выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. |
Российская археология, 2002, № 2.
[162] — конец страницы.
В последние десятилетия в зарубежной и отечественной палеоантропологии активно развивается направление, связанное с исследованием здоровья древнего населения. В рамках этого направления особую информационную ценность могут приобретать даже индивидуальные и крайне фрагментарные находки скелетных останков человека. Палеопатологическое изучение носителей разных археологических культур служит дополнительным историческим источником, помогая иногда воссоздавать некоторые аспекты образа жизни или хозяйственной деятельности представителей давно ушедших эпох. Сведения о травматизме, характерном для некоторых палеопопуляций, заслуживают особенно пристального внимания исследователей. Различают травмы бытового и военного происхождения; на костях черепа и посткраниального скелета давно скончавшихся людей исследуют следы постоперативного вмешательства (Бужилова, 1995; 1998; Mednikova, 2000). Некоторые профессии древнего мира, по-видимому, были сопряжены с риском повышенного травматизма. К тому же прослеживаются и отчетливые тендерные различия, обусловленные различными социальными ролями мужчин и женщин. На многих примерах, в частности, показано, что травмы и переломы черепа чаще встречаются у мужчин (сводка данных: Бужилова, 1998, С. 138-140). Это явление находит интерпретации в большей агрессивности, свойственной мужской части палеопопуляций и в вовлеченности мужчин в военные действия. В некоторых работах отмечается более частая локализация черепных травм у мужчин на лобной и теменных костях (Walker, 1989), что может быть расценено как своеобразное свидетельство нередких столкновений "лицом к лицу". На обширном материале средневекового литовского города (Янкаускас, 1993) и для групп аборигенного древнего населения Южной Калифорнии (Walker, 1989) убедительно показано, что диахронный рост численности и увеличение плотности населения способствуют появлению большего числа черепных травм. С некоторой долей условности можно трактовать распространение переломов черепа как индикатор неблагополучной социальной атмосферы в палеопопуляциях (Бужилова, 1998).
На общем фоне евразийских культур эпохи средней бронзы выделяется абашевская, носители которой, судя по антропологическим данным, демонстрируют очень высокий уровень военного травматизма. Речь идет прежде всего о таком ярком памятнике, как открытый А.Х. Халиковым Пепкинский курган (Халиков и др., 1966), в котором одновременно захоронены останки по меньшей мере 27 молодых мужчин. Уже в предварительном заключении антропологов Г.В. Лебединской и М.М. Герасимовой (Халиков и др., 1966) отмечены частые повреждения свода черепа и выдвинуто предположение о гибели пепкинских абашевцев в бою.
Впоследствие травмы черепа удалось типологизировать, что позволило уточнить представления о тактике столкновения (Медникова, Лебединская, 1999). Нападавшие на пепкинских мужчин использовали луки. В итоге один человек получил сквозное ранение в центральной части левой теменной кости, другой был ранен в верхнюю часть затылочной кости. Возможно, эти люди попали в засаду и были убиты внезапно. По крайней мере, отсутствие на этих черепах других боевых повреждений говорит о том, что раненные стрелами не принимали участия в рукопашном сражении. Другие пепкинцы пали под ударами боевых топоров в лобовом столкновении. Судя по многочисленным переломам черепного свода, это было однотипное оружие с относительно узким лезвием, близкое по форме к вислообушным топорам.
Антропологический материал из Пепкинского кургана выделяется своеобразием, тем более актуальным представляется поиск и описание травм у представителей других локальных вариантов абашевской культуры. Авторам настоящего сообщения была предоставлена такая счастливая возможность.
Обследованию повергся крупный фрагмент свода черепа, состоявший из лобной и теменных костей, найденный в погребении 2 кургана 2 Студеновского могильника по правому берегу реки Терешки примерно в пятидесяти километрах к северу от Саратова (раскопки 1969 г. под руководством И.В. Синицына и В.А. Фисенко).1) [162]
По степени развития надбровных дуг и общей относительной массивности черепной крышки пол индивидуума определен как мужской.
По состоянию черепных швов возраст мужчины оценен как молодой (категория adultus).
Особый интерес вызывают следы двух травматических повреждений, наблюдаемые с правой стороны исследуемого фрагмента черепа (рис. 1a).
Первое повреждение локализовано в верхнепередней части правовой теменной кости, вблизи от венечного шва. Оно представляет собой вдавленный несквозной перелом свода черепа, затронувший как наружную, так и внутреннюю пластинку компактного вещества. Повреждение правильной округлой формы, диаметр круга 34 мм. Удар пришелся почти вертикально по отношению к костной поверхности и вызвал углубление в центральной части и сквозной разлом, хорошо заметный со стороны эндокрана (рис. 1б).
Вместе с тем, несмотря на силу удара, он не стал смертельным, хотя, по-видимому, и был нанесен незадолго до смерти индивидуума. На рентгенограмме не видны следы регенерации (рис. 2а). Хотя удар такой силы мог сопровождаться отеком и нарушением мозгового кровообращения, внешне он не сопровождался проявлениями, характерными для осложненного течения, например, воспалительными реакциями и остеомиелитом. Несомненно, что индивидуум перенес серьезную черепно-мозговую травму, которая могла способствовать структурно-функциональным повреждениям мозга, повышению внутричерепного давления и даже изменению поведенческих реакций (Нейротравматология..., 1999).
Другое травматическое повреждение локализовано на лобной кости справа (рис. 1в). Максимальный диаметр около 30 мм, также округлой формы. При нанесении повреждения нарушена целостность мозговой капсулы. На рентгенограмме отсутствуют следы склеротизации, распознаваемые как осветленные участки рентгеновского изображения (рис. 2б). Внешние края повреждения размыты и неотчетливы. Такая картина характерна для активно протекавшего воспалительного процесса, от которого, по-видимому, и скончался данный индивидуум.
Первоначально у нас сложилось впечатление, что между травмами прошел достаточный промежуток времени: в первом случае нет следов заживления, во втором — образовалась новая костная формация. Однако повреждения затрагивают части свода, обладающие разными характеристиками и способные с разной интенсивностью реагировать на механическое повреждение. К тому же, вдавленный перелом теменной кости не был сквозным и не мог привести к развитию воспаления, а травма лобной кости привела к прободению полости мозгового черепа, и посттравматические процессы протекали гораздо интенсивнее. [163] Поэтому мы можем предполагать, что ранения получены в одном и том же столкновении.
Есть основания предполагать, что в обоих случаях использовалось сходное оружие. Этот предмет резко отличается от оружия, примененного против пепкинских абашевцев, поскольку он имел округлое и заостренное навершие. Это мог быть обух топора, булава или даже жезл-пест, наподобие встречавшихся в погребениях средне-волжской полтавкинской культуры (Кузнецов, 1989. С. 17).
Внимания заслуживает правосторонняя локализация как более ранней, так и поздней травм. Возможно, это означает, что первое повреждение получено в лобовом столкновении, а второе — когда пострадавший упал.
Подводя общий итог, следует подчеркнуть, что подобные находки в пределах ареала распространения абашевской культуры, служат подтверждением тезису об агрессивной среде обитания этого населения, о воинственных культурных традициях, сопряженных, возможно, с увеличением плотности популяций эпохи средней бронзы. [164]
Рис. 1. а – Локализация травматических повреждений на фрагменте черепной крышки молодого мужчины из кургана 1 могильника Студеновка;
б – последствия травмы, наблюдаемые и {так — OCR} теменной кости справа: со стороны эндокрана видны следы разлома в центральной части повреждения и признаки регенерации костной ткани;
в – травматическое повреждение, наблюдаемое на лобной кости справа.
Рис. 2. а – На рентгенограмме повреждения не видны признаки заживления; б – на рентгенограмме лобной кости видно отсутствие следов заживления (склеротизации).
Бужилова А.П. Древнее население: палеопатологические аспекты исследования. М., 1995.
Бужилова А.П. Палеопатология в биоархеологических реконструкциях // Историческая экология человека. Методика биологических исследований. М., 1998.
Кузнецов П.Ф. Полтавкинская культурно-историческая общность. Свердловск; Куйбышев, 1989.
Медникова М.Б., Лебединская Г.В. Пепкинский курган: данные антропологии к реконструкции погребений // Погребальный обряд: реконструкция и интерпретация древних идеологических представлений / Под ред. Гуляева В.И., Каменецкого И.С., Ольховского B.C. M., 1999.
Нейротравматология. Справочник. Составитель Лихтерман Л.Б. Ростов-на-Дону, 1999.
Халиков А.X., Лебединская Г.В., Герасимова М. М. Пепкинский курган (Абашевский человек). Йошкар-Ола, 1966.
Янкаускас Р.П. К антропоэкологии средневекового города (по литовским остеологическим материалам) // Экологические проблемы в исследованиях средневекового населения Восточной Европы. М., 1993.
Mednikova M. Prehistoric trepanations in Russia: more ritual than surgical? // International Colloquium on cranial trepanation in human history. UK, 2000.
Walker P.L. Cranial injuries as evidence of violence in prehistoric Southern California // American Journal of Physical Anthropology. 1989. V. 80.
1) Этот фрагмент был передан для изучения в лабораторию физической антропологии Института археологии РАН А.Д. Пряхиным, которому авторы, пользуясь случаем, приносят свою благодарность.
Написать нам: halgar@xlegio.ru