Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделам: Средняя Азия | Рецензии

[84]

Эпиграфика Востока. Вып. XXI. 1972.
[84] – начало страницы.

Лунин Б.В.
[рец. на:] Эпиграфика Киргизии. Вып. I. Сост. Ч. Джумагулов. Фрунзе, 1963. 76 стр., 59 рис.

Последние годы значительно возрос интерес научной общественности к эпиграфическим памятникам Киргизии в связи с новыми находками их в этом районе. Особенное внимание привлекли обнаруженные в 1961 г. в урочище Айртам-Ой четыре камня с древнетюркскими руническими надписями.¹⁾ Урочище Айртам-Ой хорошо известно в науке по находкам, сделанным здесь В. А. Каллауром,²⁾ а затем в 1896—1898 гг. при его содействии Г. Гейкелем.³⁾

Помимо камней с руническими надписями из урочища Айртам-Ой на территории Киргизии в наши дни были найдены и другие эпиграфические памятники, например надгробная стела с руническими знаками у могильника Кара-Бейит (урочище Демей, по дороге на Иркештам) и фрагмент хума с рунической надписью.⁴⁾ Откликаясь на возросший интерес к эпиграфическим памятникам Киргизии, Сектор тюркологии Института языка и литературы Академии наук Киргизской ССР издал рецензируемую книгу, которая по существу является альбомом фотографий и рисунков эпиграфических памятников Киргизии, сопровождаемых переводами и краткими пояснительными текстами. Она включает в себя следующие разделы: „Памятники орхоно-енисейской письменности в Киргизии" (таласские памятники №№ 1, 2, 7-11,⁵⁾ часть надписи на венчике хума с городища Ак-Тепе, надпись из Кулан-Сая, памятник из Кой-Сары), „Некоторые уйгурские памятники", „Несторианские памятники" (№№ 1-7), „Письмо Иренака к русским", „Надписи арабским алфавитом", „Буддийские формулы" (надписи на камнях из Чон-Сары-Ой и камень из ущелья Тамга).

Сама по себе попытка подготовить и выпустить в свет комментированный свод эпиграфических памятников Киргизии заслуживает всяческого одобрения. К сожалению, ближайшее ознакомление с альбомом вызывает ряд недоуменных вопросов и возражений, касающихся принципа и методов его составления.

Обратимся к фактам. Введение к альбому носит скупой, отрывочно-конспективный характер и содержит при этом неточности. Можно ли, например, именовать „стелами" камни-валуны с руническими надписями из находок в долине Таласа? Следовало ли безоговорочно утверждать, что „система орхоно-енисейского письма была занесена на территорию Киргизии … теми тюркскими племенами, которые последовательно переселились сюда с Енисея" (стр. 8)? Не отвергая подобного рода возможность, нельзя вместе с тем не отметить, что такое утверждение, выраженное в категорической форме, начисто отвергает предположения некоторых исследователей о возможности видеть как раз в таласских надписях так называемую архаическую рунику и рассматривать долину Таласа как район, из которого шли на восток орхонский, енисейский и другие виды древнетюркской рунической письменности.

Не совсем четкой кажется нам формулировка, согласно которой „согдийская, орхоно-енисейская, уйгурская, монгольская, тибетская, несторианская (сирийская), арабская системы письменности ... не отражали особенностей киргизского языка и отошли в далекое прошлое. Однако эпиграфические памятники при критическом подходе к их содержанию могут служить источником для выяснения истории ряда тюркских языков" (стр. 11). Ведь именно изучение этой истории, в частности системы той же древнетюркской рунической письменности, оказывается весьма небезынтересным для познания истоков и генезиса племенных языков хакассов (киргизов) и других народов Средней Азии. На стр. 8 читаем: „Весной 1941 г. во время строительства Большого Чуйского канала найдены большие сосуды-хумы". И что? Какое отношение они имеют к эпиграфике Киргизии? Читателю предоставляется право самому наводить об этом справки в статье А.Н. Бернштама, из которой мы узнаем, что речь [85] идет об уйгурских надписях иа больших хумах из древнего г. Сарыга.⁶⁾

Но не ко введению относится большинство недоуменных вопросов читателя. В предисловии сказано: „Предлагаемая работа имеет целью ознакомить читателей с основными памятниками древней письменности, найденными на территории Киргизии. С каждым годом там обнаруживаются все новые и новые эпиграфические материалы. Это говорит о том, что необходимо своевременно опубликовать их, чтобы дать возможность тюркологам ввести эти памятники в сферу научного исследования" (стр. 3). Благая цель. Начнем, однако, с того, что в альбоме, как правило, воспроизводятся эпиграфические памятники, которые уже изучались и были изданы ранее и многие из которых пользуются широкой известностью и фигурируют в трудах разных ученых. Это касается, в частности, и воспроизводимых в альбоме древнетюркских рунических памятников из долины р. Таласа, в том числе памятников, найденных в 1896—1898 гг., давно изучавшихся и публиковавшихся рядом ученых. То же самое можно сказать и о подавляющем большинстве других опубликованных в альбоме эпиграфических памятников, особенно о несторианских намогильных надписях, а также о „Надписях арабским алфавитом" (северный узгенский мавзолей, гумбез Манаса) и т.д. Спрашивается, какие же именно памятники вводит „в сферу научного исследования" рецензируемый альбом?

Конечно, альбом, дающий свод разновременных эпиграфических памятников Киргизии, воспроизведения которых извлечены из различных и порой малоизвестных специальных изданий, отнюдь не бесполезен. Однако сам подбор памятников и оформление их издания вызывает возражения. Так, в разделе „Памятники орхоно-енисейской письменности в Киргизии" воспроизводятся снимки и прорисовки таласских памятников №№ 1, 2, 7-11 (последний без прорисовки). А где памятники №№ 3-6? Чем объяснить их отсутствие, когда, по словам самого составителя, „тексты третьего, четвертого и пятого памятников изданы в книге С.Е. Малова «Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии»" (стр. 7)?

Это далеко не единичный пример. Из огромного количества так называемых сирийско-несторианских надгробий, изданных в свое время Д.А. Хвольсоном, П.К. Коковцовым, Н.Я. Марром и другими исследователями, в альбоме воспроизведено лишь семь надписей ио фотографиям, заимствованным из старых научных изданий.⁷⁾ Таким образом, рецензируемый альбом едва ли может претендовать на роль научного свода эпиграфических памятников Киргизии.

Поскольку издатели альбома не сочли нужным как-либо объяснить читателям методику его составления, принцип отбора иллюстративного и пояснительного материала, нам остается предположить, что альбом выпущен в качестве своего рода научно-популярного пособия с отдельными образцами различных категорий эпиграфических памятников Киргизии.

Но и в этом случае содержание альбома не может не вызвать существенных замечаний. Во многих случаях в альбоме не всегда соблюдены элементарные нормы научного издания вещественных памятников. Возьмем группу тех же таласских рунических надписей.

Памятник № 1: фото, прорисовка текста, „транскрипция по С.Е. Малову", „перевод, данный С.Е. Маловым". В пояснительном тексте читаем: „Вперые разбор этого памятника был сделан В.В. Радловым. После него дает по снимку Г. Гейкеля свои чтения и перевод проф. Ю. Немет. Третий перевод дал С.Е. Малов". И никакого научного аппарата, ни одной библиографической ссылки. О каких именно работах В.В. Радлова, Ю. Немета, С.Е. Малова идет речь, когда и где опубликованных? Правда, работа Ю. Немета упоминается во введении, работа же В.В. Радлова не названа нигде. То же касается памятника № 2, где после чтения и перевода надписи, предложенных С.Е. Маловым, и перевода Немета составитель (что, конечно, похвально) воспроизводит „предлагаемое уточненное чтение" и перевод с примечаниями. Но кому принадлежат уточненное чтение и перевод в соответствии с прорисовкой, заново сделанной в 1961 г.? Для читателя альбома это остается неизвестным. Между тем речь идет о попытке уточненного перевода, осуществленной самим составителем альбома, как это можно узнать из статьи Ч. Джумагулова.⁸⁾ Памятники №№ 8-10 даны в чтении и переводах, предложенных И.А. Батмановым, но опять-таки читатель напрасно стал бы искать в альбоме указания на работу последнего.⁹⁾ Инициативе читателя вверяется и нахождение издания, в котором археолог Ю.Д. Баруздин опубликовал сведения о фрагменте венчика хума из городища Ак-Тепе с частично сохранившейся на нем рунической надписью.¹⁰⁾ На стр. 32 воспроизводится в прорисовке надпись на камне из Кулан-Сая (Терек-Сая-Шаркыратма, „четыре строки на верхней правой стороне камня"), но опять-таки без каких-либо комментариев и пояснений. На стр. 33 альбома опубликованы общий вид и прорисовка текста „памятника из Кой-Сары" с пометкой „описан П.П. Ивановым". Статья Иванова упомянута во введении, но в альбоме никакого пояснительного текста к данному памятнику нет. Кстати сказать, непонятно, почему составитель альбома не включил в него вновь найденную (1961 г.) у могильника Кара-Бейит в урочище Демей стелу с руническими знаками, опубликованную Ю.Д. Баруздиным и И.А. Батмановым.¹¹⁾

Далее в альбоме следует „Надпись на камне (курсив наш, — Б.Л.) в Терексайском ущелье" (стр. 41), а под этим заголовком воспроизводятся „Общий вид скалы" и „Надписи на скале". Размеры надписей отсутствуют. Наскальная надпись представлена двумя фотографиями с маловразумительным примечанием, что „две строки справа расположены несколько ниже" (ниже кого, чего, на сколько?). Указывается также, что „на этом же камне имеется несколько других строчек и знаков". В альбоме нет ни их воспроизведения, ни сведений о них. В разделе „Надписи арабским алфавитом" мы встретим одну прорисовку и 5 фотографий каменных надгробий из Оша и Янги-Науката (без прорисовок), оставленных без пояснительного текста, без переводов и вообще без каких-либо указаний на время, место и обстоятельства нахождения надгробий, на их размеры, место хранения и пр.

Максимум, что можно извлечь из подписей к рисункам, это, что два камня находятся в Ошском музее и первый из них „по особенностям почерка близок к Янги-Наукатским кайракам. Видимо, привезен оттуда". Судя по снимкам янги-наукатских камней, [86] они, очевидно, действительно принадлежат к категории кайраков. Фотография „другого камня из Янги-Науката" (рис. 55) неотчетлива и без прорисовки едва ли может быть прочитана точно и полностью.

Подобен „загадочной картинке" раздел „Буддийские формулы." Мы находим здесь 4 рисунка с лаконичными подписями": Камни №№ 1, 2, 3 из Чон-Сары-Ой, камень с надписью из ущелья Тамга-Таш, вид с юга". Где находятся указанные географические пункты, кто и когда зарисовал эти тибетские надписи на камнях, из какого издания заимствованы рисунки, какова техника нанесения надписей, их размеры, точность фиксации?

Нет надобности рассматривать все разделы альбома, повторяющие те же недостатки. Кстати сказать, само понятие „эпиграфика" толкуется составителем весьма расширительно. Так, например, в альбоме воспроизводится очень интересное письмо „енисейского киргизского князя к русским властям в XVII веке" (стр. 58-61). Его транскрипция и перевод с примечаниями выполнены проф. Г.Д. Санжеевым — ученым, чье имя гарантирует высокое качество исследования данного архивного документа. Но в каком отношении находится последний к эпиграфике, которая является „наукой о монументальной (курсив наш, — Б.Л.) письменности"?¹²⁾ Кстати сказать, по словам составителя альбома, „копия текста … почерпнута из Всесоюзного исторического архива". Очевидно, следовало бы в сноске дать: ЦГИА СССР с указанием описи, фонда, номера дела и пр.

Все эти и другие небрежности в научном аппарате альбома в сочетании с весьма неясно определившимся целевым его назначением досадно снижают качество нового издания, которое при более вдумчивом отношении могло занять достойное место в литературе по эпиграфическим памятникам Киргизии, в том числе древне-тюркским руническим надписям. Возможно, здесь сказалось отсутствие необходимого опыта издателей.

Создается впечатление, что составитель альбома ограничился включением в него главным образом тех материалов (фотографий рисунков, прорисовок), которые были, так сказать, „под руками". Вследствие этого хорошо задуманное научное предприятие далеко не во всем достигает своей цели.

Правда в альбоме воспроизводятся и некоторые памятники, еще ждущие своего изучения и истолкования. Так, например, дается хороший снимок (к сожалению, без прорисовки) с еще непрочитанной уйгурской надписи на хуме из собраний Исторического музея в г. Фрунзе (стр. 40). Но и здесь имеется лишь скупое указание на место хранения хума и не делается попытки ознакомить заинтересованных читателей, в том числе специалистов, с данными о размерах хума, времени и обстоятельствах поступления его в музей и т.п. Весь пояснительный текст сводится к подписи: „Другая подпись на хуме. Дан (?) пока без разбора. В настоящее время хранится в Историческом музее г. Фрунзе".

Констатируя в интересах дела недостатки альбома „Эпиграфика Киргизии", мы, конечно, отнюдь не хотим свести на нет и то положительное, что в нем все же заключено. Несомненно, например, что и в настоящем своем виде он интересен для широкой читательской аудитории, давая ей возможность составить общее представление о богатстве и характере эпиграфических памятников Киргизии. Для специалистов небезынтересно воспроизведение еще неопубликованных памятников; в этом плане альбом как бы взывает к необходимости их скорейшего изучения и т.п. Во всяком случае желательно, чтобы при подготовке следующих выпусков альбома были бы должным образом учтены погрешности, допущенные при издании первого выпуска.

¹⁾ О них см.: Новые эпиграфические находки в Киргизии. Сборник статей под редакцией И. А. Батманова, Фрунзе, 1962 (статьи И.А. Батманова, Ю.Д. Баруздина, Д.Ф. Винника, Ч. Джумагулова, П.Н. Кожемяко), Ср. также: Археологические памятники Таласской долины. Фрунзе, 1963 (статьи Д.Ф. Винника, П.Н. Кожемяко и др.).

²⁾ В.А. Каллаур, начальник Аулие-Атинского уезда, страстный археолог-любитель, был „не только наблюдателем", но и старался „по возможности сохранить надписи от гибели, от использования в качестве материала" (В.А. Крачковская. Эпиграфика Средней Азии. Пионеры эпиграфики. Туркестанский кружок любителей археологии. ЭВ, VII, 1953, стр. 59).

³⁾ Изучением находок 1896—1898 гг. в разное время занимались В.В. Бартольд, Г. Гейкель, С.Е. Малов, П.М. Мелиоранский, Ю. Немет Оркун, В.Р. Розен, В.В. Радлов и др. (М.Е. Массон. К истории открытия древнетурецких рунических надписей. Матер. Узкомстариса, вып. 6-7, М.-Л., 1936, стр. 5-15; Б.В. Лунин. Из истории русского востоковедения и археологии в Туркестане. Ташкент, 1958, стр. 142-147, 287-289; П.Н. Кожемяко. История археологического изучения Таласской долины. В кн.: Археологические памятники Таласской долины. Фрунзе, 1962, стр. 7-9 и др.).

⁴⁾ См.: Новые эпиграфические находки… (статьи Ю. Д. Баруздина и И. А. Батманова).

⁵⁾ Сейчас принято давать руническим надписям Киргизии следующую условную нумерацию: №№1-6 — дореволюционные находки В.А. Каллаура и других лиц; №7 — деревянная палочка с надписью, найденная в 1932 г. в районе Таласа; №№ 8-11 — находки 1961 г.

⁶⁾ А.Н. Бернштам. Уйгурская эпиграфика Семиречья. I. ЭВ, I, 1947, стр. 33-37.

⁷⁾ Ценно, что транслитерация и транскрипция воспроизводимых эпиграфических памятников даны в редакции, предложенной Н.В. Пигулевской и А.В. Пайковой.

⁸⁾ Ч. Джумагулов. Второй Таласский памятник. В кн.: Новые эпиграфические находки…, стр. 23-27.

⁹⁾ И.А. Батманов. Новые тексты. В кн.: Новые эпиграфические находки…, стр. 15-22.

¹⁰⁾ Ю.Д. Баруздин. Находки на юге Киргизии. В кн.: Новые эпиграфические находки…, стр. 11-13.

¹¹⁾ Там же.

¹²⁾ Н.И. Новосадский. Греческая эпиграфика. Ч. I. М., 1900, стр. 9-10.