Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделам: Поволжье | Турция

Зайцев И.В.
Мнимый протекторат: Казанское ханство и Османская империя
в середине 20-х гг. XVI в.

Восточная Европа в древности и Средневековье.
Мнимые реальности в античной и средневековой историографии.
XIV чтения памяти В.Т. Пашуто. Материалы конференции. М., 2002.
{74} – конец страницы.
OCR OlIva.

Предпосылки идеи османо-татарского альянса, направленного против России и стран Европы, можно найти уже в русской публицистике и литературе XVI в.¹⁾ Однако расцвет историографической концепции приходится на XX в. Если в работах конца {74} 30-х гг. подчеркивалось, что актуальность восточного вопроса во внешней политике России при Иване IV определялась фактом наличия системы постордынских государств, «стремившихся к гегемонии в Восточной Европе»²⁾, то вскоре историки главным претендентом на первенство в регионе стали считать Турцию, а эти государства — послушными орудиями в осуществлении замыслов Османских султанов. Вопрос о золотоордынском наследстве начинает увязываться с характером русско-турецких отношений³⁾. Наряду с группировкой аристократии, делавшей ставку на союз с Москвой, крупной политической силой в Казанском ханстве в конце XV — начале XVI в. считали партию, ориентировавшуюся на Крымское ханство и Турцию⁴⁾. Казанские события весны 1524 г. (Сахиб-Гирей «заложился» за султана) стали рассматривать как «поворот в русско-турецких отношениях от дружественных к враждебным. Поворот этот определялся активизацией восточноевропейской политики Турции, которая провозглашением своего протектората над Казанью выражала стремление выступить в роли гегемона в системе татарских государств Восточной Европы»⁵⁾. Симптомы разложения идеи стали видны уже в работах Л.Н. Гумилева⁶⁾. Следуя, в целом, схеме, он, однако, отходит от нее в вопросе реальности турецкой угрозы для России в Поволжье.

В последнее время наблюдается явный отход от предвзятого рассмотрения османо-московско-ордынских отношений. Высокая степень заинтересованности и участия Турции в судьбе постордынских государств (за исключением Крыма), агрессивная политика Османской империи по отношению к народам Поволжья и России подвергаются сомнению. Оценки действий турецкой дипломатии в восточноевропейском регионе становятся более сдержанными, хотя интересы Порты в регионе не отрицаются⁷⁾. Центр тяжести антирусской политики на Востоке смещается в работах историков из Стамбула в Бахчисарай⁸⁾. Мягче звучат оценки территориальных приобретений России и Турции в зоне общих геополитических интересов⁹⁾. Справедливо критикуются работы 50–60-х гг., часто жертвовавшие фактами ради абстрактной схемы. Например, С.Х. Алишев считает, что Сахиб-Гирей лично действительно был вассалом турецкого султана, но это не имело никакого отношения к Казанскому ханству. Словесное объявление не означало установления турецкого протектората, поскольку в том же 1524 г. хан Сафа-Гирей дат шертную грамоту Василию III, признав свою зависимость от Москвы¹⁰⁾. Еще более определенно высказатся по этому поводу М.А. Усманов¹¹⁾. {75} По мнению С.Ф. Орешковой и Н.Ю. Ульченко, казанские события 1521—1524 гг. следует оценить как дипломатический зондаж, а не реальные политические цели Османской империи¹²⁾. Однако при общем скептическом отношении к возможности установления турецкого протектората над Казанским ханством некоторые исследователи все же утверждали, что сам факт предложения со стороны Сахиба имел место¹³⁾.

Несмотря на изменение общего мнения относительно османского «протектората» и здравый скептицизм в этом вопросе, конкретного и опирающегося на источники исследования, доказывавшего, что османы не имели реальных интересов в Казани в середине 20-х гг. XVI в., до сих пор не появилось. Эпизод русско-османских отношений 1524 г., связанный с так называемым «турецким протекторатом» над Казанью, заслуживает в этой связи отдельного рассмотрения.

В 1521 г. в Казани произошел переворот и на престоле, вместо русского ставленника Шах-Али, оказался брат крымского хана Мухаммед-Гирея — Сахиб-Гирей. Смерть самого Мухаммед-Гирея в 1523 г. позволила туркам утвердить в Крыму более покладистого хана — Саадета. При нем турецкое влияние сильно возросло¹⁴⁾. «А тому нашему царю счастливой хандикер как бы родной отец. Там у него жил и взросл, и что тамо видел, котрой у турского обычай, и у него тот же обычай», — писал один из крымских вельмож Девлет Бахты¹⁵⁾. Однако никакого поворота во внешней политике Турции по отношению к Московскому великому княжеству не произошло. Более того, Саадет-Гирею был, видимо, дан наказ поддерживать дружбу с Москвой. Он сам пытался помирить Москву с Казанью. Имела место попытка реставрации союза Московского государства и Крыма по образцу договору Ивана III с Менгли-Гиреем. Основой этого соглашения должны были стать два условия: московский займ Крыму в размере 60 000 алтын и осуществление общей враждебной политики по отношению к Польско-Литовскому государству¹⁶⁾.

Идея поставить московское правительство перед опасностью развязывания конфликта с Турцией была умело спланированной провокацией Саадет-Гирея. Османский посол Искандер (ренегат из мангупских греков) до приезда в Крым вместе с русским послом оценивал свою задачу в Москве весьма невысоко: его миссия сводилась лишь к покупке соболей для султана. В Москве об этом прекрасно знали: «А Скиндерь большее, сказывают, идет на Салтана рухляди купити… А дела за ним великого не чают… И урядства на нем не никоторого и близко Салтана не {76} живет»¹⁷⁾. Ибрахим-паша в Стамбуле говорил московскому послу И.С. Морозову: «Государь наш посылает Изкиндеря с тобою вместе з деньгами соболей купити, да и тобя проводити, а не посольством». На пути из Аккермана до Перекопа сам Искендер говорил Морозову: «Ныне, деи, яз иду не посольством … и речи, деи, от Салтана к вашему государю за мною не великие»¹⁸⁾. Лишь по дороге из Кафы в Перекоп Искандер заявил: «А иду ныне от государя к государю с великими делы»¹⁹⁾. Такое резкое изменение целей посольства произошло, видимо, после консультаций Искандера с Саадетом и его окружением. Причину этого следует искать в московско-казанских отношениях. В письме И. Колычева, доставленном в Москву в марте 1524 г., московский посол в Крыму сообщал государю: «За две недели… Рожства Христова, из Казани от Саип-Гирея царя к Саидет-Гирею царю в Перекоп посол пришел Шаусейн сеит. А привез… от Саип-Гирея царя к Саидет-Гирею царю поминков две девяти да от собя девят. А в деветех… — суды серебряные, да плат(ь)е, да кони. А гороворил [так в тексте. – И.З.] сеит от Саип-Гирея царя Саидет-Гирею царю: нынеча княз великий московской поставил город на Суре на реке. А достоваючи подо мною моего юрта Казани. И ты б ко мне прислал пушек, и пищалей, и янычан, а не пришлеш ко мне пушек, и пищалей, и янычан, и мне противу московских воевод стояти не мочно».²⁰⁾ Таким образом, сейид Шах-Хусейн²¹⁾ доставил казанские известия в Крым в декабре 1523 г., именно тогда, когда туда прибыли из Аккермана Морозов и Искендер. Уже в сентябре 1524 г. в Москве Искендер произнес фразу: «Ино Саип Гирей царь присылал ко государю нашему сее весны бита челом, а заложился за государя нашего: и то юрт государя нашего»²²⁾.

Идея «заложить» Казань за султана родилась в Крыму и была детищем антимосковски настроенных крымских кругов, желавших удержать Москву от вмешательства в казанские дела с помощью угроз ввязать в спор Османскую империю. Османские чиновники (например, азовский бей-кулу Мухаммед) прекрасно сознавали, что в Стамбуле к событиям на территории Дешт-и Кыпчака относились весьма сдержанно («Ино, государь, и отманскому ему [Саадет-Гирею. — И.З.] не пособити, — самому от любово борониться, а земля, государь, дальнея», — писал Мухаммед в Москву)²³⁾. Как правильно заметил И. Смирнов, к моменту переговоров со Скиндером вопрос о Сахиб-Гирее носил уже в значительной степени «академический характер»²⁴⁾, т.к. с весны 1524 г. в Казани правил его племянник Сафа, после похода {77} русских войск под Казань летом того же года признанный Василием законным ханом²⁵⁾. Хотя в определенных кругах в Москве известие об интересе Турции к казанскому вопросу вызвало иную реакцию. На церковном соборе 1525 г. Максиму Греку и некоторым его сподвижникам было предъявлено обвинение в шпионской деятельности в пользу Турции. «Да вы же говорили: ратует князь великий Казань да николи ему будет и сором: Турскому ему не молчати… Да ты же [Максим. — И.З.].говорил многим людем: быти на той земле Рустей султану турскому, занеже султан не любит сродников Царегородских царей, а князь великий весь Василей внук Фомы Амарейского… Да ты же, Максим, говорил: князь великий Василей выдал землю крымскому царю²⁶⁾, а сам, изробев, побежал, — от Турского ему как не бежати? Пойдет Турской, и ему либо карачь [т.е. харадж. — И.З.] дати, или бежати»²⁷⁾. Таким образом, в Москве были силы, которые считали участие Турции в казанском вопросе более чем вероятным и боялись этого. Интересно, что среди выразителей этих настроений были греки.

Примечания

¹⁾ См.: Казакова Н.А. Новый памятник турецкой темы в русской литературе XVI в. // Памятники культуры. Новые открытия. 1974. М., 1975. С. 70.

²⁾ Смирнов И.И. Восточная политика Ивана IV // 120 лет Ленинградскому государственному университету. Научная сессия. Тезисы докладов. Л., 1939. С. 92.

³⁾ Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI—XVII вв. Т. 1 (Ученые записки МГУ. Вып. 94). М., 1946. С. 103.

⁴⁾ Смирнов И.И. Восточная политика Ивана III // Исторические записки. Т. 27. М.; Л., 1948. С. 18.

⁵⁾ Смирнов И.И. К вопросу о суде над Максимом Греком // Вопросы истории. 1946. № 2-3. С. 120.

⁶⁾ Гумилев Л.Н. От Руси к России: очерки этнической истории. М., 1992. С. 295.

⁷⁾ Мейер М.С. Основные этапы ранней истории русско-турецких отношений // Османская империя: проблемы внешней политики и отношений с Россией. М., 1996. С. 70-71.

⁸⁾ Ермушев А.М. К вопросу об активизации политики России в отношении Казанского царства (1545—1546 гг.) // Гуманитарные науки и образование: проблемы и перспективы. Материалы I Сафаргалиевских {78} научных чтений. Саранск, 1997. С. 131; Краснов А.В. Проникновение Османской Порты и ее вассалов на Северо-Западный Кавказ в XVI — нач. XVII вв. // Археология, архитектура и этнокультурные процессы Северо-Западного Кавказа. Екатеринбург, 1997. С. 102-104.

⁹⁾ Орешкова С.[Ф.] Османская империя и Россия. К вопросу о формировании культуры межгосударственных отношений в евразийском пространстве // Евразия: Народы. Культуры. Религии. 1996. № 1 (4). С. 41-42.

¹⁰⁾ Алишев С.Х. Казань и Москва: межгосударственные отношения в XV—XVI вв. Казань, 1995. С. 64-65. См. также: Аlişev S.Н. Communication of the Volga Tatars with Turkey // XIII. Türk Tarih Kongresi. 4-8 Ekim 1999 — Ankara. Bildiri Özetleri. Ankara,1999. S. 19-20.

¹¹⁾ Соседи называли их «татарами» (беседа В. Трепавлова с М.А. Усмановым) // Родина. 1997. № 3-4. С. 43-44.

¹²⁾ Орешкова С.Ф., Ульченко Н.Ю. Россия и Турция (проблемы формирования границ). М., 1999. С. 14.

¹³⁾ Реlenski J. Russia and Kazan. Conquest and Imperial Ideology (1438—1560s). The Hague; Paris, 1974. Р. 36.

¹⁴⁾ Сыроечковский В.Е. Мухаммед-Герай и его вассалы // Ученые записки МГУ. Вып. 61. История. Т. II. М., 1940. С. 59.

¹⁵⁾ РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 60 об.

¹⁶⁾ Там же. Л. 11 об.

¹⁷⁾ Дунаев Б.И. Преподобный Максим Грек и греческая идея на Руси в XVI веке. М., 1916. С. 60.

¹⁸⁾ Там же. С. 69, 72-73.

¹⁹⁾ Там же. С. 69.

²⁰⁾ РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 49-49 об.

²¹⁾ О нем подробнее см.: Зайцев И.В. К истории книжной культуры в Джучидских государствах // Восточный архив. № 4-5. М., 2000. С. 78-79.

²²⁾ Дунаев Б.И. Преподобный Максим Грек. С. 77.

²³⁾ Там же. С. 58. Бей-кулу — командир отряда янычар, который исполнял гарнизонную службу в крепости.

²⁴⁾ Смирнов И.И. К вопросу о суде. С. 120.

²⁵⁾ Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991. С. 93.

²⁶⁾ Имеется в виду поход крымских и казанских войск на Москву 1521 г.

²⁷⁾ Цит. по: Смирнов И.И. К вопросу о суде. С. 122-123. {79}