выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Вестник древней истории, № 4, 1986 г.
[84] — конец страницы.
Историки и литературоведы редко обращаются к греческой вазовой живописи, гораздо чаще искусствоведы. Для того чтобы истолковать тот или иной сюжет, исследователи ищут опору в письменных памятниках. А между тем росписи на вазах содержат бесценные и далеко еще не полностью расшифрованные сведения об утраченных мифических сказаниях. Они жили либо в устной традиции, либо в эпических поэмах, где своеобразно преломлялась историческая действительность. Особый интерес представляют сцены, изображающие неизвестные по письменным источникам варианты прославленных сказаний. Такова, например, игра в кости, в которой участвуют Ахилл и Аякс, на знаменитой чернофигурной вазе мастера Эксекия или краснофигурный килик мастера Дуриса с изображением сторожащего золотое руно дракона, который проглатывает Ясона.[1]
К числу таких сцен относятся калидонская охота на верхнем фризе вазы Франсуа[2] и амазономахия, где участвуют персонажи со скифскими именами и в восточных одеждах.[3] Эти широко известные искусствоведам памятники до сих пор не привлекали серьезного внимания историков и филологов.
Содержание мифа о калидонской охоте известно по «Илиаде» (IX. 529-606) — древнейшему произведению греческой литературы. Авторы VII—VI вв.[4] неоднократно обращались к этому сюжету: о Мелеагре, герое сказания, писал Гесиод (Paus., X.31.3; fr. 135 Rzach), существовало сочинение Стесихора «Охота на вепря» (Athen., III.95D), от которого сохранились два незначительных фрагмента. О калидонской охоте упоминалось в дифирамбе Клеомена из Регия (рубеж VI—V вв.) и, вероятно, в стихах Ивика (вторая половина VI в.), а в первой половине V в. — у Пиндара (Isthm. VII.31) и Вакхилида (V.94-154). Авторы эллинистического [84] и римского времени хорошо знали этот миф; наиболее обстоятельное изложение — у Аполлодора (I.64-73), Овидия (Met. VIII.260-444) и Гигина (Fab.173). В мифе рассказывалось о страшном вепре, посланном разгневанной Артемидой во владения калидонского царя Ойнея. Для борьбы с чудовищным зверем царь пригласил знаменитых героев Эллады. Некоторые из них погибли во время охоты, другие ранили зверя; в мифе особенно выделялась Аталанта, нанесшая сильный удар животному. Честь окончательной расправы с вепрем принадлежала Мелеагру, сыну Ойнея. В основе мифа лежали события далекого прошлого Этолии: войны между городами, упомянутые Гомером, следы перехода от матриархата к патриархату, отразившиеся в отношении героев к Аталанте — единственной женщине, принявшей участие в охоте. Благодаря своей популярности, перешагнувшей границы Этолии, миф пополнялся новыми деталями. Сначала в охоте принимали участие герои из ближайших окрестностей Этолии, но постепенно круг их расширялся, охватывая не только материковую, но и островную Грецию, а также, как будет показано ниже, Малую Азию. Овидий, прекрасно знавший греческую мифологию, перечислил 30 участников калидонской охоты, у Гигина же их более 50.
Мастера греческих расписных ваз неоднократно изображали калидонскую охоту. Сохранились девять чернофигурных и десять краснофигурных и рельефных ваз с подобным сюжетом.[5] Несмотря на многочисленные письменные источники, сцены на вазах VI в. отражают неизвестные варианты мифа, например борьбу Аталанты и Пелея за трофеи охоты.[6] В этот ряд надо поставить вазу Франсуа, где есть герои с именами, отсутствующими в письменных источниках.
Ваза Франсуа — это большой чернофигурный кратер с волютообразными ручками; ее высота 66, диаметр 57 см. Ваза сделана в Аттике около 570 г.[7] в мастерской Эрготима и расписана Клитием, о чем свидетельствуют две надписи на сосуде. От горла до ножки кратер покрыт росписью, образующей шесть фризов. Всего на вазе представлено 270 фигур людей и животных, и около многих написаны имена.
Вазописец избрал несколько сюжетов из жизни Пелея и его сына Ахилла. Центральный, самый широкий фриз посвящен шествию богов на свадьбу Пелея и Фетиды. На верхнем фризе показана калидонская охота (рис. 1), участником которой был Пелей. В центре композиции помещен вепрь; с обеих сторон на него наступают девятнадцать охотников с собаками, двадцатый уже повержен зверем. Шестнадцать вооруженных копьями фигур симметрично расположены парами по сторонам от вепря. Три героя, целящихся из лука, нарисованы поодиночке. Ближе всего к морде зверя изображены главные действующие лица мифа: сын калидонского царя Мелеагр в паре с Пелеем и знаменитая охотница из Аркадии Аталанта в паре со своим будущим мужем Меланионом. За ними — целящийся с колена лучник Евтимах. Два других лучника, Кимерий и Токсамис, представлены среди героев, наступающих с противоположной стороны.
Наше исследование будет сосредоточено на этих трех лучниках, о которых нет упоминаний ни в одном из сохранившихся письменных источников. Исследователи вазы обычно оставляют открытым вопрос, откуда среди греческих героев появились эти фигуры с восточными одеяниями и именами.[8] В научной литературе уже упоминалось о том, что имена Кимерий и Токсамис принадлежали народам, населявшим Северное [85] Причерноморье.[9] В их написании на вазе заметны архаические черты греческой орфографии: необозначение геминаты μ (Κιμέριος), κσ вместо повсеместно принятой с IV в. ξ (Τόκσαμις).[10] При упоминании вазы в современных изданиях эти имена приводятся в традиционной орфографии: Κιμμέριος, Τόξαμις.[11] Судя по именам, художник изобразил киммерийца и скифа. Имя первого говорит об его этнической принадлежности, имя второго звучит сходно с другими скифскими именами: царь Таксакис возглавил часть скифского войска в войне с Дарием (Herod., IV.120), Токсарисом звали двух скифских персонажей в диалогах Лукиана (Scytha I.2; Toxaris, passim).
В схолиях к «Аргонавтике» Аполлония Родосского есть краткая заметка о том, что герой — эпоним племени мариандинов — был сыном некоего Киммерия (Schol. Apollon. Rhod., II.140.723, 780). Это единственное в античной мифологии упоминание о персонаже с именем Киммерий дало основание для отождествления его с фигурой лучника Киммерия на вазе [86] Франсуа. [12] Если в словаре В. Рошера такое предположение высказано с осторожностью, то Л. А. Ельницкий уже безоговорочно утверждал, что на вазе VI в. изображен предок мариандинов, на земле которых находилась греческая колония Гераклея Понтийская.
Эта гипотеза не выдерживает серьезной критики. Во-первых, киммерийское происхождение мариандинов, на чем настаивали Л. А. Ельницкий и некоторые другие исследователи, весьма сомнительно и в настоящее время имеет мало сторонников.[13] Во-вторых, Клитий расписывал вазу раньше, чем была основана Гераклея (554 г.).[14] В-третьих, достаточно хорошо известно, как складывалась мифографическая традиция о Гераклее.[15] Первым ее историографом был Геродор, мифограф и софист конца V в. До него Гераклея не играла сколько-нибудь заметной роли в греческой мифологии. Геродор же нашел ей видное место в рассказах о Геракле и аргонавтах, сделав соответствующие модификации мифов. Таким образом, Киммерий, отец Мариандина, — плод греческой мифотворческой фантазии не ранее конца V в. Основанием для такого вымысла послужили воспоминания о пребывании киммерийцев на южных берегах Понта (ср. Herod., IV.12).
Ясно, что Клитий рисовал героев с луками, не будучи знаком с восточными народами. Одеяния лучников на вазе Франсуа такие же, как у греческих героев, лишь у Кимерия и Токсамиса орнамент покрывает всю ткань, а не только кайму, как у греков; однако рисунок этого орнамента такой же, как на облачениях греческих персонажей на других фризах вазы. Негреческое происхождение героев подчеркнуто остроконечными шапками, которые носили многие восточные народы, и характером вооружения: у греческих охотников — копья, у варваров — луки скифского типа. Клитий перевел на язык изобразительного искусства литературное произведение о калидонской охоте.[16] Известно, что устные греческие сказания и эпическая поэзия давали основную массу сюжетов для вазописцев VI в. до н. э.[17] Обилие имен героев (целых 20) и даже их собак дает твердую основу для предположения о поэтическом источнике. Вероятно, лишь в стихотворной форме может быть закреплено в памяти столько имен. Прозаическое предание всегда обходится небольшим количеством имен основных действующих лиц.[18]
Рассказ Гомера не соответствует тому, что изобразил Клитий. Малоубедительными представляются попытки связать сюжет калидонской охоты на вазе Франсуа с известным лишь по названию и двум невыразительным мелким фрагментам произведением Стесихора «Охота на вепря».[19] Уроженцу Великой Греции был слишком далек мир киммерийцев и скифов, и вряд ли он мог ввести их в литературу.
По нашему мнению, литературный оригинал был создан в Ионии в конце VII в. Такое заключение связано не только с тем, что Иония в те времена была центром эпического творчества греков, но и с тем, что скиф и киммериец могли стать тогда героями мифа, вероятнее всего, в воображении ионийского поэта, современника вторжения киммерийцев и скифов в Малую Азию. Его сочинение либо полностью могло быть посвящено калидонской охоте, либо это был достаточно подробно описанный эпизод [87] в более крупном произведении, например в «Илиаде». Автор одной из киклических поэм (VII — начало VI в.), подражавший Гомеру,[20] мог включить этот миф в свое произведение, но изложить иной вариант, который отразился на греческих вазах VI в.
Судя по древневосточным и древнегреческим источникам, киммерийцы вторгались в Малую Азию во второй половине VIII в. и в середине VII в.[21] В VIII в. они достигли Ионии и разрушили некоторые греческие города (Herod., I.6; Strabo, III.2.12). Киммерийской угрозой было вызвано строительство специальных укреплений в греческих полисах, остатки которых найдены, например, в Панионионе.[22] Как ни скудны наши сведения о греческой литературе эпохи архаики, все же известно, что в VIII—VII вв. киммерийцы упоминались в ряде поэтических произведений. Их далекая родина где-то на границе здешнего и потустороннего мира описана в «Одиссее» (XI.12-19). Каллин, поэт середины VII в., обращался к согражданам с призывом защитить родной Эфес от надвигающегося войска киммерийцев (fr. 3 Diehl). В «Аримаспее» Аристея Проконнесского (по-видимому, он был младшим современником Каллина) описывались причины, побудившие киммерийцев покинуть родину (Herod., IV.13).
То же самое можно сказать и о скифах. Этникон встречается уже в сочинениях Гесиода (Strabo, VII.3.9). Нашествие скифов в Азию и их изгнание надолго запечатлелись в памяти ионийских греков. С их слов Геродот (I.106) в V в. записал устную новеллу о хитрости, с помощью которой царь Киаксар расправился со скифами. Исторические же новеллы, как правило, складываются непосредственно в ходе событий или сразу же после них,[23] т. е. этот рассказ мог существовать на рубеже VII—VI вв. [24]
Киммерийцы и скифы, прекрасные наездники и стрелки из лука, произвели большое впечатление на многие малоазийские народы. Например, мидийский царь Киаксар поручил скифам обучить местных мальчиков стрельбе из лука (Herod., I.73). Среди греков возникла легенда о Геракле, получившем замечательный лук от скифа Тевтара, который научил героя стрелять (Tzetz. Schol. ad Lycophr., 50-51). Примечательно сообщение Геродота о том, что скифы в Малой Азии прославились не только как воины, но и как охотники (I.73).
Вся жизнь малоазийских греческих полисов была тесно связана с иноплеменными соседями, которые часто грозили им войной. Греки долго и упорно сопротивлялись лидийцам, персам, киммерийцам. Надо помнить и о том, сколь восприимчивы были греки к разнообразным культурным достижениям восточных народов, от которых они заимствовали и широко внедрили в свою жизнь алфавит, денежное обращение, некоторые музыкальные инструменты и многое другое.[25] В греческую литературу проникали предания восточных народов.[26] Контакты с киммерийцами и скифами в VII в. занимали, конечно, не особенно заметное место в письменных памятниках. Однако пристальное рассмотрение того немногого, что сохранилось от эпохи архаики, дает основание полагать, что греки были знакомы [88] с некоторыми сказаниями киммерийцев и скифов. Естественно, герои этих сказаний должны были быть прекрасными наездниками и обладать выдающимися способностями стрельбы из лука, что проявляется во время войны или охоты. Легенда о скифском царе Колаксае и его коне вскользь упомянута в «Парфении» Алкмана (ст. 49), уроженца лидийской столицы Сард. На одной аттической амфоре последней трети VI в. есть изображение длиннобородого скифского вождя, который вручает молодому воину лук как символ военной власти.[27] По остроумному толкованию А. Алексеева, здесь представлен один из вариантов скифской легенды, известной из «Истории» Геродота.[28] Как и Клитий, автор росписи амфоры опирался на какой-то литературный источник. Его героями были не только скифы, но и греки: ведь на амфоре скифские персонажи нарисованы между двумя греческими воинами. Возможно, молодой скиф, получающий лук, отправлялся совершать свои ратные подвиги среди греков. На эту мысль наводит роспись на другой вазе: Диомед и Гектор сражаются над убитым стрелком, около которого надпись «скиф».[29]
Ионийский поэт, излагая известный миф о калидонской охоте, включил в число его героев не только легендарных греков, но и прославленных охотников из среды киммерийцев и скифов. Так в его творчестве отразилась историческая действительность — столкновение греков с этими народами в середине — второй половине VII в. Для греческих поэтов было характерно свободное изменение сюжетных ходов известных сказаний.[30] Само же по себе включение героев-варваров в ткань греческих эпических поэм не представляется чем-то уникальным для эпохи архаики. Например, Мемнон, герой поэмы Арктина «Эфиопида», был эфиопом, прибывшим на помощь троянцам. О Мемноне есть упоминание в «Одиссее» (IV.187), а его изображение часто встречается на аттических вазах, но самое раннее — на коринфской пиксиде второй половины VII в.[31]
В греческой ономастике существовала группа имен, происходящих от иноземных этниконов. Такие имена известны с рубежа VIII—VII вв.: например, брат Гесиода — Перс (Ор. X.27). К числу подобных имен относятся «Скиф» и «Киммерий». Первое было достаточно широко распространено в Греции и ее колониях, второе дважды встречается в надписях Эфеса и Родоса V и III вв. до н. э.[32] Появление этих имен у греков надо отнести к VII в. — времени знакомства жителей малоазийских полисов с киммерийцами и скифами. Первоначально, конечно, такие имена были неразрывно связаны с национальностью их носителей, что хорошо видно по рисунку и надписи на вазе Франсуа. Но уже к концу VI в. сами греки имели подобные имена. Таков Скиф, уроженец Коса, — правитель Занклы на Сицилии (Herod., VI.23-24; VII.163-164), таков и выдающийся аттический художник, оставивший несколько прекрасных рисунков на вазах с подписью «Скиф расписал».[33]
Имя скифского лучника «Токсакис» особенно интересно. Заимствованное греческим, по-видимому, поэтом из скифского сказания, оно доносит до нас звучание имени героя скифского фольклора.
Остается определить этническую принадлежность третьего лучника — Евтимаха. Ευθύμαχος («сражающийся в открытом бою» — имя чисто греческое, [89] оно встречается и в роли определения (Pind., Ol. VII.15; Simonid., 137), и как имя собственное (Dem., 44, 9; Paus., Χ.14.1);[34] можно, однако, предположить, что это греческий перевод варварского имени. Евтимах изображен как представитель какого-то восточного народа, судя по его высокой шапке. На рубеже VII—VI вв. ионийские города находились в постоянном контакте с Лидией.[35] По словам Геродота (I.79), во времена Креза в Азии не было более мужественного и сильного народа, чем лидийцы. В их столице Сардах жило немало греков, которым были знакомы язык и фольклор лидийцев.[36] Поэтому вполне возможно, что имя варварского героя в сознании греков легко нашло параллель в их родном языке. Впрочем, с определенной долей вероятности можно предположить, что Евтимах был героем фольклора мидян или персов, других восточных соседей греков.
Итак, ионийский поэт на рубеже VII—VI вв. ввел в свое повествование о калидонской охоте трех иноземных героев из народов Малой Азии, знакомых грекам. Этот сюжетный ход не нашел развития ни в дальнейшей литературной жизни мифа, ни в изобразительном искусстве.[37] Только роспись Клития донесла до нас уникальное свидетельство о стихах, вероятно, отражавших утраченные фольклорные сказания трех восточных народов.
Творчество Клития дает еще один пример проникновения скифских образов в греческую мифологию. Речь идет о фрагменте скифоса со сценой амазономахии.[38] В греческой мифологии амазонки существовали еще в догомеровский период.[39] Они известны в античной литературе начиная с эпохи архаики. Их упоминает Гомер в «Илиаде» (III.189; VI.186), о них шла речь в «Эфиопиде» Арктина.[40] К настоящему времени не сохранилось ни одного сколько-нибудь подробного литературного произведения VII—VI вв. о битве греков с амазонками, но вазовая живопись с массой имен амазонок убеждает, что такие сочинения существовали.[41] О более или менее подробной литературной традиции об амазонках можно говорить, лишь начиная с «Истории» Геродота.[42]
Античные авторы описывают амазонок как отважных женщин-воительниц, ненавидящих мужчин. Они либо составляют отдельный народ, состоящий исключительно из женщин, изредка встречающихся с мужчинами для продолжения рода, либо держат мужчин в полном повиновении. Древнейшие фольклорные предания об амазонках сохранились в античной литературе. Однако подобные рассказы записаны у народов разных стран и континентов.[43]
Большинство античных писателей считали родиной амазонок южный берег Понта у реки Териодонт, а их главным городом — Темискиру. [90] Четыре греческих героя вступали в битву с амазонками: Беллерофонт, Геракл, Тесей и Ахилл. Геродот сообщает о победе греков над амазонками и их прибытии на трех кораблях к берегам Меотийского озера. Здесь, соединившись со скифами, они перешли Танаис и заселили местность, которую во времена историка занимали савроматы (IV.110-116). В женщинах этого племени греки признавали потомков амазонок.
Древнейшее изображение амазонок относится к началу VII в.; с середины VI в. амазономахия становится излюбленным сюжетом росписи античных ваз.[44] На чернофигурных сосудах амазонки вооружены копьями и одеты в греческие одежды и шлемы.[45] Таковы они и на фрагментах скифоса, расписанного Клитием.[46] Туника одной из амазонок особенно богато украшена: на ней чередуются пояса пальметт и лотосов, а также колесниц, запряженных крылатыми конями. Такой же орнамент есть на одеждах Геры, Урании и некоторых других персонажей вазы Франсуа. Около трех сохранившихся изображений амазонок написаны их имена: Телепилея, Ифито и Скилейя. Последняя поднимает убитую соратницу левой рукой, а правой отбивается мечом от противника. Аналогичные композиции амазономахии на других вазах приводят к заключению, что Клитий иллюстрировал сражение Геракла с амазонками.[47]
Вазовая живопись VI в. показывает, как в греческую поэзию и изобразительное искусство проникает представление о связи амазонок со скифами Северного Причерноморья. Наиболее раннее свидетельство — рисунок Клития — относится к второй четверти VI в., а его литературный источник должен быть несколько старше. Хотя все амазонки Клития одеты по-гречески, имя одной из них скифское: Скилея — женская форма имени Скил. В начале V в. такое имя носил скифский царь, как известно из «Истории» Геродота (IV.78-80). Недалеко от Истрии найден архаический золотой перстень с таким именем; по-видимому, он принадлежал этому царю.[48] Имя Скилеи на вазе написано в архаическом начертании справа налево. Мастер пользовался системой письма, называемой «бустрофедон», т. е. одну строку писал слева направо (имена амазонок — Ифито и Телепилея), другую — справа налево (ΣΚΥΛΕΙΕΙ), причем вместо окончания женского рода дважды повторил предпоследний слог.
Другая амазонка со скифским именем, Токсарис, изображена на фрагменте краснофигурной вазы, которую Дж. Бизли приписывает знаменитому мастеру Евфронию.[49] На фрагменте сохранились изображения двух амазонок и гоплита, надпись ΤΟΧΣΑΡΙ[Σ]. Так же как и в случае со Скилеей, по литературной традиции известен мужской вариант имени: скиф Токсарис прибыл в Афины раньше Анахарсиса, где оба встретились (Luc., Scyth. 1). Последний, согласно античной традиции, был собеседником Солона и посетил Креза (Diod. Sic., IX.26,2; Plut., Solo.5). Таким образом, пребывание Токсариса в Афинах надо отнести к началу VI в. Имя амазонки Токсарис на вазе рубежа VI—V вв. можно считать косвенным свидетельством того, что в двух сочинениях Лукиана — «Скиф» и «Токсарис» — сохранились черты действительно древнего предания. Известные из античной литературы мужские формы имен Скил и Токсарис показывают, что в скифской ономастике существовали мужские и женские варианты имен, произведенные от одного корня. Такое явление характерно для ономастики многих народов (ср. Александр и Александра, Олег и Ольга и т. д.). [91]
Имя Токсарис, конечно, ассоциировалось у греков со словом τόξα — стрелы. Возможно, оно даже несколько переделано на греческий лад: ведь лук и стрелы — обычное вооружение скифов, и скифское имя было понятно грекам с этой точки зрения. Легенда о связи амазонок со скифами вызвала к жизни представление о том, что они были одеты и вооружены по-скифски. Это нашло отражение и в их именах, образованных от слова «стрелы». На вазах встречаются имена Токсис и Токсофила. Первая участвует в сцене битвы Геракла с амазонками на краснофигурном кратере Евфрония,[50] она изображена в такой же восточной одежде, как Токсарис. И хотя Токсис и Токсофила — имена греческого происхождения (τόξα + φίλος), но возникли они под влиянием связи данного мифа со скифами. Токсофила нарисована на чернофигурном диносе из Лувра, где сохранилось самое подробное изображение амазономахии: 23 амазонки ведут бой против 13 греков.[51] Множество подписанных имен, как говорилось выше, свидетельствует о поэтическом источнике этого сюжета. В центре композиции — Теламон и Геракл. Токсофила уже повержена. На ней, как и на других амазонках, греческий шлем и одежда. Ведь динос расписан во второй четверти VI в., когда амазонок начали называть скифскими именами (напомним Скилею Клития), но еще не представляли в скифских одеяниях. Амазонки в кафтанах с длинными рукавами, в штанах и высоких восточных шапках появляются в творчестве мастеров краснофигурного стиля в последней четверти VI в.[52]
По мнению большинства исследователей, костюм амазонок заимствован вазописцами с изображений скифов,[53] впервые встречающихся на аттических вазах около 530 г.[54] Однако кажется несостоятельным предположение о причинах связи изображений амазонок и скифов из-за того, что скифские телохранители Писистрата имели стоянку на холме Ареопаге, где находилось место почитания амазонок.[55] Скифские имена амазонок на вазах, как мы показали, гораздо старше времени Писистрата.
Собранные факты показывают, что первоначально образы скифов и амазонок, происходящих из Северного Причерноморья, были известны вазописцам по литературным источникам, авторами которых были ионийские греки. Не знавшие скифов в жизни аттические художники рисовали персонажей со скифскими именами в греческом облачении. Когда же в последней трети VI в. Афины стали располагать отрядами скифских лучников, литературные образы получили конкретное воплощение: аттические мастера смогли нарисовать скифские костюмы по собственным наблюдениям.[56]
После 500 г. на вазах сокращается число изображений скифов, а после 490 г. они исчезают вовсе.[57] Но за амазонками прочно закрепляется скифский костюм. Для иллюстрации приведем два примера подобных росписей из отечественных собраний. В конце VI в. вазописец Псиакс нарисовал на краснофигурном алабастре очень изящную амазонку с луком (рис. 2) и обнаженного греческого юношу в шлеме и со щитом.[58] Роспись Псиакса синхронна массовому изображению скифов на аттических вазах. На краснофигурном кратере середины V в. представлено сражение Тесея [92] с амазонкой Мелусой, скачущей на коне.[59] Несмотря на греческое имя, Мелуса одета в скифский костюм. В своей древней основе рассказ о подвигах Тесея не давал повода для встречи с героями с берегов Понта. Однако в V в., когда Аттика поддерживала оживленные связи с колониями Северного Причерноморья,[60] появилось стремление связать историю обеих областей с мифических времен. Известный логограф Гелланик в своей «Аттиде» объяснял, как амазонки появились в Аттике, прибыв из-за Боспора Киммерийского, и после неудачной трехмесячной войны возвратились на родину (Tzetz. Schol. ad Lycophr., 1332). Это свидетельство помогает понять, почему Тесей сражается с амазонкой в скифском одеянии, а сцена на вазе дает возможность восстановить несохранившийся литературный сюжет о сражении Тесея с амазонками, прибывшими из Скифии.
Скифские имена амазонок вошли в греческую архаическую литературу, конечно, не в результате случайного заимствования из повседневной жизни, а из какого-то скифского предания, вернее всего эпического. Судя по тому, что греки назвали именно так амазонок, в эпосе скифов должны были действовать героини-воительницы. Подобное предположение можно обосновать также некоторыми сообщениями древних писателей и археологическими находками. Античные авторы оставили многочисленные упоминания об участии женщин в военных походах савроматов (Herod., IV.116-117; Ps.-Hippocr., De aer.24; Plat., Leg. VII.11p. 804e). Менее известно, что эта черта была свойственна и некоторым скифским племенам, как можно заключить из рассказа Диодора Сицилийского (II.44). Женские погребения с оружием на территории Скифии[61] подкрепляют мысль об участии скифянок в военных действиях и об отражении этого факта в эпосе, где выступали героини-воительницы. Их имена — Скилея и Токсарис — были знакомы Клитию и Евфронию по греческим стихам. Представление о Северном Причерноморье как о родине амазонок побудило эллинского поэта добавить к персонажам с традиционными греческими именами героинь со скифскими именами.
Рисунки на аттических вазах представили возможность установить в греческой мифологии существование мотива связи амазонок с народами Северного Причерноморья с начала VI в., т. е. с периода основания большинства ионийских колоний в этой области. К этому времени греки уже [93] хорошо освоили южный берег Понта, и там не оказалось никаких следов воинственных женщин. В процессе колонизации греки познакомились с савроматами, обитавшими в Приазовье. Умение савроматских женщин хорошо ездить на коне и владеть оружием (Ps.-Hippocr., De aer. 24) ассоциировалось в сознании греков с обликом легендарных амазонок и оформилось в предание, известное по записи Геродота.[62] Однако если это древнейшее письменное свидетельство относится к середине V в., то вазовая живопись позволяет зафиксировать существование предания почти на полтора столетия раньше.
По нашему мнению, хорошей иллюстрацией к рассказу Геродота является недавно впервые опубликованная К. С. Горбуновой эрмитажная ваза: на чернофигурной амфоре 30—20-х годов VI в. изображены скифский воин[63] и две амазонки. Бородатый варвар в остроконечной шапке, кафтане с рукавами и в длинных штанах стреляет из лука. На амазонках греческие одеяния и шлемы, в руках щиты и копья. Вероятно, это сцена из мифа о начальном периоде жизни амазонок на берегах Меотиды. Амазонки одеты по-гречески, так как они недавно прибыли из Малой Азии и еще не составили вместе со скифами новый народ савроматов.
Анализ изображений киммерийских и скифских персонажей в творчестве аттических вазописцев VI в. приводит к следующим выводам. Росписи на вазах, иллюстрирующие известные греческие мифы о калидонской охоте и амазономахии, опираются на утраченные литературные источники эпохи архаики. Созданные в Ионии на рубеже VII —VI вв., они художественно преломили исторический опыт греков, столкнувшихся с киммерийцами и скифами сначала в Малой Азии, а затем в Северном Причерноморье. Включение героев киммерийского и скифского фольклора в ткань мифа о калидонской охоте было эпизодическим и не получило развития при разработке этого сюжета многими античными писателями и художниками. Наоборот, связь амазонок с выходцами из Северного Причерноморья имела широкое признание в литературе и искусстве. Амазонка Скилея на вазе Клития, использовавшего утраченный поэтический источник, оказывается древнейшим свидетельством о подобном сюжете в греческой литературе и искусстве.
Изучение греческих ваз VI в. дает также некоторые сведения о персонажах утраченного скифского эпоса: это Токсамис, прославившийся как охотник и выдающийся стрелок из лука, и две героини-воительницы — Скилея и Токсарис. [94]
Рис. 1. Фриз вазы Франсуа с изображением Калидонской охоты (около 570 г. до н. э.).
Рис. 2. Краснофигурный алабастр с изображением амазонки (конец VI в. до н. э.)
[1] Snodgrass A. Archaic Greece. The Age of Experiment. L., 1980, p. 191; репродукции рисунков названных ваз см.: Boardman J., Dörig J., Fuchs W., Hirmer M. Die griechische Kunst. München, 1966, tabl. XVII, 134.
[2] Ваза названа по имени нашедшего ее в 1845 г. археолога А. Франсуа, хранится в Археологическом музее во Флоренции. Ее репродуцируют во всех подробных изданиях по истории греческого искусства. Наиболее полное издание: Minto А. Il vaso François. Milano, 1960.
[3] Полный свод ваз со сценами амазономахии в кн.: Bothmer D. Amazones in Greek Art. Oxf., 1957.
[4] Все даты относятся к периоду до нашей эры.
[5] Kolf. Meleagros. — RE, В. 15, 1931, Sp. 460-463. Кроме названных ваз в статье перечислено множество других античных произведений искусства с изображением калидонской охоты.
[6] Kolf. Op. cit., Sp. 474.
[7] О датировке кратера см.: Beazley J. D. The Development of Attic Black-figure. L., 1951, p. 26; Cook R. M. Greek Painted Pottery. L., 1960, p. 73.
[8] Minto. Op. cit., p. 40-41; Vos M. F. Scythian Archers in Archaic Vase-painting. Groningen, 1963, p. 2.
[9] Граков Б. Н. Материалы по истории Скифии в греческих надписях. — ВДИ, 1939, № 3, с. 306.
[10] Legeune Μ. Phonétique historique du mycénien et du grec ancien. Р., 1972, p. 72., 101.
[11] Граков. ук. соч., с. 306; Ρаре W. Wörterbuch der griechischen Eigennamen, Braunscnweig, 1911.
[12] Roscher W. Η. Aüsfuhrliches Lexicon der griechischen und römischen Mythologie. B. 2. Lpz. 1890, Sp. 1187; Ельницкий Л. А. Скифия евразийских степей. Новосибирск, 1977, с. 49.
[13] Burstein S. Μ. Outpost of Hellenism: the Emergence of Heraclea on the Black Sea. L., 1976, p. 7-8.
[14] Ibid., p. 12.
[15] Ibid., p. 2.
[16] Kolf. Op. cit., Sp. 461; Beazley. Op. cit., p. 331.
[17] Блаватский В. Д. История античной расписной керамики. М., 1953, с. 105.
[18] Aly W. Volksmärchen, Sage und Novelle bei Herodot und seinen Zeitgenossen. Göttingen, 1921, S. 245.
[19] Kolf. Op. cit., Sp. 461.
[20] Античные писатели называют ряд авторов киклических поэм учениками Гомера: Huxley G. F. Greek Epic Poetry. Cambr., 1969, р. 124.
[21] Дьяконов И. М. История Мидии. Μ., 1956, с. 234; Артамонов Μ. И. Киммерийцы и скифы в Азии. — В кн.: Первобытная археология Сибири. Л., 1975, с. 105.
[22] Кобылина М. М. Милет. М., 1965, с 24; Hommel Р. Panionion und Melie. В., 1967, S. 94.
[23] Азбелев С. Η. Отношение предания, легенды и сказки к действительности. — В кн.: Славянский фольклор. М., 1965, с. 12.
[24] Изгнание скифов относят к последней четверти VII в. или к началу VI в. О существующих разногласиях в датировке этого события см.: Доватур А. И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в «Истории Геродота». М., 1982, с. 179.
[25] Emlyn-Jones С. J. Ionians and Hellenism. London — Boston, 1980, р. 26, 27, 105, 106: Snodgrass. Op. cit., p. 80-83.
[26] Доватур А. И. Повествовательный и научный стиль Геродота. Л., 1957, с. 79-96.
[27] Vos. Ор. cit., tabl. 4b.
[28] Алексеев А. Сцена вручения лука на амфоре VI в. до н. э. — Сообщения Гос. Эрмитажа, 1981, 46, с. 41 сл.
[29] Vos. Ор. cit., р. 20, tabl. 6a.
[30] Толстой И. И. Аэды. М., 1958, с. 57.
[31] Блаватский. ук. соч., с. 109.
[32] Кадеев В. И. Херсонес Таврический в первых веках нашей эры. Харьков, 1981, с. 91-92.
[33] Мнение Б. Н. Гракова (ук. соч., с. 306) о том, что автор росписи был рабом-скифом, в настоящее время должно быть полностью отвергнуто. Вряд ли выходец из народа, не знавшего даже кружальной керамики, мог разрабатывать в своих произведениях сложные и чуждые ему сюжеты греческих мифов.
[34] Ρаре. Ор. cit., s. v.
[35] Свенцицкая И. С. Греческие города в составе Индийского царства. — ВДИ, 1978, № 1, с. 26-38.
[36] О знакомстве греков с лидийским фольклором, а также о возникновении «некоего общего греко-лидийского предания» см.: Доватур, ук. соч., с. 82-96.
[37] Может быть, автор росписи флорентийской гидрии со сценой калидонской охоты знал те же стихи, что и Клитий: один из участников охоты изображен в высокой восточной шапке (Antike Kunst, 1965, № 5, S. 16, Abb. 4). Во всех остальных известных нам росписях изображены исключительно греческие герои (ср. Kolf. Op. cit., Sp. 460-463).
[38] Bothmer. Ор. cit., р. 9, № 39.
[39] Hennig R. Über die voraussitlichen völkerkundlichen Grundlagen der Amazönen-Sagen und deren Verbreitung. — Zeitschrift für Etimologie, 1940, № 4, S. 362.
[40] Huxley. Op. cit., p. 147 f.
[41] Выше было показано, что большое количество имен персонажей одного мифа указывает на литературный поэтический источник сюжета росписи. По каталогу Д. Ботмера насчитывается 66 полных имен амазонок и 9, от которых остались от одной до четырех букв (Bothmer. Op. cit., р. 234).
[42] Сводку античной литературной традиции см.: Косвен М. О. Амазонки. — СЭ, 1947, № 2, с. 33-41; там же дана подробная иностранная библиография.
[43] Косвен. ук. соч. — СЭ, 1947, № 2, с. 41-59; № 3, с. 3-32.
[44] Bothmer. Ор. cit., р. 1, 2, 6.
[45] По словам Э. Р. Штерна, амазонки на вазах первой половины VI в. изображались почти в тех же положениях, что и греческие гоплиты, т. е. в сценах вооружения, битв, пешие, на колесницах и верхом (Штерн Э. Р. Алабастр Псиакса и Гилина. — ЗООИД, 1899, т. 17, с. 46).
[46] Bothmer. Op. cit., р. 23 f. Манера рисунка и сходство орнамента дали оснований приписать Клитию три фрагмента скифоса, хранящиеся в Музее Акрополя.
[47] Bothmer. Op. cit., р. 23.
[48] Виноградов Ю. Г. Перстень царя Скила. — СА, 1980, № 3, с. 92-96.
[49] Beazley J. D. Attic Red-figured Painting. Oxf., 1963, р. 17, № 16.
[50] Bothmer. Ор. cit., р. 131, № 5.
[51] Ibid., р. 8.
[52] Отдельные черты скифского вооружения и одежды встречаются у амазонок на чернофигурных вазах с середины VI в., но широкое распространение скифского костюма у амазонок появляется на рисунках краснофигурных ваз начиная с последней трети VI в. (Штерн. ук. соч., с. 47; Graef В. Amazones. — RE, В. 1, Sp. 1773; Bothmer. Op. cit., tabl. 68, 69, 72-74, 78, 80-85).
[53] Штерн. ук. соч., с. 47; Bothmer. Op. cit., р. 94.
[54] Vos. Op. cit., р. 61.
[55] Штерн. ук. соч., с. 48.
[56] Vos. Op. cit., р. 63-68.
[57] Ibid., р. 81.
[58] Штерн. ук. соч., с. 37-62; Соколов Г. Античное Причерноморье. Л., 1973, с. 26. Алабастр хранится в Одесском Археологическом музее.
[59] Горбунова К. С. Мастера греческих расписных ваз. Л., 1961, с. 82, рис. 40. Кратер хранится в Гос. Эрмитаже.
[60] Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье в VI—II вв. до н. э. М., 1963, с. 20 сл.
[61] Ганiна О. Д. До питания про жiночi похрвання из зброею скiфського часу.— Працi Киïвського держ. iсторичного музею, Киïв, 1958, вип. 1, с. 175-183; Ильинская В. А. Скифские курганы около г. Борисполя. — СА, 1966, № 3, с. 169 сл.
[62] Hennig. Ор. cit., S. 363.
[63] Горбунова К. С. Чернофигурные аттические вазы в Эрмитаже. Л., 1983, с. 97 сл., рис. 70. Автор осторожно называет воина просто варваром. Существовали разные предположения об этнической принадлежности фигур, одетых в подобные восточные костюмы: персы, фракийцы, скифы. М. Ф. Вос (ор. cit., р. 43) проанализировала существующие гипотезы и показала, что на вазах VI — начала V в. наиболее убедительной оказывается интерпретация этих персонажей как скифов. Литературная традиция поддерживает отождествление варвара со скифом на эрмитажной амфоре.
Написать нам: halgar@xlegio.ru