Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Тюркский каганат

Самашев З.С.
Изобразительные параллели к некоторым словесным каноническим формулам древних тюрков

Культуры степей Евразии второй половины I тысячелетия н.э.
Тезисы докладов Международной научной археологической
конференции. 14-17 ноября 1995 г. Самара, 1995. Стр. 77-79.

В изобразительном искусстве средневековых номадов Великой Степи главным персонажем является закованный в панцирь и вооруженный "до зубов" степной рыцарь, неистово мчащийся на бронированном коне вперед—назад, направо—налево (Самашев, 1987). Подчеркнутые проостранственные характеристики имеют словесные параллели в орхонских текстах VIII в.н.э. — "Вперед, вплоть до солнечного восхода, направо, вплоть до полудня, назад, к солнечному закату, налево, вплоть до полуночи... Вперед, вплоть до Кадырканской черни, назад, вплоть до Железных ворот..."

Прокломативные сюжеты этого искусства, организованные в определенные жанровые композиции по принципу линейно-развернутого повествования, посвящены, главным образом, подвигам и различным другим деяниям тюркских воинов, богатырей, беков, тарханов ... и божественных каганов, которые, как сказано в письменных источниках, милостью неба ходили войной во имя и славы тюркского эля, "ради тюркского народа не спали ночей (и) днем не сидели (без дела)", в результате близких и дальних походов тюркский народ стал одетым, богатым и многочисленным, а народы четырех сторон были покорены и "имевших головы они заставили склонить (головы), имевших колени заставили преклонить (колени)". Эти словесные канонические формулы ранней и классической тюркской поэзии (КТБ, 133-136; МК, 1, 19) можно прекрасно проиллюстрировать двумя изобразительными памятниками — сценами на миниатюрном мужском изваянии из Кудыргэ (Гаврилова, 1965, с. 19-21) и на плите из местности Хул-Асгат в Монголии (Евтюхова, 1952, с.58). О Кудыргынском памятнике написано много (Суразаков, 1994, с. 45-55). Как нам кажется, некоторые спорные моменты — неопределенность происхождения и изначальные функции "изваяния", сомнительность его принадлежности к конкретному погребальному или поминальному комплексу, невозможность установить последовательность или одновременность изображений "лица в головном уборе" и сцены "коленопреклонения и головосклонения" на обратной стороне, и, наконец, отсутствие полной уверенности в том, что при копировании рисунков не были упущены какие-либо детали и т.п. — ограничивают в некоторой степени информационные возможности памятника. Однако, в контексте отмеченных выше канонических формул вполне достаточно обратиться к содержанию самой сцены. Как нам представляется, здесь зафиксирован кульминационный момент сложной и многоступенчатой придворной церемонии "коленопреклонения и головосклонения" представителями, возможно, высшей родовой или династической аристократии (основной признак — трехрогий головной убор), военного сословия (нижняя фигура, возможно, в защитном шлеме и панцирном доспехе) и духовной знати (верховный шаман (?) в маске) какого-то покоренного народа (наличие трехзубчатой стрижки гривы коня также является показателем высокого социального ранга его владельца, — отмечал О. Менхен-Хельфен) перед высшей божественной персоной государства-победителя, восседающего по-восточному (такая поза непозволительна на Востоке для женщины независимо от религиозной ориентации — это к спорам о половой принадлежности данного персонажа), одетого в церимониальную одежду с особой сигнификой и находящегося в сопровождении другого важного лица. Включенные в композицию "пустые" колчаны в комплексе с футлярами для ношения больших рефлексирующих луков со спущенными тетивами (такие рисунки известны в живописи Афрасиаба, Пенджикента, Восточного Туркестана, в гравюрах Жалтырак-Таша и др.) косвенно свидетельствуют, возможно, о своеобразной церемонии "принятия капитуляции". На плите из Хул-Асгата изображены трое "пирующих мужчин", один из которых, восседающий в восточной позе со скрещенными ногами, судя по форме и декору головного убора, занимал более высокое место в системе социальной стратификации древнетюркского общества, нежели двое "сотрапезников", которые, склонив головы, на коленях, как бы "слушают его речь" (КТМ, 1, 3). Высокий статус изображенных на плите персон подчеркивается и наличием т.н. каганской тамги. Сцена сопровождается рунической надписью (таких примеров немало), что сближает ее типологически с китайскими картинками с двойным сообщением. Л. Кызласов на основе расшифровки надписи С. Маловым предположил, что здесь изображен некий Текеш (младший брат Кюль-Тудуна), имевший титул Алтун Тамхан тархан, с двумя умершими сыновьями.