выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. | |
К разделу Степь
Карта, схема и число в этнической географии.
Москва, 1975.
[44] – начало страницы.
Считается аксиомой, что по мере роста производительных сил непосредственная зависимость человека от природного окружения уменьшается. В принципе это действительно так. Достаточно вспомнить неолитическую революцию — переход от присваивающего хозяйства к производящему, и ее последствия. Достаточно сравнить хозяйство подвижных охотников и собирателей с современным механизированным и химизированным многоотраслевым сельским хозяйством. Однако [44] помимо основной линии развития имелись еще боковые ответвления и тупики, связанные с односторонней и чрезмерной специализацией. На первых порах они подчас были весьма эффективными, но в конечном счете не могли не обернуться застоем.
Оседлое рыболовческое хозяйство индейцев северо-западного побережья Северной Америки или нивхов более производительно, чем хозяйство подвижных охотников и собирателей. Однако его ведение возможно лишь при определенных экологических условиях, на крайне ограниченной территории — в устьях немногих рек, куда заходит для нереста рыба ценных пород. Созданные на подобной основе культуры тлинкитов, цимшиян и других племен имели мало перспектив для дальнейшего развития. Любой незначительный сдвиг в экологическом балансе мог нанести им серьезный удар.
В более ослабленном виде нечто подобное характерно для кочевого скотоводства — одного из родов производящего хозяйства. На земном шаре оно представлено пятью главными формами: северо-африканско-аравийской, в которой в составе стада преобладают овцы и козы, а главным верховым и транспортным животным является верблюд; африканской к югу от Сахары, с коровой в качества важнейшего животного; евразийской, с овцой, занимающей первое место по численности, и лошадью в качестве главного верхового животного; тибетской высокогорной, основанной на яководстве, и, наконец, североазиатской — чисто оленеводческой.
Территория распространения кочевого скотоводства определяется больше всего ландшафтной зональностью. Возможности ее расширения весьма ограничены. Овцы и козы способны пастись зимой без помощи лошадей только в том случае, если толщина снегового покрова не превышает 10-12 см. Поэтому в умеренной зоне Евразии в лесостепи, где максимальная средняя мощность снегового покрова достигает 30-50 см и даже в степи, где максимальная средняя мощность его равняется 30-40 см, эффективно использоваться могут только летние пастбища. Тайга является барьером для оленеводов, а тропические леса — для скотоводов Африки.
Состав стада и процентное соотношение различных видов скота в нем, присущее выделенным формам кочевого скотоводства, также в первую очередь связаны с природными факторами. В такой форме, как, например, североазиатская, они абсолютно детерминированы [45] экологией, но также и в других зависели от нее очень сильно. Не случайно видовой состав стада и его процентное соотношение у кочевников Евразии очень мало менялись с течением времени на одной и той же территории. Это прослежено на примере древних сарматов и калмыков Нового времени (Хазанов, 1972), населения Северной Каракалпакии XI—XIV вв. и самого недавнего прошлого (Цалкин, 1966), кочевников Тувы I тыс.н.э. и XIX — начала XX вв. (Вайнштейн, 1972), средневековых монголов и их современных потомков (Цалкин, 1968). Разделение аравийских кочевников на верблюдоводов и овцеводов также объясняется природными условиями (Першиц, 1961).
И все-таки в данном случае, по-видимому, нельзя исключать возможности воздействия и других факторов. Например, у тех же евразийских кочевников важная роль и многочисленность лошадей определялась не только их приспособленностью к данному фитоценозу, универсальными возможностями их хозяйственного использования, значением в качестве верхового и транспортного животного, наконец, способностью к тебеневке, но также политическим и военным фактором. И потому можно предположить, что численность лошадей иногда превышала хозяйственно оптимальную. "Лошади для роскоши" — гласила казахская поговорка. Не случайно, в числе мероприятий, направленных на улучшение скотоводства в Монголии, сейчас рекомендуется сокращение поголовья лошадей (Шульженко, 1954).
Про некоторые скотоводческие племена Африки, в частности про масаев, исследователи отмечают, что количество крупного рогатого скота у них из-за социальных и престижных факторов значительно больше, чем это допускает окружающая среда (Allan, 1965).
Характер кочевания рознится не только между различными формами номадизма, но и внутри них. Так в евразийских степях, полупустынях и пустынях выделяются не менее пяти типов кочевания; от таких, в которых отсутствуют даже стабильные маршруты перекочевок, до таких, в которых только часть населения кочует лишь несколько месяцев в году (Хазанов, 1973). Обращает на себя внимание то обстоятельство, что различные типы кочевания сменяли друг друга на одной и той же территории. По-видимому, в данном случае экология оставляет место для различных вариаций, связанных с культурно-историческими факторами, определяя только их возможные пределы. [46]
В целом же кочевое скотоводство надо рассматривать как пассивную адаптацию обществ с производящей экономикой в определенных экологических нишах с крайне ограниченными возможностями последующего развития.
Причины этого явления достаточно очевидны. Сама специфика кочевого скотоводства и прежде всего его экстенсивный характер позволяет ему развиваться только вширь, но не вглубь. Развитие вширь подразумевает увеличение пастбищной территории. Но коль скоро данная форма кочевого скотоводства уже сформировалась, все наиболее пригодные для выпаса земли были быстро освоены, а экологическая ниша тем самым заполнена. Дальнейшее увеличение пастбищного фонда было возможно лишь для некоторых форм кочевого скотоводства, временно и в ограниченных размерах, притом за счет земледельческих площадей. Принципиального положения оно не меняло.
Продуктивность естественных пастбищ весьма мала. Один гектар хорошо мелиорированного луга может обеспечить кормом двух и более коров. Но для выпаса на естественных пастбищах для прокорма одной коровы требуется от 10 до 15 га (Дювиньо и Танг, 1968).
Ограниченная продуктивность естественных пастбищ препятствует росту поголовья скота со всеми вытекающими отсюда экономическими, социальными, демографическими и культурными последствиями. Приведу лишь один пример. По подсчетам ряда исследователей, численность хунну, живших на территории современной Монголии, и количество скота у них почти полностью совпадали с теми цифрами, которые имеются для монголов в начале XX в. У хунну в среднем приходилось 19 голов скота на душу, у монголов в 1918 г. — 17,8 голов (Таскин, 1968).
Климатические изменения, если придавать им большое значение (Шнитников, 1957), очевидно, приводят к определенным изменениям внутри рассматриваемой экосистемы. Но они имеют не однонаправленный, а маятникообразный характер.
Нет нужды отрицать влияние, которое могли оказывать на кочевническую экономику не только большие сдвиги, но и внутривековые колебания климата. Но недооценивать антропогенные факторы тоже нельзя. В Монголии, на участке, где выпас скота не производился всего каких-нибудь пять лет, урожайность травостоя достигала [47] 10 ц/га, в то время как на выпасаемом — всего 3,2 ц/га (Жебрак, 1933). Кроме того, неумеренный выпас истощает почву и нарушает ее структуру. В результате из пастбищных травостоев выпадают ценные кормовые травы (Калинина, 1974). Специалисты отмечают, что современные пастбища и выгоны даже отдаленно не напоминают богатые растительностью девственные степи (Лесостепь и степь Русской равнины, 1956). Следовательно, наряду с климатическим объяснением миграций кочевников (Гумилев, 1967) теоретически допустимы и альтернативные.
Увеличение продуктивности пастбищ, то есть интенсификация производства требует целого ряда сложных и комплексных мероприятий и в условиях кочевого скотоводства практически невозможно. Кочевников иногда упрекали в том, что они не заготовляли кормов для скота на зиму. Но восстановление окошенных травостоев в евразийских степях происходит только через несколько лет. За это время площадь сенокосов нередко зарастает кустарником и теряет свое пастбищное значение (Калинина, 1974).
Давая общую оценку кочевому скотоводству, можно привести определенную аналогию с биологической революцией, разумеется, со всеми возможными и необходимыми оговорками. Как известно, последняя имеет два тесно связанных, но не тождественных аспекта. Первый — экотипическая адаптация, второй — филетическая адаптация, то есть изменения в ряду предки-потомки. Если для многих видов земледелия характерны прогрессивные диахронные изменения, то в кочевом скотоводстве, коль скоро его формирование завершено, преобладает простое воспроизводство однотипных, крайне специализированных форм.
Подобное отношение к кочевому скотоводству отнюдь не равносильно объявлению его изначально бесперспективным. Напротив, его возникновение было важным и, пожалуй, даже неизбежным шагом в распространении производящего хозяйства по ойкумене.
Комплексное скотоводческо-земледельческое хозяйство бронзового века даже при наличии отгонного скотоводства занимало в аридной и семиаридной зонах лишь очень ограниченную территорию, преимущественно вдоль речных долин. Полное освоение этих обширных пространств стало возможным лишь с переходом к кочевому скотоводству. более производительному в данных специфических условиях. Таким [48] образом, кочевое скотоводство смогло заполнить нишу, которая до него оставалась практически незанятой, если не считать очень редкого охотничье-собирательского населения предшествующего времени. В тундре распространение производящего хозяйства вообще было возможным только в виде оленеводства.
Преимущество кочевого скотоводства над всеми остальными родами хозяйственной деятельности в рассматриваемых зонах продолжалось вплоть до XX в. Но даже и в наши дни во многих районах земледелие дает меньший экономический эффект, чем экстенсивное скотоводство (Шульженко, 1954). Например, в Монголии пастбища занимают 71,8% всей площади, сенокосы — 1,9%, а земли, пригодные к пахоте — всего 2,3% (Юнатов, 1946). К тому же пастбищное скотоводство при круглогодичном выпасе является наименее трудоемким видом хозяйства. В Средней Азии, например, на 1 занятого оно дает в 2,5 раза больше дохода, чем хлопководство.
Таким образом, помимо экономических, социально-политических и культурно-психологических факторов, препятствовавших седентаризации, необходимо учитывать также экологический.
Однако оседание кочевников нередко происходило и в древности и в средневековье. Некоторых исследователей это приводит к заключению, что сохранение номадизма или переход к оседлому образу жизни больше всего связаны с историко-политическими и социальными причинами. Ближайшее рассмотрение, однако, показывает, что и в этих процессах экология играла важную роль.
Вся Евразия довольно четко подразделяется на области, благоприятствующие занятию интенсивным земледелием, области, благоприятствующие занятию экстенсивным скотоводством, и маргинальные районы, где возможны оба рода хозяйственной деятельности. В последних все зависит от конкретных исторических обстоятельств и непосредственно экологией не детерминировано.
Если взять территорию СССР, то в лесостепной зоне возможно неполивное земледелие, но уже в степной ему угрожают засухи каждые 3,5-6,5 лет из 10. В лесостепь кочевники могли заходить только летом, зато в пустынях и полупустынях возможно только ирригационное земледелие. Исключение составляют ограниченные территории, преимущественно на берегах рек, внутренних водоемов или в оазисах. [49]
Именно там, где земледелие являлось альтернативной возможностью и особенно там, где оно имело экономические преимущества перед кочевым скотоводством, и происходило оседание кочевников на землю. Однако этот процесс могли прерывать и обращать вспять конкретные исторические события, например, миграции кочевников из других областей.
В других местах земледелие, способное конкурировать с кочевым скотоводством, возможно только при условии проведения дорогостоящих ирригационных работ и больших капиталовложений, и то далеко не везде. Вплоть до нашего времени это было почти исключено.
Ограниченный объем публикации позволяет мне высказать лишь сугубо предварительные соображения по некоторым аспектам большой и сложной проблемы, исследование которой началось только совсем недавно.
В целом представляется, что экология не только ставила конечный барьер на пути развития кочевников. Она определяла параметры их экономики и косвенно даже общую конфигурацию социальной структуры. Однако внутри этих рамок оставалось место для вариаций, связанных с социально-политическими, историческими, этнокультурными и т.п. факторами.
Сейчас наметилась определенная тенденция искать непосредственно в экологии объяснение всем или почти всем, подчас весьма малозначительным изменениям в экономической, социальной и даже культурной сферах жизни обществ с присваивающим или кочевым хозяйством. Едва ли для этого есть необходимость. Исторический процесс не поддается упрощению. Воздействие на него экологического фактора до сих пор учитывалось явно недостаточно. Но экологический детерминизм в качестве метода исследования, очевидно, также мало перспективен.
Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев. М., 1972.
Гумилев Л.Н. Роль климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии // История СССР, 1967, № 1.
Дювиньо П., Танг М. Биосфера и место в ней человека // Экологические системы и биосфера. М., 1968.
Жебрак А. Пути и методы интенсификации кочевого животноводства // Современная Монголия, 1933, № 3. [50]
Калинина А.В. Основные типы пастбищ Монгольской Народной Республики. Л., 1974. // Лесостепь и степь русской равнины, М., 1956.
Першиц А.И. Хозяйство и общественно-политический строй Северной Аравии в XIX — первой трети XX в. // Труды Института этнографии, н.с, т. XII, М., 1961.
Таскин В.С. Скотоводство у сюнну по китайским источникам. // Вопросы истории и историографии Китая, М., 1968.
Хазанов А.М. Сармато-калмыцкие параллели (К вопросу об однотипности кочевого хозяйства в одинаковом экологическом окружении) // Проблемы алтаистики и монголоведения. Тезисы докладов и сообщений Всесоюзной конференции. Элиста, 1972.
Хазанов А.М. Характерные черты кочевых обществ евразийских степей // IX Международный конгресс антропологических и этнографических наук. Доклады советской делегации. М., 1973.
Цалкин В.И. Древнее животноводство племен Восточной Европы и Средней Азии. // Материалы и исследования по археологии СССР, № 135, М., 1966.
Цалкин В.И. Фауна из раскопок Кара-Корума // Краткие сообщения Института археологии АН СССР, вып. 114, М., 1968.
Шнитников А.В. Изменчивость общей увлажненности материков северного полушария // Записки Географического обществе СССР, новая серия, т.16, М.–Л., 1957.
Шульженко И.Ф. Животноводство Монгольской Народной Республики. М.–Л., 1954.
Юнатов А.А. Изучение растительности Монголии за 25 лет // Труды Комитета наук МНР, т. 2, Улан-Батор, 1946.
Allan W., The African Husbandman, Edinburg–London, 1965.
1) Доклад зачитан на заседании комиссии этнографии 22 мая 1974 г.
Написать нам: halgar@xlegio.ru