Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Н. А. Онайко.
О центрах производства золотых обкладок ножен и рукояток ранних скифских мечей, найденных в Приднепровье

Одну из значительных категории античного импорта, проникавшего на территорию племен Северного Причерноморья, составляют различные изделия из бронзы, серебра, золота и сплавов. Среди них есть и продукция северопонтийских городов. Металлообрабатывающее производство их пока еще изучено неравномерно, тем не менее можно уже сейчас поставить вопрос о районах возможных центров производства некоторых из этих изделий и еще раз пересмотреть существующие в нашей литературе точки зрения. Речь идет о производстве обкладок ножен мечей. Золотые обкладки ножен мечей (рис. 1) найдены в богатых курганах Приднепровья (Острая Томаковская могила и курган близ х. Шумейко).¹⁾ Кроме того, отдельные детали (например, нижняя часть) таких обкладок ножен известны из Золотого кургана близ Симферополя.²⁾ За пределами Северного Причерноморья подобные украшения ножен найдены в Феттерсфельде.³⁾

Обкладки ножен этого типа составлялись из двух совершенно разных по технике и художественному оформлению частей, которые покрывали внешнюю, а иногда частично и оборотную сторону ножен. Верхние их части представляют золотые тисненые рельефы. Манера исполнения рельефов и сюжеты украшений на них разные. Так, верхняя часть обкладки ножен из Феттерсфельде содержит различные элементы, характерные для античного искусства.⁴⁾ Они даны в манере мягкого и плавного рельефа, исполненного рукою греческого мастера. Верхние части обкладок томаковских ножен и ножен с х. Шумейко представляют более грубую работу. Они украшены различными мотивами животных, переданных в традициях варварского звериного стиля. На томаковских ножнах к верхним частям обкладок дополнительно припаяны еще и головки животных в фас в виде небольших штампованных бляшек. Нижние части всех четырех обкладок ножен (Томаковка, Шумейко, Золотой курган и Феттерсфельде) [159] имеют форму наконечников, изготовленных отдельно из гладкого листового золота, и прикреплены к верхним частям. Они отличаются друг от друга только формою наконечника и деталями украшавшего их орнамента. Техника исполнения узоров, расположенных по верхним краям наконечников, совершенно одинакова; это — треугольнички из зерни и различный орнамент (в виде веревочки, спиралевидные и миндалевидные фигурки) в сканной технике с инкрустацией цветным стеклом. В том же стиле оформлены и некоторые рукоятки мечей. Это оружие всеми учеными датируется концом VI — началом V в. н. э.⁵⁾ Относительно центров производства и этнической принадлежности мастеров обкладок ножен у исследователей нет единого мнения. Фуртвенглер и Гинтерс приписывают ножнам из Феттерсфельде ионийское происхождение.⁶⁾ А. А. Иессен считает вероятным, что они, как и другие находки этого клада, вышли из мастерских Ольвии или Тиры.⁷⁾ Беглое высказывание А. А. Иессена дало повод И. В. Яценко отнести к этому центру и томаковские ножны.⁸⁾ С. И. Капошина, ссылаясь на вещи различного происхождения,⁹⁾ приходит к неожиданному выводу, что обкладки ножен из х. Шумейко сделаны также в Ольвии.¹⁰⁾ Считая технику украшения наконечников этого типа ножен варварской и сравнивая головки животных на бляшках томаковских ножен с подобными головками на Горчиновской (северная Болгария) пластине, А. П. Манцевич делает на этом основании вывод о фракийском происхождении последних.¹¹⁾ Таковы основные мнения о центрах производства и о мастерах золотых обкладок рассматриваемого типа ножен.

Для освещения этих вопросов решающее значение имеют техника украшений и анализ сюжетов обкладок ножен, наиболее характерными образцами которых в этом отношении являются находки из Приднепровья.

Типично скифская форма сердцевидного перекрестия ножен из х. Шумейко украшена геральдическим изображением лежащих горных козлов с подогнутыми, заходящими одна на другую ногами и с повернутой назад головой (рис. 2, 1). Мотив лежащего животного в этой позе, особенно оленя и горного козла, получил широкое распространение в орнаментике изделий Северного Причерноморья, исполненных в зверином стиле. Самыми ранними образцами этого мотива, относящимися еще к VIII—VII вв. до н. э., являются, по-видимому, фигуры лежащих лосей на костяных изделиях из с. Жаботин.¹²⁾ Такие же фигуры лосей переданы и на золотых бляшках из курганов № 524 у с. Жаботин¹³⁾ и № 346 у с. Орловец.¹⁴⁾ На вещах из Мельгуновского (рукоять меча) и Келермесского (секира) курганов, относящихся к VI в. до н. э., мы впервые видим изображение в той же схеме горного козла.¹⁵⁾ К VI—V вв. до н. э. относят серию золотых тисненых бляшек с изображениями лежащих козлов.¹⁶⁾ Все эти бляшки найдены в среднем Приднепровье и на Северном Кавказе (Ульский аул, рис. 2, 3; Витова могила, рис. 2, 4).¹⁷⁾ Многие из них служили украшением своеобразного головного убора (курган № 35 у с. Бобрица; [160] у сел Пруссы и Жаботин).¹⁸⁾ Подобные сюжеты встречаются и на рельефах золотых пластин того же времени (Витова Могила Полтавской области).¹⁹⁾ Золотые штампованные бляшки с изображением лосей найдены также в Нимфейском и Семибратнем курганах. Такая же бляшка происходит из Майкопа.²⁰⁾ Бляшки датируются началом и второй четвертью V в. до н. э. По технике изготовления, композиции и трактовке животного эти бляшки близки изображениям на золотых обкладках ножен. Изображения козлов на бляшках и на упомянутых пластинах повторяют в упрощенной форме уже известную нам, застывшую в спокойной позе фигуру горного козла на рукоятке мельгуновского меча и келермесской секире. Изображения козлов на ножнах меча с х. Шумейко следуют той же схеме, хотя здесь еще в большей мере, чем на бляшках, чувствуются упрощение и стилизация форм. Особенно резко это подчеркнуто в [161] трактовке морды козлов. С другой стороны, в отличие от приведенных аналогий, они более экспрессивны.

Аналогичные сюжеты встречаются и в бронзе VI—V вв. до н. э.: на ручках зеркал²¹⁾ и деталях конского убора из Среднего Приднепровья.²²⁾ В золотых рельефах V в. до н. э. такие изображения лежащих козлов, кажется, уже не встречаются, в бронзе — изредка. К последним относятся рельефные изображения козлов на бронзовом навершье из кургана близ Ульского аула²³⁾ и бляхе из Кулаковского кургана (Крым).²⁴⁾ Козел на навершье передан в той же манере, что и на вышеописанных вещах. С животными, изображенными на ножнах с х. Шумейко, его особенно сближают легкость форм и подвижность фигуры.

Что касается бляхи из Кулаковского кургана с изображением козла, то ее можно сопоставить с рельефами на ножнах и приведенными к ним аналогиями только на основе сходной традиционной схемы изображения лежащего животного. В остальном же это изображение козла не находит себе аналогий в торевтике Северного Причерноморья и отличается от них тяжелыми угловатыми формами фигуры животного и совершенно иной трактовкой рогов. Интересно, что по технике, стилю и форме рогов ближайшей аналогией изображению козла на бляхе Кулаковского кургана являются рельефные изображения козлов на бронзовом «мече-эмблеме» из Меджидии (Румыния).²⁵⁾ Д. Берчу пишет, что техника и трактовка деталей фигур козлов на этом мече не греческие и не северопричерноморские.²⁶⁾

Популярный в скифском искусстве мотив лежащего животного с повернутой головой и подогнутыми ногами имел своих предшественников среди образов микенского и древнего переднеазиатского искусства, созданных носителями древних культур эгейского, хетто-хурритского и мидийско-манейского мира.²⁷⁾ К мидийско-манейскому кругу вещей принадлежит, по-видимому, известный клад из Саккыза, на золотых рельефах которого есть близкие сюжеты.²⁸⁾ Изображенные по обе стороны священного дерева олени и горные козлы на сиро-хеттских или сиро-хурритских печатях, как и на обкладке мельгуновского меча, символизировали богиню плодородия. Такое осмысление подобных мотивов и символики изображений, как на золотых бляшках, так и на перекрестии ножен с х. Шумейко, подтверждается и другими данными, свидетельствующими о почитании в лесостепном Приднепровье культа Великой богини плодородия и владычицы зверей, известной в древности под различными именами.²⁹⁾

Ниже перекрестья ножны с х. Шумейко украшены повторенной несколько раз фигурой зверя кошачьего семейства (пантеры?), также относящейся к кругу животных, связанных с Великой богиней (рис. 2, 5). Пантера изображена с опущенной вниз головой, выдвинутыми вперед и полусогнутыми ногами. В литературе подобное изображение хищника иногда относят к мотиву «припавшего к земле» зверя. Это животное близко напоминает знаменитую келермесскую пантеру и аналогичные [162] изображения на золотой пластине и серебряном зеркале из того же кургана³⁰⁾ (рис. 2, 7). Золотая бляшка в виде фигуры этого животного найдена в Ульском кургане³¹⁾ (рис. 2, 8). С Кавказа происходит изображение пантеры, украшавшее конец ручки бронзового зеркала.³²⁾ Среди архаических памятников лесостепного Приднепровья аналогичные изображения животных мы видим на золотых вещах (пластине и бляшках) из Битовой могилы³³⁾ (рис. 2, 6) и на бронзовых крестовидных бляхах из с. Волковцы и с. Опишлянка.³⁴⁾ Сходное изображение животного встречается в Приднепровье и в камне.³⁵⁾ Мы находим его также на ручке бронзового зеркала из Гавриловского могильника.³⁶⁾ Заметим, что на ручке этого зеркала и на бляшке из Опишлянки фигуры зверя расположены в ряд, одна над другой, как и на ножнах с х. Шумейко. Все перечисленные изображения передают одну и ту же схему, отличаясь друг от друга лишь трактовкой деталей тела животного. Наиболее близкими по композиции и стилю изображений к пантере на обкладке меча с х. Шумейко являются животные на келермесском зеркале и бляшке из Ульского кургана. Аналогичные изображения этого животного, относящиеся к более раннему времени, имеются в луристанских бронзах³⁷⁾ и на вещах упомянутого Саккызского клада из Курдистана. Звери той же породы, скомпанованные в геральдической схеме, украшают сердцевидное перекрестье ножен из Томаковской могилы (рис. 3, 2). Они изображены в позе свернувшихся хищников, являющихся излюбленным мотивом в украшениях металлических вещей скифского стиля. Изображения зверя на томаковских ножнах представляют один из вариантов этого мотива. Отличительной особенностью его является заполнение фигурами хищников всей плоскости круглой бляхи. Голова животного изображается обычно в профиль, с поставленными друг над другом в виде кружков ухом, глазами и носом, переданными схематично, нарочито в крупном плане. К ранним примерам изображения этого мотива относятся [164] свернувшиеся хищники на бляшках начала VI, а возможно VII—VI вв. до н. э., происходящих из скифских курганов у с. Константиновки,³⁸⁾ и особенно — изображения на вещах из Келермесского кургана (на лапах и хвосте золотого изображения хищника), на костяной бляшке (рис. 3, 2)³⁹⁾ и других. На этих памятниках тела свернувшихся животных изображены в более крутом изгибе, чем на томаковских ножнах, но в общем композиция и передача отдельных частей тела — та же.

Различия наблюдаются лишь в некоторых деталях. Мастер томаковских ножен передал лапы животных не в виде кружков, а более реалистично, с когтями. Нос и открытая пасть слиты в единую дугообразную фигуру, кончик хвоста не свернут в колечко, как на келермесских вещах, а закончен птичьими головками. Такие же головки помещены и на концах рогов лосей на бляшках из Нимфейских курганов. Изображения свернувшихся хищников на бронзовых бляшках из савроматских погребений возле г. Элиста⁴⁰⁾ очень близки по композиции и стилю к тем, что мы видим на томаковских ножнах, но более грубы по исполнению.

В 1957 г. при раскопках Пантикапея, в доме ремесленника была найдена литейная форма конца VI в. до н. э.⁴¹⁾ В ней отливались, по-видимому, круглые бляхи, украшенные геральдическими изображениями двух полусвернувшихся зверей (рис. 3, 3). Сравнивая изображение, отливаемое в этой форме, с другими близкими по времени изображениями на металлических изделиях, найденных на юге России, И. Д. Марченко пришла к выводу, что по композиции и стилю оно ближе всего стоит к аналогичным сюжетам на сердцевидных перекрестьях томаковских ножен, а также к изображениям на бронзовых бляшках из Керчи, Нимфея и Тамани. Еще более ранние образцы этой геральдической композиции имеются на наконечниках мельгуновских⁴²⁾ и келермесских ножен.

Томаковские ножны украшены ниже перекрестья серией одинаковых прямоугольных бляшек с изображением морды животного. Они изготовлены каждая отдельно и припаяны в ряд одна над другой вдоль обкладки ножен (рис. 3, 1). А. П. Манцевич сравнивает их, как мы уже отмечали, с головками животных на горчиновской пластине. Однако более близкие аналогии бляшкам на томаковских ножнах мы находим в Приднепровье среди бляшек из Чигиринских курганов.⁴³⁾ И те и другие, по-видимому, подражают львиным головкам на ранних пантикапейских монетах.⁴⁴⁾

Техника тиснения рельефов томаковских ножен и ножен с х. Шумейко ближе варварским, чем греческим изделиям. Характерно, что на плоском фоне резко выступают довольно плоские изображения фигур, детали выполнены с подчеркнутой жесткостью и стилизацией. Правда, на ножнах с х. Шумейко эти черты уже смягчены и наблюдается несколько более мягкая и сравнительно более естественная трактовка форм.

Нижние части описанных ножен из Приднепровья напоминают форму греческих наконечников. А. П. Манцевич признает в «тонкой и изящной работе» орнамента наконечников руку художника-варвара.⁴⁵⁾ В [165] качестве аналогий она приводит ряд вещей, изготовленных в той же технике, которые, по ее мнению, являются типично скифскими изделиями. Это — диадема келермесского шлема, фигура барса из Золотого кургана, ромбовидные пластины из Чигиринских курганов, ножны и серьги из Феттерсфельде. Однако все эти вещи очень различны. Ромбовидные пластины, ножны и серьги безусловно греческой работы. Остальные вещи представляют собой произведения, исполненные в смешанном греко-скифском стиле с некоторыми восточными элементами.

Техника орнаментации посредством скани и зерни всегда была чужда причерноморским скифам.⁴⁶⁾ В понятии варвара эта орнаментика слишком мало значительна. Он привык видеть в украшениях своих вещей образные сюжеты, связанные с представлениями о магической силе животных и их воздействии на окружающих, поэтому с точкой зрения А. П. Манцевич трудно согласиться. Кроме наконечников ножен мечей в Северном Причерноморье, в эту эпоху встречаются другие привозные ювелирные изделия, главным образом серьги, амулеты и подвески, выполненные в той же, чуждой скифскому искусству, технике. Это хорошо известные средиземноморские украшения и амулеты. Таких вещей на нашем юге сравнительно немного. Среди изделий Северного Причерноморья они стоят особняком, так как в производстве ювелирных украшений там господствовало в то время два направления — звериный стиль в его чистом виде и смешанный греко-варварский стиль. Применение инкрустации цветным стеклом также не характерно для скифских мастеров. Перечисленные А.П. Манцевич вещи, в украшении которых применена полихромия, представляют, скорее всего, импорт. В них слишком ярко выражены элементы искусства древнего Востока, в частности Передней Азии.⁴⁷⁾ Полихромия в сочетании со сканью, зернью, филигранью известна в Греции еще в микенскую эпоху и очень часто встречалась в орнаментике кинжальных клинков. Такая техника была хорошо известна и в странах древнего Востока. Полихромные изделия, украшенные сканью и зернью, благодаря контактам с различными странами греко-восточной культуры проникали и в Северное Причерноморье, однако торевтике северо-причерноморских племен VI—V вв. до н. э. этот стиль был чужд.

Итак, для верхних частей ножен, найденных в Приднепровье, характерны образные сюжеты, мотивы которых были заимствованы торевтами из известных им северно-причерноморских изделий. Местные мастера еще до появления на их работах мотива горного козла изображали в той же схеме лосей. Им был хорошо знаком также и образ свернувшегося хищника. Но непосредственным прототипом этих изображений служат келермесские и мельгуновские вещи. Техника рельефов и своеобразная трактовка животных на ножнах с х. Шумейко не дают основания категорически утверждать, что это — изделие местных мастеров-варваров.⁴⁸⁾ Возможно, что перед нами творчество греческих мастеров, подражавших скифским изделиям, но творчество это довольно противоречиво: на томаковских ножнах [166] выступают, с одной стороны, черты стилизации, особенно в изображении головы зверя и включении в его изображение таких не совместимых с природой детален, как птичьи головки; с другой — появляются некоторые реалистические тенденции (трактовка фигуры зверя и его лап).

Наконечники ножен и обкладки рукоятей мечей с х. Шумейко и из Феттерсфельде украшены орнаментом, выдающим руку греческого мастера. Уже одно это обстоятельство может указывать на то, что оформление скифского парадного оружия производилось в городских мастерских. Греческие города на нашем юге в VI—V вв. до н. э. были крупными торгово-ремесленными центрами. Больше всего в этом отношении нам пока известно о металлическом производстве Ольвии. На этом основании и строятся все предположения о том, что ножны рассматриваемого типа изготовлялись именно там.

Однако, находки разнообразных форм для отливки металлических изделий, а также готовой продукции позволяют нам уверенно говорить о существовании в Ольвии в VI—V вв. до н. э. собственной металлургии, ведущее место в которой занимало производство бронзовых изделий:⁴⁹⁾ наконечников стрел, зеркал, украшений конского убора и прочих мелких предметов быта.⁵⁰⁾ Развитие в Ольвии металлообрабатывающего производства, в том числе и художественной обработки металла, имело свои особенности. Будучи крупным металлообрабатывающим центром, Ольвия в то время специализировалась, по-видимому, главным образом на производстве бронзовых изделий, а изготовление изделий из золота и драгоценных металлов, вероятно, ограничивалось здесь только производством мелких украшений и то в небольших масштабах. К тому же техника их изготовления в Ольвии, как уже давно было замечено, сводилась главным образом к отливке изделий, а не штамповке.⁵¹⁾ Эта специфика металлообрабатывающего производства Ольвии подтверждается и состоянием ее монетного дела. Ольвия рано начала выпуск своих монет: с конца VI в. до н. э. начинается чеканка медных монет, серебряные появились довольно поздно, а золотые чеканились спорадически и только в IV в. до н. э. Можно предположить, что производственная деятельность Ольвии как металлообрабатывающего центра базировалась в основном на обработке медных руд, и у нее не было предпосылок для производства золотых изделий в широких масштабах. Ольвийский некрополь VI—V вв. до н. э., где найдены очень яркие и своеобразные образцы художественных изделий из бронзы, также свидетельствует, что в то время производство украшений из золота, серебра и их сплавов, по-видимому, не получило широкого развития. Это отразилось и на характере ольвийского импорта на территорию лесостепных племен, тесно связанных экономически с этим городом.⁵²⁾ И, наконец, как уже можно было заметить, мы не нашли сюжетов, близких к украшениям на ножнах ни в Ольвии, ни в прилегающих к ней районах. Анализ рельефов верхних частей ножен из Приднепровья показывает, что они неразрывно связаны с известными золотыми [167] и бронзовыми изделиями звериного стиля VI—V вв. до н. э., характерными главным образом для двух районов: Северо-восточного Причерноморья и лесостепного Приднепровья (рис. 4).

Экономические связи и общность культуры с самого начала сближали основанные греками в Северо-восточном Причерноморье многочисленные города, которые объединялись затем в единое мощное Боспорское государство. Торговая активность Боспора, втянувшего в орбиту своих экономических связей широкую территорию нашего юга, хорошо известна. Между тем в литературе постоянно подчеркиваются экономические связи Ольвии в VI—V вв. с местными племенами, как более развитые в сравнении с торговой деятельностью Боспора. Правильнее, по-видимому, говорить о различных направлениях торговой деятельность города, о сферах его торгового влияния, о составе товаров и о рынках сбыта тех или иных государств. [168]

Ольвия поддерживала тесные экономические связи главным образом с поселениями Днепровско-Бугского лимана и лесостепного Приднепровья, а торговые связи Боспора распространялись в это время не только на племена, населявшие юго-восточную часть причерноморских степей, но также и на скифов степного и лесостепного Приднепровья. Властвуя над проливом, ведущим из Черного в Азовское море, Пантикапей уже в VI—V вв. до н. э. установил тесные экономические связи с племенами Подонья. В торговле Пантикапея и других боспорских городов принимали участие и синдские племена, достигшие к этому времени высокого уровня социально-экономического развития. Наконец, известная часть товаров, завозимых в боспорские города, в том числе и в Пантикапей, сбывалась населению ближайших к ним районов. Заметим, также, что в отличие от одной из основных статей торгового баланса Ольвии — вывоза бронзовых изделий малых форм — экспорт к племенам Северного Причерноморья предметов крупной бронзы, в том числе различных видов средиземноморского вооружения и посуды, был, по-видимому, привилегией Боспора.⁵³⁾ Что касается местного городского металлообрабатывающего производства, то оно, надо думать, было развито в боспорских городах в то время не меньше, чем в Ольвии.

В последние годы все больше выясняется значительная роль Пантикапея как производственного центра по обработке металлов еще в VI в. до н. э. Кроме уже отмеченной находки в 1957 г. в пантикапейской мастерской ремесленника литейной формы, еще в 1953 г. на северном склоне Митридатовой горы были обнаружены следы металлургического производства: куски шлака, литейные формы для изготовления ювелирных изделий, и, возможно, остатки литейной печи.⁵⁴⁾ В архаических слоях города также постоянно находят отдельные образцы местных металлических изделий.⁵⁵⁾ Учитывая связь мастеров изделий торевтики IV в. до н. э. с работой пантикапейского монетного двора, мы можем предположить ту же связь боспорского производства художественных изделий из металлов с монетным делом и в более раннее время.⁵⁶⁾ Уже с середины VI в. до н. э. Пантикапей чеканит серебряную монету. Широко налаженное производство золотых изделий и выпуск золотых монет в IV в. до н. э. восходили, по-видимому, к старым традициям пантикапейского металлообрабатывающего ремесла. В некрополе Нимфея найдены своеобразные золотые украшения, характеризующие боспорскую торевтику V—IV вв. до н. э.⁵⁷⁾ Художественный стиль рельефов и орнаментации ножен из Томаковской могилы близки кругу аналогичных изображений, связанных с находками на Боспоре и в ближайших к нему районах. Элистинские бляхи являются предметами импорта, приобретенными савроматами в результате контактов с племенами Северного Кавказа и местами Прикубанья.⁵⁸⁾

Рассматривая вопрос о возможных центрах производства золотых обкладок ножен, найденных в Приднепровье, следует уделить особое внимание материалам из Прикубанья. Уже со II тысячелетия до н. э. этот район [169] начинает играть большую роль в снабжении причерноморских областей металлом.⁵⁹⁾ Благодаря сношениям древних обитателей этого края со странами Передней Азии, а затем и с античными городами Азиатского Боспора, торевты Прикубанья воспринимали дошедшие оттуда новые сюжеты и технические приемы художественной обработки металла. Сюжеты изображений на рельефе верхней части ножен с х. Шумейко, если не считать аналогичных предметов из лесостепи, близки мотивам, распространенным среди изделий Прикубанья. Древневосточные, переднеазиатские по происхождению мотивы горного козла и хищника из кошачьего семейства, а также и геральдическая схема расположения животных⁶⁰⁾ впервые появляются на нашем юге, по-видимому, именно здесь; здесь они получили дальнейшее развитие и стали популярными в декоре скифского звериного стиля. Что касается геральдической схемы изображений, то, по справедливому замечанию Б. В. Фармаковского, она, видимо, проникла на Кавказ еще до основания греками городов на побережье Черного моря,⁶¹⁾ что подчеркивает большое значение сухопутных торговых путей, шедших с Востока через Кавказ.⁶²⁾ Кроме восточной торевтики, тем же, по-видимому, путем проникали в Северное Причерноморье и некоторые изделия греческих мастерских, которые находят в курганах Прикубанья; поэтому морская торговля городов северного и северо-восточного побережья Черного моря не должна рассматриваться как единственный источник получения средиземноморского импорта. Золотые рельефы ножен с х. Шумейко представляют как бы продолжение традиций орнаментики мельгуновского и келермесского оружия. В них повторен тот же мотив горного козла и геральдическая схема расположения животных. В то же время в них не наблюдается тяжеловесности фигур и восточной манеры нагромождения деталей на их теле. Горный козел на ножнах с х. Шумейко передает более живой и динамичный образ животного с легкими пропорциями тела. В украшениях мельгуновского оружия и оружия с х. Шумейко применена общая техника орнаментации рукояток мечей: и та и другая украшены треугольничками зерни. Тот же орнамент повторен и на верхнем крае наконечника ножен с Х.Шумейко. Другой мотив, переданный на этих ножнах, — стоящая с подогнутыми ногами пантера (?) — также приводит нас к кругу соответствующих памятников Прикубанья, главным образом к вещам погребального комплекса Келермесского кургана. Выше мы отмечали, что фигурки пантеры на ножнах с х. Шумейко образуют такой же, построенный по вертикали ряд, как и на крестовидной бляхе из Опишлянки и на ручке зеркала из Гавриловского могильника. Но еще более ранний пример расположения фигур животных по вертикали представлен на секире из Келермесса.⁶³⁾ Все эти соображения побуждают нас отнести ножны с х. Шумейко к кругу изделий художественного ремесла, выпускавшихся мастерскими азиатского Боспора. Оттуда, по мнению многих исследователей, вышли такие замечательные и своеобразные произведения торевтики, как келермесское зеркало и ряд других вещей, [170] отдельные мотивы которых могут считаться прототипами изображений на ножнах. Заметим, что на территории европейской части Боспора также засвидетельствовано изготовление золотых бляшек со звериными мотивами, близко напоминающими изображения на ножнах с х. Шумейко. В качестве примера можно привести ранее упоминавшиеся бляшки с изображением лосей из некрополя Нимфея. На бляшках из Солохи, где изображения животных даны уже в сильно искаженном виде, можно проследить продолжение того же традиционного звериного мотива.⁶⁴⁾

Распространение в лесостепи отмеченных нами изделий, украшенных изображением горного козла и пантеры, мы склонны объяснять наличием тесных связей между этим районом и Прикубаньем.⁶⁵⁾ Высказанная ранее мысль о том, что значительная часть металлических изделий (навершия, уздечный набор, псалии), найденных в северных районах Причерноморья, происходит из Прикубанья, подтверждается результатами новых исследований.⁶⁶⁾

Из всех вещей, украшенных изображениями аналогичных звериных мотивов и найденных в лесостепи, привлекает внимание особая группа бронзовых изделий — крестовидные бляхи (Волковцы, Опишлянка) и зеркала (Ромны, Гавриловский могильник). В литературе все эти и подобные им изделия приписывают обычно выпуску ольвийских мастерских.⁶⁷⁾ Недавно В. М. Скуднова выразила вполне обоснованное сомнение относительно ольвийского происхождения зеркал, украшенных фигурками зверей.⁶⁸⁾ Следует, по-видимому, подвергнуть также пересмотру вопрос о происхождении крестовидных блях. Единственный случай находки такой бляхи в самой Ольвии,⁶⁹⁾ в то время как вне города их было найдено много, кажется очень странным. Не встречаются они и на лесостепном правобережье Днепра, где ольвийский импорт получил особенно большое распространение. Отметим также, что изображенный в центре ольвийской крестообразной бляхи зверь находит себе близкие аналогии, особенно в трактовке морды, не в ольвийском материале, а среди вещей, находимых в лесостепи и в Северо-восточном Причерноморье (бляха из Опишлянки, бронзовая бляшка из с. Босовки,⁷⁰⁾ костяной клык-амулет из Роменского района⁷¹⁾ и вещи с геральдическими изображениями зверей из Керчи, Нимфея и с Таманского полуострова, приводимые И. Д. Марченко⁷²⁾). К тому же, рядом с этим зверем помещено изображение лося, нехарактерное для изображений животных в ольвийской торевтике. Изображение стоящей пантеры на крестовидных бляхах из селений Волковцы и Опишлянка и на ручке зеркала из Гавриловского могильника также нехарактерно для ольвийских изделий. Его можно в какой-то степени сравнивать только со скульптурными фигурками на ольвийских бронзовых зеркалах. Но если эти украшения и могут свидетельствовать о влиянии на ольвийских мастеров древних традиций скифского искусства,⁷³⁾ то они в большинстве своем представляют все же настолько сильно переработанный образ пантеры, что ее часто называют «то овцой, то волком».⁷⁴⁾ Эти фигурки пантер являются [171] как бы производным от более типичных для скифского искусства изображений пантер. Поэтому они не могут служить доказательством ольвийского происхождения вещей с изображением животных на рассматриваемых вещах из Приднепровья, наиболее ранние и близкие аналогии которым мы находим в Прикубанье. Удлиненное туловище и длинные ноги пантер, изображаемых на ольвийских зеркалах, заставляют иногда сравнивать их не с прикубанским типом изображений пантеры, а с фигурой хищника на бляхе из Золотого кургана.⁷⁵⁾ Наконец, техника золочения (келермесское зеркало) и обкладка бронзовых вещей золотыми рельефами (бляха из Опишлянки) более характерны для Боспора,⁷⁶⁾ чем для Ольвии. То же следует сказать и относительно форм зеркал, о которых мы упоминали (Ромны). Скифские зеркала с двумя вертикальными столбиками, прикрепленными к центру диска и завершенными бляшками с фигурками животных, встречаются только на левобережье Днепра и в Прикубанье.⁷⁷⁾ Исключение составляет лишь зеркало с изображением вепря из кургана у с. Бобринца (Правобережье).⁷⁸⁾ В Ольвии этот тип зеркал неизвестен. Все приведенные нами наблюдения свидетельствуют, что центры производства ножен и оформления рукояток ранних скифских мечей следует искать скорее в Северо-Восточном, а не в Северо-Западном Причерноморье. Возможно, что центр был один, но мастерские, во всяком случае, разные. В этом можно убедиться даже при чисто внешнем сравнении форм, сюжетов и манеры исполнения верхних частей ножен. Рельефы на ножнах с х. Шумейко как по форме, так и по содержанию повторяют изображения популярных древневосточных образов козла и пантеры, часто фигурирующих вместе. Изображения на томаковских ножнах отличаются большей стилизацией образа, хотя в них отражены те же, игравшие большую роль в идеологии скифских вождей⁷⁹⁾ образы и идеи, связанные с почитанием Великой богини, которые были характерны для многих вещей погребального инвентаря той эпохи. Тот факт, что верхние части обкладок мечей резко отличаются от наконечников, может быть, указывает на исполнение отдельных частей ножен разными специалистами или при непосредственном участии местных мастеров, или под сильным влиянием искусства последних.

Механическое соединение различных по технике и по сюжетам частей в одной вещи вообще характерно для скифских бытовых предметов раннего периода. Это хорошо иллюстрируется кладом вещей из г. Саккыза. На нашем юге наиболее яркое отражение это нашло, пожалуй, в орнаментике ножен. Наличие разнообразных деталей украшения наблюдается не только на рассмотренных ножнах, но и на ножнах, имеющих другую форму, — келермесских и мельгуновских. На них представлены, с одной стороны, сюжеты, связанные с мифологией древнего Востока, исполненные в своеобразной технике мягких и плоских форм рельефа. С другой стороны — сюжеты так называемого скифского грифона и оленя, переданные в манере сравнительно высокого и резко очерченного рельефа. Эти сюжеты [172] сближают рельефы ножен из Приднепровья с шедеврами ранних памятников скифского искусства и свидетельствуют об исполнении их одним из тех мастеров, художественное творчество которых оказало большое влияние на дальнейшее развитие торевтики Северного Причерноморья. Судя по приведенной Н. Л. Членовой сравнительной таблице развития изображения оленя с подогнутыми ногами в разных странах Евразии, из 28 типов таких оленей 13 приходится на Причерноморье.⁸⁰⁾ Восемь из них, ранних и наиболее близких к типу, рассматриваемому нами, найдены на Кавказе и в лесостепи. Это еще раз подтверждает значение Прикубанья как одного из основных в рассматриваемый период центров производства художественных изделий из металла, откуда вместе с готовыми изделиями проникали в Приднепровье и некоторые сюжеты, бытовавшие на Кавказе. Образы, отраженные в этих сюжетах, отвечали определенному мировоззрению, сложившемуся к этому времени у обитателей обоих районов.

Дальнейшее развитие золотых обкладок ножен шло по пути подражания формам ножен типа келермесских и мельгуновских. Примечателен тот факт, что находки ножен V в., т. е. типа, непосредственно следующего за ножнами с х. Шумейко и томаковскими, также связаны с районом Северо-восточного (Подонье), а не Северо-западного Причерноморья. Более того, донские ножны, особенно их концы, имеют ту же форму, что и томаковские.⁸¹⁾ В IV в. до н. э. наблюдается еще более яркая картина: распространение золотых обкладок ножен, как и других видов парадного оружия, иллюстрирует широко налаженное на Боспоре производство изделий из драгоценных металлов и интенсивные экономические связи с племенами Приднепровья и Подонья. Появление в позднеэллинистическое время золотых обкладок ножен кинжалов и мечей, исполненных в новом своеобразном стиле, как бы возродившем традицию украшения ножен типа томаковских и с х. Шумейко, опять-таки заставляет нас обратиться к северовосточным областям Причерноморья.⁸²⁾ Наиболее выразительные аналогии эти изделия находят в вещах, найденных в Керчи, близ Анапы, на Тамани и в Прикубанье.⁸³⁾ Наконец, значительное развитие оружейного дела на Боспоре в последние годы правления Митридата⁸⁴⁾ было, безусловно, подготовлено всем предшествующим его развитием в этом крупном центре древней торевтики.

Золотые обкладки ножен из Приднепровья — это не единственные изделия из драгоценного металла, происхождение которых следует связывать с металлообрабатывающими центрами Северо-восточного Причерноморья. Есть основания предполагать, что производственная деятельность мастерских Боспора в VI—V вв. до н. э. играла значительно большую роль в торговом обмене с племенами Приднепровья, чем это принято считать. При изучении предметов торевтики раннего времени, найденных в Приднепровье и на территории Боспора, исследователи часто отмечают сходство форм и орнаментики изделий этих районов. Такая связь, безусловно, неслучайна. Еще М.И. Ростовцев заметил, что золотые тисненые [173] бляшки из кургана Бабы очень сходны с подобными украшениями из Семибратнего кургана.⁸⁵⁾ Л. Ф. Силантьева, описывая погребальный инвентарь курганов Нимфея, постоянно прибегает к аналогиям из Приднепровья.⁸⁶⁾ Это очень важные наблюдения, которые необходимо учитывать при характеристике связей Северо-Восточного Причерноморья с племенами Приднепровья. Наряду с другими фактами (например, с импортом средиземноморской бронзы на территорию Приднепровья через Боспор) они позволят нам уточнить и роль Боспора в этих связях, так как его торговые сношения с племенами Приднепровья в VI—V вв. до н. э. несколько недооцениваются при чрезмерном преувеличении роли Ольвии как производственного и торгового центра.

Иллюстрации

Рис. 1. Мечи: 1 — с х. Шумейко (реконструкция бокового выступа по В. Гинтерсу); 2 — из с. Томаковки (реконструкция бокового выступа по В. Гинтерсу).

Рис. 2. Изображения животных: 1 — геральдическое изображение козлов на мече с х. Шумейко; 2 — изображение козла на келермесской секире; 3 — бляшка из Ульского кургана; 4 — бляшка из Битовой Могилы; 5 — изображения пантер на ножнах с х. Шумейко; 6 — бляшка из Битовой Могилы; 7 — изображение пантеры на келермесском зеркале; 8 — бляшка из Ульского кургана.

Рис. 3. Изображения животных: 1 — верхняя часть ножен из с. Томаковки; 2 — бляшка из Келермесского кургана; 2 — реконструкция пантикапейской формы (по И. Д. Марченко)

Рис. 4. Схема распространения в северном и северо-восточном Причерноморье мотивов лежащего горного козла (а), припавшего к земле хищника — пантеры (б);свернувшегося хищника (в): 1 — х. Шумейко; 2 — с. Томаковка; 3 — Мельгуновский курган; 4 — ст. Келер-месская; 5 — с.Бобрица; 6 — с. Пруссы; 7 — с. Жаботин; 8 — с. Гладковщина; 9 — Витова Могила; 10 — Ульский аул; 11 — Роменский район; 12 — с. Аксютинцы; 13 — Кулаковский курган; 14 — г. Меджия; 15 — с. Хабаз; 16 — с. Волковцы; 17 — с. Опишлянка; 18 — с. Шпола; 19 — Гавриловский могильник; 20 — с. Константиновка; 21 — г. Элиста; 22 — г. Керчь; 23 — Цукурский лиман

[159] — конец страницы

«Культура античного мира», М., «Наука», 1966.

¹⁾ ДГС, вып. I, табл. XXVI, 18; Б. Н. и В. И. Ханенко. Древности Приднепровья, вып. III. Киев, 1900, табл. 45, рис. 461.

²⁾ M. И. Ростовцев. Курганные находки Оренбургской области эпохи раннего и позднего эллинизма. MAP, № 37, 1918, рис. к стр. 40-42, № 27.

³⁾ A. Furtwangler. Der Goldfund von Vettersfelde. Berlin, 1883.

⁴⁾ К. Schefold. Der skythische Tierstil in Sudrussland. ESA, XII, 1938, стр. 14.

⁵⁾ M. И. Ростовцев. Скифия и Боспор. 1925, стр. 399, 410; К. Schefold. Указ. соч., стр. 8, 14, 36 и 62.

⁶⁾ A. Furtwangler. Указ. соч.; W. Ginters. Das Schwert der Skythen und Sarmaten im Sudrussland. Berlin, 1928, стр. 18.

⁷⁾ А. А. Иессен. Греческая колонизация Северного Причерноморья. М.-Л., 1947, стр. 84.

⁸⁾ И. В. Яценко. Скифия VII—V вв. до н. э. М., 1959, стр. 54.

⁹⁾ Н. А. Онайко. Античный импорт на территории Среднего Приднепровья. СА, 1960, № 2, стр. 25.

¹⁰⁾ С. И. Капошина. О скифских элементах в культуре Ольвии. МИА, № 50, 1956, стр. 180.

¹¹⁾ А. П. Манцевич. Золотой венец из кургана на р. Калитва. ИБАИ, XXII, София, 1959, стр. 74; она же. Серьги из станицы Крымской. АСГЭ, № 2, 1961, стр. 161.

¹²⁾ М. И. Вязьмитина. Ранние памятники скифского звериного стиля. СА, 1963, № 2, стр. 158.

¹³⁾ А. А. Бобринский. Отчет о раскопках в Киевской губ. ИАК, вып. 60, 1916, стр. 2, рис. 2 и 3.

¹⁴⁾ А. А. Бобринский. Курганы и случайные археологические находки близ местечка Смелы, т. III. СПб., 1901, табл. VI, 1 и 3.

¹⁵⁾ Е. Придик. Мельгуновский клад, 1763 года. MAP, № 31, 1911, стр. 4, рис. 1 и 2; Б. Б. Пиотровский. Скифы и древний Восток. СА, XIX, 1954, стр. 155, рис. 7. К. Schefold. Указ. соч., стр. 46.

¹⁶⁾ Некоторых из них считают иногда лошадьми. Сходство с лошадью, прослеживаемое только в трактовке морды, объясняется, по-видимому, или неумением мастера изобразить мало знакомый ему образ животного или ассоциацией с культом коня.

¹⁷⁾ А. А. Бобринский. Курганы..., т. III, табл. XVIII, 8; Б. Н. и В. И. Ханенко. Древности Приднепровья, вып. II, табл. 8, рис. 448; Б. Н. и В. И. Ханенко. Древности Приднепровья, вып. III. Киев, 1900, табл.58, 61, рис. 470; Н. Е. Бранденбург. Журнал раскопок 1888-1902 гг. СПб., 1908, стр. 147 (Государственный Эрмитаж, инв. № ДН 1932, 15/5); G. Borovka. Skythian Art. London, 1928, табл. 3, D; бляшки из кургана близ Ульского аула (Государственный Эрмитаж, не опубликованы).

¹⁸⁾ Хороший образец полного набора подобных украшений дает погребение Синявского кургана № 100 — А. А. Бобринский. Курганы, т. III, стр. 138 сл., рис. 71 и 74.

¹⁹⁾ A. A. Zakharov. A. Zаrеtsky’s Excavations in the Government of Kharkov. ESA, XII, 1932, стр. 69, рис. 12.

²⁰⁾ G. Borovka. Указ. соч., стр. 92, табл. 3, С, H; Л. Ф. Силантьева. Некрополь Нимфея. МИА, № 69, 1959, стр. 70 и 74, рис. 38, 8-10.

²¹⁾ А. А. Бобринский. Курганы..., т. III, табл. XII, 3; G. Borovka. Указ. соч., табл. 30, А.

²²⁾ В. А. Iллiнська. Курган Старша Могила — памъятка архаiчной Скiфii. «Археологiя», т. V. Киiв, 1951, стр. 207, табл. V, 1 и 5.

²³⁾ Б. В. Фармаковский. Архаический период в России. MAP, № 34, 1914, табл. XII, 6.

²⁴⁾ G. Borovka. Указ. соч., табл. 13.

²⁵⁾ Д. Берчу. Фрако-скифский меч-эмблема из Меджидии. «Dacia» II, 1958, стр. 93, рис. 1-4.

²⁶⁾ Д. Берну. Указ. соч., стр. 118.

²⁷⁾ М. М. Вязьмитина. Указ. соч., стр. 164.

²⁸⁾ А. Gоdard. Le tresor de Ziwiye (Kurdistan). Haarlem, 1950; R. Сhirsman. Le tresor de Sakkez. Les origines de Mede et les bronzes du Luristan. «Artibus Asiae», XIII, 3, 1950; М. И. Артамонов. К вопросу о происхождении скифского искусства. «Сообщения ГЭ», XXII, 1962, стр. 30.

²⁹⁾ М. И. Вязьмитина. Указ. соч., стр. 167.

³⁰⁾ G. Borovka. Указ. соч., табл. 2 и 12; М. И. Максимова. Серебряное зеркало из Келермеса. СА, XXI, 1954, стр. 281.

³¹⁾ G. Borovka. Указ. соч., табл. 11, D.

³²⁾ А. А. Иессен. Археологические памятники Кабардино-Балкарии. МИА, № 3, 1941, стр. 45, табл. V, 3.

³³⁾ G. Borovka. Указ. соч., табл. 11, А.

³⁴⁾ Б. Н. и В. И. Ханенко. Древности Приднепровья, вып. II, табл. 16, рис. 316; Б. В. Фармаковский. Указ. соч., табл. XII, 2. Есть еще одна крестовидная бляха с аналогичными изображениями в коллекции Боткина (место находки неизвестно); С. И. Капошина. Указ. соч., стр. 188, рис. 26.

³⁵⁾ А. А. Бобринский. Курганы..., т. II. СПб., 1894, стр. 136, рис. 21.

³⁶⁾ Киевский исторический музей, инв. № Б41-297.

³⁷⁾ А. Godard. Указ. соч., стр. 42, рис. 32.

³⁸⁾ П. Д. Либеров. Курганы у села Константиновки. КСИИМК, вып. XXXVII, 1951, стр. 142, рис. 45д.

³⁹⁾ G. Borovka. Указ. соч., табл. 12 и 32, В. Так, возможно, выглядело свернувшееся животное на ручке бронзового зеркала из второго Келермесского кургана, описанного Б. Рабиновичем (Б. Рабинович. О датировке некоторых скифских курганов Среднего Приднепровья. СА, I, 1936, стр. 79).

⁴⁰⁾ К. Ф. Смирнов. Савроматы. М., 1964, стр. 223, рис. 5, 26.

⁴¹⁾ И. Д. Марченко. Литейная форма конца VI в. до н. э. из Пантикапея. КСИА, вып. 89, 1962, стр. 51.

⁴²⁾ Е. М. Придик. Указ. соч., табл. III и IV.

⁴³⁾ G. Borovka. Указ. соч., табл. 11, В.

⁴⁴⁾ М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 477; А. Н. Зограф. Античные монеты, МИА, № 16, 1951, табл. XXXIX, № 11.

⁴⁵⁾ А. П. Манцевич. Золотой венец из кургана на р. Калитва, стр. 74.

⁴⁶⁾ Это отмечала и С. И. Капошина (Указ. соч., стр. 180).

⁴⁷⁾ Б. Б. Пиотровский. История и культура Урарту. Ереван, 1943, стр. 54; он же. Скифы и древний Восток, стр. 141.

⁴⁸⁾ К. Schefold. Указ. соч., стр. 62.

⁴⁹⁾ Е. О. Прушевская. Художественная обработка металла. АГСП, т. I, М.-Л., 1955, стр. 329.

⁵⁰⁾ Вместе с тем нет, по-видимому, оснований заключать, что все перечисленные виды изделий, обнаруженные в Северном Причерноморье, изготовлялись только в Ольвии.

⁵¹⁾ В. Ф. Гайдукевич. Боспорское царство. М.-Л., 1948, стр. 119, 120.

⁵²⁾ Н. А. Онайко. Указ. соч., стр. 25.

⁵³⁾ Это предположение основано на том, что бронзовые предметы защитного вооружения (шлемы, поножи) и посуда, обнаруженные, например, в Приднепровье и Подонье, находят себе близкие аналогии главным образом на территории Боспора, где подобные вещи чаще встречаются, чем в Ольвии.

⁵⁴⁾ В. Д. Блаватский. Архаический Боспор. МИА, № 33, 1954, стр. 30.

⁵⁵⁾ И. Д. Марченко. Материалы по металлообработке и металлургии Пантикапея. МИА, № 56, 1957, стр. 160.

⁵⁶⁾ В. Д. Блаватский. Архаический Боспор, стр. 29; он же. Пантикапей, стр. 40.

⁵⁷⁾ Л. Ф. Силантьева. Указ. соч., стр. 3.

⁵⁸⁾ К. Ф. Смирнов. Указ. соч., стр. 260.

⁵⁹⁾ А. А. Иессен. Греческая колонизация Северного Причерноморья, стр. 41.

⁶⁰⁾ М. И. Артамонов. Указ. соч.

⁶¹⁾ Б. В. Фармаковский. Указ. соч., стр. 37 сл.; Е. О. Прушевская. Родосская ваза и бронзовые вещи из могилы на Таманском полуострове. ИАК, 63, 1917, стр. 51.

⁶²⁾ А. А. Иессен. Греческая колонизация Северного Причерноморья.

⁶³⁾ Это отмечает и С. И. Капошина (Указ. соч., стр. 181).

⁶⁴⁾ О. Borovka. Указ. соч., табл. 30.

⁶⁵⁾ Интересно, что с прекращением интенсивных связей племен Приднепровья с Кавказом в скифской торевтике исчезают бляшки и вещи с изображением горного козла и пантеры в древней традиционной схеме, что, конечно, объясняется еще и вырождением старых художественных традиций.

⁶⁶⁾ А. А. Иессен. Греческая колонизация Северного Причерноморья, стр. 42; он же. Некоторые памятники VIII—VII вв. до н. э. на Северном Кавказе. «Вопросы скифо-сарматской археологии». М., 1954, стр. 112; В. А. Iллiнська. Скiфська вузда VI в. до н. е. «Археологiя», т. XIII, 1961, стр. 38; она же. Про скiфськi навершникi. «Археологiя», т. XV, 1963, стр. 33.

⁶⁷⁾ Исключение составляет крестовидная бляха из собрания Боткина, которую С. И. Капошина не решилась отнести к ольвийским изделиям.

⁶⁸⁾ В. М. Скуднова. Скифские зеркала из архаического некрополя Ольвии. ТГЭ, т. 3, Л., 1962, стр. 23.

⁶⁹⁾ Б. В. Фармаковский. Указ. соч., табл. XII, рис. 1 и 3.

⁷⁰⁾ Н. Е. Бранденбург. Указ. соч., стр. 147 (Государственный Эрмитаж).

⁷¹⁾ Б. Н. и В. И. Ханенко. Древности Приднепровья, вып. II, табл. 21, рис. 512.

⁷²⁾ И. Д. Марченко. Указ. соч., стр. 51.

⁷³⁾ С. И. Капошина. Указ. соч., стр. 179.

⁷⁴⁾ В. М. Скуднова. Указ. соч., стр. 8.

⁷⁵⁾ Там же, стр. 12.

⁷⁶⁾ В. Д. Блаватский. О боспорском ремесле IV—I вв. до н. э. СА, XXIX-XXX, 1959, стр. 52; М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 578.

⁷⁷⁾ Б. Рабинович. Указ. соч., стр. 85.

⁷⁸⁾ А. А. Бобринский. Курганы..., т. III, табл. XII, 3. Зеркало с ручкой, украшенной фигурой лежащего кабана, найдено в окрестностях Нальчика. См.: В. М. Скуднова. Указ. соч., стр. 17, рис. 11.

⁷⁹⁾ М. И. Максимова. Указ. соч., стр. 299.

⁸⁰⁾ Н. Л. Членова. Скифский олень. МИА, № 115, 1962, стр. 167.

⁸¹⁾ G. Borovka. Указ. соч., табл. 22, А и В; Д. Берчу. Указ. соч., стр. 105.

⁸²⁾ М. И. Ростовцев. Курганные находки Оренбургской области эпохи раннего и позднего эллинизма; он же. Скифия и Боспор, стр. 606.

⁸³⁾ Там же, стр. 77.

⁸⁴⁾ В. Д. Блаватский. О боспорском ремесле IV—I вв. до н. э., стр. 50.

⁸⁵⁾ М. И. Ростовцев. Скифия и Боспор, стр. 413.

⁸⁶⁾ Л. Ф. Силантьева. Указ. соч., стр. 70 и др.