали детей от 7 до 18 лет, не включенных в подушный оклад, а «которые во учении быть не похотят, тех имать в школы и неволею»¹⁰⁾. В епархиях ставили на учет мальчиков школьного возраста. Многие родители из среды духовенства отнеслись к новшеству с недоверием. Они привыкли учить детей дома и теперь старались избежать новой тягостной повинности. Учение в начале XVIII в. приравнивалось к службе, и нравы в школах царили жестокие. К тому же учебное заведение, расположенное в десятках и сотнях верст от дома, лишало семьи работников. Под нажимом архиерея и его чиновников некоторые из отцов и матерей сначала отправляли сыновей учиться, а затем добивались возвращения их домой. Вдовая попадья Евдокия Савина в 1728 г. просила холмогорского архиерея «от школы свободна учинить» ее 18-летнего сына Афанасия. В «школьное учение» его взяли в 1723 г., и он «поныне еще не освобожден». Попадья жаловалась на старость (ей было 56 лет), «скудость и одиначество», так как других детей у нее не было: «Домишко мое разоряется, для того, что пристроить домишко некому, не токмо дворишка пристроить, но и мене, убогую, поить кормить некому»¹¹⁾.

В ходе переписи мальчиков Холмогорской епархии — кандидатов в «школьную науку» вербовали десятские священники, руководившие группой духовных лиц-соседей, и служители архиерейского дома. Церковники должны были «предъявить» детей представителю духовной власти «без утайки» и в «поставке» школьников «росписатца без всяких отговорок и отлагательства, не принимая у них никакого оправдания». Иные отцы отказывались дать расписку: «Священник Дмитрей указ принял, читал и, вычитав, бросил на землю». Другие расписку давали, но сыновей либо прятали, либо объявляли калеками. «У пономаря Ивана Никитина сын Григорей 13 лет, женатой, увечен ушми, глух и очми тяжел, правая рука лошадью избита, в локте не гнется, в школу не годен», — значилось, к примеру, в одной из описей. Некоторые записывали сыновей в подушный оклад, только бы не отдавать в школу. За «непоставку детей» отцам грозили штрафы, «низвержение из священства, наказание телесное и ссылка под начал в монастырь далекий»¹²⁾.

Обстановка благоприятствовала злоупотреблениям. В 1731 г. архиепископ велел «крепко отшелеповать» своего служителя по подозрению во взятках, а учеников присылать «без всяких отговорок» и учить в «доме архиерейском, а не в домах своих со свиньями и скоты бессловесными»¹³⁾.

В школах не хватало учителей. Для обучения «славенской грамматике» владыкам рекомендовалось «ученых людей получать откуду кто возможет», но педагогов часто «не обреталось». Естественно, что взоры архиереев, возглавлявших соседние с Украиной епархии, обратились к Киеву — центру тогдашней церковной учености. По запросу Синода киевский архиепископ Варлаам прислал в Петербург «реестр, сколько ученых людей в Киевских монастырях». Таких монахов оказалось 30, но, по уверениям архиепископа, из «них всех разве з сем или осмь человек могут слово божие проповедати и школы учить, а прочие многие престарелые, а иные хотя и были в богословских или философийских школах, однако того учения за давностию лет позабыли многие, а иные несовершенно изучилися и несовершенно умеют». Для большей убедительности имена многих монахов в списке сопровождались выразительными приписками: «Старый и не видит уже учения богословского, лет ему 60 с лишком», «престарелый зело», «болезнует всегда». Свое нежелание направлять учителей в другие епархии киевский архиерей проявил и в 1727 г., когда вступил в ожесточенную перепалку с белгородским епископом Епифанием из-за монахов, явившихся в Белгород из Киева и поступивших учителями в местную архиерейскую школу¹⁴⁾.

Делались попытки обойтись своими силами. 29 октября 1723 г. Синод поддержал предложение своего вице-президента Феодосия Яновского об отправке из каждой епархии, нуждающейся в учителях грамматики, по три человека, «остроумных и книжному чтению ученых, от 15 до 20 лет», в подведомственные ему новгородские [138] школы. Набрать их тоже оказалось непросто. Из Смоленской епархии сообщили, что «остроумных» «юношей не явилось», в Воронежской отец-священник долго отказывался отпускать в Новгород единственного сына, служившего причетником. Несмотря ни на что занятия в новгородских школах начались в феврале 1724 года¹⁵⁾.

Согласно «Табели», представленной Феодосием в Синод, в апреле 1725 г. в Новгороде и Торжке обучались 18 молодых людей из 7 епархий. Два подьяка из Великоустюжской епархии «грамматику окончили». И. Прокопиева отпустили домой, а Д. Яковлева оставили для изучения латыни. Кроме них, оценку «поятны» заслужили также два посланца Ростовской епархии — В. Яковлев и И. Михайлов, а также два рязанца — Т. Ипатьев и С. Иродионов, но они, по-видимому, пока оставались в школах. Еще 11 учеников получили оценку «по среднему», они либо также завершили изучение грамматики, либо добрались «до надглаголия» и местоимения. Трое учащихся заслужили определение «тупы», они закончили «осмочастие, сочинения учатся»¹⁶⁾. «Табель» отразила принятый в начале XVIII в. способ обучения, при котором каждый ученик учил наизусть свой раздел учебника под руководством учителя.

Вскоре Феодосий подвергся опале. Его преемник на новгородской кафедре и соперник Феофан Прокопович в декабре 1725 г. заявил, что многочисленные учащиеся «никакого в том учении плода не имеют, но туне токмо... домовую пищу тратят»¹⁷⁾. Эти утверждения не соответствовали действительности, но Синод пошел на поводу у влиятельного иерарха и распустил учителей, в том числе и недоученных, по домам.

Остро встал и вопрос о способах содержания архиерейских школ. Духовный Регламент требовал уделять школам часть церковных доходов. Но архиерейские дома, монастыри и церкви и без того могли пользоваться лишь ограниченной частью своих доходов, остальные же доходы (от «заопределенных вотчин») поступали в казну. Жалуясь на отсутствие средств, некоторые архиереи медлили с устройством школ, открыто выражали недовольство церковными преобразованиями. Ростовский епископ Георгий Дашков в своих донесениях в Синод настойчиво повторял, что для школьников «доволства взять неоткуда, понеже» какие «напредь сего зборы збирались в доме нашем, а ныне збирают присланные из Монастырского приказу и посылают ея в оной же приказ», чем монахам «наносят великую обиду». В 1723—1724 гг. многие церковные иерархи сетовали на неурожаи. Школы все-таки содержались преимущественно за счет узаконенных сборов с церквей и монастырей. В некоторых епархиях изыскивали дополнительные источники доходов. Рязанский епископ в 1725 г. добился приписки к архиерейскому дому «малобратского» монастыря, а белгородский получил право использовать на школу доход от почитаемого в одном из сел образа богородицы. В Холмогорской епархии обеспеченные ученики отправлялись на учебу «с хлебом, чем им прокормиться без нужды»¹⁸⁾.

Феодосий Яновский помнил и о необходимости обучения детей светских лиц. В 1722—1723 гг. Синод по его инициативе затеял проверку знаний «духовного и мирского чина людей», учивших юных петербуржцев «словенской грамоте». Сведения о столичных педагогах преподаватель училища при Александро-Невском монастыре иеромонах И. Тиханов собирал через приходское духовенство. Частную школу обнаружили только при Сампсониевском приходе, да и там не было учителя, а «проучивал и надсматривал из учеников Андрей Емельянов». В «государевой академической школе» учителем служил дьякон И. Федоров. По-старому, «в домех» учили 7 дьячков, 2 пономаря и «пономарев сын», псаломщик, двое певчих, солдат, полковой писарь, кузнец и дворовый человек. Всего организаторы ревизии выявили 17 педагогов, не считая временно отправлявшего должность недавнего ученика. Тиханову удалось взять с 11 учителей подписку о явке на проверку. Прибыли в монастырь 9 человек. По указу Петра I в конце 1722 — начале 1723 г. иеромонах «оных учителей от самого фундамента, то есть от начала азбуки, до писма, во чтении и писании пробовал. А по пробе оных явилися, к грамматическому научению не весма правилно учат». Признанные лучшими бывший певчий А. Кирилов из Сампсониевского прихода и псаломщик василеостровской Воскресенской церкви А. Симеонов, по словам проверяющего, в «азбуке писмена, слоги, речения и просодии (расстановка ударений. — Т.Ф.) правилно употребляют и правописание познавают, грамматики не знают». Два учителя, в том числе работавший в академической школе И. Федоров, не знали ни грамматики, ни правописания, а еще трое путались даже в азбуке. Тиханов допустил к преподаванию двух самых грамотных педагогов, выдав им инструкции и обязав обзавестись «Грамматикой» М. Смотрицкого. Остальным неудачникам было «велено отказать с приложением рук их, чтоб никого впредь без указа не учили». Дьякон Федоров бумагу не подписал, поскольку был определен в школу царским указом¹⁹⁾. Едва ли что-либо изменилось после проверки, но картину она выявила удручающую. И это в новой столице! [139]

Выход Феодосий нашел в объединении зарождавшихся систем духовного и светского образования. В августе 1723 г. он обратился в Синод с предложением учить в новгородских школах еще и «свецкой команды разных чинов людей детей», Феодосия, по сути, поддержал Сенат. В октябре 1723 г. он выступил с идеей соединения цифирных и архиерейских школ. Из Синода раздраженно ответили, что архиерейские школы якобы действуют только в Новгородской епархии, где и возможно такое объединение. Это было не совсем точно. Помимо греко-славянской школы в Новгороде, в епархии тогда работали 3 церковных училища — в Великих Луках, Устюжне и Городецке, а на протяжении 1723—1724 гг. открылись еще 8 начальных школ в разных местах. К концу 1723 г. школы существовали еще в Твери и Казани; во многих епархиях заканчивалась их организация. Тем не менее в мае 1724 г. был принят указ об объединении архиерейских школ с цифирными только в Новгороде, так сказать, в порядке эксперимента. На деле и этого частного объединения не произошло, о чем не раз доносил в Синод преподаватель новгородской «учительской» школы В. Залуцкий. Детей духовенства к нему, вопреки принятым решениям, так и не прислали. К концу 1727 г. он занимался только с пятью учениками, и «то не от синодальной команды»²⁰⁾.

По плану Петра I цифирные школы должны были давать обстоятельную подготовку по математике. Инструкция 1721 года, данная рязанскому учителю П. Павлову, требовала от детей знания не только четырех правил арифметики, но и «тройных правил и тройных детрательных как без долей, так и с долями десятичного счету и деления, радиуса квадрата и радиуса куба; а которой вышеозначенную науку обучит, тех учить геометрии, а именно: прежде истолкованию геометрии и циркульных приемов, притом тригонометрии плоской, плегометрии и штирометрии». Не случайно историки ставили вопрос о том, являлись ли цифирные школы начальными, элементарными, или это были профессиональные учебные заведения, и пришли к заключению, что в целом они имели общеобразовательный характер²¹⁾.

За последние годы петровского царствования арифметические школы захирели. Согласно отчету, к 1727 г. за время их существования в учениках побывал 2051 человек, из них только 302 было «выучено и отпущено». Среди этих двух тысяч преобладали дети церковников (931), солдат (402) и «приказного чина» (374), но имелось и 34 выходца из дворян. Если учесть, что дети духовенства были в приказном порядке «выведены» из цифирных школ еще в 1722—1723 гг., то станет понятно, как ударило по новым учебным заведениям это запрещение. Возникли проблемы и с помещениями. Из 16 школ, данные о размещении которых содержит сводная ведомость, только три остались при архиерейских домах, пять находились в частных дворах или на квартирах, три — в казенных дворах и еще три — на квартирах учителей²²⁾.

Уже после смерти Петра I попытку спасти цифирные школы предприняла Адмиралтейская коллегия. 31 октября 1726 г. Верховный тайный совет слушал и одобрил ее предложение о соединении арифметических школ с архиерейскими под началом Синода. 9 ноября соответствующий указ подписала Екатерина I. Члены коллегии уверяли, что объединение сократит государственные расходы на помещения, жалование и «инструменты». К тому времени из-за ухода детей церковников часть учебных заведений прекратила работу и учителя из 14 провинций вернулись в Академическую контору, а в остальных 28 школах налицо состояло только 507 учеников, причем в 15 из них училось от 2 до 10 детей, а в двух учеников не было вовсе. Из 10 учеников, числившихся в 1723—1725 гг. в Рязанской школе, один умер, четверо находились «в бегах», один состоял «в отсрочке» и лишь четыре человека обучались по школьной программе²³⁾.

2 декабря, получив текст указа, члены Синода Феофан Прокопович, Георгий Дашков, Феофилакт Лопатинский и Вологодский епископ Афанасий подписали приговор, в котором выразили категорическое несогласие с указом императрицы. Они заявили, что у цифирных школ «зело не богословская, но гражданская суть учения». К тому же в указе не сообщалось, на «каком трактамента коште и откуду содержаны быть имеют» учителя и ученики, а у Синода не хватало средств и на содержание своих школ. Сознавая неподобающий характер ответа на монарший указ, члены Синода дополнили свои возражения и формальными придирками, в изложении которых чувствуется опытная рука Феофана. Дело в том, что присланная в Синод копия была подписана только одним чиновником, а указам о дополнительных расходах — именно так понимали руководители духовного ведомства новое распоряжение — полагалось верить только тогда, когда они имели подписи императрицы или всего Верховного тайного совета²⁴⁾.

Но указ уже был разослан по учреждениям и считался действующим. 9 января 1727 г. в Синод из Адмиралтейств-коллегий явились учитель С. Попов и академический [140] ученик А. Скрябин и просили принять их «под ведение Св. Синода». Синод издевательски заявил, что «учительского дому» при нем не имеется, и прогнал просителей. 16 марта те же члены Синода направили на высочайшее имя донесение с возражениями против объединения. Написанное сдержанным, верноподданническим тоном, оно подчеркивало различие в целях и программах обучения. Но дни Екатерины I были уже сочтены, и правящие круги волновали главным образом интриги, связанные с престолонаследием. Ответа на свою просьбу отменить указ Синод не получил.

Похоже, неопределенность положения с содержанием цифирных школ волновала только самих педагогов. В 1727 г. Синод получил отчаянные письма от нескольких учителей. Уже упомянутый Залуцкий сообщал из Новгорода, что, несмотря на указы Петра I и Екатерины I и основанные на них его собственные донесения в новгородский архиерейский разряд и духовную консисторию, «по сие число цифирную с грамматическою школою не сообщено и вышеписанных детей не определено». Г. Губин из Калуги писал, что воевода Д. Бестужев-Рюмин заявил ему, будто в Калуге для школы и квартиры «архиерейских и монастырских домов нет», а потому «и учеников не собрано». Учитель доносил об этом в Синод, рассчитывая, ввиду последних распоряжений о цифирных школах, на помощь духовного начальства. Ф. Романов из Твери также искал покровительства у Синода. И. Ярославцев из Тамбова сообщал, что в городе не выполнен ни указ 1726 г., ни прежние постановления о цифирных школах. И. Смирнов из Ярославля просил Синод распорядиться об объединении школ, жаловался на отсутствие синодского постановления по этому вопросу. Поток жалоб стал раздражать членов Синода, и 15 сентября 1727 г. иерархи разослали названным учителям указы с извещением, что церковное руководство не поддерживает объединения, на которое «ниоткуда никакой суммы не определено», и дожидается ответа на свое донесение от 16 марта. Резолюций о светских школах учителям рекомендовалось добиваться от светских инстанций²⁵⁾.

Поток учительских писем не иссякал. В конце 1727 г. М. Литвинов из Вологды сообщал, что «в архиерейском доме школы не имеется»; а местный епископ Афанасий заявляет, что прежде указа из Синода «школу и учеников определять опасен» (кстати, Афанасий и сам был членом Синода). Послание в Синод заканчивалось в решительном тоне: «Предлагаю и требую Его императорского величества повелительного о определении указа, чтобы впредь мне нижеименованному без дела не жить, а за нетребование мое от Святейшего Синода не причтено бы было мне». В 1728 г. из Костромы и Симбирска извещали Синод, что «о зборе учеников духовного ведомства не определено», и в школах «детей духовенства не обретаетца»²⁶⁾. Новые письма пришли из Ярославля и Новгорода. Смирнова и Залуцкого продолжала беспокоить неопределенность их положения.

Объединение школ так и не состоялось; Адмиралтейская коллегия вновь просила собирать детей духовенства, а Синод писал, что «в то дело ему вступить невозможно». Некоторые учителя, несмотря ни на что, продолжали отчитываться перед Синодом. В конце 1727 г. Ф. Петлин (город в донесении не назван) сообщал, что под его руководством один подьяческий сын учит геометрию, а остальные ученики изучают арифметику: подьяческий сын — деление, сын архиерейского слуги — тройное правило, «монастырские служние дети» — деление и сложение. А. Пахирев из Свияжска за 1723—1727 гг. выучил «арифметическим наукам» 13 человек, а сейчас обучаются еще трое. Несколько отчетов поступило из Симбирска. П. Дмитриев в декабре 1728 г. сообщал, что два его ученика учат «тройное правило», два — «аддицию», один — «сустранцию», один — «мультипликацию» и еще один — «дивизию» (сложение, вычитание, умножение, деление). Всем новым корреспондентам Синод отправил копии указа от 15 сентября 1727 года²⁷⁾. Переписка с учителями постепенно прекратилась. При Петре II проблема цифирных школ так и не была решена.

Началось царствование Анны Ивановны. Императорским указом, изданным опять по предложению Адмиралтейств-коллегий в августе 1731 г., школы возвращались под ее ведение. Морское ведомство запросило у Синода данные о цифирных школах, но иерархи во главе с Феофаном Прокоповичем были поглощены внутренней борьбой и ответа не дали. Канцелярия Синода лишь подготовила выписки из указов об арифметических школах с 1708 по 1726 год. Свой запрос Адмиралтейств-коллегия повторила в 1733, 1734 и 1738 годах. В последнем письме говорилось, что «об отдаче означенных школ требует» императрица и эти сведения необходимы, чтобы «за невыдачею оных не причтено было коллегии в несмотрение»²⁸⁾.

13 августа 1739 г., через 8 лет после первого обращения, Синод, в составе которого не осталось никого из деятелей 1720-х гг., известил коллегию, что в школах духовного ведомства детей «приказных и протчих чинов людей», обучаемых [141] цифирным наукам, не значится. Не получив резолюции Верховного тайного совета, Синод будто бы действовать не мог и цифирные школы не были приняты в управление Синода. Скорее всего, оставшись без ведомственного подчинения, школы лишились и прежних источников содержания. Секретарь Б. Зеленин из Новгородской провинции еще в декабре 1727 г. запрашивал Синод о том, из каких доходов следует платить учителю дальше, ибо ранее средства поступали из Адмиралтейской коллегии²⁹⁾.

Получив, наконец, ответ из Синода, Адмиралтейская коллегия стала разыскивать следы цифирных школ — видимо, через губернаторов и воевод. Прошло еще несколько лет. Престол заняла Елизавета Петровна. К 1744 г. выяснилось, что в Смоленске и Казани школы уже именуются гарнизонными и в них учатся в основном солдатские дети — в Смоленске 72 из 78 учеников, в Казани — все 484 ученика. Школа в Новгороде именовалась цифирной и в ней по специальному указу 1735 г. «на жалованье» также училось 54 человека солдатских детей и 2 мальчика «из дворян архиерейских». В остальных местах дети учились «на своем пропитании». В Москве оба адмиралтейских учителя с 1726 г. преподавали в гарнизонной школе³⁰⁾.

26 октября 1744 г. Сенат по представлению Адмиралтейской коллегии подписал указ «о соединении в губерниях и провинциях арифметических и гарнизонных школ в одно место». Сенат напоминал, что созданные петровскими указами по морскому ведомству школы в 1726 г. должны были перейти к Синоду, но он их не принял «для того, что те школы до Духовного Правительства не надлежат». За последующие годы школы лишились и обязательных учеников (дворянских детей, детей духовенства) и из числа детей посадских, которым, по их челобитью, разрешалось учиться «охотою». Школьная повинность сохранялась только для подьяческих детей, но они отлынивали от ее исполнения, в 1744 г. в школах было только 8 таких учеников. В результате практического исчезновения цифирных школ ведать Адмиралтейской коллегии было уже нечем.

В городах, где по указу Анны Ивановны 1732 г. были созданы гарнизонные школы для подготовки грамотных солдат из солдатских детей, их следовало соединить с цифирными и передать под управление Военной коллегии. Впрочем, кроме Смоленска, Казани и Москвы, где объединение уже практически состоялось, речь могла идти только о Воронеже и Тобольске, если, конечно, там сохранились цифирные школы. В Новгороде, Костроме, Юрьеве-Польском и Свияжске цифирные школы переходили в управление губернаторов и воевод. В них следовало учить подьяческих детей «на своем коште» и детей солдат за счет Военной коллегии, и они также фактически превращались в гарнизонные. В результате бывшие цифирные школы потеряли свой общеобразовательный характер и существовали, по крайней мере до конца XVIII века, как «низшие военно-ремесленные»³¹⁾.

Архиерейские же школы в этот период продолжали действовать. Отчет Синода, подготовленный по запросу Верховного тайного совета в 1727 г., сообщает, что школы существуют в 19 епархиях, а также в Москве и Петербурге. Их совсем не было в 4 епархиях — «за скудостью», «за неимением учителя», из-за смены архиереев. Еще в трех епархиях учеников в 1727 г. распустили по домам «за недородью», из-за отсутствия учителя или вовсе не объяснив причину. При архиепископе Феофане в 1726 г. также без объяснения причин были закрыты все школы в Новгородской епархии, кроме тех, что располагались в самом Новгороде. После смерти Петра I ряд архиереев охладел к своим школам, не прекращались сетования на тяжкое церковное законодательство. Даже ректор Московской славяно-греко-латинской академии Гедеон Вишневский в 1727 г. доносил Синоду, что учеников у него «обретается» мало, некоторые «произошли до высших школ, а болше ниоткудова не прислано и ныне не присылают»³²⁾. По его требованию были подтверждены петровские указы, обязывавшие духовенство учиться в церковных школах.

В петровское время в России с издержками и трудностями был заложен фундамент системы духовного образования. Создать систему начальных общеобразовательных светских школ не удалось. Гибель цифирных школ — показательная страница русской истории 1720—1730-х годов. Она доказывает, что церковь в этот период еще не была окончательно подчинена государству, и архиереи — члены Синода — могли позволить себе саботировать императорский указ, а в решении государственных дел царили волокита, беззаконие, произвол, обусловленные межведомственными противоречиями. С этого времени пути развития начальной светской и духовной школы в России надолго разошлись. Гибели цифирных школ способствовало и то, что в России еще не было стимулов для получения образования представителями различных сословий. Власти действовали методом принуждения, а провинциальный люд довольно успешно противостоял насилию. Когда в елизаветинское царствование отдаленные последствия петровских реформ потребовали грамотных дворян, в цифирных школах стало обучаться некоторое число шляхетских детей. [142]

Из архиереев петровской эпохи историки традиционно отдают приоритет в деле образования Феофану Прокоповичу, автору Духовного регламента и «Первого отрокам учения», организатору архиерейских школ, хозяину собственной школы — одной из лучших в 1730-х годах. Но документы Синода показывают, что именно деятельность Феодосия Яновского объективно вела к созданию основ системы всесословного образования и формированию педагогических кадров. После низложения Феодосия Феофан по политическим мотивам уничтожил все то, что предложил его противник.

Фруменкова Татьяна Георгиевна — кандидат исторических наук, доцент кафедры русской истории Российского государственного педагогического университета. Санкт-Петербург.

¹⁾ ПСЗ-1. Т. 4. № 2186.

²⁾ Там же. Т. 5. № 2778, 2979.

³⁾ Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 796, оп. 1, д. 300, л. 4-5; оп. 10, д. 217, л. 10 об.

⁴⁾ Там же, оп. 1, д. 668, л. 9-9об., 15об.; оп. 2, д. 378, л. 2.

⁵⁾ Там же, л. 2-2об., 9, 20-21, 48-48об., 53об.; ДЕШЕВОЙ Н.А. Цифирные и архиерейские школы в Переяславле Рязанском при Петре I. В кн.: Труды Рязанской ученой архивной комиссии, 1890 год. Т. 5. Рязань. 1891, с. 9-11.

⁶⁾ Там же, оп. 2, д. 378, л. 8-9об.; оп. 3, д. 1089, л. 4-5.

⁷⁾ Там же, оп. 2, д. 378, л. 79-80; оп. 10, д. 217, л. 1 -1об.

⁸⁾ Там же, оп. 2, д. 378, л. 30.

⁹⁾ Там же, л. 29, 31, 41-47.

¹⁰⁾ Там же, оп. 1, д. 668, л. 17-17об.

¹¹⁾ Государственный архив Архангельской области (ГААО), ф. 1025, оп. 5, д. 846, л. 1.

¹²⁾ Там же, д. 653, л. 1об.; д. 932, л. 1; д. 454, л. 1об.

¹³⁾ Там же, д. 418, л. 1-3; д. 447, л. 2об.; д. 600, л. 1.

¹⁴⁾ РГИА, ф. 796, оп. 1, д. 668, л. 79-80, 106-19.

¹⁵⁾ Там же, л. 21-22, 51, 90, 98-98об.

¹⁶⁾ Там же, л. 93-94.

¹⁷⁾ Там же, л. 102-104.

¹⁸⁾ Там же, л. 37, 44; оп. 2, д. 378, л. 61-62, 67, 72об.; оп. 5, д. 75, л. 1об., 7об.; оп. 6, д. 163, л. 5; ГААО. ф. 1025, оп. 5, д. 453, л. 1 -1об.; д. 454, л. 2.

¹⁹⁾ РГИА, ф. 796, оп. 3, д. 926, л. 3-21.

²⁰⁾ Там же, оп. 4, д. 440, л. 1-9; Описание документов и дел, хранящихся в архиве Св. Правительствующего Синода. Т. 7. СПб. 1885. Приложение VIII, стб. ХСIV-СLVI.

²¹⁾ Цит. по: ВЛАДИМИРСКИЙ-БУДАНОВ М. Государство и народное образование в России XVIII века. Ч. 1. Ярославль. 1874, с. 14-15; РОЖДЕСТВЕНСКИЙ С.В. Очерки по истории систем просвещения в России в XVIII-XIX вв. Т. 1. СПб. 1912, с. 132.

²²⁾ Протоколы, журналы и указы Верховного тайного совета (август-декабрь 1726 г.) — Сборник РИО. 1887, т. 56, с. 320-321.

²³⁾ Там же, с. 316-319; РГИА, ф. 796, оп. 7, д. 343, л. 1-3об., 11; Труды Рязанской ученой архивной комиссии за 1890 год. Т. 5, с. 10-11.

²⁴⁾ РГИА, ф. 796, оп. 7, д. 343, л. 12-13об.

²⁵⁾ Там же, л. 14-31.

²⁶⁾ Там же, л. 33-34, 49-49об., 51об.

²⁷⁾ Там же, л. 40-40об., 51-53.

²⁸⁾ Там же. 62об.

²⁹⁾ Там же, л. 65, 68, 46-46об.

³⁰⁾ ПСЗ. Т. 12. № 9054.

³¹⁾ Там же; РОЖДЕСТВЕНСКИЙ С.В. Ук. соч., с. 145.

³²⁾ Описание документов и дел, хранящихся в архиве Св. Правительствующего Синода. Т. 7. СПб. 1885. Приложение VIII. Стб. ХСIV-СLVI; РГИА, ф. 796, оп. 8, д. 378, л. 1-2.