выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
Рига, 2012 год
Из описаний путешествий монахов францисканского ордена Иоанна Плано де Карпини и Гийома де Рубрука мы знаем, что они проследовали по примерно одному и тому же маршруту из Сарая-Бату на Волге в Каракорум или рядом расположенный район. Сарай-Бату находился на притоке Волги р.Ахтубе примерно в 115-120 км выше современной Астрахани. Каракорум локализован в окрестностях современного монгольского города Хархорин. Расстояние по прямой между Сарай-Бату и Каракорумом приблизительно 4100 км, а преодоленное путешественниками — еще больше, порядка 4500-5000 км.
Карпини выехал из Сарая-Бату 8 апреля 1246 г.:
«В день же Великой Субботы (7 апреля — здесь и далее прим. пер. А.И.Малеина) нас позвали к ставке, и к нам вышел раньше упомянутый управляющий Бату, сообщая от его имени, чтобы мы поехали к императору Куйюку, в их собственную землю <...>. Мы же в день Воскресения Господня, отслужив обедню и совершив кое-какую трапезу, удалились вместе с двумя Татарами, которые были приставлены к нам у Коренцы, с горькими слезами, не зная, едем ли мы на смерть или жизнь», и прибыл в Каракорум 22 июля: «Затем мы въехали в страну Монгалов, именуемых нами Татарами. <...> в день блаженной Марии Магдалины (22 июля) приехали к Куйюку, нынешнему императору.».
Путешествие заняло 105 дней. О каком-либо продолжительном отдыхе сам Карпини не упоминает.
Рубрук выехал «на второй день после Воздвижения Святого Креста» (16 сентября 1253 г.), и прибыл ко двору великого хана «в праздник святого евангелиста Иоанна» (27 декабря). Путешествие заняло 101 день. Рубрук по дороге имел по крайней мере один длительный отдых — 12 дней, и, видимо, еще несколько дней он потратил на посещение описываемых им городов и селений. Таким образом, его чистое время в пути вряд ли превышает 85 дней.
Сопровождавший Рубрука в путешествии монгол перед отправкой в путь предупреждал, что им предстоит «путь четырех месяцев». Получается, что Карпини потратил на дорогу даже немного меньше времени, чем предполагалось. Рубрук уложился в 70% от определенного для него (и, думается, также и для всех иностранных путешественников) монголами норматива.
Еще один путешественник, киликийский царь Гетум (Хетум) выехал из Сарая-Бату 13 мая 1254 года, и спустя ровно 4 месяца, 13 сентября, достиг Каракорума. Описание его маршрута чрезвычайно кратко и не содержит никаких подробностей о графике пути, ввиду чего в рамках данной работы может использоваться лишь очень ограниченно.
Можно подсчитать среднюю скорость передвижения. У Карпини она составляет 45-50 км в сутки, у Рубрука выше — до 60 км, у царя Гетума — 40 км. Особого внимания заслуживает то, что это именно средняя путевая скорость в течение трех месяцев; если в какие-то дни из-за непогоды (Рубрук большую часть пути проделал в ноябре и декабре), или разлива рек в апреле (Карпини) путешественники не могли двигаться так же быстро, то в последующие дни им неизбежно приходилось наверстывать отставание.
Сами путешественники о максимальном преодоленном за сутки расстоянии пишут следующее:
Рубрук: «... причем почти всякий день, как я мог рассчитать, делали такое расстояние, как от Парижа до Орлеана (Прим. в тексте источника - 80-100 км), а иногда и больше ...».
По словам спутника Карпини Бенедикта Поляка:
«(§51)... О, сколь часто они проезжали на сменных лошадях тартар в течение одного дня более чем тридцать богемских миль» (Ц. де Бридиа пишет о Бенедикте Поляке и Карпини со слов Бенедикта).
Найти точную величину богемской мили XIII века мне, к сожалению, не удалось. Но в результате поисков вопрос с сухопутными милями все же немного прояснился.
Например, в «Хождении на Флорентийский собор» [Хождение] при пути домой по не-итальянским землям, начиная от Загреба, для описания расстояний между населенными пунктами используется миля, которая в комментариях к источнику определена как немецкая, равная приблизительно 7,5 км. В самом источнике названия мили не указывается. Но расчет по фактическому расстоянию дает приблизительно такой же результат. Например, «А от Львова до Троков сто миль больших, а верст пятьсот», или «От Троков до Вильны четыре мили»; расстояние между современными литовскими городами Тракай и Вильнюс равно 28 км. Старая русская миля была равнялась семи 500-саженным верстам, т.е. 7467,60 м; существовали литовская, польская, прусская, саксонская, австрийская мили, величина которых была различна и колебалась в пределах 7-7,5 км; хорватская и шведская мили составляли от 6 до 11 км, и т.д. Нет оснований полагать, что в Богемии использовалась миля, сильно отличавшаяся от подобных единиц измерения у соседей.
Следует отметить, что и величина указанных миль формируется по-разному. Для той же немецкой мили встречается соотношение 1 нем.миля = 24000 нем.футов, но также и 1 нем.миля = 10000 шагов, т.е. порядка 8 км; в свою очередь Петер Апиан в своей «Космографии» [Apian. Стр.32] дает соотношение 1 нем.миля = 32 стадия (по 185 метров) = 4000 геометрических (двойных) шагов = 5,9 км, 1 нем.большая миля = 5000 геометрических (двойных) шагов = 7,4 км). Все же, несмотря на сделанные предположения и сравнения, величину богемской мили следует еще уточнить.
Но если принять, что 1 богемская миля составляла от 6 до 7,5 км, тогда максимально пройденное за сутки расстояние по свидетельству Бенедикта Поляка равнялось 180-225 км! (*) Попробуем детально разобраться, насколько эти цифры могли соответствовать реальности.
(*) "Дополнение:
Статья уже была опубликована, когда еще в двух источниках была найдена информация о богемской миле.
1) The elements of the Science of war; containing the modern, established, and approved principles of the Theory and Practice of the military sciences... Vol.II. Containing tactics, military topography, strategy, and politics of war. By Wilhelm Muller. London, 1811. P.365. Bohemian mile = 3545 toises (туазов; 1 туаз = 6 парижских футов = 1,949 м) = 6909 метров
2) The Edinburgh Encyclopaedia; conducted by David Brewster, LL.D. Volume XIII. Edinburgh, 1830. P.496. Bohemian mile = 10137 English yards (1 ярд = 0,9144 м ) = 9269 м.
Таким образом, богемская миля действительно была равна 7-9 километрам.(*) {Выставлено 21 мая 2012. HF.}
Рубрук оставил точное описание того, как происходила замена лошадей в пути. Пройденное за сутки расстояние было различным «...смотря по тому, какое у нас было количество лошадей. Именно иногда мы меняли лошадей дважды или трижды в день, а иногда ехали без перемены два или три дня, потому что не встречали народа и тогда приходилось ехать медленнее. Из 20 или 30 лошадей у нас всегда были худшие, так как мы были чужестранцами. Ибо все ехавшие раньше нас брали лучших лошадей.»
Карпини пишет, что «... лошадей отнюдь не щадили, так как очень часто днем мы видели свежих лошадей, и, как сказано выше, те, которые валились, возвращались обратно».
Бенедикт Поляк также говорит о «сменных лошадях татар», что немного проясняет суть дела — использовалась система наподобие российских почтовых станций, известных по многочисленным описаниям XIX века.
Но понять это описание без дополнительной информации сложно. Возникающие вопросы:
- что значит «какое у нас было количество лошадей»?
- почему лошадей меняли нерегулярно?
- какой «народ» они должны были встретить и не встречали?
- что это за точное количество 20-30 лошадей, из которых доставались худшие?
Русский путешественник и ученый Петр Кузьмич Козлов в 1908 году сделал ценные наблюдения, позволяющие глубже понять систему монгольских почтовых станций, или уртонов:
«Надо заметить, что в Монголии или в Застенном Китае вообще передвижение так называемым почтовым способом происходит несколько иначе, нежели у нас в России.
Монгольские станции, по крайней мере станции по кяхтинско-ургинскому тракту, устроены таким образом: вдоль дороги в известных пунктах, по большей части в жилых урочищах, располагаются пять-шесть юрт с монголами-ямщиками, не знающими иного занятия, кроме ямщины. Ямщина — повинность, в данном случае отправляемая четырьмя хошунами: Тушетуханским, Сайннойонским, Цицинванским и Балдынцзасакским. Над ургинским трактом, состоящим из одиннадцати станций и протянувшимся на 335 верст расстояния, ведет наблюдение чиновник с красным шариком на шляпе. Каждая станция, в свою очередь, имеет смотрителя — цзан-гина и его помощника.
Монгольская почтовая станция снабжена несколькими десятками, а то и сотней лошадей, при восьми или десяти ямщиках. По мере надобности и люди и лошади заменяются или пополняются вышеуказанными хошунами; впрочем, такое правило касается только лошадей. Должности смотрителя и ямщиков станций обыкновенно переходят по наследству. Мне указывали на ряд тех и других станционных служащих, переходящих из поколения в поколение <...>.
Эти монголы других повинностей не несут. По особому соглашению с нашими представителями Кяхты и Урги, монгольская почта охотно перевозит не только все свои или китайские грузы, но и русские <...>.
В первую очередь следуют казённая и частная корреспонденции, посылки и проч.; во вторую — проезжающие по казённому или частному предписанию. Легкая и тяжёлая корреспонденция или, как здесь говорят, «почта» передвигается на вьюках при помощи верблюдов; передвижение же людей происходит на лошадях, верхом, за исключением больших чиновников или купцов, которые нередко следуют в экипаже.
Европейский экипаж монголы-ямщики везут своеобразным способом, а именно: два или четыре всадника подхватывают доннур и по команде: «вперёд!» быстро мчат экипажи от одной станции до другой. В зависимости от чина и положения проезжающего, назначается больший или меньший эскорт, большая или меньшая кавалькада. В то время, когда одни ямщики тащат тарантас, другие скачут с ними рядом, часто сменяя друг друга на ходу.
Дикое зрелище представляет собою передвижение важного сановника, когда вы еще издали видите большой столб пыли и массу людей, быстро несущихся на вас... Ни канавы, ни камни, ни другие встречающиеся на пути препятствия — ничего не смущает номадов-ямщиков, ничто не замедляет движения, и они весь перегон катят в карьер... В таком случае принято щедро платить на "чай", примерно, три, пять и более наших серебряных рублей — на каждой станции.
Благодаря кяхтинскому пограничному комиссару, покойному П.Е.Генке, своевременно снесшемуся с китайско-монгольским управлением, персонал экспедиции хорошо проследовал на монгольских почтовых лошадях, верхом, и в большинстве случаев шагом, в сопровождении багажа экспедиции, везомого на верблюдах, специально нанятых экспедицией у монголов-подрядчиков.
В качестве ямщиков или подводчиков монголы незаменимые слуги: добросовестные, трудолюбивые, выносливые. Еще более они хороши при исполнении обязанностей гонцов или курьеров, когда выпадает случай на ретивых лошадях проскакать большое расстояние...» [Козлов. Стр.30-31]
Другое описание системы уртонов, сделанное в 1910 году:
«Караван обгоняется группой монголов, несущихся полным карьером. Впереди едет хорошо одетый молодой лама, за ним скачут полным карьером ямщики. Это - какой-то чиновник Богдо-гыгена едет "по уртонам". Между Кяхтою и Ургою монгольский почтовый тракт всего 20 станций (уртонов). Станция состоит из десяти-двадцати монгольских юрт, кочующих в известном районе. Эти юрты обязаны подавать лошадей проезжающим, так сказать, по казенным надобностям. Чиновник для поездки "по уртонам" получает особое предписание на монгольском языке, и по предъявлении его ему дается указанное число лошадей для него, его свиты, багажа и проводников. Все едут верхами, так как экипажей нет, да и монгольские лошади не умеют ходить в упряжи. Такая кавалькада от станции до следующей станции несется полным карьером и проскакивает станцию двадцать-двадцать пять верст в час-полтора времени. Проскакавшая кавалькада вдруг остановилась; оказывается, чиновник лама упал с лошади, но, не выпуская из рук повода, он уже заскочил на лихого степняка и снова карьером продолжает свой путь.» [Попов. Стр.32-33]
Из путевых впечатлений Свена Гедина:
«В двухколесной китайской арбе, запряженной монгольскими лошадьми, с кучерами на них верхом, мчался я с быстротой ветра по бесконечным равнинам, пустыням и степям через Саин-усу и Ургу в Кяхту.
Это был для меня новый способ путешествовать. Верхние концы оглобель снабжены петлями, в которые горизонтально просовывается перекладина, и двое всадников берут ее к себе на колени, на седла, а двое других всадников обвязывают вокруг талии веревку, прикрепленную к концам перекладины, и вот всадники мчатся с арбою по степям во весь дух; арба прыгает и трясет напропалую.
Для путешествия понадобился китайский паспорт из Цзунг-ли-Ямена. Впереди неслись курьеры, чтобы заготовлять на пути свежих лошадей. Кроме того от станции до станции меня сопровождало 20 верховых. Когда четыре везшие арбу лошади уставали, их сменяли другие четыре; смена эта происходит так быстро и легко, что путешественник, запакованный в повозке, не заметит этого, если не выглянет в переднее отверстие своего "купе".
Дороги собственно никакой нет, станций тоже. Свежие лошади и люди ожидают путников около монгольских кочевий, и поэтому надо знать, где находятся в данное время кочевья. Оттого-то и нельзя было держаться какого-нибудь определенного пути. Люди гонят лошадей во весь дух по степям, оврагам и холмам по прямой линии к следующему кочевью.» [Гедин. Стр.429-431]
Еще два свидетельства современников:
«Наиболее древней и распространенной формой организации транспорта в старой Монголии был так называемый уртон. По важнейшим линиям связи Урги с Кобдо, Улясутаем, Ундурханом, Сан-бэйсэ и в других направлениях были установлены специальные дорожные станции — уртоны — на расстоянии 20-35 км, в зависимости от трудности пути между уртонами. На станциях всегда держали в запасе свежих оседланных лошадей. Всадники, прибывшие сюда, могли, сменив лошадей, тотчас же отправиться в дальнейший путь. Уртон соответствует древнему русскому способу передвижения «на перекладных». Араты обязаны были выполнять так называемую уртонную повинность: давать станциям лошадей, сопровождать и обслуживать пассажиров и т.д. Уртоны в Монголии обслуживали государственных служащих, чиновников, должностных лиц, посыльных. Рассказывают, что специально натренированные курьеры с депешами государственной важности и особой срочности проходили на уртонских лошадях до 300 и более километров в сутки, в несколько дней достигая самых дальних пограничных караулов.» [Мурзаев. Стр.56]
«От главного, на границе с Томской губернией, караула Суок до г. Хобдо около 260 верст и на этом расстоянии расположено 8 станций или "уртэ". На каждой станции находится от 15 до 20 юрт, в которых живут монгольцы; пять человек из них получают жалованье по 18-ти ланов серебра (Прим. в тексте: Коробка серебра или ямб около 12 руб., в ямбе пять ланов — всего около 45 руб.сер.) и обязаны за то постоянно иметь под проезд служащих, 3-х верблюдов и 6-ть лошадей.
В случае недостатка положенного числа верблюдов и лошадей, остальные монгольцы, приписанные к уртэ, не платя никаких податей, должны дополнить требуемое число вьючных скотин, ставить для проезжающих юрты и давать бесплатно баранов. (Прим. в тексте: Под проезд Цзан-Цзюна (Генерал-Губернатора) приготовляют на каждой уртэ 60 юрт, 60 баранов, 60 верблюдов и 300 лошадей. Он ездит через три года в четвертый.)
На каждой станции находится старшина или цзанкги, а на 5-й станции живет монгольский чиновник дзалын, заведующий всей дорогой от Суока до Хобдо.» [Принтц. Стр.536-537]
В приведенных отрывках речь идет о Монголии второй половины XIX — начала XX века, когда движение по почтовому тракту Кяхта-Урга, на Кобдо и другим было весьма оживленным. Этим можно объяснить разницу в количестве доступных .нам., т.е. любым путешественникам, сменных лошадей, а также очень частое расположение уртонов. Козлов говорит, что «монгольская почтовая станция снабжена несколькими десятками, а то и сотней лошадей», Рубрук упоминает о 20-30 лошадях.
Особо надо отметить, что уртон в степи — это кочующая почтовая станция. Никакой постоянной постройки на такой станции, судя по описаниям, не существовало. В случае, если степь предоставляет достаточно кормов, уртон всегда будет находиться приблизительно в одном и том же месте, с точностью до нескольких километров. Ближайшие к уртону участки степи будет логично использовать в качестве пастбищ лошадей, чтобы в случае необходимости подменные лошади всегда были неподалеку. Овец и крупный рогатый скот, обязательно имевшийся у домашних хозяйств уртона, можно выпасать на более дальних пастбищах.
Учитывая все эти моменты, можно определить места и условия, где не может быть уртона. В первую очередь это будут места с круглогодичным полным или почти полным отсутствием корма, т.е. пустыни и полупустыни. Создать в такой местности уртон невозможно, если не наладить централизованное снабжение кормом не только лошадей, но и домашний скот домашних хозяйств, формировавших уртон. Но сена кочевники не заготавливали ни в XIII-м, ни в XIX-м веке. Другая категория мест, где уртон мог не находиться в какое-то время года — это участки степи или полупустыни, временно подвергшиеся воздействию сильных неблагоприятных погодных условий. Для лета к таким условиям несомненно можно причислить жару. Зимние неблагоприятные условия — это очень глубокий снег, или же оттепель с последующим морозом и образованием ледяного покрова на земле и растениях (о специфике таких явлений см., например, в [Букейханов. Стр.36-37]). Уртон, находившийся на такой местности, погибнет, если на время не откочует к более удобным пастбищам.
Вполне естественно предположить, что в качестве «персонала» уртона монголы могли использовать покоренные народы; общие качества аборигенных степных пород лошадей вполне позволяют подобную замену.
Со стороны подобная система выглядела именно так, как ее описал Рубрук: «... потому что не встречали народа».
«Всякий раз, как [послы] увидят лошадей, тотчас меняют. Все сопровождающие и едущие вместе [с ними также] могут сменить лошадей. Это называется “ехать на станционных лошадях”, то есть то же, что [значило] “ехать на перекладных” (Ехать на перекладных — чэн-чуань. Прим.перев.) в древности.» [Мэн-да бэй-лу. Стр.79]
Данный отрывок снабжен в издании подробным примечанием, которое, считаю необходимым привести здесь и, в свою очередь, прокомментировать.
Примечание издателей: «...сменить лошадей. — Речь идет о произволе монгольских завоевателей по отношению к местному населению. Произвол и насилия продолжались еще долго даже после налаживания сообщений по ямским станциям. Например, в надписи на могиле Елюй Чу-цая, написанной Сун Цзы-чжэнем, содержится следующее сообщение, относящееся к 30-м годам XIII в.: “Сперва все князья и императорские родственники по собственному [усмотрению] могли брать лошадей на почтовых станциях, а послов было множество. Когда кони падали от усталости, то [послы] силой отбирали лошадей у народа, чтобы ехать на них [дальше], и в городах или [их] предместьях и на дорогах — в тех местах, куда [послы] прибывали, [они всюду] вызывали тревогу [среди местного населения], а когда они прибывали в подворья, то требовали себе самых различных вещей и, если подача кушаний задерживалась хоть немного, [обслуживающие лица] избивались плетками. Люди в подворьях [более уже] не могли сносить [такого обращения]” (Го-чао вэнь-лэй (“Образцы сочинений правящей династии”), сост. Cy Тянь-цзюе, сер. “Сы-бу цун-кань”., гл. 57, л. 18a)».
«Рашид ад-Дин чрезвычайно ярко описал то тяжелое бремя, которое в монгольской империи несло местное население при обслуживании почтовых станций: “...по дорогам гонцов стало попадаться больше, чем караванов и всех путешественников [вместе]. Если бы даже в каждой яме держали пять тысяч лошадей, то улага для них (гонцов) не хватило бы” (Рашид-ад-дин, т. III, стр. 263-264). “Поскольку вес и значение [гонцам] придавала толпа провожатых, то они старались, чтобы вокруг них собиралось побольше нукеров. Нукеров приглашали из [числа] родственников и друзей. По дороге они привлекали к себе людей всякой породы, и за ними следовали бродяги и беспутные люди” (там же, стр. 265). Далее Рашид ад-Дин отмечает, что послы брали с собой по двести-триста человек, а то и по пятьсот-тысяче человек. “Если в один день они приезжали в десять деревень и кочевий, то со всех мест они брали путевого довольствия во много раз больше, чем требовала дорога и ясак...” (там же, стр. 264). По словам Рашид ад-Дина, гонцы “избивали, вешали и обижали” народ (там же, стр. 265). Приблизительно такая же картина наблюдалась в Китае, особенно в первый период монгольского владычества в стране.»
Комментарий к примечанию
Описание Рашид-ад-Дина (См. целиком «Рассказ восемнадцатый. Об отмене улага, сокращении числа гонцов и о запрещении им стеснять народ» [Рашид-ад-Дин. Том 3. Стр.264-268]) зафиксировало ситуацию в Персии конца XIII века. Вряд ли по степям Северного Казахстана в 1246-1254 гг. могли передвигаться послы с многосотенными свитами «нукеров», и тем более будет странным наличие в степях зимой «бродяг» и «беспутных людей». Совершенно неправдоподобным выглядит и существование в одном месте степи десятка кочевий и уж тем более деревень. Зато подобная картина очень характерна для оседлых государств, особенно в послевоенное время, как это и отмечено для Китая 30-х годов XIII в. Т.е. обе части примечаний дают подробную, и вместе с тем однобокую картину постоянных почтовых станций только на территории земледельческих государств.
Такая система постоянных почтовых станций наблюдалась и в конце XIX века, например, на дороге Чугучак-Урумчи: «На полученные деньги мы купили пару хороших лошадей с седлами и поехали налегке, делая по 50 верст в день в среднем, ночуя на постоялых дворах, чтобы получать хороший корм для лошадей и не заботиться ночью об их пастьбе и о своей пище». [Обручев]
Описанный выше фактически неприкрытый произвол и террор был возможен только по отношению к оседлому населению. На степных просторах на пути «тракта» просто не набралось бы такого количества ресурсов, которое в свою пользу изымали тысячные толпы проезжающих по Персии и Китаю. И даже если бы подобная реквизиция все же состоялась, то у кочевников, в отличие от земледельцев, всегда была хотя бы теоретическая возможность «проголосовать ногами» против подобного отношения к себе и своему имуществу, откочевав куда-либо с опасного тракта. И если на территории земледельческого государства задержку с выдачей свежих лошадей и провианта в разоренных ямах путешествующие еще могли как-то пережить, то в пустынной степи такая ситуация могла запросто привести к их гибели. Вряд ли владычествовавшие монголы этого не понимали, чтобы допустить разграбление считанных немногих ямов на степном «тракте», организованном буквально десятилетие назад.
В степях и полупустынях, бедных кормами, возможности уртонов по смене лошадей и обеспечению питанием были строго ограниченными. Если же, руководствуясь какими-то своими соображениями, большая группа иностранных путешественников отправлялась в путь без учета этого фактора, и, главное — предварительно не заменив всех своих лошадей на степных — ее судьба была печальна. Подобный случай описывает Карпини: «После этого мы въехали в землю Кангитов, в которой в очень многих местах ощущается сильная скудость в воде, даже и население ее немногочисленно из-за недостатка в воде. Поэтому люди князя Русского, Ярослава, ехавшие к нему, в татарскую землю, в большом количестве умерли в этой пустыне.»
Сам же Карпини благодаря совету монголов счастливо избежал подобной участи: «...мы прибыли в Киев, который служит столицею Руссии; прибыв туда, мы имели совещание о нашем путешествии с тысячником и другими знатными лицами, бывшими там же. Они нам ответили, что если мы поведем в Татарию тех лошадей, которые у нас были, то они все могут умереть, так как лежали глубокие снега, и они не умели добывать копытами траву под снегом, подобно лошадям Татар, а найти им для еды что-нибудь другое нельзя, потому что у Татар нет ни соломы, ни сена, ни корму.»
Реконструируя порядок движения по уртонам, следовало бы прояснить еще один немаловажный вопрос. Как путешественники могли найти следующую «почтовую станцию», если уртоны могли перекочевывать? Источники не содержат прямого ответа.
Ниже будут изложены предположения, базирующиеся на полученной выше информации, а также на знаниях коневодов.
Следует учитывать, что «почтовый тракт» — это лишь ассоциативное понятие по аналогии с подобными трактами куда более позднего периода. В 1246—1253 гг., и даже на рубеже XIX—XX вв. никакой дороги с указателями в степи, и тем более в пустыне не существовало. См.выше: «Ни канавы, ни камни, ни другие встречающиеся на пути препятствия — ничего не смущает номадов-ямщиков», и особенно последний абзац из Свена Гедина, который прямо пишет об отсутствии дороги. Причем подобная картина наблюдается на степных пространствах не только в Монголии, но повсеместно:
«Нет ни одной в Киргизской степи дороги, которая бы имела следы и определенные места для своего продолжения, каковые бывают в благоустроенных владениях. Киргизцы ездят обыкновенно верхами и, не разбирая удобностей, направляются прямо к желаемому месту, находя его по известным признакам или по положению звезд. Чрез большие реки переправляются всегда вплавь, а чрез высокие горы и глубокие пески, несмотря на затруднения, перебираются прямо, не объезжая оные. Таким же образом идут и караваны, придерживаясь в сем случае только тех кочевых мест, в которых располагаются аул или род, из коего бывают при караване вожаки, о чем показано было в наших дневных записках.» [Гавердовский. Стр.326]
Нет никаких оснований предполагать, что когда-либо на степных просторах существовал какой-то хоть в малой степени благоустроенный «тракт».
Рубрук упоминает о характере пути: «да и не мог также отклониться от дороги, если бы и хорошо знал ее». Если бы «тракт» физически существовал как дорога, с постоянными почтовыми станциями, разве было бы проблемой вернуться на нее при отклонении от маршрута, и продолжать ехать в том же направлении? Для организации пути по степным и пустынным пространствам требовалась какая-то иная система мероприятий, нежели привычные нам «указатели».
Во-первых, в XX веке упоминается чиновник, следивший за уртонами. Очевидно, о таких же чиновниках в XIII веке пишет Рашид-ад-Дин: «А для того, чтобы происходило беспрерывное прибытие гонцов как от царевичей, так и от его величества каана в интересах важных дел, во всех странах поставили ямы и назвали это «таян ям». Для установления этих ямов назначили гонцов от царевичей и определили так, как это [здесь] подробно утверждается:
от каана – битикчи Куридай,
от Чагатая – Имколчин Тайчутай,
от Бату – Суку-Мулчитай,
от Тулуй-хана по приказанию Соркуктани-беги отправился Илджи-дай.
Упомянутые эмиры отправились и во всех областях и странах по долготе и широте земного пояса установили ямы.» [Рашид ад-Дин. Том 2. Стр.37]
Глобальные перекочевки уртонов из засушливых летних районов в более северные, или же вообще изменения направления «почтового тракта», наверняка находились в ведении такого чиновника. Своевольную перекочевку уртона, а особенно нескольких, на дальнее расстояние нельзя было допускать, поскольку рвалась вся цепочка. В данном случае обязанность чиновника заключалась бы в своевременной координации такого перемещения некоторого звена цепочки, что было выполнимо путем проезда части общего маршрута и сообщения всем уртонам приказа наподобие: «с новой луны все на север на пять переходов». С подобным внезапным для путешественника изменением местоположения «тракта» столкнулся Рубрук: «... мы оставили дорогу на восток, так как татары уже значительно спустились к югу». Поскольку, как мы увидим ниже из описания обратного маршрута Рубрука, направление «почтового тракта» могло изменяться на сотни, и даже до тысячи километров, нельзя также исключать существования двух или даже нескольких цепочек, для летнего и зимнего пути, а также в разных направлениях. В этом случае чиновник должен был бы оповестить обе цепочки о введении летнего или зимнего «режима». Учитывая общую протяженность маршрута, логично предположить существование нескольких чиновников, каждый из которых отвечал за свой участок. Места стыковок таких участков было нетрудно согласовать заранее, скажем, по крупным рекам, возвышенностям или конкретным горам.
Во-вторых, естественно предположить, что информация о местоположении соседнего уртона обновлялась уже самим персоналом уртона путем постоянных контактов с соседними «станциями», либо передавалась с очередными проезжавшими путешественниками.
Насколько сами монголы (и, видимо, вообще кочевники) были способны на такое локальное «геопозиционирование», можно судить по описанию их способностей Н.М.Пржевальским:
«Но если, с одной стороны, в умственном отношении монголу нельзя отказать в сметливости, то опять-таки эта сметливость, как и другие черты характера номада, направлена в исключительную сторону. Монгол знает отлично родную пустыню и сумеет найтись здесь в самом безвыходном положении; предскажет наперед дождь, бурю и другие изменения в атмосфере; отыщет по самым ничтожным приметам своего заблудившегося коня или верблюда; чутьем угадает колодец и т.д.
Из обычаев монголов путешественнику резко бросается в глаза их обыкновение всегда ориентироваться по странам света, никогда не употребляя слов "право" или "лево", словно эти понятия не существуют для номадов. Даже в юрте монгол никогда не скажет: "с правой" или "с левой руки", а всегда "на восток" или "на запад" от него лежит какая-нибудь вещь. При этом следует заметить, что лицевой стороной у номадов считается юг, но не север, как у европейцев, так что восток приходится левой, а не правой стороной горизонта.
Все расстояния у монголов мерятся временем езды на верблюдах или лошадях; о другой, более точной мере номады не имеют понятия. При вопросе: далеко ли до такого места? монгол всегда отвечает: столько-то суток ходу на верблюдах, столько-то на верховом коне. Но так как скорость езды, равно как и количество времени, употребляемого для нее в течение одних суток, могут быть различны, смотря по местным условиям и по личной воле ездока, то номад никогда не преминет добавить: "если хорошо будешь ехать" или "если тихо поедешь".» [Пржевальский]
Требуется принять во внимание, что путешествия Карпини и Рубрука в оба конца были осуществлены при участии монгольского «эскорта». По-видимому, сопровождавший монгол (или двое) выполнял функцию не только переводчика, но и, что не менее важно, проводника. Без его участия путешественники были бы обречены на гибель.
В-третьих, сам проводник мог полагаться не только на свои умения ориентироваться и информацию, полученную на предыдущем уртоне, но и на чувства лошадей. В первую очередь к таким чувствам должно быть отнесено обоняние, позволяющее лошади чувствовать «дом», или родной табун на расстоянии до 10 км. Логика организации системы уртонов предполагает снабжение путешествующих лошадьми в обе стороны от одного уртона. Лошади разных уртонов неизбежно должны были иметь опознавательные знаки, тавро. Естественно предположить, что при выборе лошади следующему путешественнику предоставлялись именно те лошади, которые пришли с уртона соответствующего направления. Даже если, в силу непредвиденных срочных замен, лошадь уходила от родного уртона на два-три перехода, для нормального функционирования всей системы было крайне желательно в конце концов вернуть такую «путешественницу» обратно в родной уртон.
Система уртонов в таком виде могла существовать только благодаря таким исключительным особенностям лошадей степных аборигенных пород, как выносливость и способность к нажировке. Благодаря накопленным жировым запасам, составляющим осенью до 20% массы тела, степные лошади могли без риска для здоровья и жизни проходить по 70 и более километров в день, оставясь в пустынных местах без корма 3-4 суток и даже более.
Сколько времени после такого голодного марафона лошадь будет восстанавливаться, когда ее обменяют на ближайшем уртоне, путешествующих уже не должно было волновать.
В.Л.Попов, руководивший Московской торговой экспедицией в Монголию, и прекрасно знавший сложные условия этой страны, при организации экспедиции принял решение о закупке лошадей монгольской породы. Это давало экспедиции «огромное преимущество в стоимости лошадей и привычности их к климату и условиям похода через Монголию; не требовалось везти или запасаться в пути фуражем.<...>
... при усиленных переходах, 50-60 верст в сутки, по Гоби или бесплодным степям Хан-Хухея, без корма, эти маленькие лошадки отлично служили свою службу». [Попов. Стр.27]
Из дальнейшего описания подготовки этой экспедиции видно, что в состав каравана были включены и верблюды, делавшие те же 50-60 верст в сутки. Шаг верблюда под вьюком очень медленный, порядка 5 км/ч. Таким образом, пройденное за сутки московской торговой экспедицией расстояние в 50-60 верст ограничивалось вовсе не возможностями лошадей, а медленной скоростью верблюдов и необходимостью через 10-12 часов устраивать ночлег.
Если уртоны находились на надлежащей дистанции, т.е. хотя бы на расстоянии среднего дневного перехода, в 50-70 км, то торопившийся путешественник мог поменять лошадей и продолжать путь, не обращая внимания на время суток. Подобная ситуация сложилась у Рубрука в короткие декабрьские дни на последнем этапе путешествия:
«... в праздник святого Николая (6 декабря) мы стали сильно ускорять путь, так как уже не находили никаких людей, а только ям, то есть лиц, расставленных от одного дневного перехода к другому для приема послов, потому что во многих местах среди гор дорога тесна и пастбищ немного. Таким образом, между днем и ночью мы проезжали расстояние между двумя ямами, делая из двух дневных переходов один, и ехали больше ночью, чем днем».
Т.е. за световой день Рубрук проезжал расстояние между двумя ямами, которое равнялось двум его обычным дневным переходам, менял лошадей, и по наступлении вечера продолжал двигаться дальше. Таким образом, Рубрук в этой части пути за сутки проезжал минимум 70-100 км.
В то же время средняя путевая скорость Рубрука всего 60 км/сутки. Одной из причин замедления темпа на каких-то участках маршрута могли быть зимние условия (глубокий снег, бураны); но на более серьезную причину Рубрук указал сам.
«Для меня всегда сохраняли крепкого коня, так как я был очень дороден, но я не смел предлагать вопрос о том, хорошо ли идет конь или нет, не смел я также жаловаться, если он имел не рысистый шаг, но каждому надлежало терпеть свою участь. Отсюда для нас возникали весьма тягостные затруднения, так как неоднократно лошади утомлялись раньше, чем мы могли добраться до народа, и тогда нам надлежало их погонять и бить кнутом, даже перекладывать одежду на других вьючных лошадей, переменять коней на вьючных лошадей, а иногда двоим ехать на одной лошади.»
Рассмотрим последнее замечание Рубрука применительно к трем возможным расстановкам уртонов. Количество лошадей известно — 3 под всадниками, «причем у нас троих было две вьючные лошади». Во-первых, качество этих лошадей оставляло желать много лучшего: «Из 20 или 30 лошадей у нас всегда были худшие, так как мы были чужестранцами». Во-вторых, Рубрук пишет «нас», «нам», «наши лошади» — т.е. лошадь уставала не только под Рубруком, но и под его спутником, братом Варфоломеем. Монгол-проводник наверняка получал куда более приличную лошадь.
1. Уртоны расположены на расстоянии 25-30 км, на расстоянии половины дневного перехода.
В этом случае лошадь под дородным Рубруком могла выдержать переход до следующего уртона. Три-четыре смены лошадей дают суточное расстояние в 100-120 км.
2. Уртоны на расстоянии дневного перехода (50-70 км).
Если Рубруку доставалась хорошая лошадь, выдерживавшая его вес до следующего уртона, то темп не снижался. Если лошадь была слабой, то некоторую часть перехода все путешественники ехали в обычном режиме. Примем, что лошадь не могла идти под Рубруком уже через 25-30 км. Рубрук пересаживался на вьючную лошадь, уже уставшую от вьюков. Еще через несколько километров аналогичную замену делал Варфоломей, и на вьючных лошадях удалось пройти еще какую-то часть перехода. Скажем, к 40-му километру уставала уже и одна из вьючных лошадей. Далее оставалось ехать хоть как-то, вдвоем на одной — но это не могло продолжаться долго. Если до уртона оставалось немного — то они заканчивали день там. Если же следующий уртон к вечеру изнуряющего дня был еще на расстоянии 20-30 км от путешественников, то им ничего не оставалось как заночевать и надеяться, что к утру хотя бы какая-то из трех вышедших из строя лошадей отдохнет и сможет нести всадника. В случае такого характера передвижения один дневной переход делился как минимум на два.
3. Уртоны находились в пустынной местности, на расстоянии двух-трех дневных переходов.
Такая ситуация требует сразу же уменьшить дневной переход при первых признаках утомления лошадей под двумя всадниками-европейцами. Не исключено, что 2-3 дневных перехода в таком случае могли растянуться и на неделю.
Несмотря на рассмотренные трудности, темп движения Рубрука был выше, чем у Карпини. В описании своего путешествия Карпини не упоминает о каких-либо специфических трудностях на пути в Каракорум, нет указаний и на периоды длительного отдыха. Путешествие проходило весной и летом. С лошадьми по свидетельству Бенедикта тоже все выглядит более-менее нормально: «И неудивительно, что они столь много проехали на лошадях, поскольку всякий раз они могли остановиться и поменять истощенных ранее лошадей на сильных и свежих, которых им подводили тартары.»
Но, учитывая возраст Карпини, которому в 1246 г. было 64 года, можно предполагать частые остановки в пути для короткого отдыха. В таком возрасте даже само пребывание в столь суровой среде уже было крайне серьезным испытанием, а ведь мужественный старик к тому же многие часы проводил в седле. Бенедикт указывает на проблемы с продовольствием:
«Послам, которых он [император] посылает или которые посланы к нему самому, выдается бесплатно содержание и почтовые лошади, однако иноземным послам выдается ничтожное содержание, ибо тот [минимум], что съели бы двое или трое, выдавался на десятерых. Меня охватывает дрожь, когда я пишу о том, сколько и какие злоключения наши братья претерпели из-за этого, потому что даже они сами, которые пережили [все] это, удивляются, как милость Иисуса Христа оберегла их наперекор человеческой природе.»
Ведь ехать приходилось, по свидетельству Бенедикта, «не отведав хлеба и воды, но на скорую руку имели лишь только днем или ночью, и то не всегда, ничтожнейшую похлебку из вареного проса».
Карпини характеризует питание немного лучше, правда, его замечание относится не к самому пути, а уже к приезду: «Когда же мы приехали к Куйюку, то он велел дать нам шатер и продовольствие, какое обычно дают Татары; все же у нас было оно получше, чем они делали это для других послов». Рассмотрев данное замечание в свете сказанного Бенедиктом, надо учитывать, что оценку «получше», чем одна пятая часть или пусть даже треть рациона, может заслужить и всего лишь половинный паек...
Рубруку в путешествии жилось явно сытнее, но и он сетует на те же невзгоды:
«Нет числа нашим страданиям от голода, жажды, холода и усталости. Пищу они дают только вечером. Утром дают что-нибудь выпить или проглотить пшена. Вечером же давали нам мяса ― баранье плечо с ребрами, а также выпить известное количество супа. Когда у нас было мясного супа до сытости, мы отлично подкреплялись и он казался мне весьма вкусным напитком и весьма питательным. В пятницу я пребывал в посте до ночи, не делая ни глотка, а затем мне надлежало с печалью и скорбью вкушать мясо. Иногда, когда мы попадали на ночлег с наступлением уже темноты, нам приходилось есть мясо полусваренное или почти сырое вследствие недостатка пищи для огня, так как тогда мы не могли набрать достаточно бычачьего или конского навозу».
Только частым отдыхом и щадящим для 64-летнего Карпини режимом передвижения в течение почти трех месяцев можно объяснить то, что несмотря на буквально бешеную гонку в конце путешествия, средняя скорость по маршруту не превысила 50 км в сутки.
Карпини так описывает последние три недели пути:
«По всей этой дороге мы продвигались с великой поспешностью, потому что нашим Татарам было приказано быстро отвезти нас на торжественное заседание, назначенное уже несколько лет тому назад для избрания императора, чтобы мы имели возможность при сем присутствовать. Поэтому мы вставали рано утром и ехали до ночи без еды; и очень часто приезжали так поздно, что не ели и ночью, а то, что мы должны были есть вечером, нам давалось ранним утром, и мы ехали, как только могли скакать лошади. Ибо лошадей отнюдь не щадили, так как очень часто днем мы видели свежих лошадей, и, как сказано выше, те, которые валились, возвращались обратно. И таким образом мы ехали быстро без всякого перерыва.»
Это происходило в первые три недели июля, когда продолжительность летнего дня все еще близка к максимальной. «Наши татары» задали возрастному путешественнику и его спутнику свой привычный темп. Ехать с раннего утра до ночи означает, что Карпини и Бенедикт часто делали как минимум два дневных перехода. Именно на этом завершающем участке пути уртоны могли стоять более часто; лошадей не щадили, да и лошадей получали вовсе не таких, какими довольствовался Рубрук.
Вспомним оценку очевидца: «Такая кавалькада от станции до следующей станции несется полным карьером и проскакивает станцию двадцать-двадцать пять верст в час-полтора времени». 50 верст за 3 часа, если сдавать лошадей в состоянии, когда те уже «валились» — вполне реальная дистанция. За длинный световой день (на широте маршрута в июле — не менее 16 часов) путешественники вполне могли преодолеть и 200 км. В этой цифре нет ничего нереального, дистанция в 180 км считалась обычной нормой для гонца: «На опыте установлено, что курьеры в сутки без перерыва проскакивают тридцать фарсангов, и всякое известие прибывает в короткий срок.» [Рашид-ад-Дин.Том 3. Стр.267-268]
Подробное описание качеств степных лошадей читатель может найти в: Вячеслав Долбе. Лошади степных пород: физические характеристики, особенности, тебеневка и корма. По историческим источникам и новейшим данным. (Хрестоматийная подборка документальных свидетельств). Рига, 2012.
Словом, система уртонов работала, лошади такой график движения выдерживали. Возникает закономерный вопрос — а могли ли выдержать люди?
Рубрук подготовку к путешествию описал очень наглядно и подробно:
«...Наконец, около праздника Воздвижения Святого Креста пришел к нам некий богатый моал, отец которого был тысячником, что считается важным среди них, и сказал: «Я должен отвести вас к Мангу-хану; это ― путь четырех месяцев, и там стоит столь сильный холод, что от него раскалываются камни и деревья. Смотрите, сможете ли вы выдержать». Я ответил ему: «Надеюсь на милость Божию, что мы выдержим то, что могут выдерживать другие люди». Тогда он сказал: «Если не сможете выдержать, я оставлю вас на дороге». Я ответил ему: «Это было бы несправедливо, так как мы отправились не по своей воле, а только посланы вашим государем, поэтому с тех пор, как мы вам доверились, вы не должны нас покидать». Тогда он сказал: «Все будет хорошо». После этого он приказал нам показать ему все наши платья и, что ему казалось менее необходимым, велел оставить под охраной нашего хозяина. На следующий день каждому из нас принесли по овечьей шубе с длинной шерстью, штаны из того же меха, сапоги или полусапожки, согласно их обычаю, а также войлочные башмаки и меховые шапки, согласно их обычаю ...»
Таким образом, перед путешествием была проведена ревизия одежды. Европейское платье для подобной поездки совершенно не годилось, поэтому путешественников экипировали по-монгольски. В понимании монгола главным препятствием был холод, что и подтвердилось в дальнейшем, когда одежды все-таки оказалось недостаточно: «Там стояла сильнейшая стужа, поэтому они одолжили нам козьи шубы мехом наружу».
Холод на обратном пути донимал и Карпини:
«Тогда мы направились в обратный путь и проехали всю зиму, причем нам приходилось часто спать на снегу в пустынях, где не было дерев, а ровное поле; иногда только могли мы прорыть себе место ногою. И часто, когда ветер гнал снег, мы оказывались совершенно покрытыми им».
Впрочем, монгол, проводивший вводный инструктаж, очевидно понимал и проблемы с физической формой и подготовкой Рубрука и Варфоломея.
Для понимания тех нагрузок, с которыми столкнулись путешественники, проводившие в седле весь день, было бы крайне полезно привести какое-либо подробное описание более-менее длительной поездки на монгольской лошади нашего современника. Причем крайне желательно, чтобы такой современник предварительно уже был хоть немного знаком с лошадьми и конным спортом.
Понятно, что для научной литературы подобный материал является крайне специфичным. Мне удалось найти только одно такое описание, выполненное пользовательницей интернета с ником ahelles. Здесь приводится отрывок на интересующую нас тему. Описание подвергнуто незначительному редактированию, стилистика полностью сохранена:
«Май 2007 года, конный переход из Турта в Хатгал.
(Состав любительской экспедиции): Егор — якут, решивший прочувствовать кочевую жизнь предков; Маша — студентка-биолог из Иркутска, и мы с Иркой — две заядлые лошадницы, соблазнившиеся неисчислимыми монгольскими табунами.
… На следующий день, захватив второго проводника, выехали только после обеда, потеряв несколько часов на подгонку разваливающихся седел. Мы с Иркой прикинули: вьючная лошадь, на которую сгрузили рюкзаки, рысью идти не может — собьет спину, то есть ехать будем шагом, значит — максимум 30 км в день, в Хатгале будем через 6-7 суток.
Наивные. Как выяснилось, монголы шагом не ездят и знать не знают про русские предрассудки насчет вьючных лошадей. Они передвигаются убийственно мелкой рысью, на первый взгляд неторопливой, но пожирающей пространство <...> К восьми вечера мы отмахали 45 километров. Ребята ехали верхом впервые в жизни (авантюризм, конечно, но кто ж знал, что слово «шаг» здесь не в почете?), мы с Иркой не сидели в седле 2 года. Сказать, что все умерли — не сказать ничего. На просьбы сбавить темп нам популярно объяснили, что задерживаться никак нельзя — дома стада остались, яков пасти надо. Пришлось смириться.
На следующий день было еще хуже, чем накануне вечером — седло казалось самым изощренным орудием пытки, придуманной человеком. От боли в мышцах отвлекали фантастические пейзажи: пронзительно-голубое озеро, сиреневые отроги Саян на дальнем берегу, бесконечные равнины, покрытые желтой прошлогодней травой, горбатые холмы, песчаные дюны, лиственничные леса… На наше счастье, дорога шла по пересеченной местности, поэтому в этот день прошли всего 30 км.
Назавтра Маша уехала с попутной машиной обратно в Турт. На четвертый день Егор сказал, что если проедет еще хотя бы километр, у него никогда не будет детей и, с трудом уговорив водителя, укатил на набитой битком попутке в Хатгал. Мы же с подругой к тому времени уже слегка вошли в форму, и наши монголы <...> это просекли: как только машина с Егором скрылась за поворотом, они рванули вперед крупной рысью, наверстывая свой график.
Мы неслись под ливнем по начинающей зеленеть равнине; не сбавляя хода, взлетали на крутые холмы. Неутомимые монгольские лошади, разгорячившись, пытались сорваться в галоп. Потоки воды били в лицо; потом тучи отставали, и перед нами снова открывалась залитая солнцем степь. В этот день мы сделали 60 километров — и, Боже мой, это был самый прекрасный день в моей жизни. Лошадь была продолжением тела и я не могла представить, что четыре дня назад мне было неудобно в седле. Хочешь стать кентавром – езди с монголами.
Насколько неказисто монголы смотрелись в поселке, настолько великолепны они были в степи. Они сидели в седле, как влитые; ветер и дождь были им нипочем, хотя единственной защитой от непогоды им служили старые халаты-дэли. На привалах, чуть ли не раньше, чем мы успевали слезть с коней, они ухитрялись вскипятить котел вкуснейшего монгольского чая — с ячьим молоком, маслом, солью и борцогом. Спали они под открытым небом, укрывшись все тем же дэлем.» [Оригинал описания здесь.]
Из этого короткого, но информативного и красочного описания импровизированной экспедиции можно заключить, что в течение первых 2-3 дней мускулатура уже знакомых с лошадью участниц привыкла к новым нагрузкам, а ранее не знакомые с лошадью участники не выдержали испытаний. Поскольку двух ретировавшихся спутников не гнали вперед различные дипломатические поручения и миссии, они выбрали вариант отступления.
Привыкшие к дисциплине, самодисциплине и аскезе францисканцы Карпини и Рубрук после того, как дали согласие на путешествие, отступить уже не могли. Более того, сопровождавший Рубрука монгол предупредил заранее и отрезал все пути к отступлению: «Если не сможете выдержать, я оставлю вас на дороге».
Рубрук был «дороден». У Рокхилла находим латинское «ponderosus valde» [Rockhill. Стр.132] Трудно сказать, насколько это является синонимом тучности — для средневекового человека даже лишние 10 кг могли служить критерием «дородности». С другой стороны, вряд ли лошадь под Рубруком уставала бы всего от десятка-другого дополнительных килограммов. Излишний вес Рубрука наверняка был куда больше. Несмотря на это, относительно молодой Рубрук, которому в 1253 году было, по разным данным, от 28 до 38 лет, смог адаптироваться к новым для него физическим нагрузкам. Он пишет о начальной фазе путешествия: «Вначале наш проводник очень презирал нас и чувствовал отвращение, провожая столь низких людей. Впоследствии, однако, когда он начал нас лучше узнавать, он провожал нас через дворы богатых моалов и нам надлежало молиться за них.» Рубрук явно льстит себе как проповеднику и маскирует истинные причины, которые могли быть куда прозаичнее и нелицеприятнее для него. «Татары презирают дряхлость и любят силу». [Мэн-да бэй-лу, стр.76]
Можно только предполагать, что тренированный монгол, в числе других причин, мог презирать дородного Рубрука за относительную беспомощность на этапе привыкания к ежедневным многочасовым переходам. Впрочем, по крайней мере некоторая подготовка в верховой езде у Рубрука к началу путешествия в Каракорум уже была — первые два месяца пути от Солдайи (Судака) до Итиля он совершил верхом, правда, шагом. Сам он про первый участок пути пишет: «Кроме того, они посоветовали мне ехать тихим шагом верхом, рядом с быками. Я послушался тогда их совета, однако на свою беду, так как был в пути до Сартаха два месяца, а если бы я поехал на лошадях, то мог бы совершить этот путь в один месяц.»
Примечательно, что Рубрук за первые 12 дней пути от Волги проехал то же расстояние (350 км), которое пожилой Карпини преодолел за неделю. Т.е. Рубрук в первые дни своего путешествия делал никак не более 30 км в сутки.
Карпини, проехав по уртонам от Киева до Сарай-Бату, к началу путешествия в Каракорум уже имел хорошую практику в верховой езде не только на европейских, но и на степных лошадях. Поменяв в Киеве своих лошадей на степных, Карпини и его спутники ехали, «проезжая столько, сколько лошади могли пройти вскачь, так как обыкновенно у нас бывали свежие лошади три или четыре раза всякий день, мы ехали с утра до ночи, а, кроме того, весьма часто и ночью». Но обстоятельства в начале путешествия по маршруту Сарай — Каракорум для Карпини и его спутника сложились неблагоприятно: «Мы же в день Воскресения Господня, отслужив обедню и совершив кое-какую трапезу, удалились вместе с двумя Татарами, которые были приставлены к нам у Коренцы, с горькими слезами, не зная, едем ли мы на смерть или жизнь. Мы были, однако, так слабы, что с трудом могли ехать: в течение всей той Четыредесятницы — равно как и в другие постные дни — пищей нашей служило только пшено с водою и солью, и у нас не было, что пить, кроме снега, растаявшего в котле.». Организм Карпини и Бенедикта бы ослаблен длительным постом, им требовалось восстановить силы, и физические нагрузки в таком состоянии были крайне противопоказаны. Но, выехав из ставки Бату, им еще неделю пришлось двигаться в том же темпе, что и до прибытия в Сарай: «Мы проехали через нее [Команию] наивозможно быстро, так как всякий день, по пяти или семи раз на дню, у нас бывали свежие лошади, за исключением того времени, когда мы ехали по пустыням, как сказано выше, и тогда мы получали лошадей лучших и более крепких, могущих выдержать непрерывный труд, именно с начала Четыредесятницы и кончая неделей после Пасхи.». (Отметим небольшое противоречие — чуть выше Карпини говорит только о трех-четырех сменах лошадей в день).
Таким образом, еще неделю после 8 апреля Карпини двигался достаточно быстро; восточнее Астрахани расположена именно пустыня под названием Рын-пески. На карте в южной части этой пустыни ныне обозначены пески Батлайсагыр, пески Косдаулет и пески Бузанай. Применительно к XIII-му веку невозможно с уверенностью сказать, что эти «пески» существовали именно в таких масштабах, в каких они обозначены на современных картах. Возможно, что часть из этих нынешних пустынь была в то время полупустыней, или засушливой степью. Но можно предположить, что именно здесь, к востоку от Волги, путешественники передвигались со скоростью одного дневного перехода в день. И только пройдя приблизительно 350-400 км на восток, они позволили себе отдых. Из описания путешествия следует, что с 15 апреля по 28 июня, за два с половиной месяца, было пройдено всего лишь 2200-2500 км (приблизительное расстояние от северо-восточной оконечности Каспиского моря до реки Или, где локализуется ставка Чагатая). Средняя скорость передвижения была совершенно щадящей и составляла около 30 км в сутки, то есть половину дневного перехода кочевника без смены лошадей. Надо отметить, что на этом, самом продолжительном по времени участке пути, Карпини ни словом не упоминает о частых заменах лошадей в течение одного дня.
У Карпини обратный путь занял почти 6 месяцев, с 13 ноября 1246 г. по 9 мая 1247 г.
Принимая во внимание зимние условия путешествия и возраст Карпини, средняя скорость менее 30 км в сутки может быть оправдана. Весь обратный путь фактически был пройден с той же скоростью, с которой Карпини и Бенедикт двигались на пути в Каракорум с 15 апреля по 28 июня 1246 г.
Рубрук отъехал из Каракорума чуть позднее 8 июля, и проделал обратный путь до ставки Бату на Волге за 2 месяца и 10 дней, имея по пути всего один день отдыха.
Здоровье его спутника, Варфоломея из Кремоны, не позволяло отправиться в обратное путешествие без риска для жизни. Рубрук пишет: «... мой товарищ, слыша, что нам надлежит возвращаться через пустыню и что один из моалов будет провожать нас, побежал без моего ведома к главному секретарю Булгаю и знаками дал ему понять, что может умереть, если отправится по той дороге. А когда настал день, в который надлежало отпустить нас, <...> нас позвали ко двору и секретари сказали моему товарищу: «Вот Мангу-хан хочет, чтобы твой товарищ (Рубрук) вернулся через область Бату, а ты говоришь, что хвораешь, и это ясно видно. Мангу говорит так: если ты хочешь отправиться со своим товарищем, поезжай, но заботься тогда о себе сам (super te sit), так как ты можешь случайно остаться у какого-нибудь яма, который о тебе не позаботится, и это будет служить препятствием твоему товарищу. Если же ты хочешь остаться здесь, то хан сам позаботится о необходимом для тебя, пока не явятся какие-нибудь послы, с которыми ты мог бы вернуться более медленно и по пути, на котором находятся города».
Мангу-хан, видя состояние здоровья Варфоломея, прекрасно понимал, что путешествие на лошадях с заменой их на уртонах, а также неизбежными ночевками под открытым небом ему не подходило, и предложил дождаться случая отправиться через города. Такое путешествие могло быть осуществлено с каким-либо дипломатическим караваном, т.е. Варфоломей получил бы возможность ехать спокойнее, на повозке.
Логично предположить, что после путешествия в Каракорум физическая форма Рубрука улучшилась, так как в полуголодном тяжелейшем зимнем путешествии этот дородный человек в какой-то степени мог избавиться от своего лишнего веса, а также стать сильнее и выносливее. По крайней мере, Рубрук перед путешествием в отношении себя не упоминает о каких-то сомнениях или особых осложняющих путешествие факторах. Ему встретились обычные трудности такого пути, которые он сам описал лаконично, без прежних эмоций: «...возвращался один с проводником моим и одним служителем [хана], имевшим приказ брать для нас четверых в четыре дня одного барана. <...> Мы ехали по два, а иногда и по три дня, не вкушая никакой пищи, кроме кумыса. Иногда мы подвергались сильной опасности, будучи бессильны найти людей, а съестных припасов нам не хватало, и лошади были утомлены.»
По сравнению с Карпини и армянским царем Гетумом Рубрук буквально «пронесся» на огромной скорости на пути назад. Вполне возможно, что передвигаться с подобной скоростью позволило, помимо неплохой физической формы Рубрука, еще одно веское обстоятельство — Рубрук вез известие от Мункэ к Батыю, т.е. фактически был «приоритетным» гонцом, и своевременно получал свежих крепких лошадей.
Средняя скорость передвижения Рубрука составила 70 км в сутки. Учитывая летние условия и уже имевшиеся у Рубрука хорошие навыки верховой езды, такая скорость передвижения может быть оценена как очень хорошая для европейца, но в то же время как весьма средняя для монгольского гонца.
Приступая к анализу маршрутов и графиков движения Карпини и Рубрука, я предполагал, что исходная информация — географические данные и календарные даты — обработана если не при первой, то по крайней мере при очередной публикации перевода источника. Но, если с датами действительно никаких проблем не встретилось, то география маршрутов вызвала множество вопросов, логичных и непротиворечивых ответов на которые в примечаниях к тексту источника не нашлось. Да и не только в изданиях на русском языке...
В очередном переиздании отрывка из путешествия Рубрука в сборнике «Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей, XIII—XVII вв.» (Новосибирск. Сибирское отделение Российской академии наук. 2006) указаны некоторые исследования путешествий Рубрука, а также и Карпини (нумерация наша):
«Весь путь Рубрука прослежен и комментирован у:
1) d'Ohsson. Histoire des mongoles. — Paris, 1834. Т. 2. P. 183-309.
2) F. von Richthofen. China. Ergebnisse eigner Reisen. — Berlin, 1877. — Bd 1. — S. 601-604;
3) Leon Cahun. Introduction a l'histoire de l'Asie. Turcs et mongoles des origines a 1405. — Paris, 1896. — P. 353-354, 355, 384-386, 392;
4) C.R.Beazley. Dawn of Modern Geography. — London, 1897. — T.2. — P.278-279, 320-381;
5) Franz Max Schmidt. Ueber Rubruk's Reise von 1253-1255 // Ztschr. der Gesellschaft fuer Erdkunde zu Berlin. — 1885. — Bd 20. — S. 217-255.»
[цитируется по http://www.vostlit.info/Texts/rus3/Rubruk/text7.phtml?id=3420]
К этому списку необходимо добавить:
6) Yule Henry – Cathay and the way thither; being a collection of Medieval notices of China. London, 1866. Vol. I. P. CCXI-CCXIV.
7) Rockhill William Woodville. The journey of William of Rubruck to the Eastern parts of the world, 1253—1255, as narrated by himself, with two accounts of the earlier journey of John or Plan de Carpine. London, 1900. (Также и репринтное издание 1998 года)
Все указанные книги ныне легко доступны благодаря проекту books.google.com , а также другим мировым онлайн-библиотекам. Посмотрим на список:
1) D'Osson. Во-первых, налицо опечатка — глава VI, в которой идет речь о Рубруке, помещена на стр.283-309. Во-вторых, к сожалению, очевидное несоответствие истине — у д'Оссона «прослежен и комментирован» далеко не весь путь, и как раз интересующему нас участку от Волги до Каракорума посвящено лишь одно общее предложение на стр.290.
2) F. von Richthofen. Книга доступна. На стр.601-602 содержится краткое описание путешествия Карпини, а Рубруку посвящены стр.602-604. Маршруты даны со ссылками на Генри Юля.
3) Leon Cahun. Для подробного исследования маршрута указанные страницы не содержат ничего интересного.
4) Beazley C.R. Книга доступна. Участок путешествия Карпини от Волги до ханской ставки описан на страницах 302-308, Рубрука — на стр.341-354. Но самим маршрутам даже на этих страницах посвящено не так уж много. Моменты, вызывающие наибольшее количество вопросов, автор просто проигнорировал.
5) Franz Max Schmidt. Книга доступна. Издана отдельным оттиском, 93 страницы. Эту работу автор посвятил своему учителю, Фердинанду фон Рихтгофену, и, таким образом, не мог не знать о его работах на данную тему.
6) Yule Henry. Книга доступна. На неполных четырех страницах автор в пространном примечании изложил свою версию маршрута Рубрука. Версия базируется всего на двух промежуточных точках его пути и крайне слабо аргументирована.
7) Rockhill William Woodville. Книга доступна.
Отмечу, что лишь в работах Шмидта и Рокхилла действительно серьезно исследована именно география путешествий, и наряду с пересказом источников предприняты обстоятельные попытки критически приложить сказанное путешественниками к современной карте.
«Путешествие в восточные страны» Рубрука в переводе А.И.Малеина с полностью обновленными примечаниями Н.П.Шастиной было издано в 1957 году. Переиздано без изменений в 1997 году. Впрочем, до сих пор переиздается без добавлений и работа Рокхилла. Каких-либо более новых специальных исследований маршрутов Карпини и Рубрука на русском языке мне не встречалось.
Величины среднего и максимально возможного суточного перехода были установлены в первой части данной статьи. С помощью полученных результатов можно предпринять попытку реконструкции маршрутов.
Необходимые карты с краткими комментариями размещены в Приложении.
В ряде случаев удобно использовать спутниковую карту от Google, размещенную в интернете по адресу http://maps.google.com.
Первые 7 дней пути Карпини двигался по землям команов, по южной части пустыни Рын-пески со скростью 50 км/сутки. В 350 км на восток находится река Урал, по которой, очевидно, и проходила граница земель команов и кангитов.
«После этого мы въехали в землю Кангитов, в которой в очень многих местах ощущается сильная скудость в воде, даже и население ее немногочисленно из-за недостатка в воде.»
Это земли на восток от реки Урал, севернее Аральского моря. Маршрут логично проложить к югу от гор Мугоджары, немного южнее кряжа Шошкаколь, и далее через пески Бол.Барсуки к Аральскому морю. Через эту землю Карпини ехал один месяц. Скорость движения в среднем здесь вряд ли превышала 30 км/сутки (см.выше), и к тому же не исключены дневные остановки для отдыха. Нельзя не указать на один странный факт — ни Карпини, ни Рубрук ни словом не упоминают об Аральском море. Вполне допустимо, что путешественники могли не видеть самого моря, но все-таки они должны были проехать в относительной близости от северного берега.
Через 900 км на восток путешественники «Из земли Кангитов въехали в землю Биссерминов (Прим. в тексте источника: В данном случае под биссерминами подразумеваются хорезмийцы)».
По дальнейшему описанию Карпини «большая река» идентифицируется как Сыр-Дарья. Маршрут пролегал по северной части Туранской низменности, по территориям правого берега Сыр-Дарьи. В районе совр.города Кызылорда Карпини неизбежно должен был повернуть восточнее, к впадине Ашыколь и далее вдоль ныне пересыхающей реки Чу. Замечание «в земле этой существуют величайшие горы» можно отнести к Тянь-Шаню; его северо-западный отрог — хребет Каратау — путешественники миновали чуть севернее. По этой территории они «ехали от праздника Вознесения и кончая почти неделей до праздника блаженного Иоанна Крестителя (29 июня)». Праздник Вознесения — 40-й день после Пасхи, т.е. 18 мая. «Почти неделя до праздника» не дает точной даты, это может быть 8-10 дней, т.е. 19-21 июня. Таким образом, за период с 18 мая по 19-21 июня (33-35 дней) Карпини по моим расчетам преодолел еще 1000-1050 км пути и к этому моменту находился приблизительно в 100 км восточнее озера Балхаш, в районе совр. поселка Акбакай.
«Затем мы въехали в землю черных Китаев, в которой Татары построили сызнова только один город, по имени Омыл». (Примечание 43)
Карпини упоминает Омыл и в другом месте своего повествования, причем сообщает немаловажную подробность: «В земле же вышеназванных Кара-Китаев Оккодай-кан, сын Чингис-кана, после своего назначения императором построил некий город, который назвал Омыл; вблизи него к югу есть некая великая пустыня»
Далее о своем маршруте Карпини пишет: «Выехав оттуда, мы нашли некое море, не очень большое, имя которого, так как мы не спросили о нем, нам неизвестно. На берегу же этого моря (Примечание 194) существует некая небольшая гора, в которой, как говорят, имеется некоторое отверстие, откуда зимою выходят столь сильные бури с ветрами, что люди едва и с большою опасностью могут проходить мимо. Летом же там слышен всегда шум ветров, но, как передавали нам жители, он выходит из отверстия слегка. По берегам этого моря мы ехали довольно много дней; это море имеет довольно много островков, и мы оставили его с левой стороны. Земля же изобилует многими реками, но небольшими; на берегах рек с той и другой стороны стоят леса, но необширные. В этой земле живет Орду, старший над Бату; мало того, он древнее всех князей татарских; там имеется также орда, или двор, его отца (Примечание 195).»
Для удобства приведу эти примечания.
Примечание 43: «Сообщение Плано Карпини о постройке Угэдэй-ханом города Омыл на север от пустыни заслуживает внимания, так как у кочевников-монголов во времена Монгольской империи было, повидимому, несколько городов, о которых известно до сих пор немногое. Омыл Плано Карпини можно локализовать на месте г. Имиль, находящегося несколько к западу от оз. Кизилбаш, южнее Чугучака. Этот город был построен кара-китаями около 1125 г. После завоевания Кара-Китая монголами Имиль был, повидимому, перестроен Угэдэем.
Примечание 194. Рокхил полагает, что «неким морем» является оз.Ала-Куль (совр.Алаколь), если считать, что память Плано Карпини ему не изменила. Так как прежде, чем проехать Имил, надо было проехать озеро, а не наобopoт. Быть может, Плано Карпини в данном месте говорит об обратном пути. Последнее предположение подтверждается словами Плано Карпини, написанными немного ниже, что оэеро оставалось «с левой стороны». Предположение Рокхила весьма правдоподобно, комментарий же А.И.Малеина, считавшего, что речь идет о Байкальском море, является результатом какого-то недоразумения».
Примечание 195. То есть ставка Чагатая Алмалык, находившаяся в долине р.Или».
Примечания 43 и 194 целиком базируются на точке зрения Рокхилла [Rockhill. Стр.16, примечание 1 и 2]. Несколько ранее Рокхилла направил Карпини к Алакулю и Бизли. При этом, правда, Бизли был настолько краток в своих преположениях, что Рокхиллу впоследствии пришлось препринять попытку хоть как-то аргументировать подобную версию. См. [Beazley. Стр.306]. Но эти комментарии не только не проясняют географию маршрута, но, напротив, создают какую-то невообразимую путаницу.
По логике Рокхилла получается, что Карпини обогнул оз.Балхаш с юга и направился на северо-восток, к озеру Алаколь, причем в воспоминаниях перепутал (!), когда и куда он ехал.
Озеро Алаколь (Ала-Куль) находится как минимум в 700 км от места, где, по моим вычислениям, в тот момент находился Карпини. Допустим, что мои расчеты неверны, и Карпини 19-21 июня действительно находился гораздо северо-восточнее. Но в этом случае далее происходит труднообъяснимое — Карпини, вместо того, чтобы продолжать путь через Джунгарские ворота и озеро Эби-Нур на восток в направлении Каракорума, сворачивает обратно на юг и, через 6-8 дней, преодолев 300 км, оказывается в долине реки Или!
Карпини пишет: «въехали в землю черных Китаев». Если бы он ехал к озеру Алаколь с юга, то встретил бы кара-китаев гораздо раньше. К тому же Карпини на пути к Алаколю должен был ехать между хребтом Джунгарский Алатау и озером Балхаш, по отрогам хребта. Вряд ли наличие столь большого озера в непосредственной близости от пути могло остаться незамеченным. Также непонятно, почему Карпини не упоминает о городах, через которые проходил бы его путь, о переправах через реки. Рубрук на том же участке своего пути отмечает по крайней мере два города, Кайлак и «столицу области».
Комментарий «После завоевания Кара-Китая монголами Имиль был, повидимому, перестроен Угэдэем» совершенно не стыкуется со свидетельством «построили сызнова(!) только один город».
Фраза в описании города Омыла: «вблизи него к югу есть некая великая пустыня» оказывается совершенно бессмысленной — к югу от реки Имил (совр.Эмель, Эмиль) нет никакой пустыни, там расположены озеро Алаколь, восточные отроги хребта Джунгарский Алатау и плодородная равнина с городом Кайлаком. Ближайшая небольшая пустыня под названием Каракум (не путать с туркменскими Каракумами) расположена в 150 км на восток от реки Эмель и озера Алаколь.
Рокхилл предполагает [Rockhill. Стр.16, примечание 1], что под пустыней следует понимать Такла-Макан! Но эта — действительно огромная — пустыня лежит в 600 км к югу от Алаколя, и при этом отделена от озера двумя мощнейшими хребтами Тянь-Шаня, шириной в 300-400 км, и долиной реки Или. И это по мнению Рокхилла «вблизи» города?
Да и зачем Карпини вообще понадобилось делать такой громадный «крюк» до города Омыл у озера Алаколь, если в нем Карпини от лица хана встретил лишь какой-то чиновник, «тот, кто был там со стороны императора»?
Лингвистическая догадка, что Омыл — это город возле реки Имил, сама по себе не может служить аргументом для локализации города к северу от оз.Алаколь, и нуждается в веских доказательствах.
В пользу существующей версии маршрута можно привести лишь следующее:
1. От места, где путешественники, двигаясь с юго-запада, могли подъехать к озеру Алаколь, до устья реки Имил путь вдоль берега озера составит приблизительно 190 км, или 6 дней. Карпини указывает: «мы нашли некое море, не очень большое», и «по берегам этого моря мы ехали довольно много дней». Фразу «довольно много дней» можно трактовать по-разному. Определенно, что это больше, чем два-три дня. С другой стороны, в другом месте описания пути Карпини употребляет и временной отрезок «неделя». Можно предположить, что если бы Карпини ехал вдоль озера неделю или более, он бы так и написал; но в описании мы видим некое «довольно много», что может быть приравнено к пяти-шести дням.
Оценка озера-моря как «не очень большое» сама по себе не может служить аргументом в пользу озера Алаколь. Можно лишь предполагать, что же именно Карпини мог понимать под «большим» морем. Во время путешествия он видел как минимум Черное море. Да и родился он в Умбрии, в Италии, и не мог не знать о существовании и масштабе моря Средиземного, по сравнению с которым оценка «не очень большое» подходит к Балхашу, но никак не к крохотному Алаколю.
2. Легенда об озере Алаколь, записанная в конце XIX века: «И еще говорят, — сказал Лобсын, — что на озере Ала-куль есть остров с каменной горой, а в горе большая пещера. Из этой пещеры Ибэ-ветер с страшной силой вылетает. Однажды киргизы целым аулом собрались в тихий день, вход в эту пещеру заложили бычачьими шкурами и завалили камнями, чтобы Ибэ больше не вылетал оттуда. Очень надоел им этот Ибэ. Но пришло время и Ибэ рассвирепел, вырвался, камни отбросил, шкуры разметал и дует попрежнему». [Обручев]
Но в легенде говорится об острове, Карпини же говорит о горе на берегу. Надо заметить, что о больших озерах восточного Казахстана существует множество легенд. Не исключено некоторое сходство сюжетов. Описанные Карпини «сильные бури с ветрами … и летом же там слышен всегда шум ветров» очень характерны как для озера Алаколь, так и для озера Балхаш, где такие ветры вызывают бури с волнами до 2-3,5 м [Википедия, статья «Балхаш»]. Ну и, наконец, можно примирить обе легенды и описания ветра. Данные по водности закрытых водоемов позволяют утверждать, что в XIII веке Алаколь и Балхаш были одним озером, и легенды и описания в равной степени относились к этому объединенному «морю» (гораздо подробнее этот вопрос будет рассмотрен чуть ниже, а также в маршруте Рубрука).
Если смотреть непредвзято, то маршрут путешествия можно проложить гораздо проще, без странного «крюка» на север и обратно на юг.
«Великая пустыня» вблизи от города, к югу — это пески Муюнкум (Мойынкум). Саму пустыню Карпини видел лишь издали, так как двигался по северному берегу реки Чу, и вышел в верховья нескольких небольших рек, впадавших в оз.Балхаш. Русла по крайней мере пяти таких рек ныне отмечены на карте как пересыхающие; во времена Карпини они, очевидно, были полноводными. «Земля же изобилует многими реками, но небольшими; на берегах рек с той и другой стороны стоят леса, но необширные». Выехав из города Омыл, т.е. спустившись вдоль одной до из речек до ее устья, путешественники «нашли некое море, в котором довольно много островков». По берегам этого «моря» путешественники ехали «довольно много дней», и «оставили его с левой стороны». До дельты реки Или они должны были проехать вдоль юго-западного берега Балхаша (по современной карте) не менее 100 км, потом либо продолжить путь вдоль восточного побережья до дельты, либо свернуть от озера на восток и выйти на реку Или чуть выше по течению. При этом независимо от направления движения озеро для них всегда оставалось с левой стороны. Надо так же учитывать, что в XIII в. озеро имело более высокий уровень воды, чем сейчас, и в этом случае оно бы протянулось на юг и юго-восток несколько далее. На карте в этом направлении находятся два небольших озерка (южное по какому-то странному стечению обстоятельств тоже носит название Алаколь — не путать с огромным Алаколем, о котором шла речь выше и пойдет далее). На фотографиях со спутника видны соляные отложения, вытянувшиеся от Алаколя далее на юго-восток, далее за ними сейчас находится небольшая пустыня правильной овальной формы. Описание, сделанное в начале XX века:
«Пески Тау-Кумы, простирающиеся к юго-западу от Балхаша, по-видимому некогда составляли часть дельты Или. Воды, разделявшие островки из песчаника, теперь иссякли или находятся во всех степенях иссякания. На их месте являются площадки овальной, продолговатой формы, или заросшие камышом, или совершенно сухие с почвою твердою, как камень, звучащею под копытом лошади.
Это так называемый такыр, солоноватый ил, который спекся здесь в твердую массу, гладкую, как паркет, лишенную всякой растительности. И только по краям таких такыров, точно ивы, посаженные вокруг искусственно вырытых прудов, саксаул и тамариск образуют густые заросли. Такова природа южной оконечности Балхаша.» [Краснов. Стр.280]
«Площадь и объём озера (Балхаш — прим.автора) сильно изменяются в соответствии с долгосрочными колебаниями и краткосрочными флуктуациями уровня воды. Долговременные колебания имеют амплитуду 12-14 м, минимальные значения пришлись на период с V по X век, а максимум уровня воды наблюдался с XIII по XVII век.» [Shahgedanova. Р.140-141]
После VI века «наступила трансгрессия Каспия, поднявшегося на 13 м, до абсолютной отметки минус 19 м. Эта отметка установлена путем широкой археологической разведки по северному побережью, где фрагменты керамики Х в. обнаружены во многих местах, но не ниже указанной абсолютной отметки. Максимум этой новокаспийской трансгрессии датируется концом XIII — началом XIV в. и подтверждается данными персидских географов» [Гумилев].
В приблизительной реконструкции повышение водности Балхаша по отношению к зафиксированной на картах 1980-х годов высоте в 341-342 м над уровнем моря может выглядеть так:
1. Продолжение озера на 20-30 км к югу от современной оконечности озера, с включением в Балхаш совр.озерка Алаколь и лежащих к югу от него солончаков Алаколь (совр.уровень 339,5 и 339,9 м соответственно).
2. Затопление некоторой части юго-восточного берега на расстояние до 10 км от нынешней береговой линии.
3. Следствием повышения уровня озера будет как затопление ныне существующих островов, так и образование множества новых. На топографической карте масштаба 1:10000 в районе озера Алаколь и южнее отмечено множество небольших холмов, имеющих превышение 10-20 м над современным уровнем оз.Балхаш.
С учетом такой реконструкции протяженность пути от места выхода Карпини к берегу Балхаша до реки Или чуть выше ее дельты составит порядка 150-160 км, или минимум 5 дней.
Таким образом, местонахождение города Омыл можно локализовать на расстоянии менее одного дневного перехода от юго-западного берега Балхаша, приблизительно в районе современных поселков Мынарал и Акерме. В интернете встретилась информация, что название Мынарал в переводе означает «тысяча островов». Интересно сравнить с описанием Карпини: «это море имеет довольно много островков».
Данная территория в середине XIII века вполне могла считаться землями кара-китаев.
Выйдя на реку Или, Карпини через какое-то время прибывает в ставку Чагатая, находившуюся в этот период на реке где-то в районе современного Капчагайского водохранилища. Таким образом, с 21 по 28 июня путешественники идут со своей обычной скоростью 30 км в сутки и проделывают путь в 210 км.
Дальнейший, скоростной участок пути, проходил, очевидно, вверх по течению реки Или, далее через проход в хребте Боро-Хоро к озеру Эби-Нур.
Карпини пишет: «Выехав отсюда в канун дня, посвященного блаженному Петру (29 июня), мы попали в землю Найманов».
И в другом месте дает более подробную картину: «Найманы также, как и Кара-Китаи, т. е. черные Китаи, равным образом собрались напротив в огромном количестве в некую долину, сжатую между двух гор, через которую проезжали мы, отправляясь к их императору, и завязалось сражение, в котором Найманы и Кара-Китаи были побеждены Монгалами, и большая часть их была убита, а другие, которые не могли ускользнуть, были обращены в рабство».
В.В.Бартольд известия Карпини оценивает очень скептически: «К сожалению, наш путешественник сообщает это известие не при изложении своего маршрута, а в главе о монгольских завоеваниях, заключающей в себе, как известно, много неточностей. Ввиду этого мы не можем знать, где находилось поле битвы, о котором он говорит, и действительно ли в битве принимали участие названные им народы.» [Бартольд. Туркестан... Стр.469-470] При этом никаких оснований для своего скептицизма, кроме обезличенного «заключающей в себе, как известно, много неточностей» Бартольд не приводит.
Возможно, что Карпини и его спутник слушали одного и того же рассказчика, исказившего действительность. Но Бенедикт Поляк не только дублирует сказанное Карпини, но и сообщает другие подробности о месте битвы: «§7. Есть же некая земля, прилегающая к тартарам с западной стороны, очень гористая и чрезмерно холодная, которая называется Найман. <...> … [найманы] отступили назад и, объединившись с кара-китаями, то есть черными китаями, ... напали на монгалов в некоей долине между двух высочайших гор и, заняв дорогу, которая открывала единственный проход в землю [найманов] с этой стороны, сопротивлялись в течение очень длительного времени. Через эту долину и эту землю проехали братья нашего ордена, держа путь к тартарам. Наконец, несколько монгалов [со своими людьми] пересекли более низкие горы в значительном удалении от войска, а другие [прошли] по самым отвесным скалам, доступным только горным козлам, через которые также брат Бенедикт пытался проехать верхом, но тартары его не пустили, чтобы он не погубил лошадь и самого себя.»
Не затрагивая вопрос о факте самой битвы, можно попытаться определить ее место.
В рассказе Бенедикта речь, очевидно, идет о пространстве между озерами Эби-Нур и Сайрам-Нур. Характерная деталь — долина расположена между двух высочайших гор. К северу от озера Сайрам-Нур в 60 км от современной дороги на карте отмечен пик хребта Джунгарский Алатау — гора Бесбаскан, высота 4464 м. В 50 км к югу от той же дороги находится пик хребта Боро-Хоро, высотой 3698 м. «Единственных проходов» в землю найманов два — это либо Джунгарские ворота, находящиеся севернее, либо проход в хребте Боро-Хоро около озера Сайрам-Нур. Но Карпини никогда не был у северо-западного входа в Джунгарские ворота и никогда не проходил через них!
Последний, трехнедельный участок пути, не описан, но общее направление не вызывает вопросов — 1200-1400 км путешественники двигались на восток и последние 400-500 км — на северо-восток.
Движение в восточном направлении традиционно шло вдоль Тянь-Шаня по двум параллельным путям — либо по северным отрогам хребта, либо по долине реки Или. Особенности первого варианта этого участка пути описаны в конце XIX века так:
«Из Кульджи в Карашар мы ехали почти целый месяц по стране Юлдус, где живут мои сородичи монголы-торгоуты со времен великих походов Чингиз-хана. Места здесь очень гористые, на полуночной стороне высокие горы и на полуденной тоже и, конечно, все снегом покрыты. А в промежутке широкая долина, где в зимнее время проживают наши кочевники, а летом уходят на джайляу в горы. Здесь мы стояли несколько дней, пока паломники снаряжались в свой долгий путь. В долинах богатые травы, народ зажиточный, живут вообще хорошо под управлением своих ханов, но, конечно, не без разных прижимов в свою пользу, как полагается всякому начальству». [Обручев, (Первое письмо Лобсана на пути из Кульджи в Лхасу)].
В приведенном отрывке речь идет о движении вдоль реки Или. Описавший этот путь Лобсан ехал зимой, когда речная долина между гор была явно предпочтительнее открытых ветрам северных отрогов Тянь-Шаня. Поскольку летом кочевники уходили в горы, логично предположить, что в это время года использовался другой путь, по северным отрогам хребта, где, очевидно, и проехал Карпини в июле. Этот путь далее проходит севернее Турфанской впадины. Этим можно объяснить то, почему Карпини не упоминает об этом большом оазисе. В Турфанской впадине по наблюдениям 1951—1990 гг. средние минимальные температуры января −2,2°C, максимальные температуры июля 39,7°C [Википедия]. Зимы малоснежные, летом осадки крайне редкие. То есть Турфанская впадина представляет исключительно благоприятные условия для путешествующих зимой, и неблагоприятные — для летнего маршрута.
Далее маршрут Карпини, очевидно, пролегал по направлению к южной оконечности Монгольского Алтая, потом следовал поворот на северо-восток к Каракоруму.
Описание обратного маршрута Карпини не содержит никаких географических подробностей. Хотя Карпини в своих путевых записках вообще немногословен в отношении географических деталей, он все же хоть в нескольких словах упомянул бы о совершенно новых для него местах. Но таких упоминаний нет. Можно смело заключить, что путешественник возвращался по тому же маршруту, либо с незначительными отклонениями от него. К такому же выводу пришел Бизли [Beazley. Стр.315-316].
Первые 350 км пути совпадают с маршрутом Карпини: «Проехав 12 дней от Этилии, мы нашли большую реку, именуемую Ягак».
Второй участок пути:
«Итак, мы ехали через землю Кангле от праздника Святого Креста (14 сентября) до праздника Всех Святых (1 ноября), причем почти всякий день, как я мог рассчитать, делали такое расстояние, как от Парижа до Орлеана (Прим. в тексте источника — 80-100 км), а иногда и больше, смотря по тому, какое у нас было количество лошадей. Именно иногда мы меняли лошадей дважды или трижды в день, а иногда ехали без перемены два или три дня, потому что не встречали народа и тогда приходилось ехать медленнее.»
Рубрук, в отличие от Карпини, уже не считает Команией территории до реки Урал. В 1253 году это уже земля Кангле:
«...к северу же от него [Каспийского моря] находится та пустыня, в которой ныне живут татары. Прежде же там были некие команы, называвшиеся кангле (Рубрук называет их канглами. Канглы — кочевое племя, входившее в состав Дешт-и-Кыпчак. В XIII в. канглы обитали на восток от р. Яик (р. Урал))».
Соответственно, на старой границе земель команов и кангитов — реке Урал — Рубрук оказался 28 сентября (если датой выезда считать все-таки «второй день после Воздвижения Святого Креста»). 1 ноября Рубрук считает датой, когда он выехал из земли Кангле, проведя в пути по ней 34 дня.
Карпини, двигаясь со скоростью 30 км/сутки, проехал землю Кангле за месяц. Наличествует почти полное совпадение по срокам, если бы не один нюанс — Карпини пересек землю Кангле и въехал в земли хорезмийцев, а Рубрук, на первый взгляд, ехал... неизвестно где и как, и выехал … не совсем понятно куда.
При попытке подсчитать из его слов пройденное Рубруком за 34 дня расстояние вопрос о странствиях в земле Кангле поначалу не проясняется, а, напротив, еще больше запутывается.
Сразу надо отметить, что разброс цифр расстояния от Парижа до Орлеана (от 80 до 100 км), указанный в примечании, выглядит как-то странно. Бизли приводит цифру в 95 км [Beazley. Стр.342, примечание 6]. Версию о неких границах областей Парижа и Орлеана рассматривать не стоит, так как Рубрук говорит именно о городах. Такая игра цифрами выглядит как попытка со стороны комментаторов «смягчить» сказанное Рубруком, как-то адаптировать применительно к общепринятым известным кавалерийским нормативам суточного перехода XVIII—XX вв. Надо заметить, что подобными примечаниями они оказали Рубруку «медвежью услугу», а сами рисковали получить впоследствии справедливые упреки в манипулировании цифрами. Вообще, ни у одного из исследователей путешествий Карпини и Рубрука я не нашел ни малейшего интереса к транспортному средству путешественников, монгольской лошади. Словно эта лошадь и ее выдающиеся «технические» данные были настолько хорошо известны и авторам, и читателям, что не стоила ни малейшего упоминания. А между тем именно внимательное изучение качеств степных лошадей избавило бы от необходимости быть такими неуклюжими и непрошенными защитниками.
Строго говоря, расстояние от Ситэ в Париже до средневекового Орлеана по самой кратчайшей дороге было порядка 120 км. Как мы видели выше, путешествующий по уртонам при наличии навыков и благоприятном стечении обстоятельств мог проехать в сутки и вдвое больше. Осенний световой день в этих широтах в сентябре-октябре составляет 12-10 часов. Двигаясь все светлое время суток, Рубрук действительно мог проехать 120-140 км; о передвижениях в сумерках или в темноте он не упоминает. Но сомнения вызывают вовсе не цифры суточного пробега, а общее пройденное расстояние. Если некритично принять слова Рубрука, то за 34 дня, проходя порядка 115 км в сутки, он к 1 ноября проехал 3900 км и уже находился где-то в непосредственной близости от Каракорума, и земля Кангле в этом случае протянулась бы до середины Монголии. Но при этом Рубрук упорно продолжал движение на восток еще два месяца!
Но насколько объективен и точен в своем описании путешественник?
Из всех подробностей о Кангле Рубрук счел нужным лишь упомянуть о недостатке дров и леса: «Другую пищу для огня мы находили редко, разве только кое-где какой-нибудь терновник. Также по берегам некоторых рек растут кое-где леса, но это бывает редко». Ни слова о горах, которые путешественник неизбежно должен был бы пересечь где-то на третьей тысяче километров, если бы все было так, как он говорит. Не упоминает Рубрук и каких-либо отклонений от маршрута, ни тем более движения с кардинальной сменой направления — скажем, в обход горных массивов и т.п. Но ни на восток, ни на юго-восток от устья р.Урал по прямой мы не находим четырех тысяч километров относительно плоского пространства.
Для разрешения этой загадки требуется рассмотреть и учесть некоторые поправки к расчетам, на которые прямо и косвенно указал сам Рубрук:
1. «... иногда меняли лошадей дважды или трижды в день». Значит, все-таки не каждый день была возможность пройти максимальную дистанцию в 120-140 км.
2. «... иногда ехали без перемены два или три дня, ... и тогда приходилось ехать медленнее». В этом случае, учитывая изложенные выше наблюдения относительно характера передвижения дородного Рубрука на плохих лошадях, в день могло быть пройдена приблизительно половина суточного перехода, т.е. 25-30 км.
3. К какой средней норме относятся эти «иногда»? Рубрук описывает отклонения в сторону увеличения и уменьшения средней скорости передвижения, но что он принимает за основную величину? Вероятнее всего, обычный дневной переход с одной сменой лошадей, т.е. утром, в начале дня. Учитывая все его злоключения с устававшими лошадьми, использование вьючных лошадей в качестве верховых, и даже езду вдвоем на одной лошади, будет оправданно принять один переход между уртонами в качестве средней нормы.
4. Сколько от дней от нормы составляли эти «иногда»? Если принять количество и удачных, и неудачных случаев за равное, то тогда дистанцию за один день в 120 км будут компенсировать 2-3 неудачных дня по 25-30 км, и среднее пройденное «причем почти всякий день» расстояние будет соответствовать 50-60 км.
К подобному выводу пришел и Рокхилл, который говорит о пройденном за 34 дня расстоянии не более 1000 английских статутных миль, т.е. не более 50 км в сутки [Rockhill. Стр.131, примечание 2].
5. Закономерный вопрос — как же Рубрук «расчитал» пройденное расстояние? Монгол в пересчете пройденного пути в знакомые Рубруку единицы длины помочь ничем смог бы (см. выше описание Пржевальского). Несомненно и то, что Рубрук специальных измерений («расчетов») не проводил, так как просто физически не мог бы сделать этого. Свои измерения небольших расстояний он описал так: «... я увидел далеко перед концом двора в восточном направлении, примерно на расстоянии двух выстрелов из баллисты, дом». Ориентиров в степи и полупустыне крайне мало, а если и есть, то еще надо уметь ими пользоваться; к тому же метод измерения пространства «на глазок» подразумевает не только движение «от ориентира к ориентиру», но и предварительное и последующее измерение этих ориентиров по высоте, расчет проекции, и суммирование полученных отрезков. Крайне маловероятно, что Рубрук знал подобные методики, разработанные лишь в XIX—XX вв., к тому же для ведения подобных измерений ему пришлось бы то и дело слезать с лошади. Столь же маловероятно, что он занимался постоянным мысленным сложением расстояний выстрелов из арбалета. В своих рассчетах больших дистанций ему оставалось полагаться только на свое интуитивное восприятие пространства и времени. При этом нельзя также сбрасывать со счетов тенденцию средневековых авторов вообще и путешественников в частности преувеличивать виденное и слышанное в пути. Рубрук видел, что они едут целый день, и едут достаточно быстро. Вряд ли он учитывал, ехали ли они по пересеченной местности, и вообще по прямой ли, или по ломаной траектории. Словом, это его «рассчитал» вызывает большие подозрения (как, впрочем, и точность 30 богемских миль Бенедикта) — ну откуда они могли взять в степи точное пройденное за сутки расстояние?
6. О пройденном за сутки расстоянии «от Парижа до Орлеана» Рубрук хвастливо — не побоимся этого слова — написал, что его «делали почти всякий день». А в начале той же главы он пишет, что за 12 дней проехал от Этиля (Волги) до «большой реки» Ягака (Урала), т.е. 350-360 км. Таким образом, налицо явное свидетельство против самого себя. Рубруку наверняка и в голову не приходило, что впоследствии это расстояние будет измерено и сравнено с отрезком пути во Франции. Т.е. мы имеем отрезок его пути в 46 дней, из которых — совершенно точно — первые 12(!) дают среднюю скорость максимум 30 км в сутки, и после этого надо безоговорочно верить Рубруку, что «почти всякий день» они делали по сто с лишним километров? Приходится заключить, что «почти» Рубрука и наше современное «почти» очень и очень различаются.
Все вышеприведенные аргументы и предположения позволяют заключить, что протяженность земли Кангле по Рубруку составляла не 3900, а всего лишь 1700-2200 км, считая 34 дня по 50-60 км. Причем, как мы видели выше, есть серьезные основания предполагать, что эта среднесуточная норма часто не выполнялась. Цифры 1700-2200 км являются верхним пределом дистанции, пройденной за 34 дня от устья реки Урал.
В каком направлении пролегал этот маршрут, подсказывает описанная Рубруком точка поворота и дальнейший путь: «Накануне дня Всех Святых (31 октября) мы оставили дорогу на восток, так как татары уже значительно спустились к югу, и направили через какие-то горы путь прямо на юг в течение 8 дней подряд. В этой пустыне я видел многих ослов, именуемых кулам, которые больше похожи на мулов; наш проводник и его товарищи усиленно их преследовали, но ничего не достигли вследствие их чрезмерной быстроты. На седьмой день к югу нам стали видны очень высокие горы и мы въехали на равнину, которая орошалась как сад, и нашли возделанные земли.»
Из дальнейшего описания маршрута также видно, что Рубрук вышел в район хорошо локализуемого города Талас, имея его за спиной в шести днях пути. Очевидно, что «земля Кангле» по Рубруку уже не делилась на земли собственно Кангле и хорезмийцев, как это описал Карпини. Рубрук двигался по тому же маршруту, вдоль Сыр-Дарьи, по равнинной местности, о которой счел необходимым заметить лишь, что «по берегам некоторых рек растут кое-где леса, но это бывает редко». Рубрук точно так же, как и Карпини, свернул от Сыр-Дарьи на восток по реке Чу. Но далее их маршруты расходятся — последовал переход через горы, потом путь по пустынной равнине в течение 8 дней (т.е. приблизительно 400-480 км), где путешественникам встретились куланы. Чтобы разобраться, где именно пролегал этот путь, требуется детально проанализировать дальнейший путь у Рубрука, то есть идти от конца данного отрезка пути к началу. Рубрук пишет:
«Через неделю после праздника Всех Святых (8 ноября) мы въехали в некий сарацинский город по имени Кинчат (Прим. в тексте — Вероятно, город Кенджек в долине Таласа). <...>. В то время там ходили по льду, и еще раньше, начиная с праздника святого Михаила, в степи стояли морозы. Я спросил о названии этой области; так как мы были уже на другой территории, они не умели мне сказать иначе как по имени города, который был очень мал. И с гор спускалась большая река (Прим. в тексте — Т.е. р.Талас, которая теряется в песках Муюнкунь, протекая по территории современных Казахстана и Киргизии), которая орошала всю страну, так как они проводили от нее воду куда им было угодно; эта река не впадала в какое-нибудь море, а поглощалась землею, образуя также много болот. Я видел там лозы и дважды пил вино (Прим. в тексте — Разведение винограда в этих районах Средней Азии имеет почти двухтысячелетнюю давность).»
«На следующий день мы прибыли к другому поселку, более близкому к горам, и я спросил про горы, про которые узнал, что это были горы Кавказа (Прим. в тексте — Горы, которые видел Рубрук в долине Таласа, он называет Кавказом, следуя традиции средневековых географов, полагавших, что Кавказ простирается через Азию от Индийского океана на запад, при этом горы Урала считались одним из боковых хребтов Кавказских гор. Исидор Севильский вообще полагал, что горы Кавказа тянутся от Индии до Таврии, которые соприкасаются с обеими сторонами моря от запада к востоку). Тут также узнал я, что мы уже проехали вышеупомянутое море, в которое втекает Этилия. Я спросил также о городе Талас (Прим. в тексте — Город Талас позднее назывался Аулие-Ата, в советское время — Джамбул. Средневековый Талас был крупным торговым центром.)» и «в вышеназванном поселке я узнал, что Талас был сзади нас, возле гор, на шесть дней пути.»
«От упомянутого поселка мы направились к востоку, прямо к вышеупомянутым горам, и с того времени мы въехали в среду людей Мангу-хана».
Но прежде чем приступить к анализу текста Рубрука, требуется внимательно рассмотреть состоятельность приведенных выше географических комментариев.
Примечание относительно местоположения Кинчата повторяет точку зрения В.В.Бартольда: «Рубрук проехал через «саррацинский», т.е. через мусульманский, город Кинчат (Кенджек) на большой реке Таласе, севернее города того же имени». [Бартольд. История... Стр.151]. Версия о движении вдоль реки Талас продиктовала В.В.Бартольду и маршрут Рубрука на предыдущем участке: «Рубрук проехал из Золотой Орды через киргизскую степь к устьям Чу, оттуда вдоль гор до кара-китайской земли <...> « [Бартольд. К вопросу... Стр.104].
Но оказывается, что и Бартольд был далеко не первым, кто высказал много раз повторенную версию насчет Таласа. Первым, кажется, был Юль — см. [Yule. P.CCXII], за ним — Рихтгофен [Richthofen. S.602].
Вопрос о точке поворота Рубрука 1 ноября решается уже 150 лет. Историки помещают точку поворота между 67º и 70º30' восточной долготы, при этом неизбежно приходится выстраивать ряд сомнительных допущений относительно точности описания маршрута Рубруком: то движение было не на юг, а на юго-восток; то Рубрук не пересекал горы, а лишь шел к ним, но написал не так, как сделал и т.д. Краткий обзор мнений см. у Рокхилла [Rockhill. Стр.133, примечание 3 и стр.134, примечание 1]. В качестве гор историками рассматривался только хребет Каратау.
Но кратчайшее расстояние от реки Чу до реки Талас составляет не менее 80 км, которые надо проехать по пескам пустыни Мойынкум. Зачем бы потребовался такой марш по пескам, если перед путешественниками в восточном направлении протянулась обеспечивающая лошадей кормами долина реки Чу? Надо признать, что если не держаться за существующую версию маршрута и отождествление Кинчата с Кенджеком, то такой переход через пустыню логически не объясним.
Существующая версия маршрута вдоль реки Талас также абсолютно не соответствуют тому, что написал Рубрук.
Действительно, река Талас заканчивается в пустыне Мойынкум, но … как можно двигаться вдоль реки Талас к югу и не знать, что впереди расположен крупный город? Решительно невозможно подойти к горам, т.е. фактически находиться в самом Таласе, находившемся непосредственно на торговой дороге, и при этом не посетить этот город. Более того — будучи практически в Таласе или рядом, в то же время оставить этот же город в шести днях пути «сзади нас»! И какие горы в семи днях к северу от Таласа пересек путешественник? Говорить о хребте Каратау решительно не приходится, так как этот хребет невозможно пересечь в направлении с севера на юг, и после этого находиться в долине р.Талас! Рокхилл произвольно предлагает изменить направление движения Рубрука с южного на юго-восточное (якобы Рубрук был неточен), но подгонка под результат очевидна. В том же аспекте следует рассматривать ссылку Рокхилла на свои же примечания, данные относительно движения Рубрука по Крыму и вдоль Азовского моря. Очевидно, что к них Рокхилл пытается заранее несправедливо обвинить Рубрука в неточности (хотя взгляд на карту доказывает правоту путешественника), чтобы впоследствии при необходимости было легче «слегка ретушировать» сказанное Рубруком о Таласе [Rockhill. Стр.133-134, прим.3; стр.91, прим.1 и стр.92, прим.1].
Далее все указания на город Талас и одноименную реку, содержащиеся в примечаниях к тексту источника, требуется принимать лишь с учетом только что изложенного, так как одно неверное предположение в существующей уже более века версии маршрута повлекло за собой две дальнейшие ошибки — относительно реки и гор.
Мы видели выше, что Карпини не страдал склерозом и не путал маршруты «туда» и «обратно»; также и Рубрука не стоит подозревать во временной потере ориентации в районе Таласа.
Итак, попробуем распутать маршрут на данном участке «с конца».
Шесть дней пути от Таласа на восток, считая дневной переход минимум по 30 км (например, для повозок с быками) — это 180 км. Считая монгольскими переходами — 300 км. Поселок находился на реке, имея к востоку горы. Это место четко локализуется как район современного город Бишкека, в восточной части Чуйской долины, где река Чу в XIII веке уже использовалась для орошения. Среди других культур здесь возделывался виноград [Бартольд. Отчет... Стр.54]. Точно так же, как и река Талас, Чу не впадает ни в реку, ни в море, а заканчивается небольшим озером Акжайкын и солончаками. Обширные солончаки (болота) расположены вдоль берегов реки начиная с поворота русла на северо-запад и до озера Акжайкын.
«Общее свойство всех притоков Чу и Таласа то, что они имеют быстрое течение и каменистое дно. Все они разведены в многочисленные искусственные рвы, арыки, для орошения полей, из которых некоторые, от постоянного течения, превратились в естественное ложе. Вследствие множества этих арыков, ни в какое время нельзя определить величину воды в реках; все зависит от того, во много ли арыков пущена вода и часто, против всякого расчета, находишь главное русло сухим, тогда как вода ушла в арыки». [Полторацкий. Стр.61]
«Река Чу или Чуй (в нижней части) имеет течение быстрое, в весеннее время разливается от 250 сажен до 8 верст, что бывает обыкновенно во второй половине апреля. Осенью, в октябре, полная вода опять повторяется, но к концу ноября река уже успевает совершенно сбыть и замерзает до марта. В жаркое время течение в ней местами прекращается, так что остается лишь ряд омутов. Переходы вброд тогда многочисленны и по временам русло бывает не шире трех сажен и не глубже аршина. Островов на реке множество и часто она сплошь заросла камышем, который таким образом составляет то, что называется крепями, т.е. сплошными, непроходимыми массами высокой травы, наподобие рощ.» [Венюков. Стр.97]
«... комары и мошки составляют истинный бич для людей и скота. Эти насекомые без сомнения особенно многочисленны от обилия камышей, которыми, надобно заметить, одето все прибрежье Чу, по обеим сторонам, от самого Токмака. Иногда эти камыши столь высоки, что достигают трех сажен. Тут настоящее царство кабанов и даже тигров». [Венюков. Стр.98]
Проезжая вдоль Чу, от ее «устья» — впадины Ащиколь (Ащыколь) — Рубрук имел возможность лично убедиться в том, что он впоследствии и зафиксировал в описании путешествия.
В одном дне пути на север от поселка лежал город Кинчат, который может быть локализован на реке Чу к северу от Бишкека, где-то в районе города Шу. В семи днях пути, т.е. минимум в 210 км от Кинчата на север по описанию Рубрука должны быть горы. В этом районе существует единственный относительно невысокий горный хребет на окраине гор Жельтау — это горы Джамбул и горы Майжарылган, водораздел реки Чу и бассейна озера Балхаш. Хребет находится в 300 км к северу от предполагаемого местонахождения Кинчата. Если Рубрук двигался так же, как и Карпини, от реки Чу по направлению к Балхашу, то его путь первоначально пролегал на восток, пересекая Жельтау, к современному поселку Мынарал. Но проводник изменил маршрут, и приблизительно в 80 км к западу от Балхаша произошел внезапный поворот на юг. Горы Джамбул и Майжарылган в этот момент находились несколько к югу от путешественников. Сами горы Жельтау имеют превышение над окружающей местностью порядка 100 метров, но единственная значительная гора Кызылбелен — возвышается над плато на 400 м (абсолютная высота над уровнем моря 972 м). На юге от гор Джамбул и Майжарылган на абсолютной высоте 350-370 метров лежит долина реки Чу, и здесь относительная высота той же горы Кызылбелес при взгляде на нее с юга составит уже 600 метров. Путь Рубрука на юг должен был проходить в непосредственной близости от этой горы. Возможно, что за предшествовавший месяц движения по равнинной местности Рубрук несколько отвык от гористого рельефа, и первые пересеченные им невысокие горы Джамбул и Майжарылган (фактически крупные холмы по сравнению с «настоящими» горами высотой в несколько тысяч метров, которые он встретил далее) показались ему приметным ориентиром на пути. Во всяком случае, Рубрук счел необходимым отметить их в своих путевых заметках. В подтверждение такой трактовки описания пути надо заметить, что горы высотой 4500 метров, которые Рубрук увидел через неделю на юге Чуйской долины, он охарактеризовал уже как «очень высокие». Куланов путешественники могли встретить, спустившись с Жельтау в пустынную долину реки. Еще в середине XIX века исследователем упоминаются «...куланы и сайги, наполняющие голодную степь и пески на реке Чу...» [Валиханов. Стр.192].
Подводя итог поисков точки поворота Рубрука, необходимо отметить, что Юль, поневоле запутавший этот вопрос, пользовался картой из издания:
«The Russians in Central Asia: their occupation of the Kirghiz Steppe and the Line of the Syr-Daria: their political relations with Khiva, Bokhara, and Kokan: also descriptions of Chinese Turkestan and Dzungaria. By Capt.Valikhanof, M.Veniukof, and other Russian travellers. Translated from the Russian by John and Robert Michell. London, 1865.» [Yule.P.CCXIV]
Несомненно, что современные карты по полноте отображенной информации нельзя даже сравнивать с использованной Юлем. Какие карты были в распоряжении других историков, сказать невозможно. Но, во всяком случае, уже на карте Сыр-дарьинской области 1872 года между юго-западным берегом Балхаша и рекой Чу показан крупный горный массив, оставшийся незамеченным исследователями путешествия Рубрука.
Итак, 9 ноября Рубрук выехал из поселка на восток.
«Через несколько дней после этого мы въехали в горы, на которых обычно живут каракатаи, и нашли там большую реку (Прим. в тексте — т.е. р.Или), через которую нам надлежало переправиться на судне.»
Сколько могли составлять эти «несколько дней», из описания путешествия мы не видим. Но можно подсчитать, что на преодоление расстояния от Чуйской долины до реки Или (200 км) Рубрук потратил 4 дня.
От реки Или путь проходил на северо-восток, между горным хребтом Джунгарский Алатау и озером Балхаш.
«После этого мы въехали в одну долину, где увидели какой-то разрушенный замок, стены которого были только из глины, и земля там была возделана. После этого мы нашли некий хороший город по имени Эквиус, в котором жили сарацины, говорящие по-персидски, хотя они были очень далеко от Персии. На следующий день, переправившись через те горы, которые составляли отроги больших гор, находившихся к югу, мы въехали на очень красивую равнину, имеющую справа высокие горы, а слева некое море или озеро, тянущееся на 25 дней пути в окружности. И эта равнина вся прекрасно орошена стекающими с гор водами, которые все впадают в упомянутое море. Летом мы возвращались с северного бока этого моря, где равным образом были большие горы. На вышеупомянутой равнине прежде находилось много городков, но по большей части они были разрушены татарами, чтобы иметь возможность пасти там свои стада, так как там были наилучшие пастбища.»
«Мы нашли там большой город по имени Кайлак, в котором был базар, и его посещали многие купцы. В нем мы отдыхали 12 дней, ожидая одного секретаря Бату, который должен был быть товарищем нашего проводника в устроении дел при дворе Мангу.»
Озеро, тянущееся на 25 дней пути в окружности — это Балхаш.
Большие горы к югу — это хребет Джунгарский Алатау, многочисленные отроги которого протянулись с юга на север. Перейдя один из таких отрогов, Рубрук оказался в Кайлаке (Городище Антоновское, локализуемое как Каялык, расположено в северных предгорьях Джунгарского хребта, в 45 км к северо-востоку от г.Сарканд). Впрочем, Рубрук указал ориентир, по которому можно локализовать отрог гораздо точнее. На пути к Кайлаку от реки Или есть единственный отрог, пройдя который, путешественники могли оказаться на равнине. Это горы Ушкара. Отрог путешественники пересекли на следующий день (очевидно, заночевав в Эквиусе). Можно сделать вывод, что отрог находился в непосредственной близости от города, причем ширина отрога, раз его можно пересечь за один день, составляет менее дневного перехода в 50 км (ширина гор Ушкара порядка 30 километров). Совершенно очевидно, что город Эквиус был расположен у восточного подножья отрога Ушкара, около реки Каратал, в районе современных городов Уштобе и Талдыкорган. Таким образом, Эквиус вполне соответствует древнему городу Ики-Огуз, который уже локализован историками в непосредственной близости от Талдыкоргана.
О самой стране Рубрук говорит:
«Земля эта прежде называлась Органум (Прим. в тексте — Альмалык или Кульджа. Органа было имя царицы страны, так что Рубрук здесь ошибся. Органа была вдовой Кара-Хулагу, внука Чагатая, и управляла после смерти мужа всем его улусом. Ее резиденцией был Альмалик, главный город владении Чагатая, находившийся неподалеку от современной Кульджи. Рубрук перенес собственное имя ханши на название области, которой она правила), и жители ее имели собственный язык и собственные письмена. Но теперь она была вся занята туркоманами. Этими письменами и на этом языке несториане из тех стран прежде даже справляли службу и писали книги, и, может быть, отсюда ведут название органы, так как там были, как мне говорили, наилучшие гитаристы или органисты.»
В примечании опять пересказана точка зрения В.В.Бартольда: «Относительно названия Оргонум нельзя, конечно, принять толкование Рубрука; ориенталисты обыкновенно сближают его с именем Эргэнэ-хатун, правительницы чагатайского улуса в эту эпоху». [Бартольд. К вопросу... Стр.105] («Эргэнэ-хатун — в примечании от издателя сочинений Бартольда: так транскрибировал это имя В.В.Бартольд во всех своих работах; правильно — Оркына. Ю.Э.Брегель» [Бартольд. Чагатай-хан. Примечание на стр.540])
Сведения о том, кто же эти упомянутые Бартольдом «ориенталисты», можно найти у Рокхилла [Rockhill. Стр.140, примечание 4]. Очень странно употребление Бартольдом в данном случае множественного числа, т.к. версию тождественности названий «Органум» и «Оркына» выдвинул Генри Юль в 1866 году; и эта версия лишь некритически повторена Рокхиллом со ссылкой на Юля.
Маловероятно, что Рубрук мог так искаженно передать имя царицы (Оркына-Органум), да еще и перепутать его с названием страны. К слову — это уже третье безосновательное обвинение путешественников в путанице. Между тем, говоря о гитаристах или органистах, Рубрук сообщает нам очень интересную этнографическую подробность, с помощью которой мы можем проверить описание маршрута по косвенным данным, и заодно снять с путешественника обвинение в ошибке.
«Комуз — киргизский трёхструнный щипковый музыкальный инструмент (типа лютни, балалайки и т.п.). Изготовляется из куска дерева (урюк, орех и т.д.), включая долблёный корпус, длинный гриф без ладов и головку.» [Википедия]
Если этот инструмент существовал в XIII веке, Рубрук вполне справедливо мог назвать комуз гитарой.
Так же в Киргизии с древних времен широко распространен деревянный язычковый музыкальный инструмент, называющийся «варган». По информации с сайтов по истории варгана, в Европе этот инструмент был известен с XII века. В статье «Варган» [БиЕ] составители сообщают следующее наблюдение: «Касательно самого названия "варган" следует заметить, что оно напоминает латинское слово organum — орган».
Чрезвычайно любопытные сведения находим у Рокхилла: «Organiste на средневековой латыни, французском и греческом означало музыканта, игрока (играющего) на любом типе инструмента». [Rockhill. Стр.141, примечание 2]
Впрочем, и слово «organum» первоначально означало «музыкальный инструмент».
Трудно судить об этимологии названия страны Органум наверняка. Но сказанное Рубруком о гитаристах и «органистах», с учетом вышеприведенной информации, заслуживает серьезного интереса и дальнейшего исследования.
О дальнейшем пути Рубрук пишет:
«мы выехали из вышеупомянутого города [Кайлака] в праздник святого Андрея (30 ноября) <...> через три дня мы добрались до столицы этой области, в начале (in capite) вышеназванного моря (Прим. в тексте — По-видимому, под этим морем следует понимать оз. Алаколь), которое казалось нам столь бурным, как океан. И мы видели на нем большой остров. Мой товарищ приблизился к его берегу и помочил в нем льняную ткань, чтобы отведать вкус воды; она была солоновата, но все же пригодна для питья. Среди больших гор в юго-восточном направлении тянулась долина, а затем между горами было еще какое-то большое море, и через эту долину от первого моря до второго протекала река; в этой долине почти беспрестанно дует столь сильный ветер, что люди проезжают с великим опасением, как бы ветер не унес их в море.
Расстояние от восточной границы Чуйской долины, откуда Рубрук выехал 9 ноября, до Кайлака составляет примерно 550-600 км. Этот путь был проделан за 10 дней, и 12 потрачено на вынужденный отдых. Через три дня после 30 ноября, т.е. 2 декабря, путешественники оказались на берегу «вышеназванного» моря, в некоей столице данной области. Нет никаких оснований предполагать, что в эти три дня Рубрук совершал какие-то ускоренные переходы. Следовательно, расстояние от Кайлака до «моря» и столицы составляло 150-180 км.
Море, о котором Рубрук говорил выше — это вроде бы озеро Балхаш, лежащее к западу от Кайлака. Но ближайшие к Балхашу горы находятся в тех же 150-180 км, и это именно те же горы, в которых расположен г.Кайлак. Примечание к тексту содержит предположение, что этим «вышеназванным морем» следует считать озеро Алаколь, но не дает никакого объяснения подобному замещению одного озера другим. Попробуем заполнить этот пробел.
В своем описании Рубрук сообщает несколько деталей, играющих огромную роль при идентификации описанного им озера. Естественно, что упоминание о вкусе воды в данном случае ничем не может помочь, поскольку современные озера Балхаш, в восточной его части, и Алаколь целиком, являются солеными.
1. «Среди больших гор в юго-восточном направлении тянулась долина, а затем между горами было еще какое-то большое море».
Исключительно точное описание местоположения озер Алаколь и Эби-Нур. Долина, протянувшаяся между гор от первого озера ко второму в юго-восточном направлении — это Джунгарские ворота. См. также [Schmidt. Стр.48]
2. «... в этой долине почти беспрестанно дует столь сильный ветер, что люди проезжают с великим опасением, как бы ветер не унес их в море».
Данные о скорости ветра в Джунгарских воротах:
«Благодаря своей узкой и длинной форме Джунгарские ворота образуют природную аэродинамическую трубу. В проходе воздух сжимается и в соответствии с законом Бернулли ускоряется, из-за чего образуются ураганные ветры (до 70 м/с). Сухой юго-восточный ветер, свирепствующий в холодное время года называется «Ибэ».[Википедия]
Описание невероятной силы ветра Ибэ встретилось в книге Обручева в разговоре путешественника Кукушкина и его спутника Лобсына:
«— Про Ибэ-ветер ты, наверно, слышал.
— Слышал рассказы. Говорят, что он дует не только здесь, но еще сильнее за горами Барлык, в проходе, где озера Ала-куль и Эби-нур лежат. Там, говорят, ни киргизы, ни калмыки не живут потому, что летом очень жарко, травы плохие, корма мало, а зимой Ибэ часто дует, такой сильный, что устоять нельзя, завьюченных верблюдов уносит словно сухие кусты перекати-поле, а люди замерзают.<...>
— Здешний ветер называют Кулусутайский Ибэ, — пояснил Лобсын. — Из-за него в горах Джельды кочевники также не живут. Только у самого подножия Уркашара прячутся китайские заимки. Там и идет зимняя дорога из Чугучака, чтобы путник, застигнутый Ибэ, мог укрыться от него.<...>
— А я думал, что Ибэ дует всю зиму.
— Нет, он дует в холодные месяцы день, два, три, редко неделю, а потом несколько дней погода тихая.» [Обручев]
Другое описание самих Джунгарских ворот и ветра Ибэ, сделанное Кукушкиным:
«Мы остановились в начале этого ущелья, вверх по которому склоны вскоре делались менее крутыми, покрытыми травой, а по дну долины появились деревья и лужайки, как я заметил, пройдясь вверх по долине речки до пограничного пикета. На последнем было уже несколько солдат и офицер, с которым я побеседовал и узнал, что в дни, когда свирепствует ветер Ибэ, никакой обход границы невозможен — ветер валит с ног. От него я также узнал, что на всем протяжении Джунгарских ворот ни на китайской, ни на русской стороне нет населенных пунктов кроме пограничных пикетов, нет ни посевов, ни даже огородов, потому что ветер слишком силен <...>
В разговорах я узнал, что пост отодвинут от самой границы, проходящей вдоль по Долине ворот, в глубь гор из-за Ибэ, который дует в зимнее полугодие довольно часто, а в самой долине достигает такой силы, что деревянный дом не мог бы выдержать — никакая крыша не могла бы устоять, а, пока дует Ибэ, нет возможности выйти даже за дверь. По всей долине, сказали казаки, нет ни одного жилья, ни одна юрта киргизов не устояла бы здесь. Юрты встречаются, и то только летом, когда Ибэ слаб и дует редко, в нескольких верстах в обе стороны от ворот.» [Обручев]
Можно заключить, что в своем описании ветра, грозящего унести людей в море, Рубрук почти ничего и не преувеличил.
3. «...через эту долину от первого моря до второго протекала река».
Шмидт, высказав верное предположение, что второе озеро — это Эби-Нур, не сделал попытки объяснить отсутствие реки.
Даже на топографической «стометровке» сейчас никакой реки или ручья между озерами Алаколь и Эби-Нур не просматривается, есть лишь болота, вытянувшиеся от Алаколя на юго-восток. Очевидно, что требуется хотя бы грубая реконструкция местности на XIII век, принимая возможный уровень озера Алаколь на 12-14 метров больше нынешнего.
То, что уровень воды был выше современного не только в Балхаше, но и в других озерах, иллюстрирует следующее наблюдение на озере Эби-Нур:
«Часа через два мы вышли из этих холмов во впадину озера Эби-нур; последнее было видно впереди, но ближе не трудно было заметить старую береговую линию озера, на небольшой высоте над современным уровнем, в виде откоса из мелкого щебня, расчлененного ветрами на поперечные к долине грядки. Эта линия ясно свидетельствовала об усыхании озера.» [Обручев]
Абсолютная высота над уровнем моря у озера Алаколь — 347 м, у Эби-Нур — 189 м. Т.е. река, если она существовала, являлась стоком из Алаколя в Эби-Нур. Но между Алаколем и Эби-Нур есть еще одно небольшое озеро Жаланашколь, которое лежит на высоте 368 м, и отделено от склона долины Ланкол, плавно спускающейся в сторону озера Эби-Нур, небольшой природной «плотиной» — поднятием приблизительно 40-60 метров высотой.
«... озерко зовут Джаланаш; это значит — змеиное. Вода в нем пресная и в ней, говорят, много змей. Правда ли это — не знаю. Вода пресная потому, что в озеро впадает речка Теректы, а из озера имеется сток в южный конец озера Ала-куль, так что озеро проточное. А в Ала-куле, ты знаешь, вода соленая». [Обручев]
Существовал ли подобный сток из Жаланашколя в Эби-Нур в XIII веке, мы не знаем. Да и перепад уровней в 20 метров между озерами Жаланашколь и Алаколь не позволяет говорить о том, что поднятие уровня воды на 12-14 метров привело бы к соединению озер. Но требуется обратить внимание на то, что данный регион характеризуется чрезвычайной тектонической активностью. Например, всего в 500 км от Джунгарских ворот — в г.Верном (совр. Алматы) 7 июня (28 мая) 1887 года произошло сильнейшее 9-балльное землетрясение.
Другое, не менее разрушительное: «В 1716 г. землетрясение в Центральной Азии, в Джунгарии, в окрестностях озер Балхаша и Зайсана, а также на южном склоне Тянь-Шаня, при чем подземными ударами разрушен был город Аксу, лежащий к югу от псевдо-вулкана Пешан или Бей-шань». [Мушкетов, Орлов. Стр.156-157]
Сколько таких землетрясений могло быть за прошедшие 750 лет, можно лишь догадываться. Каждое сильное землетрясение вызывает в горах заметные изменения ландшафта, особенно в долинах, где обвалы ближайших скал подчас загораживают русла рек; также случаются и поднятия, и опускания местности. В Джунгарских воротах такие обвалы и могли создать к югу от озера Жаланашколь перемычку, перекрывшую сток воды в Эби-Нур. Сейчас каменные осыпи, перекрывающие ущелье, видны на спутниковых снимках на сайте maps.google.com .
Можно реконструировать ландшафт следующим образом: существовал сток из озера Жаланашколь как в Алаколь, так и в Эби-Нур. Оба эти стока, без учета направлений, могли восприниматься как одна река. Если же учитывать, что возможные обвалы неизбежно вели и к поднятию общего уровня долины, то озеро Жаланашколь в XIII веке могло находиться ниже современного уровня, либо даже не существовать, и сток в Эби-Нур происходил из Алаколя напрямую.
Таким образом, в описании реки через долину нет особых оснований не доверять Рубруку. Скорее, наоброт — необходимо учитывать сообщенные им сведения для изучения исторической географии Джунгарских ворот.
4. Почему Рубрук отождествляет Алаколь с Балхашем?
Рассмотрим на карте масштаба 1:10000 «связку» озер от Алаколя теперь в западном направлении: Алаколь, Сасыкколь и Балхаш.
«Ала-куль (по киргизски — пестрое озеро) — два озера Семипалатинской области, на китайской границе, в 90 верстах к востоку от оконечности Балхаша, на низменной степи, между высокими хребтами Тарбагатаем и Семиреченским Алатау. 1) Восточный или Большой Алакуль, известен также под именем Ашикуля; оно занимает площадь в 1514 кв.версты, при длине 55 верст и ширине до 40 верст. Глубина 14 футов. Берега его большей частью низменны или заросли камышом. Только две уединенные горные вершины поднимаются с его поверхности на северо-восточной стороне его: остров Арал-тюбе и гора Байгазы-тюбе; последняя, соединяясь плоской косой с низменным побережьем, образует полуостров; обе состоят из порфира и сланцев и не содержат вулканических пород, хотя до путешествия Ал.Шренка почитались ошибочно вулканами. Показания татар об извержениях Арал-тюбе, повторенные Гумбольдтом, а за ним Риттером, и перешедшие во множество европейских ученых сочинений, оказались вымыслами, не имеющими никакого основания. С юго-восточной стороны к озеру Алакуль примыкает небольшое озеро Кичикуль, в 20 верст длины и 8 верст ширины, отделяющееся от Большого Алакуля как бы естественной плотиной, известной под именем Нарын-узака и состоящей из твердых горных пород, а именно глинистого сланца. Кичикуль называют также Малым Алакулем. Здесь предгория Барлыка, отрога Алатау, наиболее подходят к озеру, которого волны выбрасывают на берега куски каменного угля. Присутствие высокого острова на Большом Алакуле объясняет его название, потому что киргизы называют озера с островами «пестрыми» озерами. 2) Западный Алакуль известен также под названием Ссазык-куля; отделяется от восточного болотистым перешейком верст 20 в ширину, поросшим камышамии усеянным небольшими лагунами, которые соединяются протоками. В некоторые времена года и в иные годы перешеек делается непроходимым, в такой степени он бывает затоплен водой; без сомнения, оба озера составляли прежде один бассейн, разъединившийся высыханием озера. К западу от Западного Алакуля, в направлении к северо-восточной оконечности Балхаша, простирается песчаная и солонцеватая полоса Айтактын-каракум, обозначающая как бы след прежнего соединения Балхаша с Алакулем, из которых последний представляет отделившуюся оконечность первого. Западный Алакуль при 40 верстах длины имеет до 15 ширины, берега его низменны и поросли камышами.» [ГСС, статья Ала-куль, стр.42-43]
Подробное описание озера, содержащее множество деталей, которые невозможно привести здесь в силу их обширности, см. в статье А.Голубева [Голубев].
Б.Е.Кумеков в 1971 году писал: «Как теперь установлено, расположенные в этой котловине озёра (Алаколь, Кошкарколь и Сасыкколь) ещё в первой половине нашего тысячелетия составляли одно целое». [Кумеков. Стр.196-197]
Высота уровня озера Сасыкколь, находящегося между Алаколем и Балхашем — 354 м, оз.Алаколь лежит на 7 метров ниже. Поднятие уровня озера Алаколь на 10-12 метров безусловно вызвало бы соединение его с оз.Сасыкколь. Эти два озера и в настоящее время разделены лишь солончаком и небольшим перешейком. Вполне вероятно, что и озеро Сасыкколь, в свою очередь, соединялось с озером Балхаш по направлению вдоль болотистого урочища Кылы и реки Аягуз; высота отделяющего их перешейка всего на 10 метров превосходит современный уровень озера Сасыкколь. Когда, в силу глобальных изменений климата, уменьшился сток из Сасыкколя в Балхаш, слабое течение уже не могло справиться с возросшим количеством песка, приносимого пустыней к территории русла. И постепенно сформировался невысокий песчаный перешеек.
Мнения о существовании в XIII веке единого озера Балхаш, состоящем из современных Балхаша, Алаколя и Сасыкколя, придерживались и Шмидт [Schmidt. Стр.45-46], и Рокхилл [Rockhill. Стр.159-160, примечание 2].
«Озера Алакуль и Балхаш по всей вероятности еще в весьма недавнее время составляли одно общее водохранилище, потому что и теперь во время весенних разливов Ала-куль, по словам киргизов, непосредственно сообщается с Балхашем через солончаковую полосу». [Валиханов. Стр.190]
«Подтверждением этому может служить сохранившаяся до сих пор солонцоватая протока Айтактын-каракум, имеющая направление от западного берега Ала-куля к северо-западной оконечности Балхаша». [Бабков. Стр.339]
Таким образом, Рубрук вовсе не путал два больших озера между собой. Просто в его время этих современных отдельных озер не существовало, а было одно «море» Балхаш.
5. Озеро «казалось нам столь бурным, как океан». Путешественники наблюдали волны 2 декабря по Юлианскому календарю. Отставание календаря относительно астрономической даты в XIII столетии составляло уже неделю, т.е. по современному календарю озеро все еще не было покрыто льдом 9 декабря. Современный Балхаш в его восточной части покрывается льдом почти на месяц раньше. Озеро Алаколь замерзает лишь в январе, и причина этому не минерализация воды, а сильнейшие ветра.
«Над озером отмечается сложный ветровой режим. Максимальная скорость ветра над северными частями озера достигает 40-50 м/сек, над юго-восточными и центральными 50-60 м/сек. Наиболее активны ветры в осенне-зимний период, когда высота волны может быть до 2-2,5 м. Продолжительность ледостава около 2-х месяцев (февраль-март). Наибольшая толщина льда 0,8 м (в феврале).». [Информация с сайта http://www.pretich.narod.ru/Zemlia/Geografia/alakol.html]
Путешественник Кукушкин описывает воздействие ветра Ибэ на ледостав озера Эби-нур:
«Самый же берег последнего поразил нас своими формами; он состоял из глыб льда, толщиной в целую четверть, набросанных друг на друга в полном беспорядке в лежачем, наклонном и стоячем положениях. Между ними еще кое-где виден был снег, но глыбы большею частью были лишены его. Очевидно, это были в миниатюре торосы полярного льда, нагроможденные во время Ибэ, который сначала взломал лед замерзшего уже озера, а затем набросал его глыбы вдоль берегов. <...>
Северный ветер взволновал озеро, которое полностью вскрылось. Его южный берег был виден вдали, также с белой каймой торосов. Мы обогнули озеро по восточному берегу, что заняло час с лишним; шли по твердому пляжу, укрепленному морозом, между торосами льда справа и старой береговой линией слева. Еще левее поднимались уже плоские холмы окраины хребта Майли, которые уходили на восток. Южный берег озера представлял также торосы, но сюда набегали волны, поднятые северным ветром, и торошение льда продолжалось на наших глазах; льдины сталкивались, лезли друг на друга, опрокидывались, громоздились, все время слышен был шорох; волны набегали, сдвигали и ворошили льдины.» [Обручев]
Данное описание помогает наглядно представить картину ледостава и на озере Алаколь, подвергающемся воздействию такого же ветра, часто также дующего и в противоположном направлении. См. также [Schmidt. Стр.46-47]
Подводя итог, можно с уверенностью сказать, что от города Кайлак Рубрук направился на север, к озеру Алаколь. Проделав 150 км за три дня, он вышел на южное побережье 2 декабря. С точки выхода на берег путешественники «видели на нем большой остров», которым мог быть только о.Улькен-Аралтобе. «Столица этой области» соответственно лежала на некотором расстоянии от берега. Возможная локализация — район современного села Учарал на реке Тентек.
«Семиреченской археологической экспедицией в этом районе обнаружены, и обследованы три городища. Два из них расположены в долине р.Тентек — первое на северо-восточной окраине с. Уч-Арал, второе — в 8 км к юго-западу от упомянутого села. Подъёмный керамический материал с двух городищ аналогичен и не отличается от посуды датированных комплексов городищ Антоновское, Сумбе, Дунгене и относится к X—XIII вв. Исходя из сообщения ал-Идриси о г.Сараус и изображения на карте, возможно идентифицировать его с первым городищем, расположенным в Уч-Арале.» [Кумеков. Стр.197] Несомненно, что одно из обнаруженных трех городищ можно считать остатками упомянутой Рубруком «столицы области».
Далее путешественники «переправились через долину, направляясь на север, к большим горам (Примечание в тексте — Вероятно, Тарбагатай), покрытым глубокими снегами, которые тогда лежали на земле.»
Примечание дает совершенно невероятное направление, так как хребет Тарбагатай при движении через Джунгарские ворота остался за спиной путешественников.
Рубрук имел ввиду горы, находившиеся гораздо ближе — северо-восточную «стену» Джунгарских ворот, продолжение Джунгарского Алатау. Из-за сильных ветров долину требовалось пересекать по кратчайшему пути, в данном случае с юго-запада на северо-восток. Если бы Рубрук действительно направлялся к Тарбагатаю, то в пересечении долины не было необходимости, маршрут пролегал бы вдоль берега озера Алаколь.
«Поэтому в праздник святого Николая (6 декабря) мы стали сильно ускорять путь, так как уже не находили никаких людей, а только ям, то есть лиц, расставленных от одного дневного перехода к другому для приема послов, потому что во многих местах среди гор дорога тесна и пастбищ немного. Таким образом, между днем и ночью мы проезжали расстояние между двумя ямами, делая из двух дневных переходов один, и ехали больше ночью, чем днем. Там стояла сильнейшая стужа, поэтому они одолжили нам козьи шубы мехом наружу. Во вторую субботу (13 декабря) Рождественского поста, вечером, мы проезжали через одно место среди очень страшных скал ...».
Если бы Рубрук с 3-го декабря двигался на север, к Тарбагатаю, то 6 декабря оказался бы в нижнем течении реки Имиль. Такую версию высказал Рокхилл [Rockhill. Стр.160, примечание 1]. Но совершенно невероятно, что в этой обжитой долине путешественники «не находили никаких людей»!
Описание такой местности в четырех днях пути, т.е. в 200 км от южного берега Алаколя, соответствует долине, лежащей в северо-восточном направлении от середины Джунгарских ворот, между относительно небольшими хребтами Бирликтау (Барлык) и Майлитау (Майли). Подобную версию высказал еще Шмидт [Shmidt. Стр.47], но Рокхилл ее несправедливо отверг в пользу своей версии о пути к Тарбагатаю.
Становится понятным, почему Рубрук на своем пути не упоминает о другом большом озере Эби-Нур — он просто не видел озера на своем пути, скрывшись от ветра в идеально подходящей для этого долине между Барлыком и Майли. Далее путь, очевидно, пролегал к северу от Джунгарского Гоби — вдоль южных отрогов хребтов Джаир, Семистай и вверх по реке Урунгу.
Еще 8 ноября, находясь в поселке Чуйской долины, Рубрук указал одну деталь, по которой можно дополнительно проверить его маршрут в начале декабря.
«Мангу перевел их [немцев] с позволения Бату к востоку, на расстояние месяца пути от Таласа, в некий город по имени Болат (Прим. в тексте — Средневековые иранские авторы называют этот город Пулад или Пула), где они копают золото и делают оружие; поэтому я не мог попасть в их страну в оба мои проезда туда и обратно. Однако я проехал на пути туда довольно близко, может быть, всего на три дня пути от этого города. Но я не знал этого, да и не мог также отклониться от дороги, если бы и хорошо знал ее.»
Из примечания Шастиной вообще невозможно понять, где же локализуется данный город на современной карте. Указания на его местонахождение можно найти у Бартольда: «Пулад, или Фулад, в долине реки Боротала, к северо-востоку от Или; здесь, по словам Рубрука, пленники должны были выделывать оружие и добывать золото. От Пулада до Таласа считался месяц пути». [Бартольд. К вопросу... Стр.105]
В китайском описании маршрута похода Хулагу в 1253 году упоминается город П'у-ло в этом же районе, на пути из Каракорума в долину реки Или: «... еще далее к юго-западу большая дорога проходит через город П'у-ло (может быть Боро на реке Боротале). Там, повествует реляция похода, находились тогда рисовые поля; горы же были покрыты лесами Бей (Larix – лиственница). Почва здесь так камениста, что нельзя разводить садов. Стены упомянутого города высоки; в нем находятся лавки и базары для товаров, дома выстроены из земли (как в Хами), окна и двери их снабжены стеклами. На север от города лежит гора Хой-Тей, из которой стремится ветер, дующий иногда с такою силою, что он опрокидывает путешественников в озеро...» [Риттер. Стр.125]
Описание ветра дает совершенно четкую локализацию местоположения города к югу от Джунгарских ворот. Месяц пути на восток от Таласа — это приблизительно 1500 км, если передвигаться на лошадях. Но, скорее всего, в данном случае говорилось о месяце пути пешком, или перевозя пожитки и инструменты на ишаках или волах — такой способ передвижения для пленников представляется более реальным, чем использование «казенных» лошадей. Тогда за месяц пути немцы могли пройти порядка 900 км или более, считая по за минимальный дневной переход 30 км. Расстояние от Таласа до города на реке Боро-Тала, который сейчас носит название Боро-Тала(Болэ), чуть более 1000 км. Хребет Джунгарский Алатау содержит и золото, и железную руду, и каменный уголь, что объясняет цель перемещения пленных ремесленников в этот район. Таким образом, 3-го декабря расстояние до Болата от места пересечения Рубруком Джунгарских ворот составляло 120 км, и соответствует его оценке: «может быть, всего на три дня пути».
С 3-го по 6-е Рубрук проехал 150 км в обычном режиме, и за 8 дней ускоренных переходов (с 6-го по 13-е включительно) еще 700-800 км. К 14 декабря путешественники, по-видимому, находились в верховьях реки Урунгу, на равнине к югу от Монгольского Алтая. Сейчас здесь расположен монгольский Национальный парк «Большой Гобийский Б». Вдоль реки Урунгу проходил и путь армии Хулагу в том же году, см. [Риттер. Стр.124-125].
Проехав некие «очень страшные скалы», путешественники «въехали на ту равнину, на которой был двор Кен-хана (Прим. в тексте — Т.е. Гуюк-хана, который жил по р.Имил, текущей в оз.Алаколь). Эта земля прежде принадлежала найманам, которые были собственно подданными пресвитера Иоанна. Но тогда я не видал этого двора, а видел его при возвращении.»
Указанный в примечании район реки Имил совершенно невероятен для местонахождения Рубрука 14 декабря — в самом деле, не мог же Рубрук в течении 11 дней двигаться на восток, при этом оставаясь там же, где был 2 декабря!
Небольшое отступление. Место «среди очень страшных скал» Рубрук описал совершенно фантастически: «и проводник наш прислал просить меня произнести какие-нибудь молитвенные (bоnа) слова, чтобы ими можно было обратить в бегство демонов, так как на этом переходе демоны обычно внезапно уносили людей. И неизвестно было, что с ними делалось. Иногда демоны похищали лошадь, оставив человека; иногда они извлекали у человека внутренности, оставив на коне его телесную оболочку (busto), и многое тому подобное часто совершалось там».
Тем не менее, подобные места в Центральной Азии существуют и в реальности. Конечно, людей уносят не демоны, Рубрук мыслил привычными для средневекового человека категориями. Но это вовсе не означает, что он фантазировал. Приведем описание известной «Долины бесов» в 60 км восточнее Турфана, на восток от поселка Пичан, оставленное исследователем Кукушкиным:
«Вот это началась Долина бесов, — сказал проводник. Это нечистые силы забавляются здесь, и когда ветер усиливается, они воют, визжат, свистят, стонут, стараясь напугать путников, сбить их с дороги, засыпать им глаза песком, свалить с ног, выбить из сил и погубить.
Фантастические формы скал, по которым, извиваясь, шла дорога, огибая разные выступы, пересекая ложбины, действительно, производили впечатление чего-то сверхъестественного, а попадавшиеся изредка отдельные кости, черепа верблюдов и других животных и целые скелеты их, отполированные песчинками до блеска, усиливали мрачный вид местности, лишенной какой-либо растительности.
Когда совершенно стемнело и только тусклая луна освещала наш путь, жуткое впечатление от пустыни еще усилилось. То и дело появлялись какие-то странные формы и сочетания их, сменяя друг друга: то видна была рука с грозящим пальцем, то зажатый кулак, то уродливая фигура с кривым носом, зияющей пастью, то скорчившаяся в комок, сгорбленная крючком фигура. К нашему счастью, ветер был слабый и завыванье его среди неровностей почвы не удручало. Но можно было представить себе, что делалось в этой Долине бесов при сильном ветре, не говоря уже об урагане, который заставил бы лежать неподвижно людей и животных в течение долгих часов. <...>
Такая же местность, то более, то менее сильно расчлененная ложбинами и причудливыми формами, продолжалась еще двое суток. Проводник рассказал мне, что, будучи мальчиком, он участвовал во время дунганского восстания в бегстве детей и женщин таранчей из Хами по Долине бесов в Люкчун. Бежали второпях, без должных запасов, и многие погибли от жажды. Бури до сих пор отрывают в долине скелеты людей, части одежды и обуви, седла.
По рассказам старых людей закрытие старинного пути по Долине бесов по повелению китайского императора случилось в начале XIX века. Из Пекина в Кашгарию шел караван, везший казенное серебро под охраной войска и чиновников. Разразилась сильная буря, разметала людей, животных и все имущество по пустыне. Люди, посланные для розысков погибших, не могли найти ничего. Тогда по повелению богдыхана все станции по этой дороге были разрушены, колодцы завалены камнем, а дорога наказана - ее бичевали цепями и били палками и было запрещено кому бы то ни было ходить по этой дороге. Это запрещение долго соблюдалось, и про существование этой дороги стали забывать. Но мало-помалу отдельные смелые люди — охотники в поисках дичи — стали заходить все дальше и дальше по старой дороге, и наконец, ею стали пользоваться смельчаки в месяцы осени, когда бури более редки, а в некоторых колодцах появляется вода; кроме того, редкое выпадение обильного снега дает возможность проехать этим путем зимой.
Когда я в течение трех дней познакомился с тем, как глубоко страшные бури изрыли, источили красные породы, выступающие в Долине бесов, я понял, почему ее называют также Сулк-ассар, что значит «фантастический город». Это было нечто совершенно поразительное, трудно описуемое, и я подумал, что если бы нашелся художник, который захотел бы изобразить все формы этого города, ему пришлось бы поработать много дней, чтобы нанести их красками на бумагу, и многие позавидовали бы ему.
Я забыл еще упомянуть, что в течение ночей, которые мы провели в Долине бесов, я явственно слышал отдаленный звон колокольчиков, иногда как бы ржание лошади или рев ишака, а иногда как будто отдаленную музыку. Проводник, которому я сказал об этих звуках, подтвердил, что и он слышал их, но что на них не нужно обращать внимания. Опытный охотник не слушает их, тогда как неопытные, по его словам, иногда ходили выяснить причину этих звуков, которые завлекали их все дальше и дальше, пока обманутые люди не теряли дорогу и не погибали, так как это поют и плачут нечистые духи пустыни. Я думаю, что эти звуки создаются слабыми порывами ветра в этой пустыне, представляющей такие разнообразные и сложные формы поверхности. <...>
Монах Иакинф Бичурин, проведший много лет в Китае, изучая старую литературу, приводит китайское описание ураганов в местности к востоку от г.Пичана: три станции Сань-цзян-фан, Ши-сань-цзян-фан и Буин-тай суть места ураганов. Ветер всегда поднимается со стороны северо-запада. Перед ветром слышен глухой шум, словно перед землетрясением. Мгновение спустя налетает ветер, срывает крыши с домов, наполняет воздух каменьями в яйцо величиной, опрокидывает самые тяжелые телеги и разносит рассыпавшиеся из них вещи, наконец уносит и телеги. Людей и скот, застигнутых бурей, уносит так далеко, что и следов их не найдешь. Такие ветры случаются всего чаще весной и летом, а осенью и зимой весьма редки. В горах зеленые плоско-продолговатые камни, похожие на яшму, движимые ветром, издают звук, подобный металлическому. Песчаные каменья, занесенные ураганом на горы, всегда лежат беспорядочными кучами в странных видах и никогда не составляют холмов. Если утро над северными и южными горами ясно и чисто, — в тот день не бывает ветра, а если мрачный туман мало-помалу скроет горы, — в тот день непременно будет сильный ветер и не следует пускаться в дорогу. Эта местность и есть Долина бесов («Вань-янь-дэ», Описание Джунгарии, стр. 229).» [Обручев]
Другое подобное описание этой долины см. в [Роборовский. Стр.118-119].
Конечно, не стоит отождествлять данную «Долину бесов» с описанным Рубруком местом. По «Долине бесов», как видно из описания, Кукушкин ехал как минимум трое суток, а «страшные скалы» Рубрук миновал за один вечер.
Невозможно отождествить «страшные скалы» и со знаменитым «эоловым городом» на реке Дям, описанным Обручевым, так как Рубрук 13 декабря должен был находиться приблизительно в 400 км восточнее.
«Все обитатели северной Монголии, как сами монголы и буряты, так и урянхайцы и алтайцы, населяют духами окружающий человека мир природы. Каждая долина, каждая гора имеет своего духа или хозяина...» [Потанин, стр.123 и далее до стр.130].
Очевидно, что существовало множество суровых и страшных для человека мест, которые древние обитатели Центральной Азии наделяли мистическими свойствами; одно из таких мест и миновал вечером 13 декабря Рубрук.
Таким образом, от современного национального парка «Большой Гобийский Б» до Каракорума Рубруку оставалось проехать около 1200 км за 13-14 дней.
«Затем мы снова поднялись на горы, направляясь все к северу».
Под данными горами следует понимать относительно низкую юго-восточную часть Монгольского Алтая.
По пути случилось одно происшествие, место которого можно попытаться локализовать на основе среднесуточного «пробега» в 100 км.
«Когда же мы были еще на пять дней пути от него [двора великого хана], тот ям, у которого мы провели ночь, хотел было направить нас по какой-то обходной дороге, так что нам надлежало бы страдать еще более пятнадцати дней. И как я узнал, ему хотелось сделать это для того, чтобы мы проехали через Онанкеруле, то есть через их собственную землю, в которой находится двор Чингисхана; другие говорили, что они хотели сделать это для того, чтобы сделать дорогу более продолжительной и больше выказать свое могущество. Ибо так обычно поступают они с людьми, прибывающими из стран, неподвластных им. И наш проводник с большим трудом добился того, чтобы мы ехали по прямой дороге. По поводу этого события нас задержали от рассвета до третьего часа дня.»
Прямая дорога на Каракорум пролегала на восток, мимо озера Буунцагаан, далее на северо-восток в обход Хангая. Где-то около этого озера, видимо, и существовал описанный Рубруком «перекресток», где вторая дорога шла на восток.
«Наконец, в день блаженного Стефана (26 декабря) мы въехали на равнину, обширную как море, так что нигде на ней не виднелось никакой горки, а на следующий день, в праздник святого евангелиста Иоанна (27 декабря), мы прибыли ко двору упомянутого великого государя.»
Рубрук пишет о равнинном плоскогорье и долине р.Онги в 100-200 км южнее Каракорума, к востоку от Хангая.
«С тех пор как мы попали ко двору Мангу, он двигался на повозках только к югу, а с этого времени начал возвращаться в северном направлении, что было и направлением к Каракоруму. Во всю дорогу я отметил только одно, о чем мне сказал в Константинополе господин Балдуин Гэно, который был там, именно: он видел удивительно только то, что он всю дорогу в путешествии поднимался и никогда не спускался. Ибо все реки текли с востока на запад или прямо, или не прямо, то есть с наклоном к югу или к северу.»
Удивившая Рубрука картина вполне естественна для плоскогорья, которое находится на высоте 1000-1500 м над уровнем моря.
Обратный маршрут описан Рубруком кратко. В то же время приведенных Рубруком деталей достаточно, чтобы понять, что обратно он возвращался совсем по другому пути.
«Итак, мы ехали до Бату два месяца и 10 дней, не видя за это время ни разу города или следа какого-нибудь здания, кроме гробниц, за исключением одной деревеньки, в которой не вкушали хлеба. И за эти два месяца и 10 дней мы отдыхали только один-единственный день, так как не могли получить лошадей. Мы возвращались по большей части через область того же самого народа, но совсем по другим местностям. Именно мы ехали зимою, а возвращались летом, и по гораздо более высоким северным странам, за исключением того, что 15 дней подряд приходится ехать туда и обратно возле какой-то реки, между гор, в которых нет травы иначе как возле реки».
Здесь Рубрук упоминает важную деталь, позволяющую уточнить его маршрут — описание какой-то длинной реки, вдоль которой возможно совершить 15 дневных переходов, текущей «туда и обратно». 15 дневных переходов — это порядка 750-1000 км. Причем река имеет очень узкую долину. Шмидт [Schmidt. Стр.50] и Рокхилл [Rockhill. Стр.255] полагают, что это река Урунгу (Улунгур). Но такое предположение требует признать справедливыми такое множество допущений и игнорирований очевидных фактов, что исследователи сами признают несоответствие этой версии описанию Рубрука. Длина реки Урунгу гораздо меньше 15 дневных переходов (Рокхиллу пришлось уменьшить пройденное за день расстояние до 16½ миль); долина Урунгу, начиная со среднего течения, никак не подходит под описание как находящейся «между гор», и т.п. Рокхилл вообще не делает попытки объяснить слова «туда и обратно»; объяснение Шмидта содержит очевидные натяжки. При этом оба историка вообще не принимают во внимание тот факт, что северная часть пустыни Гурбантюнгют, где протекает река Урунгу, в июле и августе вряд ли подходит для путешествий.
Единственная длинная река, полностью удовлетворяющая описанию Рубрука, это Малый Енисей, после слияния около города Кызыла с Большим Енисеем образующий Верхний Енисей, который через приблизительно 400 км, около современного города Саяногорска вытекает из теснин Западного Саяна на просторы Минусинской котловины. Общая длина этого участка как минимум 700-800 км, в зависимости от места выхода путешественников в долину Малого Енисея. На спутниковой карте можно видеть большое количество излучин и поворотов русла. В районе Саяно-Шушенского наблюдается по крайней мере три больших «П»-образных излучины длиной по несколько десятков километров, река здесь действительно течет то на северо-восток, то на юго-запад, по крайней мере пять раз меняяя свое направление на 180º. Ехавший по долине реки путешественник такие изменения направления вполне мог охарактеризовать как «туда и обратно». Существовавшая долина реки ныне скрыта водохранилищем. Но по характеру окружающих долину гор можно с уверенностью сказать, что она была исключительно узкой, как ее и описал Рубрук.
Другой похожий маршрут мог пролегать и западнее, от города Ховд (Кобдо) по рекам Чуе и Катуни до города Бийска. В начале XX века подобным путем перегонялись стада крупного рогатого скота из Кобдо и Западной Монголии через таможенный пункт Кош-Агач на бойни города Петропавловска. [Морозов. Стр.260] Но при движении по Чуе и Катуни невозможно объяснить слова Рубрука «туда и обратно»; да и маловероятно, что Рубрук проехал мимо ранее невиденных им озер Убсу-Нур, Хяргас-Нуур и других рядом лежащих, и при этом не упомянул их.
Логично предположить, что именно Западные Саяны имел ввиду Рубрук, когда писал о Балхаше: «Летом мы возвращались с северного бока этого моря, где равным образом были большие горы.»
То, что летний маршрут пролегал гораздо севернее, чем зимний, вполне объяснимо. Путешествие проходило в июле и августе, когда уртоны могли найти корм в степях современного северного Казахстана и еще севернее, на широте гг. Омска и Кургана.
Такие сезонные откочевки отметил сам Рубрук, еще находясь между Дунаем и Волгой:
«Именно зимою они спускаются к югу в более теплые страны, летом поднимаются на север, в более холодные».
«Все вообще киргизцы кочуют, живут всегда в подвижных юртах, и ради скотоводства, главного и почти единственного упражнения, странствуют в своих степях. Поелику они в рассуждении перекочевок сообразуются своим стадам, то летом пребывают наибольше в лежащих к северу, а зимою в склонившихся больше на юг степях.» [Миллер. Стр.123]
«Кочуют по большей части рассеянно; летом при речках, зимою в глубоких долинах при подошвах гор, которыми закрывают себя от господствующих здесь пронзительных северо-западных ветров.» [Иакинф. Записки. Стр.180]
Говоря об «области того же самого народа», Рубрук имел ввиду ту же «землю Кангле», через которую проезжал осенью. Товарищ Рубрука, «слыша, что нам надлежит возвращаться через пустыню», уже по результатам зимнего путешествия хорошо представил себе эти бескрайние и малолюдные степи — в его представлении это была «пустыня».
На пути в Каракорум Рубрук упомянул и другую деталь, позволяющую уточнить обратный маршрут. Путешественники «...проехали мимо этого двора [т.е. двора Кен-хана] при возвращении, и мои проводники не осмелились на пути туда или обратно пристать к этому двору».
На пути «туда», т.е. зимой, двор находился к югу от Монгольского Алтая. По логике ведения кочевого хозяйства, летом двор должен был перекочевать в более прохладные области, к северу. Таким образом, Рубрук мог встретить перекочевавший двор хана в 600-700 км к северу, в Тувинской котловине, в районе современного г.Кызыл, между хребтами Западный Саян и Танну-Ола.
Указаний на маршрут Рубрука от Каракорума до Малого и Верхнего Енисея в описании путешествия нет, встречается лишь упоминание о направлении: «Когда я спрашивал об Индии, в каком направлении находится она от того места, они [послы индийского султана] указывали мне на запад. И те послы возвращались со мною почти три недели все в западном направлении».
Предположение, что Рубрук первые три недели возвращался тем же путем, которым ехал зимой, к югу от хребта Хангай, нельзя признать обоснованным. Проехав 1000-1200 км, Рубруку пришлось бы повернуть на север и ехать в северном направлении минимум две недели. Вряд ли такой поворот остался бы не отраженным в путевых записках.
Более вероятно, что путь проходил на северо-запад и запад вверх по течению реки Селенги: по Сэлэнгэ-Мурэн, по Мурэн-Гол и далее к верховьям одного из притоков Малого Енисея.
Если принять такое направление маршрута, требуется объяснить, почему послы из Индии ехали этой же дорогой, делая довольно большой «крюк». Прямого объяснения этому нет. Но летом 1254 года еще одна группа путешественников в Каракорум — киликийский царь Гетум (Хетум) со свитой — двигалась тем же северным маршрутом.
«Потом его [Хетума] послали в долгий путь на тот берег Каспийского моря к Мангу-хану. Отправившись в путь от них [Батыя и Сартаха] шестого числа месяца марери — тринадцатого мая, переправившись через реку Айех (Имеется в виду р. Яик), они прибыли в Ор (Между Уралом и Иртышом действительно протекает река Ор. Однако, может быть, в XIII в. там было селение, называвшееся также Ором (см. подробнее: Патканов К. История монголов, вып. II, прим. 31)), расположенный на полпути между [местопребыванием] Батыя и Мангу-хана. Переправившись через реку Ертич (Имеется в виду р. Иртыш), они вступили в страну Наимана (Наиманы, или найманы, — одно из крупных монгольских племен, кочевавших в долине р.Черный Иртыш и оз. Зайсан-нор), [потом] поехали в Каракитай (Кара-Китай — т.е. Черный Китай. Так назывался народ, по-видимому, монгольского происхождения, обитавший в Южной Маньчжурии). и достигли Татаристана (Татаристаном автор называет Монголию) четвертого числа месяца гори — тринадцатого сентября — и в день праздника воздвиженья креста были представлены Мангу-хану, восседавшему во всем величии своей славы.» [Гандзакеци. Стр.224]
Вряд ли Гетум после переправы через р.Иртыш свернул с пути на восток и поехал вверх по реке к озеру Зайсан. Такой путь вывел бы путешественников к югу от Монгольского Алтая, на реку Урунгу, на северную окраину пустыни Гурбантюнгют — и это в конце июля и августе месяце, в самую жару! Гораздо целесообразнее было продолжить путь от Иртыша на восток, к северу от гор, до Минусинской котловины.
Весь участок пути от Минусинской котловины до реки Урал, вероятно, проходил по следующим местам: от Енисея к городу Абаза, далее по реке Абакан до верховьев Бии, Бийск, Барнаул, Павлодар, далее между 52º и 54º северной широты к цепочке озер, протянувшейся от Павлодара к Петропавловску и далее к реке Тобол. Форсирование реки Убаган на широте Костаная и далее вверх по Тоболу, переход водораздела, Орск.
Совпадение летних маршрутов Рубрука и Гетума наталкивает на предположение, что и зимний маршрут существовал в единственном варианте. Но это не совсем так. Описание обратого пути царя Гетума содержит множество искаженных географических названий, только немногие из них могут быть идентифицированы без разночтений. Подробный комментарий к маршруту опубликовал К.П.Патканов. Мы воспользуемся только краткими выводами: «Путь его [Гетума] лежал, по всей вероятности, по известной дороге через Баркул, Урумчи, Хутукбай, мимо озер Айарнора, Каратала, Сайрама, на Верное [Алматы], Токмак, Аульета (Талас).» [Патканов.Стр.129-133]
Это зимний маршрут царя, в Пулате он был не ранее первой половины декабря. Тем же самым путем ехал в Каракорум и обратно в 1246—1247 гг. Карпини. Но Рубрук в декабре 1253 года проехал все же севернее.
Говоря об индийских послах — попутчиках Рубрука — надо заключить, что им пришлось ехать тем единственно возможным путем, который был задействован в летнюю пору. Очевидно, что зимой они вернулись бы в Индию более короткой дорогой, той же, по которой проехал Гетум. Нельзя исключить также и то, что индийские послы могли ехать с промежуточной остановкой по какому-либо дипломатическому делу в ставке Кен-хана, мимо которой Рубрук проехал на обратном пути.
Можно подвести итог исследования маршрутов. Выбор монголами направления для «тракта» определялся многими факторами:
1. Сезонность. Четко прослеживается использование южного пути зимой и северного пути летом, обходя пустынные пространства Казахского Мелкосопочника и Джунгарской пустыни Гурбантюнгют. При этом траектория северного пути отстояла от южного на многие сотни и даже более тысячи километров.
2. Погодные условия. Они менялись для каждого конкретного года, и от погоды прямо зависело наличие кормов и воды в той или иной области. Эти меняющиеся факторы приводили к относительно незначительным изменениям маршрута, порядка 100-300 км от основной сезонной траектории.
3. Глобальные изменения маршрута могли происходить и по политическим причинам.
Например, в 1246 году северный путь для летнего сезона еще не существовал. Возможно, какие-то племена не были окончательно покорены, или же после их подчинения требовалось еще какое-то время на организацию системы уртонов, поэтому приходилось круглогодично использовать более неудобный и длинный южный маршрут.
Реконструированные маршруты не требуют значительной корректировки первоначально принятых цифр протяженности пути. Использованное в расчетах максимальное пройденное расстояние в 5000 км можно оставить без изменений.
======================================================================
Описания путешествий Плано Карпини, Бенедикта Поляка и Гийома Рубрука цитируются по их электронным версиям (ЭВ):
- Джиованни дель Плано Карпини. История монгалов. М. 1957. (ЭВ) www.vostlit.info
- Вильгельм де Рубрук. Путешествие в восточные страны Вильгельма де Рубрука в лето благости 1253. (Пер.А.И.Малеина). Текст воспроизведен по изданию: Путешествия в восточные страны. М. 1997. (ЭВ) www.vostlit.info
- «История тартар» брата Ц. де Бридиа. В книге: Материалы францисканской миссии 1245 года. «Христианский мир и «Великая монгольская империя». Подготовка латинского текста и перевод С.В.Аксенова, А.Г.Юрченко. Экспозиция и иследование А.Г.Юрченко. СПб, Изд.Евразия, 2002.
Примечание: некоторые книги размещенны в интернете без указания страниц. При необходимости проверка приведенных цитат может быть осуществлена с помощью автоматического поиска по тексту.
[Apian] — Peter Apian. Cosmographia … 1584. (ЭВ) books.google.com
[Beazley] — C.R.Beazley. Dawn of Modern Geography. Volume 2. London, 1897. (ЭВ) http://www.archive.org/details/dawnofmoderngeog02beaz
[Richthofen] — Ferdinand Freiherrn von Richthofen. China. Ergebnisse eigner Reisen und darauf gegründeter studien. — Berlin, 1877. — Bd 1. (ЭВ) http://pds.lib.harvard.edu/pds/view/11696104
[Rockhill] — Rockhill William Woodville. The journey of William of Rubruck to the Eastern parts of the world, 1253-1255, as narrated by himself, with two accounts of the earlier journey of John or Pian de Carpine. London, 1900. (ЭВ) books.google.com
[Shahgedanova] — Shahgedanova Maria. The Physical Geography of Northern Eurasia. Oxford University Press, 2002. (ЭВ)
[Schmidt] — Schmidt, Franz Max. Ueber Rubruk's Reise von 1253-1255 // Ztschr. der Gesellschaft fuer Erdkunde zu Berlin. — 1885. — Bd 20. Отдельный оттиск. (ЭВ) books.google.com
[Yule] — Yule Henry. Cathay and the way thither; being a collection of Medieval notices of China. London, 1866. Vol.I and II. (ЭВ) books.google.com
[Бабков] — Бабков, полковник Генерального Штаба. О ходе топографических исследований озера Балхаша и его прибрежий (с картою). «Записки по общей географии» ИРГО. Том 1. Стр. 329-348. 1867. СПб. (ЭВ) books.google.com
[Бартольд. Балхаш] — Бартольд В.В. Балхаш. Статьи из «Энциклопедии ислама». Сочинения, том 3. М., 1965.
[Бартольд. История...] — Бартольд В.В. История Туркестана. Сочинения, том 2, часть 1. М., 1963.
[Бартольд. К вопросу...] — Бартольд В.В. К вопросу об археологических исследованиях в Туркестане. Сочинения, том 4. М., 1966.
[Бартольд. Отчет...] — Бартольд В.В. Отчет о поездке в Среднюю Азию с научной целью в 1893-1894 гг. Сочинения, том 4. М., 1966.
[Бартольд. Туркестан...] — Бартольд В.В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. Сочинения, том 1. М., 1963.
[Бартольд. Чагатай-хан] — Бартольд В.В. Чагатай-хан. Статьи из «Энциклопедии ислама». Сочинения, том 2, часть 2. М., 1964.
[БиЭ] - Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (ЭВ)
[Букейханов] — Букейханов А. Сведения о киргизском хозяйстве степного края к 15 января 1902 года. Омск, 1902. (ЭВ) books.google.com
[Валиханов] — Валиханов Ч. Очерки Джунгарии. «Записки» ИРГО. Книжка 1. Стр.184-200. Книжка 2. Стр.35-58. 1867. СПб. (ЭВ) books.google.com
[Венюков] — Венюков М. Очерки Заилийского края и Причуйской страны. «Записки» ИРГО. Книжка 4. Стр.79-116. 1861. СПб. (ЭВ) books.google.com
[Гавердовский] - Гавердовский Я.П. Обозрение Киргиз-кайсакской степи (часть 2-я) или Описание страны и народа киргиз-кайсакского. Опубликовано в: История Казахстана в русских источниках XVI—XX веков. Том V. Алматы, 2007.
[Гандзакеци] — Киракос Гандзакеци. История Армении. (пер. Л. А. Ханларян). М., Наука. 1976 (ЭВ) www.vostlit.info
[Гедин] — Гедин Свен. В сердце Азии. Памир.-Тибет.-Восточный Туркестан. Путешествие в 1893-1897 годах. Том 2. СПб, 1899.
[Голубев] — Голубев А. Ала-куль. «Записки по общей географии» ИРГО. Том 1. Стр. 349-362. 1867. СПб. (ЭВ) books.google.com
[ГСС] — Географическо-статистический словарь Российской империи. Том 1. Составил П.Семенов (Тян-Шанский). СПб, 1863. (ЭВ) books.google.com
[Гумилев] — Гумилев Л.Н. Изменения климата и миграции кочевников. // Журнал «Природа», 1972, №4, стр. 44-52. (ЭВ)
[Иакинф. Записки] — Иакинф (Бичурин). Записки о Монголии. Том 1. Части 1-2. СПб, 1828.
[Краснов] - Краснов А. На южных берегах Балхаша. Опубликовано в: Азиатская Россия. Иллюстрированный географический сборник. М., 1905. Стр.274-281.
[Козлов] — Козлов П.К. Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хото. М., 1948.
[Кумеков] — Кумеков Б.Е. Страна кимаков по карте ал-Идриси. // Страны и народы Востока, т. Х. 1971. С. 194-198.(ЭВ). http://kronk.narod.ru/library/kumekov-be-1971.htm
- Стр.196-197. В цитируемом выводе использованы работы: 1) Курдюмов К.В., О колебании уровня озера Ала-Куль, — «Вопросы географии», 1951, № 24. Стр.(196/197) 126; 2) Обpучев В.А., Пограничная Джунгария, т. I, Л., 1932. Стр.242.
- Стр.197. Ссылки на: 1) Археологическая карта Казахстана, Алма-Ата, 1960, № 3241.Стр.219. 2) Бернштам А.Н., Памятники старины Алма-Атинской области, — ИАН КазССР, серия археологическая, 1948, № 46, вып. 1. Стр.85. 3) Байпаков К.М., Раннесредневековые города и поселения северо-восточного Семиречья. Сб. «Новое в археологии Казахстана», Алма-Ата, 1968. Стр.78-81.
[Миллер] — Миллер К.В. "Описание всех в Российском государстве обитающих народов ... " Часть 2. О народах татарского племени. 1776. СПб.
[Морозов] — Морозов И.М. Монголия. (Экономический очерк). В сборнике «Московская торговая экспедиция в Монголию». Стр.205-272. М., 1912.
[Мурзаев] — Мурзаев Э.М. Монгольская Народная Республика. Физико-географическое описание. Изд. 2-е, доп. М., 1952.
[Мэн-да бэй-лу] — Мэн-да бэй-лу. («Полное описание монголо-татар»). Пер. Н.Ц.Мункуева. М., Наука. 1975. (ЭВ) www.vostlit.info
[Обручев] — Обручев В.А. В дебрях Центральной Азии. Государственное издательство географической литературы, Москва, 1951. (ЭВ).
[Мушкетов, Орлов] — Мушкетов И., Орлов А. Каталог землетрясений Российской империи. СПб, 1893. (ЭВ) books.google.com
[Патканов] — История монголов по армянским источникам. Выпуск второй, заключающий в себе извлечения из истории Киракоса Гандзакеци. Перевод и объяснения К.П.Патканова. СПб, 1874. (ЭВ) books.google.com
[Полторацкий] — Полторацкий. Общий обзор страны, лежащей к западу от Заилийского края между реками Чу и Сыр-дарьею (с картами). «Записки по общей географии» ИРГО. Том 1. Стр. 55-73. 1867. СПб. (ЭВ) books.google.com
[Попов] — Попов В.Л. Очерк Московской торговой экспедиции в Монголию. В сборнике «Московская торговая экспедиция в Монголию». Стр.25-77. М., 1912.
[Потанин] — Потанин Г.Н. Очерки Северо-западной Монголии. Результаты путешествия, исполненного в 1879 году по поручению Императорского Русского Географического общества. Выпуск IV. Материалы этнографические. СПб, 1883. (ЭВ) books.google.com
[Пржевальский] — Пржевальский Н. Монголия и страна тангутов. Первое путешествие в Центральной Азии 1870—1873 гг. Часть 1. http://www.e-nasledie.ru/ras/view/publication/browser.html?clear=true&perspective=popup&id=42069745.
[Принтц] — Принтц А. Записка о поездке в китайский город Хобдо в 1863 году.«Записки по общей географии» ИРГО. Том 1. Стр. 535-542. 1867. СПб. (ЭВ) books.google.com
[Рашид ад-Дин. Том 2] — Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Том 2. М.-Л. АН СССР. 1952.
[Рашид-ад-Дин. Том 3] — Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Том 3. М.-Л. АН СССР. 1946.
[Риттер] — Риттер Карл. Землеведение Азии. География стран, находящихся в непосредственных сношениях с Россиею, т.е. Китайской империи, независимой Татарии, Персии и Сибири. Переведена по поручению ИРГО с дополнениями, служащими продолжением Риттерова труда на основании материалов, обнародованных с 1832 года П.Семеновым. СПб, 1859. Ссылка на: Abel-Rémusat M. Relation de l'expédition d'Houlagou ... (Опубликовано в Nouveaux Mélanges Asiatiques, ou recueil de morceaux de critique et de mémoires … Томе I, pp.171-185. Paris, 1829). (ЭВ) books.google.com
[Роборовский] — Труды экспедиции Императорского Русского Географического общества по Центральной Азии, совершенной в 1893-1895 гг. под начальством В.И.Роборовского. Часть 1. Выпуск 1. СПб, 1900. Отчет начальника экспедиции В.И.Роборовского. (ЭВ) books.google.com
[Хождение] — Хождение на Флорентийский собор. Опубликовано в: Хождение на Флорентийский собор // Библиотека литературы Древней Руси. Т.6. С. 466-487 и Памятники литературы Древней Руси. XIV — середина XV века, М. "Худ. лит.", 1981, c. 468-493. (ЭВ)
(На картах 1, 11 и 13 маршрут Карпини показан синим цветом, Рубрука - красным)
Карта 1. Юго-западное побережье оз.Балхаш и долина реки Чу.
Карта 2. Балхаш, прилегающие районы и река Или в нижнем течении.
Карта 3. Южная оконечность оз.Балхаш (снимок со спутника).
Карта 4. Озера Балхаш, Сасыкколь, Алаколь и Джунгарские ворота.
Карта 5. Северо-восточная оконечность оз.Балхаш.
Карта 6. Урочище Кылы между озерами Балхаш и Сасыкколь.
Карта 7. Южная часть оз.Алаколь.
Карта 8. Жаланашколь и Джунгарские ворота.
Карта 9. Жаланашколь и Джунгарские ворота (снимок со спутника).
Карта 10. Долина Ланкол в Джунгарских воротах.
Карта 11. Часть маршрута Рубрука от оз.Алаколь к Алтаю.
Карта 12. Верхний Енисей.
Карта 13. Карта маршрутов Карпини и Рубрука.
Написать нам: halgar@xlegio.ru