Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Славяне

Сербо-Лужицкий народный календарь | Сербо-Лужицкия народныя поверья

Живая старина. 1890, № 2.
{55} – начало страницы.
Орфография частично осовременена.
Постраничная нумерация сносок заменена сквозной.
Разрядка заменена подчеркиванием.
OCR OlIva.

{55}

Сербо-Лужицкий народный календарь

(Из бумаг И.И. Срезневскаго).

От Редакт. Две след. заметки И.И. Срезневскаго взяты нами из бумаг, полученных нами от О.И. Срезневской. По всей вероятности, эти заметки были написаны покойным в пребывание его в Лужицах, во всяком случае раньше выхода в свет превосходнаго сборника Смоляра «Pjesnički hornych a dolnych Łužiskich Serbow wodate wot Leop. Hawpta a I. E. Smolerja». Grymi, 1841—1843. 2 ч. в 4-у. См. там о праздниках (II, 220-222), о поверьях (II, 266-270); песнь о водяном муже — wódny muž напечатана в I ч. XXXIV, стр. 62-64.

Nowe ljoto — новый год. 1 Января девушки дарят своим милым венки из деланных цветов, переплетенные канителью, а с тем вместе и яблоки, орехи, булочки и т.п. Так делается у Голян. А около Каменца кумы дарят друг друга белыми хлебами. Фигурные хлебцы в форме коровок, возок, свиней, гусей пекутся на этот день, и называются Nowi ljêtka: кроме того, что ими дарят, их дают скоту, воображая, что они помогут ему не болеть и жиреть. На крещенье (trisy kroli…) пекут трешян (triôszan) по имени трех королей…

Post — масленнца. В первые дни масленицы молодой народ до сих пор имеет обычай ро kołbasy kchodžić. С палками и ивовыми прутьями отправляются они, ведя перед собой музыкантов, а за ними двух носильщиков с мешком или корзинками, и ходят они из дома в дом. В иных местах носят еще и еловую ветвь, перевязанную пестрыми лентами. Придут, поют песни, станут танцовать с женщинами, которые найдутся в доме, — а носильщики просят между тем у хозяев денег, яиц, колбас, печенаго мяса, и складывают в свой ворох. Со всем этим ждут вечера середы или четверга, и пригласив детей, молодиц и девушек в корчму, потчуют их, поют песни, пляшут. Чтоб еще увеличить запас, хватают девушек в плен и выпускают только по выкупу. Пляски эти очень важны: чем больше потанцуют, тем лучше лен взойдет. Пора последняго дня масленнцы (Postnicy) проходит в тех же играх.

В воскресение на 4-ой неделе Вел. поста (Laetaris) выгоняют смерть: {56} из соломы делают чучела, одевают их в лохмотья и с песнями и с криком бросают в воду.

— Wipowédanjê — Благовещение 25 марта.

— Bovońca (вм. Bołmońca-Palmensonntag), bowońčka — Вербное воскресение.

Страстная неделя. Martrownica — Martrowny tydźeć.

От зеленаго (великаго) четверга (zeleny štwórtk) до Светлаго Воскресения родители дарят детей красными круто спеченными яйцами (писанками).

Великая пятница называется сухою, тихою, покутною, великою (wulki, suchi, pokutny čisty pjatk = šichy pètk).

Светлое воскресенье — jutrownica, a весь праздник swjǎte joutry.

Накануне вечером Walpurgistag коров затворяют, чтобы ведьмы не делали ничего дурного с ними. Для этого же делают на дверях коровень смоляныя кольца и кресты. Бегают и с зажженными метлами. В самый праздник дети делают маленькую виселицу из ивовых прутьев и перепрыгивают: pšez sibeńcu skakaju. Кто удачно перепрыгнет, тот счастлив будет.

— Зеленая неделя, называемая святками (swjatki) н первый день Swjatočnic̀ka (Ниж. Луж. Swjetrownica). Мяту разставляют по церквям. От нея отрывают веточки в то время, когда священник благословляет. Принося их домой, приносят счастие дому. Раскладывают очаг.

— Иванов день. Огни (Либуш. 263).

— Вознесенье: S-t pjecjè Boźe = Ниж. Луж. — Stupenje do ńеbа.

— Праздник жатвы (Biry) (Либуш 258, 283).

Филиппов день (Advent) Pšichoda. Прежде был обычай, что от Фил. дня до Рождества Христова ходили из дому в дом, один представлял Ангела, другие другое, заставляя детей молиться и раздавая им хлебцы, плоды и пр. (Knautz. 179).

— 24 Декабря Паторжица. В этот день не продают хлеба, мяса, яиц, и т.п. Вечером зажиточныя семьи приготовляют 9 кушаний для себя и для своей челяди. Бедные, которые не в состоянии приготовить такой богатый ужин, пекут на этот день свячинье — Swečenje — celebratio festi diei д.л. Gastmahl (как называется кое где и день), только одно кушанье, но из 9 припасов, напр. свинаго мяса, проса, воды, соли, моркови, чеснока, колореби, пшеничной муки и розин (коринок). Стол покрывают соломой или кладут ее под столом. Потом вьют из нея веревку и обвязывают плодовыя деревья, чтоб лучше был урожай на плоды. В полночь начинаются гаданья: если слышны у гранитных камней стук мечей и ржанье коней, то быть на следующий год войне; девушки прислушиваются на пороге конюшен к ржанью жеребцов, и если услышат, то надеются {57} выйдти замуж до 24 июня; другия бросают носком правой ноги башмак через голову, и если башмак упадет носком к двери, то она надеется скоро выдти замуж. Это-же самое делают и накануне Новаго года (Liebusch, 143).

— Праздник Рождества Христова наз. Годы (Hody)¹⁾, a первый день называется Boži dzeń (сp. срб. Божиђ). Перед тем ходят с Божиим дитятею (Bož džjećo).

— На вечер Новаго года гадают.

Сербо-Лужицкия народныя поверья

(Из бумаг И.И. Срезневскаго).

Лужичане, разумеется, более женщины, до сих пор еще веруют в разныя чудища и их чудеса. — Так между прочим веруют оне в «Боже седлешко» — Божие сельцо, думая, что оно, как домовой, живет в каждом доме. В былое время, когда оно еще показывалось, видали это хорошенькое, беленькое дитя, с распущенными длинными, очень длннными волосами, в чистенькой коротенькой сорочке. Теперь уже редко кому приведется его увидеть, а только иногда слышат, как оно стонет и рыдает, и как заслышится в чьем доме этот стон и рыданье, так уж наверно быть беде: «Божие сельцо плакало» (Боже седлешко je пвакаво) — говорят, надобно беречься. Если услышат его стон и рыданье вблизи, то надобно спросить: «Божие сельцо! что со мною будетъ? (Боже седлешко, што ми будже, што ми фалује, што ма со стач), и Божие сельцо ответит, что тот или другой умрет, что того или другаго в рекруты возьмут, или что нибудь подобное, а чаще скажет только: «Не тебе будет, а другому (Воно н̀е буджѐ теби, ѓале другему)». Так было, по разсказу Грефе: Volkssagen und volksthümliche Denkmale der Lausitz von H.G. Gräve. Bautzen. 1839. ст. 49, и в городе Мужикове (Muskau) перед пожаром 1766: во многих домах слышали тогда стон Божьяго сельца, и на вопросы горожан отвечало оно: «Не будет одному тебе, а будет по всем улицам. (Воно н́е буджѐ јено теби, ѓале на вшитких гаюх)». Так предрекало Божье сельцо и пожар в Кулове (Wittichenau) 1822 года. Впрочем его слышат и видят не все. {58} Выливая или переливая кипяток, не одна Лужичанка боится обварить Божие сельцо, и перед тем скажет: «Иди прочь, Божие сельцо, чтобы мне не обварить тебя (Божое седлешко, джi преч зо ја ч́е н́е спар́у). Если же не скажет, так Божие сельцо ее самое обварит, — и, заметя у кого нибудь прыщи от обвару, говорят: «Обварило тебя Божие сельцо» (Боже седлешко је тебе спариво»). Тогда надобно лечиться — намазать маслом печное устье и намазывая приговаривать: Божие сельцо, мажу тебя, залечи меня, ты меня обварило (Боже седлешко, ја чје мазам, залој м́е, ты си ме спариво), а потом, снявши масляной накипи с кипящаго горшка, помазать больное место. — Божие сельцо само по себе зла никому не делает и обычно живет в печи или на очаге²⁾.

С родни Божьему сельцу приходятся колтки (Коłtki) — детки — чертенята, живущие в доме по разным углам, в запечьи, под постелью, в погребе, в чулане и пр. Они помогают семье и за это требуют есть и пить того самаго, что ест и пьет вся семья.

Не такова Ходойта (Khodojta-Khodojca) или, как ее называют Н. Лужичане, Муро̀ва. У нея нет постояннаго жилища: она бродит из дому в дом, ищет, чтобы кому зла наделать, набивается на обиду, и обиженная мстит всячески. Это — черная, тощая, испитая старушонка крошечнаго росту; глаза у нея вышли из-за век и быстро ворочаются, и страшно всматриваются в каждаго; иногда, впрочем, ходит она и в виде человечка в красном платье, продавая разные заморские товары; иногда летает сорокой, суясь в лицо, или катится клубом, подкатывается под ноги, или ложится ножом на столе, не виданная, а знаемая: ножом, да таким, что как возьмешь, так и захочется резать человека. Ходойта более всего ненавидит детей: иное так измучит, что ни подобия не останется: кровь выпьет, кости перекрошит, и лежит бедное дитя словно мочало какое. Если озлится на какую семью, то останется жить у нея до тех пор, пока всех не переморит.

У нея есть свои помощники, маленькие злые черти, которые портят все в доме, так что от них и защиты нет.

К той же породе, что и Ходойта, принадлежит и Зла жена (Зва жена), такая же старушка, крошечная, сухая, костлявая. Голова у нея с пивной котел, на спине огромный горб, нос как у журавля, а глаза маленькие, съежились и обтекли. Ходит она, ковыляя на костыле, заходит во все {59} углы, и в коровни, и на гумна и огороды, портит там хлеб и зелень, и коров и коз, и пожитки. Набедует в одну ночь столько, что и в год не поправить: коровы не дают молока, полотно гниет, дети болеют и умирают. И ничем от нея не отобьешься, как поселится в каком нибудь хлеве. Завидят бывало ее, начнут бросать в нее камнями, поленьями, сметьем, помоями — напрасно. Хлев сожгут, место освятят крестом, вот хлева будто и нет, а приходишь, хлев стоит как стоял, и Зла Жена в нем.

Еще есть и третья старуха — Смертница. В белом покрывале ходит она по деревне, и как завидят, что подошла к которому нибудь дому, так уж там непременно будет покойник; войдя в дом, садится она на постели у больного и выжидает его последняго часу. И если завидит больной ее с своего места: это верный признак смерти.

Другия чудныя существа большею частью добрыя: иныя из них помогают земледельцам, иныя пастухам, иныя охотникам.

О Приполднице (Pšipołnica, Pšezpołnica) хоть и говорят «благодаря Богу, она уже не покажется» (Džakowano bydi Bohu zo so јасу ńe pokaźe) и разсказывают много страшнаго, но вместе с тем верят, что она и добра делает много. Видали ее в летнее время в дни жатвы. Как бывало около полудня станет жарко, из рощи или из-за реки и выходит высокая, прекрасная девушка, вся завитая во что-то белое. Она сядет прежде или у воды, или под тенью дерева, сидит и волоса расчесывает, и пот с лица вытирает, и какую-то печальную песню поет; потом идет она к жнецам и начинает распрашивать, как им жнется, много ли ужали, много ли осталось, как сеяли, боронили, как всходило, разцветало, созревало, как жнут и веют, молотят и мелют; а все распрашивает для того, чтобы жнецы не работали. Иной и хотелось бы отвечать, да работу не кинуть, и примется жать; Приполдница к ней, и плачет, не пускает работать. Если же бы та не послушалась, Приполдница разсердится, и давай ей крутить голову, пока совсем открутит, что цветок от стебля. Если же жницы разговаривали с нею весело и охотно, да тот, кто смотрел за их работой, начинал их бранить, что оне ленятся, так Приполдница к нему, и хоть бы то был сам господин или госпожа, задушит и пустит без головы: пусть на себя плачется, зачем отдыху не давал жнецам. Только бывало тогда Приполдница и не покажется, когда тучи с грозою находят или ветер подует. И до сих пор, хоть правда и шутя, говорит жница жнице, когда она заработается в жаркий полдень: разве не боишься, что нападет на тебя Приполдница! (Не боиш со ты зо Пшипоуница на тебе пшинч будже)³⁾. {60}

В полдень же прохаживается (по Kotmarberg'y) какая то Мара, заботясь, чтобы все хорошо росло, особенно травы: ее видали пастухи и приносили ей жертвы, прося у нея помощи своим стадам: зажигали огни и обливали землю молоком, вскипяченным с травами (Срав. Либ. 272).

У пастухов есть и свое страшилище Гонило (Гонидло — Honidło — Honiło, d как в Motowidlo — мотовило). Чем оно страшно, Бог знает; а пастух, видя, что другой не выгоняет свое стадо в поле, уже покрытое полной травою, не забудет погрозить его Гонилом, и как раз скажет с угрозой: я пошлю за тобою Гонило, чтоб он тебя выгнал в поле (ja budu tebi honidwo do doma posłać zo by су́ ѵ polo hnało). Либуш (288) не напрасно сравнивает это Гонило с Генилем Дитмара: — habitatores (vicinitatis meae — не далеко от Мерзебурга) rаrо ad eclesiam venientes (ср. Гримм, 700).

Охотники разсказывают о Девице (Джјевица), которую видали в чаще леса не только в полдень, но и в полночь при свете месяца. Она одета как знатная госпожа, в руке у нея ружье tsylba; около нея свора гончих. Она стреляет как знатная госпожа на ветер, и куда бы ни стрельнула, куда бы ни погналась, ничто ей не помешает, деревья по ея воле сдвигаются в сторону, болота у ног ея сохнут, холмов и лощин как не было. Все бы хорошо, да то беда, что ей все равно — что дикий зверь, что человек: застрелит и самого охотника как серну, положит, будто век лежал. Теперь хоть и редко кто видит Девицу, а все еще боятся заходить в полдень в чащу бора; и хоть шуткой, а скажут тому, кто идет в бор о полдень: А ты не боишься, что Девица на тебя выдет (ńе boìsso zo Dźewica na tebi přinć budźe). — Послышится ли ночью крик охоты из лесу: это Беднат (Bjadnat), пан Дитрик, или что Немцы называют Дитри Бернгард. (В Сакс. Hakkelbärend, Hakkelberg, в Мейссене Hans Jagen-Teufel, в Швабии Elpentrötsch. Грефе 54. — Гримм 515-534). — В лесах же и горах живет Блуднище (Bludnišco) — не то леший, но то самое место, где можно забудиться: как пойдешь, говорят, на такое место, так приходится пропадать: и пройдешь, и все прямо, кажись, идешь, а придешь опять туда где был, и в какую сторону ни повернешься, все тоже и тоже; а тут еще где огонек засветит, где змей проползет, где аукнется, где застонет, где что-то невидимое станет тебя в зад пихать, волоса вырывать, где уставятся на тебя из чащи два огромные глаза, горят, сверкают, и все ближе да ближе; молись да молись, а иначе ни за пенязь пропадешь.

В воде свои жильцы: их знают хорошо рыболовы; знают и водянаго, и водяную, и детей их: (Wodny muž, wodna žona, wodne dzeći). Видают иногда водянаго, как он хватал утопавшаго, а потом смотри и {61} сложит кости где нибудь на берегу. А Водяная выходить из воды на берег работать, прясть и ткать, или разложит полотно белиться на солнце, а сама заведет песню, то веселую такую, что хохочешь, то такую, что нехотя плачешь. И дети около нея: играют, резвятся. Всем бы люди, да волосы что-то очень зелены, и платье из чешуи, как у рыбы. — Если же выходят на ярмарку, так и не узнаешь, что не люди, пока не заговорят: говорят иначе, хоть и все понимаешь, что говорят. На муже длинный белый льняной балахон, на жене сорочка, исподница, — и подол мокрый: он торгует хлебом, она — маслом. Иногда покупают, иногда продают: если продают, год будет дешев, а покупают — так быть дороговизне (Паннаш, 750-752). Водяным очень нравятся Сербки, и не одна уже вышла за муж в их царство. Есть и песня об этом:

Кроме всего этого есть еще змеи: одни из них называются житными (житны змиј), другие молочными (млоковы змиј), а третьи денежными (реńеžnу zmij) Liebusch 285.

Колдуны (kuzlaŕ-huzleŕ. — Ujišćer).

¹⁾ Годами впрочем называют и св. Праздник и Троицу — zročno čаsу.

²⁾ Невольно припоминаешь о том, что разсказывает Саксо Грамматик: Facminae foco assistentes absque supputatione fortuitas in cinere lineas describebant, quas si pares numerassent, prosperae rei praescias arbitrabantur, si impares, sinistri praenuntias autumabant.

³⁾ Laus. Monatschrift 1797 Panasch Reliqu. der Feld-, Wald-, Wasser- und Haus-Götter, стр. 746.