Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Байпаков К.М. (Алма-Ата)
Город и степь в эпоху средневековья (по материалам Южного Казахстана и Семиречья)

Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989.
[336] – конец страницы.
OCR Bewerr.

Крупнейшая историко-культурная область среднеазиатско-казахстанского региона — Южный Казахстан и Семиречье — занимает территорию между Средней Азией с одной стороны, Центральным Казахстаном, Сибирью и Уралом — с другой. В ней выделяются три района — Южный Казахстан (долина Сырдарьи), Юго-Западное Семиречье (междуречье Таласа и Чу), Северо-Восточное Семиречье (Илийская долина).¹⁾ Область находится на стыке земледельческих оазисов и кочевой степи. Такое положение издревле определяло своеобразие развития культуры. Здесь в контактной зоне земледелия и скотоводства наиболее отчетливо проявляются взаимодействия земледельцев и скотоводов, оседлости и кочевничества, города и степи. Эти взаимодействия были многообразны: политические, экономические, культурные, этнические. Взгляды исследователей на характер этих контактов неоднозначны. Так, в начале XX в. писали о кочевниках, находящихся в состоянии постоянной борьбы с оседлыми земледельцами, кочевниках, которые «сметали все на своем пути и обращали цветущие оазисы в мертвые пустыни».²⁾ Кочевники Востока, в том числе Казахстана и Средней Азии, зачастую рассматриваются как носители закоснелой культуры, а их влияние на развитие цивилизации — губительное. Р.Пайпс пишет, например, о том, что история Средней Азии — это история постепенного завоевания и разрушения оседлой иранской цивилизации кочевниками-тюрками.³⁾ Однако преобладает мнение о тесной, органической связи между кочевниками и земледельцами. Некоторые ученые [336] считают, что следует говорить об единой экономической системе, охватывающей как оседлую, так и кочевую часть населения вообще и какого-либо конкретного региона, системе, в которой оба направления хозяйственной жизни не могли нормально функционировать без постоянного взаимообмена. Нарушение этого экономического единства приводило к тяжелейшим последствиям для кочевников и для жителей оседлых оазисов. Наиболее аргументированно эту точку зрения отстаивают С.П.Толстов, А.X.Маргулан, Т.А.Жданко, С.А.Плетнева, П.Бриант.⁴⁾

Важное значение для понимания взаимоотношений кочевников и земледельцев имеет установленный факт о том, что «чистые кочевники» являлись редким исключением и что элементы оседлости и земледелия всегда сопровождают кочевое хозяйство; в рамках единой этнической общности наряду с кочевым существовали полукочевые и полуоседлые группы скотоводов.⁵⁾ Поэтому «непроходимой границы» между земледельцами и скотоводами не было, и в массе последних всегда имелись потенциальные группы оседлого населения, которое при определенных условиях и стечении обстоятельств переходили на оседлый образ жизни. Были и обратные процессы, но в целом при всех локальных и хронологических изменениях в хозяйственной жизни ведущей оставалась тенденция к расширению зоны оседлости, земледелия и урбанизации.

При решении проблемы города и степи в эпоху средневековья важное значение имеют разработки по выявлению исторических закономерностей в развитии города и кочевников. Такого рода исследования сейчас ведутся в научных центрах страны, в том числе и Казахстана. [337] Появились обобщающие сочинения по городу Средней Азии,⁶⁾ кочевникам средневековья.⁷⁾

Интенсивное археологическое изучение городской культуры Южного Казахстана и Семиречья, проводившееся в последние два десятилетия, позволило выявить новый материал, систематизировать его и рассмотреть целый ряд вопросов, в том числе и аспект развития городской культуры во взаимодействии с кочевниками на протяжении средневековья вплоть до периода, освещенного этнографическими сведениями.

В VI — первой половине IXв. городская культура развивалась в двух районах — в Южном Казахстане и Юго-Западном Семиречье. В политическом отношении область подчинялась тюркским династиям кочевого происхождения и входила в состав Западно-Тюркского, Тюргешского и Карлукского каганатов. В область из Центральной Азии в это время переселились большие группы скотоводческого населения.

Для кочевого населения в годы тюркских завоеваний была характерна, на наш взгляд, первая стадия кочевания и переход от второй к третьей стадии кочевания.⁸⁾ В указанный период происходило разграничение территории кочевания, стабилизировались маршруты кочевий, закрепились постоянные зимовки и летовки, появилось земледелие, выделилась прослойка оседлых бедняков и произошел переход к оседлости отдельных родовых подразделений. Племенные объединения приобретали элементы государственных устройств, складывался государственный бюрократический аппарат, формировался общий язык и письменность, развивались торговые и дипломатические связи. В этих условиях происходило формирование городов — как административных ставок, так и центров ремесла, торговли, культуры.

Взаимодействие оседлого и городского населения с населением кочевым и полукочевым имело различные аспекты. Однако следует отметить, что в Семиречье и на юге Казахстана кочевники, земледельцы и горожане [338] оказывались интегрированными в рамках единой социально-экономической структуры. Под влиянием оседлых земледельцев и горожан бывшие кочевники быстрее переходили к оседлости, к городской жизни, осваивали городские ремесла.

Влияние оседло-земледельческого уклада ускоряло развитие и кочевников. Культурологический аспект взаимодействия характеризуется такими явлениями, как заимствование, подражение, диффузия, интеграция. Так, к примеру, оседлое население заимствовало у кочевого типы вооружения, украшений, посуды из драгоценных металлов. Однако оседлое население не шло по пути слепого копирования, а привносило в эти изделия свои специфические элементы.

Но «передав» престижные предметы, связанные с воинской аристократической средой раннесредневекового общества, кочевники-тюрки могли полностью удовлетворить свои запросы в этих изделиях только при наличии развитого городского ремесла.⁹⁾ Таким образом, спрос кочевников, скотоводов стимулировал развитие городского ремесла, а тюркские каганы были заинтересованы в строительстве городов. В то же время переходящее к оседлой жизни скотоводческое население перенимало у оседлого населения традиции строительного дела, домостроительства, а тюркская знать, видимо, приглашала для возведения дворцовых комплексов и их украшения строителей из числа оседлого населения.¹⁰⁾

Архитектура цитаделей Куйрук-тобе, Баба-Ата, Красной Речки, Замков Луговое А имеет близкое сходство с архитектурой Согда и Шаша. Согдийские художники по заказам тюрков украшали стены построек тюркских феодалов росписями, резьбой по дереву.¹¹⁾ Профессиональные объединения согдийских строителей и художников служили своеобразными ретрансляторами вкусов и моды, формировавшихся в крупных городских центрах, [339] на периферию и в тюркскую среду. При этом следует учитывать, что престижные культурные эталоны распространялись прежде всего в элитарной субкультуре. Для нее был характерен своеобразный репрезентативный облик, в значительной степени общий для феодализирующейся знати тюрков, согдийцев, усрушанцев, шашцев. Отсюда и стремление к китайскому шелку, тюркскому воинскому снаряжению, согдийской архитектуре, стенным росписям и резному дереву.

Но вместе с тем параллельно внедрение инноваций шло и в массовую культуру — в керамику, в рядовое домостроительство. Так, по мнению Б.И.Маршака, в конце VIIв. в Средней Азии, Семиречье и Южном Казахстане складывался своеобразный комплекс керамики с чертами подражания богатой металлической посуде.¹²⁾ Однако, являясь массовой продукцией, керамика представляет элемент уже народной культуры. Основу народной, массовой культуры составлял местный культурный пласт, известный как каунчинский, отрарско-каратауский, джетыасарский. Десятки поселений и городищ, расположенные рядом некрополи свидетельствуют о больших, чем представлялось раньше, масштабах культур. По археологическим материалам наблюдается устойчивость и традиционность этих культур на протяжении нескольких столетий — с первых веков до нашей эры до VI—VII вв. н.э. Этот культурный комплекс характеризует период существования племенных союзов, входивших в этнокультурное государственное объединение Кангюй.

Касаясь культурных взаимодействий в сфере материальной культуры, невозможно обойти вопрос об этнических процессах. Взаимодействия в этническом плане характеризовались двумя видами миграций: перемещением больших групп населения (великое переселение народов, согдийская колонизация и тюркские завоевания) и микромиграциями, когда переселялись небольшие группы населения, проповедники, торговцы. Эти переселения сопровождались интенсивными этногенетическими процессами, которые, как замечено исследователями, одновременно носили объединительный характер. В процессе взаимодействий пришельцев, завоевателей и [340] автохтонного населения происходил синтез этнического субстрата и суперстрата, в ходе которого возникал новый этнос.¹³⁾

Проблема взаимодействия кочевых и оседлых племен на юге Казахстана в эпоху первой половины I тыс. н.э. является частью так называемой Кангюйской проблемы.

Как уже отмечалось, в начале I тыс. н.э. на средней и Нижней Сырдарье, включая Фергану и Шаш, сложилась единая культурно-историческая зона трех археологических культур: каунчинской, отрарско-каратауской и джетыасарской. Население, оставившее эти памятники культуры, составляло основу этнополитического объединения Кангюй. В состав его входили, по мнению большинства исследователей, северо-иранские племена.¹⁴⁾

В конце III — начале IVв. под воздействием кочевников, пришедших с востока, в материальной культуре (керамика, вооружение, украшения) стали происходить значительные изменения. Появились признаки, характерные для гуннских памятников Тувы и Монголии. Если раньше антропологический материал характеризовался наличием двух типов — хорасанского и восточно-средиземноморского, то теперь он свидетельствует о смешении европеоидного и монголоидного. Стала меняться и лингвистическая ситуация; тюркские языки вытесняли иранские. Пришельцы (а это, видимо, были гунны и другие центральноазиатские племена) дали толчок для движения джетыасарских и отрарско-каратауских племен вверх по Сырдарье, в Среднюю Азию и на Средний Восток. Другая часть населения (возможно, аланы) продвинулась на Кавказ.¹⁵⁾

В конце VI — начале VIIв. в Семиречье и на юг Казахстана хлынула вторая волна племен из Центральной Азии — тюрки. Их влияние на культуру прослежено и в Семиречье, и на Сырдарье. В Отрарском оазисе, например, в VI — первой половине IVв. <OCR: IVв? но так в книге.> складывался новый культурный комплекс, в котором выделялись местные элементы и инновации. В это время прекратили свое [341] существование многие из поселений и городищ. Население их было вытеснено в низовья Сырдарьи и вместе с джетыасарцами ушло в район болотных городищ, в дельты Сырдарьи и Амударьи, где сформировалась кедерская культура.¹⁶⁾

Оставшееся население вошло в Кангарское объединение Кангу-Тарбан, существовавшее в VII — первой половине IX в. Центр его находился на средней Сырдарье, в Отрарском оазисе, в низовьях Сырдарьи.¹⁷⁾ Кангары, как сейчас общепринято, отождествляются с печенегами. Они являлись ядром печенежской конфедерации племен, которая сложилась на основе местного ираноязычного населения и тюркоязычных племен. Значительна роль кангаров в формировании огузского, а затем кыпчакского союза племен.¹⁸⁾

Во второй половине IX — XII вв. политическое главенство в Семиречье и Южном Казахстане и Средней Азии захватили вначале Саманиды, а затем Караханиды. В целом это было время расцвета экономики, культуры, роста оседлости, городской жизни.

Среди важных тенденций, проявившихся в это время, следует отметить интенсивное оседание кочевого населения и как следствие этого рост старых городов, возникновение новых поселений, городов, целых районов оседлости и урбанизации. Так, в IX—XII вв. сформировался центр оседлости и городской жизни в Северо-Восточном Семиречье (Илийская долина),¹⁹⁾ городская культура распространилась в районы Прииртышья²⁰⁾ и Центрального Казахстана.²¹⁾ Кочевое население перешло к третьей стадии кочевания,²²⁾ для которой были определяющими [342] такие признаки, как полуоседлость, феодализм, государственность, развитая культура и письменность, города.

В культурном комплексе прослеживается интеграция и нивелирование. Единые типы домостроений, различающиеся размерами и богатством интерьера, единые типы керамики, распространение поливной посуды; общие украшения характерны для отдельных районов Семиречья и Южного Казахстана. Установлено значительное внутреннее единство средневековой городской цивилизации от Хорасана до Семиречья, являющихся одной из составляющих обширной системы городских цивилизаций Востока.

Взаимодействие в этническом плане характеризовалось продолжающимися миграциями и ассимиляцией, сложением единого языка. Продолжалась активная тюркизация городского населения. Махмуд Кашгарский писал о том, что согдийцы Баласагуна, Испиджаба и Отрара выглядели как тюрки и приняли их обычаи.²³⁾ Как известно, языковой ассимиляции автохтонного населения пришлым способствовало усвоение ими способа производства завоевателей или синтез способов взаимодействующих этносов. Важным представляется положение о том, что языковая ассимиляция аборигенов не имела места в тех случаях, когда завоеватели оставляли им старый способ производства, довольствуясь данью.²⁴⁾

Исходя из этого следует, видимо, считать, что на юге Казахстана и в Семиречье взаимодействие завоевателей-скотоводов и оседлого населения сопровождалось синтезом скотоводства и земледелия, переходом, как уже отмечалось, бывших кочевников к оседлости и городской жизни.

Однако, видимо, наряду с тюркским широко был распространен и иранский язык. Что же касается этнического облика оседлого и городского населения, то, судя по находкам терракоты, рисункам на керамике, антропоморфным изображениям, оно было разнообразным, но с преобладанием европеоидных типов.

Взаимодействие в этот период усилилось благодаря распространению в среде оседлого и кочевого населения ислама. И там, и здесь распространялись единые [343] духовные ценности, правила поведения, обряды. Под влиянием новой религии менялась психология недавних скотоводов. Еще в первой половине VIIIв. тюрки (какие точно, неизвестно) на предложение принять ислам ответили, что таким людям, среди которых нет ни одного ремесленника, «ни цирюльников, ни кузнецов, ни портных», неоткуда будет добывать себе средства к жизни, если они примут ислам и будут исполнять все его предписания.²⁵⁾ Но уже во второй половине VIIIв. началась исламизация кочевых и полукочевых карлуков, огузов и других тюркских племен.

Есть мнение, что часть карлуков приняла ислам еще при халифе Махди.²⁶⁾ В начале Xв. ислам принял родоначальник династии караханидов Сатук, а его сын Богра-хан Харун б. Муса объявил ислам государственной религией. В Xв. ислам приняли огузы, жившие в низовьях Сырдарьи.²⁷⁾

Итак ислам — религия оседлого населения — распространяется и среди кочевников. Поэтому в поэме тюрка Юсуфа Баласагунского, написанной на тюркском языке, пропагандируется новая идеология, восхваляющая земледельцев, ремесленников и торговцев.²⁸⁾

Однако ислам не исчерпывал всей духовно-религиозной жизни населения, и в среде земледельческого, городского и скотоводческого населения продолжали существовать традиционные верования, культ предков, огня, очага, животных, элементы зороастризма, христианство. Отражением их в материальной культуре городов являются очажки-алтари, очажные подставки, фигурки животных, а в степи — поздняя каменная монументальная скульптура.

В целом период со второй половины IX до начала XIIIв. был временем наиболее органичных взаимосвязей оседлости и кочевничества, земледелия и скотоводства в рамках единой социально-экономической и отчасти этнической структуры. В этот период зона оседлости постоянно расширялась, что было связано с общим прогрессом [344] общества, с развитием земледельческо-скотоводческой базы, ремесла, денежной торговли, сложением этнических общностей. [345]

¹⁾ Аболин Р.И. От пустынных степей Прибалхашья до снежных вершин Хан-Тенгри // Труды Института почвоведения и геоботаники САГУ: Ташкент, 1930. Вып. 5; Казахстан. Природные условия и ресурсы СССР. М, 1969. С. 400-405.

²⁾ Россия. Полное географическое описание нашего отечества. Туркестанский край. Спб., 1913. Т.19. С.18-19.

³⁾ Pipes К. Muslims of Soviet Central Asia: trend and prospect // The Middle East Journal. Washington, 1955. V.9. N2, 3.

⁴⁾ Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948. С.245; Маргулан А.X. Из истории городов и строительного искусства древнего Казахстана. Алма-Ата, 1950. С.4-8; Жданко Т.А. Номадизм в Средней Азии и Казахстане // История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968. С.274-281; Плетнева С.А. Кочевники средневековья. М., 1982. С.147; Briant Р. Etat et pasteurs and Moyent-Orient ancient. Cambridge. Paris, 1982.

⁵⁾ Руденко С.И. К вопросу о формах скотоводческого хозяйства и кочевниках: (Материалы по отделению этнографии. Ч.1) // Географическое общество Союза ССР. Л., 1961. С.5-6, 12; Толстов С.П. Генезис феодализма в кочевых скотоводческих обществах // Известия Государственной академии истории материальной культуры. М.-Л., 1974. Вып.103. С.171.

⁶⁾ Беленицкий А.М., Бентович И.Б., Большаков О.Г. Средневековый город Средней Азии. Л., 1973.

⁷⁾ Байпаков К.М. Средневековая городская культура Южного Казахстана и Семиречья в VI — начале XVIII в.: (Динамика и основные этапы развития): Автореф. докт. дис. М., 1985; Плетнева С.А. Кочевники средневековья. М., 1982.

⁸⁾ По классификации С.А.Плетневой (См.: Кочевники средневековья. М., 1982).

⁹⁾ Распопова В.И. Согдийский город и кочевая степь в VII—VIII вв. // Краткие сообщения Института археологии: 1970. Вып.122. С.86-91.

¹⁰⁾ Распопова В.И. Строительное дело Согда и Тохаристана в раннем средневековье // Бактрия и Тохаристан на древнем и средневековом Востоке: Тезисы докладов конференции, посвященной десятилетию Южно-Таджикистанской археологической экспедиции. Душанбе, 1983. С.73-74.

¹¹⁾ Негматов Н.Н. и др. Средневековый Шахристан. Душанбе, 1966, С.149-150.

¹²⁾ Маршак Б.И. Керамика Согда V—VIIвв. как историко-культурный памятник: Автореф. канд. дис. Ленинград, 1965. С.24-26.

¹³⁾ Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. М., 1981 С.257-259.

¹⁴⁾ Литвинский Б.А. Кангюйско-сарматский фарн. Душанбе, 1978. С.23.

¹⁵⁾ Андрианов Б.В., Левина Л.М. Некоторые вопросы исторической этнографии Восточного Приаралья в I тыс. н.э. // Этнография и археология Средней Азии. М., 1976. С.96.

¹⁶⁾ Левина Л.М. Керамика Нижней и Средней Сырдарьи. М., 1972. С.76-89.

¹⁷⁾ Кляшторный С.Г. Древнетюркские рунические памятники. М., 1964. С.155-161; Байпаков К.М. Некоторые вопросы исторической этнографии Отрарского оазиса в раннем средневековье // Вестник АН КазССР. 1985. №1. С.68-75.

¹⁸⁾ Толстов С.П. Города гузов // Советская этнография. 1947. №3. С.101.

¹⁹⁾ Байпаков К.М. Средневековая городская культура Южного Казахстана и Семиречья: (VI — начало XIIIв.). Алма-Ата, 1968. С.192.

²⁰⁾ Кумеков Б.Е. Государство кимаков с IX—XI вв. по арабским источникам. Алма-Ата, 1972.

²¹⁾ Маргулан А.X. Остатки оседлых поселений в Центральном Казахстане // Археологические памятники Казахстана. Алма-Ата, 1978. С.3-27.

²²⁾ Плетнева С.А. Кочевники средневековья. 1982. С.77.

²³⁾ Волин С.Л. Сведения арабских источников IX—XVI вв. о долине р.Талас и смежных районах // Труды Института истории, археологии и этнографии АН КазССР. Алма-Ата, 1960. Т.8. С.84.

²⁴⁾ Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. С.272.

²⁵⁾ Бартольд В.В. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии. Соч. М., 1968. Т.5. С.67-68.

²⁶⁾ Бартольд В.В. Очерк истории Семиречья. Соч. М., 1963. Т.2 Ч.1. С.39.

²⁷⁾ Бартольд В.В. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии. С.73-74.

²⁸⁾ Баласагунский Юсуф. Благодатное знание. М., 1983. С.337-338; 340-341.