Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

От автора

Предлагаемый вниманию читателей «Очерк» составлен нами по оффициальным данным — по печатным протоколам и отчетам нашей Комиссии и по печатным же отчетам директоров Петербургскаго Археологическаго Института о деятельности Ученых Архивных Комиссий и лишь в сравнительно немногих местах нам приходилось пользоваться личными воспоминаниями и собственными записями того, что иногда происходило на заседаниях, но что, по некоторым соображениям, не было внесено в протоколы того или другого собрания Комиссии. И с этой стороны «Очерк» наш, как нам кажется, не может возбуждать подозрения в правдивости изложеннаго в нем. Другое дело — как изложено? Но об этом предоставляем судить самим читателям.

Очень может быть, что читатели найдут в одних местах «Очерка» ненужныя подробности, в других местах, наоборот, много недоговореннаго. Что касается первых, то мы и сами сознаем, что оне имеются на-лицо; но нам казалось, что без этих подробностей жизнедеятельность нашей Комиссии не будет понята читателями так, как бы нам хотелось: недоговоренное же находит себе объяснение в совете классической древности: ne omnia dicantur omnibus...

Bo всяком случае за каждое указание неизбежных при спешной работе ошибок, промахов, неточностей и, вообще, недостатков нашего труда мы заранее говорим искреннее «спасибо» тому, кто нам их укажет.

Почетный член Комиссии
В. Соколов.

6 декабря 1911 года.

[1]

I. Переписка об открытии в Саратове Ученой Архивной Комиссии и др. подобных ей обществ

Сегодня наша Комиссия — именинница. Именинницы и именинники в день своих именин обычно оглядываются назад, считают годы своего существования на белом свете и взирают на свое будущее, смотря по настроению и сложившимся обстоятельствам, то радостно, то мрачно...

Оглянемся и мы назад в день нашей именинницы, на ея прошлое, которое в значительной степени поможет нам предугадать ея будущее.

Что же видим мы в прошлом нашей Комиссии? При каких условиях появилась она на белый свет? В каком положении была она в своей юности? Как протекли ея последующие годы и каково положение ея в настоящее время?

Ответом на эти вопросы пусть будут нижеследующия строки.

Создателем и насадителем в России Ученых Архивных Комиссий был Николай Васильевич Калачов (род. 2 мая 1819, умер 25 окт. 1885 года).

Сделавшись в 1865 году директором Московскаго архива министерства юстиции, заключающаго в себе массу еще неизвестных тогда актов XVII столетия, Калачов начал издавать отдельные акты и лелеять не покидавшую его до самой смерти мечту, издать в [2] хронологическом порядке все наиболее важные документы.

Но начав обозрение сказаннаго архива и убедившись, что подобныя же богатства имеются и в других архивах, находящихся во многих местностях России, Калачов окреп в той мысли, что одному или немногим наличным силам с этою обширной областью не справиться. Если и в поле один не воин, то в этой громадной области без значительной плеяды хорошо подготовленных ученых — скорых и хороших результатов достигнуть невозможно.

И вот пред ним стал носиться образ специальной школы, которая могла бы готовить сведущих архивистов.

Обстоятельства того времени много помогли Калачову в осуществлении его мысли о такой школе. По примеру естествоиспытателей, в России стали устраиваться съезды археологов.

Первый съезд археологов был в Москве в 1869 году, а второй съезд — в Петербурге в 1872 г.

На втором съезде возникла мысль серьезно заняться русскими архивами. Съезд в своей среде образовал особую комиссию об устройстве архивов и принял ея единогласное заключение ходатайствовать пред правительством об учреждении, с Высочайшаго соизволения, временной комиссии из представителей разных ведомств для обсуждения вопросов относительно устройства архивов и хранения в них документов и составления положения о главной архивной комиссии, как правительственнаго учреждения, и об ея отношении к архивам разных ведомств.

Высочайше утвержденная комиссия об устройстве архивов открылась в 1873 году, под председательством Н. В. Калачова, который был головою и душою ея работ.

В этой комиссии он впервые развил свою давнюю мысль о необходимости создать в России Археологический Институт, в котором молодые люди, окончившие [3] курс в университете, дополняли бы свое классическое и юридическое образование изучением отечественных древностей и палеографии, с тем, чтобы впоследствии могли они занимать места начальников архивов в разных местностях России.

При этом Калачов сообщил, что он уже решился привести эту мысль в осуществление и просит у комиссии содействия для разработки проекта этой школы.

По мере разработки вопросов об этом в комиссии, у Калачова в создавшемся уже образе Археологическаго Института стала рисоваться необходимая для него надбавка, которую он старался разъяснить на третьем археологическом съезде в Киеве в 1874 году; именно о необходимости создать в главных центрах России центральные архивы, по одному на несколько губерний, и при каждом таком архиве открыть историческое общество, причем центральный архив будет собирать и хранить документы, а действующее при нем Историческое общество будет приводить эти документы в известность и подвергать их разработке.

Комиссия начертала проекты о главной архивной комиссии и Археологическом Институте, но этим проектам не суждено было осуществиться, главным образом, по недостатку средств.

Но Калачов не отказался от своей мысли: не удалось открыть правительственный Институт, могло удасться создать частный Археологический Институт, который, как предполагал он, не будет лишен поддержки от правительства. Так оно и случилось.

В 1877 году в Петербурге возник Археологический Институт по плану, выработанному Калачовым и Высочайше утвержденному 23 июля 1877 года «положению» об Археологическом Институте в виде опыта на 4 года для приготовления специалистов по русской старине и для занятия мест в архивах правительственных, общественных и частных.

15 января 1878 года Институт был открыт. [4] Приветствуя собравшихся на открытие Института, Калачов, между прочим, сказал: «Мирная наука древностей... приготовляет... обширное поле, на котором придется ей... собирать драгоценные, уцелевшие от вековых бурь остатки первобытнаго народнаго языка, народных верований и обычаев, изучать письменные и вещественные памятники прошлой жизни для того, чтобы уяснить себе весь быт, всю обстановку столь близких и дорогих нам (славянских) народов. Но и древности собственно наши — быт, язык и памятники Русскаго государства еще нами только что затронуты; для всесторонняго разследования и изучения их надлежит посвятить себя этому делу целой массе трудолюбивых и хорошо подготовленных к нему на теоретических и практических основах любителей и ценителей разных сторон отечественной старины».

В этих словах Калачова заключается программа деятельности Археологическаго Института. Но осуществление такой программы одним Институтом было бы невыполнимо. Вот почему Калачов энергично настаивал пред Академиею Наук осуществить давно задуманное им дело губернских исторических архивов и ученых архивных комиссий. Настояния его не были безплодны, Академия Наук выработала проект положения о губернских исторических архивах и ученых архивных комиссиях. Этот проект был внесен 15 марта 1884 г. президентом Академии Наук (он же министр вн. дел), гр. Дм. Андр. Толстым, с Высочайшаго соизволения, в Комитет министров, который признал это дело заслуживающим полнаго сочувствия и испросил Высочайшее соизволение на учреждение таких комиссий и исторических архивов в виде опыта в четырех губернских городах: Твери, Рязани, Тамбове и Орле.

Высочайшее соизволение последовало в 13 день апреля 1884 года, причем министру внутр. дел предоставлено, в случае надобности и имеющихся средств, [5] разрешать открытие подобных же учреждений и в других губерниях.

Самыя основания, на которых министерством внутренних дел предположено было учреждение губернских ученых архивных комиссий и исторических архивов, заключаются в следующем:

1) Для сосредоточения и вечнаго хранения архивных дел и документов, не требующихся для текущаго делопроизводства, но более или менее важных в историческом отношении, учреждаются в губерниях местные исторические архивы.

2) Собирание и приведение в порядок означенных архивных дел и документов возлагаются на учреждаемую для сего в губернии ученую архивную Комиссию.

3) Ученыя губернския архивныя Комиссии составляются, по взаимному соглашению директора Археологическаго Института в С.-Петербурге с местным губернатором, как из служащих, так и не состоящих на службе в губернии лиц, могущих быть полезными Комиссии своими познаниями и усердием к делу. Губернатор есть Непременный Попечитель таковой Комиссии.

4) Председатель и правитель дел ученой Комиссии, а в случае надобности, и помощник председателя, избираются самою Комиссиею в первое ея заседание.

5) На обязанности ученой Комиссии лежат: а) разбор дел и документов, предназначенных в губернских и уездных архивах разных ведомств к уничтожению, для выделения из них тех столбцов и бумаг, которые, по представляемому ими интересу в научном отношении, подлежат передаче для хранения в исторический архив; б) составление таковым документам и делам надлежащих описей и указателей и в) расположение их в таком порядке, чтобы они были доступны для ученых занятий. [6]

6) Копии с упомянутых выше описей и указателей и годовые отчеты о своих занятиях ученыя Комиссии представляют в конце года (не позже ноября) директору Археологическаго Института, который доводит о них до сведения Императорской Академии Наук, в виде отчета о трудах за истекший год no архивному делу в тех губерниях, в которых учреждены такия Комиссии.

7) Ученыя Комиссии, независимо от прямой своей обязанности, могут, по местным обстоятельствам, включать в круг своих занятий розыскание, описание и объяснение всяких других памятников старины.

8) Расходы, необходимые на содержание и занятия ученых губернских архивных Комиссий, покрываются из средств, имеюшихся в распоряжении директора Археологическаго Института, и из местных пожертвований на пользу науки. О лицах же, оказывающих Комиссии особыя услуги своим усердием, директор Института представляет на усмотрение президента Императорской Академии Наук.¹⁾

В силу 3 п. «Положения», Н. В. Калачов, как директор Археологическаго Института, лично открыл 4 ученыя архивныя Комиссии: в Твери, Рязани, Тамбове и Орле, а несколько позднее — в г. Костроме, и затем имел утешение в 1885 году представить президенту Академии Наук свой доклад как об открытии этих Комиссий, так и о том, что «успех этого дела превзошел его ожидания», из чего можно заключить, что Комиссии эти сразу же стали на верный путь работы и проявили должную энергию.

Успех этих Комиссий заставил и другие города хлопотать об открытии у них таких же Комиссий, или же «обществ» разных наименований. [7]

В Саратове, среди кружка интеллигентных лиц, также возникла мысль основать местное «Историко-Археологическое Общество», к каковой мысли сочувственно относился и саратовский губернатор Алексей Алексеевич Зубов, к которому 29 января 1885 года письменно, для поддержки, обратился местный старожил, д. ст. сов. Ал. Ив. Шахматов.

В этом письме Шахматов говорит, что «в среде небольшого кружка саратовскаго общества давно возникла мысль устройства местнаго «Историко-Археологическаго общества» и что приведение этой мысли в иcполнение он принял на себя, а потому, во время своей поездки в Москву в ноябре месяце (1884 года?) «предварительно вошел там в сношение с разными лицами, от которых весьма много может зависеть успех будущих действий предполагаемаго Общества».

«В настоящее время, говорит далее г. Шахматов, — по образцам устава Московскаго Археологическаго Общества и устава Общества Истории и Древностей Российских, составлен мною устав «Саратовскаго Историко-Археологическаго Общества», который он при настоящем письме представил Зубову «на предмет утверждения его г. Министром Народнаго Просвещения».

Учредителями «Общества» «на первое время» изъявили желание быть: Авдий Иванович Соколов (начальник Сарат. Мариинской женской гимназии), Александр Николаевич Минх (мировой судья), Федор Федорович Чекалии (мировой судья), Михаил Александрович Попов (местный землевладелец), Михаил Викторович Готовицкий и сам автор «Устава» Ал. Ив. Шахматов.

Лица эти уже работали по истории и археологии местнаго края, а г. Готовицкий известен местному обществу, как ориенталист, свободно читающий татарския и арабския надписи. Кроме этих лиц, в письме указаны: тайн. сов. Н. В. Калачов, кн. Ф. С. Голицын, Д. Л. Мордовцев и Н. И. Костомаров, которые занимались описанием Саратовскаго края и которые, как [8] думал Шахматов, не откажутся принять участие в трудах проектируемаго Общества.

Заканчивая свое письмо, Шахматов просит Зубова содействовать «осуществлению предполагаемаго общества, так как только чрез его посредство могут быть урегулированы все занятия частных лиц по истории, археологии и этнографии нашей местности».

Губернатор Зубов сочувственно отнесся к учреждению в Саратове проектируемаго Общества и 7 февраля 1885 года отправил (за № 690) к министру нар. просв. ходатайство, в котором изложено: «Члены-учредители проектируемаго к открытию в г. Саратове Историко-Археологическаго Общества представили ко мне выработанный ими устав Общества, с ходатайством об его утверждении».

«Вполне сочувствуя цели Общества, поставившей своею задачею: розыскание и собирание всякаго рода древностей и памятников, относящихся до истории края, a также составление описаний исторических местностей в Саратовской губернии, я имею честь представить означенный выше проект устава Саратовскаго Историко-Археологическаго Общества на благоусмотрение вашего высокопревосходительства и просить об его утверждении».

Но вместо «утверждения» Устава «Историко-Археологическаго Общества» получена была 13 июля 1885 года за № 10,505 Зубовым из министерства народнаго просвещения бумага с выпиской, в копии, из журнала (27 мая 1885 г. № 877) Ученаго Комитета министерства, которому было поручено разсмотрение проекта «Устава».

В «выписке» же этой оказано что, «при разсмотрении проекта саратовскаго Историко-археологическаго общества, прежде всего, обращает на себя внимание то обстоятельство, что проект этот составлен и подписан только четырьмя лицами, из коих двое состоят уже членами других однородных по своим целям ученых обществ, Московскаго и Туркестанскаго. He заключается ли в этом некотораго указания на [9] скудость и малую распространенность умственных интересов в нашем провинциальном мире? Предполагаемое ученое общество будет, конечно, стремиться к возбуждению этих интересов, и в этом отношении мысль об его основании в таком по населению обширном и по средствам богатом городе, как Саратов, конечно, заслуживает полнаго сочувствия и одобрения. Но, с другой отороны, при явной недостаточности сил и при неизбежной скудости средств, не окажется ли предполагаемое общество преждевременною затеею нескольких увлекающихся личностей, не будет ли оно с самаго начала учреждением мертворожденным, числящимся только на бумаге? Даже наши университетские города не все могут похвалиться существованием ученых обществ такого рода, как проектируемое Саратовское».

Далее отмечаются дефекты проекта «Устава», в котором «говорится о раскопках, о собирании грамот и актов, о коллекциях монет, но не говорится ничего о помещении для всего этого»; средств для существования общества слишком недостаточно — всего 100 р. в год, которые, по проекту, будут составляться из взносов 4 членов-учредителей. «Спрашивается, восклицает Ученый Комитет, можно ли с этим начинать какую-либо серьезную деятельность, предпринимать раскопки, основывать коллекции».

«Правда, оговаривается далее Комитет — что предполагаются взносы действительных членов в 10 р. ежегодно, но... пока нет основания разсчитывать на большое количество таковых членов, тем менее на аккуратность или обилие взносов».

В виду таких соображений Комитет нашел более подходящим открыть в Саратове ученую губернскую архивную комиссию с историческ. архивом «на подобие уже существующих Тверской, Рязанской, Тамбовской и Орловской», что было бы согласно с желанием Н. В. Калачова, сделавшаго по этому случаю весьма авторитетное заявление о возможнооти учреждения в [10] Саратове такой именно Комиссии, тем более, что «в весьма существенных чертах эти архивныя комиссии сходятся по своему назначению с предполагаемым в Саратове Историко-Археологическим Обществом, преследуют те же цели изучения местной старины, для чего, прежде всего, необходимо собирание, приведение в известность и описание дел и документов, хранящихся в местных архивах»; кроме того, «в самом положении об архивных губернских комиссиях прямо сказано, что оне... «могут, по местным обстоятельствам, включать в круг своих занятий розыскание, описание и объяснение всяких других памятников старины, т. е. помимо документальных и письменных».

Но особенно важным обстоятельством Комитет считает то, что «учреждение архивных комиссий предполагает взаимодействие правительства и общества», так как, члены их назначаются по соглашению директора Археологическаго Института в С.-Петербурге с местным губернатором как из служащих, так и не состоящих на службе лиц; расходы же, необходимые на содержание и занятия комиссии, «покрываются из средств, имеющихся в распоряжении директора Археологическаго Института и из местных пожертвований на пользу науки».

А отоюда — заключает Комитет, — «ясно, что ученыя архивныя комиссии, с одной стороны, открывают путь к научной деятельности местным любителям старины..., а с другой стороны, оне и материально и нравственно обезпечивают прочность существования и полезное направление деятельности ученаго учреждения. В виду такой очевидной выгоды соединения сил и средств Комитет полагал, что «было бы не лишним обратить внимание лиц, подписавших проект устава саратовскаго Историко-Археологическаго Общества, на представляющуюся им возможность войти предварительно в сношения с директором Археологическаго Института.., и ходатайствовать чрез [11] посредство его, или же прямо пред министром внутренних дел об открытии в Саратове ученой архивной комиссии и местнаго историческаго архива, если возможно, с музеем для древностей вещественных».

Что касается проекта устава в теперешнем его виде, то «изложение его, по мнению Комитета, нуждается в исправлениях и улучшениях». Так, 1) в § 2 сказано, что общество имеет целью произведение раскопок курганов и «других местностей» в Саратовской губернии. Выражение «и других местностей» Комитет нашел «неуместным» и предложил заменить его словами «земляных насыпей» или «первобытных сооружений» и т. п., ибо «нужно показать, что общество не угрожает раскапывать целыя поля и деревни, населенныя и не населенныя местности губернии»; 2) § 6 изложен весьма неудовлетворительно в литературном отношении: «Общество обязано обнародывать труды свои посредством печатания в Саратовском Сборнике, издающемся Саратовским Статистическим Комитетом и безденежно». Слово «безденежно» — неподходяшее и относится и к слову «печатания» и к слову «издающемся»; а дальше изложено так, что члены общества могут печатать в частных периодических изданиях только необработанные свои труды, сырые материалы и их описание, и лишаются права печатать что либо вполне отделанное и литературное; 3) в § 10 сказано, что «в действительные члены Общества избираются лица, заявившия своими трудами и познаниями по истории или археологии участие в целях общества». Комитет предложил свою редакцию: «известныя своими познаниями в местной история и археологии и способныя своими трудами содействовать достижению целей общества»; 4) в § 13 неловко выражена очень простая и понятная мысль: «Действительные члены обязаны содействовать целям общества археологическими памятниками своих собраний или изысканий», вместо «открывая доступ к ним или облегчая возможность ознакомления о ними». 5) в § 17 о почетных членах [12] общества сказано неопределенно и неясно. Требуется все переделать; 6) в § 42 сказано: «члены-корреспонденты могут высказывать свои мнения только в научных обсуждениях», вместо «в суждениях по научным вопросам».

Такое заключение свое Ученый Комитет представил 28 мая 1885 г. «на благоусмотрение» министра народнаго проовещения, товарищ коего, кн. Волконский, вполне соглашаясь с замечаниями и заключением Ученаго Комитета, возвратил проект Устава при бумаге от 6 июля 1885 года за № 10,505 на имя Саратовскаго губернатора, а последний отношением, от 17 июля 1885 года за № 2915, уведомил подателя проекта устава А. Ив. Шахматова о возвращении проекта, о приложением выписки из журнала Ученаго Комитета при министерстве народнаго просвещения.

Проект Устава был заново переработан и выправлен согласно вышесказанным указаниям Ученаго Комитета, что видно, между прочим, из того, что в проект внесены подлинныя выражения Ученаго Комитета, как, напр. «первобытных сооружений» (в § 2) и др.; а фраза о высказывании членами-корреспондентами своих мнений совсем вычеркнута из § 42.

Самое название проекта устава было теперь другое — «Проект устава Саратовскаго общества истории, археологии и этнографии». Изложен он был короче и литературнее, чем прежний проект. Доставлен он был А. Ив. Шахматовым в типографию Саратовской губернской Земской Управы для напечатания в количестве 25 экземпляров, но губернатор Зубов, на запрос Управы, можно ли напечатать проект, ответил (22 сент. № 3777), что такого разрешения дать он не может «в виду того, что подобныя произведения печати, согласно циркулярнаго разъяснения министра вн. дел от 10 ноября 1875 г. № 5238, выпускаются в свет с разрешения общих цензурных установлений; когда же разрешение от цензуры на напечатание проекта было дано, Шахматов письмом от 17 окт. 1885 г. просил [13] Зубова «о препровождении» измененнаго проекта и приложеннаго к нему «объяснения», по поводу замечаний Ученаго Комитета, министру народнаго просвещения «для утверждения и разсмотрения». И проект и «объяснение» были подписаны одним г. Шахматовым «по уполномочию г.г. членов-учредителей».

В этом «объяснении», адресованном Н. В. Калачову, Шахматов пишет: «Все члены-учредители предполагаемаго нами общества — по преимуществу местные помещики, проводящие лето по деревням своим, как и я сам, а потому, чтобы познакомить их с содержанием письма вашего... и с выпискою журнала Ученаго Комитета, приходилось выжидать случаев нашего столкновения в Саратове, и результатом таких свиданий было поручение мне представить в Ученый Комитет объяснение по поводу соображений, высказанных в журнале его от 27 мая, исправить проект устава Саратовскаго общества согласно сделанных замечаний Комитетом и вновь просить об его утверждении, что мною и исполнено».

«Позволяю себе высказать вашему превосходительству, что постановление Ученаго Комитета от 27 мая по поводу утверждения проекта устава нашего общества крайне прискорбно в особенности потому, что оно основано всецело на заявлении вашем, дворянина нашей же губернии, от котораго мы разсчитывали встретить не одно сочувствие, но (и) большую помощь в министерстве народн. просв. по утверждению устава местнаго Историко-Археологическаго Общества».

«Мысль об устройстве в Саратове таковаго Общества бродила давно уже в среде лучшаго саратовск. общества. Еще князь Гагарин (бывший губернатор саратовский), Давыдов и Рославлев (бывшие губернские предводители дворянства) старались осуществить эту мысль. За их время стали появляться в журналах Статистическаго Комитета историческия статьи Мордовцева (секретаря Комитета), Соколова (А. Ив., бывшаго директора мужской гимназии) и др. лиц; некоторыя частныя лица занялись [14] раскопкою курганов около Саратова и найденное в них было пожертвовано в кабинет местной гимназии; некоторые занимались собиранием монет, попадающихся в курганах дер. Увека, которыя высылались в Казанский университет».

«За время кн. Гагарина было составлено несколько комиссий для разбора старых архивных дел по разным присутственным местам для распределения: которыя из тех дел полезно оставить на хранение, которыя могут подлежать уничтожению. Губернским дворянским собранием я был избран председателем одной из таких комиссий по разбору архива депутатскаго собрания. По любви к делу, задачу свою я исполнил, но работал только один с помощью своего письмоводителя. В члены других комиссий администрациею было избрано, приглашено и назвалось очень много лиц - много было обещано и говорено, но ничего почти не сделано. Между тем архивы казенной палаты, губернскаго правления и бывшей конторы иностранных поселенцев, представляющие очень много интереса для истории края, остаются нетронутыми по сие время, так как нельзя считать за разбор их то, что от времени до времени рылись в них покойный Костомаров, Мордовцев, Чекалин, Соколов (А. Ив.), и еще несколько лиц, отыскивая им нужныя сведения и материалы».

«Галкин-Врасский за 9 1/2 лет губернаторства в Саратове старался осуществить идею устройства местнаго Историко-Археологическаго Общества и Музея, для котораго при Статистическом Комитете собраны, по инициативе Галкина-Врасскаго, много разных предметов по археологии и этнографии. В тех же видах за время управления губернией Ф. Ив. Тимирязева стал издаваться при Статистическом Комитете «Саратовский Сборник» для описания края в статистическом, археологическом, историческом и этнографическом отношениях. Издание этого «Сборника» выдержало только два выпуска, но не вследствие недостатка материалов для [15] помещения в нем, а единственно за неимением правильной организации и направления дела издания «Сборника» и ограниченных средств Статистическаго Комитета. Одновременно почти явилось предложение г. Боголюбова (Н. П) об устройстве в Саратове Радищевскаго музея из пожертвованных им картин, вещей и разных предметов искусства, и тогда мысль об устройстве Археологическаго музея осталась на заднем плане».

«Все эти обстоятельства заставили любителей древности и истории своего родного края соединиться в более тесный кружок и, на основании ваших же (Калачова) разговоров с нынешним начальником губернии A. А. Зубовым за время посещения вашим превосходительством Саратова года два тому назад, предположили (мы) образовать в Саратове отделение или Московскаго Археологическаго Общества, так как некоторые из нас состоят уже членами-корреспондентами, или отделение Общества Любителей Древностей Российских. Вследствие моих личных бесед с покойным гр. A. С. Уваровым и Ив. Ег. Забелиным оказалось устройство в Саратове отделения котораго-нибудь из этих Обществ, в силу их уставов, невозможно. Тогда, по совету их, Уварова и Забелина, приступлено было к составлению, по образцам уставов их обществ, проекта самостоятельнаго саратовскаго Историко-Археологическаго Общества.

«Собственно говоря, продолжает г. Шахматов, — Общество наше de facto существует уже несколько лет в лице: А. Ив. Соколова, кн. Ф. С. Голицына, А.Н. Минх, Ф. Ф. Чекалина и меня, имеется даже зачаток музея, состоящий, кроме археологических вещей, из библиографических редкостей, нескольких свитков старинных актов и дел XVII в. и др. предметов, намеченных для пожертвования в будущий музей Общества, когда оно будет утверждено, или в музей Археологической Комиссии, но не иначе как с отведением в оном для Общества нашего отдельной [16] комнаты. Всем было известно об устройстве правительством в губерниях ученых Археологических Комиссий, известен был и круг их действий, но никогда не приходило мысли, чтобы устройство этих Комиссий могло послужить препятствием к утверждению составленнаго нами проекта устава Саратовскаго Общества, устраиваемаго по частной инициативе. Напротив, покойный гр. Алексей Сергеевич (Уваров) отнесся к учреждению Общества в Саратове очень сочувственно. Иван Егорович (Забелин) обещал принять участие в трудах нашего Общества сообщением всего, что встречено будет им в московских архивах по устройству в районе нынешней Саратовской губернии по Волге подворий Новоспасскаго, Воскресенскаго и др. монастырей, а также относительно Увека; Николев — по архиву министерства юстиции, Токмаков — по архиву мин-ва иностран. дел изъявили готовность принять участие в трудах проектируемаго Сарат. Общества. Здесь, в Саратове, лиц, приглашенных и изъявивших желание быть членами-учредителями Историко-Археологическаго Общества, действительно немного, пока только 16, и это не вследствие скудости и малой распространенности умственных интересов в нашем провинциальном мире, как предположил Ученый Комитет, видя 4 подписи на проекте устава, а потому, что мы положили за правило, для устранения мертворожденности Общества, пригласить к участию в учреждении онаго только лиц, которыя могут действительно принести пользу Обществу трудами своими и знанием, не увлекаясь в этих приглашениях и в выборах ни богатством, ни общественным положением, ни чинами намеченнаго лица, и чтобы члены-учредители были попреимуществу из местных дворян, известных своею любовию к истории и археологии края. Выходить из теснаго кружка друг друга хорошо знакомых, приглашая в учредители Общества всех, заявивших желание быть таковыми, для увеличения числа членов с денежной точки зрения, мы находим [17] неудобным до утверждения проекта устава, во первых, потому, что в среде кружка, состоящаго в настоящее время членами-учредителями Сарат. Истор.-Археологич. Общества всегда найдутся денежныя средства для начала действий Общества, а, во вторых, на основании полной уверенности, что по утверждении проекта устава Общества при первом губернском земском или дворянском собрании явится много желающих примкнуть к нашему кружку в качестве членов Общества, и выбор их мы будем по возможности делать правильно и по баллотировке.

«Первоначальный проект устава нашего Общества при представлении его в министерство (нар. просв.) был подписан только 4 лицами, и это вследствие того, что часть членов-учредителей состоит из представителей дворянства, мировых судей, которые находятоя постоянно в уездах; некоторые проводят зиму в Петербурге или Москве, другие по делам службы находились в отлучке в уезде или Петербурге, как, напр., М. А. Попов, который лично был в доме Вашего Пр-ва просить принять участие в нашем Обществе, а потому выжидать или разсылать проект для подписи всех членов было немыслимо. В настоящее время вновь высланный в министерство устав нашего Общества, исправленный согласно замечаний Ученаго Комитета с добавлением к кругу деятельности Общества и этнографии края, а также объяснения на все те замечания Комитета подписаны мною одним, так как, пока переписывались они набело, опять нет на лицо в Саратове никого из членов».

В заключение Шахматов просит Калачова оказать содействие по учреждению в г. Саратове Общества истории, археологии и этнографии.

Зубов то и другое, т. е. и проект, и «объяснение» г. Шахматова представил министру народнаго просвещения 27 октября 1885 года с особой бумагой — ходатайством от себя за № 4317. Но какая судьба постигла это ходатайство — неизвестно; из «дела об [18] открытии Саратовской Ученой Архивной Комиссии» также ничего не видно. Вернее всего, что министерство народн. просв. оставило его «без последствий».

Известно только, что Зубов послал министру свое ходатайство уже после получения (8 того же октября) от директора Археологическаго Института Н. В. Калачова письма от 6 октября за № 100, в коем, между прочим, Калачов писал о своем намерении быть в Саратове «между 18 и 20 числами октября, с тою целью, чтобы собрать более достоверныя сведения о находящихся близ этого города следах арабскаго городка Увека, о котором», по его представлению, было «доложено Государю Императору». А затем, в конце письма Калачов просить Зубова «на тот случай, если бы он, Зубов, «признал полезным открыть в одно из означенных чисел (18 или 20 октября) упомянутую архивную комиссию, пригласить к таковому дню местных любителей старины, которые могли бы принять участие в заседании, имеющем быть по случаю означеннаго открытия».

Так как Калачов здесь действовал не за свой страх, a по соглашению с министерством народнаго просвещения, и так как между ними уже решено было открыть в Саратове именно Ученую Архивную Комиссию с историческим при ней архивом, а не Общество истории, археологии и этнографии, то естественно, что министерство народнаго просвещения отклонило новый проект новаго Саратовскаго Общества, и Зубову с авторами этого новаго проекта оставалось только подчиниться министерскому решению.

Они и подчинились.

Зубов 9 октября 1885 года разослал письма: Авдию Ив. Соколову, А. И. Шахматову, A. Н. Минх, Мих. Ал. Попову, Ф. Ф. Чекалину, М. Викт. Готовицкому и Вл. Петр. Сартори, — с приглашением на 17-е число октября прибыть в его, Зубова, квартиру в 1 час дня «для предварительнаго совещания по поводу проектируемой к открытию ученой архивной Комиссии», [19] присовокупив, что предположение об открытии (в Саратове) Общества истории и древностей... не осуществилось, так как Ученый Комитет мин. нар. просвещения признал за лучшее, по мысли сенатора, директора Археолог. Института г. Калачова, учредить в г. Саратове... местную ученую архивную Комиссию с состоящими при ней историческим архивом и музеем».

Из приглашенных на совещание лиц не явился один Ф. Ф. Чекалин, «не имея возможности по делам» своей «службы прибыть в Саратов к назначенному сроку», но обещался «с удовольствием... принять посильное участие в будущих трудах Архивной Комиссии».

В чем состояло «предварительное совещание» будущих членов-учредителей Ученой Архивной Комиссии — не известно, так как никаких записей об этом совещании не осталось, да едва ли оно и было, так как Зубов 14 октября получил от Калачова со станции Ртищево телеграмму такого содержания: «Уведомляю ваше превосходительство: отправясь (из) Москвы (в Саратов), дорогой заболел серьезно. Лежу. (К) назначенному сроку (в) Саратове быть не могу. Калачов».

Болезнь Калачова обострилась. С трудом добрался он до своей семьи, проживавшей в то время в своем имении при селе Волхонщине, Сердобскаго уезда, и здесь умер 25 окт. 1885 года.

Co смертью его, дело об открытии в Саратове Ученой Архивной Комиссии долго оставалось в неопределенном положении, и Зубов бумагой от 28 декабря 1885 года за № 5517 спрашивал министра внут. дел, как ему в данном случае поступить? «Признавая, с своей стороны», — писал Зубов, — «весьма желательным открытие местной ученой архивной Комиссии в Саратове с историческим при ней архивом, на передачу в который дел упраздненных судебных мест Саратовской губернии последовало в 4-16 день сентября сего года Высочайшее соизволение, я имею [20] честь почтительнейше испрашивать указаний Вашего Сиятельства по вопросу о том, как мне поступить в предлежащем деле, так как на основании Высочайше утвержденнаго в 13 день апреля 1884 года положения Комитета Министров разрешение открытия местных ученых архивных Комиссий зависит от усмотрения Вашего Сиятельства». Далее Зубов докладывает «о весьма существенном затруднении, которое встречает открытие в Саратове такой Комиссии и заключается в отсутствии... пригоднаго для заседаний Комиссии и хранения ея дел помещения. Помещение такое возможно было бы приобрести путем найма, на который, равно как на возмещение расходов по приисканию для названной Комиссии, на возмещение издержек на канцелярския потребности и другия, в распоряжении моем, — заканчивает Зубов, — нет никаких средств».

На этот запрос Зубов получил 20 января 1886 года от тов. министра Плеве уведомление, от 14 янв. № 1088, что министр вн. дел не встречает препятствий к открытию в Саратове ученой архивной Комиссии «на основаниях, Высочайше одобренных 13 Апреля 1884 г. по положению Комитета Министров». Но так как самое открытие Комиссии обусловливается необходимостью ассигнования денежных средств на наем помещения для заседаний Комиссии и хранения ея дел, а также на наем сторожа и на канцелярския потребности, то Зубову «необходимо, согласно п.п. 3 и 8 циркулярнаго предложения министерства от 6 мая 1884 г. за № 4, войти предварительно в соглашение с директором Археологическаго Института, тайн. советником Андреевским».

Но вместо того, чтобы войти в соглашение о Андреевским, Зубов отправил в министерство вн. дел новое ходатайство об утверждении прежняго проекта Устава «Историко-Архелогическаго Общества». И сделал он это, надо полагать, по настойчивой просьбе вышесказанных лиц, совершенно скептически, даже подозрительно относившихся к самой идее ученых [21] архивных Комиссий и, наоборот, любовно относившихся к своему детищу — «Историко-Археологическому Обществу», открытия котораго в Саратове они добивались всякими способами и не смотря на явное несочувствие к этому Обществу в Петербурге, особенно в Археологическом Институте.

Вскоре из министерства вн. дел, по департаменту общих дел, пришло (6 марта, за № 5031) уведомление, что «ныне же министр нар. просв. препроводил на заключение министерства вн. дел проект устава предполагаемаго к открытию в Саратове «Историко-Археологическаго Общества», «к утверждению котораго в Саратове Статс-Секретарь Делянов препятствий не встречает».²⁾

Но сообщая об этом Зубову, департамент общих дел просит его «с возвращением прилагаемаго проекта устава названнаго общества уведомить: 1) то ли это общество, о котором упомянуто в представлении» его, Зубова, «за № 5517; 2) предполагается ли учредить это Общество независимо от ученой архивной Комиссии и историческаго музея и в таком случае нужно мнение вашего превосходительства относительно его устава; 3) насколько будет удобно совместное существование этих двух учреждений, преследующих одинаковыя цели; 4) удобно ли будет, при образовании ученой архивной Комиссии, сохранить § 4-й проектируемаго устава и 5) в каком положении находится ныне дело об учреждении в Саратове ученой архивной Комиссии на указанных в отзыве министерства вн. дел за № 1088 основаниях».

На этот запрос Зубов 9 апреля 1886 года ответил (№ 1654), что «общество, проектируемое [22] названным уставом (т. е. уставом Общества истории, археологии и этнографии, который, т. е. устав при сем возвращался в департамент общих дел мин. вн. дел), отличествует от губернской ученой архивной Комиссии, по поводу которой я имел честь входить с представлением к его сиятельству, господину министру вн. дел 28 декабря истекшаго (1885) года за № 5517. Отличие это обусловливается как содержанием § 2 препровождаемаго у сего проекта устава общества истории, археологии и этнографии, так и теми целями, которыя должны главным образом преследовать губернския ученыя архивныя Комиссии, открываемыя на основаниях, Высочайше одобренных 13 апреля 1884 г. по положению комитета министров».

«Таким образом, заключает Зубов, — деятельность проектируемаго уставом Саратовскаго Общества истории, археологии и этнографии представляется более широкою и разностороннею деятельность, чем ученой архивной комиссии».

Тем не менее существование этих двух учреждений в одно и тоже время представляется, по мнению Зубова, нежелательным, и лично он настаивал на скорейшем открытии в Саратове Ученой Архивной Комиссии, к чему и предпринимал все зависящия от него меры. На открытие таковой Комиссии, говорит Зубов, испрошено уже разрешение министра вн. дел; вопрос же о существовании ея зависит ныне от того, изъявит ли директор Археологическаго Института свое согласие на воспособление денежными средствами, достаточными для отвода помещения комиссии и для других потребностей, о которых он, Зубов, лично говорил с ним, директором, в последнюю свою поездку в Петербург по делам своей службы.

Относясь отрицательно к целям, преследуемым проектируемым Обществом истории, археологии и этнографии, Зубов пишет, что эти цели без ущерба для дела могли бы, по его мнению, «найти свое осуществление...в развитии деятельности и в трудах местнаго [23] Статистическаго Комитета... и в ученой архивной Комиссии. Предпочтение же последнему исходу следует отдать и потому, что Саратовская губерния не может в среде своего населения насчитать настолько достаточное число лиц, преследующих интересы знания, чтобы сформирование особаго Общества истории, археологии и этнографии не отразилось неблагоприятно на деятельности местнаго Статистическаго Комитета и ученой архивной Комиссии и на числе членов их».

Обращаясь, в частности, к разсмотрению отдельных §§ устава проектируемаго к открытию Общества истории, археологии и этнографии, Зубов считает необходимым остановиться на §§ 4, 45 и 46 устава. Он находит, что § 4 предоставляет председателю Общества право извлекать нужныя для него, председателя, сведения из разных архивов и брать подлинныя дела, документы, книги, рукописи.

Но, во первых, говорит Зубов, редакция этого § страдает неопределенностью, а, во вторых, некоторыя дела, книги и рукописи, по свойству своему, по целям и по специальным узаконениям не могуть быть, вопреки закона, не только выдаваемы, но даже и предъявляемы для просмотра. Кроме того, этот § находится в противоречии с 72 ст. т. II общ. губ. учр., изд. 1876 г. §§ 45 и 46 противоречат друг другу в том, что по первому из них всякое изменение устава возможно только на годичном заседании Общества, a по второму — на экстренных заседаниях.

Что ответил Зубову департамент общих дел на его последнее представление и ответил ли, из документов не видно. Но сам Зубов не успокоился на этом представлении: считая, со своей стороны, дело с открытием в Саратове Общества истории, археологии и этнографии похороненным, а открытие ученой архивной Комиссии желательным, он писал (10 октября 1886 г. № 4359) министру внутренних дел: «В настоящее время вследствие ожиданий субсидий от уездных земств и городских общественных управ губернии, [24] в мое распоряжение поступят денежныя средства, надо полагать, достаточныя для покрытия расходов на канцелярския потребности ученой архивной Комиссии, на печатание протоколов и наем прислуги. Что же касается до помещения проектируемой к открытию ученой архивной Комиссии, по крайней мере, на первое время, то принимая в соображение, что при Саратовском Губернском Правлении есть две небольшия комнаты, ничем не занятыя и совершенно безопасныя от огня, а потому вполне удобныя для помещения ученой архивной Комиссии, и что, с другой стороны, представляется весьма желательным скорейшее открытие в Саратове названной комиссии, на передачу которой дел упраздненных судебных мест Саратовской губернии последовало в 4/16 день сентября 1885 г. Высочайшее соизволение, я имею честь почтительнейше испрашивать разрешения Вашего Сиятельства на безплатный отвод указаннаго помещения в распоряжение проектируемой Комиссии».

Одновременно с этим представлением Зубов писал (10 октября № 4360) и директору Археологическаго Института, тайн. сов. Ивану Ефимовичу Андреевскому, преемнику Н. В. Калачова: «На письмо Ваше³⁾ от 10 апреля 1886 г. № 77 имею честь уведомить..., что в настоящее время имеется в виду для помещения местной ученой архивной Комиссии с историческим [25] архивом при ней,.. отвести две большия (?) комнты при Сарат. Губ. Правлении в здании губернских присутственных мест. Помещение это будет вполне соответствовать своей цели. Представление Г. министру внутренних дел об отводе указаннаго помещения в распоряжение Ученой Архивной Комиссии мною уже сделано».

«Что касается денежных средств, то земства и города Саратовской губернии дадут Комиссии на первое время от 500 до 1000 р. Переписка по этому вопросу еще не окончена и точной цифры указать пока нельзя.

«Относительно состава проектируемой Комиссии я должен упомянуть, что предполагается пригласить в нее только 12 (?) членов; но это все люди преданные занятиям по истории и археологии, а именно: кн. Ф. С. Голицын, М. В. Готовицкий, М. С. Кропотов, В. В. Лаврский, A. Н. Минх, Ив. В. Смельский. Авд. Ив. Соколов, А. Ив. Шахматов, А. А. Тилло, Н. И. Непорожнев, преосвященный Павел, В. А. Боголюбов, Вл. М. Покровский и Н. Ст. Соколов».

Считая всех этих лиц хорошими и надежными работниками, Зубов в особенности оттеняет Н. С. Соколова: «Последний из них — кандидат петербургской духовной академии, по историческому отделению, в сентябре настоящаго года представивший в совет академии на соискание ученой степени магистра свое изследование о расколе по Саратовскому краю. В поисках за материалом для этого сочинения он перебрал не мало архивов саратовских присутственных мест и хорошо ознакомился с хранящимися в них делами и документами. Благодаря научной подготовке и практическому знакомству с письменными памятниками местной старины, он обещает быть одним из очень полезных деятелей имеющей открыться Комиссии и готов взять на себя обязанности секретаря, каковыя соединит с занимаемой им ныне должностью секретаря Статистическаго Комитета. [26]

«Сообщая о вышеизложенном, я в тоже время, с целью скорейшаго устранения препятствий, доселе тормозивших дело открытия в Саратове ученой архивной комиссии, просил бы ваше превосходительство войти, с своей стороны, в непосредственное сношение с г. министром внутренних дел об отводе для ученой Архивной Комиссии помянутаго выше помещения, и о последующем не отказать мне в уведомлении».

Просьба Зубова к Андреевскому и его ходатайство пред министром внутренних дел относительно уступки двух свободных комнат в здании губернских присутственных мест, наконец, были удовлетворены: департамент общих дел министерства внутренних дел отношением от 21 октября 1886 г. за № 21127, уведомил его, Зубова, что со стороны министерства вн. дел не встречается препятствий к безплатному отводу двух, находящихся при Саратовском губернском правлении, свободных комнат под помещение местной Ученой Архивной Комиссии, о чем Губернское Правление отношением, от 30 октября 1886 г. № 312, уведомило Саратовский Губернский Статистический Комитет, для надобностей котораго сказанныя две комнаты были отведены, но которыя им, Комитетом, не были до сих пор заняты.

Черрз неделю после этого, а именно 7 ноября 1886 г. (№ 4747) Зубов писал Андреевскому, что, в виду уступленных для помещения проектируемой Комиссии двух комнат, он, Зубов, находит возможным открыть комиссию «в первой половине будущаго декабря», причем приложил новый, несколько измененный и дополненный список лиц, которыя, по его мнению, могут, на первый раз, войти в состав Ученой Архивной Комиссии и просил утвердить этих лиц в звании членов Комиссии, а именно: бывшаго Хвалынскаго предводителя дворянства кн. Ф. С. Голицына, председателя Саратовскаго окружнаго суда Н. И. Непорожнева, начальника Саратовской Мариинской женской гимназии, д. ст. сов. Авдия Ив. Соколова, д. ст. сов. А. И. Шахматова, [27] Саратовскаго вице-губернатора A. А. Тилло, Хвалынскаго предводителя дворянства В. В. Безобразова, председателя Саратовской губернской земской управы М. С. Кропотова, мироваго судью A. Н. Минх, мироваго судью Ф. Ф. Чекалина, землевладельца дворянина М. В. Готовицкаго и секретаря Саратовскаго Губерн. Статистическаго Комитета Н. С. Соколова.

В ответ на это ходатайство свое Зубов получил 25 ноября того же года от Андреевскаго письмо, в котором последний сообщает, что он «вошел с представлением к г. министру. вн. дел, прося разрешения Его Сиятельства на открытие ныне же в Саратове Ученой Архивной Комиссии». Что же касается предположеннаго состава членов Комиссии, то о них Андреевский заметил: «мне остается лишь от лица Совета Археологическаго Института, близко заинтересованнаго в успехе архивнаго дела, принести живейшую благодарность всем тем лицам, которыя изъявили готовность принять непосредственное участие в деятельности Саратовской Ученой Архивной Комиссии».

Дальше Андреевский говорит, что как только получит он от министра вн. дел предложение об открытии Саратовской ученой Архивной Коммиссии, немедленно уведомит об этом Зубова; в свою очередь он просит Зубова сообщить ему о том, чем закончились его хлопоты по изысканию денежной субсидии Комиссии от земств и городов Саратовской губернии, а также и о том, кого предполагается избрать в должности председателя и секретаря Комиссии.

Зубов ответил (3 декабря № 5107) Андреевскому, что министерство внут. дел еще 14 января сего 1886 года за № 1088 сообщило, что с его стороны к открытию в Саратове Ученой Архивной Комиссии препятствий не имеется, что уездныя земства Саратовской губернии отнеслись очень сочувственно к его, Зубова, предложению относительно субсидии Комиссии и ассигновали в ея распоряжение, в общей сложности, 1150 р., что есть основания, что и городския общества Саратовской [28] губернии дадут на этот предмет около такой же суммы. Что же касается до председателя Комиссии, то этот вопрос еще не предрешен; секретарем же предположено избрать Н. С. Соколова, «о котором, говорит Зубов, — подробно сообщалось вашему превосходительству в письме от 10 октября настоящаго года за № 4360».

На этом оканчивается, вернее сказать, обрывается переписка Саратовскаго губернатора Зубова с министерствами народнаго просвещения и внутренних дел и с директором Археологическаго Института. Мы говорим: «обрывается», потому что в «деле об учреждении Саратовской Ученой Архивной Комиссии», из котораго нами взят весь вышеизложенный материал, нет самой важной части переписки — нет обещаннаго сообщения директора Археологическаго Института о разрешении министром вн. дел открытия в Саратове сказанной Комиссии. Быть может, новаго разрешения и не надо было давать, в виду уже состоявшагося 14 января 1886 года (№ 1088) таковаго разрешения со стороны министерства вн. дел, но окончательное разрешение со стороны Археологическаго Института для Зубова было необходимо, так как по п. 3 положения Комитета Министров губернския ученыя архивныя комиссии учреждаются «по взаимному соглашению» именно «директора Археологическаго Института в С.-Петербурге с местным губернатором», директор же института в данном случае не сказал Зубову своего последняго слова, хотя и обещал его.

II. Открытие Комиссии

Ho как бы то ни было, а Саратовская Ученая Архивная Комиссия была открыта 12 декабря 1886 года.

Об этом мы узнаем из печатнаго «Протокола I общаго собрания Саратовской Ученой Архивной Комиссии 12 декабря 1886 года».

В этом протоколе изложено нижеследующее: «В [29] 8 часов вечера, по приглашению г. губернатора, Алексея Алексеевича Зубова, в доме его,⁴⁾ для открытия губернской Ученой Архивной Комиссии, прибыли cледующия лица: вице-губернатор Адольф Андреевич Тилло, председатель окружнаго суда Николай Иванович Непорожнев, начальник Саратовской Мариинской женской гимназии Авдий Иван. Соколов, д. ст. сов. Александр Иванович Шахматов, мировой судья Александр Николаевич Минх, председатель съезда мировых судей Николай Николаевич Минх, землевладелец Михаил Викторович Готовицкий и секретарь Саратовскаго Статистическаго Комитета Николай Степанович Соколов.⁵⁾

Открыв заседание, губернатор Зубов обратился к присутствующим с следующею речью: «Милостивые Государи!

«Два с половиною года тому назад — 6 мая 1884 года — г. министр вн. д. обратился ко всем гг. губернаторам о таким сообщением: «Государь Император, по положению Комитета Министров, в 13 день апреля 1884 года, Высочайше соизволил на учреждение, в виде опыта, в губерниях: Тверской, Тамбовской, Рязанской и Орловской Губернских Ученых Архивных Комиссий и исторических архивов на предложенных министерством вн. дел основаниях, предоставив Министру, в случае надобности, разрешать открытие подобных же учреждений и в других губерниях».

Затем, перечислив те основания,⁶⁾ на которых министерством вн. дел предположено учреждение Губернских Ученых Архивных Комиссий, Зубов продолжал: [30]

«В Высочайшем повелении об Ученых Архивных Комиссиях, как видно, намечены были только 4 губернии, в которых на первый раз эти учреждения открывались в виде опыта. Опыт оказался удачным. Прошло не более года, и польза новых учреждений, предпринятых по почину незабвеннаго основателя и перваго директора Археологическаго Института Н. В. Калачова, оказалась⁷⁾ настолько осязательна, что Архивныя Комиссии стали открываться и в других губерниях. Так, в 1885 году открылась Архивная Комиссия в Костроме, а в настоящем году — в Симферополе.⁸⁾ Цель нашего сегодняшняго собрания — открытие такой же Комиссии в Саратове.

«Я не буду останавливаться на выяснении потребности открытия Саратовской Ученой Архивной Комиссии. Наша историческая наука так молода, территориальное пространство государства так велико, ученыя силы так разбросаны, что еще много и много труда и усилий целых поколений потребуется, чтобы можно было представить в настоящем свете, со всей ясностью и возможной подробностю прошлыя историческия судьбы нашего отечества. История общерусская и притом история не государства только, но и народа, возможна лишь в том случае, когда предварительно будет создана и закончена история местная, областная. До настоящаго времени почтенные изследователи местной, областной истории встречали массу труднопреоборимых препятствий на своем пути. Ныне правительство идет им на встречу: учреждением Архивных Комиссий оно подает руку помощи отдельным, частным попыткам любителей местной истории, берет их, так сказать, под свою защиту и попечение, открывает им новое и широкое поле деятельности. Крепко запертыя доселе двери архивов разных правительственных [31] учреждений отворяются для желающих, и тлевшия в них хартии разрешается отныне вынести на свет и употребить на пользу науки. He воспользоваться руководящими указаниями и содействием правительства в деле открытия Ученой Архивной Комиссии — значило бы доказать недостаточность подъема духа и местных сил на труд, столь много обещающий.

«Так взглянуло на дело и большинство уездных земств Саратовской губернии, ассигновавших, по моему предложению, на первоначальныя нужды учреждаемой Комиссии до 1150 р. Так же, надеюсь, взглянут города и частныя лица и не откажут в материальных поообиях на развитие зарождающагося дела, особенно если вы, мм. гг., — в чем я ни мало не сомневаюсь, будете по мере сил и возможности содействовать предпринимаемому сообща труду.

«Нам может быть поставлен вопрос: найдется ли достаточно материалов для работы Саратовской Комиссии и будет ли к чему ей применить свои силы и знания? Саратовский край не принадлежит к числу древних составных частей Русской земли. Это край сравнительно новый, не так еще давно присоединенный к России и заселенный великорусским племенем. Но значит ли это, что он не имеет своей истории и не представляет научнаго интереса для истории общерусской? Напротив того, у него есть своя история, так как вся его недолгая историческая жизнь прошла очень бурно.

«Северная половина Саратовскаго края издавна заселена была разными отраслями финскаго племени. В южной — долгое время кочевали шумныя орды бывших повелителей земли русской, татар. Окончились дни владычества этих народностей и в лесных трущобах Низоваго Поволжья стала ютиться вольница, избегавшая наказаний и правежа, — этот первый, основной колонизационный элемент края. По широким водам Волги-реки стали все чаще и чаще носиться легкие струги этой Понизовой вольницы. В лице Стеньки Разина [32] ей нанесен был решительный удар, и Саратовский край на время как будто затих.. Шли годы... Край постепенно заселялся, иммиграция увеличивалась, мирное завоевание края быстро двигалось вперед, но старая закваска все еще бродила в массах, и Саратовскому Поволжью пришлось видеть целый ряд общественно-политических движений своих насельников... Затем над ним шумной грозой пронеслясь бурные дни Пугачевщины... Далее в нем развился и вырос из малаго зерна, из груды безпорядочных землянок, могущественный центр раскола поповщины, столь долго игравший роль митрополии для всего русскаго старообрядчества.

«Весь этот пестрый ряд событий, из которых многия с полным правом могут быть по своему значению отнесены к историческим, должен был оставить следы в виде памятников письменных и вещественных. Конечно, время смело с лица земли не мало таких памятников. Много исторических следов уже изглажено, о многих исторических явлениях и событиях не осталось и воспоминаний. Но многое еще сохранилось, хотя с минуты на минуту грозит исчезнуть. На Ученой Архивной Комиссии лежит прежде всего обязанность разыскать, собрать и разработать памятники прошлаго, хранящиеся в правительственных и частных архивах. На ряду с работой над архивными материалами на членах вновь учреждаемой Комиссии лежит и другая обязанность: они могут, по смыслу вышеизложеннаго циркуляра министра вн. дел, заглянуть и в недра земли и поискать там, в забытых курганах, насыпях, валах и городищах полустертых временем следов исторических событий, совершившихся в Саратовском крае за много веков до наших дней. Смею думать, что по местным обстоятельствам, вам, мм. гг., придется очень скоро прибегнуть к этому именно способу изследования прошлых судеб родного вам края: только этим путем, в связи с изследованиями в области исторической [33] географии и этнографии с изысканиями по части названий различных местностей, гор, рек и озер, возможно будет выяснить разныя формы древнейшаго быта и жизни местнаго населения, а так же понять и установить те или другия историческия события, пронесшияся над Саратовским краем.

«Вполне убежденный, что для вновь учреждаемой Саратовской Ученой Архивной Комиссии «жатва предстоит многая» и что вы, Мм. Гг., окажетесь достойными делателями этой жатвы, я с чувством искренняго удовольствия объявляю, по соглашению с г. директором Археологическаго Института и с разрешения г. министра вн. дел, Саратовскую Ученую Архивную Комиссию открытой, а членами ея — A. Н. Минх, кн. Ф. С. Голицына, Ф. Ф. Чекалина, A. А. Тилло, Н. И. Непорожнева, А. Ив. Соколова, А. И. Шахматова, В. В. Безобразова, М. С. Кропотова, Н. Н. Минх, М. В. Готовицкаго и Н. С. Соколова.

«В заключение предлагаю вам, Мм. Гг., на основании 4 пункта приведеннаго циркуляра, избрать из среды своей Председателя и Правителя дел».

Большинством голосов избранными оказались: Адольф Андреевич Тилло — председателем и Николай Степанович Соколов правителем дел.

Вслед затем, по предложению Н. И. Непорожнева, единогласно избран в члены Комиссии член Саратовскаго окружнаго суда Сергей Михайлович Соколов, a правителю дел поручено приготовить к следующему заседанию Комиссии (18 декабря) проект правил, определяющих внутреннее делопроизводство Комиссии».

На этом и закончилось первое заседание вновь учрежденной Саратовской Ученой Архивной Комиссии.

III. Деятельность Комиссии в первые годы ея существования

Оставляя пока в стороне последующия заседания Комиссии, спросим себя: при каких же обстоятельствах последовало ея открытие и каковы были первые шаги ея деятельности? [34]

Безпристрастие историка требует от нас сказать, что обстоятельства, предшествовавшия и сопровождавшия открытие Комиссии были очень благоприятны как в материальном отношении, так и в отношении сочувствия к Комиссии со стороны разных лиц и учреждений г. Саратова и губернии, на что вполне определенно указывает самый факт пожертвования этими лицами и учреждениями такой, на первый раз солидной, суммы, как 1150 p., при наличности которых вновь открытая Комиссия могла безбедно просуществовать, по крайней мере, полтора года. Но, с другой стороны, недаром говорят, что иногда «и через злато слезы льют». Если мы оставим в стороне это «злато», то увидим, что вновь открытая Комиссия сразу очутилась в очень неблагоприятных условиях. Дело в том, что в Саратове в то время, как, впрочем, и теперь, не были хорошо поставленных библиотек, которыя бы заключали в себе обширные научные отделы. Громадный рост русской исторической науки, которым отмечены последния перед открытием нашей Комиссии десятилетия, прошел, можно сказать, мимо Саратовскаго края. В то время, когда историческая жизнь русских центров получала всестороннюю научную разработку, наш край оставался почти незатронутым изследователями. Естественно поэтому, что наша Комиссия в первые дни своей деятельности обратилась к историческим трудам Н. Ф. Дубровина, Карамзина, Костомарова, Мордовцева, Перетятковича, Соловьева и др., но нашла в их трудах лишь отдельные эпизоды из местной старины. Даже в высокой степени ценное для Поволжья изследование проф. Перетятковича не могло дать нашей Комиссии ответов на ея основные вопросы, так как оно заканчивается тем самым периодом, с котораго имели начаться работы нашей Комиссии, т. е. периодом основания на Волге русскаго государственнаго могущества и начала колонизации Саратовской окраины. Затем, масса заметок и статей по истории Поволжья напечатана была в различных периодических изданиях за разные [35] годы, но достать их в Саратове было невозможно. О первоисточниках же по истории Поволжья — письменных свидетельствах арабских, персидских, греческих, итальянских и др. авторов, давно уже сделавшихся библиографическою редкостью, и говорить не приходится: в книгохранилищах Саратова их нет и не было, а приобретение их в столице и за границей сопряжено с громадными расходами, которые для нашей Комиссии были непосильны.

А между тем и архивные материалы, и курганы, валы и городища — эти молчаливые свидетели глубокой древности, буквально усеявшие Саратовский край, требуют, прежде всего, знания, обширнаго знакомства со всею литературой по истории Поволжья. Чтобы не добывать этих знаний из книгохранилищ столиц и из-за границы, чтобы не искать их на страницах сотен периодических изданий, Комиссии надо было иметь их под-рукой; но вот тут-то, по сказанным причинам, и начинается трагическое положение работников Комиссии, в каковом положении однажды очутился и самый глубокий изследователь нашего Поволжья — проф. Геор. Ив. Перетяткович, который в письме своем в нашу Комиссию так описывает свои мытарства и моральныя страдания в Саратове при собирании в 1875 г. материалов для своего «Поволжья»: «В июле месяце 1875 года мне невозможно было в Саратове достать памятной книжки 1859 года, изданной Саратовским Статистическим Комитетом, не смотря на то, что мною вместе с чиновником осмотрен был внимательнейшим образом не только шкаф с изданиями, но совместно мы путешествовали и на чердак, где перебирали все пыльное старье, но не могли найти ея. В том же Саратове я не мог найти полнаго экземпляра «Сарат. Губ. Ведомостей» 1860 года (где, в отдельных номерах, напечатаны статьи Д.И. Мордовцева о городах Сарат. губернии), не смотря на то, что ходил с чиновником губернскаго Правления в архив, где при делах должны были храниться [36] все отдельные номера «Сарат. Губ. Вед»., но некоторых номеров, интересовавших меня, и там не оказалось. Немецких газет, выходивших в Саратове, точно также нельзя было нигде в целом Саратове достать в июле 1876 года». Это писалось в 1889 году, чрез полтора года после открытия нашей Комиссии, и, конечно, за этот краткий период времени никаких перемен к лучшему сравнительно с положением дела в 1875-6 годах не произошло.

Но это — только одна сторона дела, а была и другая, не менее неблагоприятная, сторона: это — отсутствие строгой организации Архивных Комиссий, а равно и отсутствие правил об устройстве и порядке их деятельности. To и другое ощущалось уже при самом учреждении Архивных Комнссий в 1884 году, когда Комитет Министров, разсмотрев записку министерства внутренних дел и «Положение о Губернских Ученых Архивных Комиссиях», нашел, что «в настоящее время едва ли представляется возможным предусмотреть и определить с достаточною полнотою все условия успешнаго достижения упомянутых целей», для которых учреждаются таковыя Комиссии; «поэтому установление ныне же окончательных правил об устройстве и порядке деятельности проектированных в губерниях Ученых Архивных Комиссий и исторических архивов следует признать преждевременным».⁹⁾ Так полагал Комитет Министров, причем ему в проекте Н. В. Калачова об учреждения Архивных Комиссий особенно по душе пришлось «удостоверение» последняго, что учреждение Комиссий может быть осуществлено «без всякаго, как в настоящем, так в будущем (времени), вспомоществования со стороны Государственнаго Казначейства».¹⁰⁾

Выходит, таким образом, что и отсутствие надлежащей инструкции, которая бы регламентировала [37] деятельность и внутренние распорядки Ученых Архивных Комиссий, и отсутствие у них материальных средств и правительственной субсидии, без которых невозможна самая деятельность Комиссий, заранее предусмотрены и даже легализированы в высших сферах! Но такая легализация, предоставлявшая Комиссиям автономное прозябание, была, конечно, совсем не полезна им, так как она создавала им массу хлопот как в отношении установления внутренних распорядков, так и в деле изыскания средств к существованию. Однако, другого выхода из этого «легализированнаго» положения не было, и Архивным Комиссиям volens-nolens пришлось и то создавать, и это изыскивать за свой страх.

В таком именно положении очутились на первых порах (1884—6 г. и все шесть Архивных Комиссий, в числе их и Саратовская, которая на первых заседаниях своих (12 и 18 дек. 1886 г., 6 марта, 5 мая и 28 окт. 1887 г.) увидала всю недостаточность «временнаго «Положения» о Комиссиях: Комиссии поставлены были в тройную зависимость - от министерства внутр. дел, от директора Археологическаго Института и от Академии Наук, но эта зависимость не была определена с достаточною ясностью и полнотой; затем, состав Комиссий не был определен; ничего не было сказано ни о способе избрания и утверждения должностных лиц, ни о числе обязательных в течение года заседаний Комиссий, ни о числе членов, при коем собрание Комиссии действительно; обойдены молчанием права и полномочия Комиссий по охране памятников старины и по отношениям с оффициальными лицами и учреждениями, в ведении которых находились архивы и вещественные памятники старины; ни слова не сказано об отношениях Комиссий к местным губернаторам, как непременным попечителям Комиссий, и т. д., самыя задачи Комиссий — крайне узкия — почти что одно хранение важных письменных памятников и отчасти охрана памятников вещественных!.. [38]

При такой «регламентации» деятельности Ученых Архивных Комиссий естественно было ожидать, что все оне будут жить разрозненною жизнью и долго будут находиться в самом неопределенном положении, так как у них не было ничего общаго, кроме «Положения» об их открытии. Между тем как именно теперь, когда дело Архивных Комиссий только еще начинало налаживаться, необходимо им было объединение, необходимо было установить общий план деятельности, который бы регулировал и направлял в одном и том же направлении работы каждой из них; иначе легко могло случиться, что Комиссии пойдут вразброд, наделают массу ошибок, трудно потом поправимых, и при этом, подвигаясь вперед ощупью, каждая из них будет нести Сизифову работу, открывать Америку, давно уже открытую другою Комиссией и, быть может, даже соседкой. Точно также и живое, непосредственное и личное единение работников Комиссий, по многим причинам, почти невозможно было; обмен же протоколами и изданиями, если они будут у всех Комиссий, только в слабой степени мог заменить отсутствие личных бесед.

Взвесив все это, Саратовская Комиссия начала, за свой страх, вырабатывать сама себе разнообразныя правила и инструкции. Так, на первом же заседании в день открытия своего (12 дек. 1886 г.) Комиссия, как выше сказано, поручила правителю дел «приготовить к следуюшему заседанию (18 дек.) проект правил, определяющих внутреннее делопроизводство Комиссии». На втором заседании, открывшемся чтением протокола перваго собрания, председатель A. А. Тилло предложил печатать протоколы Комиссии в «Саратовских Губернских Ведомостях» и отдельными отписками «в таком количестве, какое потребно для доставления разным учреждениям и лицам, список коих поручено было составить правителю дел». Рефераты и другия историческаго характера работы решено было представлять в Комиссию, которая, по одобрении, имела печатать их [39] в виде приложений к протоколам своих заседаний. Затем составлена была программа для предстоящих занятий и решено было обратиться с просьбой путем публикаций и воззваний к частным лицам и «уважаемым гражданам» и т. п. с просьбой доставлять Комиссии сведения о всех существующих в Саратовской губернии правительственных, общественных и частных архивах, а также о доставлении копий с описей делам и документам, хранящимся в архивах, между прочим, при церквах и монастырях, как православных, так и других христианских исповедавий и исповедания магометанскаго; снестись также с Казанским, Пензенским и Астраханским епархиальными преосвященными по вопросу о том, не осталось ли в подведомственных им архивах каких-либо документов, относящихся к Саратовскому краю, так как части этого края входили прежде в состав епархий Казанской, Пензенской и Астраханской. Кроме того, решено было составить систематический указатель исторических статей и заметок, помещенных в местных «Епархиальных» и «Губернских Ведомостях» за все время их существования; а так как в Саратове нельзя было тогда найти полнаго экземпляра тех и других «Ведомостей», то решено было обратиться ко всем исправникам и полицеймейстерам Саратовской губернии с просьбой собрать сведения, где и у кого в городах и уездах имеются «Ведомости». Вместе с тем выражено пожелание приобресть хотя бы разрозненные томы «Полнаго собрания законов», хранящихся во многих присутственных местах без всякаго употребления, Комиссии же необходимых для ея исторических работ. Решено, наконец, было обратиться к Археологическому Институту, Археологической Комиссии, Московским Археологическим Обществам, к Комиссии для издания Государственных грамот и договоров, к Академии Наук и др. ученым Обществам о пожертвовании Комиссии своих изданий, а к городским обществам Саратовской губернии — о денежной субсидии на нужды Комиссии, [40] которая имеет в виду, между прочим, разобрать все архивы городских Дум губернии.

В заключение Комиссия постановила пригласить для письмоводства особаго писца, а для разноски бумаг, а равно и охраны имущества Комиссии нанять сторожа, причем расход на жалованье тому и другому и на канцелярския принадлежности предоставлено производить правителю дел с тем, чтобы он представлял «надлежащие отчеты» общему собранию Комиссии, имевшей устраивать свои заседания ежемесячно 6 числа в 8 ч. вечера в своем помещении; если же 6 числа будет праздник, то заседание имело переноситься на 7-е число, что, впрочем, никогда не соблюдалось, и собрания в действительности назначались «по мере надобности» — по мере накопления материалов и связанных с ними вопросов.

Все это, повторяем, обсуждалось на первых двух заседаниях Комиссии (12 и 18 дек. 1886 г.), третье же заседание (6 марта 1887 г.) было целиком посвящено разрешению недоразумений, возникших у Комиссии по поводу некоторых вопросов, связанных, главным образом, с методом разсмотрения архивных дел. Выше было сказано, что Архивныя Комиссии не были снабжены инструкцией, которой бы могли оне руководствоваться при разборе архивных дел. А между тем Комиссиям необходимо было немедленно разрешить для себя общий вопрос о категориях дел, которыя признаны будут ими подлежащими хранению в их исторических архивах, а равно и о способах разбора дел и самого хранения, о приемах каталогизации их и составления описей и указателей к ним. Так как разбор архивов будет производиться не всем составом Комиссии, а отдельными ея членами, то признание тех или других дел ценными в историческом отношении, несомненно, всегда будет носить на себе отпечаток субъективных взглядов разбирающаго эти дела. Невыгоды такого порядка разбора и оценки дел очевидны: при нем может безследно погибнуть [41] для науки масса более или менее ценных материалов.

Чтобы избежать такого «вандализма», наша Комиссия поставила себе за правило: хранить дела в целом виде, без всяких кюпюр, даже и в том случае, когда дела признаны будут для даннаго момента неважными в историческом отношении.¹¹⁾ Затем, отметив крупный пробел в 5 пункте «Положения» о Комиссиях, наша Комиссия решила ходатайствовать пред Археологическим Институтом о дополнении его, пункта, тем, чтобы «все дела и документы разных присутственных мест, признанные по закону подлежащими хранению (на месте), но ненужныя для делопроизводства текущаго, считались бы во временном владении Комиссии, и она могла бы, в случае надобности, брать их себе для разсмотрения с обязательством возвратить по первому требованию».

Из других постановлений этого собрания отметим следующия: а) дела на дом давать членам Комиссии для работы под расписку и с переметкой правителем дел листов; б) предоставить всем членам брать на себя разбор какого кому угодно архива или известной группы дел, предварительно уведомив о своем желании Комиссию для оказания им с ея стороны надлежащаго содействия: в) предоставить каждому члену Комиссии право приглашать к сотрудничеству известных ему своими познаниями и усердием лиц; г) для руководства при раскопках курганов, городищ и пр. назначатать в виде приложения к протоколу этого собрания «Инструкцию научнаго изследования курганов» проф. Д. Я. Самоквасова с дополнением к ней А. П. Богданова.

Из постановлений последующих заседаний Комиссии (5 мая, 28 октября и 7 декабря) этого, 1887, года отметим только следующия: а) на собрании 28 октября был возбужден не предусмотренный «Положением» о Комиссиях [42] вопрос: при каком числе членов действительно общее собрание Комиссии? Собрание нашло, что заседание считается действительным при наличности 5 членов, считая в этом числе и председателя с правителем дел Комиссии; б) по возбужденному на собрании 7 декабря вопросу: как избежать неточностей и искажений разнаго рода, вкравшихся в протоколы заседаний Комиссии, или же пропусков в предложениях и постановлениях, совсем не попавших в протоколы? — соотоялось такое постановление: «Протокол общаго собрания Комиссии, до разсылки его для подписи членам, должен быть предварительно прочитан в следующем общем собрании Комиссии и только после утверждения его подписью участников предыдущаго заседания может быть передан в печать». Этим постановлением отменялся прежний порядок, когда протоколы носили членам на дом для подписи, так что в следующем заседании они уже не прочитывались; в) по вопросу о порядке чтения рефератов, представляемых в Комиссию членами ея и посторонними лицами, постановлено: «Передача реферата членам Комиссии для разсмотрения может быть допущена с согласия автора; члены решают: хранить, печатать или возвратить реферат; члены могут делать свои дополнения, которыя или включаются в текст реферата, или печатаются в виде примечаний к тексту»; г) просить члена Комиссии A. Н. Пыпина разсмотреть все ценное по истории, археологии и этнографии Саратовскаго края, что имеется в Императорской Публичной Библиотеке и в Академии Наук и что печаталось в прежнее время (до 1878 года), между прочим, в «Сарат. Губернских Ведомостях» и «Саратов. листке», за каковые годы этих изданий у Комиссии не имеется; д) просить правителя дел составить общий обзор работ Комиссии за год ея существования «в виде отчета о ея деятельности за год». Этим и закончила наша Комиссия первый год своего существования.

Прежде чем продолжать свое повествование о [43] дальнейшем ея существовании и деятельности, сосредоточим наше внимание на прожитом ею годе. Что же мы видим в этом годе? Что сделала Комиисия за этот год? Ответы на эти вопросы, собственно говоря, уже даны нами на предъидущих страницах — при изложении первых шагов деятельности Комиссии, — даны, правда, косвенно и ровно настолько, чтобы не прерывать плавность повествования, и если мы, тем не менее, решились поставить здесь эти вопросы, то, конечно, с тою единственною целью, чтобы у читателей нашего «Очерка» не оставалось никакого сомнения в том, что Комиссия с первых же шагов своей деятельности взяла верный тон, сразу нащупала твердую почву, на которой и принялась созидать здание областной истории, археологии и этнографии.

В самом деле, на первых же своих заседаниях Комиссия, как учреждение юное, но в то же время ответственное пред судом науки и общества, естественно, выражаясь деловым языком, приняла «меры предосторожности» против почти неизбежных в каждом новом деле увлечений и ошибок начинающих работников — членов своих, особенно в таком, в высшей степени важном деле, как разбор архивных дел, где метод разбора и способы хранения архивнаго материала — все, самая существенная задача, от того или иного исполнения которой зависит самое существование Комиссии. И мы видели, как наша Комиссия разрешила этот существенной важности вопрос («хранить дела в целом виде»). Трудность разрешения этого вопроса обусловливалась тем, что ни в литературе по истории русской, ни в руководящих статьях маститаго архивиста-археолога и учредителя Архивных Комиссий Н В. Калачова, прямого ответа на вопрос о методе разбора архивных дел не было дано; а существовавшия в то время «описания» дел, составленныя нашими знаменитыми археологами-историографами Востоковым, Строевым и др., знакомили нашу Комиссию только с методом описания [44] дел, но не с приемами разбора всего архивнаго материала, в котором, на ряду с ценными для науки документами, должны были встречаться в огромном количестве дела и бумаги, не имеющия никакого научнаго значения.

Затем, надо иметь в виду и то, что для Саратовской Комиссии вопрос о методе разбора и разработки архивов усложнялся, кроме того, чисто областными особенностями истории Саратовскаго края, требовавщими крайней осторожности со стороны Комиссии при ея архивных работах.

Но придя к решению хранить дела в целом их виде, Комиссия тем самым на первых же порах создала себе существенное затруднение, так как помещение, которым она располагала, было мало, чтобы вместить в стенах своих и часть тех материалов, которые с первых же дней ея существования стали поступать буквально возами. Заполнив делами внутреннее помещение, Комиссия затем складывала их к шкафах, размещенных на холодной лестнице и на площадке рядом с своим помещением. В этих шкафах хранились, между прочим, дела упраздненных судебных мест Саратовской губернии, переданныя сюда по Высочайшему повелению от 4-16 сентября 1885 года и на основании предписания министра юстиции от 12 числа того же месяца и года о препровождении дел в Комиссию для вечнаго хранения в Историческом архиве, который как и самую Комиссию, предполагалось открыть в 1885 году.

В способе хранения дел и документов Комиссия придерживалась указаний, сделанных Н. В. Калачовым в его статье «Архивы», т. е. дела, по мере их поступления, описывались и размещались в шкафах или просто на полках самой простой конструкции и располагались так, чтобы можно было класть на них (полки) дела с двух сторон; каждая из двух комнат была обозначена особой литерой, а каждый шкаф или полка с каждой стороны обозначались отдельной цифрой; всякое [45] вновь поступающее дело получало текущий №, хотя бы оно уже и имело свой № и было включено в особыя описи по месту своего прежняго нахождения в известном учреждении; на ребрах стенок каждой полки у каждаго прохода между ними на особой небольшой табели означены были №№ дел, помещенных на каждой линии полок; каждое дело на последней или первой после обложки или рубашки странице заключало в себе краткое описание содержания его; по мере описания принятаго и помещеннаго в шкаф или на полку архива дела составлялись карточки, которыя затем помещались в длинные деревянные ящики такой ширины, какую имели карточки, которыя были предметныя, именныя и географическия; принятые в архив описи дел целых серий или отдельных архивов помещались на особой полке и особыми чернилами отмечались на них соответствующие №№ историческаго архива. Правда, дел, приведенных в такой порядок, было немного и огромное большинство их, особенно — находившихся вне внутренняго помещения Комиссии, просто «хранилось» в шкафах или лежало на полу по стенам и углам во внутреннем помещении Комиссии; но большаго и лучшаго, за теснотой помещения, и сделать нельзя было. He было исполнено Комиссией и основное, проведенное в «Архивах» Калачова, требование, чтобы, по мере накопления описей делам архива, составлялся особый указатель этим описям по карточной системе, чего при незаконченности описей, также нельзя было сделать; не были, вопреки тому же требованию Калачова, собраны в архиве Комиссии справочныя книги¹²⁾ по истории, географии и библиографии по той простой причине, что библиотеки при Комиссии в это время почти что не было, достать же такия книги на стороне на первых порах было очень трудно, в чем Комиссия убедилась горьким опытом: на заседании своем 18 декабря 1886 года она сделала постановление: «Направить все свои усилия на организацию при историческом архиве библиотеки из книг и брошюр, [46] касаюшихся истории и археологии Саратовскаго края и вообще научных работ по архивному делу», но в течение целаго года мало что получила.

А при отсутствии готовых научных данных относительно Саратовскаго края, внимание Комиссии направлено было, главным образом, на изучение того огромнаго материала, который поступал в ея архив из разных архивов Саратовской губернии. Вот почему самый порядок работ членов Комиссии в первый год ея сушествования имел характер более подготовительный, чем созидающий, что, конечно, не могло не отразиться на издательской деятельности Комиссии, выразившейся в напечатании семи «протоколов» общих собраний Комиссии.

«Протоколы» эти, особенно первые три, отличаются одною «деловитостью», т. е. бледностью и бедностью научных докладов и описей разобранных членами Комиссии дел.

Но с выходом каждаго из последующих протоколов (начиная с протокола IV общаго собрания) заметно быстрое увеличение трудов Комиссии, что давало повод надеяться, что в дальнейшем Саратовская Комиссия вполне оправдает те надежды, какия основатель Архивных Комиссий, Калачов, возлагал на все вообще таковыя Комиссии, которыя, по его мысли, имели служить, между прочим, и центром разработки вопросов историко-археологической и этнографической науки.

В течение перваго же года работ членов Комиссии с достаточною очевидностью выяснился и самый характер дел и документов местных архивов. А именно: в архивах преобладали дела раскольничьи, особенно в архивах г. Вольска, затем дела о колонизации края с половины XVIII в., о крестьянских волнениях и сопротивлении крестьян властям. В бумагах, присланных частными лицами, встречаются копии с писем государей и государынь XVIII и XIX столетий к помещикам Саратовскаго края, копии с проектов русскаго государственнаго устройства, поданных помещиками на [47] Высочайшее имя, и масса бумаг, выясняющих отношения между помещиками и крестьянами в двух последних столетиях. Были также записи народных песень, поговорок и т. п. Но эти последние «документы», имеющие не исключительно местный характер, составили собой, как увидим ниже, работы последующих лет.

Что же касается работ, исполненных членами Комиссии в течение перваго года ея существования, то оне сводятся к следующему. Над разбором дел, с целью выделения из них бумаг и документов известной ценности, для вечнаго хранения, трудились члены Комиссии: A. Н. Минх, А. И. Соколов, A. А. Соловьев, С. С. Краснодубровский, С. А. Харизоменов, A. В. Смирнов, В. Гр. Еланский и Н. С. Соколов. Ими разобраны, выделены и описаны дела архивов: Аткарской градской думы, бывшей Царицынской комендантской канцелярии, коей дела в свое врема послужили материалом для «Самозванцев и Понизовой вольницы» Д. Л. Мордовцева и хранились потом в архиве местнаго Статистическаго Комитета; затем дела бывшаго Царицынскаго нижняго земскаго суда (1808—14 г.); дела бывшаго Вольскаго духовнаго правления, вольской городской думы, Вольскаго нижняго земскаго суда (1794—1812 года), канцелярии Саратовскаго губернатора; кроме того, разсмотрены были описи 27,000 дел, поступившия из разных учреждений для предварительнаго выделения из них представляющих собой исторический интерес. Отобранныя по описям дела вытребовались подлинником в Комиссию.

Все эти выделенныя дела, разобранныя и описанныя, создали исторический архив нашей Комиссии.

He была обойдена и вторая основная задача Комиссии — собирание разных древностей края, которыя со временем имели образовать при Комиссии исторический музей: собраны были карты, планы, старыя издания, монеты, кости допотопных животных. Все это жертвовали частныя лица, сочувствовавшия деятельности Комиссии.

Научно-издательская деятельносгь Комиссии выразилась в работах, напечатанных в виде приложений [48] к протоколам: «О значении названия Саратов» (М. Б. Готовицкаго); «Древние обитатели Саратовской губернии» и «Находки древних монет в пределах Кузнецкаго и Петровскаго уездов» (Ф. Ф. Чекалина), «Первая попытка к составлению описания Саратовскаго края» (Н. С. Соколова).

Что касается годичнаго бюджета Комиссии за первый год ея существования, то материальныя средства ея были вполне удовлетворительны: от городов и земств в виде субсидии в ея распоряжение поступило 1650 p., из которых в течение года израсходовано было 699 р. 46 коп.; в том числе на письмоводство и сторожу 366 р. 34 к., на первоначальное обзаведение помещения Комиссии 223 р. 93 к., на типографские расходы 72 р. 35 к., на канцелярию 26 р. 15 коп. и на мелкие расходы 10 р. 69 коп. Таким образом, к 1 января 1888 года у Комиссии была в остатке свободная сумма в 950 р. 54 к, и 300 p., отпущенных, по ходатайству Археологическаго Института, министром юстиции на расходы по разбору и описанию судебнаго архива и находившихся в распоряжении председателя Саратовскаго окружнаго суда, а всего в 1888 год у Комиссии было 1250 р. 54 коп. — сумма вполне достаточная, чтобы вести дело и в следующем году без затруднений; а если бы последния, паче чаяния, и встретились, то, наверно, были бы устранены. Расчитывать на это можно было в виду глубокаго сочувствия к Комиссии со стороны земств, городов, разных учреждений и общества всей губернии, встретивших появление на свет Божий Саратовской Комиссии, точно давно жданное дорогое им учреждение.

Таково было положение Комиссии в первый год ея существования. Мы нарочно остановились на этом годе, выделив его из остальных 24 лет: первый год для вновь сформированнаго учреждения всегда труден, особенно в случаях, подобных настоящему, т. е. когда задачи учреждения намечены лишь в самых общих чертах, когда необходимых для развития его жизнедеятельности научных пособий и руководств не указано, а необходимых для его существования материальных [49] средств или пособия от правительства совсем недано. Вот почему первый год существования любого учреждения является пробным камнем, который, смотря по обстоятельствам, может стать или камнем преткновения, или камнем созидания, ложашимся в основание долговечнаго здания. И от того, чем будет он, этот пробный камень, зависит то, как наладится дело, какие даст оно результаты — погибнет, не развернувшись, или же разовьется и пойдет неудержимо вперед? Мы видели, что Комиссия наша не заглохла, но пошла вперед. Было бы, однако, ошибочно думать, что причина тому крылась лишь в денежных и иных пожертвованиях и в симпатиях к ея делу со стороны общества и разных учреждений; пожертвования и симпатии в данном случае, конечно, много значили, служа подбадривающим стимулом, но все же однех симпатий и пожертвований было бы недостаточно; одне симпатии и пожертвования еще не могли поставить Комиссию на ноги и обезпечить успешность ея работ. Для этого, особенно же для последняго, необходим был еще упорный труд и любовь к делу, толкавшие Комиссию вперед. К счастью Комиссии, в числе 35 ея членов в первый год ея существовавия были такия интеллигентныя и преданныя делу лица, как первый ея непременный попечитель, губернатор A. А. Зубов; как первый ея председатель A. А. Тилло,¹³⁾ тактичный, прекрасный руководитель общих собраний и вдохновитель работников Комиссии; как первый ея правитель, Н. С. Соколов, еще на академической скамье [50] много занимавшийся разработкой архивных дел; как члены-учредители — A. Н. Минх, маститый археолог, этнограф, географ и историк местнаго края; как Н. Н.Минх (нынешний ея председатель), практически изучивший архивное дело, проходя последовательно должности судебнаго следователя, мирового посредника, мирового судьи и председателя съезда мировых судей; как ориенталист Мих. В. Готовицкий, как разносторонне образованный Авдий Иван. Соколов, как Ф. Ф. Чекалин и А. Ив. Шахматов, архивисты по натуре и знатоки местнаго края, как Ал. Ник. Пыпин, известный ученый писатель и академик и др. Все эти лица работали под одним всеобъединяющим и всепримиряющим знаменем науки, соединившей их в небольшой ученый кружок, преследовавший только одну цель — посильное служение родному краю на почве его умственнаго и духовнаго прогресса.

___________

Эту же цель преследовал сказанный кружок и в последующие годы существования Комиссии, к которым мы теперь и переходим.

Представляя собой живой организм, развиваюшийся в условиях естественной преемственности по законам всего живущаго, Комиссия в последуюшие годы своего существования приступала к своим работам более смело и более уверенно шла к своим целям, потому что с каждым годом у нея росла и крепла вера в плодотворность живого научнаго дела, которому она служила. К тому же и внешния условия сложились довольно благоприятно. Особенно это надо сказать об отношениях к Комиссии со стороны учёных учреждений и обществ.

Те и другия хорошо понимали, что новичкам-работникам и притом еще в новом, не установившемся на Руси деле, необходима чисто менторская помощь. И помощь эта пришла. Ее оказали почти все выдающиеся представители русской исторической науки в лице [51] ученых учреждений, обществ, профессоров истории, археологии и этнографии, редакторов-издателей исторических журналов и частных любителей русской старины.

Так, Императорская Академия Наук прислала Комиссии в дар все свои «Записки» со времени возобновления их издания и много отдельных, изданных ею, сочинений. Тоже сделало и Отделение Российскаго языка и словесности. Археологический Институт высылал Комиссии свой орган — «Вестник Археологии и Истории», где Комиссия находила руководящия указания для своих занятий археологиею Саратовскаго края; Московское Императорское Общество в целой серии «Трудов» своих дало Комиссии богатый материал и указания для производства археологических изысканий и раскопок в Саратовской губернии. Этому же Обществу Комиссия обязана подробными историческими справками по археологии Саратовскаго края. Ценныя по своей полноте и научности справки даны были Комиссии и в «Трудах» Русскаго Археологическаго Общества. Важныя услуги оказали Комиссии московские архивы министерства юстиции и иностранных дел, давшие Комиссии образцы описей дел и документов, хранящихся в этих архивах. Далее, Археологические Съезды высылали в библиотеку Комиссии свои «Труды», в которых всякий раз можно было найти важнейшия, вполне научно обоснованныя данныя до истории и археологии не одного какого-либо уголка обширной территории Россий, но всей России; старейшие университеты: Московский, Киевский, Петербургский, Казанский, а также Казанское Общество Истории, Археологии и Этнографии тоже делились с Комиссиею результатами своих научных изысканий. Наконец, делились с Комиссиею своими сведениями учреждения, не преследующия в своей деятельности специально научных целей, к каковым относятся «Собственная Его Императорскаго Величества Канцелярия», «Архив Правительствующаго Сената» и другия административныя учреждения, имеющия свои богатые архивы и [52] высылавшия в дар Комиссии свои «Сборники», описи дел, разные «Материалы» и т. п.

He можем не отметить любезнаго внимания к нуждам Комиссии со стороны ученых археологов, историков и этнографов A. А. Бобринскаго, Н. Ф. Дубровина, И. Е. Забелина, П. В. Знаменскаго, Г. Ив. Перетятковича, обогативших библиотеку Комиссии своими научными трудами, а также редакторов-издателей исторических журналов «Русскаго Архива» и «Русской Старины» П. И. Бартенева и М. И. Семевскаго, дававших Комиссии возможность следить за материалами, печатавшимися в их журналах и нередко относившимися к истории и археологии Саратовскаго края.

Было бы, впрочем, долго перечислять всех лиц и ученыя и административныя учреждения, содействовавшия росту Комиссии, особенно — ея библиотеки. Скажем поэтому коротко: почти не было в России ни одного ученаго или административнаго учреждения, которое бы в той или другой форме не проявило своих симпатий и помощи нашей Комиссии. Результатом этих симпатий и помощи был заметный рост дела Комиссии. Да иначе и быть не могло: каждая новая книга, принесенная в дар Комиссии, давала последней новыя знания, согревала и возбуждала любовь к науке, любовь к архивной работе, которая была, есть и будет краеугольными камнем Русской истории и этнографии, как наук.

Кроме книжной помощи, Комиссия нередко получая компетентные советы и указания со стороны людей опытных, специально изучивших ту или другую научную область или вопрос, которых касались поступавшие на разсмотрение Комиссии материалы. Такими компетентными советчиками были М. И. Аттай, П. И. Бартенев, М. А. Баязитов, A. А. Бобринский, А. Ф. Бычков, барон Ф. А. Вюлер, А. Я. Гаркави, И. Е. Забелин, Ф. И. Истомин, X. И. Иоаннесов, М. М. Ковалевский, В. И. Межов, С. А. Муромцев, Г. А. Муркос, Н. В. Покровский, В. К. Трутовский, гр. П. С. Уварова, С. Н. Шубинский и мн. др. Bсe эти лица пользуются заслуженною [53] ученою известностью, каждый в своей области, и, будучи действительными членами Комиссии, близко к сердцу принимали ея успех в деле служения историко-археологической науке.

Встречая общее сочувствие со стороны вышесказанных лиц, учреждений и обществ, Комиссия находила отзывчивость и со стороны частных владельцев исторических документов и мемуаров на значительном протяжении России. На опубликованное в газетах и журналах письмо председателя Комиссии кн. Л. Л. Голицына о присылке в Комиссию, для снятия копий, относяшихся до истории Саратовскаго края документов, прислано было много указаний от разных лиц, давших Комиссии возможность заняться розыском документов, а от некоторых лиц поступили в Комиссию и самые документы. Так, например, от проживавшей в Одессе Над. Андр. Фадеевой поступили бумаги ея покойнаго отца Андрея Мих. Фадеева, который в 1839—1846 годах был в Саратове губернатором и вел мемуары и который при жизни своей пользовался заслуженною известностью географа и статистика. Кроме бумаг Фадеева, в Комиссию поступали заметки, записки, дневники и т. п., часть которых тогда же была напечатана в «Трудах» Комиссии и которыми, без сомнения, воспользуются будущие изследователи Поволжья.

Что касается деятельности членов Комиссии, то в ней ясно определились два направления: одни из членов содействовали успеху Комиссии своим представительством пред правительственными и учеными учреждениями, доставляли Комиссии нужные ей материалы, книги, справки и т. п., другие — посвящали свой труд на просмотр описей дел, присылавшихся для этого в Комиссию, и подлежавших, после отбора нужных Комиссии, уничтожению, а также на составление описей делам Историческаго Архива, на обработку и издание исторических материалов, на производство экскурсий и археологических и исторических изысканий и т. д.

Благодаря совокупным действиям членов обоих [54] вышесказанных наиравлений Комиссия в первые же годы своего существования имела в своем распоряжении: 1) по архиву: дела, относящияся к истории Пугачевскаго бунта; дела Саратовской Казенной Палаты; материалы, касающиеся Увека; опись дел, хранящихся в Московском Архиве министерства юстиции и касающихся колонизации северной половины Саратовской губернии; дела, хранящияся в центральном архиве министерства юстиции, дела по истории колонизации Петровскаго уезда; дела волостных правлений, дела архива Вольскаго нижняго земскаго суда, дела Вольскаго духовнаго правления; дела Петровскаго полицейскаго управления; дела о колонистах Саратовской губернии; дела Межевого департамента правительствующаго Сената, заключающия в себе ценные материалы по истории землевладения в Саратовской губернии. Из последних, как наиболее важных, дел впоследствии образовался особый отдел Историческаго архива Комиссии.

2) По музею приобретены ценныя коллекции: костей животных плеоценовой эпохи, разнаго рода окаменелостей, монет, домашней утвари, одежды, орнаментов построек, туалетных украшений древнейших обитателей Саратовскаго края и др. Значительная часть этих вещей поступила в музей Комиссии из Саратовскаго Статистическаго Комитета и из музея при Саратовской мужской, ныне первой, гимназии (монеты); некоторыя же вещи добыты членами Комиссии при раскопках курганов или приобретены от других, посторонних Комиссии лиц. Благодаря этим вещам музей Комиссии на первых же порах его существования стал центром, куда начинали стекаться все археологическия открытия в Саратовском крае. Самый факт поступлений в музей находок служит наглядным доказательством, что в местном обществе начал уясняться правильный взгляд на остатки старины и явилось уважение к этим остаткам, как свидетелям прошлаго.

3) По библиотеке: книг к 12 декабря 1889 года было 859 №№. В том числе были очень ценныя издания, как, [55] например: Акты, издаваемые Виленскою Археографическою Комиссией, Акты Московскаго Государства, Древности Северо-Западнаго края, Памятники древней письменности.

Количество и качество приобретеннаго имущества дали Комиссии возможность показать его Саратовской публике путем принятия участия в научно-художественном отделе Саратовской выставки 1889 г. Впервые выступая с своими экспонатами на суд публики, Комиссия выходила из того положения, что работы свои она соединяет с умственною жизнею местнаго общества и его духовными интересами. С другой стороны, участие Комиссии в выставке могло иметь и практическое значение: Комиссия существовала на средства городов и земств губернии, и выставка ея предметов имела показать субсидирующим учреждениям, a равно и населению Саратовской губернии, что Комиссия в течение трех лет своего сушествования в достаточной степени окупила затраты, сделанныя для нея этими учреждениями, добывающими себе средства с населения губернии. Так понимала цель выступления своего сама Комиссия, так поняла ее и публика, которая устами экспертной комиссии произнесла над нашей Комиссией общественный приговор в выражениях крайне для нея лестных: «Саратовская Ученая Архивная Комиссия, — читаем в отзыве экспертов, — представила на выставку: коллекции монет XV—XVIII столетий и костей животных третичной геологической эпохи, вооружение до XVI столетия, остатки домашняго быта древнейших обитателей Саратовской губернии, столбцы письменности XVIII столетия, 23 неизданных пугачевских дела и 13 выпусков своих «Трудов» и «Протоколов». Принимая во внимание краткий период существования Комиссии (открыта 12 декабря 1886 года), недостаток материальных средств и те трудности, с которыми сопряжены всякия научныя работы в провинциальном, не имеющем обширных книгохранилищ и других научных средств и пособий, городе, экспертная комиссия имеет честь поставить на вид комитета (выставочнаго, [56] распорядительнаго) живую, энергичную, заслуживающую горячаго сочувствия деятельность молодого ученаго общества».¹⁴⁾ В этом отзыве, конечно, нет преувеличения, скорее наоборот: эксперты судили о деятельности Комиссии по ея экспонатам, которых на выставке была лишь частица, громадное же большинство оставалось в помещении Комиссии и было неизвество экспертам, а именно, в помещении Комиссии оставались: целая библиотека, состоявшая, как выше сказано, из 859 №№, целый музей, состоявший из 144 вещей, и целый архив, состоявший из 200,000 листов, из которых. как выше сказано, 20,000 листов были ко времени выставки уже разсмотрены и описаны; кроме того, разомотрены 3000 листов описей дел, хранившихся в разных правительственных и частных архивах. Все эти работы, повторяем, остались неизвестными экспертам.

Через год после этой выставки состоялась другая, такого же характера, выставка в г. Казани. Распорядительный Комитет по этой выставке пригласил нашу Комиссию принять участие в ея (выставки) научном отделе. Предложение было принято, и члены нашей Комиссии, профессора Казанскаго университета и духовной академии Д. А. Корсаков и П. В. Знаменский приняли на себя труд по размещению экспонатов нашей Комиссии на выставке. За эти экспонаты (предметы музея и архива и печатные «Труды») Ученый Комитет выставки присудил нашей Комиссии высшую награду по научному отделу — почетный отзыв с присвоенным ему знаком отличия — серебряной звездой, украшенной золотою короной.¹⁵⁾

Этот успех нашей Комиссии на обеих¹⁶⁾ сказанных [57] выставках ясно свидетельствовал о любви ея членов к архивному делу, а равно и об их энергии no собиранию предметов древности, так заинтересовавших собой ученых экспертов по научным отделам той и другой выставки.

Об этой же любви, а равно и о продуктивности работ Комиссии не раз свидетельствовали и другия, совершенно посторонния ей лица. Приводим одно из таких свидетельсти, как наиболее компетентное. На общем собрании Комиссии 24 августа 1889 года присутствовал член-корреспондент С.-Петербургскаго Археологическаго Института А. Ф. Селиванов, которому со стороны чужая работа была виднее, чем Комиссии своя работа. И вот что сказал г. Селиванов в речи своей, обращенной к общему собранию Комиссии: «Археологический Институт может гордиться, что руководимыя им Архивныя Комиссии заняли почетное место среди ученых обществ... Архивныя Комиссии, несмотря на недостаток средств и другия причины, вредно влиявшия на их деятельность, собрали и издали много интересных документов. Оне возбудили интерес в местном обществе и вызвали новых работников, раскрывших прошлое нашего отечества... Познакомившись на месте с Архивными Комиссиями и их деятелями, я, говорит г. Селиванов, могу свидетельствовать, что в нашем отечестве существует любовь к истории своей родины и есть много любителей, работающих безкорыстно над изучением прошлаго своей губернии, уезда, даже села... Саратовская губерния довольно счастлива в этом отношении. В ней всегда были люди, интересовавшиеся ея прошлым, но в особенности теперь для изучения Саратовской губернии наступила новая эра... Немного времени прошло — менее трех лет, а Саратовская Комиссия пользуется вниманием общества и литературы. Среди ея членов мы видим и местных ученых, и профессоров Перетятковича, Знаменскаго, Корсакова и др., видим известнаго ученаго A. Н. Пыпина... За три года своего существования Комиссия издала два тома своих [58] «Трудов», несколько протоколов и разсмотрела около 20,000 дел. Разсматривая ея труды, надо признать, что она обратила серьезное внимание на изучение прошлаго края». Перечислив затем напечатанныя в «Трудах» Комиссии статьи членов и назвав их авторов поименно, г. Селиванов продолжает: «Вся эта широкая и плодотворная деятельность Комиссии служит надежным ручательством, что история Саратовскаго края получит надлежащую разработку и что ея изследователи найдут в «Трудах» Комиссии обширный научный материал».¹⁷⁾

Надо заметить, что А. Ф. Селиванов обозревал ученыя архивныя Комиссии по поручению Археологическаго Института и, следовательно, не из простого личнаго любопытства, а с чисто ревизорскою целью, т. е. с целью представить Археологическому Институту отчет как о достоинствах, так и недостатках ученых архивных Комиссий и уж, конечно, не мог он и по совести, и по долгу принятаго на себя поручения Института считать и называть белым то, что в действительности было бы черно...

IV. Мысль о составлении Исторического сборника

Трехлетний опыт работ по разбору архивных дел и документов привел Комиссию к заключению, что единоличная работа в таком деле является нередко усилием, не достигающим желательных целей. Масса архивных материалов и разнообразие бытовых условий, которых касались эти материалы, подавляющим образом действовали на энергию работников-архивистов в силу обширности самаго труда, главным же образом, в силу громадной нравственной ответственности за его научныя последствия. И это — не смотря на вышесказанное постановление Комиссии: «хранить дела в целом их виде», — постановление, исключавшее возможность утраты для науки более или менее ценных материалов. Положим, что дела, по использовании их, крепко хранятся, но так-ли они [59] использованы? — Вот вопрос, который часто являлся у многих членов Комиссии и, в конце-концов, привел их к убеждению, что работать над известным вопросом по данным того или другого архива и разрабатывать весь архив — две совершенно различныя работы. Если в первом случае допустим единоличный труд, то во втором случае более пригоден труд коллективный — труд всей Комиссии. В этом последнем смысле Комиссия в 1889—1890 году и решила вопрос о способе разбора архивов, приняв для практическаго осуществления доклад своего председателя кн. Л. Л. Голицына «Архивы и порядок их разбора». Метод разбора, положенный в основу этого доклада и принятый Комиссией, состоит, в существенных чертах, в следующем: каждый архив разбирается одновременно и согласуется с симпатиями и специально научной подготовкой каждаго из трудящихся, а чтобы достигнуть единства труда, все описи архивов читаются лицами, их составившими, на общих собраниях, при чем всякия противоречия и недоразумения устраняются путем живых личных объяснений самих авторов описей, которые обязаны подчиняться приговору общаго собрания Комиссии.

Представляя обсуждение научной ценности архивов целым подкомиссиям, Комиссия устранила этим приемом одно из больших зол при каждой ученой работе — субъективизм работающаго в оценке достоинства и научнаго значения сырых материалов. Затем, такой способ оценки архивов если и не устранит окончательно, то в значительной степени уменьшит просмотры дел, кажущихся только «интересными» в том или другом отношении, что, конечно, тоже — субъективизм. Наконец, содержание архива получит не узкую, личную, в большинстве случаев пристрастную и одностороннюю оценку. а оценку целой коллегии, которая в своих прениях может установить на него правильный взгляд.

Насколько тактично в данном случае поступила наша Комиссия, об этом читаем в отчете директора [60] Археологическаго Института о деятельности ученых архивных Комиссий за 1890 год следующее: «Саратовская Комиссия решила важнейший для всех ученых архивных Комиссий вопрос о разборе архивов своей местности как правительственных, так и частных, приняв для практическаго осуществления программу, изложенную в докладе ея председателя кн. Л. Л. Голицына. Указанный способ разбора был приложен к архиву Окружнаго Суда, из коего, после разсмотра 5634 дел, отобрано для хранения... 420». Значит, наша Комиссия не даром трудилась над разработкой этого вопроса!

В связи с применением этого метода к разбору архивов Комиссия предполагала изменить в ближайшем же будущем издание самаго органа своего — «Трудов» в том смысле, чтобы опись каждаго архива составляла отдельную книжку; и если не осуществила этого до сих пор, то только потому, что, кроме специально архивнаго материала, необходимо издавать и протоколы, и доклады с рефератами и пр.; издавать же то и другое одновременно не позволяли средства Комиссии.

Как бы то ни было, но благодаря выработанному Комиссией методу, разбор архивных дел значительно подвинулся вперед, а вместе с прежними единичными и единоличными работами, у Комиссии накопилось за 4 года столько материала по истории г. Саратова и Саратовскаго края, в их прошлом и настоящем, что Комиссия почувствовала себя в курсе дела и настолько осведомленной, что решилась выступить с предложением местному городскому управлению и обществу — отпраздновать 300-летний юбилей г. Саратова. А для того, чтобы описать подробно жизнь Саратова за этот 300-летний период, чтобы не с голыми руками приступать к празднованию, решено было к нему подготовиться, а для этого приготовить и издать особый «Сборник», в который бы вошел весь, какой только будет добыт Комиссией, материал по истории г. Саратова и Саратовскаго края. Мысль эту подал член [61] Комиссии, известный ученый, ныне покойный А. Н. Пыпин, посетивший Саратов летом 1888 г. и лично высказавший эту мысль председателю Комиссии А. А. Тилло, который, в свою очередь, высказал ее Общему Собранию Комиссии 19 сентября того же 1888 года, причем оговорился, что вопрос о материальных средствах не должен смущать Комиссию, так как города, земство и сословия губернии, так сочувственно встретившие открытие Комиссии, откликнутся и теперь на ея призыв к пожертвованиям на издание «Сборника». Гораздо важнее, по мнению г. Тилло, вопрос о том научном материале, который может быть собран и обработан для юбилейнаго издания. Правда, в этом случае Комиссии обезпечено участие А. Н. Пыпина, который принял на себя значительную долю труда, но необходимо привлечь к содействию и всех остальных наличных членов Комиссии.

Предложение Пыпина—Тилло было принято Комиссией очень сочувственно, и тут же один из членов (Смольянинов) заявил, что он берет на себя труд составить библиографический указатель книг и статей по истории Саратовскаго края, а общее собрание решило обратиться к земствам, городам и сословиям губернии с ходатайством о субсидии на издание юбилейнаго «Сборника» и письменно просить всех членов Комиссии принять участие своими трудами в составлении «Сборника» а также обратиться с такою же просьбою к проф. Перетятковичу, академику Н. Ф. Дубровину, проф. П. В. Знаменскому и Д. А. Корсакову, которые специально занимались историей Поволжья и вообще хорошо знакомы с литературой областной истории; обратиться также к библиотекарю Петербургской публичной библиотеки, у котораго под руками богатейшее книгохранилище, и по отделу собственно Саратовской истории ему легче, чем всякому другому, составить библиографический указатель. Кроме того, открыть в «Трудах» Комиссии особый отдел — Saratoviana, где обозначать все издания книг и статей, относящихся [62] к Саратову и Саратовскому краю. С этою же целью решено обратиться во все правительственные и общественные архивы, а также к управляющим Пензенской и Самарской Удельных Контор и Государственных Имуществ и к управляющему Саратовскаго отделения Государственнаго Банка с просьбой указать местонахождения Государственнаго «Заемнаго банка»; к Астраханскому епископу Евгению по вопросу о библиотеке и нумизматической коллекции умершаго в Астрахани на покое бывшаго Саратовскаго епископа Афанасия, и к проживающим в Нижнем Новгороде членам Комиссии по вопросу о рукописном сборнике преосвящ. Иакова, который, т. е. сборник, ныне находится в библиотеке нижегородской духовной семинарии и в котором заключаются документы по истории Саратовскаго края, собранные преосвящ. Иаковым в бытность его епископом в Саратове; наконец, обратиться ко всем учебным заведениям Саратовской губернии о присылке исторических записок о каждом заведении или хотя бы только кратких сведений о времени их основания.

Все это было сделано в течение 1888 года. Что-же касается до 1889 года, то дело с хлопотами об издании «Сборника» в этом году обстояло так. На общем собрании своем 21 февраля Комиссия заслушала доклад председателя кн. Л. Л. Голицына и правителя дел С. С. Краснодубровскаго, сменивших 23 января этого года А. А. Тилло и Н. С. Соколова, получивших новое служебное назначение — первый в Ставрополь-Кавказский, второй — в Петербург.

Авторы доклада, исходя из того положения, что все, когда либо написанное о Саратове, в настоящее время составляет библиографическую редкость, пришли к выводу, что отсюда исход один — перепечатать все вновь в систематическом своде в виде «Сборника», который бы заключил в себе все, что теперь трудно или даже невозможно найти в продаже, и который должен быть настольною, справочною книгой для каждаго занимающагося разработкой местной истории. «Изданием [63] свода материалов по местной истории, говорят авторы доклада, — Комиссия окажет неоценимую услугу русской науке, раз навсегда избавив ее от печальной необходимости делать часто безплодные поиски в разных уголках России всяких статей и заметок... Далее, на Комиссии сосредоточено внимание земств и общества всей губернии, на что указывают их субсидии. За это их внимание Комиссия может отплатить им только капитальной работой, о которой идет речь. Для городов и земств такая работа будет иметь и серьезное практическое значение: в Саратовской Думе, например, поднимался недавно вопрос о землях, принадлежащих Саратову, но, за неимением исторических данных, вопрос остался открытым. Таких случаев можно указать много. А потому «Сборник» должен иметь монументальный характер: в нем должно быть собрано все, что выходило когда-либо в Саратове и что было писано о нем в России и за границей. И все это должно составить первую часть «Сборника»; вторую же часть должны составить статьи научныя, составленныя членами Комиссии.

В частности, в «Сборник», в виде сырых материалов по истории Саратовскаго края, должны, по сказанному докладу, войти сведения о нем у Геродота, Страбона, Ибн-Дасты, Масуди, Эль-Валхи, Абуль-Феда, Ибн-Батуты, Плано-Карпини, Рубруквиса, Марко-Поло, Контарини, Олеария, Палласа и др. лиц, в древния времена посещавших Поволжье, или почему-либо говоривших о нем. Получить сочинения этих лиц можно из Академии Наук, Императорской Публичной Библиотеки, Румянцевскаго Музея, из библиотек университетов русских и заграничных, или же сделать извлечения из этих сочинений чрез проживающих в столице членов Комиссии.

Более поздния сведения о Саратовском крае можно взять, по тому же докладу, из наших летописей, актов, грамот, договоров, чертежей, карт, когда-либо появлявшихся в России и за границей, а равно и [64] из разных письменных документов, из книг, составляющих теперь библиографическую редкость, каковы, например, труды Мюллера, Шлецера, Рейца, Эверса, и др.; а также из газетных и журнальных статей и т. д.

В конце первой половины «Сборника», по мнении авторов доклада, должен быть приложен общий обзор памятников литературы по истории Саратовскаго края, который дал бы читателю средство удобно пользоваться материалом «Сборника». Для такой работы, говорят авторы доклада, достаточно двух лет, остающихся до юбилея, если, конечно, за нее дружно примутся все 100 членов Комиссии.

Когда первая часть «Сборника» будет готова, говорится далее в докладе, тогда можно будет приступить ко второй его части — к составлению монографий. Но тут, продолжают авторы доклада, можно говорить лишь о том, что желательно. А желательно, по докладу, следующее: составление истории Саратова и уездных городов, история колонизации Саратовскаго края, история иностранных поселенцев, история поземельнаго вопроса относительно городов и монастырей, церквей ии других учреждений, владеющих землями; история церквей г. Саратова и губернии, история губернских и общественных учреждений: Губернскаго Правления, Казенной Палаты, городских Дум и Управ и пр.; деятельность Саратовских епископов и духовных лиц, история церковных учреждений и раскола и отношение к последнему местных учреждений и правительства; быт общественных классов и сословий, быт помещиков, служилых людей и крестьянства, положение крестьян при крепостном праве, крестьянские бунты и волнения, бунт Стеньки Разина и Пугачева, история торговли и промыслов в Саратовском крае, экономическая жизнь края, деятельность земств, городского и крестьянскаго самоуправлений, история кредитных учреждений, история торгово-промышленных и художественно-промышленных выставок, духовная жизнь края, [65] история просвещения края, школ, библиотек и печати в крае, история народной нравственности по судебным делам, народныя легенды, песни, суеверия, сказания старины и пр.

К «Сборнику» должны быть приложены снимки и карты Поволжья: итальянскаго географа IV века Пицигани, по «Большому чертежу», по Олеарию и карта Саратовскаго края в начале XVIII и XIX веков; этнографическая и археологическая карты, а также — рисунки Поволжских городов из Олеария и других путешественников, снимки с исторических достопримечательностей края, гербы Саратова и уездных городов, биографии и портреты замечательных деятелей в истории края. Программа эта, говорят в заключение авторы доклада, может быть изменена, дополнена, но не сокращена. Авторы доклада при этом не скрывают, что Комиссии «труд великий предстоит», но что «сознание громадной пользы результатов, какие будут достигнуты этим трудом, должно преодолеть все препятствия и затруднения, какия встретятся при его исполнении», ибо «издание такого «Сборника» раз на всегда развяжет руки членам Комиссии в их дальнейших собственных работах, поставит их труд на прочную научную почву, окажет услугу всей русской науке, даст, быть может, настольную книгу для каждаго мыслящаго жителя Саратова и губернии, убежденнаго в непреложной истине, что без истории, этого великаго, неподкупнаго учителя и руководителя жизни, немыслимо правильное нормальное развитие самой жизни. Если в настоящее время такое убеждение еще слабо, то надо привить его общественному сознанию. Пусть эти цели послужат путеводною звездою для всякаго, кто желает положить свой труд на алтарь служения науке, государству и обществу».

Доклад этот вызвал продолжительныя прения. Одни из членов Комиссии находили, что, издавая такой обширный «Сборник», Комиссия уклонится от своей прямой задачи — делать просмотр архивов и [66] составлять описи делам — и что эта задача отодвинется на задний план на целые десятки лет, так как издание одних сырых материалов потребует именно столько времени и составит десятки томов, а потому лучше бы было составить библиотеку из всевозможных книг и статей, относящихся до Саратовскаго края, что было бы удобно в том отношении, что не отвлекало бы Комиссию от разработки архивов, а без этой разработки невозможно составление самых монографий; при том же составление монографий займет очень много времени, до 300-летняго же юбилея Саратова остается очень мало времени; вообще же вопрос о монографиях лучше оставить в стороне, тем более, что Комиссии неизвестно, примут ли участие и насколько в составлении «Сборника» столичные члены Комиссии, а потому надо иметь в виду лишь наличныя силы Комиссии и сузить границы программы, сообразуясь как с этими силами, так и с временем, остаюшимся до юбилея. Другие члены Комиссии находили, что самая программа «Сборника» составлена произвольно: почему бы, например, не включить в нее вопроса о геологическом строении почвы Саратовской губернии, об ея рельефе и т. п.?

В конце концов было решено: доклад напечатать и для детальнаго обсуждения его и окончательной выработки программы составить особую комиссию из членов С. И. Кедрова, С. С. Краснодубровскаго, В. Н. Смольянинова, С. А. Харизоменова и А. И. Шахматова, которые и представили общему собранию Комиссии 2 мая 1889 г. свой доклад о программе «Сборника», который, в существенных чертах, сводится к следующим положениям: издание «Сборника» необходимо для знакомства Комиссии и общества с историею Саратовскаго края по малодоступным источникам; «Сборник» должен состоять из двух частей: первая часть должна служить сводом материалов о Саратовском крае, вторая часть — сводом научных статей о том же крае, составленных членами Комиссии. В первую часть [67] должны войти все без исключения материалы до 1700 года (?) и материалы и статьи, появившиеся в XVIII и XIX веках, добыть которые теперь очень трудно. Вторая часть должна состоять из подробнаго библиографическаго указателя всех сочинений XVIII и XIX веков. В указателе каждая книга должна быть поименована, содержание ея должно быть кратко изложено, из книг должны быть сделаны извлечения с указанием страниц подлинника. К «Сборнику» должно быть написано предисловие и приложен указатель алфавитный или предметный.

Темы для статей, имеющих войти во вторую часть, выбираются самими авторами, но желательно, чтобы разработывались вопросы мало или и совсем раньше неразработанные. И в этой части должны быть предисловие, историческия иллюстрации, карты и указатель. Изданием «Сборника» должна заведывать особая Редакционная Комиссия. Все справки по изданию «Сборника» делаются через правителя дел; он же ведет переписку с лицами и учреждениями, имеющими принять участие в составлении «Сборника».

Вместе с тем выражено пожелание обратиться чрез местныя газеты с воззванием к владельцам рукописей, редких книг, воспоминаний, дневников и других материалов по археологии, истории и этнографии Саратовскаго края предоставить их Комиссии во временное пользование.

Воззвание это не осталось без ответа: по словам отчета о деятельности Комиссии за 1888—9 год, «Комиссия встретила... отзывчивость со стороны владельцев исторических документов на всем пространстве широкой России..., последовало с севера и юга, востока и запада нашего обширнаго отечества очень много ответов от разных лиц, давших в руки Комиссии путеводныя нити к розысканию свидетельств о родной старине». Многие из этих лиц уже предоставили Комиссии и самые документы. Как на пример, укажем на проживавшую в то время в Одессе Над. Андр. [68] Фадееву, которая передала Комиссии бумаги своего покойнаго отца, бывшаго Саратовскаго губернатора (1839—1846 г.) Андр. Мих. Фадеева, пользовавшагося в свое время заслуженною известностью географа и статистика.¹⁸⁾ В бумагах этих заключаются ценныя указания на Саратовскую старину. Кроме этого крупнаго дара, в Комиссию поступили записки, дневники, заметки и т. п. Весь этот материал последовательно увеличивал запас ценных сведений о Саратовской старине, которыя до того времени хранились в историческом архиве нашей Комиссии и которыми в значительной степени уже воспользовались прежние изследователи Поволжья и будут пользоваться будущие изследователи того же Поволжья.

В частности, из поступивших в Комиссию разнаго рода «дневников» и «записок» особенную ценность имели и имеют «Дневник происшествий» — Гер. Ал. Скопина и «Записки Дневныя» — Н. Г. Скопина.

Комиссия на общих собраниях своих 30 октября 1889 г., 10 марта и 31 мая 1890 года по достоинству оценила эти «Дневник» и «Записки», постановив напечатать их отдельным выпуском под заглавием «Саратовский Исторический Сборник, издаваемый Саратовскою Ученою Архивною Комиссией в память трехсотлетия г. Саратова».

Таким образом в 1890 году было положено начало изданию того самаго «Историческаго Сборника», о котором так много было разговоров на общих собраниях Комиссии в течение двух последних лет. Издавая «Дневник» и «Записки» Скопиных, Комиссия обещала постепенно издавать и последующие выпуски, в которые имели войти «как сырые материалы, так и ученыя изследования» по вопросам, намеченным в вышеприведенной программе «Сборника».

К сожалению, это обещание осталось доселе неисполненным, но не потому, чтобы на последующие [69] выпуски у Комиссии не хватало нужнаго и подходящаго материала, и не потому, чтобы у нея не было времени и охоты продолжать делать выпуски, а просто и единственно по недостатку на это средств, наличность которых ежегодно поглощается печатанием очередных выпусков «Трудов» и другими неизбежными статьями расхода.

В связи с вопросом о «Сборнике» поднят был другой очень важный вопрос — об издании «Археологической карты» Саратовской губернии для нанесения на нее, карту, городищ, курганов, валов, засек, могильников, кладов, старинных изделий и т. н. На необходимости составления такой карты настаивали, между прочим, Московское Археологическое Общество и непременный попечитель Комиссии, губернатор А. И. Косич, причем инициатива принадлежала последнему: на общем собрании комиссии 20 марта 1888 года Косич заявил, что, объезжая осенью 1887 года Саратовскую губернию, он заметил «обилие ископаемых», а у жителя Сарепты г. Кноблоха — богатую коллекцию по палеонтологии. При этом Косич предлагал для археологической карты воспользоваться имеющеюся в его кабинете картою Ниредерса, литографический снимок с которой будет стоить 854 р., снимок же чертежный — 50 руб. Для успеха дела надо всю губернию разделить на участки, которые поручить уездным членам Комиссии. Последние, по поверке сведений на месте, нанесут на карту все заслуживающее нанесения, но предварительно надо разослать по губернии и членам Комиссии «вопросные пункты», выработанные и присланные в Комиссию Московским Археологическим Обществом, причем «пункты» необходимо несколько изменить и дополнить, сообразно с местными условиями, для чего была избрана особая комиссия из членов: Болотинова, Бундас, Готовицкаго, Кедрова и Шахматова.

На собрании своем 25 февраля 1889 года эта комиссия пришла к следующим заключениям: 1) для нанесения на карты всякаго рода археологических [70] находок и вообще данных необходимо приобресть 4 карты Саратовской губериии, изданныя Генеральным штабом в масштабе 10 вер. в дюйме; на одну карту наносить находки каменнаго, бронзоваго и железнаго веков, равно и остеологическия находки; на другую карту — находки нумизматическия; на третью — находки стариннаго оружия, а также пещеры, валы, городища; а на четвертой карте обозначать курганы, каменныя бабы, камни, скалы с изображениями; 2) составить опись местных наличных археологических данных; 3) в городах поволжских образовать отделения ученой архивной Комиссии и членов их просить содействовать составлению археологической карты; 4) «вопросные пункты» Московскаго Археологическаго Общества напечатать в количестве 1000 экз., которые и разослать в отделения Комиссии и всем лицам, которыя могут собирать сведения о тех или других археологических находках, а именно: помещикам, мировым судьям, судебным следователям, врачам, священникам, народным учителям и др. лицам, известным своими научными трудами по археологии России, с просьбою сообщить комиссии сведения специально о находках в Саратовском крае; в местных газетах опубликовать «вопросные пункты» с воззванием ко всем лицам, которыя могут сообщить сведения об археологических находках. Все указания о таковых находках разделить на две категории: проверенныя и не проверенныя; те и другия отмечать на картах разными красками.

«Вопросные пункты» комиссия предлагала разсылать при особом, выработанном ею, письме, в котором, между прочим, было сказано следующее: «Так как при составлении карты необходимо знать точное указание места нахождения археологических данных, (то) Саратовская Архивная Комиссия,.. просит вас в сообщениях указать ближайшее разстояние места, важнаго в археологическом отношении, от того или другого города, села, деревни, торговаго центра, почтоваго тракта, линии железной дороги и пр»..

Так положено было начало для составления археологической карты, без которой всестороннее изучение Саратовской губернии в историко-археологическом, этнографическом и палеонтологическом отношениях было бы немыслимо. Программа по собиранию сведений для карты составлена была так подробно и обстоятельно, что выполнить ее целиком и в точности оказалось, как увидим ниже, затруднительным и для настоящаго времени, когда в портфеле Комиссии накопилась масса нужнаго для карты материала.

V. Приготовление к 300-летнему юбилею Саратова

Одновременно с вопросами о составлении «Историческаго сборника» и « Археологической карты» у Комиссии возник вопрос о праздновании 300-летия существования г. Саратова. Так, на общем собрании Комиссии 6 июня 1888 года член ея С. С. Краснодубровский прочитал свой реферат «300-летний юбилей Саратова», а на собрании 19 сентября того же года обсуждался вопрос «о способах празднования» этого юбилея, причем оставалось лишь недоумение относительно даты: праздновать ли юбилей в 1890 или в 1891 году, так как данныя о годе основания «Саратова на острове» (на левом берегу) разноречили, а между тем здесь важно было точно установить год основания Саратова. Труд этот принял на себя г. Краснодубровский. Путем сопоставления исторических и архивных данных он пришел к заключению, что годом основания Саратова надо считать 1590 год, а годом открытия его, как пункта административнаго, должен считаться 1591 год, что потом блестяще подтвердилось документом¹⁹⁾ непререкаемой важности. [72]

Свою работу о годе основания Саратова г. Краснодубровский прочитал на заседании Общаго Собрания Комиссии 30 ноября 1889 года. Реферат очень заинтересовал Общее Собрание, и оно просило автора обработать его и прочитать на публичном годичном Собрании Комиссии 12 декабря того же 1889 года, что и было г. Краснодубровским исполнено.

Собрание это состоялось в «малом зале» дворянскаго депутатскаго собрания и было первым с открытия Комиссии публичным собранием, на которое публика допускалась по особым билетам, которых не хватило: так много нашлось желающих быть на собрании Комиссии! Собрание было открыто речью председателя Комиссии кн. Л. Л. Голицына, кратко очертившаго деятельность Комиссии за все время ея существования и отметившаго живую нравственную связь, которая из года в год крепнет как между самими членами Комиссии, так и между местным обществом и Комиссией, что дает Комиссии надежду, что последующие годы только усилят эту связь на благо областной исторической науки и Саратовскаго общества. Но «гвоздем» собрания были два [73] реферата-лекции: «Год основания Саратова» г-на Краснодубровскаго и «Значение Архивных Комисоий для русскаго общества и русской исторической науки» — г. Харизоменова. Лекторы имели шумный успех и вполне заслуженный: лекции их по своему содержанию были новы и интересны даже для интеллигентных саратовцев. Чтение лекций продолжалось около трех часов, но утомления или скуки никто не чувствовал. Напротив, публика разошлась очень довольная, унося с собой убеждение, что Комиссия — учреждение действительно ученое и цели ея — действительно серьезныя. Самой же Комиссии только этого и надо было: устраивая настоящее заседание, при торжественной обстановке, для более или менее избранной, интеллигентной публики, умеющей ценить научное достоинство лекций, Комиссия смотрела на это заседание с его лекциями, как на пробный камень: «удастся оно, разсуждала Комиссия, — удастся и другое, более торжественное, юбилейное заседание».

С таким чувством, с такою верою в научныя силы Комиссии относилось к ней и саратовское городское самоуправление, когда обсуждало вопрос о праздновании 300-летняго юбилея Саратова: возложив всю научную сторону дела на Комиссию, оно приняло на себя только административно-хозяйственную сторону торжества.

Такое распределение функций между обеими сторонами выяснилось на общем экстренном заседании Комиссии 10 марта 1890 года, когда была избрана особая подкомиссия из пяти членов Комиссии: Безобразова, Краснодубровскаго, Пескова, Харизоменова и Шахматова для обсуждения вопроса о порядке юбилейнаго торжества. Заключения этой подкомиссии обсуждались на заседании 13 апреля того же года, при участии представителей города: городского головы А. Н. Епифанова, его товарища И. Я. Славина и гласных Думы Л. С. Лебедева и М. И. Паули. Открывая это соединенное заседание, председательствующий И. Я. Славин заявил, что настоящее соединенное заседание назначено для выработки [74] программы празднования 300-летия юбилея Саратова. Так как желательно было, чтобы в юбилейном торжестве приняла участие масса городского населения, то соединенная Комиссия признала за лучшее совместить это торжество с праздником в честь Святителя Николая Чудотворца (9 мая) особенно чтимаго народом. Программа торжества была выработана такая:

1) Накануне праздника, 8 мая, отслужить архиерейским служением всенощную в Старом Соборе, а после всенощной — панихиду с возглашением (поименно) вечной памяти государям, начиная с Феодора Иоанновича, при котором основан «Саратов на острове», и всем последующим государям и императорам, кончая Императором Александром II, при котором существовал, рос, развивался и креп Саратов, а также — воеводам, комендантам, наместникам, губернаторам, епископам, городским головам и прочим деятелям Саратовским, грудыо, огнем и мечем отстаивавшим (воеводы и коменданты) от орды кочевников и бунтарей — русских удальцов — целость и независимость Саратова и способствовавшим (наместники и губернаторы и пр.) росту и развитию Саратова в территориальном, экономическо-промышленном и религиозно-нравственном отношениях, а затем — христолюбивому воинству, на брани положившему живот свой ради той же цели — отстаивания целости и независимости Саратова.²⁰⁾

2) В самый день празднования юбилея, 9 мая, после торжественной литургии в Новом Соборе архиерейским служением при участии всего градскаго духовенства, которое прибудет в Собор при крестном ходе из всех церквей, на плошади Театральной, на возвышенном деревянном помосте должен быть отслужен молебен с провозглашением многолетия всему [75] Царотвующему Дому и вечной памяти основателю г. Саратова царю Феодору Иоанновичу. На молебне имеют быть, между прочим, воспитанники и воспитанннцы городских начальных и приходских школ, а также воспитанники и воспитанницы всех средних учебных заведений. После молебна, дети с музыкой и флагами проходят по Никольской и Московской улицам мимо Дворянскаго Собрания к городской Думе, где им раздаются брошюры, трактующия о прошлом г. Саратова, и лакомства. При этом желательно просить военное начальство о допущении участия войск в параде при молебне.

3) По окончании молебна, в зале Дворянскаго Собрания устраивается торжественный акт в таком порядке: акт открывается молитвой, вслед за этим произносятся три лекции, каждая не долее 30-35 мин. В промежутках между лекциями хор, при участии музыки, исполнит старинныя поволжския песни или особо сочиненныя кантаты.

Лекции идут в таком порядке: а) Древнейший период Саратовскаго Поволжья. б) Саратов со дня основания до учреждения Саратовской губернии (наместничества — 1781 г.) в связи с влиянием города на сельскую жизнь и в) Саратов с открытия губернии и до настоящаго времени.

После лекций акт заканчивается пением народнаго гимна.

Для составления лекций Ученой Архивной Комиссии предоставляется право выработать надлежащия условия и объявить конкурс с назначением, по ея усмотрению, срока. Сочинения подаются и принимаются в Комиссию под известным девизом без указания имени автора. Разсмотрение присланных сочинений и присуждение премий предоставляется Комиссии.

Премия в размере 600 р. за три лекции, по 200 р. за каждую, назначается от города. В случае, если к назначенному сроку не будет представлено удовлетворительных сочинений, Архивная Комиссия поручает [76] составление лекций и чтение их своим членам, но уже безплатно.

После акта назначается обед, по подписке, для желающих.

В тот же день, 9 мая, не позже семи часов вечера в городских театрах для воспитанников и воспитанниц городских начальных и приходских школ и других учебных заведений устраиваются чтения с живыми картинами, с хоровым пением, с музыкой и спектаклем, а вообше для народа — гулянье на городском бульваре и на Московской площади тоже с музыкой, песенниками и лазаньем на столбы на призы.

Брошюры по истории города Саратова, с рисунками, для народнаго чтения и раздачи детям в школах должны быть изданы городом при содействии и ближайшем участии Ученой Архивной Комиссии.

В память празднуемаго события изготовить металлические (бронзовые и золоченые) жетоны для раздачи гласным, членам Ученой Архивной Комиссии и ближайшим участникам по устройству празднования.

Для исполнения этой программы, по предварительному исчислению, как это представляется ныне, потребуется расхода со стороны городского управления приблизительно: на угощение детей 400 р., премий за лекции 600 р.; на брошюры для народа — на премии за них и на издание их 300 р.; для народных спектаклей 300 р.; на народныя гуляния 100 р.; за три оркестра музыки 150 р.; на жетоны 200 р.; за устройство эстрады для молебна 180 р.; на непредвиденные расходы 470 р. Всего 2700 руб.

Затем доложена выписка из протокола заседания городской Думы такого содержания:

«Заслушан протокол соединеннаго заседания городской комиссии и Ученой Архивной субкомиссии по вопросу о праздновании 300-летняго юбилея основания Саратова. При разсмотрении настоящаго доклада, гласные И. Т. Миловидов, И. А. Залетов и И. Я. Славин полагали: к предположениям соединеннаго заседания [77] сделать добавление в том смысле, что разсмотрение сочинений, какия будут предотавлены по предполагаемому конкурсу, и присуждение за них премий предоставляется Архивной Комиссии при участии представителей городского Управления, в лице членов городской юбилейной комиссии».

«Городская Дума постановила: утвердить все предположения соединеннаго заседания городской юбилейной комиссии и Архивной субкомиссии, изложенныя в заслушанном протоколе 14 марта, с тем добавлением, что разсмотрение сочинений, какия будут представлены по предполагаемому конкурсу, и назначение за них премий предоставляется Архивной Комиссии при участии представителей городского Управления в лице тех гласных, которые были избраны Городской Думой — членами городской юбилейной Комиссии: А. Н. Епифанова, Л. С. Лебедева, М. И. Паули, В. Д. Вакурова, И. Т. Миловидова и Гр. Гр. Дыбова.

Ученая Архивная Комиссия, приняв, с своей стороны, все вышеизложенное, поручила составление программы для конкурса лекций членам своим: П. Б. Болотинову, А. М. Добровольскому, С. С. Краснодубровскому, А. В. Пескову, И. Я. Славину, В. П. Соколову и С. А. Харизоменову, которые, исполнив поручение, внесли свой проект на обсуждение Общаго Собрания Комиссии, 15 окт. 1890 г. Собрание одобрило проект, который заключался в следующем: всех лекций должно быть три, каждая оплачивается 200 р., срок подачи лекций — 1-е число февраля 1891 года; лекции должны быть представлены в Ученую Архивную Комиссию.

Первая лекция — «Древнейшая история Саратовскаго Поволжья до конца XVI века — 1590 года» — должна быть составлена по первоисточникам и новейшим изследованиям; вторая лекция — «История г. Саратова в связи с историею края до учреждения Саратовской губернии» — должна обнимать собой духовный, политический и экономический рост города и края Саратовскаго, причем история г. Саратова должна быть разработана [78] предпочтительно пред историею края; третья лекция — «История г. Саратова с учреждения Саратовской губернии до настоящаго времени» (до мая 1891 г.), причем должен быть дан исторический очерк учреждений правительственных, общественных и сословных, а также исторический очерк просвещения и экономическаго развития города; в виде приложений следует присоединить статистическия сведения за 100 лет о числе жителей, домов, промышленных и торговых заведений, а также сведения о школах, о росте города по плану и т. д. Но эти сведения — лишь желательны.

Каждая лекция должна сопровождаться указанием на материалы, по которым она составлена, с указанием места хранения этих материалов. Объем лекций предоставляется усмотрению авторов; для публичнаго же чтения на юбилейном акте из каждой из них делается, по усмотрению авторов, выборка, чтение которой должно занять не более 35 минут.

Общее собрание Комиссии 15 октября 1890 года, приняв этот проект программы, распубликовало его в местных газетах и ожидало поступления лекций от местных и иногородних интеллигентных сил и любителей старины; но, прождав более пяти месяцев и дождавшись за это время только одной, оказавшейся, по разсмотрении ея, совсем неудачной лекцией, и имея в виду краткость времени (около месяца), оставшагося до празднования юбилея, Комиссия вынуждена была в «самом конце марта 1891 года обратиться с просьбой к своим членам взять на себя труд составить все три лекции. Но из проживающих в Саратове членов (более 40) на призыв Комиссии откликнулись лишь двое, С. С. Краснодубровский и В. П. Соколов, из коих первый взялся написать первую и третью лекции, а второй — вторую. В течении 10 дней лекции были написаны и 12 апреля 1891 года прочитаньи на общем собрании Комиссии. Как работа спешная, лекции не лишены были недостатков и погрешностей, почему и было постановлено: в обеих лекциях сделать поправки и [79] сокращения, потом вновь заслушать их и обсудить с участием представителей от города, что и было сделано 27 апреля, причем обе лекции были одобрены, не вызвав никаких замечании со стороны присутствовавших на собрании. Да и поздно было бы исправлять их и переделывать, так как времени до юбилея оставалось всего несколько дней, в течение которых едва можно было успеть сделать выборки из них (лекций) для чтения на юбилейном акте.

VI. Участие Комиссии в торжестве юбилея

Ho вот наступил день юбилея. Празднование его совершилось именно так, как значилось в программе, с незначительными лишь отклонениями и дополнениями.

О начале церковнаго торжества возвестил благовест большого соборнаго колокола. Под звуки его обыватели собирались массами на Соборную площадь и в «Липки», где к концу литургии образовалась армия тысяч в 60, не считая стоявших на площади в рядах с флагами школьников, хоругвеносцев и икононосцев, встреченных здесь распорядителем-священником Владимирской (Маминской) церкви С. С. Поздневым и занявших, по указанию последняго, линию между «Липками» и северною и южною сторонами колокольни. Во главе святынь, около самых ступеней собора, стоял принесенный из Киновийской церкви массивный деревянный крест, по преданию, перенесенный в 1674 году в Саратов с леваго берега Волги — из «Саратова на острове». Этот крест своим присутствием среди святынь на площади как-бы подчеркивал значение и характер торжества.

Церковные причты, сопровождавшие святыни на площадь, вошли в собор и приняли участие в литургии, которую совершал преосвященный Аврамий. На литургии, в обычное время (перед концертом) свящ. Ген. Ив. Махровский сказал пространное, содержательное слово, соответствовавшее торжеству дня. [80]

После литургии, окончившейся около 12 часов, процессия, во главе с преосвященным Аврамием, губернатором А. Ив Косичем, городскими Думой и Управой и представителями других учреждений, направилась вслед за крестным ходом на Театральную площадь, где, на особом обширном и возвышенном деревянном помосте, совершен был торжественный молебен, в конце котораго, при возглашении многолетия Государю Императору Александру III, послышались раскаты выстрелов из пушек, расположенных по скату Соколовой горы, а затем заиграл мощный оркестр военной музыки. Церковная процессия, под звуки музыки и пения, возвратилась к собору, а отсюда — каждый в свое место: школьники стройными рядами направились к архиерейскому дому, где спели серенаду и, получив благословение от стоявшаго на балконе преосвященнаго Аврамия, прошли по Никольской улице мимо дома дворянскаго собрания к зданию городской Думы, где получили по пакету сластей и по экземпляру брошюр: «Разсказ про старые годы Саратова» — С. С. Краснодубровскаго и «Исторический очерк Саратова» — Н. Ф. Хованскаго. Веего роздано было 6000 экз. обеих брошюр, кроме школьников, «простым читателям».

Духовенство, во главе с преосвященным Аврамием, и все лица, имевшия пригласительные билеты, собрались в большом зале Дворянскаго собрания, где, в ожидании молебна и приезда Косича, угощались, за счет города, чаем с лимоном и булками. Наконец прибыл г. Косич, и начался молебен, совершенный преосвященным Аврамием в сослужении духовенства, а за тем начались лекции.

В виду поздняго времени, чтение первой лекции (о древнейшей истории Саратовскаго Поволжья) было снято с очереди, так что чтение началось со второй лекции. Читал ея, за болезнею автора, В. П. Соколова, и по его просьбе, член Комиссии Ив. Як. Славин. По окончании лекции, чтение которой продолжалось больше часу, хором певчих Александровскаго училища, под управлением [81] помощника регента г. Фомичева и при участии любителей пения, пропета была сочиненная директором местнаго Музыкальнаго училища С. К. Экснером кантата, текстом для которой послужило «Юбилейное стихотворение»,²¹⁾ написанное членом местной судебной палаты и редактором журнала «Братская Помощь» П. А. Устимовичем (Полтавиным). Вслед за тем началось чтение второй лекции, продолжавшееся около двух часов. Читал сам автор, С. С. Краснодубровский. Обе лекции сопровождались шумными аплодисментами.

После лекций в одной из комнат дворянскаго собрания состоялось экстренное заседание гласных городской Думы, под председательством городского головы A. Н. Епифанова. Заседание длилось всего несколько минут, и о постановлении его объявлено было немедленно: г. Епифанов, войдя в зал юбилейнаго собрания, торжественно объявил, что городская Дума, желая вполне реально увековечить настоящее юбилейное торжество, сейчас только постановила: соорудить на средства города на Старо-Соборной площади памятник Императору Петру I. Постановление это вызвало шумные апплодисменты и крики «браво» и «ура». В заключение был исполнен народный гимн, сопровождавшийся громким воодушевленным «ура». Собрание в доме дворянства закончилось около 6 часов вечера, но продолжалось в Радищевском музее.

Здесь, в одной из зал, приготовлен был, по подписке, для желающих обед. Желающих оказалось очень много. Обед сопровождался речами. Первую речь произнес губернатор Косич приблизительно такого [82] содержания: «В талантливом изображении прошлых судеб Саратова (намек на лекции) мы видели, что эти судьбы не всегда были завидны: на первых порах Саратов много страдал от чужих и своих, но в этих страданиях сказалась та благородная задача, ради которой он существовал, служа в Поволжье оплотом Московскаго государства и способствуя колонизации края. Саратов выполнил свою задачу свято. И за это ему честь и слава. В более позднее время Саратов служил центром Поволжья для развития торговли, промышленности, умственной и моральной жизни и вообще цивилизации. В настоящее время Саратов — город культурный, университетский, хоть и не имеет университета. В настоящий торжественный день пожелаем ему дальнейшаго культурнаго развития и преуспеяния. Да здравствует Саратов, да здравствуют его представители и просветительныя учреждения и в особенности то из них, что так обстоятельно осветило для нас прошлое Саратова и его края». При последних словах оратор обратился в ту сторону, где находились представители Ученой Архивной Комиссии, что вызвало общее одобрение присутствовавших. Обедом закончился юбилейный день.

Вечером учащиеся обоего пола городских начальных, приходских и других учебных заведений смотрели в городском и народном театрах спектакли и слушали чтения о живыми картинами и музыкой, а простой народ развлекалея в «Липках» и на Московской площади музыкой, песенниками, лазаньем на столбы, прыганьем чрез препятствия на призы и пр. Город во весь день был украшен флагами, дома — коврами, вечером был иллюминован плошками на улицах и свечами на окнах домов, а на Соколовой горе пылали смоляныя бочки, как это было более 200 лет назад при первом посещении Саратова, в 1695 году Петром Великим, направлявшимся из столицы в Азов.

Как видно из вышеизложеннаго, Ученая Архивная Комиссия в праздновании юбилея сыграла [83] выдающуюся роль: вся научная сторона дела по юбилею исполнена была ею одною безраздельно. К этому торжественному акту Комиссия усиленно готовилась, собирая всевозможные архивные материалы, проливавшие свет на прошлое Саратова и его края и давшие содержание вышесказанным лекциям. Пять лет назад, когда не было в Саратове Ученой Архивной Комиссии с ея историческим архивом, библиотекой и музеем, обзор прошлых судеб Саратова, особенно за пооледния столетия, был решительно невозможен, и если он теперь появился, то благодаря исключительно лишь тому, что материалы для него даны были Комиссией in corpore. Дневники, записки, акты, грамоты и всевозможные архивные документы, которые собирались членами Комиссии в течение менее, чем пятилетняго ея существования, — все это, как показал юбилей, сразу приобрело огромный смысл и значение и вывело Саратов из положения города, непомнящаго своего родства, так что Комиссия могла свидетельствовать, что Саратов, после Петербурга и Москвы и разве двух-трех провинциальных городов, является в России первым городом, история котораго, в общих чертах, доступна даже школьникам и каждому грамотному человеку, так как Комиссия, подготовляясь к юбилею, одновременно работала для взрослых и детей, для интеллигенции и грамотнаго рабочаго.

Мало того, юбилей был указан Комиссией, твердо установившей год основания Саратова, ею же он был и устроен: она явилась душой праздника и придала ему исторический смысл и значение, — тот самый смысл, какой он и должен был иметь. В день юбилея Комиссия стала лицом к лицу с почти двухсоттысячным населением города и с более чем двухмиллионным населением уездов и воочию доказала городу, городам и селам, что работы ея имеют глубокий общественный смысл и значение, которые не прошли безследно для общественнаго сознания, что с полною очевидностью следует уже из того, что [84] именно в юбилейный день, под влиянием прочитанных лекций, пробудилось в Саратовском обществе сознание о необходимости увенчать памятником величайшаго из исторических деятелей — Петра Великаго; в этот же день явилась потребность устроить народныя читальни и дать в народныя руки то, что постепенно создало силу современнаго Саратова — знание и образованность. А чрез несколько дней после юбилея мы видим другое, в высшей степени знаменательное, проявление общественнаго сознания — постановку пока временнаго памятника-креста на городище левобережнаго Саратова и затем успешную подписку на вечный памятник великому благотворителю и доброжелателю Саратова — Петру I.

Все эти факты говорили сами за себя и ясно свидетельствовали, что, благодаря инициативе Комиссии и ея трудам, Саратовское общество начинало ценить свое прошлое и с благоговением преклонило свою голову пред алтарями и жертвенниками, на которых горело пламя духовной жизни города и края, и пред героями и подвижниками родной земли, которые дикия степи края обратили в один из лучших уголков необъятнаго пространства России.

VII. Внутренние распорядки Комиссии

Хотя успех юбилея был вполне заслужен Комиссией, он, однако, не отуманил ея, не заставил превозноситься, а, напротив, заставил ее глубже уйти в себя, заняться, так сказать, самоустройством, самоопределением. В действительности так и было.

Начиная с 1892 года Комиссия все глубже вникает в свою внутреннюю деятельность. На своих общих собраниях она с большей, чем прежде, энергией предается составлению, чтению и обсуждению рефератов, статей, изследований и разнообразных архивных работ; а в конце этого 1892 года она занята была вопросами внутренняго устройства. Для этого ею была избрана особая подкомиссия, имевшая несколько заседаний, на которых были выработаны и общим [85] собранием Комиссии 21 ноября 1892 года приняты к исполнению и руководству на будущее время «Правила, касающияся внутренняго распорядка деятельности Комиссии».

«Правила» эти заключаются в следующем:

§ 1. Для предоставления членам Комиссии возможности и безпрепятственнаго права входа и занятий в архивах разных учреждений должны быть выдаваемы им за подписью г. Непременнаго Попечителя Комиссии и ея Председателя особые билеты, на оборотной стороне которых должны быть напечатаны извлечения из Положения об учреждении Архивных Комиссий 13 апреля 1884 года, §§ 1-2, 5 и 7. Такие же билеты должны быть выдаваемы членам Арх. Комиссии, заявившим желание оомотреть и описать какия-либо замечательныя здания, церкви, развалины, монастыри, скиты и др. местности, а равно произвести раскопки курганов. В этом случае на выданном члену билете подробно обозначается предмет, на каковой выдан билет, уезд, стан, волость, равно, если возможно, и ближайшее селение или местность. Вместе с билетом должно выдаваться, за подписью Председателя и за скрепою правителя дел, особое отношение к местному ближайшему начальству об оказании членам Комиссии помощи в случае надобности.

Срок выдачи билетов членам Арх. Комиссии должен быть годовой; но этот срок не лишает права членов Комисоии возобновить свои билеты и на след. год, пока они не окончат совсем предпринятую работу.

Посредством выдачи оказанных билетов урегулируютоя занятия членов Комиссии в разных архивах, и Комиссии будет известно, какие архивы, какия местности и кем из членов разрабатываются, и определится более или менее деятельность всех членов. При этом обязательно, чтобы члены Комиссии, взявшие билеты на какой-либо род занятий, до наступления срока билету, от времени до времени сообщали в [85] Комиссию о результатах своих работ, каковыя сообщения должны читаться в ближайшем заседании Комиссии.

§ 2. В члены Комиссии избираются закрытою баллотировкой, шарами, в составе заседания Комиссии, состоящей не менее, как из 12 лиц. Лица, предлагаемыя в члены Комиссии, предварительно заносятся в протокол того собрания, в котором предлагаются, баллотируются же в следующем заседаний Комиссии.

§ 3. Обязательных заседаний Комиссии должно быть в году не менее 6; первое, публичное, назначается в декабре, в годовщину открытия Комиссии; второе — в сентябре для подготовительных работ к составлению годового отчета; остальныя, не менее 4, по усмотрению г. Председателя.

Составление протоколов заседания хотя и возлагается на правителя дел, но для облегчения его в этом труде и для установления большей точности содержания протоколов, проекты их должны быть предварительно просмотрены двумя членами Комиссии, присутотвовавшими на заседании (председателем или его товарищем и одним из членов). Когда таким образом проекты протоколов будут апробированы, тогда протоколы переписываются набело и разсылаются для подписи членам Комиссии, присутствовавшим на заседании, и только после этого протоколы поступают в печать.

§ 4. Опыт предыдущих лет показал, что ведение всех дел Архивной Комиссии одним лицом слишком обременительно для последняго. Посему текущия занятия Архивной Комиссии расчленяются, и для заведывания ими избираются следующия должностныя лица:

а) Правитель дел, на котораго возлагается заведывание канцеляриею Арх. Комиссии, и к кругу обязанностей его относятся: 1) доклад дел, подлежащих разсмотрению Общаго Собрания, 2) составление и ведение протоколов Собрания, 3) сношение с лицами и учреждениями по делам Комиссии от лица г. Председателя, [87] 4) ведение входящих и исходящих книг канцелярии Комиссии, 5) разсылка изданий Комиссии по назначению Общаго Собрания, 6) составление годового отчета, 7) заведывание денежными делами и отчетами Комиссии, a именно; правитель дел наблюдает за правильным поступлением взносов тех членов, которые желают получать печатные труды Комиссии, и вообще принимает суммы, поступающия в Комиссию, расходует их по определению Собраний Комиссии, хранит деньги в одном из Государственных кредитных учреждений на имя Комиссии, ведет приходорасходныя книги, 8) исполнение постановлений, возлагаемых Общим Собранием.

б) Библиотекарь, на котораго возлагаются всякаго рода обязанности по заведыванию библиотекой; в облегчение библиотекаря учреждается должность его товарища; оба лица входят между собою в соглашение по распределению обязанностей.

Примечание. Библиотека имеет свою кассу, отдельную от кассы Арх. Комиссии, которою заведует библиотекарь или его товарищ.

в) Хранитель музея, на котораго возлагается: 1) хранить вещи так, чтобы оне не подвергались порче, были классифицированы в научном порядке, притом так, чтобы всегда были доступны для обозрения, имели на каждом предмете отметку с обозначением № по каталогу, а если пожертвованы, то и с указанием имени и фамилии жертвователя; 2) вести входящую книгу для записывания в нее как препроводительных бумаг, относящихся до поступающих в музей вещей, так и всяких вещей, каким-либо способом поступающих в музей, с подробными записями о месте, времени и прочими сведениями, до поступивших вещей относящимися, и с надписью этих сведений, в тех случаях, когда это окажется возможным, лицами, доставившими вещи; 3) собирать наряд бумаг, относящихоя до вещей, находящихся в музее, и 4) составлять [88] обстоятельный каталог вещей, удобный для пользования при обзоре музея.

г). Хранитель архива и рукописнаго собрания, на обязанность котораго возлагается заведывание составлением списков дел и всем, до архива относящимся. В облегчение хранителя архива учреждается должность его товарища; оба лица входят между собою в соглашение по распределению обязанностей.

д). Редакционный отдел из трех членов, на обязанность котораго возлагается: 1) просмотр статей и всякаго рода материалов, поступающих в отдел и подлежащих печатанию; 2) доклад о них Общему Собранию; 3) заведывание печатанием. Члены отдела, желающие прочитать реферат, предварительно заявляют о сем Общему Собранию; затем реферат поступает в редакционный отдел, по просмотре которым, реферат читается автором в Собрании.

Все издания Комиссии печатаются «по определению Общаго Собрания Комиссии».

е) Правитель дел, библиотекарь, его товарищ, хранитель музея, хранитель архива, его товарищ, члены редакционнаго отдела избираются Общим Собранием Комиссии, состоящим не менее, как из 12 лиц, на три года закрытою баллотировкой. Настоящее правило приводится в действие в ближайшем Общем Собрании, которое избирает должностных лиц и притом так, что правитель дел, библиотекарь и его товарищ избираются на первый раз на 4 года, остальныя лица — на три, дабы могущая быть перемена не совпала в одно время и Комиссия не была бы поставлена в будущем в затруднительное положение.

§ 5. В ближайшем заседании после каждаго отчетнаго года избирается Общим Собранием комиссия ревизионная из трех лиц, обязанная проверить состояние кассы и прочаго имущества, скрепить приходорасходныя и др. книги и затем о результатах ревизии представить особый доклад в срок, назначенный для сего Общим Собранием при выборе комиссии. [89]

§ 6. При избрании комиссий всякаго рода в Общем Собрании, по выборе членов, избранные обязываются тут же избрать из своей среды председателя, о чем и заявляется Общему Собранию для внесения в протокол. При этом комиссии избираются на определенный срок, по исполнении котораго оне обязываются отдать отчет Общему Собранию.

Закрытою баллотировкою в том же Общем собрании (21 ноября 1892 года) избраны были абсолютным большинством голосов: правителем дел А. О. Ледев, библиотекарем С. В. Деген, его товарищем Н. Ф. Хованский, хранителем музвя К. П. Медокс, хранителем архива В. П. Соколов, его товарищем Н. Ил. Белянин; членами Редакционнаго отдела — А. И. Шахматов, С. И. Кедров и В. Н. Смольянинов, причем председателем отдела был избран Шахматов.

Первыми шагами деятельности вновь избранных должностных лиц, кроме членов Редакционнаго Отдела, были проверка и прием всего имущества Архивной Комиосии от С. С. Краснодубровскаго, сложившаго с себя обязанности правителя дел, вследствие назначения его инспектором народных училищ по г. Саратову и соединенных с этою должностью обязанностей, поглощавщих у него весь досуг.

Что касается самых «Правил», то необходимость их вызывалась жизнедеятельностью Комиссии. В Высочайше утвержденном 13 апр. 1884 года «Положении» об учреждении Ученых Архивных Комиссий, как мы выше видели, сказано в самых общих чертах, что «на обязанности Ученой Комиссии лежит разбор дел и документов, предназначенных... к уничтожению, для выделения из них тех... которыя... подлежат передаче для хранения в исторический архив» и для составления «таковым документам и делам надлежащих описей и указателей», а «по местным обстоятельствам» оне «могут включать в круг своих занятий разыскание, описание и объяснение всяких других памятников старины». И только! Но каждому очевидно, что [90] такая «регламентация» слишком обща и неопределенна. Между тем большое и сложное дело, какое возложено на Ученыя Архивныя Комиссии, требует непременно разделения труда и именно по категориям. Это разделение труда и сделано Комиссией в принятых ею к исполнению и руководству «Правилах» 21 ноября 1892 года: каждому из должностных лиц указана, так сказать, его специфическая роль в делах Комиссии, так что при этом collisio officiorum не могла уже быть. А это, в свою очередь, не могло не отразиться на успехах в деятельности Комиссии, поскольку она (деятельность) выражалась в общих собраниях, на которых возбуждались разные вопросы и обсуждались рефераты, статьи, изследования, результаты разных изысканий и разнообразныя архивныя работы, предназначавшияся к печатанию в ея «Трудах».

Но, создавая свои внутренние распорядки, Комиссия не забывала и о внешней стороне своей деятельности. Таковая ея деятельность выражалась в сношениях о разными лицами и учреждениями по вопросам археологии и архивоведения, нумизматики и палеонтологии, письменных и вещественных памятников отечественной старины, а также — в археологических экскурсиях в пределах Саратовской, Самарской и Казанской губерний.

VIII. Работы по архиву, музею и библиотеке Комиссии

Вышесказанная созидательная работа Комиссии длилась целых два года, в течение которых все имущество Комиссии приведено было в известность. Так как самая важная задача Архивных Комиссий — создание исторических архивов, то внимание Комиссии направлено было, прежде всего, на эту задачу, за осуществление которой принялся вновь избранный хранитель архива В. П. Соколов.

До конца 1892 года положение архива, за исключением лишь незначительной его части, о чем сказано выше, было не в надлежащем порядке: груды дел, находившихся в помещении Комиссии, в шкафах, [91] импровизированных нишах между двойными дверями, на полках и просто на полу в углах, покрыты были слоем пыли; первостепенной важности вопрос о том, кем, когда и откуда переданы дела в Комиссию — оставался открытым, так как в значительном большинстве случаев, в делах не было найдено ни препроводительных бумаг, ни писем, ни каких-либо других указаний в этом отнощении, так как архивныя дела часто пересылались по почте, по железной дороге и на пароходах без всяких отношений и препроводительных бумаг от лиц и учреждений, пересылавших эти дела в Комиссию.

Такими условиями и подчас непреодолимыми препятствиями был обставлен труд хранителя архива по приведению последняго в известность и в особенности труд по составлению описи всему тому, что считалось принадлежностью Историческаго Архива, тем более, что раньше мало что было сделано по части подготовительных работ к составлению описи делам архива. А между тем дел оказалась маса, что видно из нижеследующаго перечня их по их предметному содержанию: всех связок оказалось в наличности 2169, от одного полулиста до 2000 и более полулистов в каждой связке, всех же листов во всех связках было более 200,000; причем в состав архива вошли разрозненныя дела за разные годы учреждений: упраздненной Аткарской градской Думы, штаба начальника Саратовскаго подвижного государственнаго ополчения, С.-Петербургскаго Сенатскаго Архива, Саратовской и др. Казенных Палат, Царицынскаго, Камышинскаго, Хвалынскаго и Вольскаго уездных нижних земских судов, Золотовскаго Приказа, Саратовских межевых конторы и канцелярии, Опекунской конторы, Саратовскаго Губернскаго Правления, Вотчинной Коллегии, Царицынской воеводской и комендантской канцелярии, межевого департамента Сената, Канцелярии Саратовскаго губернатора, Саратовскаго губернскаго нижняго земскаго суда, Главной межевой канцелярии и [92] конторы иностранных поселенцев; несколько дел о Пугачеве и Пугачевцах, о разбойнике Заметаеве, о торговле и промышленности в Саратовском крае, о землях татар и башкир; затем следуют «сложныя дела», бумаги, касающияся веры, Высочайшие манифесты и указы по разным предметам, сенатские указы о намежевании земель разным лицам, реестры указам и документам на земли, купчия крепости, Высочайшие указы о беглых, о чекане монет, прошения на Высочайшее имя и бумаги духовных правлений Саратовской епархии; карты и планы, разныя старинныя книги в переплетах, книги и тетради волостных правлений и духовных училищ, описи делам разных учреждений и имуществу церквей Саратовской епархии, дела «секретныя», опубликование которых ныне предотавляется преждевременным, например, о Саратовском вице-губернаторе Заварицком и др.

Другая важная задача для Комиссии заключалась в приведении в порядок библиотеки. Труд этот совершили С. В. Деген, Асен Тенчевич Тянков и Н. Ф. Хованский, последний в особенности. Кроме основного хронологическаго каталога, он составил каталог подвижной.

При каталогизации книг библиотеки выяснилось, что основанием библиотеки Комиссии с перваго же года ея существования послужили ученыя издания, относящияся, главным образом, к отечественной истории, археологии, архивоведению и др. отраслям наук. Пополняясь ежегодно путем пожертвований и обмена изданий Комиссии с разными учреждениями, библиотека к 23 апреля 1894 года имела занесенных в основной хронологический каталог 2043 №№ книг, приблизительная стоимость которых определялась в слишком 2000 рублей.

Пожертвования книгами особенно успешно шли в 1893 году. Жертвователями были разныя оффициальныя и частныя учреждения и лица, а между последними — сам приводивший библиотеку в порядок Н. Ф. [93] Хованский, пожертвовавший всех книг, брошюр и газет 224 №№, т. е. наибольшую часть своей собственной библиотеки, которую он составлял для себя целыми годами.

Деятельность Комиссии по Музею также можно разделить на две половины — на внутреннюю и внешнюю. Внутренняя сторона деятельности выражалась в заботах Комиссии по устройству музея. Теснота его помещения в присутственных местах вынудила Комиссию перенести его в Радищевский музей и поместить там в осьми витринах, из которых шесть были новыя, приобретенныя на средства, пожертвованныя председателем Комиссии кн. Голицыным.

В новом помещении пришлось заводить новые порядки, и за это горячо принялся хранитель музея К. П. Медокс. При перемещении музея, как всегда водится, его коллекции, особенно нумизматическия, приведены были в совершенный безпорядок, так что приведение их в прежний порядок потребовало несколько месяцев усиленнаго труда. Составлен был и каталог музея, который потом был напечатан в количестве 500 экз., две трети которых были предназначены для раздачи посетителям музея, расположенным к археологии местнаго края и сочувствовавшим задачам музея.

Труд г. Медокса заслуживал особеннаго внимания тем более, что до него музей Комиссии представлял собой такое же безотрадное явление, как и архив, так как большинство предметов, при отсутствии данных относительно их происхождения, времени находки и пр., изображало собой полное неустройство. Трудность же составления каталога станет для нас более понятною, если мы примем во внимание бедность местных книгохранилищ, лишающую возможности иметь под руками необходимыя для справок научнаго характера книги.

В каталоге предметы и коллекции музея распределены были группами и разделены на два главных отдела: «период первобытный» и «период человеческий». В состав [94] перваго вошли окаменелости, остатки ископаемых животных и отпечатки на камнях и др. предметах растений, а во второй отдел — кости допотопных животных, остатки каменных, бронзовых, медных и железных орудий.

Затем шел отдел нумизматический с коллекциями монет: русских (со времен Петра I), польских, финляндских, ливонских, болгарских, татарских, персидских, мордовских, римских, греческих, новоевропейских и, наконец, отделы XIX века и художественный. Всех предметов и коллекций занесено в каталог более 1500, в том числе лишь незначительная часть снимков, остальные же — оригиналы. К наиболее богатым по численности отнесены остатки ископаемых животных, отделы медных, бронзовых и железных вещей, коллекции монет с конца VII века и до настоящаго времени

Следует отметить, что деятельным помощником г. Медокса по приведению музея в порядок был A. Т. Тянков, представлявший собой очень крупную провинциальную силу, с которой по временам приходилось считаться столичным и ученым нумизматам, когда дело касалось определения азиатских монет.²²⁾

Что касается внешней стороны деятельности по музею, то она составляла предмет забот не одного хранителя музея, а всей Комиссии in corpore, так как все без исключения члены Комиссии были заинтересованы в обогащении музея древностями, которыя ими добывались путем археологических экскурсий и раскопок курганов, городищ и пр. или приобретались на средства Комиссии, или же принимались ею, как пожертвования. А против практиковавшагося до сих пор в широких размерах тайнаго и явнаго расхищения древностей на местах их нахождения приняты были соответствующия меры. Так, в начале января и в половине апреля 1893 года председатель Комиссии кн. [95] Голицын просил Саратовскаго губернатора кн. Б. Б. Мещерскаго и местную железнодорожную администрацию принять меры к охране памятников древности, могущих открыться при производстве земляных работ, предпринятых Рязанско-Уральским Обществом по проведению вновь строившихся железнодорожных линий на Набережном Увеке, и вместе с тем вошел по этому поводу в Императорскую Археологическую Комиссию с представлением о необходимости принять меры к предотвращению незаконнаго пользования предметами древности со стороны не причастных Комиссии лиц, а также и об ассигновании последней хотя бы минимальной денежной субсидии на случай могущей встретиться надобности произвести изследование при открытии какого-либо памятника старины на месте железнодорожных сооружений, начатых в апреле 1893 года одновременно в трех пунктах на громадном протяжении двух губерний — Саратовской и Самарской.

В результате этих просьб и представлений получилось то, что кн. Мещерский поставил главнаго инженера по постройке сказанных линий, г. Риппас, в изрестность, что всякаго рода и вида памятники древности, если они будут находимы при постройке линий, должны быть направлены к нему, кн. Мещерскому, для соответствующих распоряжений; Археологическая же Комиссия, в виду намеченных ею работ и соединенных с ними расходов, не нашла возможным ассигновать нашей Комиссии даже минимальной суммы и только рекомендовала устроить, при содействии членов и сотрудников Комиссии, археологический надзор на месте проведения железнодорожнаго полотна... Совет этот был, конечно, целесообразен в идее, практически же почти неосуществим: устройство подобнаго надзора в разных и притом отдаленных от центра нахождения Комиссии пунктах производства земляных работ, не говоря уже о Самарской губернии, представлялось для Комиссии делом непосильным. В виду этого Комиссия вынуждена была сосредоточить свой [96] надзор только лишь на ближайшем к ней пункте — на Набережном Увеке, причем надзор был поручен правителю дел А. О. Лебедеву и члену Комиссии Ф. В. Духовникову. На последняго возложена была и Археологическою Комиссией миссия — скупать археологическия вещи у рабочих и крестьян Увека.

Старания Комиссии не остались безплодными: и с Увека, и из других местностей в ея музей поступили около 300 предметов, из которых более 200 добыты были на Увеке, в том числе было около половины золотоордынских монет, а другую половину составляли глиняные сосуды и тигели, курильницы, светильники, обломки кувшинов с татарскими орнаментами, серебряный браслет, медные тельные кресты, бусы разных видов и из разных материалов, большая железная игла, части окаменелых деревьев, металическия зеркала, точильный камень уральских пород и пр.

Чго касается вновь сформированнаго Редакционнаго Отдела, то он первыми же шагами своей деятельности доказал свою работоспособность: на шести заседаниях своих в 1892—3 гг. он разсмотрел до 60 статей, рефератов и разнохарактерных архивных работ.

На своих заседаниях Отдел держался такого порядка: по мере накопления материалов, которые доставлялись ему или правителем дел или самими авторами, председатель Отдела назначал заседание, на котором заносилось в журнал все то, что подлежало разсмотрению, причем один из членов исполнял обязанности секретаря, т. е. докладывал материалы и заносил в особую книгу²³⁾ состоявшееся постановление Отдела. Если подлежавшие разсмотрению Отдела материалы были обширны по объему, то они предварительно разсматривались членами Отдела, которые представляли [97] устный отзыв с своим заключением, каковое обычно и решало дело по вопросу печатать или не печатать материалы. По окончании совещаний, председатель и члены Отдела постановление свое скрепляли подписями своими. В таком виде журнал передавался правителю дел для доклада Общему Собранию Комиссии, которое окончательно санкционировало постановления Редакционнаго Отдела, т. е. или признавало материалы подлежащими напечатанию в «Трудах» Комиссии, или только заслуживающими хранения в ея Историческом Архиве.

На заседаниях Редакционнаго Отдела нередко присутствовал с совещательным голосом правитель дел, а иногда и авторы статей, рефератов и др. работ и заведывавшие отделами Комиссии — первые для разъяснения вопросов, касавшихся их работ, вторые — для справок, в нужных случаях, по их отделам

На обязанности Редакционнаго Отдела лежало также наблюдение за печатанием материалов. Эту обязанность исполнял по очереди один из членов Отдела, причем предварительно набора каждой из статей указывал типографии тот или другой шрифт, затем держал корректуру в гранках и в сверстке и, наконец, делал разрешительную надпись для печатания

Работоспособною оказалась и первая Ревизионная комиссия, имевшая своею целыо проверку действий должностных лиц по расходованию сумм. Обревизовав приход и расход за 1889—1893 годы, Комиссия нашла, что в этот период времени приход выразился в сумме 3917 р. 6 коп., в том числе 966 р. остатка на 1-е января 1889 года, раоход же за тоже время равнялся 3849 р. 48 к.; причем все статьи расхода, по отчету Ревизионной комиссии, произведены были правильно, посему и не вызвали с ея стороны никаких существенных замечаний.

Достигнутые, благодаря оказанным внутренним распорядкам, результаты лучше всего видны из речи [98] почетнаго члена Комиссии A. А. Тилло, произнесенной им на Общем Собрании Комиссии 23 апреля 1894 года, на котором (собрании), между прочим, читан был отчет о деятельности Комиссии за 1892-3 год. Напомнив Собранию о периоде возникновения Комиссии, когда у нея не было «ни книг, ни археологических коллекций, ни историческаго архива», а потому не могло быть и речи «об организации библиотеки, музея и архива», г. Тилло оказал, что в настоящее время он «с отрадным удовольствием отмечает несомненный факт прогресса в деятельности Комиссии, видимый не только в издании почтенных ея «Трудов», но и в особенности в той широкой отзывчивости со стороны ученых обществ и в сочувствии лиц жертвователей, которые поспешили в относительно короткий период жизни Комиссии обогатить ее в достаточном количестве своими посильными приношениями, именно — в обилии отовсюду поступивших книг научно-историческаго характера, разнородных и весьма ценных в научном отношении археологических коллекций, a со стороны местных административных учреждений — в массе архивных дел и других этого рода материалов, что, наконец, состоявшееся постановление Комиссии о более правильной постановке дела вообще, и в частности в организации по заведыванию библиотекой, архивом и музеем, вызвавшей избрание с этою целью особых лиц», он, Тилло, объясняет все это «ничем иным, как созревшим, путем опыта, сознанием самой же Комиссии в непосильности труда, сосредоточеннаго в руках одного лица».

Эта речь г. Тилло достаточно, полагаем, характеризует положение и деятельность Комиссии до и после введенных в последней внутренних распорядков: выбыв из председателей Комиссии 23 января 1889 года и затем живя вне Саратова около 5 лет, г. Тилло со стороны яснее видел разницу в жизнедеятельности Комиссии в прежнее и настоящее время. Эта разница была для него настолько затметна, что он искренно и «с отрадным удовольствием» отметил «несомненный факт прогресса в деятельности Комиссии».

IX. Странствия Комиссии по разным квартирам

Жизнедеятельность нашей Комиссии была бы, несомненно, гораздо значительнее, если бы на пути ея не встретились внешния неблагоприятныя условия, которыя толкали ее скорее назад, чем вперед. К числу таких условий относилось, прежде всего, отсутствие у Комиссии удобнаго помещения, где бы члены ея могли работать «как у себя дома». Комиссия, как выше было сказано, первоначально помещалась в корпусе Присутственных мест, что на Соборной площади, занимая там всего одну большую, разделенную аркой, комнату, которая на первых же порах оказалась тесной для Комиссии до такой степени, что ея ценный историчеокий архив помещался в холодном корридоре, за стеной помещения Комиссии. Но и этим помещением Комиссия пользовалась не особенно долго: в конце 1890-х годов это помещение понадобилось для только что открывшагося здесь новаго учреждения — Губернскаго по земским и городским делам Присутствия, и Комиссии было предложено выселиться отсюда, что она и сделала безпрекословно, тем более, что, при открытии своем, она не запаслась документом, который бы, так сказать, утверждал ее в правах на это помещение... Но легко было сказать губернатору: «выселяйтесь»! да исполнить это трудно было Комиссии: куда выселяться? Членов Комиссии, относившихся к ея задачам серьезно и с любовью, этот вопрос буквально измучил, а в конце концов разрешился он тем, что ценное имущество Комиссии «разсовали» куда попало: большая часть дел историческаго архива была перевезена в дом гр. А. Д. Нессельроде, что на углуМосковской и Приютской улиц, причем часть их помещена была в доме, а часть на дворе, в простом сарае, рядом с конюшней и прачешной, меньшая часть дел «хранилась» у хранителя архива В. П. Соколова, тоже [100] на дворе, на сушилке. И там и тут ценный архив Комиссии ничем не был гарантирован от расхищения (котораго, слава Богу, не было) и пожара, который, к несчастью, произошел от усиленной зимой топки печи в комнате с делами. Дружныя усилия по заливу огня не дали пожару разгореться, но часть связок дел все-таки обгорела по краям, и дела эти стали почти негодными для разбора и описания их. Происшествие это подействовало на Комиссию удручающе: в случае уничтожения, дела не могли быть возстановлены, а между тем в числе их были дела Сенатскаго архива, Саратовскаго окружнаго суда, уездных нижних земских судов, дела Астраханской духовной консистории о Пугачеве и его сообщниках; были дела, карты и рукописи в «сыром» и отделанном виде, принадлежавшия частным лицам, предоставившим их Комиссии во временное пользование и с непременным условием «по миновании надобности, возвратить». Легко предетавить себе моральное положение Комиссии и ответственность ея перед этими лицами и учреждениями, которыя доверили ей такия ценности и которыя она чуть не утратила навсегда!.. Есть от чего придти в уныние, которое усугублялось еще тем обстоятельством, что вскоре после пожара гр. Нессельроде, бывший в то время товарищем председателя Комиссии, решительно отказался держать в своем доме обгоревшия и уцелевшия дела Комиссии, перед которой, вследствие этого, неотступно стал вопрос: «камо пойду?»

Положение Комиссии было, без преувеличения сказать, прямо-таки отчаянное, тем более, что на наем помещения где-либо в частном доме или хоть бы в сыром, дешевом подвале у нея никаких средств не было. И нескоро вышла бы Комиссия из такого положения, если бы не пришел к ней на помощь ея председатель кн. Л. Л. Голицын. После долгих поисков дарового помещения для Комиссии ему удалось, наконец, упросить состав Саратовскаго дворянскаго депутатскаго собрания поместить архив Комиссии в зале [101] заседаний последняго, что находится в нижнем этаже дома дворянcтва на Московской, между Никольской и Соборной улицами.

В отношении простора, сухости воздуха при «амосовском» отоплении и безопасности в пожарном отношении помещение это было вполне удобно, но оно имело тот существенный недостаток, что зал, где помещался архив Комиссии, часто, почти постоянно, был занят теми или другими лицами, принадлежавшими к составу депутатскаго собрания или его канцелярии, так что работать здесь по разбору и описанию дел историческаго архива было крайне неудобно и стеснительно, на что не раз жаловались как хранитель архива В. И. Соколов, так и многие другие члены Комиссии. Впрочем, это неудобство имелось в виду еще до перевозки сюда историческаго архива, а после перевозки и хранителю архива, и всей Комиссии приходилось утешаться мыслью, что здесь архив «по крайней мере, хранится хорошо»... Конечно, и это после сказанного пожара могло служить утешением, тем более что там, в доме Нессельроде не только заниматься, особенно летом, но и войти то туда нельзя было, благодаря близости конюшни и помойных ям.

В несравнимо лучших условиях находились библиотека и музей Комиссии, по крайней мере, в первые годы существования последней.

И библиотека, и музей Комиссии, как и архив, тоже «странствовали» по разным квартирам, но все-же гораздо удачнее. История их странствований, в коротких словах, такова: в конце 1888 года, т. е. через два года после учреждения своего, Комиссия, в виду крайней тесноты помещения ея в здании Присутственных мест, обратилась в Саратовскую Городскую Думу с просьбой уступить ей одно из зал в верхнем этаже Радищевскаго Музея для помещения в последнем библиотеки и музея. Дума, обсудив на заседании своем 27 февраля 1889 года эту просьбу в связи с докладом по этому поводу попечителя [102] Радишевскаго музея, отклонила ее, сделав, однако, такое постановление: для ознакомления посетителей музея с археологиею Саратовской губернии изъявить согласие на помещение в Радищевском музее археологических коллекций Комиссии с тем, чтобы Комиссия устроила витрины, которыя должны быть поставлевы, по указанию администрации музея, в нескольких комнатах. В случае надобности, коллекции могут быть перенесены с одних мест на другия. Городское Управление также оставляет за собой право требовать, если помещение музея со временем окажется тесным, чтобы Комиссия вынесла оттуда все свои вещи.

Комиссия нашла, что для нея такия условия неподходящи, так как для ея коллекций необходимо постоянное помещение, причем коллекции должны находяться в полном распоряжении Комиссии и непременно в одной комнате, так как при разбросанности памятников старины по разным комнатам у обозревателей их, памятников, не будет цельности представления о последних. При этом была высказана и такая мысль: завязать переписку с учредителем Радищевскаго музея, проф. А. П. Боголюбовым, котораго и просить оказать свое содействие Комиссии в желательном для нея направлении; a если и эта попытка не увенчается успехом, то обратиться к председателю Саратовскаго окружнаго суда с просьбой об уступке Комиссии нескольких свободных комнат в нижнем этаже занимаемаго судом здания, что на углу Никольской и Московской улиц. Но, в конце концов, вопрос о наиболее удобном помещении для музея Комиссии остался открытым и председателю ея, кн. Голицыну, поручено было озаботиться приисканием такого помещения.

Личные переговоры кн. Голицына с наиболее влиятельными гласными Городской Думы повели к тому, что Дума на заседании 3 мая 1893 года постановила удовлетворить просьбу Комиссии. Хранитель музея К.П. Медокс, с присущею ему энергией, принялся за перенесение археологических коллекций Комиссии в Радищевский [103] музей, за устройство новых витрин и размешение в них, равно как и на стенах и подоконниках комнаты музейных вещей, составил даже «каталог музея», который безплатно раздавался посетителям музея, число которых увеличивалось с каждым «приемным» днем (по воскресеньям и четвергам).

Но лишь только все это было сделано и налажено, как получено было Комиссиею от городского головы письмо, от 21 июня 1894 г., с просьбой «очистить» комнату, занимаемую музеем Комиссии. Комиссия, конечно, заволновалась. Затем вновь начались переговоры с городским головой и гласными Думы, окончившиеся тем, что городской голова в новом письме своем, от 6 июля того же года, сообщил Комиссии, что «перевод» ея музея оставлен до приезда новаго директора Радишевскаго музея. Новый директор, В. П. Рупини, в виду критическаго положения Комиссии, нашел возможным не только оставить ея музей в Радищевском музее, но и согласился перенести сюда же библиотеку Комиссии, что и было сделано великим постом 1895 года библиотекарем Комиссии В. Н. Смольяниновым. Весной того же года библиотека была приведена в полный порядок, размещена в заново, под цвет (черный) музейных витрин, отделанных шкафах и открыта в те же дни и часы, что и музей Комиссии, как для ознакомления с ней публики, так и для пользования ея книгами членов Комиссии, причем хранитель музея и библиотекарь имели у себя по отдельному ключу от комнаты музея-библиотеки, что бы не стеснять друг друга и иметь возможность приходить сюда и заниматься каждому своим делом в свободное для них от служебных занятий время.

И публика, и члены Комиссии охотно посещали музей и библиотеку. Книгами последней пользовались, с разрешения председателя и под личною ответственностью библиотекаря, и посторонние посетители, причем некоторые из них не только перелистывали и прочитывали, но и основательно знакомились с содержанием [104] книг, получали теоретическия сведения из области тех наук, которыя ведают ученыя Архивныя Комиссии, а потом становились членами-работниками нашей Комиссии.

Словом, удобно было библиотеке и музею Комиссии помещаться в здании Радищевскаго музея, удобно было и Саратовской публике обозревать ту и другую, но и им, музею и библиотеке, пришлось разделить участь историческаго архива Комиссии, — музею совершенно такую же участь, что постигла архив, а библиотеке — несколько лучшую. Дело в тм, что в 1897 году при Радищевском музее основателем его, проф. А. П. Боголюбовым, было открыто рисовальное училииле его имени, и занимаемая музеем и библиотекой Комиссии комната стала нужна для рисовальнаго класса, почему музей и библиотека Комиссии были выдворены.

И снова пред Комиссией встал грозный вопрос: куда девать музей и библиотеку? И снова кн. Голицыну пришлось ходить, ездить, говорить, упрашивать... Наконец, нашлось место: библиотека была помещена в столовой дворянскаго пансиона,²⁴⁾ что на Соборной, между Московской и Царицынской улицами. Помещение было более, чем хорошее — высокое, светлое, чистое, но для чтения и занятий членов Комиссии, не говорим уже о посторонней публике, привыкшей было в Радищевском музее безпрепятственно пользоваться книгами Комиссии, совсем неподходящее, так как расположиться для чтения и занятий в чужом доме, да еще в столовой, совсем неудобно, что надеемся, всякому понятно без дальнейших комментарий. И вот, благодаря этому неудобству, библиотека Комиссии поневоле стала мертвым капиталом, ничем и никого не обогащавшим. Комиссии и здесь пришлось утешаться тою же мыслыо, что библиотека, «по крайней мере, хранится хорошо».

He то было с музеем Комиссии. Выдворенный из [105] Радищевскаго музея, он помещен был там же, где и исторический архив Комиссии, — в доме гр. Несседьроде, только не в сарае, а в самом доме, в тесной комнатке, раоположенной налево от входа в дом по Московской улице, и в тесной, темной кануре под входной лестницей, ведшей в верхний (второй) этаж, в западной части котораго в то время помещалась тоже выселенная из Радищевскаго музея городская публичная библиотека, которая и уступила Комиссии сказанное помещение для ея музея. Городская библиотека, конечно, не виновата в том, что отвела под музей Комиссии такое, за неимением лучшаго, помещение, но справедливость требует от нас сказать, что худшаго, чем это, помещения для музея и придумать нельзя было: при полной тесноте комнаты и кануры нельзя было и думать придать вещам музея хоть какой-нибудь порядок, и оне поневоле были буквально свалены в общую кучу. Легко представить себе, как чувствовал бы себя при виде этой безпорядочной кучи хранитель музея К. П. Медокс,²⁵⁾ долго и самоотверженно работавший над приведением музея в порядок после перенесения его в Радищевский музей!..

Но всему бывает конец. Пришел конец и «странствованиям» архива, музея и библиотеки Комиссии. Летом 1901 года все имущество Комиссии собрано было в одно место при городской публичной библиотеке в городском здании.

Но далось это помещение Комиссии нелегко и не все сразу: и здесь пришлось просить и просить и выпросить сначала одну комнату, потом другую и, наконец, третью с находящеюся перед ней маленькой площадкой около лестницы, которая вела в музей Комиссии.

Деятельное участие в обращенной к Городской Думе и Управе просьбе Комиссии об уступке ей этого помещения принял попечитель городской публичной библиотеки член Комиссии Ив. Як. Славин, а также гласный Думы Н. П. Фролов; благодаря им же, Комиссии [106[ была предоставлена во временное пользование старая обстановка городской библиотеки — поломанные шкафы, столы и стулья, а именно: 14 шкафов глухих — для архива, 2 шкафа со стеклянными дверцами — для вещей музея, один шкаф — для книг, два стола и 7 стульев.

Постановление Городской Управы о передаче этих вещей Комиссии состоялось 4 июня 1901 года, но перевести сюда свое имущество немедленно Комиссия затруднялась, так как уступленныя ей вещи из городской библиотеки требовали основательнаго ремонта, который, при безденежьи у Комиссии, шел недружно и продолжался довольно долго. По окончании ремонта, началась перевозка библиотеки из столовой дворянскаго пансиона и архива из дома дворянскаго депутатскаго собрания. Как почти всегда в подобных случаях бывает, книги библиотеки и дела архива значительно пострадали — потерлись и растрепались; в частности, дела архива, раньше разобранныя по годам, подробно описанныя хранителем историческаго архива В. П. Соколовым и перевязанныя — каждое дело отдельно — бечевками, теперь, после перевозки, представляли собой растрепанную массу, требовавшую громаднаго труда по приведению ея в прежний вид. Громадный труд выпал и на долю помощника правителя дел С. А. Щеглова как по перевозке, так и по приведению в порядок библитеки и музея, заведывание которыми, как выше было сказано, лежало на двух лицах — библиотекаре и хранителе музея, которых в данное время в городе не было. Ему же, г. Щеглову, пришлось приводить в порядок все старыя и текущия дела по канцелярии, a равно и привести все имущество Комиссии в известность, причем выяснилось, что каталоги музея (после смерти К. П. Медокса) и библиотеки не велись долгое время, a книги и вещи были перемешаны, что в библиотеке было 4258 экземпляров книг, а в музее — 2654 монеты и 765 разных старинных предметов большой ценности. Это упорядочение имущества Комиссии обошлось в 319 р. [107] 50 коп.; в том числе уплачено: за перевозку имущества 15 р. 40 к., за разбор музея и усиленное письмоводство 200 p., за работы столярныя и плотничныя и за вставку в витрины и шкафы стекол 41 р. 61 коп., на канцелярския принадлежности и мелкие расходы — 42 р. 49 коп., на наем разсыльнаго 20 р.

Первое заседание Комиссии в новом помещении происходило 24 октября 1901 года при новом составе главных должностных лиц: председателе Н. Н. Львове, правителе Я. П. Мошинском и его товарище С. А. Щеглове, избранных на эти должности на общем собрании 27 апреля того же 1901 г., вместо сложивших с себя должностныя функции кн. Л. Л. Голицына и A. А. Прозоровскаго.

Перед началом заседания тщательно осмотрено было новое помещение, которым все члены остались очень довольны и невольно восклицали: «Слава Богу! Комиссия — у мирной пристани».

Что же касается расхода на упорядочение имущества, то общее собрание не нашло последний ни чрезмерным, ни, тем более, излишним, так как результат расхода был налицо: вместо хаоса в музее, архиве и библиотеке, вместо изъеденнаго молью сукна, которым доселе покрывался стол в предназначенной для общих собраний Комиссии комнате, вместо витрин с разбитыми стеклами и шкафов, стульев и столов с изломанными дверцами, ножками и крышками, имевшими раньше неряшливый вид, теперь, 24 октября, все имущество и все эти предметы обстановки имели нарядный вид и радовали глаз обозревателей их, т. е. общаго собрания Комиссии. При этом надо принять во внимание и то обстоятельство, что сосредоточение имущества и всех отделов Комиссии в одном месте представляло неоспоримое удобство как в отношении хранения их, так и в отношении занятий должностных лиц и членов Комиссии, а равно и для лиц посторонних. В последних недостатка никогда не было, так как Комиссия всегда охотно отворяла двери своего помещения всякому [108] желавшему работать на пользу науки и родного края, в виду чего Комиссия в своем новом помещении назначила для занятий членов и посторонних лиц особые часы — с 11 до 1 часу по воскресным дням. Она охотно бы назначила для этого и каждый будничный день, если бы это было практически осуществимо, т. е. если бы сами члены Комиссии не были в будничные дни заняты кормящей их службой, которая ежедневно поглощает у них не только денные, но часто и вечерние и даже ночные часы.

Как бы то ни было, но новое помещение, повторяем, представляло для Комиссии громадныя, неоспоримыя удобства, и общее собрание 24 октября было окрылено надеждой, что дни скитаний имущества Комиссии остались позади и вспоминались теперь, как горький налет, временно, волею обстоятельств, примешавшийся к судьбе Комиссии, положение которой, как и всех других ея подруг — Комиссий, должно бы, no идее их учреждения, — бодрить и скрашивать существование тружеников-добровольцев, безкорыстно работающих на пользу отечественной науки и родного края...

Так, повторяем, думала тогда Комиссия, объявившая себя «отныне воскресшей»; но действительность показала, что ея благополучие продолжалось не так-то долго.

X. Помещение Комиссии в городском здании при Публичной Библиотеке

Вскоре же обнаружилось, что новое помещение Комиссии имееть много дефектов, главнейшие из которых — раннее (в 6-7 ч. вечера) закрытие библиотеки, что мешало членам Комиссии работать по вечерам;²⁶⁾ затем — недостаток света, особенно в помещении музея, где обилие света играет огромную роль, и, наконец, теснота комнат: при достаточной высоте (около 5 аршин), все три комнаты занимают пространство около 20 кв. сажен. На этом пространстве [109] помещались: 17 шкафов с книгами, газетами, рукописями, архивными делами, с крупными, тяжелыми палеонтологическими предметами, 6 витрин с хрупными и мелкими вещами музейными и три стола, из которых один, длинный и широкий, необходимый для канцелярских занятий и общих собраний Комиссии, занимал почти всю середину комнаты-библиотеки, оставляя свободнаго пространства ровно столько, чтобы можно было обойти стол кругом, не особенно задевая за стоявшие вдоль стен шкафы и ножки стульев, расположенных вокруг стола. Пока имущество Комиссии было не особенно велико, оно размещалось здесь свободно и даже с некоторым удобством, но когда Комиссия стала получать музейныя вещи целыми ящиками, а печатныя издания, рукописи и архивныя дела буквально целыми возами, то у Комиссии неизбежно явился вопрос: куда девать все это в буквальном смысле «добро»? Предпринятое должностными лицами «расширение» помещения путем выноса из последняго на площадку и лестницу громоздких шкафов для архива²⁷⁾ и вещей музея и путем размещения части мелких вещей на висячих полках и в таковых же витринах, прибавило две-три квадр. сажени свободнаго пространства во всех трех комнатах, но пространство это скоро было использовано, и у Комиссии снова явился тот же вопрос: что же дальше делать?

Кроме тесноты, помещение Комиссии имело еще тот существенный недостаток, что оно — «проходное». Дело в том, что в одной из отведенных Комиссии комнат, вверху, у самого почти потолка, на особом настиле помещался и продолжает помещаться объемистый деревянный бак, который, в видах противопожарных и для снабжения всего здания городского дома водой, постоянно наполняется водой. За отсутствием у бака механических, регулирующих наполнение его водой, [110] приспособлений, служащим городской библиотеки, чаще всего мальчикам, приходится на дню несколько раз справляться, есть-ли в баке вода, не переполнился-ли он, и для этого всякий раз надо было проходить через комнату, смежную с той, где находится бак; служащие же в библиотеке мальчики не все и не всегда были нравственно безукоризненны в смысле чистоты рук. Впрочем, не одни мальчики повинны иногда бывали в этом грехе; случалось, что Комиссия не досчитывалась тех или других вешей из своего имущества и после проходов чрез ея помещение взрослых людей, например, кровельщиков и печников, для которых взобраться на подволоку для осмотра, чистки и починки крыши и печей можно было только чрез ту комнату, где устроен бак, над которым в потолке проделано отверстие, закрываемое люком. Избежать этих убыточных для Комиссии «визитов» мастеровых нельзя было, так как визиты эти делались не в определенное время, а когда мастеровым было удобнее. Уносить же с собой ключ от помещения Комиссии также нельзя было, так как наблюдать за наполнением бака водой необходимо было во избежание переполнения его, что имело бы очень дурныя последствия и для имущества Комиссии и для здания городской библиотеки, что, к прискорбию, один раз, по вине одного члена Комиссии, и случилось. Вечером, после занятий в помещении Комиссии, этот член запер двери, положил ключ в карман и ушел. Как он ушел — никто не видал, был ли водопроводный кран над баком заперт — никто не догадался узнать, а между тем вода переполнила бак и хлынула водопадом на пол... Утром, подойдя к библиотеке, швейцар заметил на тротуарах и мостовой большую лужу, образовавшуюся из воды, струившейся через порог под дверями библиотеки. Только что отпер он и отворил одну половину дверей, как вода хлынула на него бурным потоком! Причина наводнения была ясна. Швейцар, утопая по колена в воде, бросился на верх к запертым дверям [111] помещения Комисcии, вскрыл их, также по колена в воде прошел через занятыя Комиссией комнаты, поднялся по лестнице к баку, приняв предварительно холодный душ, запер кран и тем остановил «наводнение»; потом принялся за освобождение затопленных помещений Комиссии и библиотеки от воды. Над помещением Комиссии ему, однако, почти что не пришлось трудиться: вода сама собой ушла частью через двери, вниз, в вестибюль городской библиотеки, частью через щели пола в помещающуюся как раз под комнатами Комиссии контору нотариуса Лазаркевича, откуда, как и из вестибюля библиотеки, воду пришлось вычерпывать ведрами и выметать метлами...

После этого ключ от помещения Комиссии всегда оставлялся у швейцара городской библиотеки.

Бывали и такие случаи: испортятся нагревающия помещение библиотеки пароводяныя трубы, и слесаря, отыскивая наугад место порчи, входили в помещение Комиссии, отставляли от стен шкафы и витрины с музейными вещами так не осторожно, что последния перепутывались и их приходилось вновь перебирать и водворять на свои места, на что, конечно, тратилось не мало времени. Все эти неудобства, устранить которыя сама Комиссия не могла, а городское управление не желало по известному изречению: «уклонися от зла и сотвори благо», что в переводе на канцелярский язык, означает: «уходи, если не нравится», — эти неудобства вынуждали Комиссию обратиться к тому же городскому управлению об отводе ей другого, более удобнаго, помещения.

Первым зданием, на которое «покушалась» Комиссия, был городской дом, в котором помещается военная гауптвахта. Дом этот довольно большой, каменный, прочный, старинной кладки, одноэтажный, с большим дворовым местом, находится в центральной части города — рядом с городским полицейским управлением, что против «Лидок»; стоит особняком, в пожарном отношении вполне безопасен. Более [112] подходящаго, по всем этим данным, помещения для Архивной Комиссии не отыщется в целом городе. В этом доме и хотела поселиться Комиссия «по примеру г. Пензы».²⁸⁾ Начатая по этому поводу Комиссией переписка с городским управлением и командующим войсками казанскаго военнаго округа генералом от инфантерии А. Ив. Косичем (бывшим Саратовским губернатором) окончилась тем, что г. Косич предложил Комиссии обратиться за разъяснением этого вопроса к особой комиссии «о военных потребностях Саратовскаго гарнизона», и комиссия эта ответила, что «в виду того, что нынешнее здание гауптвахты занимает центральное положение, чем облегчается поверка городского караула, начальник гарнизона города Саратова полагает необходимым отклонить просьбу Архивной Комиссии об отпуске (?) ей этого здания».²⁹⁾

Но Комиссия не удовлетворилась этим ответом: основываясь на циркулировавших в 1906 году в городе слухах, что «одна из комиссий Саратовской Городской Думы предполагает внести в ближайшем будущем в Думу доклад — не сдавать военному ведомству под гауптвахту» сказанный дом, Комиссия решила восподьзоваться «этим обстоятельством» и снова просить Городскую Думу об уступке ей этого дома. На этот раз просьбу Комиссии энергично поддерживали член ея гр. П. С. Уварова и непременный попечитель ея, саратовский губернатор П. А. Столыпин. Но и из этого тройного ходатайства ничего не вышло, так как слухи эти оказались ложными: ни Дума, ни Управа не намерены были отказывать военному ведомству в аренде дома под гауптвахту.³⁰⁾ Других попыток в этом направлении Комиссия не делала, так как другия городския здания были, как и гауптвахта, не свободны, или же совсем не подходящи. Таким образом вопрос о лучшем помещении для Комиссии, [113] в силу необходимости, надолго остался открытым. В утешение себя, Комиссия вдалась в такое разсуждение: положим, что город уступил бы Комиссии гауптвахту или другое здание; но ведь на содержание дома — на отопление, освещение, наем сторожа для охраны дома, метение улицы и уборку двора — потребовалось бы не менее 300 р. в год, а такою суммою Комиссия в настоящее время не располагает и не надеется и в недалеком будущем располагать, между тем как настоящее помещение Комиссии — в доме городской библиотеки — даровое и хорошо отопляется и освещается за счет города, а потому... лучше вопрос этот оставить пока открытым.

По поводу такого разсуждения можно бы многое сказать, можно бы даже высмеять его, напомнить, например, мораль басни «Лисица и виноград»: «видит око, да зуб неймет»... Но мы несклонны иронизировать: не уместна ирония там, где добровольцы труда бьются, как рыба об лед, не из-за личных выгод, а что-бы вынести на простор богатый и разносторонний материал по отечествоведению, — материал, скопленный, и добытый руками и старанием этих добровольцев в течение 20 лет на самыя ограниченныя средства Архивной Комиссии! Нет, не иронизировать, а пожалеть следовало Комиссию, помочь ей выйти на простор, чего она так жадно добивалась. Казалось бы, что сделать это мог бы, прежде всего, город: предоставив свободное и удобное помещение Архивной Комиссии, город ничего бы не потерял, а, напротив, выиграл бы, так как тогда в Саратове получилось бы новое правительственное учреждение, полезное для жителей: был бы лишний музей, лишняя библиотека, услугами которых могли бы пользоваться и учебныя заведения с их учащими и учащимися и все интересующиеся памятниками родной старины и историею края. Другими словами: Комиссия при лучших, чем тогда, условиях, могла бы стать центром, где можно было бы работать для дальнейшаго изучения этих памятников и продолжать собирать ценные для [114] истории края материалы, которые без этого могли безследно пропасть. Тщетно, однако, взывала Комиссия: город был глух «на это ухо», и Комиссии оставалось одно — покориться судьбе и питать надежду на лучшее будущее. Давно известно, что люди даже в самом отчаянном положении продолжают жить только потому, что питаются такою надеждой, а о Комиссии можно с полного уверенностью сказать, что она без такой надежды давно совершенно распалась бы.

И надежда не обманула ея: в начале 1910 года ей были обещаны и постоянное помещение и материальныя средства, а в конце текущаго года она получила и то и другое. Как это случилось — скажем в своем месте.

XI. О материальных средствах Комиссии

Если вопрос о помещении для Комиссии играл такую важную роль в ея жизнедеятельности, то повышая, то понижая или даже прекращая последнюю, к счастью, на непродолжительное время, то тем более важную роль должны были играть в том же направлении материальныя средства Комиссии, без которых ни в каком роде или виде деятельности, а тем более в научной деятельности, обойтись нельзя, так как научная деятельность непременно предполагает опубликование во всеобщее сведение соответствующих работ, на что, конечно, нужны средства. И горе тому учреждению, которому присвоен эпитет «ученое», средств же соответствующих не дано! Такое учреждение не может развернуть научных сил своих, будучи заранее обречено на прозябание. В этой истине наша Комиссия убеждалась не раз. Эту истину констатировал и Археологический Институт, которому все Ученыя Архивныя Комиссии непосредственно подчинены и который также непосредственно заинтересован в том или другом состоянии жизнедеятельности последних. Вот что об этих Комиссиях писали в свое время ныне покойные директора этого Института И. В. Андреевский и А. Н. Труворов: «эти новыя установления... в отношении денежных [115] средств не только более чем бедны, но и являются самыми дешевыми установлениями в мире».³¹⁾

Почему так — ответ дан выше: в проекте учреждения Ученых Архивных Комиссий, в 8 пун., сказано вполне определенно, что «расходы, необходимые на содержание и занятия Ученых Губернских Архивных Комиссий, покрываются из средств, имеющихся в распоряжении Директора Археологическаго Института, и из местных пожертвований на пользу науки».

Но о помощи из средств Археологическаго Института в сурьез говорить не приходится: он сам значительно ограничен в своих средствах, которых ему в год отпускается 6000 р. без казенной квартиры, так что Институт, выражаясь словами И. Е. Андреевскаго, «по причине скромности своих средств должен... только поощрять скромность Комиссий». Что касается «местных пожертвований на пользу науки», то этот источник слишком неустойчив. Об этой неустойчивости можно судить между прочим из следующих строк А. Н. Труворова в его ходатайстве 20 марта 1892 года к министру вн. дел: «Из представленного Вашему Высокопревосходительству «Обзора деятельности Ученых Архивных Комиссий» за 1890 год видна полнейшая недостаточность в деньгах, предоставляемых Комиссиям на их содержание и на развитие их деятельности. Все оне перебиваются, как говорится, с копейки на копейку, чрез посредство пособий, где от дворянства, где от земства, где от городов, кое-где от членских взносов и частицею от продажи своих изданий, не будучи уверены, что пособия не ныне, так завтра могут быть прекращены, так как от воли дворянства, земства и городов зависит видоизменение и прекращение пособий». Святая истина!

Эту истину Саратовская Ученая Архивная Комиссия познала очень рано, познавала, по крайней мере, добрый десяток лет, познает отчасти и теперь и — кто знает — быть может, еше долго будет познавать. — Но не [116] желая зловеще пророчествовать, обратимся к уже пережитому.

А пережитое говорит нам, что уже в сентябре 1888 года, т. е. по прошествии всего только 21 месяца после своего открытия, Комиссия ощущала недостаток материальных средств, о чем открыто заявил первый ея председатель А. А. Тилло на общем собрании членов 19 сентября этого 1888 года, когда обсуждался, между прочим, вопрос об издании проектированнаго «Сборника»: «вопрос о материальных средствах — говорил г. Тилло — не должен смущать Комиссию. Правда, Комиссия ныне бедна средствами, но города, земство и сословия губернии, так сочувственно встретившие открытие Комиссии, откликнутся и теперь на ея призыв к пожертвованиям на это (юбилейное) издание». И правда, откликнулись многие, особенно — Городское Управление, и нужда Комиссии была устранена, но не надолго: на пожертвованныя средства Комиссия могла издать в 1891 году только юбилейный «Сборник», напечатать же очередной выпуск своих «Трудов» за этот 1891, как и за 1892 год, она, при всем своем желании и наличности подходящаго научнаго материала, не могла «за полным отсутствием материальных средств».³²⁾

В следующие годы материальное положение Комиссии было не лучше. Так, ревизионная комиссия в протоколе своем 12 марта 1895 года констатировала, что «касса Комиссии пуста» и что ею, Комиссиею, допущен перерасход в 78 р. 79 к., которые правитель дел Смольянинов израсходовал из своих средств. Кроме того, за Комиссией в это время числилось 581 руб. 27 коп. долга, в том числе типографии Губернскаго Правления за печатание «Трудов» 496 р. 23 коп. и Губернскому Правлению за отопление помещения Комиссии в здании Присутственных мест 84 р. 94 к. Платить долги было необходимо, но платить при «пустой кассе» было невозможно. Тогда Комиссия вспомнида о двух прежних своих постановлениях (6 окт. 1889 и 13 апр. 1890 г.) о взимании [117] с членов cвоих 3 рублевых взносов и теперь, в критическую минуту, стала энергично настаивать на необходимости собрать эти взносы, которых, как выяснилось на собрании 14 марта этого, 1895, года, состояло в недоимке 2009 р. Чтобы собрать эту сумму, решено было напечатать особые «циркуляры» с выяснением в них деятельности Комиссии за истекшие годы и положения ея денежных средств в данное время и разослать эти циркуляры всем, без изъятия, членам Комиссии, неуплатившим взносов, а ко всем председателям уездных земских управ и к городским головам губернии обратиться с просьбой о субсидии Комиссии, причем послать им, председателям и головам, последний (21) выпуск «Трудов». Разосланы также были просьбы: губернскому земскому собранию о сложении с Комиссии вышесказаннаго долга земской типографии, Губернатору и Губернскому Правлению — о дозволении Комиссии безплатно или хотя бы за уменьшенную плату печатать «Труды» в губернской типографии и о сложении с нея, Комиссии, долга в 84 р. 94 к. за отопление ея помещения в здании Присутственных мест, так как за два последние года (1893—1894) требовалось отоплять собственно помещение Статистическаго Комитета, а не Комиссии, которая лишь хранила в эти годы и впредь будет лишь хранить в своем помещении дела и рукописи, которыя не требовали и не потребуют отопления.

Результатом всех этих просьб и обращений было лишь то, что Вольская земская управа выслала Комиссии 50 р. «единовременной субсидии» и столько же ассигновало (30 окт. 1895 г.) Саратовское очередное уездное земское собрание; в действительности же, как выяснила ревизионная комиссия, в течение всего 1895 года в Комиссию поступило только 83 р. 20 коп. Между тем как расходы Комиссии в этом (1895) году равнялись 559 р. 94 к., так что к январю 1896 г. у Комиссии образовался перерасход в 461 р. 3 к., а к 15 июня того же года перерасход возрос до 490 р. 98 к. [118]

Такое печальное положение Комиссии служило предметом обсуждения на состоявшемся в этом, 1896, году X Археологическом Съезде в Риге, на котором депутатом от Саратовской Комиссии был г. Смольянинов. Но из дебатов на Съезде выяснилось, что Саратовская Комиссия в этом отношении не представляет исключения, почему Съезд и постановил: «в виду печальнаго положения многих Архивных Комиссий, не имеющих ни определеннаго помещения, ни определенных денежных средств, обратить внимание министерства внутренних дел на большую государственную пользу, которую приносят Комиссии, и ходатайствовать, чтобы им была оказываема помощь и субсидия при посредстве губернаторов».³³⁾

Но таковое постановление Съезда никаких практических результатов, по крайней мере, для Саратовской Комиссии не имело: положение ея нисколько не улучшилось и в следующем 1897 году, что ясно видно из отчета ревизионной комиссии, которая на общем собрании Комиссии 29 ноября этого года доложила, что «28 октября 1897 года» она разсматривала «документы по приходу и расходу сумм с 1 января 1895 по 28 октября 1897 года» и нашла, что «к 28 октября 1897 года получилась передержка в 36 р. 36 коп., каковая сумма израсходована Смольяниновым из своих средств, и что в кассе (Комиссии) ничего не оказалось».

При таких тяжелых обстоятельствах Комиссии, конечно, нечего было и думать об издании своих «Трудов» и о каких бы то ни было приобретениях покупкою вещей для музея или библиотеки своей, не было даже возможности получать из уездных учреждений архивныя дела для комплектования своего Историческаго архива, и дела эти безследно исчезали. Так было, например, с делами Полицейскаго Управления в городах Петровске и Кузнецке и отчасти в посаде Дубовке. А дел было там много: в одном Полицейском [119] Управлении г. Кузнецка их скопилооь до 400 пудов. Часть их взята была для просмотра проживавшим в Кузнецке членом Комиссии В. В. Трироговым, судьба же остальных дел Комиссии неизвестна.

В течение двух последующих лет (1898—9) положение Комиссии не изменилось к лучшему: за эти два года она получила всего 200 р. от Аткарскаго, Балашовскаго, Вольскаго и Кузнецкаго земских собраний. Конечно, таких средств ей было слишком недостаточно.

Потеряв надежду на помощь от местных учреждений, она решилась на крайнее средство — обратиться непосредственно к министру внутренних дел с мотивированным ходатайством и подробньм описанием своего отчаяннаго положения, которое не дает ей возможности исполнять прямыя обязанности, налагаемыя на нее «Положением» об учреждении Ученых Архивных Комиссий: «Не имея — писалось в этом ходатайстве, ни помещения для хранения дел, ни средств на перевозку их (почтой или по железной дороге), Комиссия в этом отношении вынуждена на полное бездействие и серьезно озабочена участью собранных ею музейных вещей, библиотеки и архива, находящихся в разных местах, временно ей предоставленных; в виду чего они не могут быть приведены в должный порядок, не могут быть наблюдаемы, как следует, не смотря на их имущественную и научную ценность».

Но министерство внутр. дел не тронулось таковой слезницей Комиссии: оно даже не сочло нужным ответить на ея ходатайство... Неуспех Комиссии в денежном отношении некоторые из ея членов одно время склонны были объяснять нераспорядительностью самой Комиссии. Так, член Комиссии А. Н. Минх в письме от 21 февраля 1900 года говорит, что многие земские гласные высказывали ему, что уездныя собрания не ассигнуют Комиссии субсидий потому, что к ним не поступает от нея заявлений; а в другом письме (от 28 того же февраля) г. Минх признавал виновными в этой нераспорядительности кн. Голицына и [120] А. А. Прозоровскаго (правителя дел Комиссии), которые, по его словам, «ни в прошлом, ни в нынешнем годах не посылали ни в уездныя, ни в губернское собрания ходатайств об ассигновании сумм для Архивной Комиссии, без чего земства не могут делать ассигновок».

Но на заседании Комиссии 29 февраля того же 1900 года, когда читались эти письма А. Н. Минха, выяснилось, что кн. Голицын и г. Прозоровский тут не причем: Комиссия не только просила все уездныя и губернское собрания, но, можно сказать, надоедала им своими повторными просьбами.

В критическия минуты Комиссия обращалась за помощью не только к местным учреждениям, но и к иногородным, напр.: к Московскому Географическому Обществу, Московской Археологической Комиссии, С.-Петербургскому Археологическому Институту и даже к Великому Князю Константину Константиновичу, как президенту Академии Наук. Но из всех этих обращений ровно ничего не вышло, кроме платоническаго сожаления о безвыходном положении Комиссии, которое продолжалось вплоть до 1908 года, причем особенно тяжелыми для Комиссии годами были 1905—1907.

Начавшееся в 1905 году «освободительное движение» выдвинуло на первый план животрепещущие политические и общественные вопросы, породило партии не только в общественных учреждениях, но даже в семьях, где кровные родные, в силу несходства политических воззрений, вдруг стали друг другу чужими и даже врагами...

В это бурное время даже истинные очаги науки — высшия учебныя заведения — подвергались переоценке и найдены были чуть ли не подлежавшими уничтожению. Конечно, такое общественное настроение не могло не отразиться и на жизни и деятельности Ученых Архивных Комиссий и, действительно, отразилось как крайним оскудением у них материальных средств, так и отсутствием моральной поддержки со стороны местнаго [121] общества и учреждений разнаго рода. Так, о Саратовской Комиссии нам приходилось не раз слышать такой жестокий приговор: «Место Архивной Комиссии на кладбище!» И это говорили не какой-нибудь лобазник или торговец хоть бы и с титулом «коммерции советника», а интеллигентные, с высшим образованием, гласные Городской Думы, которые, в дореволюционное время находили в деятельности нашей Комиссии громадную пользу для местнаго края... От интеллигентов не отставала и местная прогрессивная печать, посылавшая по адресу Комиссии такия жестокия строки, как «в Саратове существует Архивная Комиссия — учреждение никому и ни на что ненужное!»

Если же так, если место Архивной Комиссии, учреждению никому и ни на что ненужному, на кладбище, то стоит ли она материальной и моральной поддержки?! Ни той, ни другой поддержки и не было, хотя Комиссия и заявляла (4 ноября 1906 г.) кому следует о своей нужде в материальных средствах, «без чего она не может дальше существовать и издавать «Трудов».³⁴⁾

И действительно, теперь настал для Комиссии самый критический момент, какого она еще не переживала за все время своего существования — с 12 дек. 1886 г.

Достаточно сказать, что ея имущество было описано судебным приставом за долги В. И. Миловидову за печатание в его Аткарской типографии «Историко-географическаго Словаря Саратовской губернии». Если продажа с торгов имущества не состоялась, то только потому, что оно (столы, стулья, витрины и пр.) было невелико и малоценно и во всяком случае не покрыло бы долга ему, Миловидову, в 407 р. 25 к., описывать же и продавать прочее имущество Комиссии (музей, библиотеку и архив) нельзя было потому, что оно, согласно воле жертвователей, не подлежит отчуждению.

Положим, что продажа имущества Комиссии не состоялась, но здесь важно самое, так сказать, покушение на продажу: не подтверждает ли оно тех взглядов [122] на Комиссию, что ей, как учреждению никому и ни на что ненужному, место на кладбище?

Между тем сама Комиссия не собиралась умирать так рано и не торопилась идти на кладбище, хотя и была уже в агонии. Она и в агонии продолжала изыскивать средства к сохранению своей жизнедеятельности. Так, она ухватилась было за мысль устроить археологическую выставку из предметов своего музея, архива и библиотеки и прочитать лекцию. Для последней предполагалось пригласить в Саратов проф. Московскаго университета С. А. Котляревскаго, у котораго имелась обработанная и еще нигде не напечатанная лекция под заглавием «Закон Хаммураби».

Мысль о такой лекции впервые явилась у членов Комиссии еще на общем собрании 24 сентября 1905 года и затем много раз обсуждалась на общих собраниях в 1906—7 г.; но, в конце-концов, решено было пока удержаться от чтения лекций и устройства археологической выставки, так как, по справкам, оказалось, что опыты в этом отношении Архивных Комиссий в других городах имели жалкие результаты. Саратов, по многим данным, не мог представлять исключения, в чем Комиссия, год спустя, убедилась самым положительным образом.

Но и оставаться при «копеечном бюджете» Комиссия тоже не хотела: кроме стремления уплатить долги, чего от нея так настойчиво требовали, ей хотелось поделиться с обществом и учреждениями своими работами, которых к этому времени у нея накопилось не малое количество и которыя громко могли бы сказать всем и каждому, что она — учреждение нужное, прежде всего, местному краю и что место ея — быть среди живого культурнаго общества, а не на кладбище.

Но переходя от желания к делу, Комиссия встретила непреодолимое препятствие к осуществлению этого желания в денежных средствах, добыть которыя решено было на общем собрании 14 ноября 1907 года при посредстве местнаго губернатора гр. С. С. Татищева. [123] К нему, как непременному попечителю Комиссии, отправлена была 22 ноября, состоявшая из председателя Комиссии В. П. Соколова, его товарища Л. В. Зайковскаго и действительнаго члена прот. И. П. Кречетовича, депутация, которая, выяснив гр. Татищеву безвыходное положение Комиссии, просила его возбудить пред Государственной Думой и П. А. Столыпиным ходатайство о правительственной субсидии Комиссии, без чего она существовать не может. Гр. Татищев выслушал депутатов очень внимательно, принял от них особую докладную записку и обещал помочь Комиссии выйти из ея жалкаго положения, обещал ей и обширное помещение Казенной Палаты, имевшее чрез полтора-два года освободиться с переходом Палаты в собственный дом, уже начатый в то время постройкой; относительно же средств на текущие расходы обещал Комиссии содействие со стороны своей супруги, в виде устройства концерта или спектакля.

Благодаря ли содействию гр. Татищева или благодаря воплю Комиссии, или же благодаря тому и другому вместе, но Губернская Земская Управа внесла в свою смету на 1908 год 500 р. пособия Комиссии. На это пособие издан был в этом же году XXIV выпуск «Трудов». На первой странице выпуска напечатано было воззвание к местному обществу и учреждениям под заглавием «От Высочайше учрежденной Саратовской Губернской Ученой Архивной Комиссии». В воззвании, между прочим, сказано следующее: «Саратовская Ученая Архивная Комиссия является единственным в нашем крае учреждением, которому вверены заботы по розысканию, охране и описанию памятников старины. За двадцать лет своего существования Комиссия издала 23 выпуска своих «Трудов», разобрала десятки тысяч дел и документов, предназначенных к уничтожению, организовала ценную библиотеку из 8000 томов и создала историко-археологический музей, состоящий из 4280 предметов: остатков допотопных животных, окаменелостей, изделий каменнаго и [124] бронзоваго века, татарской эпохи, времени заселения края русскими колонистами».

«В 1904 году Комиссия открыла свой музей, по воскресеньям, для безплатнаго обозрения публики, причем хранитель музея или дежурный член давал интересующимся необходимыя объяснения. В первое время число посетителей было не велико, человек 5-6 в приемный день, но уже в следующем году оно стало заметно возрастать и теперь достигло 80 человек в день, преимущественно учащихся, для которых музей служит полезным пособием при прохождении курса всеобщей и русской истории. По годам число посещений музея выразилось в следующих цифрах: в 1904 г. — 262, в 1905 — 595, 1906 — 642, 1907 г. — 828 и с 1 янв. по 9 июня 1908 г. — 641. Музей, видимо, завоевывает симпатии юношества, объяснения принимают характер научных бесед, многие учащиеся приносят в дар (Комиссии) старинныя вещи и монеты». «Поощренная достигнутым успехом, Комиссия не желала бы остановиться на полпути; у некоторых ея членов зародилась мысль об организации популярных чтений по истории России и, в частности, по истории Саратовскаго края. К глубокому сожалению, деятельность Комиссии наталкивается на непреодолимыя преграды». «Прежде всего, Комиссия не имеет собственнаго помещения. Она ютится чуть-ли не на чердаке, в двух небольших, плохо освещаемых (днем) комнатах, над городской публичной библиотекой. В одной комнате находится архив и библиотека, в другой — музей. В музее невообразимая теснота. За неимением свободнаго места, многие предметы лежат на полу, на шкафах, под витринами, без всякой системы, вследствие чего теряют свое научное значение и недоступны для обозрения. Музей может вместить не более 10-12 человек; потому, когда бывает 80 посетителей в день (с 11 до 2 часов), публике приходится ждать на лестнице, и многие, не дождавшись очереди, уходят с тем, чтобы более не возвращаться. Члены Комиссии, добровольцы [125] труда, не имеют возможности работать в этом помещении по вечерам, а днем они заняты своими служебными обязанностями». «Затем, Комиссия не пользуется никакой субсидией от правительства и не имеет постояннаго бюджета. Средства ея слагаются из случайных пособий от некоторых земств и городов и из трехрублевых сборов (взносов), которыми члены облагают сами себя. В последние годы общественныя учреждения совершенно перестали субсидировать Комиссию, вследствие чего на 1 января 1908 г. наличность ея средств равнялась 120 р. при долге в 360 руб».

«Если принять во внимание, что издание «Трудов» стоит 400-500 р. в год, что обширная переписка с лицами и учреждениями, ведение книг, составление каталогов и описи требуют приглашения платнаго письмоводителя, что научныя экскурсии и раскопки немыслимы без денег, то окажется, что учреждение, у котораго нет средств, даже на марки и на уплату сторожа и за мытье полов, продолжать свое существование не может».

«И вот перед Комиссией встает роковой вопрос: быть или не быть? В настоящем году Саратовское губернское земство ассигновало в распоряжение Комиссии 500 р. Полагая, что безучастное отношение общества объясняется в значительной мере тем, что Архивная Комиссия последние годы, по недостатку средств, не печатала своих «Трудов», вследствие чего со стороны могло казаться, что она ничего не делала, а также, что преследуемыя Комиссией задачи мало известны не только широкой публике, но и местной интеллигенции, Архивная Комиссия решила обратить пособие Губернскаго земства полностью на издание настоящаго выпуска и, пользуясь этим, сказать совершенно откровенно, что дальнейшее ея существование будет зависеть всецело от того, как к ней отнесется общество».

«Если общество симпатизирует вышеупомянутым делям Комиссии, окажет ей материальную поддержку, Комиссия [126] будет работать на пользу родного края с удвоенной энергией; в противном случае, ей не останется другого исхода, как закрыть музей и прекратить свою деятельность до более благоприятнаго времени».

«Члены Саратовской Ученой Архивной Комиссии двадцать лет работали молча и безкорыстно; теперь они считают своим нравственным долгом осведомить общество о действительном положении вещей и снять с себя ответственность за дальнейшую судьбу дорогого им учреждения».

Последния строки воззвания занимают адреса председателя Комиссии, его товарища и правителя дел на случай, если бы кто-нибудь пожелал «войти в письменныя или личныя сношения с Комиссией», другими словами, если-бы кто-нибудь пожелал сделать Комиссии пожертвования.

Воззвание это одновременно с выходом из печати XXIV выпуска «Трудов» было напечатано отдельными оттисками в количестве 5000 экземпляров и разослано разным лицам и учреждениям.

Воззвание возымело свое действие. Первым, кто на него откликнулся, был драматический кружок любителей, игравший преимущественно в клубе велосипедистов, что помещался в доме Каткова, против Мариинской женской гимназии. Кружок выразил готовность дать в пользу Комиосии в этом клубе или в другом месте спектакль на условии — поделить валовой сбор пополам. Со стороны Комиссии требовалась только санкция на спектакль, но она не решилась, по некоторым соображениям, на это, и спектакль не состоялся.

Затем, на воззвание откликнулся губернатор гр. Татищев. 29 сентября 1908 года председатель Комиссии В. П. Соколов лично вручил гр. Татищеву XXIV выпуск «Трудов» и осведомился о судьбе ходатайства Комиссии пред министром внутренних дел П. А. Столыпиным, на что получил ответ, что гр. Татищев, в бытность свою перед этим в Петербурге, справлялся во всех высших правительственных [127] учреждениях, нет ли у них каких-либо свободных сумм, но их не оказалось, и в текущем году наша Комиссия никакого пособия от казны не получит, в будущем же 1909 году назначение ей, как и другим Комиссиям, субсидии будет зависеть от Государственных Думы и Совета, на заключение которых уже внесен проект о преобразовании Ученых Архивных Комиссий и о ежегодном пособии им. При этом гр. Татищев обещал оказать нашей Комиссии свое содействие пред земствами и городами путем личных переговоров с общественными деятелями и вновь обещал отдать в ея распоряжение тогдашнее помещение Казенной Палаты — не позднее 1910 года.

Впечатление, произведенное на членов Комиссии этим разсказом их председателя, можно было сравнить разве только с впечатлением, какое испытывают истомленные жизнью бедняки, когда им неожиданно объявляют, что их богатый родственник жертвует им солидную сумму для безбеднаго впредь существования! Да иначе и быть не могло: ведь этот разсказ председателя предвещал конец тому печальному положению Комиссии, которое она переживала столько лет! Шутка оказать: у нея скоро будет постоянное обширное помещение, будет постоянная правительственная субсидия, а земства и города впредь, по заступничеству губернатора, не будут относиться к ней, как мачеха. Пусть эта радость была преждевременна, даже сильно преувеличена, но людям, пережившим, ради идеи, столько невзгод, отрадно было помечтать о приятном будущем.

В этой мечте Комиссию поддерживали земства и города, почти все (за исключением Вольскаго земства) обещавшие ей субсидии от 15 до 100 р. на 1909 год, а также и некоторыя частныя лица и более состоятельные из членов Комиссии, жертвовавшие на ея нужды из своих сбережений.

Из числа последних наиболее существенную поддержку Комиссии оказал почетный член-учредитель [128] А. А. Тилло, в короткое время пожертвовавший несколько сот рублей.

Совокупность пособий и пожертвований поставила Комиссию в положение «материальнаго довольства», и она на общем собрании своем 9 ноября 1908 года могла с отрадным чувством констатировать это в лаконическом заявлении: «средства у Комиссии есть». А именно: на 22 ноября их было 1210 р. 74 к., а долгов (двум типографиям — Миловидова и Феокритова) — только 188 р.; так что, за уплатой их и за покрытием других расходов, у Комиссии имелся небольшой остаток (38 р.) на 1909 год. В общем, 1908 год, особенно его конец, надо признать одним из самых благоприятных годов и в материальном отношении, и в сочувствии к Комиссии со стороны разных лиц и учреждений, и по продуктивности деятельности Комиссии.

Имея все это в виду, председатель Комиссии В. П. Соколов произнес на последнем в этом году заседании (12 декабря) следующую речь:

«Сегодня день рождения нашей Комиссии. Ныне в два часа дня ей исполнилось 22 года от рождения. 22 года — возраст далеко не старческий, но для нашей Комиссии все же довольно почтенный, особенно — если вспомнить, что временами переживала Комиссия. Вам, господа, известно, что после нескольких благополучных годов существования, когда годовой бюджет Комиссии достигал двух и более тысяч рублей, а деятельность ея широко развернулась, наступили «черные» дни и целые годы, когда Комиссия, не имея и двух сот рублей в год и странствуя с места на место при полном равнодушии со стороны общества, буквально не имела, где главу свою преклонить. Дни и годы эти нам особенно памятны... И что же? Погибла-ли Комиссия? Нет. В то время как другия местныя культурныя общества закрывались, по недостатку средств одно за другим, наша Комиссия, при одинаковых с ними материальных условиях, продолжала жить и действовать. Почему? Да, очевидно, потому, что в составе ея [129] членов и тогда, как и теперь, были идейные работники, при наличности которых не могло и не может погибнуть ни одно учреждение».

«Эти работники, переживая тяжелыя обстоятельства в настоящем, надеялись на лучшия условия в будущем, надеялись и продолжали работать. И дождались-таки возврата симпатий к Комиссии со стороны местнаго общества в лице разных учреждений и отдельных лиц.

«Теперь об этом можно говорить, как о факте. Особенно утешительно констатировать факт симпатичнаго отношения к Комиссии со стороны одного лица, которое присутствовало при самом открытии ея, которое давало потом общее направление ея деятельности, которое и само любило эту ея деятельность и других располагало к тому же. Я говорю о нашем почетном члене-учредителе А. А. Тилло. Он реально выразил свое сочувствие к задачам и деятельности Комиссии и впредь обещается поощрять реально же эту деятельность до того предела, когда она, наша Комиссия, не будет нуждаться ни в средствах, ни в помещении. Это с одной стороны. А с другой — у Комиссии есть надежда, что и законодательныя учреждения в скором времени придут к ней на помощь».

«Уже в виду одного этого нам не следует предаваться пессимизму: пессимизм не к лицу добровольцам труда. Напротив, такие работники по самой идее, по самой сути дела, должны быть оптимистами. Будем же верить и надеяться, что черные дни и годы для нашей Комиссии не возвратятся, что лучшее будущее для Комиссии впереди: там ее ждет и материальная обезпеченность, и вполне продуктивная деятельность, там ея «золотой век». Ожидание этого века пусть будет для всех нас путеводного нитью в нашей трудной работе. Jta fiat! Да здравствует наша именинница!»

Этим мы заканчиваем свое повествование о скорбных страницах в жизни нашей Комиссии: «черные дни» [130] действительно, более не повторялись, отойдя в конце 1908 года в область «свежих преданий». Но для полноты картины этих страниц мы просим читателей припомнить раньше нами сказанное о злополучных скитаниях с места на место нашей Комиссии и ея ценнаго имущества — архива, библиотеки и музея. Мы уверены, что читатели, припомнив это, скажут вместе с нами словами знаменитаго поэта: «свежо предание, а верится с трудом»...

XII. Научно-издательская деятельность Комиссии

{Добавления} – мои. OCR.

{Протоколы. 1-7 (= Выпуски 1-7)} Научно-издательская деятельность Саратовской Комиссии, как и всех остальных Комиссий, всегда, т. е. все 25 лет ея существования, стояла в тесной связи с ея материальною обезпеченностью: были у нея средства, она развивала свою деятельность как научную, так и издательскую; не было средств, она «молчала». Исключение из этого «правила» представляет лишь один первый год ея существования (12 дек. 1886 — 1 янв. 1888 год.), когда у Комиссии были средства, выражаясь словами составителя перваго отчета об ея деятельности, «более, чем удовлетворительны», научно-издательская же деятельность ограничивалась печатанием лишь семи протоколов в виде тощих брошюр, представлявших собой общую схему-картину семи общих заседаний Комиссии. И только с 4 протокола начинают печататься самостоятельныя работы членов Комиссии в виде рефератов, докладов и «описаний»: «О значении названия «Саратов» — М. В. Готовицкаго; «Памятники старины в Саратовском крае» — Н. С. Соколова; «Описание дел Саратовскаго Историческаго архива» — его же; «Приговоры Аткарскаго купеческаго и мещанскаго общества с 1811 до 1823 г.» — A. Н. Минха; «Список материалов по археографии Саратовскаго края» — И. Ф. Токмакова; «Описание дел архива Вольской городской Думы» — В. Г. Еланскаго; «Архив упраздненной Аткарской градской Думы с 1782 по 1850 г.» — A. Н. Минха; «К вопросу о значении названия «Саратов» — М. А. Гамазова [131] и г. Баязитова; «Таблица документов... из Московскаго Архива мин. юстиции»; «Первая попытка к составлению описания Саратовской губернии» — Н. С. Соколова; «Древние обитатели Саратовской губернии» — Ф. Ф. Чекалина.

Все эти работы, конечно, были ценны для своего времени, когда Комиссия только успела «прикоснуться» к архивным делам и извлечь из них только то, что ей в данный момент казалось интересным и подходящим к этому моменту. Но, судя уже по тому, что работы эти печатались в виде «приложений» к протоколам общих собраний Комиссии, можно думать, что сама Комиссия придавала им второстепенное значение, что и понятно: Комиссии надо было, прежде всего, выработать себе инструкцию и директивы, которые были ей на первых порах так необходимы. С этой точки зрения она, конечно, и смотрела на свою созидательную работу, все же остальныя работы оценивала лишь как придаток, как «роскошь», которая от ея рук никогда не уйдет.

С внешней стороны протоколы были далеки от изящества: что ни протокол, то особый формат; обложка на них была также разнаго цвета: бледно-розоваго, зеленаго, сераго, светлаго, причем цвета были настолько неустойчивы, что теряли свой вид, почти что не выходя из типографии; счет страниц (пагинация) протоколов и «приложений» был отдельный и обозначался то римскими, то арабскими цифрами (протоколы), а на «чистой», оборотной, стороне обложки печаталось то: «Печатано с разрешения Саратовскаго Губернатора», или «и. д. Саратовскаго Губернатора»; то: «Печатано по постановлению Комиссии», а на одном (3) протоколе ничего не напечатано. На самых обложках протоколов напечатано: «Под редакцией члена Комиссии», или просто: «Под редакцией правителя дел Н. С. Соколова» (2-й протокол). Лицевая страница всех протоколов обведена незатейливой «рамкой» с изображением вверху, насередине страницы, герба Саратовской губернии [132] — три стерляди, расположенныя в виде не то славянской буквы «ижицы», не то — вазы.

Все это, повторяем, было далеко от изящества, на что уже в конце перваго года своего существования (7 дек. 1887 г.) Комиссия обратила внимание и постановила: «С начала будущаго 1888 года применить такой порядок относительно улучшения и упорядочения внешняго вида изданий Комиссии: печатать протоколы общих собраний Комиссии в одинаковом формате, с обложкой одного цвета на всех протоколах и с годовой пагинацией как самых протоколов, так и приложений к ним».

{Труды. Том I. Вып. 1-5 (= вып. 8-12)} Постановление это было в точности исполнено, причем книжки (5 выпусков), печатавшияся в 1888 г. «по постановлению Комиссии, под редакцией члена Комиссии Н. С. Соколова», вложены в обложку сераго, как более устойчиваго, цвета, с более изящною рамкой, но без герба, и называются «Труды Саратовской Ученой Архивной Комиссии». Название это более, чем «протоколы» с «приложениями», соответствует содержанию выпусков: с начала 1888 года Комиссия издает именно «Труды», и им, а не протоколам, отдается предпочтение, хотя последние, в силу обычая, еще продолжают занимать первыя страницы выпусков.

В этих пяти выпусках помещены следующия работы членов Комиссии: Н. С. Соколова: «Отчет о деятельности Комиссии» за первый год ея существования; «Каталог документов Комиссии»; «Археологическая экскурсия»; «Список дел, хранящихся в архиве Саратовскаго Губернскаго Правления»; «Документы к истории г. Петровска»; Краснодубровскаго: «Наши архивныя Комиссии»; «Копия с «Доношения Саратовскаго духовнаго правления епископу Мефодию» (о Пугачеве); A. Н. Минха: «Архив упраздненной Аткарской градской Думы» (продолжение); его же: «Замедведицкий край до р. Карамыша»; В. Г. Еланскаго и A. В. Смирнова: «Описание архива бывшаго Вольскаго духовнаго правления», С. А. Харизоменова: «Материалы по истории заселения Саратовской губернии»; И. А. Волкова: «Больше-Дмитриевские [133] курганы»; Вас. П. Соколова: «Каталог документов Комиссии»; Ф. Ф. Чекалина: «Какому из древних народов принадлежит каменное городище на Волге близ посада Дубовки»; A. А. Голомбиевскаго: «Грамоты по Саратову, хранящияся в Московском архиве Министерства Юстиции»; М. С. Кропотова: «Разныя заметки о старинах саратовских».

Все эти работы, занимающия 611 страниц текста (протоколы уместились на XLI стр.), как можно судить по самым заглавиям их, имеют своим содержанием прошлое местнаго края, а целью своею — ознакомить с этим прошлым саратовцев и всех, интересующихся им и желающих знать «земли родной минувшую судьбу». Пусть это прошлое, эта «судьба» затронуты здесь не глубоко и не в широком масштабе, но важно уже то, что начало отечествоведению положено и потому здесь ipsa voluntas est laudanda.

{Труды. Том II, вып. 1 (= Вып. 13)} С иною меркой следует подходить к «Трудам» Комиссии за 1889 год.

В этом году вышли в свет два выпуска, составившие собой II том «Трудов». «В выпусках, на 472 стр. кроме шести протоколов (23 янв., 21 февр. 1889 г., 8 марта, 2 мая, 24 авг. и 6 окт. 1889 г.), занявших вместе с приложениями к ним LXXXVII страниц и кроме алфавитнаго каталога книг Комиссии, напечатаны следующия работы:

а) в первом выпуске: кн. Л. Л. Голицына и С С. Краснодубровскаго: «Проект программы «Саратовскаго Историческаго Сборника»; Ф. Ф. Чекалина: «Саратовское Поволжье в XIV веке по картам того времени и археологическим данным (с двумя картами)»; A. Н. Минха: «Материалы для истории заселения Саратовскаго уезда»; A. А. Голомбиевскаго: «Опись дел, хранящихся в Московском Архиве Министерства Юстиции»; его же: «Росписной список г. Петровска 1751 г.»; A. В. Смирнова: «Архив Вольскаго нижняго земскаго суда»; В. Г. Еланскаго: «Описание бумаг, извлеченных из архива Вольскаго нижняго земскаго суда [134] (1818—1842)»; В. И. Холмогорова: «Из документов архива Министерства Юстиции»; С. А. Харизоменова: «Материалы по истории заселения Саратовской губернии» (продолжение); С. И. Кедрова: «Из Собрания бумаг С. А. Панчулидзева»; «Библиографическия справки по археологии Саратовской губернии» — NN; Н. Н. Неелова: «Сведения о количестве поселившихся в 1769 г. колонистах в Саратовской губернии»; К. Г. Рыбина: «Архив Саратовской духовной консистории»; Ф. Ф. Чекалина: «Дополнение к статье «Саратовское Поволжье в XIV в».

{Труды. Том II, вып. 2 (= Вып. 14)} б) во втором выпуске: Ф. Ф. Чекалина: «Нижнее Поволжье по карте космографа XV века Фра-Мауро (с картою)»; A. А. Голомбиевскаго: «Петровский уезд по «Переписным книгам» переписи 1723—5 гг. и генеральной ревизии 1744—7 гг. (с картою)»; его же: «Эпизод из прошлаго г. Саратова»; A. Н. Минха: «Исторический очерк начала заселения Саратовскаго уезда»; его же: «Материалы для истории заселения Саратовскаго края»; В. Г. Еланскаго: «Описание бумаг, извлеченных из Архива бывшаго Вольскаго нижнеземскаго суда»; В. П. Соколова: «Отзыв о «Записке» Якубовскаго»; С. И. Кедрова: «Из бумаг С. А. Панчулидзева»; С. С. Краснодубровскаго: «Материалы для истории Пугачевскаго бунта»; его же: «Год основания Саратова»; его же: «На раскопках «Кудеярова Обрыва»; С. А. Харизоменова: «Материалы по четвертному землевладению Саратовской губернии».

Выше мы сказали, что к «Трудам» Комиссии этого года надо подходить с иною меркой. И правда: работы членов Комиссии этого года и количественно и качественно значительно выше работ предыдущаго года. Мы не берем на себя задачи решить, какия из этих работ более и какия менее важны, потому что оне, строго говоря, не соизмеримы: каждая из них захватывает известный предмет и обследывает его в ширь и в глубину, и в общем получается такое впечатление, что в работах Комиссии за этот год [135] прошлое нашей губернии вырисовывается значительно яснее сравнительно с предыдущим годом. Этому «вырисовыванью» больше всего способствовали вполне солидныя работы гг. Голомбиевскаго, Минха, Еланскаго, Краснодубровскаго, Холмогорова и Чекалина. Желающим ближе знать достоинство работ этих авторов рекомендуем прочитать их в подлиннике и уверены, что сетования на трату времени мы от них не услышим.

{Труды. Том III, вып. 1 (= Вып. 15)} В 1890 году напечатаны Комиссией тоже два выпуска III тома.

В первом выпуске напечатаны работы: кн. Л. Л Голицына: «Архивы и порядок их разбора»; A. А. Голомбиевскаго: «Материалы для истории колонизации Саратовской губернии»: его же: «Некоторыя сведения о Саратовских монастырях»; Н. Ф. Хованскаго: «Сообщение о поступивших в распоряжение... Комиссии черновых рукописях и бумагах бывшаго Саратовскаго губернатора A. М. Фадеева»; В. П. Соколова: «Описание архива Саратовской Троицкой церкви (Стараго собора); (П. Юматова): «Воспоминание ветерана 1813—14 гг».; М. В. Готовицкаго: «Вопрос об Ученых Архивных Комиссиях на VIII Археологическом Съезде»; его же: «3адачи Археологии в Саратовском крае по сообщениям, сделанным на VIII Археологическом Съезде»; С. А. Харизоменова: «Значение Архивных Комиссий для русской исторической науки и для русскаго общества»

{Труды. Том III, вып. 2 (= Вып. 16)} Во втором выпуске напечатаны статьи: С. С. Краснодубровскаго: «Археологическая экскурсия на Саратовское городище и Укек»; кн. Л. Л. Голицына: «Одна из неотложных задач Ученой Комиссии»; его же и С. О. Краснодубровскаго: «Укек» и «Указатель к Укеку имен личных и географических»; A. А. Голомбиевскаго: «Материалы для истории колонизации Саратовской губернии» (продолжение); В. Г. Еланскаго: «Описание бумаг, извлеченных из архива Вольской градской полиции»; В. И. и Г. И. Холмогоровых: «Материалы для истории колонизации Саратовскаго северо-восточнаго края до второй [136] половины XVIII века»; A. В. Барышова: «Что я помню» (заметка старожила — в отделе «Смесь»).

Все эти статьи (обоих выпусков) занимают 629 стр. Важное значение их (статей) для истории местнаго края неоспоримо: оне значительно подвинули вперед дело изучения истории этого края, так как благодаря им приведена в известность почти вся литература о жизни наших предшественников, обитателей нашего края, и почти дословно напечатано весьма многое из того, что говорили об этих обитателях греческие, римские и арабские писатели, начиная с V века до Р. Хр. и кончая XI веком по Р. Хр. Как свод материалов исторических, эти работы не могут пройти безследно для всех, кто занимается и будет заниматься историею Саратовскаго края, особенно историею XVIII века, для которой богатый материал сконцентрирован в работе В. И. и Г. И. Холмогоровых и A. А. Голомбиевскаго, где будущий историк найдет для себя важныя сведения по истории колонизации почти всех уездов Саратовской губернии, особенно же северовосточной ея половины.

Кроме этих работ, в выпусках напечатаны (на 84 страницах) протоколы Комиссии: 30 ноября и 12 декабря 1889 г., 15 февраля, 10 марта, 13 и 20 апреля, 10 сентября и 15 октября 1890 г. и три доклада члена Комиссии В. П. Соколова, в которых автор дает отзывы а) о рукописи из архива кн. Куракина «Описание соляного озера Елтона»; б) О старинном (начала XVIII в.) календаре и в) о «Выписке из разных источников к истории г. Саратова и саратовских градских церквей». Но протоколы и эти отзывы г. Соколова имеют совсем другое назначение: они важны лишь в отношении характеристики жизни и деятельности самой Комиссии, а потому в данное время не входят в нашу задачу.

{Сборник. Том I} В 1891 году издательская деятельность Комиссии выразилась в напечатании I тома «Саратовскаго [137] Историческаго Сборника» в память 300-летия существования г. Саратова. «Сборник» издан под редакцией члена Комиссии В. П. Соколова. В состав «Сборника» вошли: две, составленныя редактором, биографии свящ. Г. А. и прот. Н. Г. Скопиных; 2) «Дневник происшествий» (1762—1796 г.) Г. А. Скопина; 3) «Дневная записка пешеходца, Саратовскаго церковника, из Саратова до Киева по разным городам и селам. Бытие в Киеве и обратно до Саратова в 1787 г.», его же; 4) «Записки дневныя о делах и вещах достопамятных» (1794—1826 г.) Н. Г. Скопина; и 5) «Журнал для записи деяний и иных поступков, до духовнаго причта Саратовскаго касающихся» (с 10 февраля 1806 по 14-е ноября 1813 года), его же.

Устраняясь, как редактор этого «Сборника», от его оценки, мы приводим отзыв о нем лица нам посторонняго, ныне покойнаго, директора С.-Петербургскаго Археологическаго Института, известнаго археолога и историка по призванию, A Н. Труворова. Характеризуя «Сборник», Труворов пишет в своем отчете о деятельности Ученых и Архивных Комиссий за 1892—3 год: «Богатством главнейше метереологических записей отличаются оба дневника. Драгоценны для истории местнаго края записи о событиях в Саратове и Астрахани». Потом, повторив слова редактора «Сборника», что местный историк А. Ф. Леопольдов многое, по его собственному признанию, заимствовал из «Дневника дьячка Скопина» для своих работ, между прочим, по Пугачевскому бунту, — Труворов продолжает: «Высокую внимательность представляет... «Дневник» дьячка и в бытовых тогдашних отношениях, о которых не найдем сведений как по отдаленности во времени, так и по отсутствию в литературных источниках. Для доказательства в этом, можно позаимствовать из «Дневника» запись о въезде императрицы Екатерины II в Курск, куда Г. А. Скопин прибыл по пути из Саратова в Киев 1 числа июня 1787 года и остановился на две недели, чтоб видеть этот въезд»... [138]

Ha это могут сказать, что эти сведения не относятся к Саратовскому краю. Да, не относятся; но они касаются события, интереснаго для всей России, и притом являются в этом отношении единственным источником. Да и Комиссия наша должна работать главным образом, но не исключительно для местнаго края. На этой точке зрения стоял и сам Труворов, которому «Сборник» пришелся настолько по душе, что он выписал (за плату) 10 экз. «для раздачи лицам, интересующимся успехами Ученых Архивных Комиссий».³⁵⁾

Кроме «Сборника», по поручению Комиссии, составлены были и напечатаны ея членами: А. И. Шахматовым — «Исторические очерки города Саратова», вып. I, Н. Ф. Хованским — «О прошлом города Саратова» и С. С. Краснодубровским — «Разсказ про старые годы Саратова». Но так как эти работы не были изданием Комиссии,³⁶⁾ то мы на них не останавливаемся.

В течение 1892 года, за полным отсутствием материальных средств Комиссия поставлена была в полную невозможность приступить к печатанию следующаго очередного выпуска своих «Трудов».

{Труды. Том IV, вып. 1 (= Вып. 17)} В 1893 году напечатаны Комиссией два выпуска IV тома «Трудов».

В первом выпуске напечатаны работы: A. А. Голомбиевскаго: «Вотчины Московских монастырей в Саратовском крае по описям Коллегии Экономии 1763—1764 г.г».; A. Н. Минха: «К истории переселения малороссиян в Саратовский край»; З. Г. Еланскаго: «Краткая записка об историческом происхождении Вольской военной школы»; A. А. Васильчикова: «Материалы к истории Увека»; А. и З. Чеботаревых: «Воспоминание об исчезнувшем рыболовстве в Волге в пределах Саратовской губернии»; Е. А. Шахматовой: «К истории Саратовскаго края из Донских дел»; Л. В. Вейнберга: «Материалы по истории Саратовской и соседних губерний за вторую половину XVIII в».; А. Ив. Соколова: «Список с отказных книг 1697 года»; В. П. Соколова: «Описание архива Саратовской Троицкой церкви (Стараго Собора)»; А. О. Лебедева: «Указ 1772 г. Саратовскому купцу Мещанинову об устройстве канатной фабрики в гор. Саратове».

В отделе Saratoviana (библиография Саратовскаго края) напечатаны работы: К. Г. Рыбина: «Саратовския Епархиальныя Ведомости» и Н. Ф. Хованскаго: «Саратовския Губернския Ведомости».

{Труды. Том IV, вып. 2 (= Вып. 18)} Во втором выпуске IV тома напечатаны работы: Н. Ф. Хованскаго: «К истории организации врачебнаго дела в Саратовской губернии»; A. Н. Минха: «Древний могильник Аткарскаго уезда (с чертежом)»; Ф. В. Духовникова: «Первыя страницы Саратовской мужской гимназии»; его же: «Речь Н. Г. Скопина при открытии гимназии в Саратове»; его же: «К истории пугачевскаго бунта (выписки из воспоминаний A. М. Ченыкаева)»; Е. А. Шахматовой: «Жалованная грамота царя Ивана IV Грознаго Ивану Тимашеву на землю в Мещерах, 1572 года»; иеромонаха Арсения: «Царская жалованная грамота Троицкому Сергиеву монастырю о безпошлинной рыбной ловле на Волге ниже Казани, Тетюш, Самары и Саратова, 1816 г. марта 4 дня»; А. О. Лебедева: «Царь Петр Алексеевич — генерал-майору NN»; его же: «4 грамоты, относящияся к роду дворян Шахматовых»; С. Л. Никольскаго: «Опись дел Астраханской духовной консистории, касающихся истории г. Саратова и Саратовских градских церквей»; A. А. Голомбиевскаго: «Узинский стан Пензенскаго уезда»; его же: «Завальный стан Пензенскаго уезда».

В отделе Saratoviana напечатавы работы: Е. Г. Рыбина: «Саратовския Епархиальныя Ведомости»; Н. Ф. Хованскаго: «Саратовския Губернския Ведомости»; Ф. В. Духовникова: «Указатель статей о губернаторе А. Д. Панчулидзеве»; его же: «Указатель по биографии Н. Г. Скопина». [140]

Кроме статей, напечатаны протоколы Общих собраний Комиссии — в первом выпуске: 7 и 11 декабря 1890 года, 12 апреля, 12 ноября 1 и 20 декабря 1891 года и во втором выпуске: 26 и 31 марта, 10 мая, 3 июня, 15 и 22 сентября, 7 и 21 ноября 1892 года. В этом же выпуске напечатан отчет о деятельности Комиссии за 1891—2 г.

В общем, по достоинству своему, эти два выпуска ниже выпусков 1890 года, в частности же и в них есть работы, которыя будущие историографы найдут заслуживающими внимания. К таковым надо отнести работы Голомбиевскаго, Минха, Вейнберга, Лебедева, Хованскаго, Духовникова, иером. Арсения, бр. Чеботаревых. В них, этих работах, авторы дают сведения по истории колонизации Саратовскаго края и организации школьнаго и медицинскаго дела (Духовников и Хованский) и зачатков фабричнаго производства в г. Саратове, и рыболовства в его окрестностях по течению Волги. Сведения о построении церквей в Саратовской губернии, о первых архиереях, духовенстве, его быте и т. п. будущие историографы найдут в работах гг. Никольскаго, Рыбина и Соколова.

{Труды. Том IV. вып. 3 (= Вып. 19)} В 1894 году Комиссия напечатала один выпуск — III тома IV.

В этом выпуске напечатаны работы: Н. Ф. Хованскаго: «Аскалон Николаевич Труворов»; Ф. В. Духовникова: «Губернатор П. У. Беляков (1802—1807 г.)»; его же: «Библиографическия указания о П. У. Белякове»; Н. Ф. Хованскаго: «Обзор дел, доставленных в Саратовскую Ученую Архивную Комиссию сенатором Репинским, из судебно-межевого департамента Правит. Сената»; А. О. Лебедева: «Жалованная грамота г. Саратову 1701 г.»; его же: «Ведомость состоящим по Саратовской губернии казенным и владельческим землям, обмежеванным в бывшее опекунское межевание. Саратовский уезд»; В. П. Юрьева: «Материалы к истории городского землевладения. Дело о размежевании Саратовских [141] городских земель» и пр. «С приложением Ведомостей от 1800 г. о числе крестьян, живших в Саратове и его округе, и грамот от 1693 и 1702 г.г.».

Важное значение по истории землевладения имеют только «Обзор дел» г. Хованскаго и сведения, собранныя г.г. Лебедевым и Юрьевым, остальныя же статьи имеют чисто биографический интерес.

Кроме перечисленных статей, в этом выпуске напечатаны: отчет о деятельности Комиссии за 1892—3 год, протоколы собраний Комиссии 22 января, 9 и 14 февраля, 7 апреля и 18 ноября 1893 года, и доклады библиотекаря и хранителя историческаго архива.

В выпуске 303+46 страниц. Печатан в типографии Губернскаго Правления «по определению Саратовской Ученой Архивной Комиссии и под наблюдением ея редакционнаго отдела».

{Труды. Вып. 20} В 1895 году напечатан один выпуск, который по счету назван «20-м», причем в сноске к этой цифре сказано следующее: «Первые 7 выпусков напечатаны под названием «Протоколов»; затем в I т. «Трудов» вошло 5 вып.; во II. т. — 2 вып.; в III т. — 2 вып.; в IV т. — 3 вып. Годовые отчеты, изданные отдельными брошюрами, каталог музея и «Саратовский Исторический Сборник» т. I — в этот счет не входят».

Сносок необходим, иначе было бы непонятно, откуда появился выпуск 20-й, когда ни 10, ни 15, ни 19 выпуска не было. Самое деление книжек «Трудов» на выпуски, без упоминания томов, сделано Комиссией для удобства тех, кто стал бы пользоваться и цитировать статьи «Трудов».

Итак, в 1895 году Комиссия выпустила в свет 20-й выпуск, в котором напечатаны работы: А. И. Шахматова: «Выписка из дела о рыбных на реке Волге ловлях, пожалованных в 1658 году царем Алексеем Михайловичем жителям г. Саратова, «чем им сытым быть»; Н. Ф. Иванова: «Опись дел, принадлежащих архиву уезднаго казначейства в г. [142] Петровске»; его же: «Выписки» из указов Саратовской Казенной Палаты Петровскому уездному казначейству 1787—1790 г.г».; его же: «Указы Саратовской Казенной Палаты 1783—1800 г.г».; С. И. Кедрова: «Наказ воеводе Илье Яковлевичу Дмитриеву, посланному на Государеву службу на Черный Яр, на место воеводы Саввы Мустафина, 1683 г.; А. О. Лебедева: «Челобитныя жильца Гришки Резанова по иску к мурзе Алмокаеву о бежавших крестьянах 1665 г..., и об отводе земли в Пензенском уезде 1701 г.»; его же: «Ведомость состоящим по Саратовской губернии казенным и владельческим землям, обмежеванным в бывшее опекунское межевание. Аткарский уезд»; В. Н. Смольянинова: «Нападение шайки разбойников на село Борисоглебское... в 1776 г.»; Н. Ф. Хованскаго: «К библиографии Саратовскаго края»; К. Трофимова: «Указ Дмитриевской гражданской канцелярии казаку Маслову на построение дома в гор. Дмитриевске (Камышине)»; Е. А. Шахматовой: «Выписка из писцовых мурзинских книг 1617 г.»; A. А. Голомбиевскаго: «Об археологической находке в Сердобском уезде»; В. П. Юрьева: «Жалованныя грамоты на рыбныя ловли и другия угодия меж Самары и Саратова, данныя Чудову монастырю с братиею в 1673, 1699 и 1700 г.г.».

В отделе Saratoviana напечатана работа К. Г. Рыбина: «Саратовския Епархиальныя Ведомости».

В выпуске 277 страниц; печатан в типографии Губернскаго земства «по определению Саратовской Ученой Арх. Комиссии и под наблюдением члена Редакционнаго отдела И. Я. Славина». Статьи, помещенныя в этом выпуске, в общем, мелкия, но это не мешает им быть важными в разных отношениях. Так, «Выписка из дела о рыбных на реке Волге ловлях» сообщает нам сведения о том, как в старину попирались права «мирских людей», живших в Саратове и владевших «по указам», рыбными ловлями — «чем им сытым быть», и как эти, права возстанавливались «по указу Великих Государей», а захватчикам «по прежнему [143] в те их мирския градския жалованныя воды насильством въезжать и рыбу ловить, и станов ставить не велено». «Выписки из указов Сарат. Казенной Палаты» и «Опись дел» архива казначейства г. Петровска знакомят нас, между прочим, с учреждением, по Высочайшему указу от 7 ноября 1780 г.; в начале будущаго (1781) года, в Саратове наместничества, которое повелено составить «из девяти уездов»... Вследствие чего, дворцовыя села: Сосновый Остров, Малыково, Нарышкино и Балашово; пахотных солдат селения: Еткару и Большую Сердобу повелено «устроить городами» под названием: Хвалынск, Вольск, Кузнецк, Балашов, Аткарск и Сердобск; а город Дмитриевск «переименовать Камышином». «А впрочем назначении границ сей губернии с прикосновенными, говорится далее в указе, — препоручаем на соглашение наших генерал-губернаторов и правящих ту должность, о которых так как и ежели еще для удобнейшаго округления сего наместничества нужно будет присоединить к нему от ближних губерний какия-либо селения, имеют они по исполнении подать ведомости в Наш Сенат». He характеризуя остальных работ, отсылаем читателей к самому выпуску, польза от чтения его для них будет несомненна.

В течение 1896 и 1897 годов Комиссия не напечатала ни одного выпуска «Трудов», так как все ея средства в это время были «поглощены» печатанием «Историко-Географическаго Словаря Саратовской губернии». Но об этом будет сказано ниже.

{Труды. Вып. 21} В 1898 году вышел в свет 21 выпуск. В нем напечатаны следующия работы: A. Н. Минх: «Курганы Тюринской балки Царицынскаго уезда»; его же: «Ключевская каменная баба Аткарскаго уезда»; Ф. В. Духовникова: «Перечень пещер Саратовской губернии»; N: «Исторические материалы по топографии г. Саратова и его окрестностей — Из фамильнаго архива Шахматовых»; [144] Н. А. Соловьева: «Из дел архива Царицынской городской Думы»; A. Т. Тянкова: «По поводу неправильнаго определения бароном Тизенгаузеном трех редких восточных монет»; Н. А. Бундаса: «Из дел Саратовскаго Окружнаго Суда»; С. В. Деген: «Библиографический указатель трудов Леопольдова»; N: «Из фамильнаго архива гр. А. Д. Несельроде».

В конце выпуска помещены, с отдельным счетом страниц, протоколы собраний Комиссии: 23 апреля и 1 ноября 1894 года; 14 марта, 3 мая и 28 ноября 1895 г.; 19 декабря 1896 г.; 29 ноября 1897 года. В выпуске 137+56 страниц; печатан в типографии Губернскаго Земства «на основании постановлений Общих Собраний гг. членов Саратовской Уч. Арх. Комиссии 14 марта, 3 мая и 28 ноября 1895 года».

Важное значение для археологии вообще, а не местной только, имееть статья г. Минха о курганах Тюринской балки: при раскопке одного из курганов найдены горшки грубой работы, с грубо нацарапанными и вдавленными узорами; около другого кургана найдены целых семь горшков и большой человеческий череп и кости рук, ног и остального костяка, очень толстыя. Что касается горшков, то они являются представителями глубокой древности — палеолитическаго периода. Выходит, что Царицынский уезд был заселен уже в очень отдаленное от нас время. Далее, курганы Тюриной балки находятся около деревни Оленьи (Оленя, Дьоринка — тож), которая получила свое название от находимых здесь в большом количестве черепов и костей оленей. А это как будто указывает на то, что когда-то здесь водились олени...

В историко-бытовом отношении имеют важное значение «Исторические материалы» из архива Шахматовых: здесь мы находим указ Саратовской Воеводской Канцелярии 1757 года, выданный Саратовской Троицкой соборной церкви (старому собору) на право владения землей и уметом (постоялым двором), находившимися при речке Курдюме «по Московской большой дороге» [145] и пожертвованными «в давних годех» этой церкви одним из дворян Шахматовых «на церковные потребности ради наилутчего соборной церкве украшения». Из другого указа мы узнаем, какия в старину существовали цены на землю, пожни и сенокосы вблизи Саратова: за три рубля можно было купить большую полосу сенокоса, а землю в количестве 2700 кв. саж. арендовать «погодно по 25 коп». И земля эта находилась не где-нибудь в отдаленности, а почти в самом Саратове, «за Московскими вороты, против часовни (ныне церковь киновийская) четырехсвятскаго монастыря, чрез большую Московскую дорогу в пятнадцати саженях идучи в поле из Московских ворот» и в 25 саженях от «городового земляного валу». Из третьяго указа узнаем, как в старину жили в Саратове разночинцы средняго достатка, зажиточные служилые и «отставные» дворяне: «хоромное строение» разночинцев составляли: «изба бревенная сосновая с чуланом; в нем постав новый (или старый) липовый (или из иного дерева); передняя клеть с чуланом же, сени с подволокою, баня брусяная с печкой... Протчей пажити: стол дубовый, сундук дубовый... кафтан синий, штаны суконные немецкие» и пр. «Хоромное строение» дворян было много лучше: «ворота отворныя, сосновыя, фигурныя, столбы дубовые с калиткою, по обе стороны заборы сосновые, крашеные краскою; четыре горницы жилыя, бревенныя, пятая кладовая; в передней горнице, также и в спальной — печи муравленыя; в сенях один чулан с нужником; чрез сени в горницу — печь муравленая, в задней горнице — печь кирпичная; в задних сенях с чуланом нужник же; на них чердаки двойные, крыты лубьями и тесом кругом, их балясы крашеные и притом на верху нужник. И крашены оные хоромы краскою... которыя мерою 11 саж., поперек 5 саж.; 2 1/2 ар.; при воротне три избы, сосновыя бревенныя с сеньми, крыты лубьями и драньем; в них три печи кирпичныя; баня с передбанником бревенная, мерою длины 3 саж.; поперек [146] 2 саж.; покрыта лубьями и драньем; в ней печь кирпичная». Дальше описываются: кухня, амбары, погреба, кладовыя, конюшня с сенницей, сараи и пр. Конечно, не все разночинцы и дворяне имели такия «хоромныя» и пр. строения — могли иметь их и больше и меньше, но тип построек всегда был одинаков. Из этого же (3) указа узнаем, что в делах земельных, усадебных и др. Саратовская воеводская канцелярия в половине 18 века все еще руководствовалась «Соборным Уложением» Алексея Михаиловича, в одном из пунктов 10 главы котораго изложено: «а будет кто у кого насильством отнимет землю, или межи или грани переделает, а сыщется про то допряма у того, кто так учинит, та чужая земля взяв отдати тому, у кого отнял, да на нем же доправить владенье по Государеву указу, а за насильство учинити наказание, что Государь укажет».

Дела архива Царицынской городской Думы и Управы начала XIX стол. также дают нам много важных топографических и др. сведений, которыя только отсюда можно почерпнуть.

В этом же выпуске напечатана часть архива гр. Нессельроде, которому, конечно, более уместно было бы появиться в общем историческом журнале. Объяснение этому одно: гр. Нессельроде имел в Саратовской губ. поместье и здесь же проживал его потомок.

В 1899, 1900, 1901 годах не было напечатано ни одного выпуска, по недостатку у Комиссии средств.

{Труды. Вып. 22} В 1902 году напечатан один 22-й выпуск. В нем помещены статьи: В. М. Покровскаго: «Материалы для истории Саратовской Духовной Семинарии»; A. Е. Минха: «Бронзовая древняя стрела, найденная на пашне Сердобскаго уезда, близ сельца Уваровки»; В. И. Холмогорова: «Материалы для истории Саратовскаго края, собранные из документов Московскаго Архива министерства Юстиции»; С. А. Щеглова: «Выкопировки древних столбцов, хранящихся в Архивной Комиссии»; [147] его же: «Сообщение» о монетах пр.; «Из фамильнаго архива гр. А. Д. Нессельроде» (с особым счетом страниц 1-47).

Здесь же напечатаны: а) протоколы заседаний Комиссии: 12 декабря 1898 г., 23 января и 13 февраля 1899 г., 29 февраля 1900 г., 27 апреля, 24 октября и 27 ноября 1901 года; б) Отчет о деятельности Комиссии за 1898—1901 годы.

В выпуске 190+47 страниц; печатан с 1 по 62 страницу в типографии Саратовскаго Губернскаго Земства, с 63 по 190 стр. — в «Аткарской Типографии», т. е. в г. Аткарске, в типографии В. И. Миловидова, а «архив» Нессельроде — в типо-лит. Киммель, «на основании постановлений Общих Собраний г.г. Членов Саратовской Уч. Арх. Комиссии 14 марта, 3 мая и 28 ноября 1895 г.».

Лучшия статьи в выпуске — «Материалы» г.г. Покровскаго и Холмогорова. «Материалы» перваго, в виду их хорошей обработки, было бы вернее назвать «очерком», тем более, что «Материалы» обнимают собой 10-летний период существования семинарии (1830—1840 г.) и являются пока единственным источником, из котораго мы узнаем как историю вопроса об открытии семинарии, так и первые шаги ея жизни и деятельности. — «Материалы» Холмогорова очень ценны в отношении построения по селам Саратовской губернии церквей и способов содержания причтов церковных. «Материалы» обнимают собой период времени с 1713 по 1749 год.

{Труды. Вып. 23} В 1903 году вышел в свет 23-й выпуск.

В нем напечатаны статьи: М. А. Лакомте: «Воспоминания о Саратовской гимназии»; A. Н. Минха: «Снохачество и снохачи»; его же: «Наша статистика (из недавняго прошлаго)»; «Два выкопированных раскольничьих стиха, присланные Хвалынским исправником г. Тифловым»; «О расколе в Саратовской епархии, по рукописи А. Ф. Леопольдова»; «Ведомость качествам и количеству земли Саратовской губернии в 1840 году, [148] сообщениая Я. П. Мошинским». Здесь же помещены: отчет о деятельности Комиссии за 1902 год с приложениями: списка личнаго состава Комиссии, музейвых вещей и книг, поступивших в Комиссию; затем доклады С. А. Щеглова об археологических экскурсиях и протоколы заседаний Комиссии 16 ноября и 16 декабря 1902 года; а в приложении помещено «Оглавление всех 23 выпусков «Трудов» Комиссии (1886—1902 г.)».

В выпуске 331+X страниц; печатан в типографии Губернскаго Земства «по постановлению Саратовской Ученой Архивной Комиссии».

Здесь, при чтении этого выпуска, внимание наше должно остановиться на «Ведомости» о землях в Саратовской губернии в 1840 году, составленной землемером М. Патрикеевым. Ведомость — очень коротенькая: в ней всего 4 странички, но к ней вполне приложимо изречение non multum, sed multa. Она говорит нам следующее: пространство веей Саратовской губернии в 1840 году занимало плошадь в 3480 географических квадратных миль, или 170,520 кв. верст, на которых умещалось 17,763,370 дес. земли; в том числе: под усадьбами и выгонами было 69161 дес.,³⁷⁾ пашенной земли — 2,666845 дес; сенокосов и степей — 5,884755 дес; под садами — 1546 дес.; солонца — 2,094480 дес; неудобной — 5,800348 дес.; под лесами: казенных земель — 33,405 дес; казенных крестьян — 491,880 дес.; владельческих — 544,370 дес.; общаго владения — 176,575 дес; а всего (считая и сажени) под лесом — 1,246,232 десятины. Народонаселения было 1539090 чел; в том числе — 764178 мужскаго пола и 774912 женскаго; купцов всех гильдий было 6229 муж. пола и 5742 жен.; мещан и цеховых 33859+32232; мурз, татар, чуваш — 26706+27209; ясашных крестьян — 63107+63105; государственных крестьян — 86698+99025; экономических крестьян — 69020+70005; свободных хлебопашцев — 4923+4977; однодворцев — 56328 +54011; колонистов — 55508+55760; удельных [149] крестьян — 34972+3854:); помещичьих — 327 112 + 322581; Мариинских питомцев — 816+722.

В «Ведомости» количество земли, леса и пр. показано по уездам; желающие знать такия частности пусть обратятся к самой «Ведомости».

Интересующиеся расколом и сектантами (хлыстами, скопцами и молоканами) в 1830-х годах, удовлетворят свое знание или любопытство, прочитав работу Леопольдова «Раскол в Саратовской Епархии». Здесь они найдут сведения о старообрядческих часовнях, попечителях, наставниках и уставщиках, о мерах против раскола и пр.

В течение 1904, 1905, 1906 и 1907 годов Комиссия, за полным отсутствием средств, не сделала ни одного выпуска «Трудов».

{Труды. Вып. 24} В 1908 году напечатан ХХIV выпуск «Трудов». В нем помещены (в отделе первом): «Воззвание» Комиссии к учреждениям и лицам, сочувствующим ея задачам, о поддержании ея материальными средствами; а после «Воззвания» — статьи: Д. Л. Мордовцева: «Люди, их слова и типы»; М. Е. Соколова: «О дулебах»; И. П. Горизонтова: «Раскопка кургана близ гор. Саратова»; Ф. Чернова: «Раскопка кургана в гор. Царицыне»; Б. Зайковскаго: «К докладам И. П. Горизонтова и Ф. И. Чернова»; его же: «Каменныя бабы в Саратовском Поволжьи»; его же: «Городище Бельджамен»; его же: «Бугор Стеньки Разина»; A. Н. Мниха: «Быт духовенства Саратовскаго края в XVIII и начали XIX столетия»; его же «Дело мордвы селений Захаркина и Славкина, Петровскаго уезда, о земле, 1703—1798 г.; М. А. Соколова; «Об участии духовенства в Пугачевском возстании в пределах Астраханской Епархии»; «Проект учреждения Саратовскаго учебнаго округа в 1862 г. (из бумаг A. П. Шахматова)»; М. Е. Соколова: «Фонетическая запись сказки об Илье Муромце»; его же: «О языке сказок, песен и областных словарях»; его же: «Великорусския песни, записанныя фонетически»; [150] его же: «Историческия песни Саратовской губернии»; В. Зайковскаго: «Новый вариант Царицынской легенды».

В «Смеси» помещены мелкия статьи: «Предания о Стеньке Разине и Емельке Пугачеве». — «Казнь Березина». — «Меры против холеры». — «Почему хохлов дразнят: «наставная башка». — «Изобретение счетов».

Во втором отделе помещены:«Высочайше утвержденное Положение об учреждении ученых архивных Комиссий и губернских исторических архивов»; «Узаконения, циркуляры, инструкции и разъяснения»; «Проект новаго Положения о губернских ученых архивно-археологических Комиссиях»; «Губернския ученыя архивныя Комиссии; их материальное положение и внутренний распорядок деятельности» — ст. В. П. Соколова; «Сборник постановлений Саратовской Ученой Архивной Комиссии» — ст. А. Кроткова; «Алфавитный указатель статей и авторов, помещавших свои статьи и заметки в «Трудах» Сарат. Арх. Комиссии за 1887—1903 г.г». — его же.

В конце этого отдела напечатаны: протоколы заседаний Комиссии в 1903—7 годах; отчеты о деятельности Комиссии за те же годы, список членов Комиссии на 1-е июля 1908 г. и объявления от Нижегородской Комиссии и Академии Наук.

В выпуске 303 страницы; печатан в типо-литографии П. С. Феокритова, «по постановлению общаго собрания Саратовской Ученой Архивной Комиссии».

Выпуск, как видно из самаго оглавления помещенных в нем статей и заметок, очень содержателен и разнообразен, что в свое время и было отмечено в прессе как местной, так и столичной; но что бы получилось полное и соответствующее действительности впечатление, для этого надо читать самый выпуск. Вот почему мы и воздерживаемся от характеристики какой-либо отдельной статьи или заметки, помещенных в этом выпуске.

{Труды. Вып. 25} В 1909 году Комиссия издала 25-й выпуск, в котором, в отделе первом, напечатаны работы: А. [151] Гераклитова: «Столбцы из историческаго архива Саратовской Ученой Архивной Комиссии»; П. Черняева: «Материалы для истории Саратовской I гимназии. Биографические очерки директоров. 1820—1851 г.»; В. Серебрякова: «Выдержки из дневника г.г. Вакуровых»; А. Минха: «Археологическия находки и раскопки в Аткарском уезде Саратовской губернии»; Ф. П. Коновалова: «Сообщение о раскопке кургана близ Аткарска»; Б. Зайковскаго: «Впечатления из поездки в Елань — Аткарскую»; М. Е. Соколова: «Былины, предания и песни, записанныя в Саратовской губернии»; Б. Зайковскаго: «Находки в Колышчее»; С. Щеглова: «Город Петровск. Отрывки из воспоминаний»; А. Лебедева: «Рукописныя собрания в Саратове».

В отделе «Смесь» помещены: «Могила с останками саратовскаго воеводы В. П. Беклемишева». — «Калмыцкий хан Аюка». — «Просьба, принесенная от крестьян на земский суд».

Во втором отделе помещены: «Выписка из стенографическаго отчета Государственной Думы заседания 1 мая 1909 года»; «Соображения Саратов. Учен. Арх. Комиссии по содержанию выработаннаго при Императорском Археологическом Институте проекта новаго Положения о Губернских Архивно-Археологических Комиссиях»; «Временныя правила внутренняго распорядка Саратовской Ученой Архивной Комиссии»; протоколы собраний Комиссии: 15 и 23 марта, 18 апреля, 8 июня, 20 и 30 сентября; 5, 11, 18 и 26 октября; 8, 9, 10 и 22 ноября и 12 декабря 1908 г.; 4, 11, 19 и 25 января; 1, 5, 8 и 22 февраля; 1, 4, 8 и 22 марта, 18 и 19 апреля, 8, 10, 14, 18, 21, 25 и 31 мая, и 20 июня 1909 года; отчет о деятельности Комиссии за 1908 год; приходо-расходная смета на 1909 год и состав Комиссии со списком членов на 1-е июля 1909 года.

В выпуске 446 страниц; печатан в типографии Общества книгопечатников, по «постановлению общаго собрания Комиссии».

Судя по оглавлениям статей, в выпуске преобладают [152] работы археологическаго, мемуарнаго и бытового характера и представляют большой интерес даже для рядового читателя. Таковы статьи гг. Черняева, Серебрякова, Щеглова и Лебедева. Авторы, изредка только критикуя или морализируя, разсказывают нам, как еще сравнительно недавно жили люди в глухой провинции, каковы были их «свычаи и обычаи», чем от безделья развлекались, какой вели modus vivendi люди интеллигентные, стоявшие во главе школы или бывшие ея руководителями, как отражалось их руководство на руководимых, а также — чем было занято наше духовенство и его руководители — архиереи, особенно такие ученые архиереи, как Иаков, задумавший сделать полное описание Саратовской губернии в историческом, археологическом и топографическом отношениях и т. д. Что касается археологическаго характера статей гг. Минха, Коновалова и Зайковскаго, то оне, конечно, не так легко могут быть восприняты читателями, несведущими в археологии, но зато эти статьи поднимают завесу глубокой древности и определяют расы древних обитателей Саратовскаго края.

{Труды. Вып. 26} В 1910 году Комиссия напечатала 26-й выпуск.

В выпуске помещены работы: Н. Хованскаго: «К истории учреждения Университета в Саратове»; А. Гераклитова: «Столбцы из Историческаго Архива Сарат. Учен. Арх. Комиссии»; его же: «Документы XVII в. Саратовскаго Радищевскаго музея»; его же: «Очерки из жизни и быта Эльтонских соляных ломщиков и возчиков второй половины XVII в».; А. Кроткова и П. Шишкина: «Сообщение о поездке в село Чардым, Сарат. уезда»; их же: «Об Усть-Курдюмском городке»; Б. Зайковскаго: «Штемпель на золотоордынском сосуде»; С. Щеглова: «Доклад об Ахматском городище»; А. Кроткова и П. Шишкина: «Городище и курганы близ села Квасниковки, Самар. губ».; Л. Зинченко и Б. Зайковскаго: «Выписки из памятной книги О. М. Скрыни о старинных находках и кладах в Новоузенском уезде, [153] Самар. губ».; Г. Бератц: «Сообщение об археологических находках в колонии Березовке, Новоузенскаго уезда, Самар. губ».; «Письмо свящ. П. Розалиева к Б. В. Зайковскому, с добавлением последняго о памятниках древности и о находках предметов близ с. Узморья, Новоузенскаго уезда, Самарской губ».; М. В. Соколова: «Великорусския шуточныя песни, записанныя в Саратовской губ».; его же: «Великорусския сатирическия песни, записанныя в Саратов. губ»., С. Д. Соколова: «Источники и пособия для изучения Саратовскаго края. Указатель книг, брошюр, журналов и газетных статей и заметок, напечатанных вне саратовскаго края. Изд. второе»; В. К. Феоктистова: «Лекции по Русской Генеалогии, читанныя в Москов. Археол. Институте преподавателем Л. М. Савеловым и пр.; Н-ича: «Церковно-археологический музей С.-Петербургской духовной Академии»; В. Н. Прозрителева: «XIII т. Сенатскаго Архива».

В отделе «Смесь» напечатаны: С. Щеглова: «Судьба реликвий Императора Петра I, хранившихся до 1872 года в соборной церкви гор. Петровска»; его же: «Купчая на продажу беглой Марии Терентьевой»; А. Гераклитова: «Фамильныя бумаги дворян Жуковых».

Во втором отделе помещены: Об отнесении к числу обязательных для городов расходов издержек на поддержание памятников древности, в том числе и древних церквей; протоколы общих собраний Комиссии: 25 сент.; 7 и 28 ноября и 12 декабря 1909 года; 9 января, 9 апреля и 13 мая 1910 года; кассовый отчет за 1909 год, приходо-расходная смета на 1910 год, общий отчет о деятельности Комиссии за 1909 год, отчеты по Историческому архиву, библиотеке и музею за 1909 год, список членов Комиссии на 1-е июля 1910 года; отзывы печати о 25 выпуске «Трудов» Комиссии и объявления.

В выпуске 353 страницы; печатан в электротипографии Общества книгопечатников, «по постановлению общаго собрания Саратовской Ученой Архивной Комиссии».

Об этом выпуске надо сказать тоже самое, что [154] сказано нами выше о выпуске 24-м: он очень разнообразен и содержателен.

{Труды. Вып. 27} В 1911 году напечатан 27 выпуск. В нем, кроме журнала чрезвычайнаго собрания 25 сент. 1910 года и общаго отчета о деятельности Комиссии за тот же год, напечатаны статьи: В. П. Соколова: «Николай Васильевич Калачов. Биография и перечень его трудов. Ученая и общественная его деятельность»; A. А. Гераклитова: «Перечень книг Н. В. Калачова, доставленных в Комиссию, и краткая опись «Калачовскаго фонда Архива Комиссии»; Г. Г. Дыбова — «Ecce Homo!» (с рисунками); «Опись Архива Комиссии. Серия 1-я»; «Грамоты, касающияся Сарепты»; A. Н. Минха: «Археологическия раскопки и находки в Аткарском уезде (с рисунками)»; A. А. Гераклитова: «По поводу находки в Саратове каменнаго креста» (с рисунками); П. Н. Черняева: «Из прошлаго Саратовской гимназии»; А. Лебедева: «О рукописях преосвящ. Иакова (Вечеркова)».

В выпуске 300 страниц; печатан в типографии Союза Печатнаго Дела, «по постановлению Общаго Собрания 25 октября 1910 года» и посвящен «памяти незабвеннаго архивиста и археолога Николая Васильевича Калачова», учредителя в России Губернских Ученых Архивных Комиссий и Губернских Исторических архивов.

Общее собрание Комиссии 25 окт. 1910 года было приурочено ко дню 25-летия кончины Н. В. Калачова и носило задушевный характер, а зал городской публичной библиотеки обращен был в выставку более интересных для публики предметов, представлявших собой: оружие и изделия доисторической эпохи, сосуды и орудия бронзоваго века, голову каменной бабы, предметы, собранные на городище древняго Увека — монеты, остатки домашней утвари и пр.; и вещи, относящияся ко времени колонизации Саратовскаго края русскими — кольчуга, оружие, утварь, рисунки и карты по местной археологии, столбцы, рукописи и редкия книги, ценныя [155] издания, в разное время поступившия в библиотеку Комиссии. Все это было осмотрено публикой с полным вниманием; затем, когда публика заняла места, председатель Комиссии, объяснил цель собрания и просил выслушать панихиду по Н. В. Калачове, что и было сделано. После панихиды прочитаны были довольно многочисленныя письма и телеграммы, выражавшия сочувствие чествованию Комиссией памяти Н. Б. Калачова. Потом публика выслушала два реферата почетнаго члена Комиссии В. П. Соколова, который, кроме того, сделал предложение — следующий очередной выпуск «Трудов» Комиссии посвятить имени Н. В. Калачова. Другие члены Комиссии также сделали свои предложения, которыя, как и предложение г. Соколова, были приняты, а один из членов (A. А. Миронов) сказал краткую речь, в которой оттенил заслугу Н. В. Калачова, как популяризатора архивнаго дела в России, на которое как и на самих архивистов, до него, Калачова, смотрели чуть не с презрением. На этом и закончилось заседание. Но публика не сразу оставила зал заседания: она еще некоторое время обозревала «выставку» предметов Комиссии и большой, в рамке, портрет Н. В. Калачова, стоявший за председательским местом, у стены (северной, обращенной к Московской улице) и утопавший в тропической зелени и цветах.

{Труды. Вып. 28} Кроме «Калачовскаго» выпуска, Комиссия напечатала в том же 1911 году 28-й выпуск, в котором помещены работы: A. А. Гераклитова: «Учреждение в Саратове Соляного Коммиссарства»; его же: «Мелочи из прошлаго Саратовскаго края»; его же: «Из быта Саратовскаго чиновничества половины XVIII в».; Г. Н. Минха: «О городище близ с. Неклюдовки, Кузнецкаго уезда»; С. А. Щеглова: «Ахматский и Увекский синодики и помянник Саратовской Троицкой церкви»; С. А. Щеглова и A. А. Кроткова: «Вторая поездка в с. Чардым, Саратов. у. 14-16 мая 1910 г.»; A. Н. Минха: «Свадебныя, хороводныя и другия песни Полчаниновской [156] волости, Саратов. у».; В. А. Шахматова: «О замечательной святыне в роде гг. Шахматовых»; Н. Ф. Хованскаго: «Проект Николаевскаго дома инвалидов в Саратове»; его же: «К характеристике положения у нас архивнаго дела».

В отделе «Смесь» напечатаны заметки и сообщения: «Сказка A. Т. Шахматова 1722 г.», «Меновная запись 1673 года»: «Грамота на поимку беглых вотчинных крестьян 1689 года»; «Отказная грамота 1694 г.»; «Выпись с переписных книг Арзамаскаго уезда, 1678—1680 г.»; «Рядная запись 1753 г.» и др.

В выпуске, кроме того, помещены: а) протоколы собраний Комиссии: 4 и 11 сентября, 2 октября, 4 и 20 ноября и 12 декабря 1910 года; 1 и 26 февраля, 26 марта, 16 апреля и 10 мая 1911 года; б) кассовый отчет Комиссии за 1910 год; в) приходо-расходная смета Комиссии на 1911 год; г) доклад Ревизионной Комиссии; д) записка хранителя Историческаго архива A. А. Гераклитова (с отчетом о положении архива в 1910 году); е) отчет о положении музея Комиссии в том же году (с перечнем ценных пожертвований в музей); ж) отчет по библиотеке за тот же год и список членов Комиссии к 1 числу июля 1911 года.

В выпуске 181 страница; печатан в типографии Союза печатнаго дела.

Очень ценною работой в выпуске надо признать «Учреждение в Саратове Соляного Коммиссарства» в 1747 году. Впоследствии (в 1754 г.) «коммиссарство» заменено было «Низовой Соляной Конторой», которая в свое время сыграла очень большую роль в отношении благосостояния Саратова и поднятия его престижа в торговом и административном отношениях, так как Саратов лежал на перепутьи между центральной Россией и низовым Поволжьем и в силу этого положения своего более чем в течение столетия был пунктом распределения соли с Элтонскаго озера на целую треть Европейской России, а благодаря нахождению в нем «Соляного Комиссарства», потом «Соляной Конторы», он был резиденцией [157] этого учреждения, по тому времени весьма высокаго по рангу и по обширности круга ведомства.

Другая работа того же автора (г. Гераклитова), названная им «Мелочи», имеет своим предметом совсем не мелочи (пожары), так как нельзя считать едва стоющими нашего внимания — «мелочами» — такия в старину стихийныя бедствия, какими тогда были пожары, в конец раззорявшие большую часть населения Саратова. Быстрому распространению пожаров способствовал горючий материал строений — исключительно дерево — и полное отсутствие противопожарных мероприятий. Последния стали вводитося в Саратове по предписаниям из Петербурга и по указам Сената от 13 окт. 1748 г.; 30 ноября 1851 г. и др.; коими предписывалось «иметь во всех местах, «где пожары были» и «где (их) не было», нарочные караулы «от воинских людей» и «из гражданских чинов»; иметь также «принадлежащие инструменты» — крючья, вилы, лестницы, ушаты, ведра, щиты, паруса, и «свободные» колодези, чтоб «возможно было воду из них доставать вдруг бадей или кошелей в шесть», и, наконец, приобресть большия заливныя трубы «с принадлежащими инструментами». В 1754 г. все это было сделано и приобретено и, так. обр., в этом году появилась в Саратове первая пожарная команда. Но и команда не спасала Саратова от частых и опустошительных пожаров. Так, в 1754 и 1757 г.г. сгорели множество обывательских домов, все присутственныя места и шесть каменных церквей...

В бытовом отношении имеют несомненный интерес работы: «Из быта чиновников», «Свадебныя» и др. песни и некоторыя заметки в «Смеси». Научное значение надо признать за работами «Городище близ с. Неклюдовки», «Вторая поездка в с. Чардым» и «О замечательной святыне в роде Шахматовых».

Кроме 28 очередных выпусков, в том числе и «Калачовскаго», Комиссия, вне очереди, издала особый [158] «Сборник» по крепостному праву, под заглавием «Материалы по крепостному праву. Саратовская губерния».

В состав «Сборника» вошли: 1) Высочайшее повеление Императора Александра II от 9 марта 1858 года об открытии в Саратове особаго комитета для составления проекта положения об улучшении и устройстве быта помещичьих крестьян и 2) статьи членов Комиссии: А. П. (Прибыткова): «Император Александр II и освобождение крестьян»; А. Лебедева: «С какого года в России началось крепостное право?»; Н. Ф. Хованскаго: «Поимщики и крестьяне Саратовской губернии»; A. Н. Минх: «Из записок мирового посредника 1861—66 гг».; Ф. П. Коновалова: «Материалы из архива мировых посредников Аткарскаго уезда»; К. Веселовскаго: «Хозяйство и распорядки крупных Саратовских помещиков в старину».

Издание «Сборника» было приурочено ко дню пятидесятилетия великаго в летописях России события — к 19 февраля 1911 года.

В день празднования 50-летия этого события в Саратове, когда к подножию недавно воздвигнутаго здесь памятника Царю-Освободителю складывались в изобилии разной формы, материала и ценности венки, Комиссия, с своей стороны, сочла более целесообразным и идейным присоединить к груде венков один зкземпляр этого «Сборника» (в хорошей папке). Своим подношением Комиссия как бы подчеркивала значение громадной важности события, совершившагося 50 лет назад, как бы так говорила: «Государь! в этом «Сборнике» рисуются картины крепостного права, которое Ты 50 лет назад отменил, как зло. Если Ты в свое время не знал, в какую, иногда жесткую и уродливую, форму отливалось это право в Саратовской губернин, то узнай хоть теперь. Узнай вместе с тем и те благодарныя чувства, что питают к Тебе потомки крепостных и сами крепостные, доселе оставшиеся в живых и нередко содрогающиегя при разсказах своим внукам и детям о тогдашнем недобром времени»... [159]

Следует отметить, что «Сборник», встреченный местною, столичною³⁸⁾ и провинциальною³⁹⁾ печатью с полным одобрением, составлен по оффициальным бумагам, хранящимся в архивах разных учреждений Саратова, а потому в отношении верности заключающихся в нем сведений по крепостному праву не может быть никаких сомнений.

В «Сборнике» 328 страниц; печатан в типографии Союза печатнаго дела.

Наконец, Комиссия, вне очереди же, издала в течение 1896—1902 гг. 4 выпуска (в 5 книгах), «Историко-Географическаго Словаря Саратовской губернии».

Идея этого издания, равно как и осуществление ея принадлежит члену-учредителю Комиссии Александру Николаевичу Минху.

В своих письмах в Комиссию, от 7 мая и 4 августа 1894 года, A. Н. Минх просил последнюю оказать ему свое содействие в составлении задуманнаго им «Историко-географическаго Словаря Саратовокой губернии», а чрез несколько месяцев, присутствуя на общем собрании Комиссии (3 мая 1895 г.), г. Минх лично сообщил последней, в чем будет заключаться его работа по составлению «Словаря», а именно: «Словарь» не будет представлять собой полнаго и всесторонняго описания губернии. Материалов для «Словаря» имеется достаточно: «Губернское Земство издает свои работы по статистическому отделу, служащия богатым материалом для ознакомления с хозяйством и статистикой крестьян; Губернский Статистический Комитет давно уже печатает статистическия сведения по всем селениям губернии; в «Губернских Ведомостях» часто появляются подробныя описания сел и городов; Саратовская Архивная Комиссия в своих «Трудах» собирает интересные исторические материалы края». До 1895 года был большой пробел в сведениях по частному землевладению и казачьим землям, но теперь и этот недостаток устранен: с 1895 года Губернской земской Управой составляются подробные списки населенных мест губернии, которые (списки) уже поступили к г. Минху во временное пользование, а от уезднаго духовенства, по распоряжению епископа Николая, поступают полныя описания сельских приходов. Руководствуясь всеми эти данными, а также благодаря многим сотрудникам и ранее собранным им сведениям, он, г. Минх, приступил с 1894 года к составлению подробнаго «Историко-Географическаго словаря Саратовской губернии». Взяться сразу за все 10 уездов не было, по его словам, никакой возможности, почему он и предположил составить последовательно отдельныя группы уездов, с отдельным алфавитом, соединяя не более как по 2-3 смежных уездов, носящих почти однородный характер. Так, Камышинский и Царицынский уезды, составляющие южную часть губернии и вдвинувшиеся по берегу Волги клином между землей Донскаго Войска и Астраханской губернией, сходны между собой, в большинстве, по своему типу и истории.

Затем A. Н. Минх прочитал несколько выдержек из рукописи своей на букву «А» и дал Комиссии свое согласие печатать «Словарь» в ея «Трудах», в виде особаго приложения к ним, и с тем условием, чтобы ему были предоставлены 100 экз. отдельных оттисков и чтобы последняя корректура, для просмотра, посылалась к нему в Аткарск, где он постоянно проживает. [161]

Комиссия, приняв эти условия, предоставила, с своей стороны, в распоряжение г. Минха все имевшиеся в ея портфеле материалы для составления археологической карты Саратовской губернии, а для редактирования «Словаря», т. е. для необходимых сокращений или дополнений, тут же, на собрании (3 мая 1895 г.), была избрана особая подкомиссия в составе 6 членов: Н. И. Белянина, A. М. Добровольскаго, Ф. В. Духовникова, К. П. Медокс, В. П. Соколова и И. И. Штауб.

Эта подкомиссия собиралась несколько раз, читала и обоуждала рукопись г. Минха и в результате — г. Минх взял (в августе и октябре 1895 года) свою рукопись обратно «для пополнения вновь найденными материалами». Затем работа по составлению «Словаря» пошла довольно успешно, и г. Минх писал 2 сентября 1897 года Комиссии, что «I-й том... «Словаря», обнимающий собой уезды Камышинский и Царицынский, заканчивается, и осталось немного букв». Но это «немного» затянуло печатание на очень долго, на что более всего сетовал сам г. Минх: в письме, от 14 ноября 1897 года, на имя председателя Комиссии кн. Голицына, он, между прочим, писал, что типография Губернской земской Управы в течение года из 3000 страниц рукописи напечатала всего лишь 183 страницы и что при подобном ходе дела один первый том «Словаря» будет закончен печатанием через 15-18 лет! «Стоит ли, сокрушается автор «Словаря», продолжать громадную и трудную работу при такой обстановке, когда предстоит разработать остальные шесть уездов не менее как еще в пяти томах?!»

Тем не менее, печатание «Словаря» продолжалось сначала в Саратове, потом, для ускорения, в Аткарске. За Комиссией по печатанию «Словаря» накопилось 1131 p. долгу типографиям Губернскаго Земства и Миловидова (в Аткарске). В виду этого долга, платить который было не из чего, Комиссии ничего другого не оставалось делать, как приостановить печатание «Словаря» до более благоприятнаго времени. К великому [162] прискорбию, это время не скоро наступит, так как сам составитель «Словаря» A. Н. Минх в 1903 году лишился зрения и потому не может лично продолжать работу по составлению дальнейших выпусков «Словаря».

Что касается напечатанных 4 выпусков, составивших I том «Словаря», то в них описаны только два уезда — Камышинский и Царицынский.

В работах по составлению «Сборника» принимали участие, по признанию самого A. Н. Минха, Е. Д. и A. А. Шахматовы, В. Н. Смольянинов «и многие сотрудники» из членов и не членов Комиссии; наблюдали за печатанием выпусков «Словаря» члены Комиссии В. Н. Смольянинов, К. А. Военский, A. А. Прозоровский и С. А. Щеглов.

В «Словаре» — 1384 страницы; печатан в типографии Губернскаго Земства (1-3 выпуски) и в «Аткарской тииографии» В. И. Миловидова (4-й выпуск), «на основании постановления Общаго Собрания гг. членов Сарат. Ученой Арх. Комиссии 3 мая 1895 и 21 апреля 1900 г.».

О прекращении печатания «Словаря», конечно, следует пожалеть: такия издания крайне необходимы и одинаково полезны как для интеллигентнаго, так и малограмотнаго читателя, интересующагося своим родным краем; для занимающихся же историей, этнографией и археологией этого края они необходимы и как справочная книга. Известный (ныне покойный) писатель, саратовец, Дан. Лук. Мордовцев в письме своем на имя Комиссии в 1898 году так отозвался о «Словаре»: «Подобныя издания имеют право на признательность всей России. Если бы подобные труды выполнены были всеми нашими Архивными Комиссиями, то в область нашего отечествоведения внесены были бы неоцененные вклады». Мордовцев имел в виду только что вышедший из печати первый выпуск «Словаря», который, однако, менее содержателен, чем выпуски последующие, особенно — 3-й и 4-й, а потому его отзыв, конечно, приложим и к этим выпускам. [163]

Итак, Саратовская Ученая Архивная Комиссия, за 25 лет своего существования, издала 28 очередных выпусков и шесть выпусков внеочередных, а всего 34 выпуска, в которых заключается около 8000 страниц, или около 500 печатных листов.

Выше, передавая оглавление каждаго выпуска, мы пытались хоть немного осветить значение для науки помещенных в этих выпусках работ.

На это «освещение» мы просим смотреть, как на наше личное мнение, ни для кого, конечно, необязательное. Но нельзя скрывать и того, что к оценке издательской деятельности Архивных Комиссий нельзя подходить с шаблонною меркой, нельзя предъявлять к ней maximum научных требований, что уместно по отношению к издательской деятельности высших ученых учреждений, например, Академии Наук, Археологическаго Института, университетов и др., которые все имеют свои печатные органы, где помешаются научные труды профессоров-специалистов за плату. Архивныя Комиссии в этом случае занимают исключительное положение: все оне тоже имеют свои печатные органы под названиями: «Труды», «Известия», «Журналы» и т. д., в которых члены Комиссий печатают свои труды всегда безплатно. А ведь большая разница — вознаграждается труд или сопровождается только платоническим «спасибо», из котораго «шубы не сошьешь»! Затем, следует принять во внимание и самыя условия, при наличности которых приходится членам Комиссий работать: все они, за весьма редкими исключениями, — люди малообезпеченные, живут исключительно на скромное жалованье за свою службу в разных учреждениях и обществах, причем служба отнимает у них массу времени — от 9 ч. утра до 3 ч. дня, а временами и от 7 до 10-11 ч. вечера, так что им, за недостатком свободнаго времени, приходится урывать часы у сна, чтобы приготовить ту или другую работу для «Трудов» Комиссии. Тут, как видите, положение совсем не то, чем там, где читают 3-5 лекций в [164] неделю и получают за это minimum полуторатысячное жалованье, где лекции являются в то же время и учеными работами, или же служат канвой для таковых работ. Поставьте добровольцев Архивных Комиссий в такия же условия, в каких стоят профессора высших учебных заведений, и тогда требуйте от них вполне обстоятельных научных работ; пока же таких условий не создано, нельзя, повторяем, подходить к их работам с шаблонною меркой: высокомерное отношение к ним будет всегда несправедливо и ничего, кроме вреда для дела, не принесет. Напротив, надо ценить и поощрять деятельность скромных, но полезных добровольцев труда. Согласны, что эта деятельность не блещет грандиозными замыслами, не поражает удивительными открытиями, но она, несомненно, накопляет ценный материал для науки, а, быть может, и для грандиозных открытий. Надо иметь в виду и то, что ученыя силы высших учебных заведений уже достигли наибольшаго напряжения; настало время возбуждения и развития местных, провинциальных сил для изследования местнаго края. Эти местныя силы и появились в лице Ученых Архивных Комиссий, и не только появились, но, по местам, уже широко развернулись и для большей широты ждут лишь материальной поддержки со стороны правительства и местных обществ.

XIII. Значение Комиссии и ея заслуги для областной науки и местнаго края

Двадцатипятилетнее существование Саратовской Комиссии доказало фактически, что она, как учреждение областное, в общем, стояло и стоит прочно, и теперь настало время определить то место, которое она занимает и должна занимать в ряду других культурных учреждений местнаго края.

Выше было сказано, что в жизни нашей Комиссии были и положительныя (светлыя), и теневыя стороны. К последним мы отнесли, между прочим, скептическое [165] и даже пренебрежительное отношение некоторых лиц к жизнедеятельности Комиссии.

Само собой понятно, что такие взгляды были последствием полнаго непонимания задач и деятельности Архивных Комиссий вообще, а в некоторых случаях — последствием чрезмернаго, нарушающаго границы всякой справедливости высокомерия мнящих себя учеными...

Справедливость требует сказать, что совсем иной взгляд на Архивныя Комиссии установился в последнее время и в обществе, и в науке. И теперь те самыя лица, которыя раньше считали ниже своего достоинства вступать в члены Комиссии,⁴⁰⁾ уже охотно идут в нее и за избрание свое в ея члены благодарят, как «за высокую честь». И не только благодарят, но и всячески охраняют честь самой Комиссии, стараясь не впускать в нее сомнительнаго достоинства личностей. Sic tempora mutantur et nos mutantur in illis! Что же, однако, произвело такую перемену во взгляде на Архивныя Комиссии? Могла ли она, эта перемена, явиться, как deus ex machina? Конечно, нет. Надо, прежде всего, иметь в виду, что учредитель Архивных Комиссий в России, Н. В. Калачов, в основание своего плана об учреждении последних положил не корыстные расчеты, а любовь к отечеству, неразрывно связызавшуюся у него с любовию к науке, тою любовью к истине, которая была украшением этого ученаго археолога и вызывала к нему справедливое и все возрастающее уважение со стороны всех, кому дороги минувшия судьбы отечества.

Вот эта любовь к отечеству, науке и искомой [166] истине и двинула учрежденныя Калачовым Комиссии вперед и притом с такою поступательною силой, что и сам Калачов и его преемник Ив. Еф. Андреевский в своих отчетах о деятельности Комиссий, отметили последнюю, как «утешительное явление», и, констатировали всенародно «что эти новыя установления не только продолжают действовать, но сознательно крепнут в выполнении принятых на себя немаловажных функций для дела науки». В частности, И. Е. Андреевский говорит: «Представляя отчет в прошедшем (1886 за 1885 г.) году о первых шагах деятельности Комиссий, мы, конечно, должны были иметь в виду мнения скептиков, что эти Комиссии, как и многия полезныя учреждения, совершенно искусственны, что энергия собравшихся членов возможна только на первых порах, что очень скоро она потухнет, как тухнет многое, касающееся науки, что нет возможности пробудить в глухих уголках России стремления к истине, труду и т. д. Но вот и второй год действуют Комиссии, темныя предсказания не оправдываются, энергия членов не потухла; напротив, крепнет, и в глухих уголках России оказывается спрос на образование, спрос на научныя работы и на стремление к истине».

«В выполнении важнейших из функций, возложенных на Ученыя Архивныя Комиссии — в составлении губернских исторических архивов — продолжает Андреевский, — не только не ослабела энергия Комиссий, но, напротив, скромно намеченные пути в первый год теперь осветились, окрепли и ведут к ясно намеченной цели. Этой цели Комиссии достигают: 1) путем просмотра описей губернских присутственных мест и выделения дел, документов и бумаг, имеющих значение для отечественной истории и права; 2) путем пополнения исторических архивов актами и документами из частных архивов; 3) путем командировки своих членов в центральные архивы для выборки из них документов, касающихся местной губернии; 4) путем собирания сведений о древностях края, равно [167] как и путем приобретения их покупкой; 5) путем раскопок, которые всем Комиссиям дали важные результаты; 6) путем собирания пожертвований, пополняющих музеи при Комиссиях».

Вот чем занимались на первых порах и доселе занимаются Ученыя Архивныя Комиссии — все без исключения. Но заслуживают ли внимания такия занятия? К чему они ведут? — 27 летний опыт Комиссий показал, что заслуживают: за время своего существования Комиссии собрали огромный материал по истории, географии, геологии, этнографии, обычному праву, статистике, сельскому хозяйству и, конечно, археологии и историографии. Этот материал, заключающий в себе сотни тысяч «дел» с ценными сведениями, занял пустовавшия до учреждения Комиссий места в сокровищнице русской науки и стал доступен всякому, кто интересуется минувшими судьбами своего отечества. По первоисточникам, по документам, бумагам и запискам современников Комиссии возстановляют прошлое своего края в конкретных подробных чертах, описанных современниками-очевидцами; затем, открывая в разрытых могилах, курганах, городищах, монетах, черепках, остатках быта, в названиях местечек, урочищ, рек и пещер следы древнейших обитателей края и следя, по памятникам древней письменности, за жизнью и опасностями первых колонизаторов края, за их невзгодами, за успехами в той или другой области, за их культурными или иными учреждениями, Комиссии тем самым связывают нас тесными духовными узами с этим краем. И эта духовная связь не порывается в нас с оставлением нами родного края и становится тем прочным фундаментом, на котором развивается наше национальное самосознание и сердечная, чуждая отвлеченных теорий, любовь к родине, та благородная национальная гордость, которая составляет необходимый аттрибут могущественных государств, призванных играть великую культурную роль во всемирной истории. [168]

Согласитесь, господа, с нами, что культурное учреждение, пробуждающее в нас национальное самосознание, оказывает и обшеству, и государству громадную услугу, и это надо ему поставить в громадный «плюс».

Но пойдем дальше. Пробуждением национальнаго сознания не ограничиваются, однако, заслуги Архивных Комиссий, как областных исторических обществ. Патентованные ученые, как и всякая другая профессия и сословие, не чужды известной доли высокомерия и исключительности, приводящей нередко к кастовой замкнутости, вредной для науки, так как замкнутость ведет к узким теориям, создающим кабинетных доктринеров, и отрывает науку от общества с его практическими запросами. Совсем не то — Архивныя Комиссии. Как учреждение областное, работники котораго не принадлежат к присяжному цеху специалистов — археологов и историков, эти Комиссии являются могучим орудием для популяризации науки и для объединения ея с жизнью и обществом. Как местные жители, хорошо знакомые с своим краем, с его топографиею и населением, работники Комиссий скорее могут избежать в своих работах тех ошибок, в которыя зачастую поневоле впадают кабинетные ученые, так как последние не имеют других средств для проверки своих выводов, кроме печатных или письменных материалов.

Подробное изучение исторических материалов в Комиссиях нередко оказывает услуги местным деятелям, чего, конечно, не могут сделать труды столичных ученых. Вот один из таких случаев. Общее собрание нашей Комиссии 30 октября 1889 года заслушало просьбу Саратовскаго уезднаго земскаго санитарнаго Совета о дозволении ему, Совету, перепечатать из I вып. II тома «Трудов» Комиссии список церквей Саратовской губернии, с обозначением времени их постройки. Комиссия не только охотно согласилась на это, но и обещала Совету и впредь давать все необходимыя для него историческия сведения по Саратовской [169] губернии. Просимыя же сведения нужны были Совету для определения времени колонизации Саратовскаго уезда, а это нужно было ему для определения времени и степени загрязнения почвы в уезде. А вот другой случай. Присяжный поверенный А. А. Токарский, состоя поверенным по делу Котуковых, предъявил в Саратовский окружный суд иск, который основывался на жалованной грамоте конца XVIII века, но суд не мог прочитать грамоту и обязал г. Токарскаго сделать перевод грамоты и написать ея текст современным почерком, чего г. Токарский сам сделать не смог и обратился к нашей Комиссии, один из членов которой сделал все ему нужное.

Как видно из этих двух случаев, Архивныя Комиссии проливают свет на вопросы колонизационные и связанные с ними вопросы санитарные, на вопросы земельные и связанные с ними юридические споры, которые разбираются в наших судах и административных учреждениях, и свет этот проливается от разбора архивных бумаг и документов, давно похороненных на дне пыльных, сырых «казематов».

Эти же бумаги и документы, трактуя о колонизации и эксплоатации земли, проливают свет и на агрономию, понимаемую, конечно, в смысле способа вспахивания земли, удобрения последней, степени ея урожайности и т. п Скептики могут, пожалуй, усумниться в правдивости этого: «какая, скажут они, связь между разбором архивных бумаг и агрономией?». Но такая связь все же существует. Еще Виргилий, передовой поэт в хоре Августова века, излагая в первой книге своих «Георгик» правила земледелия, начиная с того момента, когда пахарь весной должен взяться за соху, дает совет внимательно наблюдать за солнцем, луной и звездами, по которым можно предугадыват приближение метеорологических явлений, имеющих влияние на сельское хозяйство; затем указывает на то, что нужно приноравливаться к почве и климату и сообразно [170] с этим заниматься тем или другим видом хозяйства,

Эту книгу «Георгик» Виргилий написал (в стихах) в 37 году до Р. Хр., т. е. почти 19 1/2 веков тому назад; цель ея — очевидна: дать своим современникам руководство по сельскому хозяйству. Для успешности этого хозяйства Виргилий советует «изведать преданья местности» обрабатываемой. А ведь, это, выражаясь по современному, значит: «справиться в архивных делах», какой существовал способ обработки известной местности, что и когда она производила или не производила. Не очевидна ли связь между сельским хозяйством и разбором архивных бумаг? По нашему мнению, это не подлежит никакому сомнению. Вот почему наша Архивная Комиссия с большою охотой извлекает из старинных документов и мемуаров метеорологические бюллютени и указания на системы сельскаго хозяйства и способы обработки земли, и не только извлекает, но и печатает в твердом уповании, что все это небезинтересно для современной агрономии, что на знании прошлаго нашей почвы и земледельческой культуры наших предков вырастет благополучие потомков.

Вот где кроется основание того, почему областная наука, разрабатываемая местными тружениками, имеет такое же законное право на свое существование, как и наука университетская, тем более, что областные вопросы не могут интересовать представителей университетской науки в такой же мере, как [171] представителей областной науки, которая и дает нам больше, чем наука университетская, подобных указаний, при помощи которых могут быть разрешены местные вопросы и нужды.

Если университетская наука не чужда кастовой замкнутости и аристократической исключительности, то областная наука чужда той и другой: она — наука демократическая, и эта ея демократизация касается сколько ея работников, столько же и самаго содержания исторической науки. У представителей университетской науки мы видим подвиги героев, битвы, биографии выдающихся политических деятелей, их обстановку, среди которой они жили и действовали, но почти не видим народа с его бытом. Несомненно, что герои были представителями и выразителями нужд и настроений своего народа, но, тем не менее, народ имел и имеет свою историю независимо от истории его героев с их подвигами. И если мы до сих пор не имеем истории своего народа, то это потому, что патентованные жрецы науки не имели под руками достаточно скопленнаго для этого материала.

Пробел этот теперь пополняют Ученыя Архивныя Комиссии, областныя изыскания которых обнаруживают именно народ, его жизнь, его общественные, юридические и административные устои, которые постепенно раздвигают пред нами те деревья, из-за которых раньше, при описании подвигов героев, не было видно леса, того самаго леса - народа, который создал великую святую Русь, дал нам возможность пользоваться благами современной жизни, сам же канул в вечность, незамеченный из за деревьев, представлявших собой не более, как только купу великанов, которые без него, леса — народа, и расти-то не могли.

Надеяться на пополнение сказаннаго пробела следует, между прочим, еще и потому, что областныя изыскания, уже в силу ограниченности круга своих районных действий, носят исключительно местный [172] характер: в провинции, особенно — в глухих уголках в любой период русской истории не могло быть много гигантов-героев, и областному работнику поневоле приходится изучать жизнь и быт простого народа, в массе далекаго от героизма, хотя, с другой стороны, нельзя отрицать, что и среди него никогда не переводились полныя предприимчивости и отваги личности, увековечившия себя в потомстве в качестве собирателей земли, колонизаторов диких полей, лесов, дебрей, устроителей мирной, культурной жизни, ведших ради нея часто отчаянную борьбу не с природою только, а и с дикими зверями, свирепыми кочевниками, нарушавшими течение мирной, культурной жизни первых насельников края, о которых доселе говорят старинныя народныя былины, но которые доселе неведомы нашим патентованным историкам, увлеченным блестящей и шумной жизнью и деятельностью героев — победителей царств и народов.

Но и этим значение Ученых Архивных Комиссий, как областных учреждений, не ограничивается. К заслугам их надо прибавить еще один факт. В последния два десятилетия в провинции возрастает интерес и уважение к археологии, которая завоевывает внимание и уважение просвещенных людей. Читая «Труды» Комиссий, в которых последния дали и продолжают давать массу исторических и юридических документов, важных для истории и быта местнаго края, а иногда и присутствуя на заседаниях Комиссий, публика видит, что здесь время проходит только в научных беседах о делах и событиях, давно прошедших, и невольно, по законам психики, сама получает склонность к таким беседам, а затем вступает в члены Комиссии, увеличивая таким образом, собой кадры добровольцев труда. Вследстие чего расширялись рамки труда, и самое звание «член Комиссии» начинало приобретать почет и уважение, что и естественно, если принять во внимание, сколько новаго внесено безкорыстными тружениками в область научную, сколько [173] новых и важных документов ими напечатано, сколько сделано для создания новых по губерниям исторических архивов, сколько проявлено стремлений по охране родной старины, сколько вызвано внимания к вопросам историческим! Безкорыстныя научныя работы и заключают в себе то чарующее начало, что не только самих работников-добровольцев поднимает из области мелких материальных интересов в высокия области мысли и анализа, но вместе с ними поднимает и общество, среди котораго идут такия работы: внимая последним, с уважением смотря на воздвигаемое ими дело, общество незаметно для самого себя и вместе с ними движется в том же направлении вперед. И размышляя об этих скромных, но уже видных научных работах, и проникаясь сознанием важности областного труда и науки, мы невольно вспоминаем избранный Петербургским университетом своим девизом стих певца Подолинскаго:

Этот, выражающий собой непререкаемую истину, стих, должно избрать своим девизом и Саратовское общество.

Если мы перейдем от общаго обзора Ученых Архивных Комиссий к Саратовской Комиссии, то увидим, что, кроме общих, присущих всем Комиссиям, черт деятельности, она имеет и свои специфическия особенности, «свое самостоятельное», по выражению Андреевскаго; увидим, что 25-ти летняя ея деятельность не прошла даром для областной науки вообще и для Саратовскаго общества в частности.

Из заслуг Комиссии для областной науки наиболее важное значение имеет ея забота об охране памятников местной старины. Остановиться на этой стороне деятельности Комиссии мы считаем необходимым, между прочим, потому, что на Комиссию в разное время в местной прессе и обществе раздавались сетования, что древности в окрестностях [174] Саратова и по губернии расхищаются, а Архивная Комиссия относится к этому безучастно: точно не ея дело принять меры к охране памятников!

Что русския древности исчезают, гибнут, искажаются и расхищаются, об этом все давно знают, а ревнители отечественной старины несмолкаемо вопят... Допустим, что их вопль раздается не всегда под влиянием фактов и значительно преувеличен, но на поверку все же выйдет, что русские люди действительно мало оберегают историческое наследие своих отдаленных предков, насадителей культуры своего времени, и равнодушно смотрят на исчезновение этого наследия, точно оно им в самом деле не нужно или даже враждебно!..

Но не надо скрывать и того, что рядом с этим и уже давно раздается по России призыв к охране отечественной старины. И много составлено проектов в этом направлении. Среди них есть, между прочим, такие проекты, которые сосредоточивают охрану памятников в особых учреждениях — центральных, областных, ведомственных: церковных, судебных и т. д. В некоторых из них (проектов) заключаются градации наказаний за порчу и уничтожение памятников до заключения в тюрьму включительно. «Но все эти проекты и мероприятия, говорит маститый археолог проф. Н. В. Покровский, отчасти останавливались на первых стадиях их канцелярскаго движения, отчасти, будучи применены к делу, оказывались недействительными, и расхищение и порча национальнаго достояния не прекращаются.⁴²⁾ Объясняется это ненормальное явление, по мнению Н. В. Покровскаго, прежде всего, тем, что «планоначертания охраны памятников имеют характер теоретический и не сообразованы с потребностями жизни, не имеют настоящей опоры. Не трудно написать проект охраны, дать правила и приказы по охране, но кто будет охранять старину? да и что такое эта старина, понятия о которой безконечно разнообразны количественно и качественно и [175] служат предметом разногласий даже в среде специалистов? И возможен ли, поэтому, какой-либо учет в области недостаточно ясной и определенной, где нет ни устойчивых методов изследования, ни точных критериев распознавания и различения ценнаго и важнаго, где даже не приведен в полную ясность наличный инвентарь предметов?»

«В самом деле», продолжает Н. В., «чем объяснить то странное явление, что иногда даже лица, выдающияся по своему общественному положению, высокообразованныя, так легко смотрят на расхищение старины, а в некоторых отдельных случаях sensu tacito облегчают его?... Полагаем, что корень зла заключается не столько в недостатке мероприятий и законов, ограждающих целость памятников старины, сколько в недостатке знания старины и уважения к ней».⁴³⁾

Мы думаем, что сама истина говорит устами маститаго археолога. Правда, внешния воздействия — до тюрьмы включительно могут до некоторой степени обуздать расхищение старины, но старина все же будет безследно для науки исчезать, пока общество и отдельныя лица не проникнутся сознанием важнаго значения старины и уважением к ней. А этого можно достигнуть только одним путем — если в число изучаемых в наших низших, средних и высших школах предметов будет введено, как самостоятельный предмет, изучение памятников русской древности, на чем настаивал более 40 лет тому назад первый всероссийский Археологический съезд в Москве (в 1869 году), но чего, к сожалению, не сделано и до сих пор.

Если так обстоит дело с стариной во всей России, другими словами: если во всех углах России предметы старины исчезают, расхищаются и искажаются, то, конечно, и Саратовская губерния в этом отношении исключения не представляет, так как культурность ея населения нисколько не выше культурности населения других губерний. Далее, положим, что Ученыя Архивныя Комиссии, в том числе и Саратовская, поставят [176] своей задачей и нравственным долгом не только охрану памятников местной старины, но и изучение их и распространение в русском обществе древлеведения, но где у них полнота внешней власти, в силу которой они могли бы «принять меры» против экспроприаторов старины? Где взять столько «охранников» старины, которой буквально усеяна Саратовская губерния, особенно берег Волги от Камышина до Царицына? Для одной этой линии потребовался бы, по крайней мере, полк охранников, содержать которых жалованьем было бы чувствительно и для государственнаго казначейства, а для Комиссии нашей, существующей на гроши, конечно, и немыслимо. Остается, следовательно, один путь к охране — распространение в Саратовском обществе и населении губернии древлеведения, уважения к родной старине, — распространения путем чтения, так сказать, передвижных лекций. В Саратове это возможно, и, как увидим, начало этому уже положено; но мыслимо ли объехать для лекций все села, деревни, поселки, хутора губернии? где взять на это средства? где взять столько лекторов? Ведь все члены Комиссии заняты, прежде всего, службой, которая их кормит, да притом же их и немного. Вот почему Комиссии, безсильной предпринять что-либо решительное к охране памятников старины, остается одно — «покорнейше» да «почтительнейше» просить власти, начиная с губернатора и исправников и кончая становыми приставами, урядниками и волостными правлениями, «принять зависящия от них меры», чтобы... и т. д. Комиссия это и делала, и продолжает делать. Прочитайте ея протоколы и вы увидите, сколько затрачено ею времени и труда на разсылку этим властям ходатайств, просьб, воззваний, обращений с предложениями щадить памятники старины и отсылать их, для вечнаго хранения, в Комиссию. Очень часто Комиссия платила деньги за высланныя ей вещи, оставляя их у себя, или же отсылала (их ) в Московскую Археологическую Комиссию, которой, одной, по закону, предоставлена привиллегия требовать себе [177] все находимые в России предметы древности и оплачиваемые ею «по справедливой оценке».

Но в особенности озабочивал Комиссию нашу Увек. Этому знаменитому городишу, находящемуся в 12-13 верстах от Саратова, Комиссия посвятила целое изследование под заглавием «Укек.^u) Доклады и изследования по археологии и истории Укека». Основная мысль этого изследования заключается в том, чтобы убедить кого следует в неотложности приступить к раскопкам Укека. Но перейти от слова к делу оказалось невозможным: у Комиссии не было и теперь нет на это средств. А средства потребовались бы громадныя, так как под словом «Укек» разумеется не просто развалина, которуто можно раскопать на сотню рублей, а целый город, занимавший площадь, как думают, до сотни десятин. Улицы, площади, фундаменты зданий и пр. этого города нахолятся под налегшими на него в течение почти семи (а быть может трижды семи)⁴⁴⁾ веков космическими, земельными, песчаными, растительными и иными осадками, толщина коих еще не изследована, так как первичная почва, на которой стоят уцелевшие остатки Увека, еще не обнаружена, вследствие чего доселе точно неизвестно пространство занимаемой им площади земли, которую до начала раскопок надо приобресть в собственность, на что также нужны немалыя средства, которых у Комиссии, повторяем, нет. Хорошо сознавая все это, Комиссия лишь из научнаго любопытства делала иногда мизерныя по размерам раскопки площади Увека; главную же заботу свою сосредоточила на том, чтобы спасти Увек от самовольных раскопок и расхищений, в особенности таких, какия совершались еще сравнительно недавно саратовцами, вывозившими с Увека камии и плиты для мощения в Саратове улиц, что, впрочем, по горячей просьбе Н. В. Калачова, вскоре было запрещено министерством внутренних дел. [178]

Но и мизерныя раскопки дали хорошие результаты: добытыя, благодаря им, вещи в огромном количестве вполне определенно говорят, что Увек был местом населения народа, стоявшаго на значительной высоте культуры. Так, там откопаны стены с великолепной облицовкой бирюзоваго цвета, водопроводныя трубы, остатки когда-то изящной домашней утвари, масса золотоордынских и других монет, свидетельствующих о том, что население Увека вело торговлю и т. д. Все это заставляло Комиссию возможно чаще посещать Увек и просить власти всех рангов принять меры к охране его сокровищ, скрытых под спудом. Благодаря этим мерам, особенно же частым посещениям Увека членами Комиссии, не миновала рук последней ни одна ценная вещь, в том числе редкия христианския древности XIII—XIV столетий.

Из других городищ Саратовской губернии обследованы следующия: 1) городище левобережнаго Саратова, откуда добыто несколько остатков домашней утвари и других вещей в виде татарских монет и изделий XIII—XIV столетий, а также обнаружены следы древних стоянок; 2) городища Пристанское и Курдюмское, близ Саратова, в которых обнаружено погребение золотоордынской эпохи с бытовыми предметами и монетами XIV столетия; 3) городище Чардымское, где 15 июля 1910 года раскопан был могильник, в котором найдены погребение в сидячем положении, метиковыя бусины, медная пряжка, металлическое зеркало, железныя ножницы и др. вещи; 4) городище близ д. Шахматовки, где найдены следы ордынскаго поселения; 5) городище Ахматское, Камышинскаго уезда, громадных размеров; под спудом его найдены предметы с архаической керамикой, экспертиза коей еще не произведена; 6) Даниловское городище, того же уезда, где найдены в 1907 году предметы разных эпох и произведено вскрытие могил; а в 1908—9 годах открыто местонахождение множества каменных орудий без следов шлифовки и сверления, что, по уверению проф. А. А. [179] Спицына, встречено еще в первый раз. Древности эти относятся к эпохе «старшаго меднаго века». В этой же местности собрана коллекция кремневых наконечииков стрел и копий — предметов меднаго и бронзоваго века. Особенно замечателен наконечник ножны меча, который проф. Арно признал норманским X—XI века и который демонстрировал на всероссийском XV Археологическом Съезде в Новгороде в августе 1911 года. В этой же местности (в 15 верстах от села Давиловки) находится громадный (83 саж. в окружности), весь каменный (без примеси земли) курган «Белый мар», в котором найдено погребение (в колоде) с конем, датированное монетой хана Токтогу 1290 года. Из вещей в могиле найдены: железные наконечники стрел и ножи, стремена, принадлежности седла. Не вдали от «Белаго мара» находятся каменный курган меньших размеров (43 сажени в окружности), «Чертихинский овраг» и озеро «Черный Лиман». В овраге и по берегам озера часто находят орудия из камня в виде толчей, молотков, топоров, кирок и т. д; находят и орудия из бронзы. Многие (15) из этих предметов поступили в музей нашей Комиссии; 7) городище Терновское в 17 верстах от г. Камышина; оно открыто в 1908 году членом Комиссии Б. В. Зайковским. По количеству находок, следов жилищ и сохранности укреплений городище можно считать одним из самых замечательных в Саратовской губернии. Здесь собрано свыше 300 предметов старины, часть которых проф. А. А. Спицын относит к очень древней эпохе — «старшаго меднаго века», другую же часть — к железному веку, эпохе кочевников, и третью — к эпохе золотоордынской. Многие из этих предметов г. Спицын намерен поместить (описать и приложить рисунки) в «Известиях» Императорской Археологической Комиссии, для чего уже заготовлены клише. Уверяют, что в нижних слоях земли этого городища находятся кости мамонта; 8) городище Бэльджамен около посада Дубовки, занимающее несколько десятин земли, на которой [180] когда-то был город оседлаго народа, стоявшаго на значительной высоте культуры, на что указывают каменныя постройки, изящно отделанная домашняя утварь, мраморныя колонны, водопровод и пр.; а множество находимых здесь восточных монет говорит о том, что народ этого города вел торговлю с Востоком; исчез же город, надо полагать, внезапно, на что указывает повсеместное нахождение на городище угля. Кроме предметов золотоордынской эпохи, здесь найдены: в 1907 году монета Константина Великаго, в 1909 году — стрелы скифо-сарматской эпохи, в 1910 году — те же предметы в очень большом количестве, а так-же свинцовая пластинка формы сегмента с обрывком древнегреческой надписи, в 1910 году — сосуды с роскошными восточными рисунками, эмалированные изразцы, карнизы, мелкия изделия из металлов, кости и глины, а также — перстни, браслеты, подвески и пр; из монет найдены — одна 1317 г., — другая — последних годов существования Золотой Орды. Из всех найденных здесь вещей наибольшую ценность представляет свинцовая пластинка: по определению академика Латышева, она относится к IV столетию до Р. Хр. и, таким образом, является древнейшей из находок в Саратовском крае; 9) городище при речке Мечетной, выше (на 17 верст) г. Царицына. Это — татарское городище. Развалины его известны были еще Олеарию, Стрюйсу и Палласу, а нашей Комиссией обследованы только в 1910 году. Здесь найдены 6 серебряных и 3 медных монеты 1347—1378 годов, чеканеных в Сарае, Новом Сарае и Гюлистане ханами Узбеком, Джалибеком, Тахтамышем и др.; 10) городище Ахтубинское близ села Безроднаго, почти все застроенное крестьянскими дворами. Здесь встречаются мозаичныя облицовки стен и изразцы, покрытые голубой восточной глазурью и имеющие вдавленныя надписи; находимы были и погребения с останками скелетов, лежавших головой на юг, а также бусы, монеты, ожерелья, расшитыя золотом туфли, кремневые наконечники копий и стрел. Здесь же (на [181] правом берегу Ахтубы) тянется масса курганов с могилами. Отсюда несколько вещей поступили в музей нашей Комиссии; 11) городище близ села Рынок, Царицынскаго уезда, где 13 июня 1910 года зарегистрированы 48 контуров древних строений и около 10 могильных насыпей типа татарских курганов XIII—XIV в. Здесь добыты образцы строительных материалов, обломки сосудов и медная монета 1351 года; 12) в г. Камышине обследованы дюнныя стоянки доисторической эпохи, причем найдены архаические черепки, кремневые наконечники стрел и пр.

Внутри губернии тоже произведены были, по местам, раскопки. Так, раскопаны были могильники около г. Аткарска, в Пригородней Слободе, где найдены золотыя украшения, вазы и др. предметы глубокой старины. — Раскопки производил член Археологической Комиссии г. Гладков. Там же членами нашей Комиссии, гг. Пискаревым и Поповым, под руководством А. Н. Минха, были произведены изыскания и собраны ценныя коллекции древностей, а также обнаружены места древних стоянок. В самом г. Аткарске вскрыты курганы, и в одном из них, что находится на «Улице Косича», найдено погребение со скорченными костяками, а в долине Колышлея, что невдали от Аткарска, найдены, при общественных работах, медныя и каменныя орудия. В Петровском уезде, по местам, обнаружены могильники, которые находятся и в окрестностях города, где раскопки дали несколько предметов железнаго века. Есть там и городища; одно из них находится близь села Старых Бурас, около котораго из реки Медведицы извлечена кость мамонта.

Могильники, городища и дюнныя стоянки обнаружены и в Балашовском уезде, но самых раскопок здесь еще не было произведено. В Сердобском уезде имеется масса курганов, из которых некоторые были обследованы в 1910 году членами нашей Комиссии С. А. Щегловым, А. А. Гераклитовым и Гр. Н. Минхом. В Кузнецком уезде, по берегам реки Суры, обнаружено несколько городищ самых разнообразных форм. [182]

Не оставлен без внимания и левый берег Волги. Здесь, кроме городища Стараго Саратова, раскопаны и обследованы, между прочим, следующие курганы и городища: 1) под самой слободой Покровской раскопан древнейшей эпохи курган, в котором найдено погребение со скорченным костяком и предметами меднаго века, причем костяк оказался окрашенным, что указывает на глубокую древность; 2) городище Квасниковское, близ села Квасниковки, что находится наискось Увека, и называется в народе «Мамаев городок». Здесь добыты, между прочим, 4 гончарных водопроводных трубы и много монет; а в одном из разрытых курганов типа XIV стол. найден окрашенный костяк.

Следует отметить, что почти все эти изыскания, раскопки и пр. сделаны главным образом в последния 4-5 лет: до 1907 года Комиссией были изследованы лишь три городища; Старый Саратов, Увек и Бэльджамен, - и разрыто несколько курганов: около деревни Нееловки и сел Гремячки и Большой Дмитриевки, на Маруновой и Кудеяровой горах, в г. Царицыне, на Рыбинской улице, вблизи Саратова, около дачи «Родничек», и в некоторых других местностях; все же остальные вышесказанные курганы и городища обследованы позднее 1907 года, причем до этого года вопрос о следах доисторических насельников Саратовскаго края в Комиссии редко когда поднимался, и если в музее последней имелось несколько экземпляров неолитических предметов (орудий), то это были лишь продукты случайных находок, или же пожертвования, имевшия небольшое значение для изучения первобытной истории края. В настоящее же время Комиссия имеет значительную коллекцию материалов по доисторической археологии края, причем во многих местах губернии открыты следы древнейших обитателей — эпох каменнаго и, так называемаго, «старшаго меднаго века», так что можно категорически сказать, что 1907 год — новая эра в археологической деятельности нашей Комиссии, которая именно с этого [183] времени вступила на путь изучения доисторической эпохи, и в этом направлении заслужила уже известность в ученом мире, что твердо установлено экспертизой древностей ея музея, которой занимались такие специалисты, как академик Латышев и профессора Самоквасов, Спицын, Городцов, Хвойко, Н. Ф. Катанов и др.

Но особенную ценность представляют вещи, добытыя в последнее время в двух городках близ сел Березняков и Кошелей, Вольскаго уезда. Эти вещи — черепки с отпечатками на них разнаго рода плетений, известных в археологии под названием «сетчатый орнамент», на основании котораго вышесказанные профессора-специалисты относят черепки к древнему типу керамики ранней поры железной эпохи. В частности, проф. Спицын в письме своем в Комиссию, от 19 июня текущаго года, пишет следующее: «Черепки Березниковскаго городка — архаичны, очень интересны и обещают весьма любопытныя открытия при дальнейших изследованиях. Время их пока не может быть названо, так как сами по себе они представляют полную новость в науке и определятся лишь совместными находками металлических вещей. Доставленные мне черепки производят впечатление однородных, принадлежащих одной культуре. Поздравляю Саратовскую Архивную Комиссию с открытием этой культуры, сделавшим новый шаг в изучении местной археологии».

Такая аттестация, конечно, не может быть неприятна Комиссии, особенно же тем ея членам, которые сделали это открытие. Мы говорим о членах С. А. Щеглове, А. А. Кроткове и Б. В. Зайковском. Открытие — их личная заслуга перед наукой и обществом, если, конечно, последнее склонно дорожить такого рода открытиями и самими «открывателями». Им же, этим членам, принадлежит заслуга произведеннаго ими в течение 1906—1911 годов обследования всех вышесказанных городищ и курганов, из которых путем раскопок, добыта ими масса старинных [184] предметов, обогативших музей Комиссии, в который только в течение одного 1910-года поступило таковых предметов около 3000 штук. Ими же, этими членами, намечены к обследованию и многие другие городища, курганы и дюнныя стоянки, в изобилии разсеянные по Саратовской и отчасти по Самарской губерниям. Работа эта будет произведена весной и летом будущаго 1912 года.

Насколько важны для местнаго края и областной науки раскопки городищ и курганов, об этом едва ли нужно распространяться. Еще в начале 1880-х годов проф. Д. Я. Самоквасов писал в своей «Инструкции для научнаго изследования курганов» следующее: «Каждый курган, каждая могила языческой эпохи представляет собой вещественный памятник нашей истории. Этот памятник делается достоянием современной науки и сохраняется для будущих поколений... Раскопка и описание курганов, по своему значению, подобны изданию писанных исторических памятников».

Вот эти «вещественные памятники нашей истории», истории Саратовскаго края, и старалась наша Комиссия накапливать в своем музее. К этой же цели были направлены и частыя, особенно в последние годы, экскурсии членов Комиссии по разным углам Саратовской, Самарской, отчасти Пензенской, Астраханской и Казанской губерний, И эти экскурсии, а равно и щедрыя, по призывам Комиссии, пожертвования самых разнообразных вещей создали музей Комиссии, в котором почти каждая, повидимому, самая «пустая» вещь является «вещественным памятником нашей истории». По этим памятникам будущие изследователи возстановят картину былой жизни Саратовскаго края и, быть может, добром помянут и нашу Комиссию, как собирательницу⁴⁵⁾ и охранительницу этих памятников. [185]

Но охрана Комиссией памятников простиралась не на «ископаемые» только предметы, а и на те, которые еще не подверглись вандализму людскому и «злости стихий».

Из многочисленных случаев этого характера укажем только следующие: в 1904 году Строительный Комитет по ремонту и благоукрашению Стараго собора в Саратове, при сломке крыши над открытой, окружающей собор, галлереей, обнаружил на стенах последняго орнаменты (сандрики) типа конца XVII века, из которых большая часть была в полуразрушенном состоянии, и Комитет недоумевал, что с ними делать — возстановить или уничтожить их окончательно? А тем временем, в виду появившихся в местной прессе заметок об этом колебании Комитета, наша Комиссия сообщила С.-Петербургской Императорской Археологической Комиссии о положении дела с вопросом об участи орнаментов, и Комиссия эта в отношении своем от 23 июня 1904 года на имя Саратовскаго Преосвященнаго Гермогена советовала орнаменты сохранить, что и было сделано.⁴⁶⁾ Аналогичный случай произошел с Новым (кафедральным) Собором: в начале весны 1910 года составлен был особый Комитет по перестройке и капитальному ремонту этого собора, который (Комитет) и разсчитывал в недалеком будущем приступить к работам, не считаясь с тем обстоятельством, что собор — памятник 1812 года и что план его был в свое время (26 августа 1814 г.) Высочайше утвержден, а потому и изменен может быть только с Высочайшаго же соизволения; а так как Комитет не испросил последняго, то в дело вмешалась наша Комиссия, сообщив о намерении Комитета той же Археологической Комиссии, которая, по соглашению с Св. Синодом и Академией Художеств, наложила свое veto на проект Комитета по перестройке собора. Третий случай касается тоже храма — Иоанна [186] Предтечи в Царицыне.⁴⁷⁾ Храм этот (каменный) очень древний (1664-5 г.) и в настоящее время очень тесен, потому прихожане и решили было или продать его на слом, или расширить. но теперь это намерение ими оставлено: Археологическая Комиссия, по сообщению нашей Комиссии, и здесь наложила свое veto. Она же наложила свое veto и на ремонт и переделку домов Персидских в посаде Дубовке,⁴⁸⁾ причем наша Комиссия, сообщая ей, Археологической Комиссии, о готовящейся переделке этих домов, указала на литературу и предания, соединенныя с их существованием, насчитывающих себе не менее 150 лет со времени постройки их казачьим атаманом Персидским и видевших в своих стенах целую плеяду исторических деятелей, а равно и бунтовщиков, кончая Пугачевым.

Не оставила без внимания наша Комиссия и древних церковных вещей. В заботе своей об охране их, Комиссия на общем собрании 16 декабря 1907 года постановила: просить Преосвященнаго Гермогена и Духовную Консисторию сделать распоряжение, чтобы из церквей Саратовской епархии, без предварительнаго сношения с ней, Комиссией, ничего из церковных древностей не продавалось и не уничтожалось. Постановление это состоялось по поводу того, что причт Никольской церкви в Саратове за безценок, как «хлам», продал татарам-старьевщикам старыя бархатныя ризы с икон и облачения, украшенныя жемчугом и драгоценными камнями. Хотя постановление Комиссии состоялось [187] post hoc и propter hoc, но на будущее время оно будет иметь свое значение и, наверно, устранит подобные вышесказанному случаи.

Как бы то ни было, а Саратовская Ученая Архивная Комиссия — пока единственное⁴⁹⁾ в целой губернии учреждение, выносящее на своих плечах тяжкое бремя охраны, описания и изучения памятников местной старины. Здесь нам невольно припоминаются грандиозные, составленные в прошлом, проекты по охранению и описанию архивов. Проекты требуют миллионных затрат на постройку грандиозных зданий, на подготовку архивистов-специалистов и обезпечение их жалованьем, а также на учреждение областных центральных и административно-архивных учреждений с многочисленными штатами служащих... Но не скоро эти проекты дождутся своего осуществления и к тому же остается еще открытым вопрос, будут ли эти грандиозныя предприятия в должиой мере работоспособными и целесообразными. Между тем как Губернския Ученыя Архивныя Комиссии, не смотря на крайнюю недостаточность материальных средств, выполняют дело охраны старины уже и теперь удовлетворительно, посвящая ему свои труды и лишь в будущем ожидая правительственной поддержки, — но, конечно, не той 200 рублевой поддержки, что проведена законодательным порядком в заседании Государственной Думы 1 мая 1909 года: такой «поддержки» Архивным Комиссиям едва хватает на канцелярския принадлежности, и утешением для Комиссий служит не эта «поддержка», [188] а оффициальное признание Думой пользы для государства от Комиссий, этого «единственнаго работника, который изучает предметы русской старины».⁵⁰⁾

А раз деятельность Ученых Архивных Комиссий признана оффициально и всенародно таким высоким и авторитетным учреждением, как Государственная Дума, мы в праве сказать и указать Саратовскому обществу на эту пользу для него от нашей Комиссии.

Располагая массою ценных для местнаго края предметов по музею, библиотеке и архиву, Комиссия делилась ими с местным обществом, предоставляя членам его право не только безпрепятственно обозревать эти предметы, но и заниматься в любом ея отделе. И вот тут-то многие из непосвященных в археологию с ея ответвлениями, в ея предмет и задачи, впервые поняли, что предметом науки могут служить не небесныя только тела и явления, что ведают астрономы; не пласты только, залегающие в глубине земли, что ведает геология; не повествования только о подвигах государей и генералов - героев, что ведает оффициальная история; не сообщения только о равнинах, горах, озерах, морях и т. д., что ведает география; но и явления, и предметы окружающей нас теперь и окружавшей когда-то наших предков обстановки, как одежда, обувь, принадлежности кухни, запряжки лошадей, обработки земли, дерева, камня, орудий охоты и борьбы с дикими зверями и людьми-врагами и т. д. — все это также служит предметом науки и потому заслуживает внимания к себе не в меньшей степени, чем, напр., описание гор, рек, движение небесных светил и т. д.

Когда это было понято, в Комиссию начали поступать самые разнообразные предметы старииы, что указывало на то, что жертвователи признают эти предметы не лишенными значения научнаго и потому подлежащими хранению, тем более, что жертвователи иногда [189] сопровождали свои пожертвования такими словами в своих письмах: «дома боязно держать: сгореть могут, или украдут, и выйдет по пословице о собаке на сене».

А некоторые, кроме предметов старины, присылали в Комиссию свои научнаго характера трактаты. Так поступил, между прочим, инспектор народных училищ Харьковской губернии Г. А. Ознобишин, приславший в 1891 году свой труд о торговых путях юго-востока России; так поступили крестьяне села Саламатина, Камышинскаго уезда, К. А. Бондаренко и села Князевки, Петровскаго уезда, Г. Кир. Заварицков. Из них Бондаренко еще в 1905 г. собирал, кроме вещественных памятников старины, и письменные памятники по истории и этнографии своего села и, как результат своих работ, доставил Комиссии записи пяти заговоров: «от крови», «от ружейных выстрелов», «от суда», «от болезни скота» и «от переполоху» (испуга), а Заварицков собирал материалы по народной словесности и теперь составляет словарь разговорнаго языка.

Надо заметить, что ни Ознобишин, ни Бондаренко и Заварицков членами Комиссии не состояли в то время, как не состоят и теперь, и, таким образом, для Комиссии они формально люди совершенно посторонние, по занятиям же близкие ей, тем более, что они являются, можно сказать, крестниками Комиссии, особенно — Бондаренко и Заварицков, у которых любовь к археологии и этнографии явилась плодом беседы с ними экскурсантов — членов Комиссии. Факт очень утешительный!

Не менее утешительным фактом является и то обстоятельство, что архив, музей и библиотека Комиссии пользуются солидной репутацией среди ученых столичных профессоров, которые рекомендуют своим слушателям — студентам заняться областной историей, этнографией и археологией именно при Саратовской Комиссии. Комиссия наша не раз видела в своем помещении группы студентов, усердно, под руководством хранителей [190] музея и архива, изучавших музейныя вещи и архивные документы, так что помещение Комиссии служило для них аудиторией и лабораторией вместе. Некоторые из студентов впоследствии вступили в члены Комиссии и теперь энергично работают для последней. Укажем, для примера, на двоих: С. Н. Чернова и В. А Пасенко. Первый работает над вопросами по землевладению и крепостному праву в Саратовском крае, второй собрал уже заключающийся в архиве Комиссии богатый материал для своей ученой диссертации об А. Н. Радищеве (1749—1802 г.).

Для ученой же диссертации пользовалось материалами Комиссии и другое лицо — отст. подпоручик С. В. Кенигштетер. В письме от 1 декабря 1910 года на имя хранителя музея Комиссии Б. В. Зайковскаго г. Кенигштетер, между прочим, пишет: «будьте любезны передать г.г. членам Саратовской Ученой Архивной Комиссии мою искреннюю благодарность за их отзывчивость и за исполнение моей просьбы. Ваши оба письма я получил и сообщенныя вами сведения драгоценны для моей диссертации». Сведения взяты, конечно, из архива Комиссии.

Был и такой случай: за помощью к Комиссии обратился иностранец, французский подданный, специалист-историк, Камилл Риффаттер, собиравщий сведения о пребывании в России до и после 1812 года военнопленных французов. Сведения эти он нашел в архиве Комиссии, и именно сведения о тех военнопленных, которые проживали в Саратове и о которых старожил Н. Г. Скопин говорит в своих «Записках дневных» под 6 декабря 1812 года: «Тем только и занимаются в городе, что принимают и выгоняют пленных, не смотря на холод и метелицу».

О других случаях (а их были сотни, если не тысячи), когда Комиссия оказывала более или менее важныя услуги разным лицам и учреждениям, местным и иногородним, не находим нужным распространяться, так как один перечень их много [191] отнял бы у нас времени, а в «Очерке» занял бы несколько лишних страниц, в сущности, мало кому нужных.

Вот и верьте после этого на слово тем господам, которые, без знания дела, стараются уверить кого-то, что Саратовская Ученая Архивная Комиссия — учреждение «никому и ни на что ненужное»!..

Как видят читатели, наша Комиссия кое-кому нужна и принесла долю пользы. Но, кажется, надо признать безспорным, что в особенности полезным для многих оказался музей Комиссии. Выше было сказано, что музей открыт был для безплатнаго обозрения публики по воскресеньям с половины 1904 г. и что посещала его больше всего молодежь и преимущественно учащаяся. И надо сказать правду, что эта молодежь представляла собой элемент, наиболее интересующийся предметами музея. Навстречу ея интересам охотно шли хранители музея и заступавшие их место, умевшие разъяснять юным слушателям важное значение музейных предметов для истории и археологии Саратовскаго края. Под влиянием этих разъяснений образовался маленький кружок молодежи, который посещал музей неопустительно не только по воскресным, но и вообще по праздничным дням, когда помещение Комиссии было открыто только для ея членов. Внимательно просматривая все отделы музея и усердно изучая некоторые из них, этот кружок задумал создать свой собственный музей, в который вскоре поступили некоторые предметы старины, благоприобретенные и пожертвованные. За музеем последовало образование маленькой библиотечки из наиболее необходимых для знакомства с историею местнаго края книг. Затем кружок из среды себя избрал председателя и должностных лиц и устраивал «общия» собрания, на которых читались сообщения и рефераты и обо всем прочитанном и обсужденном составлялись протоколы. Словом — все шло тем же порядком, как и в Ученой Архивной Комиссии; не доставало лишь сообщений о [192] ходе работ по архиву, котораго у кружка в это время еще не было. На втором году своего существования, кружок, по просьбе некоторых лиц из Саратовскаго общества, признан был попечителем казанскаго учебнаго округа легальным, и ему было отведено помещение в одной из комнат при второй мужской гимназии. Здесь 27 февраля текущаго года состоялось первое, предварительное, собрание кружка, на котором было выработано его название «Группа учеников — любителей изучения Саратовскаго края»; затем были намечены параграфы правил внутренняго распорядка «Группы» и избраны: председателем группы ученик первой гимназии Борис Федоров, его товарищем — ученик второй гимназии Пант. Алексеев, правителем дел (секретарем) — ученик той же (второй) гимназии Алексей Анищенко; почетным попечителем группы — директор гимназии В. Б. Каттерфельд, почетными членами — лица, способствовавшия организации «Группы»: В. Н. Ознобишин, М. П. Степанов, В. А. Шахматов, Б. В. Зайковский, С. А. Щеглов и А. А. Березина.

Оффициальное открытие кружка состоялось 20 марта сего года при довольно торжественной обстановке: было отслужено молебствие, прочитаны приветствия от разных лиц и произнесены речи директором гимназии г. Каттерфельдом, некоторыми членами Ученой Архивной Комиссии и двоими учениками.

Второе собрание «Группы» состоялось 8 апреля, на котором были прочитаны сообщения и обсуждена программа работ; 8 же апреля «Группа» в числе 34 учеников и 6 членов - руководителей экскурсировала на Увек, где на горе — «Каланче» устроили импровизированную аудиторию: прочитали выдержки из различных печатных статей об Увеке и обозревали те места, где находятся «под спудом» древния здания, валы, рвы и т. п. Между прочим, была произведена «показательная» раскопка древняго погребения. В результате «Группа», кроме ознакомления с Увеком и практическаго пополнения своих познаний в [193] археологии, приобрела несколько черепков татарской обливной посуды и две древния монеты — одну татарскую 1213 года, другую — древнегреческую с изображением воина в шлеме и головы быка. Кроме того, записано было предание местнаго старожила о найденном кладе древних монет.

«Группа» предпринимала и другия экскурсии, напр., в д. Хмелевку и на Саратовское городище. Находки, добытыя ею здесь и на Увеке, увеличили ея музей, в котором теперь насчитывается больше 2500 старинных вещей и монет. Что касается читаемых на собраниях «Группы» сообщений и рефератов, то о содержании и характере их один из компетентных членов нашей Комиссии отозвался с большой похвалой и даже признал «желательным» просить членов «Группы» ознакомить с своими докладами нашу Комиссию».⁵¹⁾

Так как «Группа учеников-любителей» является прямым сколком и родным детищем Комиссии, то последняя будет всячески поддерживать бодрое настроение в любителях и помогать им чем только будет в состоянии. На первое время Комиссия решила передать им дубликаты предметов старины.⁵²⁾

Подобныя же группы любителей старины, по словам саратовцев - студентов Петербургскаго и Московскаго университетов, частью образовались, частью образовываются при этих университетах и концентрируются около профессоров - археологов, причем особенную любовь к археологии обнаруживают студенты - саратовцы, которые раньше обучались в учебных заведениях Саратова, и знакомились с местной стариной в музее нашей Комиссии. Любовь к старине не покинула их и в столичных центрах.

Все нами сказанное о Саратовской Комиссии, надеемся, ясно свидетельствует, что она не замыкается [194] в себе и не сторонится от общения с широкой публикой, а, напротив, наравне с другими просветительными учреждениями, идет навстречу всякому благому начинанию.

Начиная с конца 1889 года Комиссия много раз устраивала публичныя заседания в залах дома Саратовскаго дворянства, а потом и все вообще собрания свои делала вполне доступными для местнаго общества, чрез что нравственная связь между Комиссией и обществом могла только расти и крепнуть.

В 1890 году Комиссия приветствовала Московское Археологическое Общество по случаю 25-летия его существования; в 1891 г. Комиссия одна вынесла на своих плечах всю научную и литературную стороны по празднованию 300-летия Саратова; в 1893 г. приветствовала директора Археологическаго Института А. Н. Труворова с 50-летием его научно-литературной деятельности; в 1902 г. Комиссия оказала услугу Е. П. Феокритову и П. Л. Юдину, дозволив им поместить фотографические снимки с изображений «сивилл» и картуза и трости Петра Великаго — первому в «Спутнике по Волге», второму — в «Историческом Вестнике»; в 1904 г. послано приветствие «Московскому Обществу истории и древностей Российских» по случаю 100-летия его существования; в 1907 г. послано по телеграфу приветствие Московскому Археологическому Институту по случаю открытия его 23 сентября сего года.

В 1908 году, по инициативе Петербургскаго Археологическаго Института, наша Комиссия принимала деятельное участие в выработке проекта новаго положения об Ученых Архивных Комиссиях, причем выразила принципиальное несогласие с тем положением, которое было выработано 17 апреля того же 1908 года особою комиссией при сказанном Институте и принято как Институтом, так и проживавшими в то время в Петербурге депутатами от других Ученых Архивных Комиссий. Признавая в новом положении местами неполноту, местами, наоборот, излишния правила, а также считая неуклюжим самое наименование Ученых Архивных Комиссий, [195] по новому положению, «Учеными архивно-археологическими Комиссиями», наша Комиссия выработала свой проект, по которому Архивныя Комиссии переименовываются в «Губернския Ученыя Комиссии Древностей».⁵³⁾ И надо правду сказать: этот проект отличается большею определенностью в редакционном отношении и должен считаться более соответствующим автономному существованию Комиссий. В частности, проект этот стоит в большем соответствии с «временными правилами внутренняго распорядка»,⁵⁴⁾ выработанными нашей Комиссией частию в дополнение, частию в изменение доселе (до 31 мая 1909 г.) действовавших правил 21 ноября 1892 г.

В 1909 году Комиссия принимала живейшее участие в торжественном чествовании памяти Н. В. Гоголя по случаю 100-летней годовщины его рождения, причем председателем Комиссии В. П. Соколовым и членом А. А. Черновским перед бюстом чествуемаго писателя был положен большой из живых цветов венок; в том же году 12, 15 и 24 июня Комиссия приветствовала Комиссии Тамбовскую, Рязанскую и Тверскую по случаю 25-летия их существования; в том же году, 26 и 27 июня Комиссия принимала живое участие по случаю всероссийскаго празднования дня Полтавской победы, причем накануне празднования, 26 июня, члены Комиссии, согласно постановлению Общаго Собрания 20 июня, слушали в Старом соборе всенощную и панихиду по Императоре Петре Великом, его сподвижникам и доблестным, павшим на поле брани, воинам, а в день празднования, 27 июня, слушали в кафедральном соборе литургию, молебен и панихиду по тем же доблестным защитникам отечества нашего; в конце того же 1909 года Комиссия принимала участие в торжественном открытии в Москве памятника первопечатнику диакону Ивану Федорову; кроме телеграфнаго приветствия Московскому [196] Археологическому Обществу, которому принадлежала инициатива празднования открытия памятника, Комиссиею уполномочены были ея московские члены гг. Кедров и Матвеев лично присутствовать на торжестве; наконец, 6 декабря того же года Комиссия приветствовала поднесением адреса открытие в Саратове университета; адрес напечатан от руки вязью и украшен виньеткой с цветами и фигурами в стиле XIV в.; материалом для адреса послужил пергамент, выписанный за счет почетнаго члена Комиссии А. А. Тилло из Москвы от Дациара, а рисунок исполнен директором Боголюбовскаго Рисовальнаго училища в Саратове П. Н. Боевым. По оригинальности риснка и написания текста вязью этот адрес оказался самым лучшим среди сотен других адресов; в 1910 году Комиссия решила передать вновь открытому университету большую и ценную коллекцию палеонтологическую и коллекцию ископаемых остатков флоры и фауны; в 1910 же году Комиссия приветствовала гр. П. С. Уварову по случаю исполнившагося 28 апреля этого года 25 летия ея председательствования в Московском Археологическом Обществе. Ценя ея заслуги по археологии, Комиссия наша вместе с приветствием послала графине извещение о единогласном избрании ея почетным членом нашей Комиссии. В этом же году Комиссия, чрез особо избранную депутацию, приняла участие в торжестве празднования 25-летия Радищевскаго музея в Саратове, причем Попечительному Совету музея был поднесен адрес; приветствовала также открывшееся в этом году Кукарское образовательное общество и Саратовское Физико-медицинское общество по случаю 50-летия его существования; в конце этого года (25 октября) Комиссия устроила торжественное заседание в честь основателя ученых Архивных Комиссий, сенатора Н. В. Калачова, по случаю исполнившагося в этот день 25-летия со дня его кончины; в конце же этого года (20 ноября) Комиссия отозвалась на общерусское горе вследствие кончины (7 ноября) великаго [197] писателя-мыслителя Л. Н. Толстого, почтив память его вставанием; в текущем 1911 году Комиссия приняла деятельное участие в торжестве 19 февраля, возложив к подножию памятника один экземпляр своего «Сборника» по крепостному праву под заглавием «Материалы по крепостному праву. Саратовская губерния»; 26-го марта сего же года Комиссия приветствовала телеграммой Воронежскую Ученую Архивную Комиссию, как инициатора торжества в честь Н. И. Костомарова, уроженца г. Воронежа, по случаю истекшаго 27 марта текущаго года 25-летия со дня его, Костомарова, смерти; при чем на устроенную при Воронежской Комиссии Костомаровскую выставку наша Комиссия выслала из своего архива 2 письма Н. И. Костомарова. 28 апреля сего же года Комиссия приветствовала адресом перваго ректора Саратовскаго Николаевскаго Университета В. И. Разумовскаго по случаю исполнившагося этого числа 30-летия его ученой и профессорской деятельности; к 16 октября послано в г. Воронеж приветствие по случаю исполнившагося этого числа 50-летия со дня кончины выдающагося русскаго поэта И. Сав. Никитина и открытия ему памятника. 8 ноября сего же года, послано приветствие Академии Наук по случаю 200-летия, протекшаго со дня рождения М. В. Ломоносова, причем Комиссия уполномочила своих членов А. А. Шахматова и К. А. Военскаго быть представителями ея на торжественном в этом заседании Академии.

Кроме того, для распространения среди Саратовскаго общества сведений о прошлых судьбах местнаго края, Комиссия выступала с двумя лекциями, прочитанными в зале Коммерческаго Собрания членами Комиссии Ф. Ф. Силиным (16 марта 1909 года)⁵⁵⁾ и В. А. Шахматовым (20 декабря 1910 г.)

Первая лекция имела характер историко-географическаго [198] сообщения «о народах, населявших Саратовский край с древнейших времен»; вторая лекция — «Пугачев в Саратове» — знакомила Саратовскую публику с «подвигами» Пугачева и его шайки в Саратове и его окрестностях частью по неизданным еще материалам и потому многое в лекции оказалось новым, интересным и важным для истории «волнений» в местном крае. За сообщение этого «новаго» лектор награжден был дружными апплодисментами.

Если Саратовская Ученая Архивная Комиссия является для местнаго края, как выше сказано, пока единственным учреждением, которое выносит на своих плечах тяжелое бремя охраны, описания, изучения памятников местной старины и популяризирования археологических сведений среди местнаго населения, то, к чести этого населения, надо сказать, что оно теперь уже в значительной степени прониклось сознанием важности этих сведений, что, конечно, весьма отрадно констатировать. Еще Пушкин сказал, что только дикие не уважают своего прошлаго и что мерою степени культуры страны может служить отношение народа к родной старине, ибо знание прошлаго есть необходимое условие правильнаго понимания настоящаго. Не ясно ли отсюда, что археология, как наука, имеет огромное значение в смысле развития гражданской зрелости общества.

XIV. Пожертвование А.А. Тилло Комиссии дома

Выше⁵⁶⁾ было сказано, что Комиссия наша, долго мечтавшая и добивавшаяся удобнаго, постояннаго помещения и материальнаго обезпечения, получила то и другое в конце текущаго года. История этого отраднаго события, в коротких словах, заключается в следующем.

В заседании Правления Комиссии 20 марта 1910 г. председатель Н. Н. Минх сообщил. что почетный [199] член-учредитель и первый председатель нашей Комиссии, д. ст. сов. Адольф Андреевич Тилло объявил ему, г. Минху, свою волю передать в собственность Комиссии свой дом со всею обстановкой, усадьбой, службами и флигелем на дворе, и, кроме того, жертвует капитал в 20000 р., на проценты с котораго дом должен содержаться и поддерживаться.⁵⁷⁾

Это благое намерение А. А. Тилло вполне отвечало назревшей потребности, об удовлетворении которой, повторяем, так долго мечтала Комиссия, но говорить о которой вслух как-то не решалась, боясь, в виду переживаемой действительности, сама себе показаться смешной! За то и впечатление от этого сообщения на членов Правления было огромно! Некоторым из них показалось, что они ослышались; но вторичное, сообщение председателя в категорической форме не оставляло места сомнению и недоумению.

Такое же впечатление произвело это сообщение и на остальных членов Комиссии, присутствовавших на Общих Собраниях 9 апреля, 13 мая и последующих.

Правда, сообщений на этих собраниях в оффициальной форме не делалось, но этого и не нужно было делать, так как все члены Комиссии, проживающие в Саратове, и без того уже знали о благом намерении А. А. Тилло, — знали, комментировали и — восторгались!

Не скрываем, что были члены-скептики, которые склонны были думать, что тут — просто позировка, своего рода «игра в благотворительность на эгоистическо-патриотической подкладке», но категорическое заявление самого жертвователя на заседании в его доме Правления Комиссии 7 января 1911 года о том, что его воля о пожертвовании непреклонна и что от Комиссии он, взамен того, не требует никаких жертв, ни материальных, ни моральных — в смысле подчинения воли, желаний и действий Комиссии его воле, — такое заявление успокоило и членов-скептиков, тем более, что А. А. Тилло к обещанному пожертвованию прибавил еще [200] новое, очень ценное: все, находящияся в его доме, вещи историческо-художественнаго характера также поступят в собственность Комиссии, которая, в случае надобности, может передать их в Саратовский Радищевский музей в обмен на какие-либо ценные предметы старины. Для детальнаго же обсуждения вопроса об обмене вещей жертвователь предлагал избрать особую комиссию, которая бы, кроме того, составила опись всем жертвуемым вещам. При этом А. А. Тилло категорически заявил, что Комиссия может перейти в его дом в августе текущаго года, сам же он к этому времени переместится в другой, вчерне уже готовый, дом, кстати сказать, находящийся через два дома от жертвуемаго Комиссии.

О всем вышеизложенном Правление составило (7 янв.) протокол, прочитанный затем на Общем Собрании Комиссии 1 февраля Собрание постановило: выразить А. А. Тилло глубокую благодарность и приобрести, для помещения в Комиссии, увеличенный портрет его.

Второе, посвященное обсуждению вопроса о даре, собрание Комиссии состоялось 10 мая того же 1911 года в доме жертвователя. На собрании было, между прочим, прочитано сообщение о произведенной 2 мая особой комиссией описи обстановке и вещам,⁵⁸⁾ передаваемым [201] жертвователем в собственность Комиссии и состоящим из фарфора, бронзы, меди, портретов, картин, гравюр и пр. Почти все эти вещи — высокой ценности и стоют, по оценке жертвователя, не менее 20000 р. При этом А. А. Тилло, к прежде сказанному им на собрании Комиссии 1 февраля, добавил, что вещи, представляющия собой предметы искусства, могут быть Комиссией обменены на вещи исторической ценности не только с Радищевским музеем, но и с другими подобными учреждениями, и что он, Тилло, ставит непременным условием не продавать и не отчуждать ни одной из вещей в частныя руки, а тем более за границу, точно также и дом нельзя ни отчуждать, ни закладывать; он должен быть сохраняем в неприкосновенном виде; также и все движимое имущество в доме; что же касается надворных строений, то их Комиссия может изменить по своему желанию и надобности. При жизни своей жертвователь будет выдавать Комиссии деньги на расходы по действительной надобности, а после его смерти Комиссии будет передан капитал в 20000 р. на содержание дома, ремонт его и надворных строений. Капитал этот (в процентных бумагах) должен храниться в Саратовском отделении Государственнаго Банка, а проценты с него — поступать в распоряжение Комиссии. Отчет в израсходовании этих процентов должен быть ежегодно представляем Саратовскому губернатору, как непременному попечителю [202] Комиссии, независимо от общаго отчета по Комиссии.

Общее собрание задушевно благодарило А. А. Тилло, но Адольф Андреевич скромно заметил, что он и без шумнаго выражения благодарности верит в добрыя чувства к нему со стороны Комиссии. На это почетный член Комиссии В. П. Соколов, выражая общее настроение присутствовавших, сказал: «Глубокоуважаемый Адольф Андреевич! от избытка сердца говорят уста наши. Если бы мы в данную минуту, в виду выходящаго из ряда вон акта благотворения, молчали, то камни этого дома обличили бы нас в безчувственности. Говорю это не за присутствующих только, но и за отсутствующих, городских и иногородних, членов Комиссии. Они, отсутствующие, сказали бы вам тоже самое. Вам известно, что один из них при первом же газетном известии о вашем даре, пришел в такую радость, что пожертвовал Комиссии 500 р. на обустройство ея в новом помещении и на установку мраморной доски в стене жертвуемаго дома с надписью о вашем даре.⁵⁹⁾ К сожалению, не все члены Комиссии в состоянии так реально выразить свой восторг о вашем даре... Мы, материально-маломощные, можем выражать вам свои благодарныя чувства только словами да разве еще обещанием — поставить своими трудами дело Комиссии в новом ея помещении в такое положение, чтобы ея деятельность, ея научные успехи и внутренние распорядкивполне соответствовали бы простору и удобствам ея помещения. Не препятствуйте же нам, Адольф Андреевич, «шумно выразить» вам нашу благодарность. Уста не могут умолкнуть, когда благодарное сердце рвется наружу и требует много-много слов и выражений, котарыя в данное время, при учащенном биении сердца и радостном волнении, трудно высказать».

На следующем за сим заседании Комиссии (12 августа) заслушано было письменное заявление А. А. Тилло следующаго содержания: [203] «Озабочиваясь о наилучшей постановке дела Архивной Комиссии, о дальнейших ея успехах и об упрочении ея материальнаго положения в будушем, я желаю передать в полную ея собственность недвижимое мое имение, заключающееся в дворовом месте в г. Саратове, на Большой Кострижной улице, в 181 планном квартале, под № 50, с находящимися на нем домом и флигелем и всеми надворными постройками, а равно и движимостью, заключающеюся в особой описи, составленной и подписанной мной и уполномоченными Правлением для приемки ея членами Комиссии.

«Означенное выше имущество я желаю предоставить на следующих условиях: 1). Поступающая в пользование Комиссии на праве собственности недвижимость не может быть, однако, ни продаваема, ни закладываема, ниже иным способом отчуждаема. 2) Находящийся на усадебном месте дом должен быть сохраняем Комиссией в том же архитектурном виде и стиле, какой он имеет в настоящее время, для чего должен быть сделан с него фотографический снимок и приложен к делам Комиссии. 3) Внутренния переделки дома допускаются, по распоряжению Комиссии, соответственно надобности. 4). Уступая всю указанную в описи движимость в распоряжение Комиссии, я предоставляю ей право обмена предметов искусства (obget d'art) на вещи, имеющия интерес в историческом и археологическом отношениях, как с Саратовским Радищевским музеем, так и с другими хранилищами предметов искусства и древности, но с тем, чтобы жертвуемыя вещи никоим образом не отчуждались в частную собственность, а тем более за границу. Предметы же, не подлежащие обмену, должны сохраняться в музее Комиссии в полной неприкосновенности. 5). В передних комнатах дома должен быть устроен исторический музей, остальныя же комнаты предназначаются исключительно для помещения учреждений, входящих в состав ведения Комиссии, как-то: палеонтологическаго кабинета, архива, библиотеки и т.п. Находящийся [204] же на дворе флигель может быть занимаем лицами, коим Правлением будет поручено заведывание ея делами и наблюдение за домом. 6). На содержание и поддержание дома я буду выдавать Комиссии ежегодно впредь до моей смерти по восьми сот (800) рублей, после чего в собственность Комиссии на сей же предмет поступит особый капитал, указанный в моем духовном завещании; причем в израсходовании как имеющих быть предоставленными при моей жизни в распоряжение Комиссии денег, так и процентов на завещанный капитал по моей смерти, независимо от общаго отчета Комиссии, должен быть представляем Саратовскому Губернатору, как непременному попечителю Комиссии, особый ежегодный отчет.

«В виду изложеннаго и на основании ст. ст. 979-983 т. X ч. 1 св. зак. гр., прошу Комиссию возбудить надлежащее ходатайство о принятии от меня сего пожертвовавия, о чем и я, с своей стороны, буду ходатайствовать пред Начальником губернии, по получении от Комиссии копии постановления Общаго Собрания о согласии принять пожертвование.

«Передаваемыя Комиссии имущества я оцениваю в сто тысяч (100,000) рублей».

«При этом я выражаю желание, чтобы, в виду предстоящаго 12 декабря сего года двадцати-пяти-летняго юбилея Комиссии, она приняла бы все меры к скорейшему получению разрешения на принятие от меня сего дара. Июля 15 дня 1911 года. А. Тилло».

Впоследствии жертвователь сделал в некоторых пунктах изменения, о которых Комиссия узнала на Общем Собрании 4 октября сего же 1911 года. Между прочим, г. Тилло изъявил согласие на отчуждение в частныя руки некоторых гравюр и выразил желание, чтобы при Комиссии был открыт музей, посвященный памяти П. А. Столыпина. Добавленный новый пункт гласил: «В случае упразднения Саратовской Ученой Архивной Комиссии переданное ей мною имущество [205] переходит, на тех же самых условиях, в собственность того учреждения, которое ее заменит».

Об этих «дополнительных условиях» жертвователь просил довести до сведения Министра Внутренних Дел чрез Саратовскаго Губернатора и, с своей стороны, обещал сделать тоже самое. По получении от Министра разрешения на эти дополнения, жертвователь обещался «без замедления совершить у нотариуса» крепостной акт.

Вслед затем был прочитан доклад председателя Комиссии, в коем последний приводит свои соображения о приемлемости «дополнительных условий». Общее собрание 4 октября тоже нашло их приемлемыми, так как они клонятся скорее к выгоде и пользе для Комиссии, чем противоречат ея интересам. И лишь дополнение к 5 пункту (о посвящении Историческаго Музея памяти П. А. Столыпина) вызвало прения, в основе которых, однако, лежало простое недоразумение: посвящать ли уже существующий при Комиссии музей памяти П. А. Столыпина, или же при существующем музее вновь сформировать особый музей? Когда недоразумение выяснилось в последнем смысле, собрание постановило: «Признать приемлемыми означенныя в прочитанном письме А. А. Тилло изменения и дополнения и, в исполнение желания жертвователя, устроить при Комиссии, помимо существующаго, Исторический музей, посвященный памяти П. А. Столыпина». О таковом постановлении сообщено было непременному попечителю Комиссии, а последним — министерству внутренних дел, которое ответило согласием на принятие дополнительных условий. Когда об этом сообщено было А. А. Тилло, он не замедлил довести благое намерение свое до конца: 5 ноября он подписал проект дарственной записи, а 8 ноября — самую запись — акт, внесенную в актовую книгу под № 377, а по реестру № 12745, и утвержденную старшим нотариусом Саратовскаго Окружнаго Суда одиннадцатаго ноябрятысяча девятьсот одинадцатого года.

В виду того, что акт этот является для [206] Комиссии документом большой важности, мы приводим его буквально.

«Тысяча девятьсот одиннадцатаго года ноября 8 дня явились ко мне, Аполлону Александровичу Полубояринову, Саратовскому Нотариусу, в контору мою на Театральной площади, в доме Русскаго Торгово-Промышленнаго Банка, лично мне известные и к совершению актов законную правоспособность имеющие, действительные статские советники: Адольф Андреевич Тилло и Николай Николаевич Минх, живущие в городе Саратове: Тилло — на Большой Кострижной улице, в своем доме, а Минх — на Театральной площади, в доме Паль, действующие: Тилло лично за себя, а Минх в качестве уполномоченнаго от законноправоспособной Саратовской Губернской Ученой Архивной Комиссии, на основании протокола общаго собрания членов названной Комиссии, состоявшагося двенадцатаго августа сего тысяча девятьсот одиннадцатаго года, представленнаго мне в засвидетельствованной выписи, и в присутствии лично мне известных свидетелей, мещан: Саратовскаго Филиппа Адриановича Адрианова и Темниковскаго — Василия Димитриевича Комарова, живущих в городе Саратове, на Соколовой улице, в своих домах, объявили мне, что они, Тилло и Минх, совершают акт дарственной записи на недвижимое имение в следующем: я, Адольф Андреевич Тилло, отдаю в дар Саратовской Губернской Ученой Архивной Комиссии принадлежащее мне дворовое место, с находящимися на нем, всеми без исключения, жилыми и нежилыми постройками, состоящее в городе Саратове, первой части, в сто восемьдесят первом планном квартале, на Большой Кострижной, Дмитриевская тож, улице, под № пятидесятым, бывший № тридцать шестой, в соседстве с дворовыми местами: Рябининой и Полянскаго, имеющее меры земли: по улице и в задах по тринадцати, во дворе обе стороны по девятнадцати сажен, а всего квадратных двести сорок семь сажен, приобретенное мною от вдовы Ченстоховскаго мещанина Анны [207] Гавриловны Вагнер по купчей крепости, утвержденной Старшим Нотариусом Саратовскаго Окружнаго Суда двадцать четвертаго февраля тысяча девятьсот перваго года, каковой дар учиняется мною, Тилло, на нижеследующих основаниях: первое — означенное имение, поступающее в собственность Саратовской Ученой Архивной Комиссии, последнею не может быть ни продаваемо, ни закладываемо, ни иным каким-либо способом отчуждаемо. Второе — находящийся на даримом месте дом должен быть сохраняем Ученой Архивной Комиссией в том же архитектурном виде и стиле, какой он имеет в настоящее время, для чего должен быть сделан с него фотографический снимок и приложен к делам Комиссии; внутренния же переделки дома, а равно надворных построек могут быть производимы по усмотрению Ученой Архивной Комиссии и соответственно надобности; и третье — предъявленный мною, Тилло, в Саратовском Окружном Суде иск об изъятии из владения Протоиерея Стефана Петровича Полянскаго части места около восьми квадратных сажен, занятаго последним из принадлежащаго мне, Тилло, и поступающаго по этому акту в дар Ученой Архивной Комиссии, передается в собственность Комиссии, должен продолжаться ею впредь до решения этого дела в пользу той или другой стороны, и проведен ею по всем инстанциям, причем, в случае окончания этого дела в пользу Полянскаго, все, могущия быть присужденными, судебныя и за ведение дела издержки, я, Тилло, принимаю на себя, но при этом обязываю Ученую Архивную Комиссию при ведении этого дела держать меня постоянно в известности об его положениях и отнюдь не входить ни в какия мировыя соглашения с ответчиком Полянским об окончании с ним спора о захвате, без моего письменнаго на то разрешения. Дар этот, на изложенных выше условиях, Саратовская Губернская Ученая Архивная Комиссия принимает от Адольфа Андреевича Тилло с разрешения Министра Внутренних Дел, последовавшаго [208] через Саратовскаго Губернатора, с признательностю. Цену даримому имению объявляем, по совести, в 24000 рублей. Все расходы по совершению и утверждению этого акта относятся на счет дарителя А. А. Тилло. До сего дара означенное имение никому не продано, не заложено, в споре и под запрещением не состоит и ни за что не отписано. При совершелии сего акта были представлены мне, Нотариусу, следующие документы: первое - копии с уведомлений Саратовскаго Губернатора в Саратовскую Губернскую Ученую Архивную Комиссию от двадцать девятаго сентября сего года за № семь тысяч двести восемьдесят третьим; и от перваго ноября сего года за № семь тысяч девятьсот сорок девятым, второе — выпись из протоколов общаго собрания членов Саратовской Ученой Архивной Комиссии, состоявшагося двенадцатаго августа тысяча девятьсот одиннадцатаго года: а) о принятии от А. А. Тилло пожертвования и б) об уполномочии Н. Н. Минх на совершение этого акта и третье крепостной акт на даримое имение. Проект сего акта читан договаривающимся сторонам, в присутствии вышепоименованных свидетелей и, по одобрений онаго и удостоверении, что оне по доброй воле совершают этот акт и понимают его смысл и значение, внесен в актовую книгу, из которой вновь прочитан тем же порядком. Выпись на гербовом листе ценою в один рубль двадцать пять копеек следует выдать Саратовской Губернской Ученой Архивной Комиссии; по утверждении ея Старшим Нотариусом, главную выпись на подлежащем гербовом листе выдать той же Комиссии».

В силу этого акта Архивная Комиссия с 11 числа сего ноября стала юридически полноправным хозяином всего пожертвованнаго ей имущества, фактическое же владение последним началось значительно раньше: Комиссия, по настойчивой просьбе жертвователя, заняла его дом еще 7 минувшаго сентября, начав с этого числа перевозить сюда свое имущество из здания [209] городской публичной библиотеки — места прежняго помещения своего.

В конце сентября перевозка была закончена, а 4 октября здесь, в новом помещении, состоялось первое Общее Собрание членов Комиссии, на котором выяснилось, между прочим, следующее: перевозка имущества обошлась в 50 р., на некоторыя приспособления в новом помещении, а также на ремонт в нем полов (в подвальном этаже), витрин, шкафов и мебели и на устройство вновь для архива и части библиотеки полок израсходовано по день заседания (4 октября) 286 р. 9 к. Кроме того, предстоит расход более, чем на 306 р. на приобретение портретов Государей Императоров Александра III и Николая II, а также на покупку мраморной доски, форменной одежды для швейцара, витрин, столов и других предметов, надобность в которых открывается постепенно, и расходы являются неизбежными.

XV. Описание дома

В виду того, что щедрый дар А. А. Тилло возбудил среди иногородних членов Комиссии глубокий интерес к нему (дару) и вызвал у них вопросы: как намерена Комиссия использовать помещение дома, насколько последний обширен и удобен и пр.? — мы считаем необходимым дать здесь описание дома как снаружи, так и внутри. Делаем это тем охотнее, что знаем, что большинство иногородних членов нашей Комиссии не только никогда не видали этого дома, но и в Саратове-то никогда не были особенно — те, которые живут в отдаленных углах России и даже за границей. Правда, при «Очерке» нашем имеется фотографический снимок с дома,^*) но снимок знакомит только с внешней стороной последняго, и ровно ничего не говорит ни о размерах дома, ни о внутреннем помещении в нем и, таким образом, не дает ответа на вопрос: как Комиссия намерена [210] использовать дом? На зтот как и на другие, вышесказанные, вопросы отвечаем от лица Комиcсии нижеcледуюшими строками.

Дом — смешанной постройки, одноэтажный, довольно высокий, фасад — каменный, построен в мавританском стиле; средняя часть его вдается во двор, отступя от тротуара на два аршина; углы дома, восточный и западный, представляют собой, относительно средней части, выступы на два же аршина, касаясь тротуара; над железной крышей средней части возвышается небольшой парапет, а за ним — небольшой купол; стена средней части — ажурной работы: на ней сделаны углубления и выступы в виде медальонов, крестов и т. п., а выступы по углам, кроме того, украшены колоннами и изяшными главками; в углублении, между выступами, насажены кусты жасмина, которые отделяет от тротуара невысокая, каменная, фигурная ограда, идущая от одного выступа до другого по прямой линии.

К восточному выступу примыкает фонарь, сделанный из дерева и окрашенный снаружи и внутри белою масляной краской; восточная и южная стороны фонаря почти наполовину состоят из разноцветнаго стекла, а в западной части находится дверь тоже с разноцветными стеклами — малиноваго, зеленаго и желтаго цветов; фонарь выступает на два аршина вперед, на тротуар, и занимает (внутри) площадь в 4 кв. арш. Из фонаря - вход по лестнице в 4 ступеньки из искусственнаго мрамора в вестибюль, в котором площадь пола занимает около 36 кв. арш. В вестибюле, на стене, против входной двери, висит мраморная, белая с серыми жилками, довольно большого размера (15*23 вер.) доска, на которой вырезана и золотыми буквами обведена следующая надпись: «Дом этот пожертвован Саратовской Ученой Архивной Комиссии почетным членом и первым председателем А. А. Тилло. Поставлена в знак признательности иждивением почетнаго члена А. Н. Минха». Направо от входа, у восточной стены, на деревянной, столярной работы, горке, [211] помещены предметы палеонтологии, древнее оружие (ручныя пушки, ядра, ружья и пр.) и памятники старины: каменные кресты, ступы, жернова и т. д. В вестибюле две двери; одна из них ведет налево, в зал, занимающий площадь в 72 кв. арш. Стены комнаты увешаны портретами Императрицы Екатерины II и Императоров Петра I, Александра III и Николая II, а так-же картинами историческаго содержания, фотографическими группами, гравюрами и пр.; по стенам комнаты стоят: два мягких дивана со спинками и ручками из корельской березы, два таких же кресла, большой, круглый стол, два больших, изящных, со стеклами, шкафа из краснаго дерева; большой, закрывающийся, письменный стол (бюро), по конструкции своей похожий скорее на старинное фортепиано; небольшой, изящный, весь разборный шкафчик; две китайских вазы, служащия в тоже время электрическими лампами; два больших бронзовых золоченых канделябра. Комната эта днем освещается 3-мя, выходящими на улицу, окнами, из которых каждое имеет меру 6 1/2*14 четв.; а ночью — сказанными двумя китайскими вазами-лампами и свечами в бронзовой люстре, с 24 подсвечниками. По зимам комната нагревается изящной работы печью из высшаго качества рельефнаго изразца с цветами и позолотой, с красивым «пояском» и фигурным карнизом-коньком. В этой комнате происходят Общия Собрания Комиссии, для чего по середине комнаты поставлен длинный, столярной работы, стол, а вокруг его — одиннадцать венских кресел и несколько таких же стульев.

Следующая за залом комната, по направлению к западу, по своим размерам совершенно такая же (72 кв. ар.); днем освещается тоже тремя окнами такого-же размера, а ночью — электрическими лампочками и люстрой с 4 большими лампами. В комнате этой помещается часть историческаго музея, вещи котораго хранятся в шести больших, стоящих по стенам, витринах, к которым вскоре прибавится еще несколько витрин. Соседняя с этой, [212] угольная, по направлению к западу, комната занимает площадь в 25 кв. ар., освещается одним большим (6 1/2*14 четв.), выходящим на двор, окном. Рядом с ней, в западном выступе, находится ниша, в коей площадь пола равняется 6 1/2 кв. ар.; освещается одним большим окном (11*14 четв.) и двумя (по сторонам) узкими (2*13 четв.) окнами; ниша от угольной комнаты ничем не отделена и составляет скорее продолжение ея, чем отдельную комнату. В нише и угольной комнате стоят три больших витрины с золотоордынскими монетами и предметами старины, добытыми на Увеке и в разных местах Саратовской губернии.

Все эти комнаты расположены по прямой линии вдоль улицы. Но кроме них, в доме есть четыре другия комнаты, которыя расположены вдоль описанных комнат, выходят окнами на двор и обращены на север (три комнаты) и на запад (одна комната). В первую из этих комнат ведет дверь из вестибюля. Комната эта довольно большая: в ней 42 кв. аршина. Здесь помещена часть библиотеки, составленной, главным образом, из книг, пожертвованных вдовой Лид. Ал. Калачовой и ея дочерью Ол. Н. Азаревич на память об их муже и отце Н. В. Калачове, почему и названа «Уголок Калачова». Кроме книг, здесь находятся, между прочим, портрет Н. В. Калачова, одетаго в сенаторский (красный) мундир, его сенаторская шпага, его стол письменный, шкаф для книг и пр. Здесь же находится кабинет библиотекаря. Комната освещается одним, выходящим на север, окном; по зимам отопляется камином, вделанным в изящную кафельную печь

Рядом с этой комнатой находится другая, несколько меньших размеров (32 1/2 кв. ар.) В ней помещается исключительно библиотека. Комната освещается одним окном, выходящим на двор, на север.

Следующая комната занимает площадь в 50 кв. ар. Здесь помещается, в шкафах и на простых, [213] затянутых проволочной сеткой, полках часть библиотеки. Освещается комната заменяющею окно стеклянною дверью, ведущею на двор, в палисадник, занимающий площадь в 187 кв. ар. Смежная с этой комнатой (против «угольной» и ниши) комната занимает около 30 кв. аршин, освещается двумя окнами, выходящими ва двор, на запад. Здесь помещаются: две больших витрины, одна средних размеров, две малых, этажерки с тремя полками и горка с 4 полками. В витринах находятся монеты, медали, жетоны, старинные кредитные билеты и др. предметы, найденные вне Саратовской губернии. В частности, на этажерке расположены предметы русской бытовой старины XVII и XVIII веков и все вещи, какия были в разное время добыты на старом городище Саратова и, вообще, в Новоузенском уезде, Самарской губернии; а на стене (восточной), над этажеркой, висят вещи, составляющия церковный музей: св. иконы на дереве, металлические образки, кресты, складни, кадила, брачные венцы (одна пара — лубочная), изображения «сивилл», портреты иерархов, среди которых выделяется портрет астраханскаго епископа Мефодия, изображеннаго в натуральную величину и в полном архиерейском облачении. Здесь же, в углу, стоит статуя Спасителя, — одна из тех, что в старину помещались в «темницах» при церквах. На смежных (южной и северной) стенах развешаны принадлежности мордовских женских костюмов, приобретенных в селах Петровскаго и Кузнецкаго уездов.

Все 8 комнат обоих отделений светлыя, чистыя, высокия (5 арш. вышины каждая). Из них 7 комнат — с паркетными полами, оклеены хорошими обоями; в одной комнате — полы из сосновых досок, а стены только оштукатурены.

Кроме этих комнат, при доме, имеющем (со двора) вид «глаголя», имеются еще шесть комнат, в том числе кухня, которая со временем будет обращена в комнату для архива. Эти комнаты меньшаго размера и высоты (4 1/4, аршина); оне расположены [214] по обе стороны корридора, идущаго с юга на север на протяжении 15 аршин при ширине в 3 арш.

В первой комнате, налево (на запад), помещается кабинет правителя дел. Здесь же происходят заседания Правления. Обстановка помещения: большой стол, венская мебель, конторка и две простых полки для канцелярских бумаг. Размер комнаты: 31 1/4 кв. арш.; освешается двумя окнами, выходящими на двор, на запад. Рядом — кабинет хранителя архива. Здесь два стола, шкаф и большой, плотничьей работы, ящик для карточек, на которыя заносятся дела архива с №№ по порядку. На стенах предположено поместить: столбцы и грамоты с печатями и собственноручными подписями Государей и Государынь. Комната занимает площадь около 19 кв. аршин; освещается одним окном, выходящим на двор, на запад.

К этой комнате прилегает упомянутая выше кухня. Площадь пола — около 31 кв. арш.; освещается 3 окнами, выходящими на двор, на запад и север. Другия три комнаты расположены по правую сторону корридора, на восток от него. Из них две, что находятся против кабинетов правителя дел и хранителя архива, заняты исключительно архивными делами, которыя лежат на вновь устроенных 6 полках в пять ярусов каждая и на двух, в пять же ярусов, этажерках, при чем полки расположены по стенам, а этажерки занимают середину комнат. Освещаются комнаты — каждая одним окном. Площадь, занятая обеими комнатами, равняется 35 кв. арш.

Последняя комната, что против кухни, занимает площадь в 21 кв. арш. Она названа «сортировочная при музее». В недалеком будущем здесь будет устроена лаборатория для изследования предметов древностей; сюда же будут складываться дублеты старинных вещей.

Под только что сказанными шестью комнатами находится подвальный этаж, в который ведет теплый ход из комнаты — библиотеки с полками, затянутыми [215] проволочной сеткой. В подвале — пять небольших комнат, которыя заняты исключительно архивными делами, расположенными на полках и этажерках, простой, плотничьей работы. В каждой комнате — по одному окну с проволочными решетками внутри. Площадь пола, занимаемаго всеми пятью комнатади, равняется 110 кв. арш.; и, кроме того, в самом корридоре, который можно занять полками для архива, заключается около 44 кв. арш. и столько же квадратных аршин — в верхнем корридоре; а всего во всем доме около 600 кв. арш. или около 67 кв. сажен.

На дворе помещается деревянный флигель, занимающий плошадь в 17 кв. сажен. Во флигеле — 3 комнаты и две кухни; около флигеля расположены каретник и дровяник, занимающие площадь в 18 1/2 кв.саж.; и сарай-конюшня на 6-7 лошадей; при сарае — два каменных погреба. Двор имеет в ширину 38 ар.; в длину — 55 арш.; а всего 2090 кв. арш. или 232 кв. саж. и 2 кв. арш.; меньше на 14 кв. сажен против показанных в дарственной записи 247 кв. сажен. Надо полагать, что недостающее число сажен занято частью брандмауэром, окружающим двор с двух сторон — восточной и северной, частью строениями соседей.

XVI. Заключение

Как видят читатели, наша Комиссия, за 25 лет своего существования, сделала довольно много; но это «много» — только капля в море сравнительно с тем, что предстоит ей сделать в дальнейшем ея существовании и, прежде всего, конечно, в новом 25-ти-летии.

Труд предстоит громадный уже потому, что вопрос об археологии Саратовскаго края очень мало освещен в литературе, в трудах специалистов-археологов, которые раньше, до учреждения нашей Комиссии, за весьма редкими исключениями, как-то неохотно посещали наш край с целью изследования его [216] памятников, и, быть может, потому, что не считали его (край) изобилующим доисторическими древностями. Так, по крайней мере, думал председатель Московскаго Археологическаго Общества, гр. Уваров, отметивший на своей археологической карте,⁶⁰⁾ что во всей Саратовской губернии имеются только два места с остатками доисторической культуры...

Ближайшая и главнейшая задача нашей Комиссии во втором 25-летии — обследовать и изучить местный край во всех подрооностях, имеющих даже отдаленное отношение к археологии края с ея ответвлениями — палеонтологией, палеографией, нумизматикой, этнографией и пр.; и затем все наиболее важное и интересное в том или другом отношении из добытаго и изученнаго иллюстрировать соответствующим способом, а для проверки выводов из изученнаго устроить в Саратове сначала областной, потом всероссийский археологический съезд. Говорить о недостатке предметов старины для собирания и изучения не приходится: Саратовский край в отношении старины может уступать разве только Крыму и Кавказу. И это вполне не только правдоподобно, но и естественно. Дело в том, что Саратовский край и в доисторическое и в историческое уже время представлял собой, так сказать, международныя ворота, чрез которыя народы Азии проходили с Востока на Запад и которыя определяли дальнейший путь этих народов, причем часть последних оставалась здесь, в южной части нашего края, оседала, сливалась с прежними насельниками, или уничтожала их, а многоводными Волгой (Итель-Ра) и Доном (Истер-Танаисис) пользовалась для торговли; часть же продвигалась дальше, на север и юг. Таким образом, Саратовский край был тем пунктом, где Азия грудь с грудью встречалась с Европой и где происходила ожесточенная борьба самых разнообразных народов и народностей, стоявших на различных, а, быть может, и прямо противоположвых ступенях этнографической, [217] политической и культурной жизни и зрелости. В позднейшее, историческое, время, в частности, в период Московскаго государства, Саратовский край заселялся элементами, не хотевшими подчиняться новым московским порядкам и предпочитавшими безпредельный приволжский простор тесно заселенным территориям вблизи и вокруг Москвы и других тогдашних центров населенности. А на самой Волге в течение нескольких столетий широкой волной разливалась и бушевала, вначале никем и ничем не сдерживаемая, «понизовая вольница», распевавшая удалыя песни и превозносившая физическую силу, тот современный «политический кулак», пред которым все должно умолкнуть. В приволжских же горах и лесах нашли себе безопасный приют невольные и добровольные изгнанники из Москвы и других городов и местностей, бежавшие сюда от правежа московскаго и помещиков. Здесь же, на Волге, в стороне от патриаршаго и синодальнаго надзора, крепко организовался раскол, представлявший серьезную угрозу господствующей, православной, церкви.

Все эти народы и народности славянскаго и не славянскаго племени, жившие постоянно или только временно в нашем крае, оставили в последнем следы своего пребывания в виде самых разнообразных памятников — городищ, курганов, валов, насыпей, пещер, землянок, дюнных стоянок и т. д., в которых сохранились остатки разных предметов, сопровождавших жизнь и погребение людей доисторическаго и историческаго времени.

И это надо сказать не об одном каком-либо пункте в губернии, а обо всей губернии: кто бывал в ея уездах, тот знает, что в редком месте нет налицо ясных следов жизни былых людей. Эти следы находят даже люди, очень мало или же и совсем не интересующиеся родной стариной, например, крестьяне, нередко выворачивающие сохамии плугами из земли очень много драгоценных в археологическом отношении предметов, которые ими нередко продаются разным [218] скупщикам и барышникам, умеющим извлекать из купленнаго одну барышническую выгоду.

В длинном ряду сказанных следов — памятников одно из первых по своей важности мест занимают древаие могильники, в которых находили скелеты или костяки в самых разнообразных видах и положениях — лежащими, сидящими, скорченными, расчлененными и т. д., причем костяки, окрашенные или не окрашенные, покоились в колодах, срубах, огромных урнах-корчагах, между двойными стенами здания с каменным столбом в центре, на настиле из тальника или из гальки и песку, из проса и т. д.; найдены также погребения со следами трупосожжения. Положение голов у скелетов также неодинаково: оне обращены то на восток, то на запад, то на север, то на юг. Все это ясно указывает на то, что люди былых времен хоронились каждый по обычаям того народа или племени, к которому они принадлежали. Задача нашей Комиссии в будущем — точно определить эти народы, в разныя времена прошедшие в наш край через вышесказанныя «международныя ворота», а также выяснить по бытовым остаткам в виде черепков посуды, обломков домашней обстановки и пр.; как степень культуры этих народов, так и самые пути их передвижения из Азии в наш край.

В связи с этим нашей Комиссии предстоит заняться определением способа классификации курганов и погребений в них.

Доселе способ классификации был основан на принципе деления первобытной культуры на три главные века: каменный, бронзовый и железный с их подразделениями; но такое деление надо признать не соответствующим нашему краю, так как у нас многое складывалось совершенно иначе, чем в других местах, вследствие чего у нас необходимы свои особые приемы изследования. Дело в том, что в нашем крае жил не один какой-нибудь народ, постепенно, как в государствах западной Европы, переходивщий из одного [219] состояния культурнаго развития в другое: народов, населявших наш край, было много и притом одни из них жили на занятых местах долго, другие — мало; образ жизни и степень культурнаго развития для одного и того же времени были также различны. При делении курганов и способа погребений в них по разсматриваемой системе делений на три века пришлось бы подводить под одну категорию и древняго скифа и позднейшаго славянина, половца, финна, арийца и монгола. За невозможностью руководствоваться при раскопках какой-либо определенной классификацией, придется, быть может, прибегнуть к сравнительному методу, т. е., до окончательнаго произнесения суждения о могильнике, все характерное в нем должно быть сопоставлено с аналогичными явлениями и в других могильниках, причем сравнение это должно быть распространено на самыя ничтожныя мелочи погребальнаго обряда.

Так как все, добытыя путем находок и раскопок, вещи, по принятому обычаю, поступают на хранение в музей, то в случае успешнаго обследования нашей губернии, в этом отношении, музей нашей Комиссии вырастет в следующем 25-летии в огромную величину, будет привлекать к себе общее внимание и будет служить центром, откуда будут исходить знания, освещающия прошлое нашего края во всех, пережитых им, отношениях. Не скрываем, что для подробнаго обследования понадобятся большия средства, солидныя познания в археологии и опытные руководители. Из любви к родине и науке будем надеяться, что все это у нашей Комиссии явится в недалеком будущем.

Но у Комиссии есть еще и другие отделы — библиотека и архив.

Что касается библиотеки, то ей предстоит в будущем 25-летии тоже громадный труд по комплектованию, а главным образом, по собиранию всевозможных печатных материалов о Саратовском крае, другими словами: ей предстоит осуществить давнюю, возникшую [220] у Комиссии еще в 1888—9 годах, мысль об издании «Сборника», в который тогда предположено было включить все, что теперь трудно или же невозможно найти в продаже, и который должен быть настольною, справочною книгой для всякаго занимающагося разработкой местной истории.

Наконец, что касается архива, то и здесь ждет Комиссию не менее колоссальный труд. Дело в том, что архив — дело, так сказать, текучее: едва одна категория дел окончена разработкой, как, на смену ея, появляется из разных архивов новый приток дел, и этому притоку и конца не видно!

Так дело обстояло в прошлом 25-летии, так будет оно обстоять и в будутем 25-летии, с тою лишь разницей, что в прошлом 25-летии исторический архив был составлен, т. е. из массы дел, поступивших в Комиссию, сделана выборка целых дел, отдельных документов и бумаг, имеющих известную научную ценность, и лишь отчасти был описан, а в будущем 25-летии этот архив будет, кроме того, весь описан, т. е., будут составлены указатели к каждому делу, чрез что облегчится труд каждаго, желающаго пользоваться делами архива. Необходимость таких указателей будет всякому очевидна, если принять во внимние постоянное нарастание архива нашей Комиссии, что служит порукой, что в будущем 25-летии он дорастет до размеров центральнаго архива юго-восточной России, нужда в котором давно назрела. Пока же архив нашей Комиссии является таковым только в зачаточной форме.

Не скрываем, что и здесь, как и в будущих работах по библиотеке и музею, потребуется широкая научная подготовка, обстоятельное знакомство с местной историей и крайняя осторожность в обобщениях и окончательном приговоре над тем или другим разрядом бумаг, но тяжесть работы все же будет умеряться опытом, почерпнутым в прошлом.

Надеемся, что все это будет сделано теми же [221] самыми лицами, которыя, во главе с хранителем архива А. А. Гераклитовым, уже многое сделали по составлению и разбору историческаго архива при Комиссии, исполняя эту работу с чисто рыцарской любовью к местной, областной, науке.

В заключение всего выскажем наши личныя пожелания, осуществление которых Комиссией, с нашей точки зрения, было бы далеко не излишне. Они, в коротких словах, таковы: а) до сих пор каждая Ученая Архивная Комиссия представляла собой самостоятельную научную единицу, развивающуюся без всякой органической связи с другими единицами того же порядка; отсюда — их рознь и напрасная трата времени на разрешение вопросов, уже разрешенных другими Комиссиями. Во избежание этого явления, Комиссиям необходимо открыть в своих печатных органах особый отдел для обмена мыслями с другими Комиссиями. Желательно, чтобы начало этому отделу было положено нашей Комиссией, проявившей в последние годы, по общему отзыву, интенсивную деятельность; б) еще более желательно, чтобы представители Архивных Комиссий, по крайней мере, смежных губерний, от времени до времени собирались в каком-нибудь более центральном пункте для обсуждения общих всем им вопросов; в) Комиссии служат общему делу прогресса русской исторической науки, а потому результаты их трудов должны быть предоставляемы в полное распоряжение ученых всевозможных направлений и вообще подлежать широкой гласности. Необходимость того и другого, перваго же в особенности, признана XV всероссийским Археологическим Съездом: представители-депутаты разных ученых обществ, культурных учреждений и высших учебных заведений признали за факт, что в основу своих трудов по археологии и областной истории они кладут данныя, добытыя Учеными Архивными Комиссиями, и что без этих данных их работы в этом направлении немыслимы. Пусть и здесь наша Комиссия явится [222] инициатором; г) в прошедшем 25-летии наша Комиссия поддерживала свои отношения с местным обществом и учреждениями путем посещения их членами ея заседаний, а также путем обозрения ими ея музея, библиотеки и архива и чрез дозволение работать в ея помещении по этим ея отделам, но, в общем, такое взаимоотношение было все же чуждо принципа широкаго взаимообщения; желательно, поэтому, чтобы в будущем 25-летии эти взаимоотношения приняли более широкие размеры; для этого со стороны Комиссии потребуется, между прочим, возможно чаще и шире ознакомлять местное общество и учреждения с данными своих отделов — музея, библиотеки и архива, а равно и со всеми, поступающими в последние, «новинками», имеющими несомненный интерес в известном отношении, и особенно с такими, которыя знакомят о прошлою жизнью населявших когда-то наш край народов; г) возбудить возможно больший интерес и любовь к родной старине, что может быть достигнуто двояким путем: путем чтения для широкой публики публичных лекций, рефератов, докладов, сообщений и путем введения в курс изучения в школах археологии, как самостоятельнаго предмета или хотя бы как придатка к русской истории или географии: вместо того, чтобы тратить время на заучивание названий (без содержания) мелких заграничных и русских городов, местностей, гор, рек, островков, не имеющих никакого значения ни в торговопромышленном, ни в культурном, ни тем более в научном отношении, не лучше-ли было бы знакомить учащихся с местной, родной стариной, так много говорящей уму и сердцу детей, любящих свою родину?

Несомненно, что такая постановка дела служила бы более надежным средством к сохранению старины, так как вызвала бы у учащихся стремление к коллекционированию; но и чтение лекций, рефератов и пр. могло-бы иметь благотворные результаты: любовь к старине является не вдруг, а по мере изучения ея и [223] открытия в ней тех сторон, которыя более всего гармонируют с психикой и индивидуальными особенностями знакомящагося с предметами древностей. Само собой следует, что содержание лекций надо запечатлевать в памяти слушателей и зрителей при помощи иллюстраций, волшебнаго фонаря и выставки предметов старины, а в некоторых случаях и при помощи живых картин; д) огромную ценность в бытовом отношении имеют простонародныя песни, легенды, сказания, предания; они же важны и в отношении колонизации края, когда сложены о первых и последующих насельниках последняго, об их борьбе с местными условиями жизни, с лихими людьми, с дикими зверями, с самой природой... Задача Комиссии в будущем 25-летии — собрать воедино все эти проявления народнаго эпоса и творчества, начало чему уже положено в прошлом!

Добавление к «Очерку»

В самом «Очерке» мы изложили все то, что уже сделано и пережито нашей Комиссией; здесь же мы излагаем лишь то, что было в разное время Комиссиею намечено, но, по разным причинам, еще не окончено и завершено будет не так скоро. Сюда мы относим: 1) заботы Комиссии по составлению археологической карты Саратовской губернии; 2) работы Комиссии по разбору архива Саратовскаго Окружнаго суда; 3) проект работ по собиранию «песеннаго материала»; 4) работы по собиранию сведений о 1812 годе; 5) ходатайства Комиссии о льготном тарифе по перевозке архивных дел почтою и по железной дороге; 6) о праве передачи одними членами другим своего голоса на собраниях Комиссии и 7) о способе выборов членов Комиссии.

Мы думаем, что сказать обо всем этом хоть несколько слов необходимо в тех видах, чтобы у читателей нашего «Очерка» составилось более или менее верное представление о жизнедеятельности нашей Комиссии. Говорить об этом в самом «Очерке» мы считали неудобным, так как нам пришлось бы там часто уклоняться в сторону и прерывать изложение истории пережитаго Комиссией, которое мы ведем, по возможности, в строго хронологическом порядке.

Итак начнем по намеченному порядку.

1. В «Очерке» было сказано, что мысль о составленик археологической карты Саратовской губернии впервые подал непременный попечитель Комиссии, Саратовский губернатор А. И. Косич на собрании Комиссии 20 марта 1888 года; сказано также, что вопрос о составлении карты служил предметом разсмотрения особой [226] подкомиссии из пяти членов; приведены и самые выводы, к каким пришла эта подкомиссия. На этом и закончено наше повествование о составлении археологической карты. А между тем Комиссия наша не думала на этом только остановиться; напротив, она прилагала много усилий, чтобы довести это желанное дело до благополучнаго конца, тем более, что с конца 1891 г. к ней стали поступать из уездов в довольно значительном числе сообщения о памятниках старины, а иногда и самые памятники. Это было откликом на разосланные ею в сельския волостныя правления в количестве 1200 экз. «вопросные пункты», которые были составлены и присланы ей Московским Археологическим обществом.⁶¹⁾

В виду этих поступлений решено было (21 дек. 1891 г.) заказать одному из местных чертежников карту соответствующаго размера, для нанесения на нее всех, имевшихся налицо, предметов старины. К сожалению, решение это не было приведено в исполиение, единственно по недостатку средств, которыя в этом году, как было сказано в своем месте, были все израсходованы на издание юбилейнаго «Сборника» и других работ Комиссии. А так как «оскудение средств» у Комиссии продолжалось долго, то и дело с археологической картой значительно замедлилось. А тем временем поступление сообщений о предметах старины почти прекратилось, хотя Комиссия, с целью вызвать среди сельских жителей чувство соревнования, о наиболее ценных пожертвованиях, как и о самих [227] жертвователях, печатала в «Сарат. Губ. Ведом.» извещения, а иногда, с разрешения и от имени Саратовскаго губернатора, выражала жертвователям благодарность, которую сельския власти объявляли им, жертвователям, или на сходах, или в волостных Правлениях, что, конечно, производило известное впечатление.

Но так как Комиссии очень желательно было составить археологическую карту возможно скорее, то решено было 1) ноября 1894 года повторить разсылку тех же «вопросных пунктов», кроме волостных правлений, церковным причтам и сельским учителям. На последних Комиссия особенно расчитывала в виду того, что занятий в сельских школах не бывает очень продолжительное время, почему и учителя этих школ, свободные с ранней весны до осени, могли бы с успехом и несомненною для себя и Комиссии пользой заняться разысканием предметов старины, в которых, как Комиссии было известно, не могло быть недостатка в окрестностях любого села. Но результаты получились мало утешительные. В начале 1895 года Комиссия в третий раз разослала сказанные «пункты», предварительно вновь напечатав их в большом количестве экземпляров. Но результаты получились такие же.

В 1905 году разсылка «пунктов» повторена была, причем программа для собирания сведений была значительно расширена; но результаты получились более, чем неудовлетворительные: на 600 экземпляров «вопросных пунктов», разосланных по школам, получено было в октябре 1907 года только 30 ответов. Думая, что такие результаты получились от того, что «пункты» были посланы прямо в школы, помимо директора и инспекторов народных училищ и наблюдателей церковных школ, Комиссия в пятый раз разослала «пункты» и на этот раз обратилась за содействием, кроме сказанных лиц, к губернатору, архиерею и земским начальникам, а в местных газетах и «Духовном Вестнике» (заменившем «Сарат. Епарх. Ведом.») напечатала, к сведению духовенства епархии, кроме [228] «пунктов», текст «обращения» о том, что Комиссия принимает пожертвования разнородных памятников старины. На этот раз успех был полный: в течение 1907—1908 г.г. в Комиссию поступила масса сведений об исторических древностях, и Комиссия намеревалась напечатать их или в «Трудах» своих или отдельным изданием, которое расчитывала разослать, для проверки, на места, откуда присланы сведения; но потом раздумала и удержалась от того и другого, предоставив (8-9 ноября 1908 г.) некоторым своим членам право использовать весь скопившийся материал по уездам, для чего решено было предварительно выработать один общий план как по разработке сведений, так и по нанесению их на археологическую карту, при-чем, для ускорения дела, эти члены могли, в случае надобности, делать от имени Комиссии, чрез правителя ея дел, письменные запросы и предложения на места находок предметов старины.

В 1909 году к прежде разсылавшимся «вопросным пунктам» и «обращению» присоединены были рисунки, которые с весны этого года Комиссия стала разсылать землемерам (до 120 человек), размежевывавшим в разных местах Саратовской губернии на «отруба» землю, а также инженерам и подрядчикам работ по постройке и ремонту пути в разных местах Рязан.-Урал. жел. дор. В «обращении» к этим лицам заключались советы, как им поступать в случае находок в земле предметов старины и куда следует их направлять; а рисунки (каменных топоров и молотков, бронзовых стрел, металлических зеркал и пр.) имели наглядно знакомить с наиболее часто находимыми в земле предметами старины. В ответ на свои «обращения» Комиссия, однако, получила немного сообщений о найденных предметах старины, немного и самых предметов, но тем не менее те и другие увеличили собой сумму раньше имевшихся в ея распоряжении этого рода материалов, так что в конце-концов представлялась возможность [229] приступить к составлению археологической карты по каждому уезду отдельно, за каковую работу взялись несколько членов Комиссии. Но коллективная работа, по некоторым причинам, шла медленно. Тогда за нее взялся член Комиссии А. А. Кротков.

Ведя дело сначала с помощью товарища по Комиссии П. Н. Шишкина, потом единолично, он привел весь материал в должный порядок, составил карточки находкам по всем уездам Саратовской губернии и сделал выборки как из вышесказанных, поступивших в разное время в Комиссию, сообщений и вообще из «сырого материала», так и из печатных, «обработанных», источников; затем составил карточки находкам по уездам и селам в алфавитном порядке; а с карточек составил отдельный, заключающий в себе 150 рукописных полулистов, том описаний предметов древностей; против каждаго селения, где были находки, поставил условные графические знаки, взятые из брошюры проф. Анучина «Легенда для составления археологической карты России» (Москва. 1885 г.) и из других источников.

Сказанный том также разбит на уезды и каждому уезду предшествует алфавитный список селений в полном составе для последующих отметок о находках и с особой нумерапией по каждому уезду. Эта нумерация необходима для помешения цифр на археологическую карту, на которой не будет названий сел.

Археологическая карта составлена на кальке в 10-верстном масштабе, с нанесением на нее всех рек, речек, ручьев и оврагов.

В помощь этой карте составлены еще десять других карт в 30-верстном масштабе, с нанесением на каждую из них одного класса находок, а именно: карта пещер, карта костей мамонта, карта курганов, карта городищ, карта древнейших дюнных стоянок, карта песчаных розсыпей и т.д. При картах сделаны указатели местных названий — урочищ, курганов, городищ, рек, озер, гор, где были какия-либо находки. [230] И, кроме того, сделана сводка всех памятников древностей. Таким образом, к юбилейному дню Комиссии будут занесены на карты все, какие до сих пор поступили, материалы и, кроме того, будут даны необходимыя пояснения к таковым материалам. Этим пока дело и кончится. Но так как Саратовская губерния в отношении археологических раскопок до сих пор обследована, за отсутствием средств, сравнительно мало, то и главная работа Комиссии в этом отношении еще далеко впереди, причем успех работы будет зависеть от того, какими средствами будет располагать Комиссия, так как производство раскопок немыслимо без средств. Это, думаем, так очевидно, что не требует никаких доказательств.

2. Из трех отделов Комиссии самый ранний отдел — архив. Он существовал более чем за год до оффициальнаго открытия Комиссии, так как Высочайшее соизволение на передачу бумаг упраздненных судебных мест Саратовской губернии последовало, как выше было сказано, 4-16 сентября 1885 года, причем министерство юстиции в первый же год существования Комиссии ассигновало 300 р. на разбор этих бумаг, хранившихся в архиве Саратовскаго Окружнаго суда и поступавщих в архив нашей Комиссии по мере разбора и описи их, так как принять от суда архив разом и хранить его при Комиссии не позволяло тесное помещение последней, занимавшей тогда, как мы уже знаем, всего две небольших комнаты в здании Присутственных мест.

Разборка судебнаго архива фактически началась в апреле 1888 года. Первым, взявшим на себя этот труд, был член Комиссии свящ. А. И. Розанов, проживавший в селе Марииновке («Николаевский городок» тож), в 40-45 верстах от Саратова. Много ли сработал о. Розанов — из протоколов Комиссии не видно; но уже самая отдаленность его местожительства от разбиравшагося им архива мало говорит в пользу [231] успешности работы. К тому же в конце этого года ему поручено было Комиссией разобрать архив Саратовской Духовной Консистории, каковая работа для него была сроднее, работа же по судебному архиву была им оставлена. Успешнее пошло дело в 1889—1890 годах, когда за эту работу взялись разом несколько членов Комиссии, разобравшие 5634 дела и отобравшие из них для вечнаго хранения в историчегком архпве Комиссии 429 дел, имеющих неоспоримо важное значение во многих отношениях для местнаго края, особенно же в бытовом отношении. Особенно энергично работал над разбором дел член Комиссии В. И. Дурасов: в начале 1889 года он просил Комиссию истребовать из Окружнаго суда описи дел, предназначенных к уничтожению, а 2 мая того же года уже представил обширную выборку из этих описей; но так как описи не всегда стоят в соответствии с текстом и содержанием, то ему пришлось разбирать самыя дела. Последняя работа оказалась, однако, чрезвычайно затруднительной: 24 августа того же 1889 года Дурасов сообщил Комиссии, что условия, при которых ему приходится работать в судебном архиве, совсем неблагоприятны, так как дела без всякаго порядка свалены в кучу в сыром, холодном и полутемном подвале. В виду этого Дурасов просил Комиссию снестись с председателем Окружнаго суда и просить его распоряжения о перенесении дел в какое-нибудь другое, более сносное помещение; Комиссия так и поступила, причем, с своей стороны, обещала Окружному суду перенести дела в подходящее помещение своими средствами. Но Окружный суд ответил, что такого помещения у него не имеется в наличности. Ответ этот поставил Комиссию в большое затруднение: отказаться от разработки архива значило — отказаться от субсидии министерства юстиции, чего Комиссии, по некоторым соображениям, не хотелось делать, но и продолжать работу, при наличности сказанных условий, было невозможно. Чтобы выйти из такого [232] затруднительнаго положения, была организована (15 февраля 1890 г.) суб-комиссия из А. А. Борткевича, Богдановича, Булгакова, Бундас, Воронкова, Вучетича, Герман, Дурасова, Краснодубровскаго, Патковскаго, Соколова (В. П.), Харизоменова, Хованскаго (Н. Ф.) и Юматова (В. Дм.). Хотя суб-комиссия составлена была очень удачно, между прочим, в том отношении, что председатель ея Борткевич был в тоже время председателем Окружнаго суда, а г. Булгаков — членом того же суда и могли оказать свое влияние на состав суда в желательном для Комиссии направлении, но, на поверку, вышло одно — искомаго помещения в здании суда не оказалось. Тем не менее разбор дел прололжался. Наиболее энергично работали М. К. Богданович, В. И. Дурасов и Н. А. Бундас. Плодом их работ были, между прочим, читанные на общих собраниях Комиссии рефераты: «Из дел Саратовскаго Окружнаго суда», «О крестьянской женке В. Гр. Щётиной, впавшей в раскол» и «Из истории крепостного права в Саратовской губернии».⁶²⁾

Этим и закончились работы по разбору судебнаго архива. Сделано, конечно, немного; но как требовать от Комиссии большаго, когда ея работы обставлены были невозможными условиями, когда Окружный суд отказал суб-комиссии в сносном помешении, а в сыром, холодном и полутемном подвале нельзя было работать без риска потерять зрение и вообще здоровье? Условия работы осложнялись еще тем, что архив был доступен для работ членов Комиссии только днем, когда последние, занятые службой, безусловно не могли работать там; по вечерам же и ночью не могли работать потому, что помещение архива тогда пришлось бы освещать, а это безусловно запрещено законом. Тем не менее Комиссия наша не теряла [233] надежды, что в недалеком будущем сказанныя условия изменятся к лучшему, что даст ей возможность продолжать прерванныя работы по разбору судебнаго архива, а вместе с тем и возобновить получение пособия от министерства юстиции, которое прекращено было последним в 1890 году.⁶³⁾ В этих видах Комиссия на собрании своем 2 ноября 1908 года поручила пишущему эти строки, как председателю своему, войти в переговоры с председателем Окружнаго суда «о возобновлении разбора архива суда в комнате, а не в подвале, где темно, сыро и холодно».⁶⁴⁾ Переговоры велись с старшим председателем судебной палаты Н. А. Чебышевым, а не с председателем Окружнаго суда, в том расчете, что г. Чебышев, как старший чин и хозяин всех отделов Окружнаго суда и палаты, имеет больше шансов устроить дело в интересах Комиссии и суда. Но двукратные переговоры кончились ничем, и судебный архив, надо полагать, еще не скоро сделается достоянием областной науки, если, конечно, не сгниет в сыром подвале и не будет уничтожен грызунами...⁶⁵⁾

Считаем нелишним сказать здесь несколько слов о той осторожности, какую не раз проявляла наша Комиссия при обсуждении вопроса о том, что можно и чего нельзя печатать в «Трудах» из добытых в разных архивах губернии сведений бытового характера. Так, на заседании своем 15 февраля 1890 года Комиссия заслушала вышесказанный реферат В. И. Дурасова, представляющий собой извлечение из дела судебнаго архива за 1830-ые годы. В деле, а следовательно, и в реферате описывается истинное происшествие, местом действия котораго был Саратов. Сущность происшествия заключается в том, что один [234] из богатых и влиятельных помещиков посылал своих «людей» с запечатанными письмами в полицейское управление сначала редко, чрез известный промежуток времени, потом все чаще, наконец, ежедневно и даже на дню по несколько раз; в письмах же описывались разныя невероятныя вины посылаемых и заключалась просьба — нещадно наказать последних. Полицейское управление сначала в точности исполняло просьбу «большого барина». Но когда этот барин прописал в письме, что посылаемый им в управление «человек» совершенно нетерпим, так как он водится с чертями, которые наполнили весь его, барина, дом и даже все трещины между половицами, дразнят его и делают ему всякия пакости, — полицейское управление заподозрило, что с барином творится что-то неладное, и «человека» его отпустило не наказанным. Тогда барин обратился с жалобой в суд... Вот тут-то «происшествие» и получило огласку, а чрез 60 лет попало в реферат г. Дурасова.

Нечего и говорить, что реферат представлял огромный интерес и сам собой напрашивался в печать. Но как его печатать, когда еще живы были в то время (в 1890 г.) близкие родственники героя «происшествия»?.. Комиссия сначала решила было напечатать реферат полностью, заменив имена и фамилии действующих лиц и место действия звездочками, но потом передумала и решила: печатание реферата отложить до неопределеннаго времени,⁶⁶⁾ другими словами: хранить его в архиве Комиссии вместе с секретными бумагами, которыя увилит в печати разве только следующее за нами поколение...

Такое же постановление Комиссии состоялось и о работах Н. Ф. Иванова и А. И. Бакунина и о некоторых делах, в коих описываются побеги и разглашение крепостными слухов о вольности, мрачное состояние крепостничества и т. д.⁶⁷⁾ [235]

При разсмотрении таковых рефератов и «дел» Комиссия неизменно ставила себе вопрос: удобно-ли печатать такия работы? не отзовется-ли это болезненно на здравствующих родственниках и потомках лиц, отмеченных в печати клеймом осуждения, хотя бы сами по себе они того и заслуживали? Комиссия в данном случае не поддавалась увлечению отдельных членов своих, спешивших оповестить в печати, хотя бы «под звездочками» вместо имен, фамилий и местностей, деяния людей, не отошедших еще в вечность, или же и отошедших уже, но оставивших многочисленных свидетелей своих деяний, которые могут легко раскрыть звездочки и пронести из рода в род худую славу о покойниках, хотя бы последние при жизни своей, сделали много и хорошаго: недаром ведь говорят, что «добро лежит, худо бежит»... Для правдивой Истории крепостного права в России время еще не настало. Задача будущих историков этого права — оповестить потомству, что если многие из помещиков злоупотребляли своим правом, то многие же из них были и истинными благодетелями для своих крепостных: удерживали последних от пьянства, разврата, укрепляли в них трезвость, домовитость, усердие к труду и чрез это водворяли в их семьях мир, порядок; в годину же голодовок не пускали своих крестьян «побираться», но, по силе возможности, прокармливали их до новых хлебов из своих житниц. Об этом говорят еще оставшиеся в живых свидетели дореформеннаго времени и не без волнения говорят, что те нищенския избушки, которыя мы видим в деревнях и селах нынешних свободных людей, в дореформенное время встречались только, как исключение, у людей «отпетых» и «отбившихся от рук» по своей лени или пьянству.

С такими разсказами свидетелей дореформеннаго времени нельзя не считаться, нельзя, поэтому, и не пожелать, чтобы, вопреки пословице, «бежало» не одно «худо», но и «добро». [236]

3. В начале «Очерка» мы привели речь Н. В. Калачова при открытии 15 января 1878 года учрежденнаго им Археологическаго Института, — речь, в которой заключается программа деятельности Института, сводящаяся между прочим к собиранию «драгоценных, уцелевших от вековых бурь остатков первобытнаго народнаго языка, народных верований и обычаев», уясняющих быт и обстановку славянских народов.

Признав таковую программу обязательною и для себя, наша Комиссия, как только организовала у себя и для себя внутренние распорядки, обратила внимание, между прочим, и на «песенный материал».

Выход из общаго, полупризнаннаго, понятия, что «сказка-складка, песня-быль», — был в том отношении, что песня рисует быт, верования, обычаи, обстановку, психическое и моральное состояние тех, про кого она сложена, и пр. и что в песне народный язык отражается, как в зеркале, — Комиссия наша принялась за собирание песен в конце 1893 г., а в конце ноября 1901 года, для большаго успеха дела, образовала из своих членов особую «песенную комиссию», на которую, кроме собирания песен, возложила также собирание народных говоров.

Толчком к образованию таковой комиссии послужила с успехом функционировавшая в то время при Императорском Географическом Обществе песенная же комиссия, которая обратилась к нашей Комиссии с просьбой собрать по Саратовской губернии былины, песни, духовные стихи и пр. по специально для этого ею составленному вопросному листу. Тогда Комиссия наша испросила у «песенной комиссии» при сказанном Обществе выслать ей 500 экземпляров этих «вопросных листов» и, по получении последних, собрала по губернии настолько богатый песенный материал, что вследствие этого в 1902 году от Географическаго Общества были командированы в Саратовскую губернию два ея члена с целью зацисать мотивы песен и положить их на ноты. Из этого песеннаго материала один экземпляр [237] остался в нашей Комиссии. Он составляет целый «сборник» песен, который потом пополнялся новым материалом и со временем будет напечатан отдельным изданием.

В «сборнике» есть песни рекрутския, мордовския (6 песен), переведенныя на русский язык, песни великорусския весенния и хороводныя, записанныя в Саратовской губернии членом Комиссии М. В. Соколовым и читанныя им 24 июня 1906 года на областном археологическом съезде во Владимире; песни похоронныя, из них одна составлена по поводу казни мнимаго поджигателя — саратовца Березина; записана членом Комиссии А. М. Зеленцовым; им же записана народная песня «Одолень-трава»; затем следуют песни старинныя, чисто народныя: «Полоняночка», «Калинушка» и др., а также песни удалыя, сатирическия, шуточныя, свадебныя, хороводныя, плясовыя и др. Кроме песен, собраны былины, предания, легенды, «вопли», причитания, поверья, говоры, заговоры, молитвы на разные случаи и пр.

Часть этого материала уже напечатана в некоторых очередных выпусках «Трудов» Комиссии; часть же (большая) остается в рукописи, напечатана будет, как выше сказано, отдельным изданием, но уже в будушем 25-летии Комиссии, когда, надо полагать, будет собран новый подобный же материал в значительно большем размере. Расчитывать на это тем более возможно, что в Саратовской губернии, по уверению крестьян, сохранились старинныя песни «на все случаи» обывательской жизни и притом — без всякаго изменения.

4. Мысль о необходимости собрать, по возможности, полныя сведения о том, как отразилась война 1812 г. на Саратове и Саратовском крае, — явилась у нашей Комиссии почти-что одновременно с открытием ея; толчком же к осуществлению этой мысли послужил не раз упомянутый нами на предыдущих страницах [238] нашего «Очерка» «Саратовский Исторический Сборник», в котором имеются сведения о «принимаемых» в Саратове и «выгоняемых» из него пленных, которых саратовцы окрестили одним общим названием «французы», хотя в числе этих «французов» были принц Гогенлое, полковник Виртембергской службы, много офицеров, солдат и даже женщин разных наций.

Как же попали эти французы в Саратов? как они здесь жили? на чей счет содержались? что они здесь делали? как относилось к ним местное общество? в чем последнее проявило свое участие в Отечественной войне? — Вот вопросы, которые возникли у членов Комиссии, при мысли о 1812 годе. Само собой понятно, что разрешить эти вопросы могли только данныя, заключающияся в местных архивах, так как живых свидетелей событий 1812 года в Саратове тогда (в 1891 г.), кроме одного Савэна,⁶⁸⁾ не было. К архивам и обратилась Комиссия и, главным образом, к архивам местной Казенной Палаты и Губернскаго Правления, откуда и были извлечены самыя, конечно, достоверныя сведения о многих военнопленных в Саратове, а равно и сведения по вышесказанным вопросам. Так обстояло дело до 1898 года.⁶⁹⁾ В этом же году, как и в последующие годы, Комиссия, как будто, забыла о собирании таковых сведений или, по крайней мере, не торопилась собирать их, тем более, что времени впереди оставалось много, тогда как другия работы, очередныя, не терпели отлагательства. О 1812 годе вспомнили только чрез 10 лет, когда на общем собрании Комиссии 11 окт. 1908 г. заслушано было сообщение проживающаго в Москве члена Комиссии А. М. Матвеева, что Москва начинает готовиться к столетнему юбилею Отечественной войны, и его же, г. Матвеева, предложение, что и Саратову, по примеру Москвы, следовало бы составить «Сборник» сведений [239] об этой войне и, в частности, написать исторический очерк о памятнике этой войны» в Саратове — Александро-Невском кафедральном соборе. Комиссия отнеслась к этому сообщению с живейшим учаетием и избрала особую подкомиссию из гг. членов: Гераклитова, Серебрякова, Соколова (С. Д.) Черновскаго, Щеглова и Юдина — для собирания сведений вообще по 1812 году, а пишущий эти строки, бывший тогда председателем Комиссии, принял на себя труд составить исторический очерк сказаннаго собора, причем признано было желательным, чтобы на общих собраниях Комиссии было от времени до времени сообщаемо о ходе этих работ.

Сказанная подкомиссия имела несколько заседаний на которых обсуждался план работ и намечены были архивы, которые надлежало ей разобрать, но когда дело, казалось, было налажено, подкомиссия распалась, один из ея членов перешел на службу в другой город, другой, за недостатком времени, совсем выбыл из состава членов Комиссии, так что подкомиссия по 1812 году оказалась в не полном числе и была пополнена только 12 декабря 1909 года членами Берсеневым, Хованским и др., причем почетным председателем, по предложению пишущаго эти строки, был избран член Комиссии Вл. Нил. Ознобишин. Почетная роль отведена г. Ознобишину в тех видах, что он, как губернский предводитель дворянства, может оказать свое содействие по выборке сведений в архиве дворянскаго депутатскаго собрания, что им и действительно обещано и уже приводится в исполнение при помощи канцелярии дворянскаго собрания.

9 января 1910 года сказанная подкомиссия по 1812 году усилена тремя членами: Г. Г. Дыбовым, А. О. Жеребцовым и А. А. Кротковым, так что в настоящее время она состоит из следующих лиц: Берсенева, Гераклитова, Дыбова, Жеребцова, Кроткова, Хованскаго и Щеглова и почетнаго председателя Ознобишина. Подкомиссия поставила себе задачей обозреть не только [240] саратовские губернские архивы, но и архивы уездных городов и некоторых немецких колоний в Царицынском и Камышинском уездах, где были в 1812 году расквартированы пленные французы, а также собрать по возможности больше вещественных памятников этого года. Заметим, что поводом к такому решению подкомиссии послужили два заслушанных на Общем Собрании Комиссии 16 апреля 1911 года сообщения непременнаго попечителя последней, Саратовскаго губернатора П. П. Стремоухова, из которых одно (от 6 ноября 1910 года) говорит, что «в виду приближающагося юбилея войны 1812 года и походов 1813—1815 годов желательно сосредоточить в одном месте все сведения о месте нахождения сохранившихся доныне памятников и документов этой славной эпохи. Таким объединяющим учреждением может быть «Музей 1812 г.» в Москве, куда Комитет по устройству этого музея и просит выслать каталоги предметов или списки вещей и документов, относящихся к той эпохе и имеющихся в Саратовской Ученой Архивной Комиссии, а также фотографических снимков с них и краткаго описания».

В другом сообщении (от 30 декабря того же года) говорится, что «в виду тех же событий, Высочайше утвержденная междуведомственная комиссия по обсуждению вопросов, связанных с юбилеем Отечественной войны, предполагая охрану как существующих памятников ея, так и могущих возникнуть в будущем, сосредоточить в руках местных губернаторов, желает получить сведения, какие существуют ныне памятники 1812 года, как они сохранились и, если необходимо их исправление, то какая потребна на это сумма». Губернатор, сообщая об изложенном, просил Комиссию доставить ему сведения по упомянутым вопросам.

Сведения о памятниках, конечно, доставлены, но их оказалось пока немного: у Комиссии в музее из памятников 1812 года имеются лишь кресты и медали. Огромное количество всевозможных памятников [241] 1812 года сосредоточено было в доме-дворце кн. Голицына-Прозоровскаго при селе Зубриловке, Саратовскаго уезда, и Комиссия наша расчитывала получить в дар целую коллекцию этих памятников или, по крайней мере, снять с них фотографии, и тогда в музее Комиссии события 1812 года в этом отношении были бы представлены очень полно; но расчеты Комиссии не оправдались: в годы «освободительнаго движения» (1905—1906) погромщики, разоряя и сожигая владельческия имения, не миновали и Зубриловки: дом-дворец кн. Голицына-Прозоровскаго они так основательно «освободили» от музейных предметов, что от богатейшаго в целой России музея предметов 1812 года осталось лишь одно воспоминание в виде жалких осколков, тряпиц и т. п.

Вот почему подкомиссии по 1812 году и приходится теперь дело с памятниками «начинать с начала» — всюду разыскивать то, что раньше было сосредоточено в одном месте и на что она так расчитывала!.. А что будет ею сделано в действительности, о том мы узнаем в свое время — в половине будущаго 1812 года.

5. Хлопоты Комиссии о перевозке дел архивов из уездных городов всегда стояли в связи с положением ея кассы: когда можно было уделить часть бюджета на перевозку дел почтою или по железной дороге, Комиссия уделяла ее, и дела доставлялись безпрепятственно; но так как касса Комиссии редко когда была в состоянии относительной полноты, то Комиссии нередко приходилось возбуждать ходатайства или о безплатной пересылке дел или хотя бы по пониженному тарифу. Таковыя ходатайства Комиссиею направлялись к пароходным (частным) обществам по Волге, к управляющему Рязанско-Уральской железной дороги, в Правление последней в Петербурге, к местному губернатору, как непременному попечителю [242] Комиссии, и к министру путей сообщения;⁷⁰⁾ но ходатайства эти всегда и везде встречали отказ, или же просто клались «под сукно» и лишьв двух-трех случаях давалось некоторым членам Комиссии право безплатнаго проезда на путейских пароходах и в вагонах железной дороги до Увека, Курдюма и попутных станций, не далее г. Аткарска. Комиссия, конечно, глубоко благодарна была и за эту «любезность», благодаря которой ея члены имели возможность делать археологическия разведки в ближайших к Саратову окрестностях и найденными там предметами обогащать музей древностей. Но все же для Комиссии этой одной любезности было мало: ея помыслы сосредоточивались, главным образом, на архивах, разработка которых, в силу «Положения» об учреждении Архивных Комиссий, составляет самую главную задачу всех таковых Комиссий, музеи же при последних являются лишь придатком к историческим при них архивам и потому не необходимы.

Но что могла сделать наша Комиссия в подобном, напр., случае: в декабре 1898 года Саратовское Губернское Правление оффициально запросило ее, будут ли ею взяты дела Полицейскаго Управления в г. Кузнецке? Дел в Полицейском Управлении оказалось до 400 пудов; на составление описи, упаковку и пересылку дел требовалось до 300 руб. Таких денег у Комиссии не было; не было их «на этот предмет» и у Полицейскаго [243] Управления, и дела остались на месте «до более благоприятнаго времени» и... гнили или поедались грызунами. Также обстояло дело и с архивом Полицейскаго Управления в посаде Дубовке, из массы дел котораго (архива) в Комиссию поступили всего только 142 дела, остальныя же дела пропали... Той же участи, вероятно, подвергнутся и дела Балашовскаго Полицейскаго Управления, которыя в настоящее время хранятся на чердаке при квартире одного проживающаго⁺⁾ в г. Балашове члена нашей Комиссии.

Чем объяснить все эти многочисленные отказы на просьбы нашей Комиссии (да, вероятно, и другия Комиссии не раз получали их?) о безплатной или только льготной перевозке по железной дороге архивных дел, мы не знаем; но считаем не лишним отметить, что такое же ходатайство возбуждалось и (в 1892 г.) Петербургским Археологическим Институтом, но тоже безуспешно.

6. Передача членами отсутствующими своего голоса членам присутствующим на собраниях Комиссии впервые вступила в обращение на Общем Собрании 16 ноября 1902 года и затем последовательно повторялась на собраниях: 23 марта и 22 ноября 1908 г., 9 января, 5 и 8 февраля, 10 мая и 25 сентября 1909 г. и 2 октября 1910 года.

Передачу голоса Комиссии с самаго начала считала явлением нежелательным, но, по некоторым соображениям, терпела его, пока член Комиссии А. О. Жеребцов не сделал 9 янв. 1910 г. Комиссии запроса: «на каком основании Комиссией допускается право каждому члену доверять свой голос другому члену на Общих Собраниях?»

Чтобы разобраться в этом запросе, Комиссия решила обсудить его на одном из последуютих заседаний своих, а Правлению поручила представить ей свое мотивированное заключение. Получив последнее и обсудив его в связи с докладом г. Жеребцова, Комиссия нашла, что затронутый последним вопрос [244] лучше всего решить путем анкеты, в каковом смысле и состоялось постановление Общаго Собрания Комиссии 2 октября 1910 года, а именно: решено было «снестись по возбужденноми вопросу с Археологическими институтами и со всеми Архивными Комиссиями, а также произвести анкету между членами Комиссии как городскими, так и иногородними; результаты всего этого доложить Общему Собранию». Результаты анкеты выяснились через 4 с небольшим месяца и обсуждались на Общем Собрании Комиссии 26 февраля текущаго года. Они заключались в 30 ответах, которые почти все так или иначе были мотивированы.

А именно — мотивы неудобства и ненужности права передачи голоса таковы: Передача голоса в ученом обществе неуместна, так как отсутствующие члены Комиссии имеют возможность подать письменно свое мнение по тем или иным поставленным на очередь для разрешения в собрании вопросам, и председатель Комиссии обязан доложить это мнение на обсуждение Общаго Собрания, которое, вообще, считается со всяким мнением. Передача голосов не вызывается необходимостью, так как Правление Комиссии состоит из лиц, нарочно избираемых Общим Собранием в качестве добросовестных, полезных и безкорыстных тружеников. — Передача голосов (положим) 6 отсутствующих членов 6 присутствующим на собрании членам Правления для действительности собрания представляется пустой формальностью: решения выносятся на деле членами Правления. — Так как Общия Собрания Комиссии назначаются часто и программа их составляется не задолго до их открытия, то, очевидно, что члены, живущие вдали от г. Саратова, не могут каждый раз извещаться о дне собрания и получают повестки на последнее более или менее заблаговременно лишь те, которые живут ближе к городу, напр., члены, живущие в г. Аткарске; таким образом, большая часть провинциальных членов не имеет времени прислать доверенности кому-либо из живущих в [245] Саратове членов и, кроме того, не может знать, кто из живущих в последнем членов будет на собрании и кто не будет; притом же может случиться и так, что один и тот же член может получить две и более доверенности, и тогда голос одного доверителя пропадет, так как более одной доверенности никто не может иметь. — Передача голосов в ученом обществе не может иметь места, так как поручать высказывать свои взгляды другому лицу немыслимо; в деле важно не число голосов, а внимательное заслушание докладов и высказывание безпристрастнаго мнения, что достижимо лишь при личном присутствовании на Собрании Комиссии. Ни в одном обществе, если дело коснется научнаго вопроса, споры и разногласия не решаются фиктивным большинством голосов; право передачи голоса — орудие политическое, и в ученом обществе нельзя допустить искусственнаго создания большинства даже при решении административных вопросов, напр., выборов Правления, выборов в члены, при составлении сметы приходо-расходной и т. д. Право передачи голоса, уместное в акционерных обществах, позорно для ученаго общества: это право заставляет предполагать, что интерес к науке уступает место внутренней политике, так как при существовании доверенностей прения на собраниях теряют свое значение и эти доверенности ослабляют у собрания Комиссии интерес к важному делу, которое ведают Комиссии.

Так высказались 8 Ученых Архивных Комиссий (Тамбовская, Полтавская, Рязанская, Нижегородская, Оренбургская, Курская, Черниговская и Таврическая) и 10 лиц — членов Комиссии.

За сохранение права передачи голосов высказались 12 лиц — членов Саратовской Комиссии. Мотивы приведены ими следующие: многие из уездных членов часто не могут лично быть на Общих Собраниях Комиссии, а между тем они работают на пользу Комиссии, платят членские взносы, в виду чего лишать их права передачи своего голоса значит устранять их от [246] всякаго вмешательства в дела Комиссии; между тем как практикуемое право передачи голосов до сих пор имело самые благотворные результаты: собрания Комиссии иногда считались состоявшимися лишь при счете доверенных голосов и могли созываться даже очень часто; продолжительность заседаний увеличивалась, так как не было надобности ожидать прихода недостающаго числа членов (12); работа была продуктивнее. — Передача голосов особенно нужна для ускорения решения чисто административных вопросов, которые в противном случае оставались бы в «долгом ящике». Было бы более справедливым лишить права передачи голосов членов, живуших в Саратове: это побудило бы их усерднее посещать собрания Комиссии; для иногородних же членов, коих насчитывается 2/3 общаго числа членов Комиссии, лишение таковаго права было-бы несправедливой карательной мерой, так как оставило бы их без всяких прав, при одних лишь обязанностях.

Таковые мотивы высказали 9 лиц.

Третьи из опрошенных (3 лица) высказались за сохранение права передачи голосов с некоторыми ограничениями. А именно: доверенные голоса совсем не должны входить в общий счет, если число присутствующих на собрании не менее 12; подписанныя доверенности не должны заключать в себе пробелов для вставки в них во время самаго заседания имени и фамилии тех, кому оне вручаются, как это иногда делалось; передающий свой голос должен высказать свой взгляд на тот или иной вопрос, поставленный в повестке и подлежащий разрешению на Общем Собрании Комиссии. — Передача голоса должна быть выражена в письме, написанном собственноручно передающим свой голос, причем должно быть указано опредеденно лицо, которому передается голос. Доверенности не могут составлять кворума на тех собраниях, в которых предстоят выборы должностных лиц, так как при выборах обязательно должно быть не менее 12 членов на лицо. [247]

Обсудив всевышеизложенные мотивы и решив сохранить доверенности лишь для иногородних и уездных членов, Собрание Комиссии предоставило своему Правлению детально разработать вопрос о доверенностях в этом смысле и результат разработки доложить следующему Общему Собранию, которое состоялось 26 марта текущаго года и заслушало следующее заключение Правления: 1. Права передачи голоса должны быть лишены все члены, проживаюшие в Саратове. 2. Право это сохраняется за членами, проживающими в уездах Саратовской и в Новоузенском уезде Самарской губернии. 3. Доверенные голоса принимаются во внимание лишь при решении хозяйственных и административных, но не научных вопросов. 4. При выборах членов вообще и членов Правления в частности доверенные голоса идут в счет только в том случае, когда на лицо баллотирующих не менее 12 человек. 5. Доверяющий свой голос должен собственноручно записать, кому именно он доверяет свой голос. Бланковыя доверенности безусловно не допускаются. 6. Всякий отсутствующий член может письменно заявить свое мнение по тому или другому вопросу, и в этом случае голос его считается особо.

Все эти пункты, без прений, приняты Общим Собранием к руководству на будущее время.

7. В начале «Очерка» было сказано, что в «Положении» об учреждении Ученых Архивных Комиссий обойдены молчанием вопросы, как велик должен быть комплект Комиссий; как выбирать в члены Комиссии — закрытою или открытой баллотировкой; при каких условиях выборы действительны; могут ли и при каких условиях члены Комиссии быть исключаемы и т. д. Все эти вопросы «Положение» молчаливо предоставляло разработать самим Комиссиям. Оне и разрабатывали.

Что касается Саратовской Комиссии, то у нея дело в этом отношении обстояло так. Имея в виду, что ей тотчас же, после открытия, предстоит приняться [248] за серьезную работу, представлявшую собой, по выражению губернатора Зубова, «жатву многу», с которой одним членам — учредителям (12) не справиться, Комиссия старалась на первых же порах увеличивать свой состав новыми лицами. Так, на первом собрании (12 дек. 1886 г.) она выбрала в члены одно лицо; на третьем собрании — семь лиц, на пятом — одно лицо, на шестом — 14 лиц и на седьмом собрании (18 дек. 1887 г.) — одно лицо.

Таким образом, в начале второго года своего существования Комиссия имела 36 членов, в том числе вновь избранных было 24 члена. К ним 20 марта 1888 г. прибавилось еще 3 члена. Такая цифра (39) показалась одному из членов-учредителей настолько значительной, что на Общем Собрании 6 июня того же года он настаивал, что «к выбору новых членов Комиссия должна относиться с крайнею строгостью», с чем, однако, Комиссия не согласилась, так как применение в этом случае «крайней строгости» лишило бы ее притока новых рабочих сил, что для молодого учреждения было бы невыгодно в качественном отношении.

Увелнчивая состав членов, Комиссия, на первых порах, поступала неодинаково: одних лиц она избирала «единогласно», без всякой баллотировки;⁷¹⁾ других — посредством закрытой баллотировки.⁷²⁾ Затем, на Общем Собрании 2 мая 1889 года принято было «за правило» предложение кн.Голицына: «лиц, пользующихся широкою научною известностью не подвергать баллотировке, а лишь просить принять звание члена Комиссии, и если они дадут на это свое согласие, считать их членами Комиссии». Постановление это впервые было применено к делу 24 августа того же года, когда предложено было выбрать в члены Комиссии академика Аф. Ф. Бычкова и профессоров Н. В. Покровскаго, Вл. Ст. Иконникова и Вл. Бон. Антоновича, которые тотчас же, по [249] получении от них согласия, записаны были в действительные члены Комиссии. Применялось оно (постановление) много раз и в других, подобных настоящему, случаях даже и после 21 ноября 1892 года, когда, как известно, введены были новыя «правила внутренняго распорядка деятельности Комиссии», вторым § которых требовалось, чтобы «в члены Комиссии» избирались «закрытою баллотировкой, шарами, в составе заседания Комиссии, состоящей не менее как из 12 лиц», причем требовалось, чтобы лица, предлагаемыя в члены Комиссии, предварительно заносились «в протокол того заседания, в котором предлагаются», а баллотировались бы в «следующем заседании Комиссии».

Впрочем, этот § даже и в рядовых случаях не всегда соблюдался. Так, напр., на собрании 27 апреля 1901 года даже председатель Комиссии Н. Н. Львов и его товарищ гр. А. Д. Нессельроде были избраны записками, а не шарами, и притом — при наличности 10 членов.

Такое же наблюдение сказаннаго § не раз повторялось и в последующее время, а именно — на Общих Собраниях: а) 16 ноября 1902 года, при выборах должностных лиц: библиотекаря, хранителя музея, членов Редакц. Отдела и Ревиз. Комиссии: те и другие были избраны не шарами, а только записками; б) На собрании 16 дек. того же года, когда Комиссия сделала новое и совершенно неожиданное постановление: «всех председателей уездных земских управ и городских голов считать членами Комиссии», конечно, без баллотировки и даже не спрашивая их о согласии быть членами; в) на собрании 18 ноября 1903 года, когда открытою баллотировкой избраны были: г. Смольянинов — библиотекарем, а г. Тянков — его товарищем; г) на собрании 11 дек. того же года открытой же баллотировкой были избраны в члены Комиссии 10 лиц, из которых трое во время выборов находились в зале собрания и, после избрания, приняли участие в заседании; д) на собрании 20 окт 1907 года, когда при [250] наличности 7, вместо 12 членов, состоялись выборы открытой баллотировкой 11 лиц, из которых одно лицо тут же было избрано библиотекарем, а другое — хранителем архива.

Вообще, в способе выборов в действительные члены Комиссии заметны большия колебания, которым, казалось бы, не должно быть места, раз существуют вполне определенныя правила, выработааныя самою же Комиссией и принятыя ею к руководству 21 ноября 1892 года. Но, в общем, Комиссия все же держалась их и случалось, что старалась поправлять свои отступления от них. Так, на собрании 30 сентября 1908 года, при чтении пункта IV протокола 18 апреля того же года, по предложению большинства членов, было постановлено: «в разъяснение этого пункта и постановлений Комиссии 21 ноября 1892 г. и 30 сентября 1904 года, считать лиц, выбираемых в товарищи к хранителям архива, библиотеки и музея должностными и ответственными и выбирать их закрытою баллотировкою. Избранных открытою баллотировкою 18 апреля 5 лиц считать пока намеченными, но не избранными в товарищи к хранителям музея, архива и библиотеки.

Обычным временем для выборов в члены Комиссии был конец собраний, реже — средина и еще реже — начало их. В начале собраний выборы производились лишь в особенных случаях, например, при избрании новых должностных лиц, как это было на собрании 23 января 1889 года, когда председателем Комиссии избран был кн. Голицын, а правителем дел — г. Краснодубровский.

Что касается условий, на основании которых производились выборы в члены Комиссии, то они также не всегда были одинаковы: сначала баллотировали в действительные члены, не спрашивая о согласии избираемых лиц, как это было на собрании 12 декабря 1886 года, потом стали предварительно спрашивать о согласии намеченных к избранию, как это было на собрании 18 декабря того же [251] года; затем, кроме согласия, требовалось от избираемых представлять Комиссии «ученые труды» по археологии местнаго края, но требовалось не предварительно, а только «впоследствии», как это было постановлено на собрании 18 ноября 1893 года. Наконец, впоследствии к этим условиям прибавилось еще одно — требование от кандидатов в члены автобиографических сведений, как это было постановлено на собрании 22 ноября 1908 года, причем было выражено пожелание, чтобы эти сведения представляли собой краткое curricum vitae, которое, при баллотировке, давало бы избирателям возможность относиться к акту избрания более сознательно, а не соблюдать только простую формальность. Кроме того, автобиографическия сведения могли помочь Комиссии сохранить память об ея работниках и дать материал для истории самой Комиссии, особенно в отношении видоизменения ея состава.

К сожалению, это вполне разумное требование предъявлялось к избираемым недолго: менее, чем через год Комиссия, в отмену его, сделала (7 ноября 1909 г.) такое постановлеиие: «лицо, желающее быть членом Комиссии, подает об этом письменное заявление с рекомендацией не менее 2 действительных членов. Правление зачисляет его кандидатом и доводит об этом до сведения ближайшаго Общаго Собрания, и на следующем Общем Собрании производятся выборы. Представление автобиографий необязательно, рекомендующие же новаго члена должны дать краткия сведения об его общественном положении, образовательном цензе и научных трудах». Но иное дело — биографии, и иное — автобиографии: в смысле достоверности и полноты сведений надо отдать предпочтение, конечно, последним. Комиссия, безспорно, сознавала эту разницу, делая такое постановление и, если, тем не менее, автобиографии заменены биографиями, составляемыми рекомендующими членами, то произошло это оттого, что требование от кандидатов автобиографий стесняло будто бы их, тем более, что им будто-бы неизвестно было, какия именно сведения нужны [252] Комиссии. Но так или иначе, а таким постановлением Комиссия только затруднила себя: готовясь к своему 25-летнему юбилею и находя желательным иметь биографическия сведения о своих членах, но имея их самое ограниченное число, Комиссия в том же собрании (7 ноября 1909 г.) утвердила редакцию «циркулярнаго обращения» к членам о сообщении Правлению этих сведений, причем сроком представления последних назначено было 1-е апреля 1910 года. Но срок ли короток был назначен, по другой ли причине это произошло, только Комиссия получила до сего времени очень мало ответов на «циркулярное обращение». Иначе бы, конечно, обстояло дело, если бы Комиссия осталась при своем постановлении 22 ноября 1908 года: тогда и без «циркулярнаго обращения» она имела бы массу автобиографий, которых теперь получить она не может от многих членов уже потому, что одни добровольно выбыли, другие вынуждены были выйти из состава членов Комиссии, третьи умерли.

С вопросом об избрании в члены Комиссии связывается вопрос об исключении их. Этот последний вопрос впервые возбужден был на Общем Собрании Комиссии 27 ноября 1901 года, по предложению (письменному) члена-учредителя А. Н. Минха: «Не следует ли, спрашивал г. Минх — считать выбывшими из состава Комиссии тех ея членов, которые совсем не сочувствуют целям деятельности Комиссии и все время ровно никакого участия в ея деятельности не принимали?» При этом г. Минх ссылался на практику Саратовскаго Статистическаго Комитета, который относительно недеятельных членов своих держался такого порядка в силу своего постановления от 22 июня 1901 года, основаннаго на разъяснении Центральнаго Статистическаго Комитета от 10 февр. 1888 года за № 78 и 16 марта 1898 года за № 263.

Но так как вопрос этот был для Комиссии новый, не предусмотренный «Положением» об учреждении [253] Ученых Архивных Комиссий, то наша Комиссия за разъяснением его обратилась к директору Археологическаго Института, поставив при этом вопрос вполне определенно: имеет ли Комиссия право исключать членов, не удовлетворяющих своему назначению? Но ответа не последовало ни тогда, в 1901 году, ни впоследствии, и Комиссии, за свой страх и совесть, приходилось по временам делать разбор членов и заносить в проскрипционный список имена тех из них, которые ни в каком отношении не удовлетворяли своему назначению: на заседаниях не бывали, никаких работ не делали, членских взносов не платили, ни перед кем и ни перед чем не представительствовали. На таких-то членов и падала «кара» исключения, причем намеченные к исключению, обыкновенно заранее предупреждались об ожидающей их «каре», особенно те из членов, которым Комиссия грозила исключением за неуплату членских взносов. Так было, например, в ноябре (25 числа) 1907 года, в марте (23) и сентябре (20) 1908 года, когда на Общих Собраниях было постановлено: напомнить членам об уплате членских взносов; если же уплаты не последует к 1 декабря 1908 года, то считать всех неуплативщих сложившими с себя звание действительных членов. К такой «мере» воздействия Комиссия вынуждалась отсутствием у нея в то время средств, что ставило ее в самое критическое положение, которое члены Комиссии хорошо знали, но оказать ей помощь взносами не хотели...

В заключение приводим список членов: учредителей, почетных и действительных за все время существования Комиссии, не исключая и тех, которые, за смертью или по другим причинам, выбыли в разное время из состава Комиссии.

В djvu-версии, с которой оцифровывался текст, был групповой снимок членов Комиссии. Но он, переведенный при djvuзации в монохром, приобрел такое качество, что я счел за лучшее его не выставлять. OCR.

¹⁾ «Положение» это подписал: за министра вн. дел Товарищ Министра, сенатор Дурново; скрепил вице-директор Н. Бойсман; сверял за начальника отделения Кондратьев. Напечатано «Положение» 6 мая 1884 г., в Саратове получено 21 мая 1884 г. губернатором Зубовым.

²⁾ Впоследствии Делянов отказался от своего мнения; так, Саратов. Губ. Правление в отношении своем от 11 янв. 1888 г. № 164 уведомило Шахматова, что Делянов «к образованию в Саратове Общества Истории, археологии и этнографии» не нашел «достаточных оснований». Основываясь на отзыве бывшаго сарат. губ-pa и заключении Ученаго Ком. Мин. Нар. Пр., находивших, что лучше открыть в Саратове ученую арх. Ком., Делянов «предпочитает» открыть именно таковую Комиссию.

³⁾ В этом письме Андреевский спрашивает Зубова, не найдется ли в Саратове удобный для помещения историческаго архива и безопасный в пожарном отношении «домик» того или другого казеннаго ведомства, с которым бы можно было вступить в переговоры относительно уступки его под архив Комиссии; а если нет такого домика, то не найдется ли в каком-либо казенном доме комнаты три для помещения в них архива за первые годы, пока не будет приобретен отдельный дом; а если и такого помещения не найдется, то не найдется ли частных жертвователей, которые бы пожелали устроить помещение для архива. Если то или другое помещение найдется, то можно ли надеяться на получение ежегодной субсидии от городской Думы или Губернскаго Земскаго Собрания на удовлетворение необходимых ежегодных издержек Комиссии, которых, по мнению Авдреевскаго, при готовом помещении, потребуется не более 500 р. В заключении Андреевский просит сообщить ему список лиц, желающих вступить в Комиссию членами, и обещает, по получении благоприятнаго разрешения этих вопросов, немедленно представить министру вн. дел дело об открытии в Саратове ученой Архивной Комиссии.

⁴⁾ Читайте «в квартире его», так как у Зубова в Саратове дома не было; квартира же его помещалась в доме купцов и мещан на Московской улице против самой ограды единоверческой Михаило-Архангельской церкви.

⁵⁾ Некоторыя из раньше поименованных лиц на открытие Комиссии, по разным причинам, не явились, о чем и уведомили Зубова письмами, в которых выражали свое желание быть членами Комиссии.

⁶⁾ См. о них выше.

⁷⁾ В протоколе напечатано: «сказалась»; но это, очевидно, опечатка.

⁸⁾ Вероятно, только предположено было в этом году открыть Комиссию, так как фактически Симферопольская (Таврическая) Комиссия открыта 24 янв. 1887 года. См. нашу статью «Губернския Ученыя Архивныя Комиссии» в XXIV вып. «Трудов Сарат. Уч. Арх. Ком.» за 1908 г., отдел II, стр. II.

⁹⁾ См. Отчет директора Археол. Института Н. В. Покровскаго о деят. Уч. Арх. Комиссий за 1908 год, стр. 40.

¹⁰⁾ Там же.

¹¹⁾ Правда, несколько позднее (28 октября 1887 г.) было постановлено: «признанныя не имеющими звачения бумаги уничтожать». См. «Протокол V общаго собрания Комиссии»; но фактически такое постановление никогда не исполнялось.

¹²⁾ Это было сделано только в 1910 г.

¹³⁾ Насколько Комиссия ценила A. А. Тилло, как своего председателя, и насколько г. Тилло любил дело Комиссии, видно, между прочим, из протокола общаго собрания 23 января 1889 года, когда г. Тилло сложил с себя должность председателя, готовясь в отъезд в Ставрополь-Кавказский на должность вице-губернатора:... «А. А. Тилло благодарил Комисию за самую близкую, живую и искреннюю солидарность с ним за два года существовавия Комиссии под его председательством. Работы Комиссии настолько близки ему и так высоко ценятся им, что он считает за честь оставаться в ряду действительных ея членов. Комиссия, с своей стороны, горячо благодарила A. А. Тилло за его труды и заботы об ея насущных нуждах, особенно в первое время ея существования». — За эти заботы A. А. Тилло был избран почетным членом Комиссии.

¹⁴⁾ См. протокол общаго собрания Комиссии 6 окт. 1889 г.

¹⁵⁾ См. протоколы общих собраний Комиссии 6 окт. 1889 г. и февраля 1890 г. и отчет о деятельности Комиссии за 1889—1890 г., стр. 10.

¹⁶⁾ В апреле 1891 г. наша Комиссия получила приглашение участвовать в выставке международных конгрессов доисторической археологии, антропологии и зоологии. Выставка имела быть в Москве в августе 1892 года. Но выставка ли не состоялась, Комиссия ли наша отказалась участвовать в ней — неизвестно: никаких сведений об этом в делах Комиссии не имеется.

¹⁷⁾ См. протокол общаго собрания Комиссии 24 августа 1889 года.

¹⁸⁾ Он составил статистические очерки Сарат. губернии, которые в 1840-х годах были напечатаны в «Журнале мин. государ. имуществ».

¹⁹⁾ Этот документ — рукописное Евангелие XVI в., хранящееся теперь в г. Казани. На полях Евангелия, вероятно, рукою владельца его, священника Дениса, Иванова сына, написано: «Лета 7098 (1590) году месяца июля во 2 день, на память положения пояса Пресвятыя Богородицы приехал князь Григорий Осипович Засекин, да Федор Михайлович Туров на заклад города Саратова ставити». О принадлежности Евангелия свящ. Денису узнаем из двух других надписей: 1) «Лета 7085 (т. е. 1577 г.) месяца июня 18, аз Мишка, Емельянов сын, улечанин, продал есми, евангелие тетр, четыре евангелиста Петровскому попу Дионисию, Иванову сыну, а взял есми на нем тридцать алтын»; 2) «Изволением безначальнаго Отца и поспешением сопрестольнаго сына и научением Святаго Духа прият писанию конец; а писание сего евангелия в летех 7086 (т.е. 1587 г.) дописывал многогрешный священный иерей Денис, Иванов сын, Петровский поп». — См. «Археологическия известия», изд. Московскаго Археологического общества 1894 г. т. II. стр. 221-222. Из слова «приехал» можно заключить, что в день «заклада города Саратова» это Евангелие было в руках у очевидца построения города. Но как евавгелие попало в Казань, неизвестно. О нахождении же его в этом городе сообшил нашей Комиссии проживающий там Артемий Пропиевич Пичугин, уроженец Саратовской губернии. В письме своем 5 июня 1890 года он писал между прочим: «В 1884 году я натолкнулся на данное Евангелие и запись в нем и только прошлою зимою склонил владельца к продаже оного, о чем тотчас и сообщил г-ну Н.С. Соколову (правителю дел нашей Комиссии). «Данная запись, на мой взгляд, очень интересна на том простом предположении, что записавший такое событие... имел в виду то, что подобная запись в такой книге, как Евангелие, должное быть в сбережении, сохранится лучше и дольше, чем в какой-либо другой (книге). — См. «Дело Саратовской Ученой Архивной Комиссии. Доклады и письма г.г. членов» 1886—1890 г., стр. 167-8. Самое Евангелие написано на бумаге, слегка проклеенной смоляным мылом, с водяными знаками, изображающими шар, руку и вазу, и таким почерком, что оно должно быть отнесено по этим признакам во всяком случае ко второй половине XVI века.

²⁰⁾ Этот пункт почему-то не внесен в программу празднования, хотя постановление Комиссии по нему состоялось (10 марта 1890 года) именно в этом смысле, причем пишущему эти строки совместно с С. С. Краснодубровским Комиссия поручила составить «помянник» в том смысле и порядке, как он здесь изложен.

²¹⁾ «Стихотворение» имеет очень длинное название: «Отчизне», ода-поэма Полтавина, с хором детей, в честь г. Саратова к 9 мая 1891 года» и пр. Напечатано оно в № 47 «Братской Помощи» за 1891 г. и отдельным изданием. В «стихотворении» воспевается история Поволжья с того времени, когда над Волгой носились лишь орлы, потом «двуглавый орел воспарил» и слугами Царя, основавшими в числе других городов и наш Саратов, который теперь — «город бойкий и красивый», со многими храмами, школами, приютами, «обществами братолюбья», «с домом художеств в честь искусства», с «храмом лиры», с «мирной ратью прессы» и пр.

²²⁾ Тянков поправлял даже специалистов — нумизматов из Археологической Комиссии. См. Вып. 21. 1898 года, стр. 70-73.

²³⁾ В этой книге, озаглавленной «Журнал Редакционнаго Отдела Саратовской Ученой Архивной Комиссии», — пять граф на каждой странице: которыя (графы) озаглавлены так: «дата получения материалов от правителя дел»; «наименование материалов»; «дата заседания Редакц. Отдела»; «постановление Редак. Отдела»; «дата возвращения документов правителю дел».

²⁴⁾ Здесь же помещалась и вся обстановка Комиссии - стулья, большой, длинный стол для заседаний и пр.

²⁵⁾ К. П. Медокс скончался в 1897 г.

²⁶⁾ Неудобство это было устранено в начале 1909 г.; а с этого времени члены Комиссии могли заниматься в своем помещении даже и до поздней ночи, что обычно и бывало каждую субботу.

²⁷⁾ Весной 1909 г. архив был перенесен в подвал, находящийся под зданием городской публичной библиотеки и снятый Комиссией за 100 р. в год. Помещение подвала — большое, но темное и холодное, так что заниматься в нем было почти невозможно.

²⁸⁾ См. протокол Общ. Собр. Ком. 15 сен. 1904 г.

²⁹⁾ См. там же.

³⁰⁾ См. протокол Общ. Соб. Ком. 4 нояб. 1906 г.

³¹⁾ См. их отчет о деят. Учен. Арх. Ком. за 1886—1889 и 1890—1893 годы.

³²⁾ См. протокол Общаго Собрания Комиссии 7 ноября 1892 года.

³³⁾ См. протокол Общаго Собрания Комиссии 19 декабря 1896 года.

³⁴⁾ См. Отчет о деят. Сарат. Учен. Арх. Ком. за 1906 г.

³⁵⁾ См. Протокол экстрен. засед. Ком. 7 апреля 1893 г.

³⁶⁾ «Историч. очерки города Саратова» изданы быди автором на свои средства; брошюры же г. Хованскаго и г. Краснодубровскаго изданы Городским Управлением. См. выше. [139]

³⁷⁾ Для круглаго счета, сажени везде отбрасываем.

³⁸⁾ «Журнал Мин. Просв»., август 1911 г., стр. 335-6. Свой отзыв о «Сборнике» «Журнал» заключает так: «Остается только пожелать, чтобы другия архивныя Комиссии, следуя ея (т. е. Саратовской Комиссии) примеру, постарались поскорее опубликовать несомненно имеющиеся и у них подобные материалы». — Почти тоже говорит и «Русская Старина» — «Новое издание Саратовской архивной Комиссии — прекрасный поощрительный пример для всей провинции, вообще скупо и вяло отозвавшейся на юбилей крестьянской реформы». См. майскую книжку 1911 г.

³⁹⁾ Из многих отзывов о «Сборнике» в провинц. печати приводим, за недостатком места, только один: «В общем, солидное издание Саратовской ученой архивной Комиссии является ценным вкладом в историю крепостного права в России; во многих местах это изследование изобилует характерными эпизодами и интересными бытовыми картинами и потому может служить даже занимательной книгой для чтения», «Варшавский Дневник» 19 февр. (4 марта) 1911 г., № 50. [160]

⁴⁰⁾ Так, одно лицо, усиленно хлопотавшее вместе с А. И. Шахматовым об учреждении в Саратове «Общества истории, археологии и этнографии», писало ему, Шахматову, 24 октября 1885 года: «Очень боюсь, что, по открытии едущим сюда (в Саратов) Калачовым архивной Комиссии, в которую, по моему, и поступать-то нам не стоит, открытие общества затормазится». (Из переписки А. И. Шахматова). — Это писал (не совсем грамотно!) Саратовский интеллигент, дворянин, считавший Архивную Комиссию учреждением недворянским, в которое дворянам «и вступать то не стоит !» Можчо бы «раскрыть» смысл этого выражения, но читатель, полагаем, поймет нас и без этой «операции»...

⁴¹⁾ Буколики и Георгики Виргилия. Перев. Соснецкаго. Москва. 1873 г.

⁴²⁾ Н. В. Покровский. Губернския Ученыя Архивныя Комиссии. С.-Петербург 1908 г. Отд. изд. стр. 3.

⁴³⁾ Там же, стр. 4.

^u) По ходу книги городище именуется то "Увек", то "Укек", в том числе и на одной странице, как в данном случае. Я не стал стандартизировать. OCR.

⁴⁴⁾ Есть предположение, что площадь нынеш. Увека заселена была задолго до нашествия на Россию татар.

⁴⁵⁾ В поисках древностей, Комиссия обращалась ко всем, имеющим при себе музеи, учреждениям, как русским, так и заграничным, к последним — через посредство русских консулов, причем просила, между прочим, и о высылке ей вещей-дублетов, в разное время найденных в Помпее, Вавиловии, Египте и т. д.; но ответы получены неутешительные: древностей Саратовскаго края ни в русских, ни в заграничных музеях нет; предметы же из Помпеи и пр. вывозить за границу законом запрещено. См. протоколы Общ. Собр. Комиссии: 18 и 19 апр. и 25 мая 1909 г.

⁴⁶⁾ См. нашу книгу: «Саратовский Троицкий (старый) Собор». Саратов. 1904 г. стр. 156.

⁴⁷⁾ План и архитектура храма — древневизантийские; построен он первыми насельниками Царицына на том месте, где, по преданию, был дворец Батыя: при нем (храме) некоторое время находился «девичий» монастырь. Храм довольно темный и может вместить не более 150 молящихся. См. «Историко-географич. словарь Сарат. губ.», т. I, вып. 4. стр. 1293-4. Аткарск. 1902 года.

⁴⁸⁾ Дома эти находятся на Персидском взвозе, невдалеке от Волги. Построены они из дикаго камня в царствование Анны Иоанновны. Некогда они служили крепостями и были снабжены пушками; под домами много было секретных, подземных ходов, ведших к речке Дубовке, к берегу Волги и к Успенскому собору, стоящему на площади. Ходы эти служили, как думают, убежищем от неприятелей. Теперь ходы завалены землей. С ними, как и с домами, соединена масса преданий, разсказов и воспоминаний.

⁴⁹⁾ Жаль, что Комиссия, признавшая еще в 1883 году «в принципе желательным» учреждение в уездных городах Уездных Архивных Комиссий, доселе не осуществила этого своего пожелания, подсказаннаго ей губернатором А. И. Косичем. — См. Протокол Общ. Собр. Ком. 1888 г. — 19 сен. Жаль также, что у нашей Комиссии доселе нет членов-корреспондентов, хотя мысль о желательности иметь их возникла в нашей Комиссии еще в начале 1890-х годов. А между тем и Уездные Архивныя Комиссии, и члены-корреспонденты, существуй они на самом деле, могли-бы значительно облегчить труд нашей Комиссии по охране памятников древности, а равно и по собиранию сведений по этнографии и т.д.

⁵⁰⁾ См. стенографический отчет заседания Государственной Думы 1 мая 1909 года, перепечатанный в 25 вып. «Трудов» Сарат. Уч. Арх. Ком. за тот же год, стр. 1, отдел второй.

⁵¹⁾ См. протокол Общ. Собр. Ком. 16 апр. 1911 г. в вып. 28. «Трудов», стр. 40.

⁵²⁾ Там же.

⁵³⁾ Проект напечатав в 25 вып. «Трудов» за 1909 г.

⁵⁴⁾ Напечатаны там же.

⁵⁵⁾ Кроме г. Силина, предполагал читать (17 марта) лекцию член Комиссии Н. А. Димо «О культуре человека с древнейших времен»; но, по встретившимся в разрешении ея затруднениям, лекция эта была снята с очереди. См. протокол Общ. Собр. Ком. 7 марта 1909 г.

⁵⁶⁾ См. конец X главы.

⁵⁷⁾ См. Отчет о деят. Ком. за 1910 г. в 27 вып. «Трудов».

⁵⁸⁾ Оне следующия: крест из чернаго дуба с берегов Ганга, присланный иерусалимским патриархом; портрет Арк. Дм. Столыпина с внучкой, княгиней Кочубей; дюжина чашек с блюдцами саксонскаго фарфора с миниатюрами Ватто; чашка с блюдцем Наполеона I; чашка с блюдцем саксонскаго фарфора; кувшин саксонский кустарнаго производства; кисет табачный, вышитый бисером, XVII века; шкафчик чернаго и розоваго дерева, отделанный золоченой бронзой; две засушенных тыквы, гравированныя итальянскими художниками XVII в.; портрет доктора географии, академика разных европейских академий А. А. Тилло; три гравюры слепых; восемь кабинетных фотографических карточек членов Императорской Фамилии; китайская лампа средняго размера; два дивана, два кресла, стол круглый и стол письменный — все из корельской березы, времени Императрицы Елизаветы; старинная люстра XVIII в.; тридцать четыре гравюры охотничьей коллекции; часы стенные XVIII в., английские, Фридриха Коха; два бронзовых канделябра XVIII в.; большой портрет Петра Великаго (подлинник); большой портрет времени Екатерины II (копия); большая картина «Призыв Пожарского», неизвестнаго итальянскаго художника; столовые часы ampier «Амур и Психея», золоченые; две фотографическия группы Императорской Фамилии; два шкафа краснаго дерева, бронзированные, времени Екатерины II, работы Жакоб; стол письменный краснаго дерева, времени Екатернны II, работы Жакоб; дюжина кресел краснаго дерева времени Екатерины II работы Жакоб: ломберный стол краснаго дерева времени Екатерины II, работы Жакоб: две лампы фарфоровыя, старокитайския; зеркало и подзеркальник краснаго дерева времени Екатерины II; кабинетный портрет Арк. Дм. Столыпина; два канделябра золота axide; два медных кабинетных подсвечника XVIII в.; лампа фаянсовая китайская; шесть фотографических групп фамильных А. А. Тилло; бронзовый большой колокольчик; низкий диван краснаго дерева времени Екатерниы II; шесть больших фотографич. групп деятелей Сарат. губ.; две гравюры; старый ящик XVIII в. откупщика Тюльпина; два портрета супруги А.А. Тилло.

⁵⁹⁾ Речь идет о почетном члене Комиссии А. Н. Минхе.

^*) В djvu-версии, с которой оцифровывался текст, снимок отсутствует. OCR.

⁶⁰⁾ Карта приложена ко II т. его соч. «Каменный век». Москва, 1880 г.

⁶¹⁾ Любопытно, что «вопросные пункты» произвели во многих селах большой переполох: по селам составлялись сходы, на которых «пункты» читались и комментировались совершевно неожиданно для вашей Комиссии, а именно в том смысле, что, мол, древности тут — один предлог, истинная же причина здесь та, что кому-то понадобилась мужицкая земля, которую или отрежут или изроют сплошь, отыскивая в ней какия-то и кому-то нужныя древности. Боясь того и другого (отрезки и рытья земли), крестьяне торопливо составляли на сходах оффициальные акты — приговоры за подписью всех домохозяев и, чуть не божась, что в их селах и окрестностях последних нет никаких древностей, отсылали свои приговоры в нашу Комиссию, которой, однако, хорошо было известно совершенно обратное.

⁶²⁾ Первый реферат напечатан в 23 вып. «Трудов» Комиссии за 1903 г., второй и третий рефераты остались не напечатанными по цензурным условиям. Третий реферат был потом взят автором (г. Дурасовым) для помещения его в «Русской Старине»; но и здесь он не был напечатан по тем же условиям.

⁶³⁾ Комиссия получила от министерства юстиции (чрез Саратовский Окружный суд) всего 900 р., из которых 300 р. были ассигнованы на 1887 год и по 200 р. на 1888, 1889 и 1890 годы

⁶⁴⁾ См. протокол частн. собр. Ком. 2 ноября 1908 г.

⁶⁵⁾ Впрочем, говорят, что в настоящее время архив находится в довольно удобном помещении.

⁶⁶⁾ См. протокол экстр. собр. Ком. 10 марта 1890 г.

⁶⁷⁾ См. протоколы Общ. собр. Ком. 20 апр. 1890 г.; 22 янв. 1893 г.; 1 ноября 1894 г.; 11 сент. и 20 ноября 1910 г.

⁶⁸⁾ См. о нем в ст. Ф. В. Духовникова «Немцы, другие иностранцы и пришлые люди», напечатанной в «Сарат. крае». Саратов. 1893 г. стр. 245-6.

⁶⁹⁾ См. протокол Общ. Ком. 29 ноября 1897 г.

⁷⁰⁾ К министру путей сообщения Комиссия обращалась с ходатайством 31 декабря 1910 года и получила ответ, что вопрос о льготном тарифе на перевозки по железным дорогам архивных дел (по 1/100 коп. с пуда и версты) будет внесен на разсмотрение очередного Общаго Тарифнаго съезда и представителей русских железных дорог и что Комиссия наша будет уведомлена о решении Съезда. См. протокол Общ. Соб. Ком. в февр. 1911 года. Обещанный ответ получен 1 сентября текущаго года. В нем между прочим сказано, что Общий Тарифный Съезд постановил: «Наименование «архивныя дела» в номенклатуру тарифа не включать и ходатайство (Комиссии) о предоставлении на перевозку архивных дел льготнаго тарифа признать не подлежащим удовлетворению», так как «перевозка архивных дел может осуществляться и при существующем тарифном положении под наименованиями: книги, рукописи и старые бумаги, писанныя и печатныя, каковыя пользуются достаточно низкими ставками».

⁺⁾ В книге — «одного из проживающаго их в...». OCR.

⁷¹⁾ См. протокол Общ. Собр. Ком. 12 дек. 1886 г.

⁷²⁾ См. протоколы VI и VII Общ. Собр. Ком. 7 и 18 декабря 1887 года.

⁺⁾ Так. HF.

^-) Так. HF.