выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
К разделу Хунну
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Хунну | |
{108}
Вестник Бурятского научного центра СО РАН.
2012. № 1. (журнал в pdf)
{108} – начало страницы.
История народа хунну вызывает постоянный интерес. Это связано с тем, что существует образ грозных завоевателей. Они создали первую в Центральной Азии степную империю. Позднее с Востока в Европу пришел грозный народ гунны, который генетически связывают с хунну. История многих европейских стран — Венгрии, Италии, Германии, Франции связана с ними. Наконец, в первой четверти XX в. в Монголии русскими учеными обнаружены уникальные курганы, которые открыли другие стороны жизни элиты древних кочевников. Результаты этих раскопок экспонировались в музеях по всему миру. Все это привело к тому, что интерес к изучению хунну стал постоянным.
За столетнюю историю изучения хунну (она отсчитывается с конца XIX в., когда врач Ю. Д. Талько-Грынцевич начал первые раскопки хуннских памятников на территории Южной Бурятии) было сделано много выдающихся открытий. Советские ученые исследовали уникальные памятники хунну на территории Бурятии [11-14; 22; 30 и др.]. В СССР вышли обобщающие книги по истории хунну [1; 9; 35 и др.]. Важное значение имели исследования японских ученых, которые в период оккупации Северного Китая проводили там археологические {109} и этнографические исследования [65]. Внесли свой весомый вклад в археологию и историю хунну и монгольские исследователи [44; 46-47 и др.]. Китайские ученые написали обобщающие книги по истории хунну на основе изучения древних летописей. Они также активно изучали археологические памятники северных территорий. Таким образом, к концу XX столетия была накоплена большая археологическая база и написаны обобщающие книги на различных языках.
Только за последние 15 лет было организовано 3 больших международных конференции. В 1996 г. в Улан-Удэ проведен международный интер-конгресс WAC (World Archaeological Congress) «Номадизм: прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен». Итоги изучения хунну на тот момент обобщены автором в специальной статье [26]. В 2008 г. в Монголии Боннским университетом (Германия) совместно с Silk Road Foundation в Улан-Баторе была организована Международная конференция по хуннской археологии. Наконец, в 2011 г. в Улан-Баторе состоялась международная конференция «Империя Хунну и изучение древнемонгольской истории», посвященная 2220-летию создания империи Хунну. К этому сроку издан большой цветной альбом уникальных археологических находок "Treasures of the Xiongnu" и «Энциклопедия Хунну» на монгольском и английском языках.
Начало XXI столетия ознаменовало переворот в изучении хунну. Он связан с двумя совершенно разными обстоятельствами. Первая причина заключалась в изменении политической ситуации. Рухнул «железный занавес», и Монголия стала открытой страной. Она быстро интегрировала в мировые коммуникации, наладила научные связи и контакты с исследователями из других стран. Началось активное изучение ее археологических древностей. Вторая причина состояла в изменении содержания археологической науки. Если в XIX—XX вв. археологию рассматривали как часть истории или антропологии, то в результате широкомасштабной научной революции в последние десятилетия прошлого века археология стала стремительно превращаться в естественную науку. Новые методы датирования, палеопатологии останков людей, различные химические и физические способы анализа артефактов, костей животных, экофактов, данные генетики, геоинформационные технологии и т. д. — все это позволило получить совершенно новые результаты, недоступные при классических методах работы археолога.
Наиболее яркими открытиями рубежа XX—XXI вв. стали курганы хуннской элиты. Международная монголо-французская экспедиция под руководством Ж.-П. Дероша в течение длительного времени вела раскопки на могильнике Гол-Мод в Центральной Монголии. Получены интересные материалы, экспонировавшиеся затем на различных выставках. Опубликованы подробные материалы раскопок [91-92]. Рядом расположен другой элитный памятник — Гол-Мод-2 [66; 90]. Монголо-российская экспедиция под руководством Н. В. Полосьмак продолжила исследования могильника Ноин-Ула. Раскопки расширили богатый ассортимент ноин-улинских сокровищ. Помимо большого элитного кургана исследованы несколько небольших [97]. Богатые курганы знати также были раскопаны около русско-монгольской границы в пади Царам [31]. Опубликованы данные об элитном кургане из Ильмовой пади (Южная Бурятия), раскопанном еще в 1970—1975 гг. [24]. Международная экспедиция археологов из Монголии и Южной Кореи исследовала могильник Дурлиг-Нарс в Восточной Монголии [50]. Нередко рядом с элитными курганами расположены сопроводительные захоронения (так называемые погребения-саттелиты). Их изучение дает интересные результаты.
К сожалению, с публикацией результатов обследования простых могильников ситуация обстоит несколько хуже. {110} В настоящее время опубликована только небольшая часть находок, раскопанных в крупных могильниках хунну. Три из них находятся на территории России — могильники Ильмовая падь, Дырестуй и Иволгинский [13; 23; 30]. Кроме того, опубликован археологический материал могильников Даодунчжи [94] в Китае, Бурхан-Толгой [49] в Монголии. Необходимо также отметить большую сводку о раскопках простых могил на территории Монголии, в которой систематизирована информация о 174 погребениях [48].
Еще одна важная проблема — идентификация тех или иных памятников с культурой хунну на пограничных территориях. Российские археологи отмечают наличие хуннских погребений далеко за пределами Монголии: в Туве [85], Хакасии [36], на Алтае [102], в Восточном Забайкалье [21]. Есть памятники, синхронные хуннским, на территории к западу от Байкала [40].
Несколько иначе происходило изучение памятников хуннского времени на территории Китая от Ляонина и Внутренней Монголии до Синцзяна. Как пишет Н. Ди Космо, в Китае первоначально многие хуннские погребения идентифицировались под влиянием письменных источников: раз на территории должны были в древности кочевать хунну, значит это — хуннские археологические памятники [61, р. 39]. Впрочем, определенные основания для таких выводов были. Здесь часто встречаются бронзовые поясные украшения, выполненные в «зверином» стиле, а общий набор артефактов явно отличается от культуры древнего Китая. С течением времени китайские исследователи проделали большую работу по уточнению и пересмотру ранних интерпретаций. Они пришли к выводу, что многие памятники, которые считались раннехуннскими (например, Алучжайдэн или Сигоупань), относятся к более древнему времени [96; 115; 116].
К сожалению, до сих пор мало места уделяется изучению поселений и городищ хунну. Однако в этом наметились позитивные тенденции. Опубликованы две книги, посвященные истории градостроительства в Монголии [15; 38]. В книге С. В. Данилова также систематизированы данные о хуннских городищах Монголии. На раскопках поселения Бороо в Селенгинском аймаке [100] обнаружены жилища с каннами и материал, близкий к находкам из Дурен и Иволги. Раскопана часть большого здания, крытого черепицей, на городище Тэрэлжин Дэрэвэлжин в Центральном аймаке [16]. Небольшие раскопки выполнены на Иволгинском городище [17] и городище Мангасын хурээ в Гоби [51]. Однако наиболее сенсационные результаты дала экспедиция под руководством А. А. Ковалева на городище Баян-Булаг на самом юге Монголии. Исследователи наткнулись на следы массового побоища, устроенного хунну против защитников приграничного городка империи Хань [82].
В настоящее время перед хуннской археологией назрел ряд важных вопросов, которые я хочу осветить в своей работе. Первый и самый важный вопрос — хронология хуннских памятников. На первых этапах развития хуннской археологии исследователи особо не задумывались об этом. Интерпретации ранних работ обычно привязывались к тем или иным событиям политической истории. Нужен был период накопления материала. Теперь этот этап прошел, и настало время приступить к обобщению данных. Наиболее аргументированно проблема хуннской хронологии разобрана в монографии Пан Лин и более поздних публикациях [95; 96]. Она убедительно показывает, что деление на «суджинский» и «дырестуйский» этапы, а также попытка С. С. Миняева датировать Иволгинское городище после 123 г. до н.э. ошибочны. Тщательно разобрав различные категории археологического материала, Пан Лин пишет, что наиболее ранним памятником культуры хунну на территории Китая является могильник Даодуньцзы. Он синхронен Иволгинскому комплексу из Забайкалья. Все эти памятники датируются {111} примерно II—I вв. до н.э. и относятся автором к эпохе Западной (ранней) Хань. Другие памятники Забайкалья рассматриваются как одновременные Иволге, но они могли существовать включительно до раннего этапа Восточной (поздней) Хань. К синхронным памятникам относится могильник Будонджоу из Китая.
Надо добавить, что к этому времени относятся все раскопанные элитные курганы из Монголии и Забайкалья (Ноин-Ула, Гол-Мод, Дурлиг-Нарс, Царам, Ильмовая падь), а также много открытых могильников рядовых людей. В рассматриваемый период погребальный обряд становится стандартизованным. Одновременно в погребальном обряде фиксируется социальная дифференциация. Последний этап хуннской культуры, вписывающийся в годы правления в Китае династии Восточная Хань, Пан Лин связывает с такими памятниками на территории Китая, как Сигоупань и Лицзятаочжы. Она связывает их с южными хунну и отмечает большое влияние Китая [96].
Однако по мере использования радиоуглеродного метода возникли вопросы, на которые в настоящее время трудно дать вразумительный ответ. Исследование датировок так называемых террасных (т.е. элитных) могил показывает, что все они относятся к узкому хронологическому периоду — не ранее середины I тыс. до н.э. и не позднее I в. н.э. При этом не зафиксировано ни одной даты, относящейся ко времени создания империи Хунну. В то же время ряд могил, интерпретируемых как хуннские, относятся к гораздо более позднему времени [57-60].
В современной западной науке активно критикуется ориентализм — искаженное видение азиатских культур западным человеком. Этот термин ввел Эдвард Сайд в книге с одноименным названием. Это справедливо в отношении составителей древних и средневековых китайских летописей. Они описывали кочевников как варваров, которые не имели своего хозяйства и жили за счет грабежа мирных земледельцев. Сведения археологии позволяют увидеть степной мир другими глазами. Один из наиболее спорных вопросов — степень развития земледелия в Хуннской державе. Еще в советское время разгорелся спор по поводу того, кто занимался земледелием — сами хунну или пленники и иммигранты из Китая [10]. Современные методы сбора и анализа материала показывают, что земледельческая продукция встречается не только на поселениях со стационарными жилищами, но и на временных стоянках [113]. Картина хозяйственной жизни оказывается более сложной.
Современные исследования человеческих костей по изотопам показывают, что на одних стоянках население в основном использовало мясо-молочные продукты скотоводства. В другом месте диета была смешанной и включала растительную пищу и мясо диких животных [88; 93]. На некоторых памятниках вообще не зафиксировано следов земледелия, несмотря на тщательно выполненные полевые исследования [76]. Развитость кариеса у отдельных групп хунну, возможно, косвенно свидетельствует о важности земледельческих продуктов в системе их питания [42], а значительное содержание фосфора и микроэлементов по δС-13 указывает на большую роль рыболовства [4; 60].
Очень много новых данных в археологии хунну было в результате использования геоинформационных систем (GIS). Эта методика предполагает тотальное обследование больших территорий и тщательную фиксацию всех находок с помощью JPS. По всей видимости, первые масштабные исследования были начаты в рамках совместной монголо-японской экспедиции «Гурван гол» по поиску могилы Чингис-хана в 1990—1993 гг., в ходе которой тщательно исследованы большие территории в Хэнтэй-ских горах. Могила основателя Монгольской империи не была найдена. Однако {112} одним из результатов стало открытие большого количества новых археологических памятников, в т. ч. хуннских [79].
В последующие годы масштабные обследования, связанные с археологией хунну, проводились в различных районах Монголии: долине реки Эйгин-гол (Egiin Gol), соединяющей Хубсугул и Селенгу [72-75; 113], в горах Бага-Газарын-Чулуу в Дундговь аймаке [113], долине р. Хануйн-гол, являющейся притоком Селенги [77], в Западной Монголии в Ховде [89], в Архангайском аймаке [70], а также в историческом центре Монголии — долине Орхона [54; 55].
Систематическое изучение данных картографии археологических памятников открывает новые перспективы. Через изучение пространственных отношений можно лучше понять распределение политической власти. На основании концентрации объектов хуннского времени Ю. Холотова-Шинек выделяет 10 ареалов. Однако только в трех из них памятники сосредоточены особенно кучно. Первый включает Селенгинский аймак и территорию Бурятии. Вторая ключевая область находится на территории Тув аймака. Третья зона концентрации памятников приходится на Архангайский аймак [70-71]. Данное обстоятельство, по ее мнению, характеризует Хуннскую политику как имперскую конфедерацию, в которой места концентрации региональной политической власти перемежаются пустыми пространствами. Холотова-Шинек пытается понять, почему такая политическая организация не нашла отражения в китайских источниках, как и то, почему выделенные ею ареалы не были зафиксированы в китайских исторических текстах [71, р. 436]. Впрочем, для цельной картины нужна более полная выборка по смежным регионам. Скорее всего, она расширит наши представления о пространственном распределении власти.
Б. Миллер попытался на основе археологических данных реконструировать систему отношений между центром и периферийными областями в Хуннской империи. На востоке хунну граничили с дунху, потомки которых назывались ухуани и сяньби. Миллер полагает, что есть некоторые свидетельства торговых и иных связей, а также общие черты погребальной обрядности. Тем не менее большинство черт культуры местных кочевников отличается от центра, что свидетельствует о недостаточной политической интеграции. Территория к югу от монгольских степей, в районе Великой стены, демонстрирует наличие значительных компонентов хуннской культурной традиции, характерной для ранних хунну. В период империи, несмотря на войны, граница была проницаемой с обеих сторон, что, впрочем, подтверждается многочисленными данными письменных источников разных периодов о торговых связях между кочевниками и оседлыми жителями, контрабанде, перебежчиках и т. д. В северо-западных периферийных областях Хуннской державы фиксируется наличие хуннских погребений в смешанных могильниках, а также наличие захоронений с чертами разных традиций. Это свидетельствует о текучей, проницаемой границе между центром и периферией, развитой экономической и политической интеграции [89].
Локальные исследования также открывают новые перспективы. Картографирование археологических памятников в районе долины р. Хануйн-гол (это Восточное Хубсугулье) начиная с периода бронзового века показало, что большинство стоянок группируется в двух дискретных зонах: летние стоянки в непосредственной близости от реки, зимники — в отдалении от реки, на возвышенной части, в предгорьях. Расстояние между ними составляет около 5 км. Самое парадоксальное, что это полностью совпадает с современными маршрутами перекочевок [76; 77] и соотносится с традиционными типами кочевания на этой территории [37, с. 272-273; 501; 718 и др.]. При этом экологические условия хуннского времени примерно соответствовали современным. {113}
Согласно подсчетам фаунистических остатков, собранных на памятниках в долине р. Хануйн-гол, кости мелкого рогатого скота составляют 54 %, лошадей — 25, крупного рогатого скота — 16 [77, р. 145]. Эти данные примерно соответствуют традиционному составу стада кочевников евразийских степей [27, с. 71]. Количество костей диких животных незначительно. В паре случаев были найдены кости сурка — Marmota sp.
Ряд новых перспектив в изучении социальной структуры может быть получен при изучении сезонных стоянок. Здесь, как правило, встречается только фрагментированная керамика, однако при правильной постановке проблемы она может стать источником важной информации. Существует методика, основанная на допущении, что неравенство может отражаться в размерах, формах и украшениях посуды. Более высокоранговые домохозяйства чаще других организовывали престижные церемонии, связанные с пиршествами и редистрибуцией. Ж.-Л. Холь и Л. Бродерик обнаружили, что керамика двух из 14 стоянок резко отличается по размерам и орнаментации от общей выборки. На стоянках найдены отходы металлургического производства, что свидетельствует о кустарном способе выплавки металла. При этом обе стоянки расположены напротив друг друга, одна ближе к реке, другая — в предгорьях. Есть основания предположить, что одни и те же группы (домохозяйства?) перемещались по одним и тем же маршрутам. Поскольку никаких иных артефактов, которые можно было бы связать с престижными предметами, здесь не обнаружено, авторы полагают, что есть основания говорить о небольших социальных различиях в изучаемом сообществе [77, р. 148-150].
Традиционно важный вопрос для археологии хунну — структура общества. По данным письменных источников известно, что у хунну иерархия включала много уровней [26]. Физическими антропологами зафиксированы различия в потреблении пищи [42], что, вероятно, отражает социальное неравенство. Изучение погребальных памятников в Забайкалье подтверждает вывод о сложной общественной иерархии. Удалось проследить иерархию как между различными этнокультурными группами, так и выявить внутри них. В различных могильниках выделяется несколько групп статусов мужчин и женщин. Прослеживается также тендерное и возрастное неравенство [28]. Тендерное неравенство у хунну прослеживается в других исследованиях [56; 78; 87]. Наличие тендерного неравенства в питании подтверждается большим распространением абсцесса и пародонтоза среди женщин [42].
Исследование социальной дифференциации дает нам срез «вертикальной» структуры общества. «Горизонтальная» структура (семейно-родственные, общинные связи) может быть изучена на основе социальной планиграфии. По мнению Дж. Джанхуа, в хуннских могильниках можно выделить две различные модели распределения погребений. В одних могильниках (Иволга, Маоцингоу) мужчины захоронены рядом с женщинами, что свидетельствует, по ее мнению, о важности в общественных отношениях малой (нуклеарной) семьи. В других могильниках (Дырестуй, Даодуньцзы) по планиграфии выделяются более богатые захоронения тендерных групп [78]. Насколько правильно такое распределение и почему это произошло — еще предстоит выяснить. Помимо традиционного анализа социальной дифференциации открываются перспективы в изучении родственных отношений [74].
Одна из традиционных проблем — специфика хуннского общества и вопрос о происхождении государства [26; 53; 62]. Особенно активно обсуждалась биполярная концепция Т. Барфилда. Вкратце суть ее в следующем. Империя Хань и держава Хунну появились в течение одного десятилетия. Тюркский каганат возник как раз в то время, когда Китай был объединен под властью династий Суй, а затем {114} Тан. Когда в Китае начинались смуты и экономический кризис, имперская конфедерация кочевников разваливалась на отдельные племена до тех пор, пока не восстанавливались мир и порядок на юге. Такая циклическая структура повторялась трижды в течение двух тысяч лет: от хунну до жужаней, от тюрков до гибели Юань и от Мин до Синьхайской революции, которая прервала эту круговую эволюцию [52; 53].
Концепция вызвала немало нареканий со стороны историков. Ряд исследователей писали, что Барфилд преувеличивает роль внешних факторов. На самом деле более важными для создания империи были внутренние причины [61; 62; 101]. Барфилда обвиняли в некорректности выборки («модель с тремя примерами и двумя исключениям» [111, р. 307]), отсутствии жесткой корреляции между ритмами подъема — упадка Китая и кочевых империй. В частности, история формирования Первого и Второго тюркских каганатов не вписывается в синхронную модель циклов между кочевыми империями и Китаем [6; 64, р. 109].
Идеи Барфилда развивает изящная модель «петли обратной связи», предложенная П. В. Турчиным [106]. Ее суть заключается в том, что кочевники и земледельцы оказывали воздействие друг на друга в течение длительного времени. Набеги номадов предполагали централизацию земледельцев, что, в свою очередь, требовало объединения степняков в более крупные формирования. «Начальная 'анизотропия' (неодинаковость свойств среды. — Н. К.) в военной мощи на земледельческо-степном фронтире, таким образом, устанавливает автокаталитический процесс, заканчивающийся безудержным ростом размеров политий по обе стороны границы» [Там же, р. 197]. Модель послужила поводом для нового витка дискуссии [63, р. 43; 101, р. 117-119].
Не вдаваясь в дебаты по данному поводу (моя позиция на этот счет опубликована [26]), хотелось бы отметить три важных обстоятельства. Во-первых, циклы в истории Китая действительно есть, и их никто не отменял [105; 107]. Во-вторых, циклы подъема и упадка Хунну и Хань действительно почти совпадают. В-третьих, Барфилд не учел того обстоятельства, что для степных империй был характерен свой династический цикл — «цикл Ибн-Халдуна», связанный с перепроизводством степной элиты [27; 105]. Именно поэтому, когда он наложился на китайские династические циклы, первоначальная синхронность старта Хунну и Хань оказалась впоследствии нарушенной [84].
Один из наиболее спорных вопросов — этническая природа хунну. Одни исследователи видят истоки хуннской археологической культуры в населении, оставившем так называемые плиточные могилы на территории Монголии и Забайкалья [43; 44; 47; 48]. По мнению других авторов, истоки хуннской археологической культуры находятся в культурах так называемых ордосских бронз, складывавшихся примерно с XIII в. до н.э. [5; 20; 23; 25; 29; 39; 80; 99]. Третья группа связывает хуннские памятники со скифо-сибирскими [19; 33; 41].
Естественнонаучные открытия раскрывают новые стороны рассматриваемой проблемы. Краниологические характеристики показывают большую разнородность морфологических антропологических черт. Результаты сравнительного черепно-лицевого анализа свидетельствуют, что смешение кавказоидных и монголоидных началось на территории Монголии еще в эпоху неолита и продолжалось до монгольских нашествий. При этом результаты костного анализа показывают близость ДНК хунну и современных монголов [103].
Исследователи подчеркивают, что для статистического анализа имеющихся генетических материалов по бронзовому и раннему железному веку Монголии недостаточно. Одни ученые склонны считать, что хунну, скорее, пришли на территорию Монголии с Запада, а не с {115} Востока [81]. Другие авторы, соглашаясь с тем, что количество контактов в западном направлении фиксируется больше, чем в восточном, тем не менее, склонны связывать происхождение хунну с коренными жителями монгольских степей, по всей видимости, носителями культуры плиточных могил. При этом отрицается связь с доисторическим населением, проживавшим на территории современного Китая [85].
Результаты последних лингвистических реконструкций показывают, что на территории между Ордосом и Саяно-Алтаем в конце I тыс. до н.э. — начальных веках I тыс. н.э. был распространен пратюркский язык. Однако при этом «зафиксированная китайцами сюннуская лексика, по-видимому, большей частью принадлежала к «верхнему» функциональному стилю языка соответствующих общественных образований, который, скорее всего, не стал предком тюркских языков, а, как это и свойственно таким функциональным стилям, распался вместе с обществом, в котором функционировал» [18, с. 199, 201].
Так или иначе, не нужно забывать, что Хунну была полиэтнической и многоязычной кочевой империей. В состав хуннской элиты, по данным письменных источников, входили китайские советники и военачальники (самый известный из них — знаменитый полководец Ли Лин). Расовая и этническая терпимость подтверждается новейшими археологическими и генетическими данными [81]. Если хунну Центральной и Западной Монголии, по данным физической антропологии, близки к культурам тюркского круга, то хунну из Восточной Монголии имеют много сходства с хунну Забайкалья и сяньби [103, р. 370].
Во многих работах последнего времени приводятся конкретные данные, показывающие реальные контакты между Азией и Европой. Совсем недавно в элитном кургане Ноин-Улинского могильника была обнаружена античная серебряная бляха с изображениями богини Артемиды и сатира [34], а при раскопках другого могильника, Гол-Мод-2, была найдена изящная чашечка из римского стекла [66]. В последние годы генетиками были сделаны уникальные открытия при изучении археологических памятников Римской империи на западе Евразии и Хуннской степной державы на востоке. В местечке Ваньяри в Италии было раскопано бедное погребение. Захороненный там человек происходил по материнской линии из Восточной Азии [98]. На другом конце континента, в Восточной Монголии, в элитном могильнике Дурлиг Нарс было открыто богатое воинское захоронение, в котором лежал воин-европеоид [81]. Может быть, это один из легионеров Красса? Почему нет?
Глобализация, массовые миграции людей в наши дни вновь приковывают внимание к крупномасштабным перемещениям древних народов. В последние годы снова стала предметом актуального обсуждения проблема Великого переселения гуннов в Европу [61; 109; 110]. К сожалению, несмотря на множество опубликованных работ на эту тему, до сих пор нет обобщающих исследований, которые были бы посвящены сопоставлению археологических памятников и артефактов хунну и гуннов. Обычно в качестве аргументации используются красивые схемы движения типов железных котлов с Востока на Запад. Наиболее последовательно этот вопрос разрабатывался в трудах Н. А. Боковенко и И. П. Засецкой. На карте котлы вытягиваются в несколько линий, ведущих с Востока на Запад. Это, по мнению авторов, свидетельство миграции кочевников [2; 118]. Данная идея нашла подражателей среди венгерских исследователей [67; 68].
Однако это вечная головная боль евразийской археологии: что перемещалось — люди или артефакты [69]. Трудно не согласиться с мнением, что широкое распространение близких по форме (но не одинаковых!) котлов в степных культурах может быть интерпретировано {116} по-иному. Риторический вопрос: «Могли ли кочевники идти так долго?» [58, р. 415], не подтверждается историческими и этнографическими параллелями. Все известные миграции с Востока на Запад были быстрыми. Тем не менее среди археологов много сторонников миграции хунну на Запад. В последние годы широкую картину миграции хунну на Урал и далее в Европу нарисовал С. Боталов [3]. В Казахстане А. Н. Подушкин открыл арысскую культуру, в которой выделяется этап с хуннским влиянием [32]. Активно изучаются российскими археологами памятники гуннов на Кавказе [7; 8].
В то же самое время еще нет ни одной специальной археологической работы, которая показала бы реальное сходство археологических памятников хунну и гуннов. Если бы все обстояло так просто, то это уже давно было бы сделано. Скрупулезный анализ распределения на территории Евразии богато украшенных поясных блях показывает, что они имеют более или менее определенную локальную привязку, а их широкое распространение с начала нашей эры может быть объяснено становлением Шелкового пути [58]. Распределение других предметов еще ждет своего анализа.
В новое тысячелетие хуннская археология вступила с большими достижениями. Однако уже за первое десятилетие миллениума были достигнуты новые интересные результаты. Есть основание смотреть в будущее с надеждой и оптимизмом.
1. Бернштам А. Н. Очерк истории гуннов. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1951.
2. Бокоеенко Н. А., Засецкая И. П. Происхождение котлов «гуннского типа» Восточной Европы в свете проблемы хунно-гуннских связей // Петербургский археологический вестник. — 1993. — № 3.-С. 73-88.
3. Боталов С. Г. Гунны и тюрки (историко-археологическая реконструкция). — Челябинск: ЦИКР «Рифей», 2009.
4. Бросседер У., Марсадолов Л. С. Новые радиоуглеродные даты для Иволгинского археологического комплекса объектов в Забайкалье (предварительные результаты). Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири: мат-лы междунар. науч. конф. 20-24 сентября 2010 г. / отв. ред. А. Д. Цыбиктаров и др. — Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2010. — С. 183-186.
5. Варенов А. В. Парадоксы скифских памятников Ордоса и проблема происхождения культуры сюнну // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 3: Парадоксы археологии. — Новосибирск, 2006. — С. 150-163.
6. Васютин С. А. К вопросу о взаимодействии Первого Тюркского каганата и Китая в свете концепции «биполярного мира» Т. Барфилда // Вестник Новосибирского государственного университета. Сер. История, филология. — 2010. — № 10 (1). — С. 34-39.
7. Гмыря Л. Б. Прикаспийский Дагестан в эпоху великого переселения народов. Могильники. — Махачкала: Изд-во Дагест. НЦ РАН, 1993.
8. Гмыря Л. Б. Страна гуннов у Каспийских ворот. — Махачкала: Дагест. кн. изд-во, 1995.
9. Гумилев Л. H. Хунну. Срединная Азия в древние времена. — М.: Изд-во вост. лит-ры, 1960.
10. Давыдова А. В. К вопросу о роли оседлых поселений в кочевом обществе сюнну // Краткие сообщения Института археологии. — 1978. — № 154. — С. 55-59. {117}
11. Давыдова А. В. Иволгинский комплекс (городище и могильник) — памятник хунну в Забайкалье. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1985.
12. Давыдова А. В. Иволгинский археологический комплекс. Т. I. Иволгинское городище // Археологические памятники сюнну. — Вып. 1. — СПб.: Петербургское востоковедение, 1995.
13. Давыдова А. В. Иволгинский археологический комплекс. Т. II. Иволгинский могильник // Археологические памятники сюнну. — Вып. 2.- СПб.: Петербургское востоковедение, 1996.
14. Давыдова А. В., Миняев С. С. Комплекс археологических памятников у села Дурены. — СПб.: Фонд «Азиатика», 2003.
15. Данилов С. В. Города в кочевых обществах Центральной Азии. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2004.
16. Данилов С. В., Симухин А. И., Цыденова Н. В. Черепица из хуннского городища Тэрэлжин Дэрэвэлжин (Центральный аймак Монголии) // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история / отв. ред. П. Б. Коновалов. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. — С. 30-51.
17. Дашибалов Б. Б., Миягашев Д. А., Дашибалов Э. Б. Новые исследования на Иволгинском городище // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история / отв. ред. П. Б. Коновалов. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. — С. 51-60.
18. Дыбо А. В. Лингвистические контакты ранних тюрков: лексический фонд: пратюркский период. — М.: Восточная литература РАН, 2007.
19. Заднепровский Ю. А. Происхождение и этническая атрибуция срубных могил периода II в. до н.э. — II в. н.э. в Северной Корее // Известия СО РАН. Сер.: История, филология, философия. — 1991. — № 1. — С. 53-61.
20. Ковалев А. А. О происхождении хунну // Центральная Азия и Прибайкалье в древности / отв. ред. М. В. Константинов, А. Д. Цыбиктаров. — Улан-Удэ; Чита: Изд-во БГУ, 2002. — С. 103-131.
21. Ковычев Е. В. Некоторые вопросы этнической и культурной истории Восточного Забайкалья в конце I тыс. до н.э. — I тыс. н.э. // Известия лаборатории древних технологий. Вып. 4. — Иркутск, 2006. — С. 242-258.
22. Коновалов П. Б. Хунну в Забайкалье (погребальные памятники). — Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1976.
23. Коновалов П. Б. О происхождении и ранней истории хунну // Международная конференция «100 лет гуннской археологии. Номадизм — прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен»: тез. докл. Ч. I. — Улан-Удэ, 1996. — С. 58-63.
24. Коновалов П. Б. Усыпальница хуннского князя в Суджи (Ильмовая падь, Забайкалье). — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2008.
25. Коновалов П. Б. Происхождение и формирование погребального комплекса хунну // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. — С. 114-128.
26. Крадин Н. Н. Современные проблемы хуннологии // Гумилев Л. Н. Соч. Т. 9. История народа хунну. Ч. 1. — М.: ДИ-ДИК, 1998. — С. 416-444.
27. Крадин Н. Н. Империя Хунну. 2-е изд. — М.: Логос, 2002.
28. Крадин Н. К, Данилов С. В., Коновалов П. Б. Социальная структура хунну Забайкалья. — Владивосток: Дальнаука, 2004.
29. Миняев С. С. О дате появления сюнну в Ордосе // Проблемы хронологии в археологии и истории. — Барнаул, 1991. — С. 108-120.
30. Миняев С. С. Дырестуйский могильник // Археологические памятники сюнну. Вып. 3. -СПб.: Азиатика, 1998. {118}
31. Миняев С. С., Сахаровская Л. М. Элитный комплекс захоронений сюнну в пади Царам // Российская археология. — 2007. — № 1. — С. 159-166.
32. Подушкин А. Н. Сюнну в Южном Казахстане (историко-археологический аспект в рамках исследования памятников арысской культуры) // Тр. Центрального музея Казахстана / Музейное дело, археология, история, источниковедение, антропология, этнология, фольклористика. — 2009. — № 2. — С. 173-183.
33. Полосьмак Н. В. Некоторые аналогии погребениям в могильнике у деревни Дао-дуньцзы и проблема происхождения сюннуской культуры // Китай в эпоху древности. — Новосибирск, 1990. — С. 101-107.
34. Полосьмак Н. В. Свет далекой Эллады // Наука из первых рук. — 2011. — № 1 (37). — С. 94-107.
35. Руденко С. И. Культура хуннов и ноинулинские курганы. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962.
36. Савинов Д. Г. Минусинская провинция хунну. — СПб.: СПбГУ, ИИМК РАН, 2009.
37. Симуков А. Д. Труды о Монголии и для Монголии. Т. 1. — Осака: Государственный музей этнологии (Senri Ethnological Reports 66), 2009.
38. Ткачев В. H. История монгольской архитектуры. — М.: Изд-во АСВ, 2009.
39. У Энь, Чокун Кань, Ли Йзинъцзэн. Могильник сюнну в деревне Даодуньцзы уезда Тунсинь в Нинся // Китай в эпоху древности / отв. ред. В. Е. Ларичев. — Новосибирск: Наука, 1990. — С. 88-101.
40. Харинский А. В., Коростелев А. М. Западное побережье оз. Байкал в хуннское время (по материалам могильника Цаган Хунтун-II) // Хунну: археология, происхождение культуры, этническая история / отв. ред. П. Б. Коновалов. — Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. — С. 173-202.
41. Шульга П. И. Об истоках погребального обряда хунну // Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири: мат-лы междунар. науч. конф. / отв. ред. А. В. Харинский. — Иркутск: Изд-во ИрГТУ, 2011. — С. 389-398.
42. Эрдэнэ М. Палеопатологии хунну Центральной Монголии // Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири: мат-лы междунар. науч. конф. / отв. ред. А. В. Харинский. — Иркутск: Изд-во ИрГТУ, 2011. — С. 398-403.
43. Батсайхан З. Хунну. Археологи, угсаатан зуй, туух. — Улаанбаатар, 2002.
44. Доржсурэн Ц. Умард хунну. — Улаанбаатар, 1961.
45. Еруул-Эрдэнэ Ч. Хуннугийн булшны тархацийг засаг захиргааны хуваарьтай харыгу-улан нягталх нь // Археологийи судлал. — 2011. — № 31. — С. 71-76.
46. Пэрлээ X. Монгол ард улсын эрг, дундад уенийн хот суурины товчоон. — Улаанбатаар, 1961.
47. Сухбаатар Г. Хунну нарын аж ахуй, ниийгмийн байгуулал, соёл, угсаа гарал (м.э.ё. IV — м.э. II зуун). — Улан-Батор, 1980.
48. Тврбат Ц. Хуннугийн жи рийн иргэдийн булш. — Улаанбаатар, 2004.
49. Тврбат Ц., Амартувшин Ч., Эрдэнэбат У. Эгийн Голын сав нутаг дахь археологийн дурсгалууд. — Улаанбаатар, 2003.
50. Цэвээндорж Д., Суруулбуян Ж., Чэ, Гуаншиг и др. Дуурлиг Нарсны Хунну булш. -Seoul: National Museum of Korea, 2009.
51. Amartuvshin C, Gantulga Z.-O., Garamzhav D. On the Walled Site of Mangasyn Khuree in Galbyn Gobi. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universitвt Bonn, 2011. — P. 509-514 (Bonn Contributions to Asian Archeology. Vol. 5).
52. Barfield T. The Perilous Frontier: Nomadic Empires and China, 221 ВС to AD 1757. -Cambridge: Blackwell, 1992. {119}
53. Barfield T. J. The Shadow Empires: Imperial State Formation along the Chinese-Nomad Frontier. Empires: Perspectives from Archaeology and History / ed. by S. E. Alcock [et al.] — Cambridge: Cambridge University Press, 2001. — P. 10-41.
54. Bemmann J. Was the Center of the Xiongnu Empire in the Orkhon Valley? Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 441-462 (Bonn Contributions to Asian Archeology. Vol. 5).
55. Bemmann J., Ahrens В., Grutzner С. [et al] Geoarchaeology in the Steppe. First Results of the Multidisciplinary Mongolian-German Survey Project in the Orkhon Valley, Central Mongolia // Археологийн судлал. — 2011. — № 30. — P. 69-97.
56. Brosseder U. Fremde Frauen in Ivolga? // Scripta Praehistorica in Honorem Biba Terzan / ed. by M. Blecec [et al.]. — Ljubljana Narodni muzej Slovenije, 2007. — P. 883-893
57. Brosseder U. Xiongnu Terrace Tombs and their Interpretation as Elite Burials. Current Archaeological Research in Mongolia: papers from the First International Conference on "Archaeological Resesarch in Mongolia" (Ulaanbaatar, August 19th-23rd 2007) / ed. by J. Bemmann [et al.]. — Bonn: Bonn Contributions to Asian Archaeology 4, 2009. — P. 247-280.
58. Brosseder U. Belt Plaques as an Indicator of East-West Relations in the Eurasian Steppe at the Turn of the Millennia. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 349-424 (Bonn Contributions to Asian Archeology. Vol. 5).
59. Brosseder U., Miller В. К. State of Research and Future Directions of Xiongnu Studies. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. K. Miller. — Bonn: Bonn Contributions to Asian Archaeology 5, 2011. — P. 19-33.
60. Brosseder U., Yeruul-Erdene Ch., Tseveendorj D. [et al]. Twelve ams-radiocarbon dates from Xiongnu period sites in Mongolia and the problem of chronology // Археологийн судлал, 2011. — XXXI. — P. 53-70.
61. Di Cosmo N. State Formation and Periodization in Inner Asian History // Journal of World History. — 1999. — № 10 (1). -P. 1-40.
62. Di Cosmo N. Ancient China and its Enemies: The Rise of Nomadic Power in East Asian History. — Cambridge: Cambridge University Press, 2002.
63. Di Cosmo N. Ethnogenesis, Coevolution and Political Morphology of the Earliest Steppe Empire: the Xiongnu Question Revisited. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 35-48 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
64. Drommp M. Imperial State Formation in Inner Asia: The Early Turkic Empires (6th to 9th Centuries) // Acta Orientalia Hungaricae. — 2005. — № 58 (1). — P. 101-111.
65. Egami Namio. Yurashiya Kodai Hoppo Bunka (kodo bunka ronko). — Kyoto, 1948.
66. Erdenebaatar D., Iderkhangai T.-O., Galbadrakh В., Minzhiddorzh E., Orgilbaiar S. Excavations of Satellite Burial 30, Tomb 1 Complex, Gol Mod 2 Necropolis. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 303-314 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
67. Erdy M. Xiongnu Type Cauldron Finds throughout Eurasia // Eurasian Studies Yearbook. — 1995. — № 65.-P. 5-94.
68. Erdy M. Xiongnu and Huns One and the Same: Analyzing Eight Archaeological Links and Data from Ancient Written Sources // Eurasian Studies Yearbook. — 2009. — № 81. — P. 5-36.
69. Frachetti M. Migration Concepts in Central Eurasian Archaeology // Annual Review of Anthropology. — 2011. — № 40. — P. 195-212. {120}
70. Holotova-Szinek J. Les Xiongnu de Mongolie: Organisation territoriale et économie selon les découvertes archéologiques récentes et les sources historiques. — Paris: Universitaires Européennes, 2011.
71. Holotova-Szinek J. Preliminary Research on the Spatial Organization of the Xiongnu Territories in Mongolia. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 425-440 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
72. Honeychurch W., Amartuvshin Ch. An examination of Khunnu period settlement in the Egiin Gol Valley, Mongolia // Археологийн судлал XXI. — 2011. — P. 59-65.
73. Honeychurch W., Amartuvshin Ch. Landscape and politics: A comparative analysis if Xiongnu and Uighur period organization in the Egiin Gol Valley of Mongolia // Археологийн судлаал-XXIII. — 2005. — P. 54-87.
74. Honeychurch W., Amartuvshin Ch. Death and Social Process Among the Ancient Xiongnu of Mongolia. Xiongnu, the First Empire of the Steppes; Archaeological Research of its Tombs. — Seoul: National museum of Korea, 2007. — P. 134-153.
75. Honeychurch W., Wright J., Amartuvshin С Nested Approach to Survey in the Egiin Gol Valley, Mongolia // Journal of Field Archaeology 32. — 2007. — P. 369-383.
76. Houle J.-L. Socially integrative facilities' and the emergence of societal complexity on the Mongolian Steppe. Social Complexity in Prehistoric Eurasia: Monuments, Metals, and Mobility / ed. by B. Hanks and K. Linduff. — Cambridge: Cambridge University Press, 2009. — P. 358-377.
77. Houle J.-L., Broderick L. G. Settlement Patterns and Domestic Economy of the Xiongnu in Khanui Valley, Mongolia. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 137-152 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
78. Jianhua, Yang. Gender Relationships among the "Xiongnu" as reflected in Burial Patterns. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 243-259 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
79. Kato S., Bayar D. [et ai]. Archaeological Research: A report on the joint investigation under the Mongolian and Japanese "Gurvan Gol" historic relic probe project. — Tokyo, 1992. — P. 6-21.
80. Keyser-Tracqui C., Crubezy E., Ludes B. Nuclear and mitochondrial DNA analysis of a 2000-Year-Old Necropolis in the Egyin Gol Valley of Mongolia // American Journal of Human Genetics. — 2003. — № 73 (2). — P. 247-260.
81. Kim K., Brenner Ch. H, Mair V. H. [et al]. A Western Eurasian Male is found in 2000-Year-Old Elite Xiongnu Cemetery in Northeast Mongolia // American Journal of Physical Anthropology. — 2010. — № 142 (3). — P. 429-440.
82. Kovalev A. A., Erdenebaatar D., Iderkhangai T.-O. An Unlooted Elite Xiongnu Barrow at Khokh Uzuuriin Dugui-II, Bulgan Sum, Khovd Aimag, Mongolia: Relative Chronological Dating and its Significance for the Study of Xiongnu Burial Rites. Preliminary Report. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 291-302 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
83. Kovalev A. A., Erdenebaatar D., Matrenin S. S., Grebennikov I. lu. The Shouxiangcheng Fortress of the Western Han Period — Excavations at Baian Bulag, Nomgon Sum, Omnogov' Aimag, Mongolia. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universitat Bonn, 2011. — P. 475-508 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
84. Kradin N. N. North and South in the Dynamics of Inner Asia: the Movement of Peoples, Empires, and Technologies. Ill Northern Archaeological Congress: papers / ed. by A. V Golovnev. — Ekaterinburg; Khanty-Mansiisk: Izdatnaukaservis, 2010. — P. 237-266. {121}
85. Lee Ch., Linhu Z. Xiongnu Population History in Relation to China, Manchuria, and the Western Regions. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 193-200 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
86. Leus P. M. New Finds from the Xiongnu Period in Central Tuva. Preliminary Communication. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 515-536 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
87. Linduff K. The Gender of Luxiry and Power among the Xiongnu in Eastern Eurasia. I Are All Warriors Male? Gender Roles on the Ancient Eurasian Steppe / ed. by K. Linduff, K. Rubinson. — New York etc.: Alta Mira Press, 2010. — P. 175-211; Ma Changshou 
. Bei di yu Xiongnu 
. Beijing, 1962.
88. Machicek M. L. Reconstructing Life Histories of the Xiongnu. An Overview of Bioarchaeological Applications. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 173-180 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
89. Miller В. К. Permutations of Peripheries in the Xiongnu Empire. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 559-578 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
90. Miller В., Allard R., Erdenebaatar D., Lee С A Xiongnu Tomb Complex: Excavations at Gol Mod 2 Cemetery, Mongolia (2002-2005) // Mongolian Journal of Anthropology, Archaeology and Ethnology. — 2006. — № 2 (2). — P. 1-21.
91. Mongolie: Le premier empire des steppes / ed. by J.-P Desroches. — Monaco: Acted Sud / Mission de Archéologgique Franзaise en Mongolie, 2003.
92. Mongolie, les Xiongnu de l'Arkhangai / ed. by J.-P. Desroches, G. Andre. — Oulan-Bator, 2007.
93. Nelson A., Amartuvshin Ch., Honeychurch W. A Gobi mortuary site through time: bioarchaeology at Baga Mongol, Baga Gazaryn Chuluu. Current Archaeological Research in Mongolia: papers from the First International Conference on "Archaeological Resesarch in Mongolia" (Ulaan-baatar. August 19th-23rd 2007) / ed. by J. Bemmann, H. Parzinger, E. Pohl, D. Tseveendorzh. — Bonn: Bonn Contributions to Asian Archaeology 4. — 2009. — P. 565-578.
94. Ningxia wenwu kaogu yanjiusuo 
/Zhongguo shehui kexueyuan kaogusuo Ningxia kaoguzu 
/Tongxin xian wenwu guanlisuo 
/Ningxia Tongxin Daodunzi Xiongnu mudi 
// Kaogu xuebao. — 1988. — № 3. -P. 333-356.
95. Pan Ling 
Yiwoerjia chengzhi he mudi ji xiangguan xiongnu kaogu wenti yanjiu 
— Beijing, 2007.
96. Pan Ling. A Summary of Xiongnu Sites within the Northern Periphery of China. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 463-474 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
97. Polosmak N. V, Bogdanov E. S., Tsevendorzh D., Erdere-Ochir N. The burial construction of Noin Ula mound 20, Mongolia // Archaeology, Ethnology & Anthropology of Eurasia. — 2008. — № 2. — P. 77-87.
98. Prowse T. L., Schwarcz H. P., Garnsey P. [et al]. Isotopic evidence for age-related immigration to imperial Rome // American Journal of Physical Anthropology. — 2007. — № 132. -P. 510-519.
99. Psarras S.-K. Xiongnu culture: Identification and dating // Central Asiatic Journal. — 1995. — № 39(1). — P. 102-136. {122}
100. Ramseyer D., Pousaz N., Turbat Ts. The Xiongnu Settlement of Boroo Gol, Selenge Aimag, Mongolia. Current Archaeological Research in Mongolia: papers from the First International Conference on "Archeological Research in Mongolia" (Ulaanbaatar. August 19th-23rd 2007) / ed. by J. Bemmann, H. Parzinger, E. Pohl, D. Tseveendorzh. — Bonn: Bonn Contributions to Asian Archaeology 4. — 2009. — P. 231-240.
101. Scheidel W. The Xiongnu and the Comparative Study of Empire. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 111-120 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
102. Tishkin A. A. Characteristic Burials of the Xiongnu Period at Ialoman-II in the Altai. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 539-558 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
103. Tumen D. Linguistic, Cultural, and Morphological Characteristics of Mongolian Populations // Circumpolar Ethnicity and Identity / ed. by T. Irimoto, T. Yamada. — Osaka: National Museum of Ethnology, 2004. — P. 309-324 (Senri Ethnological Studies, № 66).
104. Turbat. T. A Study on Bronze Mirrors in Xiongnu Graves of Mongolia. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2006. — P. 315-325 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
105. Turchin P. Historical Dynamics: Why States Rise and Fall. — Princeton and Oxford: Princeton University Press, 2003.
106. Turchin P. Theory for formation of large empires // Journal of Global History. — 2009. — № 4. — С 191-217.
107. Turchin P., Nefedov S. Secular Cycles. — Princeton University Press, Princeton, NJ, 2008.
108. Umehara S. 
Moko Noin-Ula hakken no imotsu 
. — Tokyo, 1960.
109. Vaissiere E. de la. Huns et Xiongnu // Central Asiatic Journal. — 2005. — № 49. — P. 3-26.
110. VovinA. Did the Xiongnu speak a Yeniseian language? // Central Asiatic Journal. — 2000. — № 44 (1). — P. 87-104.
111. Wright D. Wealth and War in Sino-Nomadic Relations // The Tsing Hua Journal of Chinese Studies. — 1995. — № 25 (3). n. s. — P. 295-308.
112. Wright J. Xiongnu Ceramic Chronology and Typology in the Egiin Gol Valley, Mongolia. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 161-168 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
113. Wright J., Honeychurch W, Amartuvshin С. The Xiongnu Settlements of Egiin Gol, Mongolia // Antiquity. — 2009. — № 83. — P. 372-387.
114. Wu En. Lun Xiongnu kaogu yanjiu zhong de jige wenti (Some questions on the archaeological study of the Xiongnu) // Kaogu Xuebao. — 1990. — № 4. — P. 409-437.
115. Wu'en yuesitu 
Beifang caoyuan kaoguxue wenhua yanjiu — qingtong shidai zhi zaoqi tieqi shidai 
— Beijing, 2007.
116. Wu'en yuesitu 
Beifang caoyuan kaoguxue wenhua bijiao — qingtong shidai zhi zaoqi Xiongnu shiqi 
— 
. — Kexue, 2008.
117. Yun Hyeung-Won, Chang Eun-Jeong. Excavations of Xiongnu Tombs at Duurlig Nars Cemetery in Eastern Mongolia. Xiongnu Archaeology: Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire in Inner Asia / ed. by U. Brosseder and B. Miller. — Bonn: Rheinische Friedrich-Wilhelms-Universität Bonn, 2011. — P. 261-274 (Bonn Contributions to Asian Archaeology. Vol. 5).
118. Zaseckaja I. P., Bokovenko N. A. The origin of Hunnish cauldrons in East-Europe. The Archaeology of the Steppes: Methods and strategies: papers from the International Symposium in Naples. 9-12 November 1992 / ed. by B. Genito. — Napoli, 1994. — P. 701-724.
The turn of the 20th-21st centuries is characterized by the rising interest to Xiongnu history and archaeology. Many new discoveries were made and modern methodologies allow opening new horizons in the interpretation of the acquired research material. The article throws limelight on the contemporary state of Xiongnu archaeology.
Key words: Xiongnu, Inner Asia, nomadic empires, archaeology, ethnic processes.
КРАДИН Николай Николаевич — чл.-кор. РАН, заведующий кафедрой всеобщей истории, археологии и антропологии Дальневосточного федерального университета, г. Владивосток. E-mail: kradin@mail.ru.
Работа выполнена при финансовой поддержке гранта ДВО РАН № 12-III-А-11-007.
Написать нам: halgar@xlegio.ru