Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Зимин А.А.
Рецензия на: «Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466—1472 гг.». Под редакцией акад. Б. Д. Грекова и чл.-корр. АН СССР В. П. Адриановой-Перетц. М.-Л. 1948.

Вопросы истории, 1949, № 7. Стр. 140-143.

Новое издание всемирно известного «Хожения за три моря Афанасия Никитина» является началом выпускаемой в свет академической серии «Литературные памятники». По своему качеству это издание превосходит когда-либо предпринимавшиеся публикации «Хожения». Впервые текст этой работы одновременно дается по двум спискам — Троицкому XVI в. и Ундольскому XVII в., — подготовленным к печати К. Н. Сербиной, в примечаниях к которым используются разночтения по другим сохранившимся спискам — Эттерову, Архивскому. Читатель-неспециалист может ознакомиться также с переводом памятника, отлично выполненным покойным И. С. Чаевым. Впрочем, перевод сослужит большую службу и специалистам, поскольку в «Хожении» имеется ряд текстов на тюркском языке, которые до настоящего издания обычно не переводились. Только теперь впервые они даны в точных, проверенных переводах.

Пользование текстами и переводом «Хожения» облегчается благодаря наличию обстоятельных приложений. В послесловии, написанном редакторами публикации, даётся общая характеристика памятника и указан состав издания. В историко-политическом очерке Б. А. Романова «Родина Афанасия Никитина — Тверь XIII—XV вв.» рисуется та обстановка, которая сложилась в Северовосточной Руси и особенно в Твери в XIII—XV веках. Эта обстановка, без сомнения, способствовала появлению такого незаурядного путешественника-писателя, каким был Афанасий Никитин. В очерке В. П. Адриановой-Перетц «Афанасий Никитин - путешественник-писатель» рисуются литературные традиции, на которых воспитывался Никитин, и даётся характеристика его авторского облика. Обширный и тщательно выполненный географический и исторический комментарий И. П. Петрушевского является результатом всестороннего обследования как текста самого «Хожения», так и других первоисточников, в частности географических и исторических сочинений восточных авторов (Казвини, Мирхонда и др.). Однако этот комментарий ни в коей мере не может заменить статьи об Индии XV века. Такая статья помогла бы читателю лучше понять и оценить значение той части произведения Афанасия Никитина, которую он посвящает описанию феодальной Индии. Отсутствие подобной статьи — досадный промах редакторов и издателей «Хожения».

Книгу сопровождает небольшой археографический комментарий, дающий общее представление о рукописных текстах «Хожения», использованных в настоящем издании. Наконец, к книге приложены карты, географический и именной указатели, которые помогают проследить весь ход экспедиции, предпринятой Афанасием Никитиным.

Новое издание «Хожения» Афанасия Никитина позволяет заново поставить и даже пересмотреть ряд важнейших вопросов, связанных с деятельностью этого выдающегося русского путешественника.

Ко второй половине XV в., окрепнув в экономическом отношении, Русь начинает приобретать все большее значение в европейских и восточных делах. «Появилось новое поколение людей, энергичных и предприимчивых в области дипломатики, политики внутренней, экономики» (стр. 77). XV век богат также путешествиями русских людей в заморские земли — в Византию и на Восток (вспомним путешествие Зосимы 1420 г. в Царьград, Василия — в 1166 г., посетившего Малую Азию и Палестину, и др.). Среди них особое место занимает «Хожение за три моря Афанасия Никитина. 1135-1472 гг.».

Смелый и предприимчивый тверитин-купец, Афанасий Никитин оставил записки о своем путешествии по трем частям света. Отправившись из Твери вниз во Волге в Каспийское море, он побывал и в Передней Азии, и в Индии, и, наконец, на побережье Африки. Его путешествие — одна из блестящих страниц в истории великих географических открытий. Достаточно вспомнить, что так называемое «открытие» морского пути в Индию португальцем Васко де Гама произошло через 25 лет после того, как Никитин покинул её пределы, возвращаясь на родину.

Записки Афанасия Никитина представляют собой ценнейший источник. Неутомимый русский землепроходец тщательно и добросовестно записывал многочисленные и интересные сведения о тех заморских странах, где ему довелось побывать, адресуя своё произведение в первую очередь своим соотечественникам — «русским братьям» (стр. 14). До «Хожения» об Индии и о некоторых других восточных странах на Руси и в Западной Европе знали только по баснословным рассказам Козьмы Индикоплова, по роману о Варлааме и Иоасафе да по русским былинам и сказкам. Индия рисовалась сказочной страной, полной несметных богатств, населённой чудовищными животными, и т. д.

Не менее фантастичные сведения сообщали средневековому читателю и западноевропейские писатели-путешественники, часто заимствуя их из недостоверных преданий и баснословных легенд (см., например, у венецианца ди Конти). Записки Никитина, по справедливому замечанию Б. А. Романова, — «первое и лучшее в европейской литературе описание Индии, составленное очевидцем» (стр. 80). Читателя их поражает острая наблюдательность и добросовестность, с которой описаны путешественником заморские страны, лежащие на восток и юго-восток от его родины. Он подметил не только богатства индусских вельмож, но и ужасающую нищету трудящегося люда Индии. Никитин писал: «Земля людна велми, а сельскыя люди голы велми, а бояре силны добре и пышны велми» (стр. 16), или: «В Индейской земли княжать все хоросанци, и бояре все хоросанци, а гундусканци все пеши ходы, а ходят борзо, а все нагы да босы» (стр. 15).

Его интересовали и сведения о различных товарах, вывозившихся из Индии, и подробности, касающиеся религии и быта индусов. Он описал с большой тщательностью столицу Бахманидского царства, Бидар, индусский религиозный центр Парвату, который ему показался городом, величиной «с пол-Твери» (стр. 17).

Многочисленные конкретные сведения Никитина подтверждаются сообщениями современных ему и более поздних восточных авторов (см. комментарий в рецензируемом издании, стр. 140-205). При этом данные русского путешественника в ряде случаев достовернее данных мусульманских историков. Например, индоперсидский автор XVI в., Фериштэ, даёт апологетическую характеристику везира Махмуд Гавана, самовластно правившего при султане Мухаммед Шахе III (1463—1482) в индусском царстве Бахманидов. И только Никитин сумел подметить истинное лицо этого властолюбивого и жадного правителя.

Во всех своих странствиях Афанасий Никитин оставался пламенным патриотом, верным сыном своей родины, глубоко по ней тосковавшим. Сравнивая различные земли, в которых ему довелось побывать или о которых довелось услышать, он с благодарностью и гордостью вспоминал о Руси: «В Грузинской земле на вес большое обилие... В Волошской земле также обильно и дёшево всё съестное. Обильна всем и Подольская земля. А Русскую землю бог да сохранит!.. На этом свете нет страны, подобной ей, хотя вельможи (бояре) Русской земли несправедливы (не добры). Но да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость» (стр. 68).

К сожалению, мы не располагаем какими-либо сведениями об Афанасии Никитине, кроме тех, которые он сам сообщает в «Хожении» и которые имеются в вводных замечаниях к этому памятнику, помешенному в русских летописях. Но и эти данные рисуют Никитина образованным, дальновидным и энергичным человеком. Он хорошо знал бытовавшую на Руси «паломническую» литературу (см. замечание о статуе Юстиниана в Царьграде, стр. 18), знал, очевидно, сказание об Индийском царстве. Может быть, эти или аналогичные произведения входили в число тех книг, которые взял с собою Афанасий Никитин, отправляясь в своё путешествие (ср. стр. 19-20). Анализ «Хожения» позволяет установить, что до большой и хорошо подготовленной экспедиции на Восток Афанасий Никитин совершил не одну поездку по разным заморским странам. Он хорошо изъяснялся на тюркском языке, в котором у него преобладал среднеазиатский элемент с некоторыми хорезмийскими диалектическими формами (стр. 205). Это не случайно. В городах Поволжья XIII—XV вв. всегда было много хорезмийских купцов, с которыми Никитин мог быть хорошо знаком. Не исключена возможность его поездок в Среднюю Азию (ещё в 1404 г. русских купцов видели в Самарканде) и в Хорезм.

Никитин в одном месте называет себя «Афанасий Хоросанин» (стр. 17). Думаем, что это показывает участие его в торговле с хоросанцами (ср. термин XV в. «сурожанин», обозначавший купцов, торговавших с Сурожем, и т. д.). В одном из индусских городов он был спасён от серьёзных неприятностей знатным хоросанцем Махметом (стр. 14). Афанасий Никитин подробно описывает богатства и климат Хоросана, Грузии, Подолии, Валахии (стр. 25), что даёт основание не только утверждать его хорошую осведомленность об этих землях, но и допускать возможность его поездок туда (вспомним тесные связи Руси с Молдавией, Валахией в XV в.).

Широко образованный для своего времени, проведший многие годы в различных путешествиях и торговых поездках. Афанасий Никитин был известен не только в родной ему Твери, но и в общерусском центре XV века — Москве. Хорошо задуманная Никитиным восточная экспедиция — в ней участвовало несколько десятков русских торговых людей, в том числе тверичей и москвичей, на нескольких суднах (стр. 10) была не местным тверским предприятием, а общерусским делом. Поездку Никитина санкционировали не только великий князь тверской Михаил Борисович и другие тверские власти, но и московкий великий князь Иван III, наместник которого «добровольно» отпустил Никитина из Нижнего Новгорода, где Никитин должен был соединиться с послом Ивана III к ширваншаху Василием Папиным. Когда предполагаемая встреча не состоялась, Никитин присоединился к каравану посла ширваншаха Хасан-бека, возвращавшегося с щедрыми дарами от Ивана III (стр. 10). В дальнейшем и Василий Папин и Хасан-бек старались оказать поддержку Никитину, попавшему в затруднительное положение в Дербенте (стр. 10-11). Да и сам Афанасий Никитин говорит о себе прежде всего как о «русине», русском человеке, а не о тверитине (стр. 10, 14 и др.). Знаменательно, что он завещал своё произведение известному дьяку московского великого государя Василию Мамыреву, ибо Москву, а не Тверь, очевидно, считал он общерусским центром. Мы очень мало знаем о социально-политических воззрениях Никитина и можем отметить только главное: он выступал сторонником единства — «устроения» — Русской земли, с негодованием рисовал несправедливость русских бояр (стр. 68) и бояр тех земель, где он побывал в своих странствиях (стр. 16).

Дальнейшее изучение «Хожения за три моря», значительно облегчающееся благодаря наличию академического издания этого памятника, позволит всесторонне осветить деятельность Афанасия Никитина как выдающегося русского путешественника и талантливого писателя XV века.

Однако наряду с несомненными достоинствами рецензируемое издание несвободно и от отдельных недостатков. Приведу два примера. На стр. 9 читаем: «и князь велики отпустилъ мя (Афанасия Никитина — А. З.) всея Руси доброволно». Создаётся, на первый взгляд, впечатление, что речь идёт о великом князе Иване III («всея Руси»), так это и отмечено в комментарии (стр. 142). Однако при внимательном разборе Текста явствует, что слова «всея Руси» — позднейшая вставка, сделанная московским редактором, которая отсутствует в Архивском и Эттеровом списках (стр. 135). Никитин имеет в виду, очевидно, тверского великого князя, о котором он писал немного ранее. В конце Троицкого списка (стр. 32) помещены в настоящем издании слова: «Гиръ (прочтено неправильно, надо «Господи») помозi рабу своему»; они отсутствуют в Эттеровом и Архивском списках и никакого отношения к тексту Никитина не имеют (это одна из приписок на л. 393 Троицкой рукописи), что, к сожалению, вовсе не отмечено издателями. К тому же в публикации эти слова отнесены к л. 392 об.

Плохое впечатление производят многочисленные ошибки археографического характера. Так, на стр. 17, строка 15-я сверху, напечатано «есть» вместо рукописного «есмь»; строка 8-я снизу — «Мягъка, гъдЪ... до» вместо «Мягъкать д ... да»; на стр 31, строка 7-я сверху: «6 дни» вместо «5 дни»; строка 13-я сверху: «осми» вместо «есми»; 18-я сверху: «ПлатанЪ» вместо «ПланЪ»; 4-я снизу: «аилягаiла» вместо «аилягаiля»: на стр. 35, строка 3-я сверху: «Гондустанская третие» вместо «Гондустансясые третиее»; стр. 36, строка 15-я сверху: «АлилбЪгъ» вместо «Ал(и)либЪгъ»; 11-я строка снизу: «6» вместо «7»; стр. 37, строка 7-я сверху. «И» вместо «А»; строка 13-я: «а» вместо «и»; строка 3-я снизу: «Меликтура» вместо «Меликтучара»; строка 4-я спичу: «ИндЪйския» вместо «ИндЪийския»; строка 9-я снизу: «Да» вместо «и»; стр. 38, строка 4-я сверху: «изъ» вместо «ис».

В ряде случаев добавляется «ъ» к предлогам «в», «к», «с», когда его нет в тексте (стр. 9, строка 3-я снизу: стр. 17, строка 2-я снизу; стр. 35, строка 5-я снизу; стр. 36, строка 2-я снизу: стр. 37, строка 2-я снизу; стр. 38, строка 5-я снизу, и во многих других случаях) Наконец, в издании почему-то не отмечаются пометы XVIII в. на полях (см. список Ундольского, лл. 300, 302).

Историко-политический очерк Б. А. Романова в отдельных своих частях также вызывает возражения. Прежде всего в очерке не даны социально-экономические предпосылки возникновения и роста Тверского княжества, а без них непонятна та довольно заметная роль, которую играла Тверь в XIII—XV веках.

Автоо часто склонен переоценивать значение Твери в борьбе за создание русского централизованного государства. Он считает, что Тверское княжество «почти целиком изжило и самое удельное владение, от которого в эту пору (XV век. — А. З.) трясла лихорадка Московское государство Ивана III» (стр. 93), или на стр. 102: князь Иван Михайлович «круто расправляется с последними вспышками удельщины у себя дома». Уделы были ликвидированы не только в Твери (ср. Микулинские князья и др.). но и в Москве, где процесс их изживания происходил несравненно быстрее. В очерке осталась недоказанной мысль о «балансирующем» и «буферном» характере Тверского княжества, зажатого между Москвой, Новгородом и Литовско-русским государством (стр. 95, 104). Неудачно расценена роль князя Бориса Александровича в феодальной войне происходившей при Василии II (стр. 103): недостаточно подчёркнуто, что при князе Михаиле Борисовиче Тверь, по существу, шла в кильватере московской политики (стр. 104).

Напрасно акцентируется в очерке «купеческое сознание Афанасия Никитина» (стр. 105, ср. стр. 81). Интересы и кругозор Никитина намного шире, нежели обычного «гостя», богатого купца, ведущего широкие торговые операции с зарубежными странами.

Наконец, обращает на себя внимание некоторая модернизация, которую допускает Б. А. Романов. Так, он говорит о «ростовщической бирже» (стр. 89), «буржуазии» (стр. 90) и др.

Можно было бы внести некоторые дополнения и в очерк В. П. Адриановой-Перетц. Здесь следовало бы указать место «Хожения» среди других значительных литературно-исторических произведений, появившихся в Твери в третьей четверти XV в. (имеем в виду Тверской летописный свод 1455 г., «Слово похвальное» инока Фомы и др.). Одной из задач дальнейших исследователей «Хожения» будет также выяснение, когда, почему и в какие московские летописные сборники было включено это сочинение тверитина.

Но все указанные недостатки не снижают значимости издания, в котором читатель найдёт ценнейшие материалы об Афанасии Никитине, отважном русском путешественнике-писателе, пронесшем по многочисленным восточным государствам громкую славу о «Русской земле» и свою горячую любовь к ней.