Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделам Рецензии | Разное

Синицын А.А.
Вопросы формализации в археологии

[рец. на:] J.-Cl. Gardin. 1991. Le calcule et la raison. Essais sur la formalisation du discours savant. Ecole des Hautes Etudes en Sciences Sociales. 293 pages, illustrated. Paris;

F. Djindjian. 1991. Méthodes pour l'archeologie. 403 pages, illustrated. Paris: Armand Colin.

Археологические вести. Вып. 2. СПб., 1993.
{191} – конец страницы.
OCR OlIva.

Одновременное появление двух обобщающих работ по формализованному анализу археологического знания и источника показательно само по себе. После широкого внедрения в археологию количественных методов в 60-х годах (Ковалевская 1965, 1970, 1974, 1976; Doran, Hodson 1975), когда надежда на решение с их помощью большей части археологических проблем многим казалась реальной, наступил период критической оценки их возможностей с явной тенденцией к ограничению области применения частными, специальными задачами. Хотя сейчас практически каждое более-менее подробное описание материала обязательно включает его количественные характеристики, в своей массе они ограничиваются элементарной статистикой и больше служат задачам иллюстративного плана, чем являются инструментом получения заключений. Становится все более очевидным, что статистические данные по своей природе являются самоценными и не могут напрямую привлекаться для интерпретации материала. Из количественных характеристик отдельных индустрий или культур следует только то, что они действительно являются таковыми, а их интерпретация требует методологии и понятийного аппарата отличных от понятий и методологии источниковедческого уровня. Между установлением закономерностей статистического плана и их интерпретацией необходимо присутствие как минимум еще одной процедуры, а именно — представления данных в том виде, в котором они могут быть использованы в решении научной проблематики, или, наоборот, показано, что в данной форме использованы они быть не могут (Gardin: 24, 171; Djindjian: 325). В самом общем виде процедура эта должна состоять в "переводе" имеющихся данных из разряда источника в разряд научного факта, а наблюдений в разряд документа (Синицын 1991:108). То, что археологические источники имеют свою "грамматику", то есть набор правил, которыми регулируется процесс формообразования и этот набор представляет собой упорядоченную систему и может быть представлен в текстовом виде, заставляет видеть основную задачу "перевода" в выявлении или "вычислении" логики организации материала и приведение ей в соответствие логики и понятийного аппарата исследования (Клейн 1981; Гарден 1983:190-193). Степень адекватности изучаемых явлений получаемым на основе их анализа выводам зависит от степени взаимопроникновения двух систем ценностей — познающей и познаваемой. "Вычисленные" анализом принципы организации источника настолько оказывают влияние на логику и понятийный аппарат исследования, насколько последние способны будут осуществить их восприятие и документацию. Поэтому просто наложение исторически сложившихся в науке понятий и категорий на материал может показать только их пригодность для описания, но непосредственно не является основой анализа, то есть не ориентируется на вычленение имманентных конкретному контексту структурных единиц и правил их организации.

При всей относительности разделения формализованных и неформализованных методов (Шер 1983:24) определить контекстуальное значение описательных и классификационных единиц анализа без метаязыковой формализации материала невозможно (Мулуд 1979:107; Гарден 1983:89-90). Отсюда и две задачи анализа — формализация источника и формализация понятийного аппарата науки. При этом формализация не означает обязательного представления информации в числовом выражении; суть ее состоит в "...фиксации понятийного содержания в связанных с ним знаковых формах" (Алексеев 1981:7; также Gardin: 9). Реализация одного без другого невозможна: для того, чтобы определить явление как понятие надо знать и рамки его вариабельности, и рамки вариабельности его переменных, то есть те границы за пределами которых понятие теряет свое значение; для того, {191} чтобы установить эти рамки, надо четко знать содержание явления, то есть его определить. Выход из логического круга при такой линейной (и, вместе с тем, для археологии самой обычной) постановке вопроса, невозможен или, наоборот, допускает, в принципе, наложение на материал любых понятийных рамок.

Причина произвольности в пользовании археологическими понятиями, по мнению Гардена, состоит в том, что обобщение наблюдений строится на естественной логике, "по своей природе механической и нормативной" (Gardin: 22). Результатом ее является всем знакомая ситуация, когда после описания, классификации или сравнения материала идет фраза "из этого следует...", хотя приводимые заключения для читателя никак не следуют из предшествующего описания.

Основная задача обеих книг связана с преодолением этой ситуации: цель рассуждений Гардена состоит в том, чтобы дать суждениям "более солидные основания, чем личные впечатления"(Gardin: 23); у Джинджиана несколько в более узком плане: как на основе формализованного анализа "получить информацию, работающую на существующую проблематику и отличную от простой фиксации" (Djindjian: 325). Предмет исследования Гардена составляет анализ дискурсивного аспекта археологии; у Джинджиана акцент переносится на практические возможности реализации научных запросов. Хотя оба автора уделяют достаточно много внимания обсуждению проблемы соотношения теории и методологии практического исследования исходным для обоих не является ни теория, ни эмпирические данные, которые, по их представлениям сами по себе не значат ничего без априорных представлений об их структуре и значении (Gardin: 24). Вопрос к машине, проблема использования которых*) не обсуждается, а принимается как данность, может состоять только в упорядочении данных в соответствии с каким-нибудь алгоритмом, построенном на основании представлений об организации материала, то есть на чисто логических основаниях. Цитируемое Гарденом высказывание К. Леви-Строса "основание анализа заключается в синтезе" (Gardin: 27) не объясняет конкретных форм этой процедуры, но дает представление о логической ориентации подхода.

Цель анализа видится авторами в получении знания о механизме поддержания и развития структуры текста (Gardin: 34) как конструкции, "функции которой состоят в том, чтобы быть мостом между наблюдениями и теорией" (Gardin: 171) или в оценке технических возможностей получения такой информации в условиях неполноты и отрывочности источника (Djindjian: 325). Теория (анализа) не является ни целью, ни результатом исследования, а только "средством, дающим возможность объекту говорить" (Gardin: 101). Тем самым традиционное противопоставление индукции и дедукции, если не снимается целиком, то находит наиболее рациональное разрешение через формализацию знания как "сверху", так и "снизу" (Кураев 1977:71). Анализ исходит из содержания объекта, но содержания опосредованного системой ценностей исследователя, внутри которой объект рассматривается (Gardin: 236) и выработанных на этой основе правил и категорий его документации. С одной стороны, анализ имеет у Гардена описательную основу, с другой, предполагает нормативные логические рамки. Этим определяется уровень точности гуманитарного знания, отличный от такового у точных и естественных наук с одной стороны и литературы с другой (Gardin: 30). Такое понимание сочетания дескриптивности и нормативности анализа приводит Гардена к довольно необычному пониманию и научной рефлексии, и собственно объекта исследования не как чего-то устойчивого, а как текстовой информации в ее становлении и развитии. Логичным кажется утверждение, что по мере развития изменяется не только понимание объекта исследования, но меняется и сам объект по мере изменения связей и отношений, в которые он включается (Gardin: 206). Нетрудно видеть, например, что палеолитические рубила являются для современного исследователя иным источником информации и рассматриваются в иных системах отношений, чем это было у Г. Мортилье или С.Н. Замятнина, и требуют иного вида анализа. Логика вещей у Гардена, "если такая существует, это не логика открытия, а логика обоснования" (Gardin: 71); ценность гипотезы или заключения не сводятся к их подтверждению или опровержению, а состоят в оценке их эмпирических оснований. Поэтому теория в концепции Гардена является только средством и поэтому он не испытывает потребности в единой теории. Признается возможность существования независимых теорий анализа, теории стиля... (Gardin: 102), которые проходят оценку двумя тестами: тестом диагностики, направленным на определение степени достоверности понимания теста, и тестом симуляции, направленным на определение оптимального способа его представления (Gardin: 104). Принципиальное значение при этом имеет семиотический (направленный на определение соответствия обозначаемого и обозначающего) и лингвистический (ориентированный на организационное представление формальных соотношений) анализ, взаимосвязь и взаимообусловленность которых определяется {192} единством их метаязыковых показателей, а различие — различной функциональной нагрузкой (Gardin:155). Современное состояние как теоретических, так и методических оснований этих видов анализа, по мнению Гардена, характеризуется, однако, преобладанием негативных оценок (нет соответствия между теорией значения и методом, между содержанием "документа" и теми вопросами, которые к нему предъявляются...), пути преодоления которых также нельзя считать достаточно ясными, но, скорее всего, связанными с наименее разработанной областью "операционного контекста" анализа на основе концепции лингвистических структур и соответствия их "рамок" "рамкам" реального мира (Gardin: 162). Отдельную область при этом составляют принципы построения и информационная нагрузка специального (LS), естественного (LN) и документального (LD) языков анализа.

Поскольку любой археологический феномен является одновременно и единичным, и множественным, то любая оценивающая его теория будет и предопределяющей и неопределенной (Gardin: 31). Выбор оптимальных установок предполагает наличие двух планов рассмотрения: собственно логических конструкций и их эмпирического контроля (Gardin: 70). И то, и другое зависит от системы, внутри которой материал и проблема рассматриваются, то есть в принципе выводимы из контекста теории и эмпирического контекста рассматриваемого явления. При всей логичности этого положения здесь заключается наибольшая трудность, поскольку действительно, "тщательный подбор условий может сделать почти любую гипотезу согласующейся с феноменами" (Поппер: 110).

Хотя Гарден признает, что логический анализ оценивается через свою альтернативу и сам по себе остается немым (Gardin: 260), возможности такой оценки остаются неясными, поскольку неясно соотношение, допустим, лингвистического и стилистического анализа. Если же признать, что "логика знает лишь один радикальный диалог — с не логикой, с бытием" (Библер 1991:51), то принципы логистического анализа смогут быть оценены только принципами источниковедческого анализа и, скорее всего, только в рамках сходных теоретических установок. В рамках иных научных направлений (в том числе и отечественного) четкое разделение анализа знания и анализа источника было бы необходимо как средство очищения проблематики и то, что основные усилия Гардена сосредоточены на их общих логических основаниях, скорее всего, объясняется тем, что, по его же высказыванию, традиционно "эмпиризм и позитивизм во Франции имеют плохую репутацию" (Gardin: 70), хотя избежать влияния логического позитивизма, скорее всего, невозможно (Трифонов 1983:242). Не отрицая возможности создания общей методологии археологического исследования на базе логического подхода, нельзя отрицать и перспективность разработки двух независимых методологических систем — источниковедческой и интерпретационной. Более того, современный уровень развития археологии характеризуется, на мой взгляд, как раз независимым развитием источниковедения и интерпретации: смена стадиального описания палеолита покультурным, например, не сопровождалась никакими изменениями принципов источниковедческого анализа (Синицын 1992:8).

Большая, чем у Гардена независимость практической археологии от теории признается и Джинджианом, хотя в отношении роли логистики в обосновании принципиальных различий между авторами нет. Джинджиан полагает существование обособленной археологической эпистемологии, не связанной с меняющимися парадигмами, которая и обеспечивает поступательное развитие познавательных возможностей археологии (Djindjian: 334). Определяя основную задачу археологии как "реконструкцию культурных систем прошлого в условиях неполноты источника" (Djindjian: IX) он делает акцент на характеристике технических возможностей археологии. Область применения формализованных методов анализа по книге Джинджиана практически совпадает со сферой археологической практики. Глоссарий методов и проблем, для решения которых они применяются, составил главу значительного объема. Вместе с тем, как отмечено во введении, написанном Гарденом, эта книга не только учебник статистики для археолога и не обзор методических принципов формализации археологического материала, а определенный этап оценки познавательных возможностей науки и, одновременно, этап практической оценки современного уровня развития научной проблематики.

По сравнению с подобными изданиями (Doran, Hodson 1975; Каменецкий, Маршак, Шер 1975; Федоров-Давыдов 1987; Shennan 1988) книга Джинджиана выделяется, в первую очередь, полнотой и объемом привлекаемого материала. Библиография, по понятным причинам не включающая, к сожалению, русскую литературу, является на сегодняшний день самой полной сводкой использования в археологии количественных и компьютерных методов анализа. Их применение как в полевых {193} (разведки, раскопки, стратиграфические исследования...), так и в кабинетных исследованиях (от классификаций материала до реконструкции ландшафтно-климатической обстановки) прекрасно демонстрирует открываемые ими возможности. Вместе с тем, имея в книге не просто подборку примеров использования разнообразных методик, а организованную их систему, естественно возникает вопрос о границах их применения. В принципе, любая информация может быть формализована практически с любой степенью детализации; любая, сколь угодно абстрактная, идея и ход любого рассуждения могут быть представлены в виде символов и отношений; любые качественные различия могут быть выражены в количественной форме. Однако, без жестких рамок сферы применения методики теряют свою конкретность и определенность. Как в кибернетике после необходимого этапа определения ее возможностей возникла необходимость решения вопроса: чего не могут вычислительные машины (Дрейфус 1978), так и в любой конкретной науке сфера применения методов и частных методик должна быть определена с максимально возможной точностью.

Компьютеризация практически всех сфер научной деятельности не вызвала нивелировки их методических принципов; скорее наоборот — отчленение того, что присуще всем стохастическим процессам означает более четкое определение специфических характеристик материала и, соответственно, определение специфики их изучения. Высказывание Джинджиана: "археология не существует, точнее существует несколько археологий" (Djindjian:327) становится понятным, если признать, что археология не обладает собственной методологией изучения массовых явлений, отличной от общестатистической методологии. Этим обусловлен современный отрыв источниковедения от интерпретации, хотя опыт гуманитарных дисциплин с более развитой чем у археологии парадигмой, в первую очередь лингвистики (Лайонз 1978; Поляков 1987), показывает наличие специфических приемов использования количественных методов в формализации процессов языкового формообразования. Соединение методических принципов источниковедения и интерпретации в археологии связывается Джинджианом, прежде всего, с логистическим анализом языка представления археологической информации, что позволяет рассматривать позиции авторов обеих обсуждаемых работ в рамках одного направления.

Появление обобщающих монографических исследований, как правило, принято связывать с определенным этапом в решении проблем, которым они посвящены. В данном случае, такое заключение — не просто дань традиции. Хотя оба автора высказывают свою приверженность определенным традициям (не случайно, что историографические главы в книгах занимают значительный объем) и эволюционному развитию археологического знания, перспективы его развития они связывают с необходимостью ряда качественных изменений. Для Гардена это, в первую очередь, развитие методов квалификации, логической диагностики и фиксации событий, которые на современной логической и технической базе археологии могут быть реализованы только частично (Gardin:230), для Джинджиана — совокупность методических и практических задач, направленных на увеличение информативности материала и на смену ориентации практических исследований в сторону расширения контекста связей и отношений объекта изучения. Оба эти момента, в принципе, должны обусловить развитие оценочного и диагностического аппарата археологии (Djindjian:339).

АЛЕКСЕЕВ, Б.Т. 1981. Философские проблемы формализации знания. Ленинград: Ленинградский университет.

БИБЛЕР, B.C. 1991. От наукоучения — к логике культуры. Два философских введения в двадцать первый век. Москва: Политическая литература.

ГАРДЕН, Ж.-К. 1983. Теоретическая археология. Москва: Прогресс.

ДРЕЙФУС, X. 1978. Чего не могут вычислительные машины. Критика искусственного разума. Москва: Прогресс.

КАМЕНЕЦКИЙ, И.С., Б.И. МАРШАК, Я.А. ШЕР. 1975. Анализ археологических источников (возможности формализованного подхода). Москва: Наука.

КЛЕЙН, Л.С. 1981. О языке вещей // Методологические аспекты археологических и этнографических исследований в Западной Сибири (ред. Л.М. Плетнева): 16-18. Томск: Томский государственный университет. {194}

КОВАЛЕВСКАЯ, В.Б. 1965. Применение статистических методов к изучению массового археологического материала // Археология и естественные науки (ред. Б.А. Колчин). Материалы и исследования по археологии СССР 129:286-301. Москва.

КОВАЛЕВСКАЯ, В.Б. 1970. Центр анализа археологических источников во Франции (CADA, Марсель) // Статистико-комбинаторные методы в археологии (ред. Б.А.Колчин, Я.А.Шер): 211-217. Москва: Наука.

КОВАЛЕВСКАЯ, В.Б. 1974. Рецензия на: Les méthodes mathématique de l'archéologie. Paris. 1972 // Советская археология 2:290-294.

КОВАЛЕВСКАЯ, В.Б. 1976. Проблемы классификации в зарубежной археологической литературе // Советская археология 2:257-264.

КОВАЛЕВСКАЯ, В.Б. 1983. Рецензия на: J.-C. Gardin. Une archeologie theorique. Paris. 1979 // Советская археология 3:235-241.

КУРАЕВ, В.И. 1977. Диалектика содержательного и формального в научном познании. Ленинград: Наука.

ЛАЙОНЗ, Дж. 1978. Введение в структурную лингвистику. Москва: Прогресс. МУЛУД, Н. 1979. Анализ и смысл. Москва: Прогресс.

ПОЛЯКОВ, И.В. 1987. Лингвистика и структурная семантика. Новосибирск: Наука.

ПОППЕР, К.Р. 1983. Логика и рост научного знания. Избранные работы. Москва: Прогресс.

СИНИЦЫН, А.А. 1991. Анализ и язык анализа археологических источников // Археологические культуры и культурная трансформация. Материалы методологического семинара ЛОИА АН СССР. Археологические изыскания 1:105:112. Ленинград.

СИНИЦЫН, А.А. 1992. П.П. Ефименко и современная проблематика изучения палеолита // Проблемы палеолита Восточной Европы. Краткие сообщения Института археологии 206:6-11.

ТРИФОНОВ, В.А. 1983. Рецензия на: J.-C. Gardin. Archaeological constructs. Cambridge. 1980 //Советская археология 3:241-246.

ФЕДОРОВ-ДАВЫДОВ, Г.А. 1987. Статистические методы в археологии. Москва: Высшая школа.

ШЕР, Я.А. 1983. Вступительная статья к: Ж.-К. Гарден. Теоретическая археология: 5-28. Москва: Прогресс.

DORAN, J., F.R.HODSON. 1975, Mathematics and computers in archaeology. Edinburgh: Edinburgh University Press.

SHENNAN, S. 1988. Quantifying archaeology. Edingburgh: Edinburgh University Press.

*) так в сборнике. HF.