Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделу Сибирь

Этнография. 1930, № 1-2.
[89] — начало страницы.
Постраничная нумерация сносок заменена сквозной.

Замененные символы:
ḳ - k под ⌵;
ẍ - x под ⌵.

[89]

Крейнович Е.А.
Рождение и смерть человека по воззрениям гиляков¹⁾

Гилякам известно, что coitus является причиной беременности женщины. В то же время я нашел у них отголоски древнего представления, что беременность есть результат вселения в чрево женщины души ребенка. По этому представлению души детей приходят из леса и с гор (páleršxnux) и из моря (tòleršxnux). Женщина во время сновидения берет душу ребенка в виде какого-нибудь, найденного ею в лесу или на берегу моря, предмета и после этого становится беременной. Старая гилячка Каунк-мам из с. Хои рассказывала мне, что если женщина во время сновидения возьмет на берегу моря выброшенное бурей морское животное из рода моллюсков — keš, своей формой напоминающее половой орган женщины, то это значит, что она взяла душу девочки, если же она возьмет морское животное из рода голотерий — vex, своей формой напоминающее половой орган мужчины, то это значит, что она взяла душу мальчика; если же идя по лесу она войдет в амбар, где находятся принадлежности медвежьего праздника, и возьмет оттуда колчан для стрел, то это также означает, что она взяла душу мальчика. По сообщению гиляка Очи из Потово женщина, взявшая во время сновидения китайские палочки для еды, берет душу мальчика, если же ложку или серьги, душу девочки. Старый гиляк Чурка мне говорил, что женщина в сновидении берет душу детей в виде яиц. Если же она возьмет птичку, то родившийся ребенок не долго будет жить, так как, будучи птичкой, душа ребенка может куда-нибудь далеко улететь, и ребенок в это время умрет. Несмотря на то что гиляки большей частью дают своим детям имена сородичей предков, мне не удалось найти у них представления о том, что души младенцев, вселяющиеся в тела женщин, есть души предков гиляков. Душа умершего гиляка может возродиться в новорожденном, но это возрождение не обязательно, а случайно.

Забеременев, женщина продолжает производить тяжелые домашние работы— рубку дров, ношение воды и проч., воздерживаясь лишь от тех [90] видов работы, которые могли бы затруднить ей роды — таковы: плетение невода, кройка тюленьей кожи для обуви, шитье, в том случае если сшитая вещь должна быть вынесена за пределы дома и отдана чужим, и др. Считается, что эти работы могут оказать плохое воздействие на исход родов.

Как в дни родов, так и в течение некоторого времени после родов женщина воздерживается от употребления в пищу некоторых пород рыбы: напр, красноперки — masxso, форели — lojmыn, нярки — n'alx и зубатки — tlančo, также воздерживается она и от соли. Воздержание роженицы от этих видов пищи гиляки объясняют тем, что они расстраивают ее пищеварение. Повидимому, мотивы этого запрета носят несколько иной характер. Об этом может свидетельствовать следующий факт. Однажды во время моего пребывания в с. Кекр-во гиляк Феук угощал меня строганиной из мороженой красноперки. Прежде чем приступить вместе со мной к еде, Феук что-то пробормотал. Оказывается, он просил красноперку: «О, красноперка! Тебя поесть очень хочу, не причиняй боли моей ноге». После чего, успокоившись за здоровье болевшей у него в это время ноги, он стал со мной есть. То же самое произносит больной к соли, когда ему необходимо перед едой посолить какую-нибудь пищу. Обладая способностью ухудшать состояние больного, эти рыбы, в такой тяжелый для женщины период, как роды, конечно, являются тоже опасными. Помимо вреда, которые они могут причинить роженице, они могут повредить еще и ребенку. Между прочим, гиляки с. Чайво сообщили мне, что если охотник во время беременности своей жены убьет беременную нерпу, то женщине эту нерпу разрешается есть только в том случае, если возраст ее плода старше плода нерпы, если же наоборот, то мясо этой нерпы ей есть запрещается.

Забота о благополучном исходе родов дело не только самой беременной, но в не меньшей степени и ее мужа. Эта забота, как со стороны мужа, так и жены, сводится к избеганию ряда работ и действий, которые могут отрицательно повлиять на исход родов. Начиная с предпоследнего месяца беременности женщины, муж ее, как и она сама, воздерживаются от производства в доме и вне дома некоторых работ; так, мужу в это время нельзя связывать нарту, работать над железом или свежевать нерпу и др. В с. Танги мне пришлось наблюдать, как двое из группы, работавших над так называемым вставным неводом японского типа, воздержались от завязывания мешков с песком, служивших ему якорем, по причине беременности их жен. Завязав мешки, они лишали себя возможности развязать их в момент наступления родов, так как извлечь мешки со дна моря было бы невозможно. Несоблюдение запретов приводит к неприятным последствиям. Так у гиляка Пнаргуна в с. Агиво зимой 1928 г. родился мертвый ребенок с пуповиной, обмотанной вокруг шеи. Гиляки обвинили в смерти ребенка самого Пнаргуна и... суку. Оказывается, что в дни нарастания нового месяца, в котором должна была рожать жена Пнаргуна, ощенилась сука, и Пнаргун, не желая кормить родившихся щенят, передушил их веревочной петлей. Не удуши [91] Пнаргун щенят, его ребенок не родился бы мертвым, с пуповиной, обмотанной вокруг шеи в виде петли. В данном случае можно усматривать не только отрицательно магическое влияние этого поступка, но и месть суки. Показывая на свою маленькую дочь, гиляк Курчук из с. Чайво рассказывал мне, что он едва не явился виновником ее смерти. Дней за шесть до ее рождедения он притащил домой кулек муки, привязав его себе на спину веревками. Когда родилась его дочь, ее спина и грудь были таким же образом обмотаны пуповиной. Курчук был уверен, что если бы его ребенка тотчас же не освободили от стягивавшей его пуповины, то он бы умер. Даже запряжка собак и надевание им через голову хомута может иметь дурные последствия при рождении ребенка. Если поездка неотложна, то отец будущего ребенка просит кого-нибудь запрячь собак, воздерживаясь сам от этого дела. В дни родов и в течение всего того времени, пока у ребенка не заживет пупок, муж роженицы абсолютно не производит никаких работ и проводит все эти дни в своем доме. Эти обычаи очень близки к группе обычаев, известных под именем la couvade.

Роды, безразлично зимой или летом, происходят в специальном шалаше, устраиваемом мужем роженицы невдалеке от дома и в стороне от места испражнения гиляков. Чувствуя приближение родов, женщина удаляется в этот шалаш и пребывает в нем до окончания их. Для того чтобы в родильный шалаш, до прихода в него роженицы, не проникли злые духи, оставляют внутри него топор или нож. Родильный шалаш имеет конусообразную форму, составляется из шестов и покрывается еловыми ветками или брезентом и называется laηraf (от 1аηы— младенец и raf — жилище). Для оказания различного рода помощи в шалаш к роженице входят старуха и муж роженицы. Во время родов муж в шалаш не входит. Совершенно запрещается входить в шалаш к роженице ее родным братьям, так как для них смертельно опасна ее родильная кровь. Одна капля этой крови, попавшая на их тело, может причинить им сухотку — γokand. Роженица в шалаше расплетает свои косы, а муж и старухи гилячки в том доме, где она жила, начинают развязывать узлы и разнимать крепко соединенные или связанные вещи, например, нарту и др. Если роженица сшила что-либо в период последнего месяца беременности, то необходимо распороть немного плов в сшитой ею вещи или хотя бы разорвать одну нитку, чтобы облегчить роды. После того как все уже размято, муж отправляется к шалашу роженицы и говорит ей rыrund, что означает развязать, отвязать, отпустить, в данном случае — разнизал. По представлению гиляков, подобными действиями облегчаются роды женщины. Между прочим этим же словом rыrund называется выкидыш. Факт совпадения обозначений для выкидыша и для развязывания заставляет предположить, что у гиляков существует или существовало представление о том, что плод привязан в утробе матери. Иначе непонятно, почему выкидыш обозначается словом «развязать», «отвязался» или почему гиляк перед родами говорит жене «развязал». При таком представлении общераспространенное [92] среди многих народов земли явление развязывания узлов при родах, в частности, развязывание узлов и разнимание вещей у гиляков, получает вполне осмысленный характер.Это развязывание можно рассматривать как магическое воздействие на ускорение процесса такого же развязывания, происходящего в утробе матери при родах.

Выкидыш, по представлению гиляков, вызывается внезапным, не предупрежденным словами, столкновением постороннего лица, мужчины или женщины, с беременной. Это вызывает, повидимому,у последней испуг. Достаточно, по мнению гиляков, без предупреждения задеть рукавом своей одежды беременную женщину, чтобы вызвать у нее выкидыш. Гиляк Сарат из Потово сообщил мне, как однажды, раскалывая дрова, он нечаянно ударил топором по следу только что прошедшей мимо него беременной женщины, после чего той сразу же сделалось нехорошо. Если бы Сарат немедленно не сделал бы из ветки тальника инау, не завернул бы его в кусок неводной сети и не отдал бы сразу беременной, то у нее наверно был бы выкидыш. Совершенно ясно, что обматывание неводом инау имело целью магически повлиять на запутывание плода в утробе матери и помешать ему отвязаться, что могло бы произойти после удара по следу.

Если роды проходят трудно, то в шалаш к роженице входит женщина и неожиданно ударяет роженицу концом халата по лицу. Приняв при этом весьма рассерженный вид, эта женщина выходит из шалаша, не сказав при этом роженице ни слова. После этого роды, по мнению гиляков, проходят благополучно. По-гиляцки этот обряд называется «orxis zand» — полой ударить.

Родившееся дитя мать сама отделяет от своего тела, перерезая соединяющую ее с ребенком пуповину при помощи специального маленького, кривого ножа — kыrčeḳo (от kыr- —пуповина и секо- — нож). Кусок пуповины она оставляет торчать на теле ребенка и сразу же туго перевязывает его ссученой из крапивных волокон ниткой.

Оправившись немного от родов, роженица завертывает плаценту в сухую траву, завязывает веревкой и вешает снаружи, на один из шестов родильного шалаша. Плаценту гиляки называют exlыη inind, т. е. пища ребенка. Туда же, повидимому, завертывается часть плаценты, которую гиляки называют as'ḳ. Гиляк Сарат из Потово говорил мне, что вместе с ребенком женщина будто бы рождает также as'ḳ. As'ḳ по-гиляцки — младший брат или младшая сестра. Воззрение на плаценту, как на живое существо, как на брата или сестру родившегося, свойственно многим примитивным народам. После того как у женщины прекращаются послеродовые кровоизлияния, она прячет пропитанные кровью стружки и мох вместе с плацентой, повешенной на родильный шалаш, в прогнивший ствол березового дерева. С этой целью она подыскивает сгнивший ствол тонкой березы, на котором сохранилась еще целиком кора, отрубает или отламывает от этой березы небольшой кусок ствола, делает внутри него углубление, не повреждая коры, и прячет в него плаценту. Обрубок березового ствола вместе с плацентой ставится на [93] дерево. К сожалению, исследовать подробней сообщение Сарата мне не пришлось.

Причиной удаления роженицы в особое помещение является убеждение в нечистоте женщины в это время, как и во время менструаций. Менструирующая женщина не может прикасаться к огню очага и готовить пищу для жителей дома, хозяйкой которого она является. Л. Шренк,²⁾ основываясь на том, что ни он, ни другие исследователи не находили у гиляков ничего, что могло бы хоть сколько-нибудь напомнить обряд очищения роженицы перед входом в дом, считает, что подобное толкование этого обычая, в отношении гиляков, было бы неправильным. Между тем, какой-то обряд очищения роженицы перед входом в дом существует. Несмотря на совершение этого обряда, женщина считается еще нечистой и спит на настиле из сухой травы и еловых веток в стороне на нарах, пока не прекратятся послеродовые кровоизлияния. После этого настил из травы и еловых веток выбрасывается, и женщина спит уже на своем обычном месте, а послед, как мы уже это указывали, прячется на дерево. Обряд очищения называется pšarnd — себя лечение, от pi — себя и šarnd — способ лечения раскаленным камнем, завернутым в стружки из коры тальника. Таким образом лечат опухоли, нагноения, вывихи. Камень, завернутый в кору, прикладывают к больному месту, отчего, по мнению гиляков, все плохое из этого места удаляется. У тымовских гиляков очищение роженицы происходит таким образом: на разостланные на земле стружки из тальниковой коры бросается раскаленный камень; этот камень покрывается толстым слоем стружек из той же коры тальника. Женщина садится на нагревшуюся тальниковую кору, пропаривается на ней, после чего идет в дом. Гиляк Плетунка из с. Хои рассказывал мне, что очищение женщины в их селении устраивается на ветвях пихты, а не на коре тальника, причем зеленые ветки пихты бросаются в большом количестве не на раскаленный камень, а на кучу горячих углей.

Рождение ребенка отнюдь не является доказательством того, что душа его не станет добычей злых духов, что он останется живым, что душа его останется в данном теле, в данной семье, поэтому до заживления пупка ребенка ни отец, ни мать, ни посторонние не производят в доме никаких работ, за исключением самых необходимых, как-то: зажигание огня на очаге, приготовление пищи. До заживления пупка про новорожденного говорят: napы nigыvыn mund xavrnd — еще гиляком он не стал. Отпавший пупок ребенка прячется в специальное инау, сделанное из тонкого ствола тальника, в самую середину между стружек. Края стружек инау обвязываются, и получается, что пупок как бы спрятан внутрь дерева. На верхней части этого инау вырезается фигурка человека. В одной из юрт тымовских гиляков мне пришлось видеть инау, с запрятанным внутри него пупком, совершенно другого рода. Фигурка человека была сделана из отдельного куска дерева и воткнута в [94] инау. От нижеописанного инау это отличалось тем, что стружки его были отогнуты и обратную сторону, и им была придана причудливая форма гриба, повернутого шляпкой вниз. Инау с пупком подвешивается над люлькой или в стороне от нее, по непременно в том доме, где находится ребенок. Когда ребенок подрастает, ему дают этот пупок, и он должен бросить его где-нибудь в тайге. Бросать в воду пупок не разрешается. После того как у ребенка зажил пупок, в доме приступают к повседневной работе. Предварительно отец ребенка совершает кормление живущего в очаге хозяина огня, хозяев леса и моря. Это кормление можно рассматривать, как обряд приобщения ребенка к родовым богам. После заживления пупка про ребенка говорят уже «napы ыčix (mam) mund» — теперь стариком (старухою) стал, что на нашем языке значило бы: «ну, теперь он у нас доживет до глубокой старости».

С момента рождения ребенка и в течение всего времени, пока он находится в колыбели, основной заботой родителей является ограждение ребенка от козней злых духов и от смерти. С этой целью употребляются различные обереги и совершаются обряды особенно в тех случаях, когда у роженицы часто умирали дети. Смерть детей гиляки приписывают злому духу, который по их представлениям утаскивает души детей. Если у роженицы часто умирали дети, то, в целях спасения своего новорожденного ребенка-сына от смерти, она откусывает и съедает кусок мизинца от его левой руки. Если-бы роженица бросала этот кусок мизинца, то в этом обряде можно было бы видеть принесение в жертву злому духу части ребенка взамен всего ребенка, но съедение мизинца преследует повидимому иную цель — показать злому духу, что ребенок съеден, что ему не осталось чем поживиться. Иногда новорожденного — мальчика — не вносят в дом через дверь, а прорывают под нижним бревном (pxu) задней стены дома отверстие и сквозь него протаскивают ребенка. С этой целью отец ребенка просовывает из дому сквозь вырытое им отверстие лопату (для отгребания снега), а мать выходит в это время из шалаша, приносит новорожденного сына к отверстию и кладет его на высунутую из дома лопату. Отец протаскивает сына в дом и дотаскивает его на лопате к двери. В это время в дом входит специально приглашенная девушка и одновременно переступает через порог и через лежащего возле порога ребенка. Этот обряд называется: jalimыnd, что в переводе значит «перешагнуть». После этого ребенок принимается на пару, и в дом входит мать. Переступать через ребенка может дочь сестры отца ребенка и дочь младшего брата отца ребенка. Протаскивание ребенка сквозь отверстие под домом есть запутывание дороги злому духу. Отверстие вскоре после протаскивания ребенка закапывается. Должен отметить, что все эти обряды мне известны в применении к мальчикам. Применяются ли они к новорожденным девочкам — мне не известно.

Помимо средств ограждения ребенка от злых духов, применяемых гиляками только в исключительных случаях, существуют еще и другие [95] средства, распространяющиеся на всех младенцев. Эти средства составляют ряд приспособлений, называемых общим именем milk anηыr (от milk злой дух и auηыnd — стеречь);такие предметы навешиваются над люлькой ребенка с целью устрашения алых духов. Перед тем как уложить ребенка в люльку, устраивают следующее: берут несколько маленьких кусочков сухого нароста, растущего на стволе березы или осины (этот нарост употребляется гиляками как трут — evršx), раскладывают его по внутренней стороне спинки пустой колыбели и нажигают, чтобы дым трута выгнал из люльки злою духа, который мог найти себе в колыбели укромное место и там спрятаться. Если колыбель приготовляется для мальчика, то на внутренней спинке ее размещают три кусочка трута, если для девочки, то четыре. На верхний острый конец колыбели навешивают кожу, снятую с головы зайца. Заяц является оберегом от злых духов, - в особенности от той категории морских духов - людей, которых усть-агеевские и найнайские гиляки называют čxaryr.³⁾

В качестве оберега употребляется маленький лучок из лиственницы или ели. На тетиве этого лучка поношены миниатюрная стрелка с тупым наконечником, стрелка с острым наконечником, стрелка с двойным вилкообразным наконечником, нож, топор, копье. Старик Чурка говорил мне, что душа ребенка при помощи этого лучка защищается от нападающих на нее злых духов. Другим оберегом является auηыrke, маленькая сеточка, сделанная из крапивных ниток и навязанная на небольшой обруч из тальника или черемухи. Возможно, что крапивные нитки играют роль оберега, ибо крапива обжигает, и быть может это свойство отпугивает злых духов, но с другой стороны возможно, что крапивные нитки употребляются гиляками потому, что иных ниток они не делают. Помимо того, оберегом употребляются еще lašxn - вилочки с заостренными концами, делаемые из лиственницы или ели и niškuš — петли, делаемые из тальника.

Эти устрашающие злого духа вилочки попарно с петлями втыкаются изнутри дома в промежутки между пластами коры на крыше, в количестве трех или четырех пар над самой колыбелью ребенка. В качестве оберегов употребляются также железная стрела (древко с наконечником) и железное копье также с коротеньким древком, чтобы удобнее было повесить его над колыбелью; кусок неводной сети и др. Наконечник стрелы и копье обертываются в березовую кору. В качестве оберега употребляется также собачья шерсть. Так, в тех семьях, где часто умирали дети, вскоре после рождения нового ребенка, в большинстве случаев мальчикам, устраивают zixыnd, т. e, обвязывают руки и ноги ребенка около сгиба кистей и лодыжек ниткой, ссученой из волокон крапивы и шерсти собаки. Это делают для того, чтобы новорожденные не умирали и долго жили. Собака, шерстью которой обвязывают [96] руки и ноги ребенка, называется ехlыη -diγn-ẍanыη  (от exlыη — ребенок, zixыnη — см. выше и ẍanыη — собака) и как бы посвящается ребенку. Эту собаку не следует бить, так как от этого может заболеть ребенок, поэтому же не должна переступать через эту собаку менструирующая женщина. Гиляки, подобно многим другим народам, считают, что собака способна видеть злых духов, отгонять их своим лаем. Естественно, что и шерсть ее, навязанная при помощи крапивной нитки на ручку ребенка, будет отгонять злых духов. Иногда вместо собачьей шерсти употребляют волосы старика или старухи, присутствоваших при этом обряде. Старик или старуха, производящие обвязывание рук ребенка своими волосами, говорят ему следующее: «живи так же долго, как и я живу». Мальчику и в том и в этом случае навязывают по три нитки, а девочке по четыре. Гиляки говорят, будто в древности их предки производили также обвязывание рук и ног ребенка жилами касатки, что сообщало ребенку большую физическую крепость и долголетие. Способ обвязывания рук и ног ребенка жилами касатки гиляки переняли у айну, у них же они доставали и эти жилы. По словам гиляка Крайбина из с. Трамбаусс, айны приготовляют эти жилы особым способом. Они выдерживают их три дня в морской воде, взятой в море во время шторма. Подойдя вплотную к берегу моря, айну отсчитывает первую, вторую, третью набежавшие волны и старается взять воду с четвертой, пятой и шестой воли.

Молодой гиляк Заган, студент Северного факультета ЛВИ, сообщил мне, что на подошву первой пары обуви ребенка пришивают по пуговице, к следующей паре обуви, которая сшивается тогда, когда ребенок уже начинает ходить, пуговицы не пришиваются, так как с пуговицами на подошвах он не мог бы ходить. Объяснение этого обычая, по нашему мнению, состоит в следующем. Под землей, по представлениям гиляков, живут различные злые духи. Эти духи через след или подошву ноги человека могут утащить его душу. Пуговица, пришитая к подошве ноги, является преградой, через которую злому духу не утащить души ребенка.

Уход матери-гилячки за грудным ребенком очень трогателен. Для того чтобы ребенку было тепло и мягко в колыбели, мать укладывает его на короткошерстую собачью шкурку, такой же шкуркой она накрывает его голое тельце, плотно пришнуровывая его ремнями к колыбели. Каждый день, как я сам это не раз наблюдал, мать обмывает ребенка своими молоком. Распеленав ребенка, она кладет его себе на колени или на левую руку, достает вату (прежде вату заменял мягкий белый мох), вытаскивает грудь и брызнув на кусочек ваты немного молока, тщательно вытирает его все время увлажняемой таким образом ватой. На ночь мать берет ребенка к себе в постель, предварительно уложив его в другую, специально приспособленную для этой цели, колыбель, сделанную из березовой коры. В нижней части дневной колыбели имеется отверстие. Под колыбель привязывается берестяная коробочка. В коробочку накладываются деревянные гнилушки, на которые [97] стекают испражнения ребенка. Испражнения непременно выливаются в одни место — возле елочки, на которую навязано инау. Эту елочку отец вырубает через несколько дней после рождения ребенка и ставит ее на стойбище в стороне от общего места испражнений, дабы избежать случайного испражнения вблизи нее менструирующей женщины. Если бы это произошло, то ребенок заболел бы — у него помутнели бы глаза от крови. Ни рубить, ни ломать эту елочку нельзя. Она стоит обыкновенно до тех пор, пока сама не подгниет и не упадет. Дерево выполняет, повидимому, роль оберега ребенка. Оно всасывает в себя свойства человеческого тела, имеющиеся в испражнениях ребенка, и не дает, таким образом, воспользоваться ими злому духу во вред ребенку. Если ребенок, будучи вместе с матерью в тайге, там же испражнится, то его испражнения несут домой или оставляют на месте, положив, в последнем случае, возле них кусочек материи, оторванный от одежды отца или матери. Этот лоскуток, по объяснению гиляка Загана — сторожит испражнения ребенка от злого духа.

Наречение имени ребенку происходит в доме. В шалаше имя ребенку дается в том случае, когда боятся, что злой дух успеет дать имя ребенку раньше родителей и от этого ребенок умрет. Ребенку даются имена сородичей-предков, умерших три поколения назад. Часто имена просто придумываются. Каждый гиляцкий род имеет свои имена, как для мужчин, так и для женщин. Этим объясняется то, что крайне редко можно встретить у гиляков двух человек с одинаковым именем.

Многие гиляки имеют два имени, одно настоящее имя, urlan kxa — от слова urland — хороший и kxa — имя, и другое не настоящее имя, lerun kxa— от lerund — шутить. Так, например, настоящее имя моего проводника, гиляка из с. Чайво, было Кельм, а не настоящее, которым я его звал и которым его звали другие, было Симаин или просто Семен, как произносили это имя русские. У некоторых молодых гиляков это ненастоящее имя является только сокращением настоящего имени. Имя и телесный человек в представлении примитивных народов одно и то же. Знание имени человека может принести носителю его вред, так как оно может быть использовано против него так же, как и его волос, ноготь или часть одежды. Поэтому, у одних народов имя тщательно скрывается, в особенности от злого духа, а у других, наряду с настоящим именем, существует другое имя, ненастоящее. От «настоящего имени» «ненастоящее») отличается тем. что не составляет части самого человека; вот почему, без опасности для носителя его, оно может произноситься кем угодно.⁴⁾ Разговаривая в присутствии старика, молодые гиляки никогда не назовут настоящего имени старика, а непременно произнесут его ненастоящее имя. Это избегание они объясняют стеснением, которое почувствуется, если произнесут настоящее имя старика в его присутствии.

Когда у выросшего ребенка выпадают молочные зубы, то последние с [98] куском юколы или с другой какои-нибудь пищей отдаются на съедение его ехlыη -diγn-ẍanыη. Если же у ребенка такой собаки нет, то молочные зубы его отдаются на съедение какой-нибудь собаке, которая после этого называется emzlar-ẍanыη (собака, кормленная зубами). Зубы девочки часто отдаются на съедение суке. ехlыη -diγn-ẍanыη и emzlar-ẍanыη не могут быть ни проданы, ни подарены на сторону. Они должны до самой своей смерти жить у своих владельцев. Когда ехlыη -diγn-ẍanыη состарится, ее удушают, и ребенок, стал ли он к этому времени взрослым мужчиной или нет, должен вместе с другими гиляками при удушении собаки тянуть ее за ноги. Необходимо, чтоб сам хозяин собаки убил ее, говорят гиляки. Если одна из этих собак была кормлена зубами сестры, то мяса этой собаки не может есть брат этой женщины, и наоборот, если собака была накормлена зубами брата, то мяса этой собаки не может есть его сестра. Остальным лицам, в том числе человеку, чьими зубами была кормлена эта собака, мясо последней есть разрешается. Если ребенок, у которого имеется ехlыη -diγn-ẍanыη, заболевает, то волосами этой собаки ему делают zixыnd, и волосы собаки снова служат оберегом.

Обвязывать руки ребенку должен совершенно здоровый человек. Если отец ребенка болен или недомогает, то он не станет обвязывать сам рук и ножек ребенка, а пригласит для этого дела другого здорового мужчину или женщину. Иногда после обвязывания проделывается следующее: обвязывающий руки и ноги ребенка человек дает ребенку tšыnη — рыболовный железный крюк с привязанной к нему веревкой длиною в три маховых сажени, если ребенок мальчик, или в четыре сажени, если ребенок девочка. Если ребенок взрослый, то он дает взамен полученного tšыη, также рыболовный крючек с веревкой, без соблюдения размеров последней. Если ребенок грудной, то за него дают крючек родители. Эти крючки, как та, так и другая сторона должны беречь и не должны никому дарить. Подросший мальчик этим крючком колет рыбу. Tšыη, полученный больным человеком от здорового, является сильным оберегом против злого духа.

Амурский гиляк Могуч, студент Севфака ЛВИ, сообщил мне, что на Амуре гиляки также устраивают zigыd' (Амур. диал.), но обвязывают ребенку только мизинец левой руки и маленький палец левой ноги. Мизинцу левой руки придается амурскими гиляками большее значение, нежели правому, почему — Могуч не смог ответить. Тот же Могуч сообщил мне, что если у гилячки часто умирают новорожденные, то считается, что их утаскивает злой дух. Когда у такой гилячки рождается снова ребенок, то муж ее зовет какого-нибудь мужчину из рода зятьев, у которого много детей, чтобы тот высватал себе этого ребенка, безразлично, является ли этот ребенок мальчиком или девочкой. Мужчина этот является в дом новорожденного, сватает его за себя или за кого-либо из своих детей. Родители обыкновенно соглашаются отдать ему ребенка, и тогда мужчина делает ему zigыd', после чего ребенок считается принадлежащим ему. С этого момента злой дух ничего не может [99] сделать ребенку, так как он считается принадлежащим к другому роду. «Чорт придет, увидит, что ребенок чужой, что у него zigыd', и отстанет, это все равно что крест для него», — сказал мне Могуч. Между прочим, для подобного рода сватания приглашается не всякий мужчина, а kыs'-iv-nivux — гиляк, обладающий счастьем, т. е. гиляк, у которого выживали все дети и которому везет и в других отношениях, например, на охоте, рыбной ловле. Про сосватанного ребенка амурские гиляки часто говорят enan kыs'kis, mošxad' — чужим счастьем жив. Несомненно, что вышеописанный tsыη у сахалинских гиляков помимо своей роли оберега является также средством передачи kыs'—удачи, счастья здоровым человеком больному.

К сожалению, мною не вполне выяснено, к какому возрасту ребенка относятся следующие факты: если ребенок страдает расстройством желудка (čoz'nd), то один из его родителей слегка намазывает кусок юколы или другой пищи калом ребенка и затем угощает этим пикантным кушаньем ничего не подозревающего супруга. После этого состояние желудка ребенка должно стать нормальным. Если больна девочка, то отец старается преподнести матери подобный кусок; если болен мальчик, то наоборот — мать старается накормить отца. Если ребенок плачет, когда отец уходит из дому, то мать заворачивает его в одежду отца, и ребенок, как полагают гиляки, от этого перестает плакать. Если же нет лишней одежды, то жена старается незаметно оторвать кусочек материи от одежды отца, и пришивает его к одежде ребенка. Если накормить грудного ребенка глазом необыкновенно зоркой птицы čfеηr — скопы (бросающейся с высоты в воду и вытаскивающей оттуда в когтях рыбу, которую она замечает на большой глубине), то ребенок будет таким же зорким, как эта птица. Это будет для него весьма выгодно, когда он станет охотником. Если накормить ребенка глазом чайки, то ребенок будет страдать бессонницей, так как будет просыпаться при каждом крике чайки (чайки постоянно летают вблизи гиляцких стойбищ) и, измучившись от бессонницы, умрет. Если накормить ребенка кусочком ногтя с мизинца левой передней лапы медведя, то, сделавшись охотником, он будет неутомим во время охоты и никогда не заблудится в лесу. Если накормить ребенка костным мозгом или сердцем безразлично какого зверя, то, в первом случае, устав от ходьбы, ребенок может совсем перестать ходить, так как у него заболят ноги, а во втором случае у него при ходьбе постоянно будет болеть сердце. Между прочим, если в доме, где находится младенец, находятся и щенята, то гиляки кормят щенят сухой, а не жидкой пищей. Если кормить щенят жидкой пищей, то вместе с разбуханием от жидкой пищи брюшка щенят будет разбухать животик ребенка.

Но часто, несмотря на принятые предосторожности, ребенок все-таки умирает. По воззрениям гиляков, души детей, умерших до 5-6-летнего возраста, возвращаются в утробу матери для возрождения, а старше этого возраста — отправляются в селение мертвых. Грудные, не умеющие еще ходить дети не сжигаются, а кладутся в гробик из двух корытцев, которые выдалбливаются [100] из одного и того же древесного ствола. Корытца связываются и вместе с заключенным между ними тельцем ребенка ставятся в лесу на развилке дерева. Такой гробик называется koxčik. Тела умерших детей в возрасте года и выше сжигаются, за исключением гиляцких селений Арково, Агнево, Най-най и Пиляво, где покойников хоронят в земле. Сжигать тело ребенка на том дереве, на котором сжигают взрослых — на лиственнице — нельзя. Лиственница при горении трещит. Душа ребенка, испугавшись треска, убежит и никогда не вернется к матери для возрождения. Поэтому тело ребенка сжигают на тальниковом дереве, которое горит тихо, без треска.

В селе Танги мне удалось видеть два места сожжения детей. Место сожжения человека называется parыf. В с. Танги parыf был включен в четырехугольную дощатую раму. Стенки рамы были укреплены деревянными колышками, вбитыми в землю по обе стороны доски. Дрова были сложены в одной части рамы, а в свободной от дров части стоял двухскатный шалашик сделанный из коры. Вокруг шалашика были разбросаны игрушки ребенка, а внутри стояло блюдце с остатками еды, чашечка с водой и грязные куски сахара. Это были места сожжения детей гиляков Таткана и Тоги. В течение нескольких дней утром и вечером, когда жители селения Танги спали, жены Таткана и Тоги отправлялись к местам сожжения своих детей, расположенных вблизи их домов. Дети всегда хоронятся или сжигаются вблизи тех мест, где проходят их матери. Подойдя к местам сожжения своих детей, жены Таткана и Тоги звали по имени умершего ребенка, кликали его так, как кличут маленьких детей: рыčа, рыčа, вынимали свои груди, брызгали молоком на место сожжения и, пристально глядя на parыf, пятясь, уходили назад и не переставая призывали детей. Пройдя таким образом шагов 20, они поворачивались и шли домой. Дома, ложась спать, они брали в постель сапожки и халатик ребенка и засыпали с ними. Матери продолжают так поступать в течение 2-3-х месяцев, пока не убеждаются, что души их детей или безвозвратно ушли или вернулись в их чрево назад для возрождения, о чем они судят по своей новой беременности.

Игрушки и сладости кладутся в шалашик для привлечения души умершего ребенка к этому месту. Иногда туда же кладут маленький лучок со стрелкой. Гиляки уверяют, что если на следующий после сожжения день притти к этому месту, то можно увидеть игрушки передвинутыми, можно даже видеть следы детских ножек. Это значит, что душа ребенка приходила поиграть. Тога меня уверял, что рядом с передвинутыми игрушками он видел вокруг шалашика, на свеже насыпанном песке, следы детских ножек. Если в течение нескольких дней ничего в расположении игрушек не изменяется, то это значит, что душа, не желая вторично возрождаться, безвозвратно ушла. У гиляков существует воззрение, что душа умершего взрослого человека может притти из селения мертвых, вселиться в тело женщины и возродиться. Отличительной особенностью такого ребенка является то, что он рождается с готовыми — дырочками в лючках своих ушей. Для такого [101] ребенка гиляки имеют специальное название — uzηыr exlыη. Одна гилячка из селения Кекрво рассказала мне следующий, происшедший на Тыми, случай. У тымовской гилячки Ютлик умер 10-летний сын. Через некоторое время после того как его сожгли и проводили в селение мертвых, у другой гилячки в том же стойбище родился сын. Когда он вырос, он однажды сказал своей матери, что не она его настоящая мать и не ее муж его настоящий отец; настоящие его родители — это Ютлик и ее муж, у которых он впервые родился. Этот случай она мне рассказала для того, чтобы убедить меня, что души умерших могут возрождаться, возвращаясь из селения мертвых и вселяясь в тело женщины. Но такие случаи редки. Обыкновенно души взрослых отправляются в селение мертвых и больше не возрождаются на земле. Возрождение — участь душ детей.

По мнению гиляков люди могут умереть или от глубокой старости, или от болезней, причиненных им обозленным чем-нибудь морским или горным духом, или птицей taxč (душою убитого, но не отомщенного родича), или от того, что человека убьет шаман. В последнем случае шаман при помощи своих духов старается похитить душу убитого человека. Гиляки стараются защитить душу родича, не отдать ее шаману, чтобы проводить ее в селение мертвых. Для этого гиляки устраивают pыvd. Этот обычай состоит в том, что несколько человек мужчин остаются вблизи покойника и стерегут его всю ночь. Ночью к покойнику подлетают различные птицы, подходят разные звери, пока, наконец, не приходит медведь или тигр, или даже сивуч. (Безмолвно сидящие вблизи тела гиляки слышат иногда как душа покойника начинает от страха кричать.) Тогда они стреляют в этого зверя, и зверь исчезает, вставляя иногда после себя кровавый след. После этого обыкновенно узнают, что в эту ночь от раны где-нибудь умер шаман.

О том, что смерть есть нормальное завершение жизни, так же как рождение — ее нормальное начало, гиляки не понимают и не знают. Однажды я стал расспрашивать гиляков, что они делают с мертвым зверем, нерпой, медведем и др., когда находят их в лесу или на берегу моря. Гиляки рассмеялись в ответ на заданный мною вопрос, и один из них мне ответил: «Зверь как сам помирай? Сам помирай не может. Нерпа сам помирай нихто не посмотри. Как это она сама помрет в воде? Косатка нерпу глотает, когда нам отрыгнет, тогда берем. Кит, нерпа, рыба сам помирай нету. Кита косатка убивает. Нерпа рыбу охотит, мало-мало кожу портит, кости ей поломает, тогда рыба помирает. Сама рыба помирай нету. Я сам мало-мало охотник, — говорил мне старик Плорун, — тайга много куда-куда ходи, шибко старый зверь один раз посмотри нету. Шибко старый медведь или олень сам земля лежи, помирай, никто посмотри нету. Ворона тайга помирай, кости нашли бы, ни разу никто не посмотрел». Подобное представление крайне характерно для охотника гиляка. Он наблюдает смерть только как следствие удара и выстрела и совершенно не может понять, как это возможна смерть сама по себе. Беспричинной смерти гиляки не знают и смерть от  [102] старости, по крайней мере для зверей, признают невозможной. Если гиляки и найдут в тайге мертвого зверя, то они его не тронут, боясь плохой проделки злого духа.⁵⁾ Смерть рассматривается гиляками как отрыв души от тела. Это видно из того, что слово mund — смерть, гиляки заменяют иногда словами — texn vaγыd — душа оторвалась или ыřγыη vaγыd — жизнь оборвалась. Амурские гиляки, вместо того чтоб сказать — такой-то гиляк умер — говорят, что у такого-то «кровь оторвалась» — ηar vыγd. Это говорит о том, что по их представлению душа помещается в крови. Между прочим, гиляки макушку головы называют tau и kыs'γuf — местонахождение счастья (от kыs' — удача, счатье и xund — находиться), считая, по-видимому, это место обиталищем души. Так если срезать гиляку с макушки волосы и унести их с собой, то гиляк умрет. Поэтому в тех случаях, когда гиляки остригают ребенка, они непременно оставляют на макушке клок волос. В селении Чайво я записал легенду из истории войн чайвинских гиляков с гиляками западного побережья Сахалина. В этой легенде рассказывается, как чайвинские гиляки перебили гиляков западного побережья, которых они поймали в лесу. Одного из этих гиляков они оставили живым. Срезав с его макушки волосы вместе с кожей (kыs'γuf) и часть одежды напротив его сердца (nifrara), они отпустили побежденного врага. Добравшись до своей деревни, он только успел сообщить о происшедшем и сразу же упал мертвым: его душу вместе с волосами утащили противники. Так объяснили мне причину его смерти гиляки. По сообщению Л. Я. Штернберга, каждый гиляк имеет две души, одну большую, равняющуюся по размерам телу человека и размещающуюся при жизни последнего по всему организму, и другую, маленькую душу, помещающуюся в голове большой души, «после смерти которой маленькая душа превращается в большую и становится дубликатом покойной.» Эта маленькая душа рисуется гилякам в виде яйца.⁶⁾

У гиляков есть очень смутное представление о внешней душе. Иногда, во время охоты, гиляк может быть испуган своей душой. Если во время охоты в тайге гиляк испугается раздавшегося позади него шороха и, оглянувшись, никого не увидит, то это он ps'exn klund — своей души испугался.

Из парциальных душ я знаю у гиляков только душу глаза, живущую в зрачке. Помню разговор с гиляком Таном из Чайво, у которого один глаз был испорчен порохом и покрыт бельмом. Я ему сказал что с одним глазом плохо охотиться. — Нет, одинаково, — сказал он мне, — один глаз все равно что два. Товарищ из больного глаза переселился в здоровый глаз. — Товарищ — это человек, которого гиляки видят в зрачке и, так как их двое, то ясно, что они товарищи. Позже, от других гиляков я тоже слышал, [103] что душа из больного глаза переселяется в здоровый глаз, и что поэтому зрение при одним больном глазе абсолютно не ухудшается.

Старый гиляк Чурка сообщил мне, что каждый мужчина умирает три раза, т.е. после смерти на земле он умирает еще два раза,⁷⁾ а каждая женщина умирает четыре раза, т. е. после смерти на земле она умирает еще три раза, после чего души женщины и мужчины превращаются в paγ laη čηыr — красную траву или траву кыz'η. Души некоторых людей после всех своих смертей превращаются в черемуху (?), а некоторых в кукушку. Кукушку гиляки называют иногда не puk, а nigыvыη t'exn — душа гиляка. Так называются кукушки, которые летают вокруг гиляцких домов и кричат особым, отличающим их от всех кукушек голосом. Убивать кукушек, летающих близ дома, гиляки воздерживаются. Зубы умерших людей превращаются, по словам гиляков, в земляные клубни — ηošḳ. Поэтому, во время морских жертвоприношений гиляки употребляют сарану, а не эти клубни. Эти обрывки сведений о превращениях душ после смерти, так же как и вышеприведенные представления о вселении душ детей в тело женщины, мне удалось собрать с огромным трудом, ибо они уже не являются общим достоянием гиляков.

Умирающего человека гиляки стерегут и днем и ночью. Как только увидят, что человек умирает, его сажают на нару, садятся рядом с ним и поддерживают его руками до тех пор, пока он не перестанет дышать. Гиляки не боятся своих покойников. Часто даже они ложатся с покойником рядом и дышат ему в лицо табачным дымом, чтобы сделать ему что-либо приятное, ибо курение табака — любимое удовольствие гиляков. Покойнику расплетают косы, кладут спиной на нару и подгибают его ноги таким образом, чтобы ступни их стояли на наре. Чтобы ноги в таком положении у покойника застыли, их перевязывают вокруг колен ремнями. Сразу же после смерти человека, родители умершего расплетают свои косы. Через некоторое время после похорон родители перевязывают свои волосы ниточкой и носят их таким образом незаплетенными еще долгое время. Возможно, что расплетание кос преследует цель освобождения души, находящейся в волосах покойника, путем магического содействия, развязыванием. Умершего, если это мужчина, оставляют в доме на три дня, если женщина — на четыре. В эти дни случайно, конечно, можно увидеть душу покойника. Ничем не отличаясь по внешнему виду от умершего человека, она бродит по дорожкам вокруг дома, обозревая места, где она раньше жила. Если ей крикнуть, она исчезнет. Гиляк, увидевший душу покойника, сообщает об этом другим гилякам словами jez'exn n'šыnd — его душу увидел. Как только разносится весть о смерти человека, сородичи собираются в дом покойника, чтобы [104] выразить ему в последний раз раз свои родственные чувства и участвовать в его сожжении и проводах в селение мертвых. Пришедшие в дом покойника женщины помогают устроить mu nigыvыη pыvr, — погребальную трапезу, угощают находящихся в доме гиляков и сами угощаются чаем, рисовой кашей, смешанной с нерпичьим жиром, курят табак, который, как и все остальное, им дает в виде угощения ближайший родственник умершего, его отец, мать или брат. Из ящиков, находящихся на нарах, вытаскиваются куски китайских шелковых материй, китайские шелковые халаты, и все это развешивается (šaγund varund) над покойником. Мужчины, родственники покойника, усаживаются на наре и отрезают по небольшому куску от каждого свертка шелковой материи и от каждого халата. С этой целью халаты распарываются и от них отрезаются куски подкладки. Покрышка халата оставляется в целости. Все отрезанные куски передаются женщинам, которые шьют из них одежду для покойника и для деревянной фигуры ḳak, о которой речь будет ниже. Для покойника сшивают специальную шапку из белой материи, а обувь сшивают из шелка, так как нерпичьей обуви и вообще ничего нерпичьего покойнику с собой давать нельзя. Гиляк Хайкак из с. Кекрво рассказывал, что во времена отдаленного прошлого, когда умирал человек вскоре после того как он ел нерпичье мясо, ему разрезали живот и кишки, очищали их от содержимого и только после этого несли его сжечь на костер. Если дать покойнику что-либо нерпичье, то испортится погода, и на море будет шторм. Повидимому давать покойнику вещи, принадлежащие хозяину водной стихии, не следует, так как этим можно навлечь на себя его гнев. Если зимою, во время сожжения покойника, гиляки не очистят от снега дрова, из которых складывается костер, то испортится погода. Наколенники (pan'), штаны (wař) и халат (oḳ) одевают на покойника обычные. За пазуху покойнику кладут кисет с табаком, трубку и спички. В то время как часть мужчин родичей занята распарыванием халатов, другая часть на нартах или на лодках, в зависимости от времени года, отправляется за лиственничными дровами. Покойников сжигают на лиственничных дровах. Гиляки, живущие на узких косах Охотского побережья, сжигают умерших на кострах из кривых стволов кедровой сланки (himη), так как там лиственницу достать нельзя. Костер для сожжения покойника складывается из тонких полутораметровых дров. Дрова кладутся на ровное место, бревно к бревну, пока из них на земле не образуется квадрат. Тогда поперек этих дров накладывают таким же образом второй квадрат, затем поперек второго квадрата третий. Костер из трех рядов дров складывается для мужчины, а из четырех для женщины. Дрова, из которых складывается костер, называются har, а самый костер har vыz'nd. Когда костер сложен, в дом вносят нарту, кладут на нее покойника, привязывают его к ней и выносят ногами вперед из дому. Нарту несут четыре гиляка. Каждый гиляк держит одной рукой палочку. Впереди нарты ведут несколько собак, которых убивают во время сожжения покойника и после, в день проводов [105] покойника в селение мертвых. Сбоку к нарте привязывается ремнем одна собака или же помещается на нарту поверх покойника.⁸⁾ Эта собака идет все время рядом с нартой, пока не оканчивают обносить нарту вокруг костра. Тогда эту собаку уводят в дом и сажают на почетную нару или на то место, на котором раньше лежал покойник. Эта собака становится временным вместилищем души покойника. Гиляки относятся к ней как к человеку и кормят ее из тарелки и той же нищей, которую едят сами. Эта собака называется prыs'ki. На западном побережьи Сахалина она называется naγвik, от naγыη — нара и pind — находится. Обычно для prыs'ki выбирается хорошая нартовая собака, наиболее любимая покойным.

Когда нарту с покойником приносят к костру, ее ставят на один из его углов и делают čačand, т. е. ударяют по нарте несколько раз палочками. Затем переносят нарту к другому углу и делают то же самое. Так останавливаются на каждом углу костра и устраивают čačand, пока не кончают обносить покойника вокруг костра. Мужчину обносят три раза, а женщину четыре. Покойник обносится по направлению движения солнца, с востока на запад, так как на западе находится селение мертвых и туда уходит на ночь солнце светить мертвецам. Устройство čačandгиляки объясняют тем, что покойнику, по дороге к селению мертвых, придется отдыхать. Если не устраивать таких остановок и čačand, то покойнику без отдыха придется итти до самого селения мертвых. По окончании обнесения покойника вокруг костра, его отвязывают от нарты, развязывают его колени, до тех пор еще связанные ремнями, и кладут его на костер. В это время гиляки усиленно приготовляют стружки и накладывают их большими кучками возле каждого угла костра. Все население деревни — мужчины, женщины, дети, родственники и чужие собираются в это время у костра. Костер поджигается сперва со стороны головы, а потом уже со стороны ног. Когда костер подожжен, гиляки быстро обкладывают его дровами har, приставляя их наклонно к костру со всех его сторон, пока не закроют ими костер и покойника целиком. Каждый из присутствующих, безразлично ребенок или взрослый, бросают на костер стружку или щепочку, чтобы выразить, повидимому, этим покойному свое участие в его сожжении. Еще при Л. Шрекке гиляки поджигали костер при помощи деревянного прибора для вытирания огня, в виде сверла.⁹⁾ После того как огонь был добыт, этот инструмент непременно бросался в костер. По словам гиляков, для добывания огня при помощи сверла требовалась работа двух человек. Гиляки говорят, что во время сожжения покойника его душа сидит в стороне и наблюдает вместе с другими гиляками, как горит тело. Если тело плохо горит, то это значит, что душа чем-нибудь недовольна. Большей частью это недовольство объясняется отсутствием какого-нибудь родича, находящегося вдалеке от селения. [106] Понимая, что душа покойника хочет с ним в последний раз повидаться, гиляки быстро делают из дерева человеческую фигуру, надевают на нее вещи ушедшего человека и показывают эту фигуру покойнику и говорят: pnafx nšыja — на своего товарища погляди. Иногда же фигуры не делают и к костру просто приносят одежду, шапку или даже трубку отсутствующего, показывают покойнику и говорят ему те же самые слова. После этого покойник хорошо горит и быстро сгорает. Около костра остаются сидеть двое-трое гиляков. При помощи длинных шестов они поправляют на костре труп, чтоб он лучше горел. Если дров мало, они приподнимают труп шестами и подкладывают под него новые дрова. Гиляки сжигают тело до тла. Когда тело сгорает, гиляки дают остыть углям и покрывают их оставшимися дровами. Чайвинские гиляки откалывают щепку от одного из оставшихся поленьев и оставляют его лежать на земле возле места сожжения покойника. В этот осколок дерева временно вселяется душа покойника. После того как будет поставлена фигура, ḳak — душа переселяется в нее, а осколок ломают. Брать дрова с места сожжения нельзя. Во время сожжения покойника ломают нарту, на которой его вынесли из дома, и сильными ударами тормозной палки по голове убивают несколько собак, из числа тех что шли впереди покойника, когда его несли на нарте. Остальных собаки убивают позже, в день проводов души покойного в селение мертвых, о чем речь ниже. Если живы еще emz'ar ханыη) — собака, которую кормили зубами покойника, или ехlыη diγn ханыη — собака, шерстью которой обвязывали руки покойника во время его болезней, то их непременно убивают. Для взрослого покойника убивают целую упряжку собак, а для ребенка всего лишь 3-4 собак, так как душа его слаба и у нее не хватает сил удержать нарту с полной упряжкой собак. Гиляки селения Чайво при сожжении человека перестали убивать собак тормозной палкой, а просто удушают их. Они говорят, что если убиваемая тормозной палкой собака завизжит, то покойник может воспринять это, как нежелание собаки следовать за ним в селение мертвых, и обидится на своих сородичей, что они дают ему плохих собак. Каждую собаку освежевывают два человека. Когда туши собак по всем существующим на то у гиляков правилам разрезаны на части, их мясо варят в большом японском котле. Из домов выносят тарелки, столики, и тут же на воздухе поедается сваренное собачье мясо, пьют чай, едят кашу. Ничто из потребляемой в это время пищи не может быть внесено в дом. Все остатки пищи должны остаться на месте. Если остается нерпичье сало, его выливают из пузыря на землю и разрывают пузырь.

Через несколько дней после сожжения покойника устраивают проводы его души в селение мертвых. Эти проводы совершаются в čxar-osun-ku — день поднимания дерева (от čxar — дерево, josund — поднимать и ku — день). Каждый гиляцкий род имеет свой čxar osuf — место поднимания дерева, — которое представляет собой родовое кладбище. На этом родовом кладбище [107] имеются домики — raf, внутри которых находятся деревянные фигурки — ḳак, заменяющие собой покойников. По каждому умершему человеку ставится такая фигурка. В устройстве ḳak и raf наблюдается много различий. Так гиляки селения Чайво помещают деревянные изображения своих покойников в общий для всего рода домик. Когда такой домик заполняется фигурами, тогда рядом с ним строят другой. Входное отверстие домика у чайвинских гиляков обращено к западу, также на запад обращены лица всех фигур. Домики гиляков р. Тыми селения Танги отличаются от домиков чайвинских гиляков как своим внешним видом, так и тем, что домики у них не общие. Для каждого человека ставится отдельный домик. Отличаются они также и по помещаемым внутри фигурам — ḳak. Так мужская фигура гиляка с. Чайво делается из одной дощечки, а женская из двух — одна из лиственницы, другая из ели. Обе дощечки сделаны в виде фигурок, причем фигура из ели равна по высоте половине лиственничной. Лиственничная фигура обращена на запад, а фигура из ели прибита к ней сзади деревянными гвоздями. Некоторые гиляки неуверенно говорили мне, что фигура из ели — это будто бы лицо женщины. У гиляков Тыми как мужская, так и женская фигуры делаются из одной дощечки, а сзади фигур прикрепляются равные им по величине дощечки, которые называются гиляками tugunur или rыmn — носилки. Между фигурой и носилками накладывается множество мелких вещей, которые уносятся душою в селение мертвых. Фигуры у гиляков с. Танги и с. Хои одинаковы для мужчин и женщин. Они делаются из одной дощечки, посредине она имеет отверстие, в которое вставляется круглая палочка, называемая гиляками kыlmыr — пупок. Перед фигурой гиляки с. Танги и Хои непременно ставят изображение кукушки, воткнутое на длинную палочку.¹⁰⁾ Перед кукушкой на палочке ставится чашечка, в которую кладут кусочек mos'. Гиляки не могут объяснить, почему перед фигурой ставится изображение кукушки. Возможно, что представление, будто души умерших превращаются после всех своих смертей в кукушек, было когда-то более распространенным среди гиляков западного побережья, и поэтому они ставили кукушку, как образ души, в домик, на ряду с фигурой, заменяющей собой покойника. Гиляки с. Танги возле домика ставят двускатную крышу на двух высоких жердях. Это амбар для покойника. Под крышей вешаются сарана, кружка, березовое ведерце и другие предметы. Судя по описаниям Л. Шренка, такой же формы raf и ḳak, как в с. Танги, делаются гиляками, расположенными по зап. берегу Сахалина к северу от Танги, и амурскими гиляками.¹¹⁾

Житель с. Чайво, гиляк Семен, на одном čxar-osun-ku делал фигуру ḳak. Я сидел рядом с ним и наблюдал процесс выстругивания этой фигуры. Выстругав дощечку, он подозвал одного гиляка и посоветовался с ним [108] относительно того, где в ней вершина, а где корневая сторона, так как во время разговора со мной он якобы не уследил этого. Я спросил, зачем ему это нужно, тогда он мне сказал, что голову фигуры делают на стороне, обращенной к корню, а ноги на стороне, обращенной к вершине, иначе говоря, переворачивают дерево корнями вверх, а вершиной вниз. Больше ни разу и нигде я с подобным фактом не встречался. Не доверять словам Семена нет у меня оснований, тем более, что по убитому в порядке кровной мести гиляку в землю втыкается дерево, вывороченное корнями вверх. Душа убитого гиляка превращается в кровожадную птицу taxč, которая требует отомщения и жаждет крови своего убийцы. Когда душа убитого отомщена, птица taxč перестает надоедать гилякам требованиями о мщении и как будто куда-то исчезает. Л. Шренку гиляки говорили, что она после отомщения улетает «кикр» — вверх. Сомневаюсь, чтоб это приводимое Шренком объяснение гиляков было правильно им понято при его слабом знакомстве с гиляцким языком. И теперь гиляки говорят, что птица taxč после убийства человека улетает вверх, но куда она исчезает после отомщения, они не знают. Правда по сообщению Л. Я. Штернберга постепенно эта птица истлевает и превращается в «прах».¹²⁾ Думаю, что вывороченное корнями вверх дерево ставится для того, чтобы душа отомщенного гиляка успокоенная ушла вниз в селение мертвых. Это представление могло быть забыто гиляками. Любое дерево для птицы taxč может служить местом отдыха, но только по дереву, врастающему вершиной вниз, есть возможность для души убитого уйти после своего отомщения в находящееся внизу селение мертвых. Полагаю, шаманское дерево у племени удехэ, обернутое корнями вверх и воткнутое вершиною в землю, служит деревом, по которому шаман спускается в подземный мир, так же, как по обыкновенному шаманскому дереву он поднимается на небо. По нашему мнению дерево, воткнутое вершиною в землю, служит средством проникновения души убитого у гиляков и шамана у удехэ в нижний загробный мир.¹³⁾ [109]

В «день поднимания дерева» гиляки собираются к своему родовому čxar-osuf — месту поднятия дерева. Там они убивают собак, оставленных со дня сожжения покойника. Мясо этих собак варят в большом японском котле, варят рисовую кашу, кипятят чай, выносят из дому столики и так же, как в день сожжения покойника, съедают всю эту пищу на воздухе, не внося ничего в дом. Женщины обычно сидят в стороне от мужчин и шьют для фигуры одежды, а одна из женщин непременно готовит mos'. Мне удалось видеть только следующие одежды для фигуры ḳak: миниатюрную шапку, сшитую из белой полотняной материи, края которой были обшиты голубым шелком; два халатика, один белый, обшитый красной материей, а другой из лилового шелка. Из такого же шелка были сшиты наушники и нарукавники, а из белого полотна были сшиты обувь, кисеты и ножны. На мужскую фигуру одевают три комплекта одежды, а на женскую четыре. Если одежды мало, то на мужскую фигуру одевают один комплект одежды, а на женскую два. Один из присутствующих мужчин в это время изготовляет из лиственницы фигуру ḳak и маленькую чашку для mos'. На лицевой стороне фигуры выцарапывают ножом глаза, рот, нос. Фигуру, одетую в специально сшитые для нее одежды, помещают в raf, чашечку на тонкой палочке ставят перед фигурой на высоте ее рта. Перед тем как поставить фигуру в raf, внизу фигуры делают расщепление и вставляют туда кусочек камня — ηak, из которого высекают огонь. Затем это место непременно обмазывают угощением mos'.

После того как фигура укреплена в земле, на ее голову нацепляют рыболовные крючки, наконечник остроги и непременно с согнутыми остриями нож. Гиляки говорят, что если не нацепить этих вещей на фигуру, то душа покойника не заберет их с собой. Рядом с фигурой втыкается нижний конец тормозной палки для нарты, отломанный от рукоятки, и железный наконечник пешни для пробивания льда, оба остриями вверх, ибо вниз уходят души покойников. — Поэтому же острием вниз запрещается втыкать в землю ножи, крюки и т. д. В домик рядом с фигурой укладываются всевозможнейшие вещи, например, железки для ошейников собак, спички, заряженные дробью патроны, айнское серебро — kugi šagud,¹⁴⁾ кусочки шелковых материй, табак и др. Если не снабдить покойника необходимыми вещами, здесь, на земле, в том числе и домом, то у него ничего не будет в загробном мире. Кроме того, рядом с фигурой, втыкают ветку дерева, и на нее навешивают миниатюрные обувь, кисет, ножны и др. В то время когда родственники покойного заняты помещением фигуры и указанных выше вещей в домик, другие гиляки ломают в стороне от домика охотничьи ружья, котлы, чайник кружку, разбивают блюдца, тарелки, бутылочки, не забывая ничего из тех вещей, которые могли бы пригодиться в селении мертвых покойнику. Когда [110] все необходимые вещи помещены в домик, его покрывают корой, и прикрепляют ее при помощи веревок к палочкам, воткнутым по бокам домика. Гиляки говорили мне, что вечером в домике можно услышать разговоры. Это старые фигуры говорят с пришедшим. На этом «день поднимания дерева» оканчивается. Родичи доедают остатки пищи и отправляются по домам, а душа покойника, восседая на нарте, запряженной собаками и нагруженной целым ворохом вещей, отправляется по направлению к селению мертвых. После этого дня собаку, которая заменяла собою покойного (prыs'ki) выводят из дома на улицу. Через некоторое время ее непременно продают или обменивают в род зятьев. Только представители рода зятьев могут съесть мясо этой собаки. Ни род тестя, ни сородичи покойного мяса этой собаки, по обычаю гиляков, есть не могут.

Смысл наименования проводов покойника «днем поднимания дерева» заключается, по нашему мнению, в следующем. Гиляки считают, что первые представители их народности произошли от сока лиственницы. В возможности происхождения людей от дерева гиляки не сомневаются. Так они уверены, что от сока, вытекающего из шишкообразного нароста ольхи, рождаются дети mauzir или heuηi exlыη. Последние бегают по лесу и пугают своим криком гиляков. Эти дети похожи по своему виду на человеческих детей и считаются злыми духами. Легенд об обитании душ человеческих детей на дереве я у гиляков не нашел. У соседей гиляков, гольдов, такое представление имеется.¹⁵⁾ Но, в то же время, целый ряд фактов, изложенных в этой статье, свидетельствует о том, что какие-то представления о связи человека с деревом у гиляков были. Ибо не случайно то, что грудных детей хоронят на деревьях, что плаценту прячут на дерево, что пупок ребенка прячется внутрь дерева, что испражнения ребенка выливаются у дерева, наконец, не случайно то, что сжигают человека непременно на лиственничном дереве и что преимущественно из этого же дерева делают фигуру ḳak, заменяющую покойника. Воздерживаясь от попытки восстановления всей этой концепции, я хочу указать только на то, что само название дня проводов покойника днем поднимания дерева — свидетельствует о том, что у гиляков очевидно существовало представление, что в момент смерти человека падает дерево, в котором жила душа покойника, отправляющаяся в селение мертвых. У соседей гиляков, гольдов, существует представление, что одна из трех душ человека, душа — дерево morso, «вырастающее при рождении человека, падает перед концом его жизни».¹⁶⁾ Вполне возможно, что в целях скорейшего отправления души покойника в селение мертвых гиляки действительно поднимали какое-нибудь упавшее дерево. [111]

По сообщению Л. Я. Штернберга гиляки ставили вывороченное вверх корнями дерево и после лиц, умерших естественной смертью.¹⁷⁾ Возможно, что именно это действие гиляки называли подниманием дерева. С течением времени вывороченное вверх корнями дерево заменилось фигурой ḳak, а название обряда осталось одним и тем же.

Гиляки селений Арково (ašxej-vo), Усть-Агнево (Arni-vo), Най-най и Пиляво не сожигают своих покойников, а хоронят их в земле. К сожалению, подробнее ознакомиться с этой формой погребения мне не пришлось. Для погребения покойника в земле выкапывается сравнительно неглубокая, но широкая яма, и в ней устраивается mu nigыvыv) raf — дом для покойника. Этот дом представляет собою ящик, составленный из толстых лиственничных плах, выструганных топором. Покойника гиляки указанных селений укладывают лицом на юг. Вместе с покойником в гроб кладут кисет с табаком, спички, трубку, чашки, блюдца, ружье и другие необходимые ему вещи. Все вещи изламываются. Когда покойник и все необходимые ему вещи уложены, ящик покрывают двумя толстыми плахами и оставляют посредине между ними щель. Эту щель покрывают толстой, особо украшенной плахой, которую гиляки называют лодкой. Затем гроб зарывают. Та небольшая часть «лодки», которая находится над головой покойника, оставляется незарытой. Если покойник мужчина, то в эту часть втыкается наконечник для гарпуна и различные рыболовные крючки, которые необходимы будут покойнику в селении мертвых. По краям могилы втыкаются четыре красиво вырезанные дощечки — это весла для лодки покойника. Посредине, между веслами втыкают над гробом большую фигуру ḳak, в средине которой имеется отверстие. Сквозь это отверстие просовывается длинный шест, нужный для лодки, и затем длинные, тщательно выструганные древки для крюка, которым гиляки колют рыбу. Затем у гроба, возле головы покойника, в землю втыкается очищенное от коры деревцо, с укороченными сучьями, какие ставятся гиляками возле домов для навешивания на них различных вещей. На это деревцо навешивают ведерко, кружку, петли для ловли соболя (poča), покойник в селении мертвых будет также заниматься соболиной охотой, и другие вещи. Между прочим, если умирает приехавший в гости чужеродец, то гиляки его не сожигают, а хоронят в земле, ибо сожигать чужеродца на огне своего рода нельзя. Если умерший чужеродец был очень уважаем гиляками, то они складывают из дров клетку, прячут туда его тело и посылают за его сородичами. Приехавшие сородичи сожигают его тело и устраивают потом в своем селении проводы души покойного, в селение мертвых.

Похороны — это дело рода. Умершего члена рода хоронят только сородичи.

Человек, по представлениям гиляков, продолжает и после смерти жить такой же жизнью, какой он жил на земле. Дорога в эту деревню мертвых — [112] mlыx-vo — идет где-то через дыру в земле, дыру такую широкую, что сквозь нее можно пройти совершенно не сгибаясь. По словам гиляков, вход в эту дыру сторожит старуха, которая держит в руке шило. Старуха просматривает у душ входящих в селение мертвых уши, и если на ушах есть следы проколов, она беспрепятственно пропускает души в селение, если же проколов нет, то она прокалывает своим шилом ухо души и уничтожает ее этим проколом. По другому варианту этого предания старуха стоит на перекрестке двух дорог. К ней направляются души мертвых. Тех, у кого уши продырявлены, она пропускает в селение мертвых по хорошей дороге, а тех, у кого уши не продырявлены, она пропускает по плохой дороге, и они там погибают. Единственная разница, существующая между жизнью в млыхво и здесь, на земле, та, что когда здесь ночь, там день, и наоборот. Солнце, обойдя нашу землю, уходит по представлениям гиляков светить мертвецам, а в остальном там все одинаково. Люди живут там в таких же домах, как и здесь, ловят рыбу и приготовляют из нее юколу, так же вступают в брак и рожают детей, как и здесь на земле. Жизнь в mlыxvo представляется гилякам настолько реально, что живой и мертвый супруги сохраняют друг на друга супружеские права. Так если оставшийся в живых супруг не вступает снова в брак, то умерший супруг тоже не вступает ни с кем в брак и ожидает супруга, чтоб продолжать начатую ими на земле жизнь. Если же живой супруг снова вступает в брак, то и умерший поступает так же, находя себе по своему вкусу мужа или жену. Покойник, направляющийся в селение мертвых, идет к умершим до него родичам, т. е. в свой род. Каждый гиляцкий род непременно имеет в селении мертвых своих родичей, живущих там таким же родом, каким они живут здесь на земле. Этим объясняется то, что каждый гиляцкий род имеет свои čxar osuf и свои raf. Если умирает гилячка, то в зависимости от того, состоит ли она в браке или нет, она отправляется в род своего отца или мужа.

Описания погребений лиц умерших неестественной смертью будут даны особо, здесь же мы только отметим, что души повесившихся гиляков (higurškis pigunigыvыη) влачат жалкое существование. Старик Моклей из с. Чайво рассказывал мне, что на северо-западном поб. Сахалина жили два брата Куигрин и Лыськын. Оба они были очень богаты, в особенности Лыськын. Не вылечившись от изнурявшей его болезни, Лыськын повесился. Taxrto-Ttigыvыη — человек, душа которого отлучается во время сна и бродит по миру, наблюдая происходящее, рассказывал, что его душа спустилась в селение мертвых и видела там Лыськына. Лыськын вступил с ним в переговоры и осведомился, отдали ли гиляки его брату Куигрину все причитавшиеся ему. Лыськыну, долги, лодку, собак и др. Лыськын питался одними лягушками и uzlaη lojmыη — полугнилой высохшей форелью, валявшейся на берегу реки. В погоне за лягушками он о кустарники в клочья разорвал свою одежду. Жил он вдали от селения мертвых, по другую сторону реки, на берегу. [113]

Чайвинские гиляки рассказывают, что лет 10 назад один гиляк из с. Агиво отправился зимою на Мал. Горомай на ловлю рыбы и повесился. Они уверены, что душа его бродит вблизи этой реки и что ночью можно услышать как он кричит. По сообщению гиляка Хайкайка из с. Кекрво душа повесившегося на дереве волочит на себе душу дерева и никаким образом не может от него освободиться, если самоубийца не имел при себе ножа, точильного камня и иголки. Итак, мы видим, что по одним сообщениям, душа повесившегося остается на земле, а по другим — уходит в подземный мир, но в обоих случаях она живет вдали от всех на берегу какой-нибудь реки и питается лягушками.

Вышеизложенными фактами исчерпывается весь собранный мною материал по вопросам рождения и естественной смерти человека у гиляков.

Луга, 20 нюня 1929 г.

В мае т. г. я ознакомился с неизданными Л. Я. Штернбергом материалами по гилякам, подготовленными к изданию в г. Хабаровске С. А. Ратнер-Штернберг. Эти материалы содержат весьма интересные данные, по погребению. По этим материалам пупок ребенка вешается им самим, когда он подрастет, в лесу на дереве. Поминки, периодически совершаемые амурскими Гиляками возле raf, называются tigr az'radž — дерева наблюдением. Эти данные подкрепляют установленный нами факт о связи человека с деревом у гиляков, требующим еще своего объяснения.

Ленинград, 7 июля 1930 г.

¹⁾ Настоящая статья представляет собой предварительную сводку материалов, собранных мною на о. Сахалине за период 1926—1928 гг.

²⁾ Л. Шренк. Об инородцах Амурского края. Т. III, стр. 11.

³⁾ Особые морские духи. См. Этнография, № 1, 1929. Е.А. Крейнович. Очерк космогонических представлений гиляков. Стр. 92.

⁴⁾ См. Д. Фрезер. Золотая ветвь, Ч. I.

⁵⁾ Л. Я. Штернберг. Материалы по изучению гил. яз. и фольклора. Стр. 30, прим. 4.

⁶⁾ Его же, Гиляки. Стр. 75. Москва, 1905 г.

⁷⁾ Это же самое представление отмечено Л. Я. Штернбергом и в отношении гиляков, умерших неестественной смертью, задранных медведем или утонувших. См. Л.Я. Штернберг. Гиляки. Стр. 86-87. Москва. 1905 г.

⁸⁾ См. Л. Я. Штернберг. Гиляки. Стр. 77.

⁹⁾ Л. Шренк. Т. III. стр. 135.

¹⁰⁾ Л. Я. Штернберг. Гиляки. Стр. 78.

¹¹⁾ См. Л. Шренк. Т. III, стр. 136-141.

¹²⁾ Л. Я. Штернберг. Гиляки. Стр. 96.

¹³⁾ См. описание этого дерева — Доклады Академии наук СССР. 1928, № 15, стр. 331. Е. Г. Катаров. Мифологический образ дерева, растущего корнями вверх. Сборник «М. А. Э.» V, вып. 2, Л., 1925, стр. 737-738. Л. Я. Штернберг. Культ орла у сибирских народов. Е. Г. Кагаров, уточняя мысль Л. Я. Штернберга, предполагавшего, что источник представления о дереве, обернутом вершиною вниз, надо искать на юге на побережья Персидского моря, считает, что этот образ мог быть заимствован в Индии, от смоковницы, имеющей воздушные корни. На наш взгляд образ такого дерева вне зависимости от Индии и Персии мог возникнуть всюду под влиянием наблюдений опрокинутого отражения дерева в воде на берегах рек, озер, заливов. Несомненно, что дерево и его опрокинутое отражение в воде воспринималось первобытным человеком как нечто целое. У индусов дерево, растущее вершиной вверх и вниз, приняло образ мирового дерева, проникающего все миры, средний, верхний и нижний. У народов, по представлениям которых загробный мир расположен внизу, дерево, растущее корнями вверх, вершиной вниз должно быть связано с загробным миром, ибо оно врастает в него своей вершиной.

¹⁴⁾ Айнским это серебро называется только потому, что гиляки покупают его у айну, которые, в свою очередь, покупают его, повидимому, у японцев.

¹⁵⁾ “Сибирская живая старина”, Иркутск, 1925, вып. III-IV, стр. 148. Н.А. Липская-Вальронд. Материалы к этнографии годьдов.

¹⁶⁾ И.И. Козьминский. Сборник этнографических материалов. № 2. 1927, стр. 44.

¹⁷⁾ И. Я. Штернберг. Гиляки, стр. 77, 396.