выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
К разделу Степь – Тюрки
| Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделу Степь – Тюрки | |
{109}
Материальная культура Востока. Вып. 3. М., 2002.
{109} – начало страницы.
OCR OlIva.
|
Славны мощные воины северных стран, Ду Фу |
Среди разного рода археологических памятников древних уйгуров на территории Монголии особого внимания заслуживают мемориальные и триумфальные ансамбли с каменными черепахами и руническими надписями на стелах (рис. 1), изучение которых началось в начале XX в.
С мая по август 1909 г. участники экспедиции Финно-Угорского общества, организованной по инициативе проф. О. Доннера от финляндского отделения Международной ассоциации по изучению Средней и Восточной Азии, д-р Г.И. Рамстедт и магистр С. Пяльси, проводили лингвистические, фольклорные, этнографические и археологические изыскания в Монголии. Новости науки из этой страны всегда вызывали интерес российской интеллигенции, поэтому по окончании работ экспедиции на это событие живо отреагировали «Русские Ведомости». Автор газетной статьи, в частности, отметил: «Наши ученые открыли недалеко от Орхона в местности Шинэ-ус неизвестный до сих пор памятник с большой надписью. Камень длиною 4 м и шириною по северной и южной сторонам 50 см, по восточной 40 см и западной 32 см. Западная сторона возвышалась над поверхностью земли и сильно повреждена; остальные стороны очень хорошо сохранились, особенно восточная. Строки имеют 3 см ширины. Всего имеется 54,5 строк, каждая из них заключает в себе от 100 до 120 буквенных знаков… Рамстедт писал мне, что памятник этот заключает в себе много имен, много дат и представляется ему крайне интересным. Многое осталось пока неясным, но по приезде в Финляндию он первым делом примется за разбор его, перевод и опубликование, причем он думает дать отпечатки его и фотографические снимки, чтобы все могли по ним судить о виде памятника и письмен» (Руднев, 1909. С. 6).
Два последующих года Г.И. Рамстедт занимался обработкой полевых материалов, в первую очередь дешифровкой рунической надписи на стеле, не вполне удачно названной им «Селенгинской». 6 января 1912 г. он закончил текст доклада, посвященного этой находке, который 18 января зачитал на Общем собрании членов Русского Географического общества. Авторские публикации материалов состоялись в 1913 и 1914 гг. (Ramstedt; 1913; Рамстедт, 1914), а дополнительные данные спустя много лет были опубликованы его учениками (Aalto, 1971; Kljashtomy, 1985; Memoria saecularis Sakari Pälsi, 1982).
В статье 1914 г. приводятся схематический план и краткое описание местности и самого памятника, в том числе, «собачье корыто для богатырских собак…, которое оказалось основанием для прежде бывшего на нем камня. Рядом, {110} в песке, виднелся край камня длиною 1,2 м. Мы вытащили камень на свет божий. Он оказался целиком испещренным письменами; часть его была отломана; вскоре мы нашли в песке и другой камень — продолжение первого, длиной свыше 2 м. С трудом, еле-еле удалось поднять его при помощи длинных шестов…».
По мнению Г.И. Рамстедта, здесь «был похоронен какой-то, неизвестный пока хан, неизвестной еще старинной уйгурской династии. Курган над его могилой представляет собой обычный хиргис-ур [керексур]*), пострадавший за последующее время от рук разного люда. Камень находится к востоку от кургана [точнее, к северо-востоку]… Я скоро увидел, что камень не принадлежит к числу памятников династии Тюрк… Об этом свидетельствовала и сама форма могилы: династия Тюрк имела саркофаг и надмогильный храм, а здесь мы имели дело с «киргизским» курганом с четырехугольным рвом вокруг могилы и камня, расположенного к востоку от могилы. Восточнее нет никаких балбалов…» (Рамстедт, 1914а. С. 37-39). В книге, посвященной памяти С. Пяльси, также приведены схематические планы местности и памятника, обмерный чертеж и фото черепахи (Memoria saecularis Sakari Pälsi, 1982. Taf. 3-4. Abb. 78).
Дальнейшая история этого памятника связана с изучением рунической надписи на стеле (Рамстедт; 1914б; Малов, 1959), но археологические работы на нем не проводились. Лишь в 1984 г. мне довелось произвести его повторные обмеры.
Долина с «Селенгинской надписью» (Шинэ-усу или Могойн-Шине-ус) находится в 35-40 км к ЗЮЗ от Сайхан сомона Булганского аймака. Памятник со стелой расположен почти в центре долины и продольной осью ориентирован по линии север-юг, с отклонением 4° к юго-западу и северо-востоку. В плане он имеет форму квадрата со скругленными углами, размерами 47*45 м по внешним границам окружающего вала. Ширина рва 3-3,5 м, глубина — до 0,3 м, в южной части имеется проход шириной 6 м (по С. Пяльси — 15 м). Внутренний вал, шириной 5,5-6 м, сильно снивелирован и различим только в северной части. С южной стороны он образует короткий, выступающий наружу «язык» пандуса, поэтому в плане памятник напоминает обращенную головой к югу черепаху (рис. 2).
Всю южную и центральную части площадки занимает каменная насыпь диаметром 26-27 м, максимальная высота гребня которой достигает 1,4 м. В центре насыпи имеется обширная воронка диаметром 18-19 м и глубиной до 2,1 м. Дно воронки заросло редкой травой, а в центре находится небольшая каменная площадка. С. Пяльси связывал образование воронки с «грабителями сокровищ», после которых некоторое время спустя на насыпи «были сооружены три маленькие кучки (обо) из камней» (Memoria saecularis Sakari Pälsi, 1982. S. 58. Abb. 3), к настоящему времени не сохранившиеся. С юго-восточной стороны насыпь окружают многочисленные каменные кольца диаметрами 1-1,5 м; такие же кольца видны в южной части рва, на северном участке вала и в других местах за его пределами.
В северо-восточной части центральной площадки стоит гранитная скульптура черепахи с утраченными головой и хвостом, принятая финскими учеными за «круглый цокольный камень». Длина фигуры 1 м, высота — 0,4 м, ширина верхнего панциря 0,98 м. Ее поверхность сильно оббита и эрозирована, по бокам видны рельефные лапы, а на спине только при косом освещении можно различить резной узор панциря в виде сомкнутых шестиугольников. В центре сверху выдолблено поперечное углубление для нижнего штыря стелы {111} («собачье корыто»), длиной 43-44 см, шириной 26-28 и глубиной 21 см, слегка сужающееся книзу (рис. 4, 1). По данным С. Пяльси, его размеры составляют 42*29*44*24 см, глубина 20,5 см (Memoria saecularis Sakari Pälsi, 1982. S. 60).
Возле черепахи на поверхности земли лежат два обломка стелы из светло-серого гранита. Верхний обломок, длиной 1,26 м, заканчивается штырем для насадки утраченного навершия. Высота штыря 8 см, ширина 20-22, толщина 15,5-16 см. На конце нижнего обломка (длина 2,7 м) также имеется штырь высотой 20 см, шириной 40-41 см и толщиной 22 и 28 см. Первоначальная высота стелы от спины черепахи до навершия составляла не менее 4 м.
Балбалы, изваяния людей и обломки храмовой постройки отсутствуют; раскопки на памятнике автор данной статьи не производил.
В 500 м к северу от него расположена насыпь диаметром 14 м и высотой до 0,8 м, сложенная из крупных обломков гранита. По ее диаметру у основания местами видна регулярная кладка из каменных блоков, а сверху имеются две небольшие воронки. В 8 м к ССЗ от этой насыпи находится земляная площадка размерами 12*12 м, ориентированная углами по странам света. Назначение этих объектов остается неизвестным.
Финские исследователи также отмечали: «На вершине горы, расположенной примерно в 4 км севернее, мы нашли развалины довольно большого храма. Они состоят из земляного холма высотой около 5 м, окружность которого у основания равна примерно 100 м. Посредине на холме находится яма шириной 5 м и глубиной 3 м, из которой имеется проход на восток. На участках вертикальных стенок ямы и прохода видна кладка стены из необожженных кирпичей, чередующихся со слоями полевых камней размером с кулак. Здесь также рылись грабители сокровищ» (Рамстедт, 1914а. Рис.1; Memoriа saecularis Sakari Pälsi, 1982. S. 61. Abb. 2). К сожалению, кратковременные поиски этих развалин в 1984 г. успехом не увенчались.
На основе полевых наблюдений С. Пяльси пришел к важному выводу, что «общий вид, конструкция и украшения могилы Шинэ-усу во многом сходны с другими известными древнетюркскими могилами Северной Монголии», которые всегда располагаются в открытой степи и окружены четырехугольными земляными валами с проходом в одной из сторон. Однако, если древнетюркские памятники «часто едины даже в деталях», то комплекс у оз. Могойн-Шине-ус имеет по сравнению с ними существенные отличия, в первую очередь, ориентировку входа на юг и отсутствие балбалов. «Еще более различен порядок расположения внутри вала могильных построек: в Шинэ-усу могила [точнее, каменная насыпь]… находится сразу за проходом в валу, а камень с надписями — сразу за могилой. В других же могилах отмечается следующий порядок: входной проход — камень с надписью — храм — могила. Соответственно, в Шинэ-усу отсутствуют двойные могилы [парные ящики] и руины кирпичных построек…» (Memoria saecularis Sakari Pälsi, 1982. S. 60-61).
Архитектурная планировка ансамбля Могойн-Шине-ус долгие десятилетия не находила себе аналогий. Только в 1950-е гг., во время разведочных работ на территории Хайрхан сомона Архангайского аймака, монгольские археологи обнаружили на левом берегу Хуни-гола, в местности Хушон-тал (Хушотын-тал), похожий комплекс с черепахой. В 1976—1977 гг. археологические раскопки здесь производил руководимый В.В. Волковым отряд {112} Советско-Монгольской историко-культурной экспедиции.
Памятник расположен в южной части узкой, открытой в этом направлении котловины, северную часть которой занимает несколько мелководных маленьких озер. С западной стороны вдоль реки тянется гряда невысоких сопок, крайняя южная из которых носит название Дэлийн-уул. Комплекс Хушон-тал «представляет собой невысокое земляное сооружение (34*26 м), окруженное рвом и валом. В северной части вала — два возвышения, обозначающих, видимо, вход. Длинной осью памятник ориентирован по линии север-юг. Всю южную часть центральной земляной площадки занимал каменный курган диаметром 10 м и высотой 0,7 м. Северная часть памятника была совершенно свободна от камней. Здесь, рядом с курганом, стояла большая каменная черепаха с округлым отверстием в спине. Северная ориентировка, а также отсутствие каменных изваяний и балбалов составляют характерную особенность данного памятника. Общая площадь его более 1500 м2. Раскопками вскрыто около 500 м2, треть центральной площадки и половина курганной насыпи» (Войтов и др., 1977. С. 587)1).
Судя по чертежу 1976 г., длина памятника с севера на юг по внешним границам вала составляла 56 м, ширина с запада на восток 44 м; ширина вала 4,5-5 м, ширина рва — до 8 м, ширина прохода на северном участке вала — 4 м. В центре каменной насыпи — обширная западина (рис. 3). Как и в Могойн-Шине-ус, в северо-восточной части центральной площадки памятника находилась подставка стелы в виде черепахи, но сама стела отсутствует (рис. 4, 3).
Находки, сделанные при разборке северной части насыпи, немногочисленны. Ручная мельница (рис. 5,76) изготовлена из серого пористого базальта, нижняя часть неровная, диаметр 25 см, толщина от 3 до 7 см, диаметр отверстия в центре 2-2,2 см. Неподалеку от черепахи обнаружены два обломка толстостенного сосуда (венчик и стенка) без орнамента, диаметр устья которого равнялся 23 см, поверхности заглажены, в тесте большие примеси дресвы (рис. 5, 17-17а). Находки из железа представлены шестью квадратными в сечении и изогнутыми в верхней трети остриями (рис. 5,7-6), девятью (один очень плохо сохранился) небольшими коваными гвоздями с расплющенными головками (рис. 5, 7-14), одной обломанной на конце пластинкой панцирного доспеха с округленным верхним краем и семью симметрично расположенными отверстиями (рис. 5, 15) и двумя обломками тонкостенного чугунного котла, которые, очевидно, попали в насыпь в более позднее время. Следует заметить, что все гвозди лежали в одном месте, тогда как изогнутые острия — в разных местах, но парами. Назначение последних не определено.
Памятники Могойн-Шине-ус и Хушон-тал по морфологическим признакам составляют особую группу культово-поминальных сооружений, отличающуюся от древнетюркских мемориальных комплексов. На их ограниченных валами и рвами центральных площадках находятся только большие каменные насыпи с воронками и стелы на черепаховых постаментах. Сохраняя отдельные элементы атрибутики и символику аналогичных по назначению памятников тюрок-тугю, в поминальном обряде уйгуров важную роль играла меридиональная ориентировка и необязательность, даже для столь крупных мемориалов храмов, статуй и балбалов.
Согласно надписи из Могойн-Шине-ус, этот комплекс был посвящен второму правителю Уйгурской династии Яглакар -Элетмиш Бильге-кагану (Моюн-чур, Моянь-чжо, Баян-чор, в Терхинской надписи — Турьян), умершему в мае 759 г. в возрасте 46 лет. Его средний сын и наследник престола {113} Бёгю-каган (759—779)2) в 763 г. утвердил манихейство в качестве государственной религии, тем самым не только отказавшись от прежних богов, но и изменив погребально-поминальный ритуал уйгуров. Следовательно, после смерти сам он уже не мог быть удостоен мемориала типа Могойн-Шине-ус, который он соорудил своему отцу. Из этого следует, что комплекс Хушон-тал был устроен раньше, а значит, принадлежал отцу Элетмиш Бильге-кагана, родоначальнику возрожденного уйгурского государства Кюль Бильге-кагану (Алп-Кутлуг Бильге Кюль-каган, Кутлуг-бойла, Пэйло), умершему в 747 г.3). Таким образом, ансамбли Хушон-тал (сооружен в 747—748 гг.) и Могойн-Шине-ус (сооружен в 759—760 гг.) завершили двухвековую эволюцию каганско-княжеских куруков в Центральной Азии, начало которой положили тюрки эпохи Первого каганата (Бугутский памятник, сооружен в 581-582 гг.).
С именами Элетмиш Бильге-кагана и Бёгю-кагана связаны еще две рунические надписи в Монголии. Эти триумфальные стелы вошли в специальную литературу под названиями Терхинской и Тэсинской. Обстоятельства и время их открытия, местонахождение и форма памятников, характер буквенных знаков, порядок размещения и чтения строк, переводы и комментарии к надписям опубликованы С.Г. Кляшторным (Кляшторный, 1976. С. 580; Кляшторный, 1977. С. 588; Кляшторный, 1980. С. 82-94; Кляшторный, 1983б. С. 76-90), поэтому автор данной статьи, принимавший участие в работах его отряда в 1982 г., считает необходимым внести лишь небольшие дополнения и уточнения в уже изданные материалы, касающиеся их археологической части.
Открыт в 1957 г. Ц. Доржсурэном, который писал по этому поводу: «Успехом нашей экспедиции является новая находка стелы с орхоно-енисейской надписью. Она расположена к западу от Тариат сомона, на северном [левом] берегу р. Хойт-Терхин, в местности «Долоон-модны-ам». Местные жители называют ее «мэлхийн чулуу» [«каменная черепаха»]. Верхняя часть стелы торчала почти на 1 м над поверхностью земли. При раскопках была обнаружена подставка в виде черепахи, которая затем была вновь засыпана. Надпись очень похожа на стелы Хушо-Цайдама и Тоньюкука и относится ко времени не ранее VIII века» (Доржсурэн, 1958. С. 14).
Памятник лежит среди широкой плоской долины, протянувшейся на десятки километров с запада на восток, в 1 км севернее р. Терхин-гол, в 12 км к западу от места ее впадения в оз. Терхин Цаган-нур, неподалеку от места слияния речек Хойт-Терхин и Урд-Терхин. Ближайший археологический объект — «гигантский керексур, окруженный оградкой и выкладками из камня сложной конфигурации» (Кляшторный, 1980. С. 82; Волков, 1981. С. 28), находится от него в 2-3 км к северо-западу.
Терхинский комплекс состоит из округлой земляной насыпи диаметром 40-42 м и высотой 1,1-1,2 м, с коротким пологим пандусом на ЮЮВ стороне (отклонение от оси север-юг составляет 30°). На вершине холма сохранился оплывший раскоп размерами 2 х 3 м (С.Г. Кляшторный, М. Шинехуу, работы 1969 г.), где прежде стояла черепаха с нижним обломком стелы на спине, а со стороны пандуса — раскоп 10*4 м (В.В. Волков, Н. Сэр-Оджав, работы 1970 г.), в котором были обнаружены два обломка средней части этой стелы. В 1982 г. эти раскопы были соединены автором настоящей статьи промежуточной траншеей (12*2 м), имевшей целью изучить стратиграфию холма. Раскопки на глубину до 0,6 м показали, что холм насыпан из плотно утрамбованной пестроцветной глины, перемешанной с речным {114} песком (рис. 6,1). При раскопках здесь обнаружен только невыразительный обломок кости животного.
Черепаха, которую С.Г. Кляшторный перевез в Улан-Батор, высечена из светло-серого гранита и очень хорошо сохранилась. Длина фигуры 1,17 м, ширина — 0,85 см высота — 0,38 м. Моделировку головы черепахи отличает большая экспрессия: маленькие круглые глазки прячутся в углублениях глазниц, в оскаленной пасти видны ряды острых зубов и клыки, что придает ее выражению несколько устрашающий вид. Мощные передние лапы снабжены острыми когтями, а на спине четко читаются шестиугольные панцирные пластинки (рис. 4,2). Как отметил С.Г. Кляшторный, «в момент обнаружения черепаха была обращена головой к востоку, с небольшим отклонением к югу» (Кляшторный, 19800. С. 84), т.е. ее ориентировка совпадала с ориентировкой пандуса холма; на юго-восточной грани стелы было и начало надписи. По его же мнению, «Терхинский памятник не является погребальной надписью и не составляет части погребального комплекса. Текст содержит описание деяний первых лет правления Элетмиш Бильге-кагана и хронологически предшествует надписи из Могойн Шинэ Усу (759—760 гг.)… Самое позднее хронологическое указание, содержащееся в тексте Терхинского памятника, — «год Змеи», т.е. 753 г. Очевидно, что стела была сооружена вскоре после этой даты» (Кляшторный; 1980. С. 85, 87).
Расположен в 80 км к юго-западу от Цаган-уул сомона Хубсугульского аймака, в южной части обширной долины Худжиртын-нур, в 500-600 м к востоку от правого берега Тэсийн-гола. Памятник Ногон-толгой, в окрестностях которого С.Г. Кляшторный и С.-У. Харжаубай в 1976 г. нашли нижний обломок стелы (Кляшторный, 19836. С. 78),
имеет аналогичную Терхинскому форму искусственного земляного холма (длина 47 м, ширина 36, высота 1,5 м), ориентированного пандусом на запад. В 3 км к северо-западу от него лежит такой же, но меньший по размерам, памятник Хух-толгой.
В 1982 г. автор статьи продолжил начатое годом раньше археологическое изучение холма Ногон-толгой: центральный раскоп (7*3 м) расчищен и углублен, а помимо этого заложены стратиграфическая траншея (15*1,5 м) к северу от вершины холма до его подножия и небольшой шурф (3*1,5 м) на пандусе (рис. 6,2). Общая площадь раскопа составила 48 м2. Наблюдения стратиграфии показали наличие облицовки всей поверхности холма глинобитными блоками. Некоторое падение слоев в его центральной части, прослеженное на одном из участков до глубины 2 м, т.е. ниже уровня степи, по-видимому, является результатом естественного проседания под собственной тяжестью рыхлой насыпи, устроенной на заболоченной почве древней пойменной долины р. Тэс (рис. 6, 3).
Такого рода проседание в некоторой степени можно было объяснить, если бы здесь находилось изваяние черепахи, однако ни на самом холме, ни где-либо поблизости его нет. Это настораживает, поскольку на всех больших мемориальных и триумфальных памятниках тюрок и уйгуров каменные черепахи (пусть и в разной степени сохранности) всегда остаются на своих местах.
При раскопках на глубине 1 м, в слое сыпучего крупнозернистого песка, было обнаружено хорошо сохранившееся кострище (1*0,8*0,3 м) из слабо обожженных лиственничных поленьев, крохотный фрагмент керамического сосуда и несколько костей животных. К этому нелишним будет упомянуть находку рядом с кострищем пучка полуистлевшей травы и горстки козьего помета. По утверждению местных {115} стариков-скотоводов, в профессиональных знаниях которых вряд ли стоит сомневаться, эта трава могла быть сорвана только в июле-августе. Таким образом, в процессе сооружения холма Ногон-толгой, завершившемся в конце лета облицовкой глинобитными блоками, в его основании был зажжен ритуальный костер и принесена в жертву коза, некоторое время находившаяся здесь же.
Несмотря на чрезвычайную фрагментарность текста Тэсинской стелы, ее все же «можно датировать началом времени правления Бёгю-кагана, скорее всего 761—762 гг.» (Кляшторный, 1983б. С. 87), т.е. временем до принятия им манихейства.
Камнеписные рунические тексты преимущественно содержат сведения, не попавшие на страницы китайских хроник, поэтому их изучение позволяет дополнить и конкретизировать последние ценнейшими материалами из истории Уйгурского каганата (745—840 гг.) Предварительное изучение на территории Монголии архитектурных остатков, связанных с именами первых уйгурских каганов, дает возможность сделать попытку интерпретации конкретных памятников и памятных событий из жизни этих лиц. Среди многочисленных дат и фактов, сохранившихся в надписях на стелах, особого внимания заслуживают упоминания летних и зимних ставок Элетмиш Бильге-кагана, местоположение которых по-прежнему остается загадкой.
В первых строках надписи МШУ4) рассказывается о событиях истории уйгуров, относящихся к VII в. Там, в частности, говорится, что «вокруг Этюкена [Хангая]… их государство… находилось; водой у них была Селенга; там их государство (процветало), [там] они жили и кочевали…» (МШУ, 2).
Затем, «когда тюрки-кипчаки властвовали (над уйгурами) 50 лет [в 680-х — начале 740-х гг.], в государстве тюрков на моем 26-м году жизни [в 739 г.]5)… (мой отец-хан?) дал [мне воинское звание?]… Тогда Буйла [Пэйло, мой отец], вернувшись, остановился (лагерем), а я собрал и соединил мой собственный народ «девять огузов» [токуз-огузов]» (МШУ, 4-5).
«Мой отец Кюль Бильге-каган [Буйла; Пэйло]… пошел с [основными] войсками, (а) меня самого он послал вперед начальником тысячи. К юго-востоку от (ключа? вершины?) Кэйрэ я должен был повернуть… Подчинив [находившиеся здесь аилы тюрок?] своему государству, я опять пошел с войсками. У вершины Кэйрэ и у трех (речек) Биркю я столкнулся с ханскими войсками [тюрок], там… я (вскоре) погнался за ними» (МШУ, 5-8).
В 7-м месяце на 14-й день (18 августа) «мы перешли Каракум [Черные пески] у Когюра, и у горы Комюр и реки Яр трехзнаменный тюркский народ [я захватил]» (МШУ, 8). «[Вечную надпись в честь этой победы] …там я приказал воздвигнуть6). Хан [Кутлуг-ябгу] там погиб. Тюркский народ там я подчинил» (Терх., 22-23).
Затем «Озмыш-тегин [сын Кутлуга-ябгу] стал ханом» (МШУ, 9; Терх., 24).
«Я [сын Пэйло] двинулся в поход. Второе сражение я (дал войскам Озмыша) 6-го числа, 2-го месяца (6 марта)…» (МШУ, 9; Терх., 25).
«Я [сын Пэйло снова] пошел… Я (с ним) сразился и одержал там победу» (Терх., 25-26). «Озмыш-тегина… я взял в плен, его супругу [Оз-Бильгя?] я взял {116} себе. Государство тюркское и впредь было уничтожено» (МШУ, 9-10).
Хан Пэйло из рода Яглакар возрождает Уйгурское царство и восходит на престол под именем Кутлуг-Кюль Бильге-каган (кит.: Гудулу Бигя-Кюе-хан). До этого «он жил на юге на бывшей тукюеской земле [земле тюрок-тугю], а теперь поставил орду между горами Удэгянь [Хангай] и рекою Гунь [Орхон]…; все сии земли принадлежали девяти родам [токуз-огузов]…» (Бичурин, 1950. С. 308, 309).
«В 5-м месяце, на 13-й день (17 июня) они [еще не сдавшиеся тюрки] собрались. Я [сын Пэйло] сразился с ними и одержал там победу…» (Терх., 26-27). По китайским же сведениям, «Пэйло еще напал на тукюеского Баймэй-хана7) и, убив его, отправил Дуньчоло Даганя [с головой Баймэй-хана в Чанъань, чтобы] посвятить заслуги императору, за что почтен высшим военным чином». Он «взял за себя Гудулуеву8) ханшу По-фу9), и со своим народом поддался Китаю». Хан «еще более распространил свои владения — на восток до Шивэй, на запад до Алтайских гор, на юг до Великой песчаной степи [пустыни Алашань?], т.е. приобрел все земли, занимаемые прежде хуннами» (Бичурин, 1950. С. 278, 309).
Образование антиуйгурской коалиции уч-карлуков и тюргешей в Джунгарии (МШУ, 10-11; Терх., 27-28), к которой на востоке присоединились токуз-татары.
Сын кагана Турьян наносит первое поражение этому союзу, за которым последовала смерть Кюля Бильге [Пэйло]. Тогда «9 буюруков…, сенгуны и весь народ [уйгурский]… почтительно просили [Турьяна] стать ханом» и присвоили ему высшее воинское звание ябгу (МШУ, 11-12; Терх., 28-29). Но сторонники вождя одного из токуз-огузских племен, «пятисотника Бильге Тай-сенгун-тутука»10), входившего в девятку «великих буюруков» (Терх., 6), объявили его каганом (МШУ, 12), развязав, тем самым, гражданскую войну.
В феврале-апреле Турьян в битве при Бюкягюке одержал победу над мятежниками. «Я [их] тогда победил, — восклицает он. Виновных именитых (вождей)… (многих) Небо дало мне в руки. Но их черный простой народ я не истребил, их юрты и дома, их табуны я не отнял. Я назначил (на них) наказание и оставил жить (по-прежнему)» (МШУ, 12-14). После этого «весь народ провозгласил (его) Турьян-каганом, провозгласил (его) Неборожденным Элетмиш Бильге-каганом, а (его супругу) — Эльбильге-катун» (Терх., 29-30). «После смерти Пэйло сын его Мояньчжо [Моюн-чур] поставлен [каганом] под наименованием Гэлэ-хана» (Бичурин, 1950. С. 309).
«9 числа, 4-го месяца» (10 мая) законный каган уйгуров еще раз «сразился» и «победил» противников «в местности Бургу»11), а «их табуны, их скот, их девиц и женщин привез к себе» (МШУ, 15), скорее всего, в одну из своих стационарных зимних ставок.
«В 5-м месяце» (между 1-28 июня) «восемь огузов» [секиз-огузы] Тай Бильгя-тутука и «девять татар» [токуз-татары] «пришли все до последнего. На (северо)-западе от Селенги, к югу от Йилук-гола (Jылун kол)12), вплоть до Сып-Башы я [Элетмиш] расставил свое войско. Через Кергю, Сакыш и Сып-Баши они двинулись на нас… (враг) расставил своих воинов вплоть до Селенги» (МШУ, 15-16).
«29 числа, 5-го месяца» (29 июня) Элетмиш разгромил их, «оттеснил к {117} Селенге» и «разогнал» на отдельные группы. Они ушли вниз «вдоль Селенги», переправились на ее правый берег и увлекли за собой войско кагана, который захватил при этом в плен 10 человек (МШУ, 16). Но вскоре он их отпустил с наказом всем бежавшим вернуться на прежние места проживания, чтобы «служить и работать» на него.
«Два месяца ждал» каган в местах к югу от Селенги, а затем объявил непокорным новый поход.
«1 числа, 8-го месяца» (29 августа) каган «двинул вперед знамя» и «на следующий день у озера Ачиг Алтыр [Нижнее Соленое?], перейдя реку Касуй»13) дал бой, победил и начал их преследование (МШУ, 17-18).
«15 числа того же месяца» (13 сентября) Элетмиш Бильге-каган «у [ключа?] Кэйрэ14) и у трех [речек] Биркю столкнулся с татарами и побил их. Половина народа присоединилась к нам, другая половина добралась до [своих владений?]…».
Затем он «вернулся домой и остановился лагерем [kышла — зимовать]. На краю гор Отюкен… перезимовал»15) до весны 749 г. в полном спокойствии, поскольку «от врагов был свободен и освобожден» (МШУ, 18-19).
В рунических надписях он отмечен лишь тем, что каган «дал титулы ябгу [старшему сыну Кутлугу] и шад [второму сыну Бёгю] и дал их [в правители народам] тардуш и тёлис» (МШУ, 19).
«Во 2-м месяце, в 14-й день» (26 марта) Элетмиш разбил войско чиков на р. Кем [Енисей] в Туве.
Летом, по его словам, «я приказал учредить ставку Касар Кордан в верховьях [реки] Тез ("В моих летних кочевьях, на западном краю северного склона Отюкена, к востоку от верховьев (реки) Тез»; (Терх., 5). Я приказал воздвигнуть там стены [чыт]… Там я установил границы [моих владений]. Там я приказал начертать мои знаки и мои письмена», т.е. установить памятную стелу.
«Затем осенью того же года» он снова отправился на восток и «призвал к ответу татар» (МШУ, 19-20)16).
Описание событий этого года в надписях не сохранилось (МШУ, 21-22).
«Я провел лето, — говорит Элетмиш Бильге-каган, — посредине Отюкена], к западу от священной вершины [С]юнгюз [Баш]кан, у слияния рек Ябаш [Jабаш] и Тукуш [Тоkuш]. Там я повелел воздвигнуть ставку и возвести стены [чыт]. Свои вечные знаки и письмена [здесь] на плоском камне я приказал начертать, на грузном камне [каменной черепахе?] я приказал установить…» (Терх., 2-3; МШУ, 21)17).
События второй половины этого года надпись МШУ излагает следующим образом. Осенью снова восстал один из вождей племени токуз-огузов, проживавший в местности «Благородный бег [Огун-Багиг] и Черный Булук [Кара Булуктыг]»18), который призвал себе в союзники кыргызов, чиков и карлуков.
«9 числа» (20 октября или 19 ноября?) из ставки на Ябаш-Тукуше каган «отправился в поход с войсками», точнее, «послал против чиков тысячный отряд, в страну их союзников [кыргызов] отправил немного людей», а сам он пошел на уч-карлуков в Джунгарию.
«18 числа, 11-го месяца» (28 декабря) он «встретил» и «поразил» противника у р. Болчу (МШУ, 22-26)19).
«Потом, — отмечает Элетмиш Бильге-каган, — я повернул обратно и остался… [в лагере на Ябаш-Тукуше?]. Народ чиков был пригнан моим тысячным {118} отрядом… Там, где [ключ?] …теизский, я прожил зиму20) в своем окружении, там я устроил моленье» и «утвердил» чикам (?) новое административное устройство (МШУ, 26).
Он начался 8 февраля (Цыбульский, 1988. С. 167) и целиком прошел в боях и походах против карлуков, басмылов, тюргешей и других племен.
Весной, судя по контексту надписи МШУ, враги появились близ оз. Казлук [«Гусятник»], в лесостепных районах к северу от Селенги.
«15-го числа» [4-го месяца?] (22 мая) каган собрал войска у оз. Тайган [«Та-ежное»], переправился через р. Кара-Йоталук21), «пошел им навстречу», дал бой и, без сомнения, одержал победу (МШУ, 26-27).
В это же время «(начальник басмылов врагом) стал и к карлукам он послал своих людей» с предложением антиуйгурского союза, охотно поддержанным тюргешами и татарами, но Элетмиш сумел разгромить их поодиночке.
Первым делом, «26 числа, 5-го месяца» (2 июля) «в Этюкенских лесах, там где ключ, я напал на них [татар]… Я сразился с ними. Там я победил. Переправившись через [реку?] Ичюй, при восходе (солнца) я (их) победил» (МШУ, 27-29).
Затем армия уйгуров, возглавляемая западным шадом Бёгю-тегином (?), разбила тюргешей и карлуков в Семиречье, который «взял их имущество и, разгромив их юрты, привез все к себе домой» (МШУ, 29). Терхинская надпись (стк. 1-2) уточняет, что летней ставкой Элетмиш-кагана тогда был Касар Кордан на р. Тез, но захваченная добыча была привезена не сюда.
В конце лета басмылы, снова «став врагами…, ушли на свои земли» [в Турфанский оазис], поэтому «в 8-м месяце» (2 сентября — 1 октября) Элетмиш Бильге-каган «оставил свой дом [зимнюю резиденцию?] в долине Эр Сегун [Арсагунта] у оз. Юла Дула] и оттуда преследовал их…» (МШУ, 30).
«21 числа» (22 сентября?), «оставив басмылов», каган пустился в погоню за предводителем карлуков и «на равнине Ёгра… победил его войска. Его семейство уже за 10 дней [до прихода уйгуров], напугавшись, убежало. Оттуда (каган) с войском повернул назад и остался дома», т.е. в Эр Сегуне (?).
Затем он вынужден был предпринять карательный поход против восставших в тылу огузов и тюрок и «11 числа» (12 октября?) одержал над ними победу «у Ирлюна в Талакыме». Часть повстанцев бежала к карлукам (МШУ, 31-34).
Тогда Элетмиш Бильге-каган, «повернув назад, [и] остановившись лагерем, велел у соединения Орхона и Балыклыка [р. Джирмантай] строить и воздвигнуть государственный дворец и государственный дом» (МШУ, 34), т.е. столичный город Орду-балык / Кара-Балгасун.
«20 числа, 11-го месяца» (26 декабря) каган опять одержал победу над карлуками и басмылами: «На востоке от Кара-Булука [«Черного Ключа»], там, где дорога [через?] Сокак у [границ владений?] Чигил-Тутука… [далее пропуск]. Велев переправиться через Тогургу [Дурго?]… я победил [карлуков?]» (МШУ, 35-36). Первая добавочная строка этой надписи уточняет, что во время этого похода «[перевал] Апа… был завален [снегом]…»22).
«3 числа, 8-го месяца» (26 августа) часть разгромленных карлуков, «сколько их было еще в живых», бежала к тюргешам [в Семиречье], а Элетмиш, «повернув назад, остановился» (МШУ, 40) в одном из своих летних лагерей.
«2 числа, 10-го месяца» (23 октября) армия уйгуров нанесла окончательное поражение западной {119} группировке противника. «С этих пор карлуки и басмылы [были] уничтожены» (МШУ, 41).
Описание событий последующих лет, связанных с восстанием Ань Лу-шаня23), в надписи МШУ сохранилось фрагментарно, но корреляция с данными китайских источников позволяет восстановить их хотя бы частично.
Текст с указанием места, где Элетмиш «провел лето», утрачен24).
«В седьмой луне (12 августа — 11 сентября) Ань Лушань просил дозволения представить Двору 3 000 лошадей, которых будут препровождать 6 000 ратников под начальством 22 офицеров из инородцев. Император [Сюань-цзун; 713—756] увидел свою ошибку, и собственноручным указом остановил отправление лошадей. Из сего Ань Лушань увидел, что министерство убедилось в подозрениях на него, почему поспешил открыть восстание…» (Бичурин, 1950. С. 30).
16 декабря «Ань Лушань повел многотысячную и многоязыкую армию, наполовину состоявшую из таких же иноплеменников, как и он сам, на юго-запад, в направлении к древним столицам империи Лояну и Чанъани… И действительно, в начале похода северные провинции одна за другой добровольно сдавались на милость победителя» (Бежин, 1987. С. 154).
8 января 756 г. «войска мятежников уже пересекли Хуанхэ и через 10 дней захватили Лоян» (там же).
«5 февраля (по лунному календарю — новогодний день) Ань Лушань провозгласил себя императором новой династии Янь» (Бичурин, 1950. С. 310; Бежин, 1987. С. 155).
9 июля пала западная столица Танской империи — Чанъань, «из 18 000 императорских солдат только 8000 уцелело» (Бежин, 1987. С. 157), а император Сюань-цзун, казнив сына и невестку Ань Лушаня, бежал на юг.
В июле «наследник Шеху [Кутлуг-ябгу, старший сын Элетмиш-кагана] с 4 000 конницы прибыл [к Сюань-цзуну] ожидать повелений. Поэтому император… сделал князя Чен-цай президентом княжеского правления и ханом, сверх того, возвел его в достоинство Шеху [ябгу] с четырьмя бунчуками и приказал ему вместе с [Кутлугом-]Шеху предводительствовать войсками» (Бичурин, 1950. С. 311). Помимо Кутлуга, Элетмиш отправил в Китай своего второго сына Бильге (Бёгю, по-кит. Идигянь), назначив ему должность апа-таркана.
12 августа Сюань-цзун отрекся от престола и передал его своему сыну Ли Хэну, получившему храмовое имя Су-цзун (756-761).
«По вступлении государя Суц-зуна на престол, приехал посланник от хана просить о принятии помощи против мятежника Ань Лушаня. (Хан предложил Китаю вспомогательное войско. Ойхорцы [уйгуры] и тибетцы в сентябре сделали предложение Китаю, т.е. сами китайцы намекнули им сделать предложение, а ойхорцы и тибетцы рады были случаю — ограбить и друзей, и неприятелей)» (Бичурин, 1950. С. 311, прим. 5).
В октябре «китайский хан к кагану отправился…» (МШУ, 42), а точнее, «император указал князю Чен-цай заключить договор с ханом… Итак приглашено уйгурское войско. Хан, обрадовавшись сему, выдал за Чен-цай свою меньшую свояченицу и отправил старейшину просить о мире и родстве. Император, желая утвердить доброе расположение хана, возвел уйгурку в достоинство Бигя царевны. После сего, хан сам привел войско» (Бичурин, 1950. С. 311-312). Войдя в пределы Китая, уйгуры Кутлуга, вместе с пришедшими на помощь Су-цзуну войсковыми соединениями {120} с запада, начали громить мятежные отряды сторонников Ань Лушаня.
В декабре уйгуры разбили при Хуанхэ отряд повстанцев из племени тунло [тонгра], примкнувших к Ань Лушаню (Бичурин, 1950. С. 311, прим. 2). Возможно, об этом говорит и сам Элетмиш: «Его [князя тунлосцев?] восьмерых сыновей я взял в плен…» (МШУ, 42).
В первой луне (25 января — 22 февраля) «клика заговорщиков во главе с Ань Цинсюем, сыном маленького человечка [Ань Лушаня], пробралась к нему ночью, и под покровом темноты предводитель мятежников был заколот кинжалами» (Бежин, 1987. С. 170).
Элетмиш Бильге-каган, оставив сыновей в Китае, возвратился в родные степи, чтобы навести нарушенный в его отсутствие порядок. По его словам: «я остановился… два народа взял я… в Отюкене я… поразил (?)… проживал там… тогда… народ,., в свой дом [я вернулся] 6 числа, 2-го месяца» (11 марта)» (МШУ, 42-43)25).
Летом или ранней осенью «император выдал за хана [Кутлуга-ябгу] малолетнюю дочь свою Нин-го царевну, а Моянь-чжо [Элетмиш Бильге-кагану] дал титул ин-увэй-юань Би[ль]гя-хана. Указал назначить князя Юй посланником с грамотою, а сановника Сунь — помощником… Когда князь Юй прибыл в орду, хан в тюркском колпаке и красном кафтане сидел в юрте. Пред ним блестящая свита… Хан… с поклонением принял указ и грамоту, а на другой день почтил царевну титулом ханьши..»26). Благодарный каган отправил императору богатые подарки, трехтысячный отряд конницы во главе со своим младшим сыном (?) Гучжо-тегином и министром Дидэ, «важного старейшину и полководца с тремя девицами», а также велел сообщить императору «о покорении владения Гяньгунь», т.е. кыргызов (Бичурин, 1950. С. 313-314)27).
13 ноября «в северо-западных окрестностях столицы [Чанъани] состоялась решающая битва с мятежниками, в которой уйгурская конница нанесла сокрушительный удар по противнику, а [китайская] пехота завершила его полный разгром».
7 декабря был освобожден Лоян (Бежин, 1987. С. 179). «Уйгуры три дня производили большое грабительство в восточной столице. Негодяи [из китайцев] служили им вожаками. Государственное казнохранилище совершенно опустело». Только получив огромный откуп, «они перестали грабить» и вернулись в декабре в Чанъань. Суцзун дал Кутлугу[-ябгу] «титул президента строительной палаты, княжеское достоинство…», достойно наградил (Бичурин, 1950. С. 312, 313) и с этим отпустил своих спасителей по домам, хотя Ань Цинсюй и его сподвижники еще не сложили оружия.
Все это время Элетмиш продолжал бороться с врагами своей орды, но из всех описанных в стк. 43-44 надписи МШУ событий этого года, самой важной является фраза о продолжении им градостроительной деятельности: «…согдам и табгачам [китайцам] я дал (приказ) на (берегу) Селенги построить (город) Бай-балык»28).
В начале года сыновья Элетмиша возвратились из Китая домой. Вкусивший власть побед и славы Кутлуг затеял заговор против отца, за что и был им убит, а Бильге-таркан (Бёгю) стал наследником престола.
«16 числа, 2-го месяца» (29 марта) снова взбунтовались давно усмиренные тюрки, которых возглавил «родственник супруги [Озмыш-кагана?] Оз-Бильгя…», «восемь огузов и девять татар» (МШУ, 46-47), а также кыргызы. Надписи не оставили сведений о ходе восстания, но итог его однозначно был решен не в пользу мятежников. {121}
В мае Элетмиш Бильге-каган умер. «Вельможи хотели и царевну проводить за ним…, но так как от царевны не было сыновей, то она возвратилась в Китай». Каганом был «поставлен следующий сын Идигянь, под наименованием Мэуюй-хана [Бёгю-кагана]. Он был женат на дочери князя пугуского Хуай-эня…, и теперь она сделалась ханьшею» (Бичурин, 1950. С. 316).
Бёгю-каган начал строительство мемориального комплекса со стелой у оз. Могойн-Шине-ус в честь умершего отца.
Официальная интронизация Бёгю-кагана.
Бёгю-каган провел лето в Касар Коруге (Тэс, 19), где соорудил триумфальный памятник со стелой.
Бёгю-каган утвердил манихейство государственной религией Уйгурского каганата (Бартольд, 1968. С. 202), что отныне означало официальное отречение уйгуров от традиционной идеологии и ритуалов, в том числе отказ от сооружения мемориальных памятников типа Хушон-тал и Могойн-Шине-ус.
Поздней осенью «императорская армия вместе с союзными войсками уйгуров разгромила отряды Ши Чаои, последнего предводителя восстания Ань Лушаня. 20 ноября произошла решающая битва, в результате которой была [снова] освобождена (и основательно разграблена «дружественными» войсками уйгуров) Восточная столица Лоян», а уйгуры надолго получили возможность влиять на экономику и культуру Китая (Бежин, 1987. С. 230; Думан, 1940. С. 138).
Судя по конспективному изложению событий первых двух десятков лет существования Уйгурского государства, интересующая нас информация крайне слабо отражена в письменных источниках. В большинстве случаев они или указывают на места расположения ставок Элетмиш Бильге-кагана весьма неопределенно («на краю гор Отюкен», «в Отюкене»), или связывают их с топонимами и гидронимами, которые пока не расшифрованы. В настоящее время, помимо географических привязок четырех вышеописанных памятников со стелами — Хушон-тал (здесь сохранилась только черепаха), Могойн-Шине-ус, Терхинского и Тэсинского, письменные источники указывают места и время закладки этим каганом двух хорошо известных, историкам городов — Орду-балыка на Орхоне и Бай-балыка на Селенге. На первом из них найдены обломки стелы с трехъязычной надписью, стелу на втором еще предстоит открыть. Известны также еще два памятника, которые можно условно связать с Элетмишем, и которые вполне могли быть его стационарными зимними резиденциями. Это развалины «Орготу», расположенные в горах неподалеку от ансамбля Могойн-Шинэ-ус, и островной замок Пор-Бажын на оз. Тере-Холь в юго-восточной Туве. Следует отметить, что возле него еще в 1950-е годы стояла стела с надписью, которая, к сожалению, не была изучена (Вайнштейн, 1964. С. 113).
В рунических надписях установка памятных стел Элетмиш Бильге-каганом упоминается трижды: за песками «Каракум у Когюра, и у горы Комюр и реки Яр» (август 742 г.)29), в Касар Кордане на западном краю северного склона Отюкена (лето 750 г.) и при слиянии рек Ябаш и Тукуш посредине Отюкена (лето 752 г.), причем в обоих случаях вокруг ставок «воздвигались стены (чыт)». Таким образом, речь здесь идет или о капитальных постройках, или под {122} словом «стены» подразумевается временное ограждение в виде, например, деревянного частокола, плетня и т.п.30). Поскольку в местах расположения холмов Ногон-толгой и Хух-тол-гой на Тэсийн-голе не обнаружено ни малейших остатков кирпичных или глинобитных стен, можно сделать вывод, что лагерь Касар Кордан на р. Тез или был окружен легкой оградой, или эта местность не является Касар Корданом.
Надпись МШУ говорит о том, что в марте 750 г. Элетмиш Бильге-каган разбил чиков на р. Кем (Енисей), а летом устроил лагерь на р. Тез и там «установил границы [своих владений]» (МШУ, 20). С.И. Вайнштейн идентифицирует эту ставку с крепостью Пор-Бажын; того же мнения придерживается и С.Г. Кляшторный, определивший ее имя собственное — «Касар Кордан». В таком случае логично предположить, что поход на чиков действительно состоялся из крепости Пор-Бажын, которая была построена на оз. Тере-Холь как форпост уйгурских правителей задолго до описываемых событий. Возможно, еще в период господства тюрок в Центральной Азии этот замок выполнял функцию «родового гнезда» поколения Яглакар, однако название Касар Кордан относится не к нему.
Племя чиков никогда не представляло для уйгуров серьезной военной угрозы, и когда в начале 750 г. они устроили очередной локальный мятеж, то зимовавший в Пор-Бажыне Элетмиш Бильге-каган легко и быстро сумел подавить его малыми силами. Но не исключено, что поход против чиков явился своего рода частью акции «замирения окраин» перед планируемой им передислокацией административного центра уйгуров на Орхон.
Терхинская надпись сохранила слова Элетмиша: «Среди Восьми [рек] мой скот и мои пашни. Восемь [рек], Селенга, Орхон и Тола радуют [меня]. По рекам Карга и Бургу31)], в той стране я поселяюсь-переселяюсь [т.е. кочую] по двум моим рекам. В моих летних кочевьях, на западном краю северного склона Отюкена, к востоку от верховьев [реки] Тез [здесь] я поселяюсь-переселяюсь» (Терх., 4-5). Как видим, в этих строках нашел отражение всплеск эмоций кагана молодого государства, получившего, наконец, возможность покинуть тесные рамки старинных родовых владений с пастбищами и пашнями в юго-восточной части Тувы и на севере Монголии и выйти на широкий оперативный простор степей.
Новая политическая ситуация ставила новые требования к административному управлению обширнейшим регионом. Скорее всего, именно это повлекло за собой перемещение резиденции кагана из глухого горно-таежного угла Тувы, восточную часть которого ограничивает водораздельный хребет Улан-Тайга, а южную — хребты Сангилен и Восточный Танну-Ола, на «западный край северного склона Отюкена [Хангая]». Здесь-то и был летом 750 г. основан новый оперативный центр Касар Кордан, коммуникационные преимущества которого были намного выгоднее, нежели у Пор-Бажына.
Если допустить, что «обнесенный стенами» и отмеченный триумфальной стелой Касар Кордан является памятником на Тэсийн-голе, то идентичную по описанию каганскую ставку «при слиянии двух [рек] Ябаш и Тукуш» следовало бы отождествить с Терхинским памятником. Он действительно находится почти «посредине Отюкена», неподалеку от него сливаются речки Хойт-Терхин и Урд-Терхин, и хотя строго к западу здесь до горизонта тянется голая степь, «священную вершину Сюнгюз Башкан» при желании можно увидеть в одной из вершин хребтов, расположенных к юго-востоку или северо-западу от памятника.
Впрочем, отсутствие и здесь остатков капитальных построек позволяет {123} усомниться в отождествлении Хойт- и Урд-Терхинов с Ябашем и Тукушем. Этому противоречит и сама Терхинская надпись, в стк. 1-2 которой говорится, что летние месяцы 750 и 753 годов Элетмиш Бильге-каган провел в Касар Кордане, а 752 года — на Ябаш-Тукуше. Следовательно, в 752 г. стела на Хойт-Терхине не могла быть установлена. Учитывая это обстоятельство, С.Г. Кляшторный условно датировал памятник после 753 г. Поскольку указание на место летних кочевий 755 г. в надписи МШУ утрачено (стк. 41), можно предположить, что каган именно тогда проживал в степи на Терхин-голе, где и установил памятную стелу. В пользу этой даты может свидетельствовать тот факт, что в Терхинской надписи ни слова не говорится о декабрьской (755 г.) победе Элетмиша над тунлосцами при Хуанхэ во время походов на Ань Лушаня, что непременно нашло бы отражение в триумфальном тексте, созданном, например, в 756 г.
Итак, на основании исследования письменных источников можно сделать следующие выводы:
1. Крепость со стелой Пор-Бажын в Туве не является лагерем «со стенами» и стелой Касар Кордан на р. Тез в Монголии;
2. Касар Кордан и памятник Ногон-толгой с Тэсинской стелой не отождествляются, т.к. последняя доказывает всего лишь пребывание на Тэсийн-голе Бёгю-кагана в 761 г., но никак не Элетмиш Бильге-кагана в750 и 753 гг.;
3. Лагерь на Ябаш-Тукуше «со стенами» и стелой и Терхинский памятник со стелой устроены в разное время, а потому также не поддаются идентификации;
4. Ставки Элетмиш Бильге-кагана в Касар Кордане и на Ябаш-Тукуше еще ждут своего открытия.
Остается еще один пункт пребывания кагана, датируемый осенью 753 г., — это ставка «Эр Сегун, у оз. Юла» (МШУ, 30-31). Из всех известных ныне памятников Элетмиша весьма перспективные надежды в связи с этим подает совершенно неизученный археологами комплекс построек «Орготу», лежащий на сопках к северу от мемориала Могойн-Шине-ус. Очень важным в плане определения местонахождения ставки Эр Сегун является указание источника на наличие близ нее озера. Считаю своим долгом отметить, что гипотезу об идентификации озер Юла и Могойн-Шине-ус в 1984 г. выдвинул С.Г. Кляшторный во время нашего совместного обследования «Селенгинского» памятника.
Хотя принадлежность уйгурам развалин Орготу не доказана, такую гипотезу нельзя отрицать однозначно по нескольким причинам. Во-первых, из-за близости их не только к мемориалу Элетмиш Бильге-кагана, но и к мемориалу его отца Кюль Бильге-кагана, расстояние между которыми не превышает 30 км. Отдельные эпизоды гражданской войны 748 г. вполне убедительно привязываются к этой резиденции, которая могла быть построена ханом Пэйло в 745 г. «между горами Удэгянь и рекою Гунь» для ведения военных операций против своих противников на территории Монголии.
Так, например, после битвы со сторонниками Тай Бильгя-тутука 10 мая 748 г. «в местности Бургу»32), их табуны, скот, «пленных девиц и женщин» удобнее было «пригнать к себе» в Эр Сегун (Орготу), нежели в Пор-Бажын, поскольку ни ставок Касар Кордан и Ябаш-Тукуш, ни городов Орду-балык и Бай-балык тогда еще не существовало. Затем, в июле-августе, последовало двухмесячное ожидание противника в местах южнее Селенги (!), выступление в поход и битва на Касуе (Хануе) у оз. Ачиг Алтыр. Такого рода конный переход «из Эр Сегуна, у оз. Юла» до р. Хануй вполне возможно было совершить, если атака уйгуров началась («двинул {124} вперед знамя») 29 августа, а битва на Ачиг Алтыре состоялась 30 августа (МШУ, 17-18). Наконец, прием китайской принцессы-невесты летом или осенью 758 г. и последовавшая в мае 759 г. смерть Элетмиш Бильге-кагана также могли произойти не в столичном Орду-балыке, а в Эр Сегуне (Орготу), близ которого вскоре был сооружен мемориальный комплекс Могойн-Шине-ус.
Во-вторых, если эта гипотеза в дальнейшем подтвердится, то расположение развалин Орготу на вершине сопки явится ценным указанием на дальнейший поиск укрепленных «стенами (чыт)» лагерей Касар Кордан и на Ябаш-Тукуше не на открытых пространствах, каковыми являются степи Долоон-мод и Худжиртын-нур с Терхинским и Тэсинским памятниками, а на возвышенных местах. Таким же желанием максимально обезопасить от нападения врагов своих родственников (в первую очередь женщин и детей) во время частых военных отлучек хозяина, укрыв их за мощными кирпичными стенами на острове посреди озера, был продиктован и выбор места для устройства дворца-крепости Пор-Бажын.
В отличие от укрепленных капитальными стенами зимних ставок, кочевые летние биваки не нуждались в особой фортификационной защите, т.к. они были временными и весьма подвижными структурами. Принцип летнего выпаса скота «смотря по достатку в траве и воде», характерен для всех кочевых народов, тем более для обладавших возможностью широкого выбора пастбищ центральноазиатских скотоводов. Однако главная особенность ведения хозяйства уйгурами заключалась в сочетании кочевого скотоводства и земледелия. Это отмечено письменным источником («Среди Восьми [рек] мой скот и мои пашни»), по крайней мере, уже с VIII в. Для развития земледелия, в свою очередь, необходимо было не только достаточное количество плодородных
площадей, но и охрана их с помощью крепостей. В конечном счете, уйгур-земледелец победил уйгура-номада, но это произошло уже в другое время и на другой территории (Бартольд, 1968. С. 202-203).
В середине же VIII в. Уйгурское государство переживало стадию становления, поэтому Элетмиш Бильге-каган неустанно искал возможности укрепить международный авторитет своей державы. Для дальнейшего совершенствования системы управления, развития хозяйства, ремесел и культуры внутри страны, расширения внешних торгово-экономических связей и решения военно-стратегических задач ему необходимо было найти такую географическую точку, которая могла бы максимально соответствовать всем этим требованиям. Далекий и труднодоступный Пор-Бажын, Касар Кордан, Эр Сегун, лагерь на Ябаш-Тукуше по разным причинам его не удовлетворяли и лишь в 753 г. было найдено самое оптимальное место для устройства столицы. Основанный в конце этого года город Орду-балык на Орхоне постепенно вырос и просуществовал вплоть до его разгрома енисейскими кыргызами в 840 г. Кстати, географические преимущества этого района были оценены и первыми чингизидами, в начале XIII в. заложившими на другом берегу Орхона свою знаменитую столицу — Каракорум.
Изложенные в настоящем очерке доказательства и гипотезы по одной очень узкой проблеме лишний раз подчеркивают громадный информационный потенциал рунических памятников, использовать который предстоит еще очень долго. Попытки определить места расположения летних и зимних резиденций первых уйгурских каганов середины VIII в., начатые С.И. Вайнштейном и С.Г. Кляшторным, являются только введением во все еще загадочную тему истории уйгурского градостроительства в Центральной Азии. {125}
*) Примечания в квадратных скобках в тексте здесь и далее даны автором
1) Автор благодарен В.В. Волкову за предоставленные ему для публикации полевые чертежи и рисунки, выполненные С.Н. Кореневским и В.В. Свининым. Вещи из раскопок 1976 г. хранятся в археологической лаборатории Института истории АН Монголии; материалы раскопок 1977 г. в моем распоряжении отсутствуют.
2) Разные варианты его имени см. в работах С.Г. Кляшторного (Кляшторный, 1980. С. 85; Кляшторный, 1983а. С. 128; Kljashtorny, 1985. Р. 137-156).
3) Согласно надписи МШУ, 12 его смерть наступила в 747 г., а Ганму относит ее к февралю 745 г. (Бичурин, 1950. С. 309).
4) Для обозначения текстов автор использует принятые в тюркологии сиплы: МШУ — надпись Могойн-Шине-ус (Малов, 1959); Терх. — Терхинская надпись (Кляшторный, 1980); Тэс. — Тэсинская надпись (Кляшторный, 19836).
5) В статье здесь и далее все даты выверены по таблицам из работы В.В. Цыбульского (Цыбульский, 1988). Л.Н. Гумилев считает, что летоисчисление в надписи МШУ ведется по сирийскому (несторианскому) календарю (Гумилев, 1967. С. 377). Однако постоянное упоминание в этой надписи названий годов по 12-летнему животному циклу и отсутствие названий месяцев сирийского календаря заставляют склониться к выводу о дальневосточно-центральноазиатской системе счета лет древними уйгурами.
6) Это самое первое упоминание Элетмишем установки триумфальной стелы, но ее точное местонахождение остается неизвестным.
7) Баймэй-хан из рода тюрок-туцзюе Ашина — последний правитель Второго восточнотюркского каганата (552—745 гг.). {так – OCR.}
8) Гудулу — кит. транскрипция имени Кутлуга-ябгу, отца Баймэй-кагана.
9) По-фу — дочь Тоньюкука, вдова Бильге-кагана и Кутлуга-ябгу.
10) Вариант — Тай Бильгя-тутук. А.Р. Сабитов считает его старшим сыном Кюль Бильге-кагана (Сабитов, 1990. С. 231).
11) Гидроним Бургу упоминается в надписи Терх., 4 и в данном случае С.Г. Кляшторный идентифицирует его с р. Каа-Хем в Туве (Кляшторный, 1983а. С. 121). Однако топоним Бургу в надписи МШУ, 15 связан или с современным хребтом Бургут, лежащем на водоразделе рек Орхон и Тола в месте их слияния, или с параллельным ему хребтом Бурэнгийн-Нуру в междуречье Орхона и Селенги.
12) Среди главных притоков Селенги, Н.Я. Бичурин упоминает реку Экэ, которая соответствует современному Эгийн-голу (Бичурин, 1950. С. 308, прим. 2), а поскольку июньская баталия 748 г. происходила на левобережье Селенги, то Йилук-гол может быть сопоставим только с рекой Экэ, т.е. Эгийн-голом.
13) В том же списке рек у Н.Я. Бичурина Хасуй назван первым правым притоком Селенги, что соответствует Хануй-голу. Сопоставление гидронимов Хасуй — Касуй — Хануй приводит, со ссылкой на Г.И. Рамстедта, и Б.Я. Владимирцов (Владимирцов, 1929. С. 171-172).
14) Географическое имя Кэйрэ упоминается также в связи с войной между токуз-огузами и тюрками в 740 г. (МШУ, 5-6; Терх., 21).
15) Такого рода локализация зимней резиденции кагана является первым, хотя и неопределенным указанием письменных источников на ее местоположение.
16) Перевод строк 19-21 надписи МШУ цитируется по уточненному переводу С.Г. Кляшторного (Кляшторный, 1983а. С. 122).
17) Последовательное изложение исторических событий в Терх., 16-30 позволяет сделать вывод, что Элетмиш Бильге-каган не первый раз кочевал летом в этой местности «посредине Отюкена», но лишь в 752 г. начал здесь обустройство стационарного лагеря. С.Г. Кляшторный отождествляет его с Кара-Балгасуном / Орду-балыком (Кляшторный, 1983а. С. 121), однако об основании этого столичного города говорится в МШУ, 34 под 753 годом.
18) На карте Монголии, изданной картографическим заведением А. Ильина в Санкт-Петербурге (год издания не указан), к северо-западу от оз. Косогол (Хубсугул) отмечено оз. Кара-булук, из которого вытекает р. Бай-Хем.
19) Исследователи идентифицируют р. Болчу рунических надписей с р. Урунгу, впадающей в оз. Улюнгур (Булуньто) южнее верховий Черного Иртыша.
20) Есть основание полагать, что автор текста допустил в этом предложении существенную описку. Вопреки всему строго хроникальному повествованию, события 753 г. он начинает с описания летнего лагеря кагана, затем возвращается к делам весенним, а далее ведет рассказ в обычной последовательности времен года. Следовательно, только исправление ошибочного слова «лето» в МШУ, 26 на слово «зима» дает возможность восстановить логический порядок в изложении данного фрагмента надписи.
21) В упомянутом выше перечислении Н.Я. Бичуриным притоков Селенги, среди ее «шести вершин» первой названа р. Харатал, имя которой напоминает руническое Кара-Йоталук. Если это сравнение верно, то последняя должна соответствовать р. Дэлгэр-Мурэн. Такое отождествление получает дополнительное обоснование и в связи с тем, что «верховья р. Тез», где Элетмиш Бильге-каган проживал летом 753 г. в Касар {126} Кордане, расположены неподалеку от Дэлгэр-Мурэна.
22) В этом поврежденном фрагменте описан маршрут зимнего похода войска уйгуров. Все упоминаемые здесь топонимы и оронимы находились недалеко от аила «Чигиль-Тутука» — тутука племени чигилей. В «Худуд ал-’алам» о местах их расселения говорится: «Эта область, [жители которой] по своему происхождению относятся к халлухам [карлукам], отличается большой населенностью: к востоку и к югу от нее — пределы [расселения] халлухов, к западу от нее — пределы тухсийцев, а к северу — область хырхызов [кыргызов]…; живут они в шатрах и в палатках, а городов и деревень у них мало…» (Материалы по истории киргизов, 1973. С. 43). По В.В. Бартольду, чигили кочевали «на северной стороне Иссык-Куля» (Бартольд, 1968. С. 204), точнее, к северо-востоку от него, в пределах среднего течения р. Или. Топоним Кара-булук (Кара-Булак) встречается в сочинениях Низам ад-Дина Шами, Шараф ад-Дина Али Йезди и Абд ар-Раззака Самарканди, посвященных походу Тимура в «Моголистан» в 791 г.х./1389 г. Все эти авторы упоминают Кара-Булак в связи с пребыванием Тимура и его полководцев на реках Кунгес и Юлдус в Восточном Туркестане (Материалы по истории киргизов, 1973. С. 109-110, 141-142, 156-157). Таким образом, можно предположить, что удар по карлукам "к востоку от Кара-булука" уйгуры нанесли в декабре 753 г. через современный Урумчи в направлении Кучи или Карашара. В таком случае, под «перевалом Апа…» в надписи МШУ, скорее всего, скрывается перевал Боро-Хоро (3500 м).
23) Ань Лушань — маленький толстый человечек со смешными, порой намеренно шутовскими манерами, в жилах которого текла смешанная кровь согдийца и тюрка, оказался вовсе не таким наивным простаком, за которого себя выдавал. «Медленно и упорно он поднимался по ступенькам власти, пока не достиг самой верхней из них, став военным губернатором [цзедуши провинции, ныне носящей название Шаньдун], доверенным лицом самого Сюань-цзуна», руководившим девятью боеспособными армиями. «Его закаленные и вымуштрованные солдаты, изголодавшиеся по большой добыче, только и ждут случая ринуться в бой, а путь от Великой Китайской стены, где стоят гарнизоны Ань Лушаня, до танской столицы не так уж долог…» (Бежин, 1987. С. 137, 154). «Толчком для этого выступления послужила неудачная внешняя война с королевством Наньчжао (на юго-западе, на территории совр. провинции Юньнань) и тяжелое поражение китайской армии в 754 г.» (Думай, 1940. С. 138).
24) Возможно, летний лагерь кагана располагался в долине Долоон-мод, где была установлена памятная Терхинская надпись, последняя дата в которой — 753 г.
25) Этим «домом» кагана мог быть отстроенный за два года дворец в Орду-балыке на Орхоне.
26) Прием происходил в ставке кагана, местоположение которой неясно.
27) «С киргизами уйгуры вели более ожесточенную борьбу, чем до них турки-огузы. По китайским известиям, уйгуры в 758 г. завоевали государство киргизов, после чего прекратились непосредственные сношения киргизов и китайцев» (Бартольд, 1968. С. 201).
28) Развалины Бай-балыка расположены в 12 км к западу от Хутаг сомона Булганского аймака, в 2-3 км от левого берега Селенги. Археологические раскопки города не проводилось. Б.Б. Бамбаев, в 1927 г. посетивший монастырь Бибалгын-сумэ, отметил, что он «находится на развалинах уйгурской столицы Бай-балыка. В некоторых местах городские стены сохранились очень хорошо. Направо от развалин в 1 версте лежат три каменные фигуры львов и одной черепахи» (Бамбаев. С. 4). Это указание дает надежду на нахождение здесь в будущем неизвестной науке стелы с надписью.
29) Пески Каракум (кит. Хэйша) неоднократно упоминаются в письменных источниках тюрок и китайцев в связи с событиями, связанными с воссозданием Второго восточнотюрского каганата (680—683 гг.). По всей вероятности, эта область находилась в районе хребта Иньшань на территории современного автономного района Внутренняя Монголия.
30) В переводах С.Е. Маловым надписи Моюн-чура слово «чыт» переводится и как «стены», и как «заборы», что подразумевает ограду, не имевшую фортификационного значения.
31) Это реки левобережной стороны Каа-Хема, расположенные около Пор-Бажына.
32) Почему бы не в районе хребта Бургут между Орхоном — «рекою Гунь» и Толой?{127}
Бамбаев Б.Б. Предварительный краткий отчет о работе в этнолого-лингвистическом отряде научной экспедиции АН СССР по исследованию Внешней Монголии и Танну-Тувы. 1927 г. // Архив Института истории АН Монголии. Д. 45, 2.
Бартольд В.В. История турецко-монгольских народов // Сочинения. T. V. М., 1968.
Бежин Л.Е. Ду Фу. М., 1987.
Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Ч. I. М.–Л., 1950.
Вайнштейн С.И. Древний Пор-Бажын // СЭ. 1964. № 6.
Владимирцов Б.Я. Географические имена орхонских надписей, сохранившиеся в монгольском // ДАН СССР. М., 1929.
Войтов В.Е., Волков В.В., Кореневский С.Н., Новгородова Э.А. Исследования в Монголии // АО 1976 года. М., 1977.
Волков В.В. Оленные камни Монголии. Улан-Батор, 1981.
Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 1967.
Думан Л.И. Очерк истории Китая // Китай. История, экономика, культура. М.-Л., 1940.
Кляшторный С.Г. Эпиграфические исследования в Монголии // АО 1975 года. М., 1976.
Кляшторный С.Г. Эпиграфические работы в Монголии // АО 1976 года. М., 1977.
Кляшторный С.Г. Терхинская надпись (предварительная публикация) // СТ. № 3. Баку, 1980.
Кляшторный С.Г. Новые эпиграфические работы в Монголии. 1969—1976 гг. // История и культура Центральной Азии. М., 1983а.
Кляшторный С.Г. Тэсинская стела (предварительная публикация) // СТ. № 6. Баку, 1983б.
Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.-Л., 1959.
Материалы по истории киргизов и Киргизии. Вып. 1. М., 1973.
Рамстедт Г.И. Как был найден «Селенгинский камень» // ТрТКОПОРГО. 1912. T. XXV. Вып. 1. СПб, 1914а.
Рамстедт Г.И. Перевод надписи «Селенгинского камня» // ТрТКОПОРГО. 1912. T. XXV. Вып. 1. СПб, 1914б.
Руднев А.[Д.] Экспедиция д-ра Г.И. Рамстедта по Монголии // Русские Ведомости. № 280. СПб, 1909.
Сабитов А.Р. К вопросу о переселении токуз-огузов в Таримский бассейн в VІІI—IХ вв. // Маловские чтения. Алма-Ата, 1990.
Цыбульский В.В. Лунно-солнечный календарь стран Восточной Азии с переводом на даты европейского календаря (с 1 по 2019 г. н.э.). М., 1988.
Доржсурэн Ц. 1956—1957 онд Архангай аймагт археологийн шинжилгээ хийсэн тухай (Об археологических работах 1956—57 гг. в Архангайском аймаке) // Шинжлэх ухаан. Дээд Боловсрон Хурээлэнгийн хэвлэл. Улаанбаатар, 1958.
Aalto P. Materialen zu den alttürkischen Inschriften der Mongolei // JSFOu. LX. Helsinki, 1958.
AaltoP. Oriental studies in Finland (1828-1918). Helsinki, 1971.
Kljashtorny S. The Tes Inscription of the Uighur Bogü Qaghan // AOH. XXXIX. Budapest, 1985.
Memoria saecularis Sakari Pälsi. Finnisch-uigurische Gesellschaft. Aufreichnungen von einerforschungsreise nach der Nordlichen Mongolei im Jahre 1909. Helsinki,1982.
Ramstedt G. J. Zwei uigurische Runenschriften der Nord-Mongolei // JSFOu. XXX. № 3. Helsingfors, 1913. {128}
Рис. 1. Карта расположения памятников: 1 — Хушон-тал; 2 — Могойн-Шине-ус; 3 — Терхинский; 4 — Тэсинский; 5 — Орду-балык; 6 — Байбалык; 7 — Пор-Бажын {129}
Рис. 2. План и разрезы памятника Могойн-Шинэ-ус. {130}
Рис. 3. План памятника Хушон-тал {131}
Рис. 4. 1 — Черепаха памятника Могойн-Шине-ус;
2 — Черепаха Терхинского памятника;
3 — Черепаха с памятника Хушон-тал (по В.В. Свинину) {132}
Рис. 5. Находки на памятнике Хушон-тал:
1-6 — острия; 7-14 — гвозди; 15 — пластина панцирного доспеха; 16 — жернов ручной мельницы; 17-17а — фрагменты сосуда (1-15 — железо; 16 — камень; 17 — глина) {133}
Рис. 6. Планы и разрезы: 1 — Терхинского памятника; 2-3 — Тэсинского памятника
Написать нам: halgar@xlegio.ru