Система Orphus
Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена,
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Хачикян М. Л.
О соотношении хурритских и урартских диалектов

Советское востоковедение. Проблемы и перспективы. 1988.
[489] — конец страницы.

Тексты на хурритском языке, как мы пытались показать в прежних работах,1) представляют шесть диалектов: «уркешский», «вавилонский», «диалект словаря», «богазкёйский», «угаритский» (с двумя поддиалектами), «митаннийский».2) Тексты на: близкородственном хурритскому урартском языке отражают два диалекта (говора).3) При этом следует учесть, что мы имеем дело с текстами не синхронными, а разделенными друг от друга: временными промежутками в несколько столетий. Так, древнейший памятник на хурритском языке датируется III тысячелетием до н. э.; урартские тексты относятся к IX—VI вв. до н. э. Следовательно, обозначение «диалект» условно: этим термином мы обозначаем языковую общность, отличную от других таких же, но восходящую вместе с ними к общему прадиалекту (праязыку).

Попытаемся дать типологическую характеристику хуррито-урартских диалектов и показать, как они соотносятся между собой генетически. Хуррито-урартские диалекты находятся на разных ступенях типологического развития. Всем им, за исключением «уркешского», крайне скудные данные которого недостаточны для окончательных выводов, известно противопоставление: транзитивность с показателем -u-/-i-; интранзитивность с показателем -а-; состояние с показателем -о- и эргативное спряжение с окончаниями, восходящими к посессивным местоимениям.

Наиболее архаичным диалектом, обнаруживающим существенные черты флективного строя, представляется «вавилонский». [489] Транзитивный глагол в этом диалекте спрягается как по эргативному типу (условно II спряжение) с окончаниями, восходящими к посессивным местоимениям, так и по типу, условно называемому нами «причастным», или I спряжением, для которого характерно присоединение личных субъективных местоименных окончаний к причастной основе, включающей показатель транзитивности (интранзитивности) состояния. Что касается интранзитивных глаголов и глаголов состояния, то они спрягаются во всех диалектах по причастному спряжению. Наиболее архаичной чертой, сохранившейся в «вавилонском» диалекте от флективного состояния, является противопоставление субъекта действия с показателем -ъ- субъекту состояния с показателем -ø или -n(ә). В эргативных языках в отличие от флективных субъект транзитивного действия противопоставлен субъекту интранзнтив-действия, иначе говоря, объекту транзитивного действия. Однако вслед за И. М. Дьяконовым мы предпочитаем не употреблять термин «объект действия» в применении к языкам эргативного типа, так как хотя в этих языках и имеется тенденция к ориентации на субъектно-объектные отношения, но в них объект не имеет особого грамматического показателя и формально совпадает с субъектом интранзитивного глагола, из чего следует, что грамматическая категория объекта эргативным языкам неизвестна.4)

Возможно, на этой же стадии развития находится и «уркешский» диалект. В этом диалекте засвидетельствован транзитивный глагол в «причастном» спряжении, с показателем субъекта -m (диалектным вариантом -ъ в «вавилонском» диалекте). В более поздних диалектах, как будет показано ниже, транзитивный глагол спрягается только по эргативному типу. Однако поскольку в «уркешском» диалекте не засвидетельствованы транзитивные глаголы в эргативном спряжении и интранзитивные глаголы, то не представляется возможным определить: а) существовало ли в этом диалекте эргативное спряжение вообще и б) какова функция субъективного показателя, а именно является ли он показателем субъекта действия и транзитивного, и интранзитивного в противоположность субъекту состояния -о, или же его функция ограничивается обозначением субъекта транзитивного действия.

В «диалекте словаря» (так условно мы обозначаем язык шумерско-хурритского словарного списка) субъект в глагольной словоформе 3-го л. ед. ч. не отмечается: все глаголы (транзитивные, интранзитивные, состояния) в 3-м л. причастного спряжения оканчиваются на частицу -z*), видимо соотносящую субъект с предикатом (ср. соотносительно-номинализующую частицу -бә, соотносящую глагол придаточного предложения с определяемым словом). Таким образом, для этого диалекта в отличие от «вавилонского» и «уркешского» характерна нейтрализация противопоставления субъекта действия субъекту состояния в глагольной словоформе. Из этого можно предположить, что [490] «диалект словаря» отражает более продвинутую стадию развития, чем первые два. С другой стороны, только этому диалекту известна такая пережиточная черта флективного строя, как диатеза центробежной и нецентробежной версий. Речь идет о двух засвидетельствованных в этом диалекте формах с суффиксом -te (граф.), соответствующих шумерским глаголам с префиксом спряжения mu-, выражающим направленность действия в сторону говорящего или предмета речи, т. е. являющимся показателем центробежной версии. Остальные хурритские глаголы соответствуют шумерским формам с префиксом i-, выражающим специфически не ориентированное действие, и причастным предикатам.

Как видим, диалекты «вавилонский», «уркешский» и «словаря» находятся на относительно ранней ступени развития эргативности и обнаруживают довольно значительные черты, флективного строя.

Более поздние хурритские диалекты — «богазкёйский», «митаннийский» и «угаритский» — отражают более развитую стадию эргативности. В этих диалектах, за редчайшими исключениями, транзитивный глагол спрягается по эргативному типу, глаголы интранзитивного действия сливаются с глаголами состояния, а показатель общего субъекта действия (транзитивного и интранзитивного) выходит из употребления.

В урартских диалектах, как и в наиболее развитых хурритских, транзитивный глагол спрягается исключительно по эргативному типу, но здесь в отличие от последних развитие протекало следующим образом: показатель субъекта действия -ъә (соответствует -ъ в «вавилонском» диалекте и -m в «уркешском») превратился в показатель субъекта интранзитивного действия,, а показатель субъекта состояния -nә (хурр. -n·a) стал выступать в функции показателя субъекта состояния как результата транзитивного действия, т. е. объекта транзитивного действия. Такое развитие привело к дифференциации реального прямого объекта, создав тем самым предпосылки для возникновения в эргативном урартском языке грамматической категории прямого объекта, характерной для языков номинативного типа, ориентированных на выражение субъектно-объектных отношений. Другой чертой, присущей языкам номинативного типа, в урартском следует считать противопоставление транзитивного и интранзитивного причастий на -u/orә причастию состояния как результата транзитивного действия (т. е. пассивному причастию) на -а-(y)u/or. Это противопоставление можно было бы интерпретировать как отражение противопоставления действия состоянию, что было бы верно для языка, стоящего на менее развитой ступени эргативности. Однако тот факт, что в функции показателя состояния здесь выступает показатель интранзитивности -а-, а не показатель состояния -о-, сохранившийся в урартском глаголе mân-o- «быть», а также в отпричастных прилагательных (ср. agun o-n man-o «он был укрепленным»), свидетельствует [491] о том, что образованию причастия на -а-(y)u/orә предшествовало слияние глагола состояния с интранзитивным. А это слияние характерно, как было показано выше, для диалектов, находящихся на достаточно развитой стадии эргативности, для которых оппозиция «действие — состояние» — пройденный этап.

Еще одной инновацией, свидетельствующей о сдвиге урартского в сторону номинативной типологии, является существование в урартском языке рефлексивного местоимения -tә. Это местоимение восходит, по всей вероятности, к показателю центробежной версии -te (граф.), засвидетельствованному в «диалекте словаря», и изменило свое значение с изменением типологии языка (диатеза центробежной — нецентробежной версии характерна для языков флективного строя, а категория рефлексива — для языков номинативного).5)

Таким образом, урартский язык, являясь языком эргативной типологии, обнаруживает множество черт, характерных для номинативных языков.

Генетически хуррито-урартские диалекты, вероятно, распределяются следующим образом: диалекты «вавилонский», «уркешский» и «словаря» относятся к трем разным ветвям (в «вавилонском» диалекте показателем субъекта действия является -b, при -m в «уркешском», в «диалекте словаря» притяжательным местоимением 3-го л. ед. ч. является -di (граф.) в отличие от -уа- в остальных; кроме того, «диалекту словаря» известна архаичная категория версии, не обнаруживаемая в других диалектах).

Диалекты «митаннийский», «богазкёйский» и «угаритский» должны быть возведены, по всей вероятности, к очень близким или, скорее, к одному диалекту. В пользу этого предположения говорят: а) утрата местоименного показателя субъекта действия 3-го л. ед. ч. -ъ в этих трех диалектах. Об иной судьбе субъекта действия -ъә в урартском уже говорилось выше; б) общая только для этих диалектов инновация — замена транзитивного показателя совершенного вида (перфектива) -u- общим для транзитивных и интранзитивных глаголов показателем совершенного вида -ôz-+). Вполне возможно, хотя и недоказуемо, что диалектом, к которому восходят «богазкёйский», «митаннийский» и «угаритский», является «вавилонский», так как в архаичной форме «богазкёйского» диалекта ûn-u-ъ «он (бог Кумарби) родил» показателем субъекта действия является -ъ, как и в «вавилонском».

Урартские диалекты являются, очевидно, развитием диалекта, близко стоящего к ранним хурритским.

Соотношение хурритских и урартских диалектов в синхронии и диахронии можно представить в виде следующей схемы: [492]


1) Хачикян М. Л. Шумерско-хурритский словарь из Рас-Шамры как источник по хурритской диалектологии. — Вестник древней истории. 1975, № 3, с. 21-38; Из старохурритских заклинаний. — Древний Восток. 2. Ер., 1976, 251-264; Диалектное членение хурритского языка (краткая сводка). — Древний Восток. 3, 1978, с. 39-46.

2) О диалектной принадлежности хурритского языка еще не опубликованных текстов из Эмара (совр. Мескене) нам ничего не известно.

3) Меликшивили Г. А. Урартские клинообразные надписи. М., 1960, с. 82-89.

4) Дьяконов И. М. О некоторых направлениях в урартском языкознании и новых урартских текстах. — Древний Восток. 5.

*) z под горизонтальной чертой. OCR.

5) Климов Г. А. Типология языков активного строя. М., 1977, с. 112, 140 и сл.

+) z под горизонтальной чертой. OCR.


























Написать нам: halgar@xlegio.ru