Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter. К разделам: Византия | Лукиан

ПАТРИОТ, или СЛУШАЮЩИЙ ПОУЧЕНИЯ

(Псевдо-лукианов диалог X века н.э.)

Перевод: С.В. Полякова и И.В. Феленковская.
По изданию: Лукиан. Избранные атеистические произведения. М., 1955.
Постраничная нумерация сносок заменена сквозной.

1. Триефонт. Что с тобой, Критий? Ты совсем изменился, насупился, замышляешь что-то потихоньку, бродишь взад и вперед, как человек себе на уме и, по слову поэта, бледностью щеки покрыты.¹⁾ Уж не увидел ли ты невзначай трехглавого²⁾ или поднявшуюся из Аида Гекату или, может быть, преднамеренно лицом к лицу столкнулся с кем-нибудь из богов? Невероятно, думается, чтобы ты пришел в такое состояние, даже если бы услышал, что все будет затоплено, как во времена Девкалиона. Я тебе, тебе говорю, милый Критий, неужели ты не слышишь, когда я кричу над самым твоим ухом? Сердишься ты, что ли, на меня, или оглох, или ждешь, чтобы я тормошил тебя?

Критий. Я слышал, Триефонт, речь длинную, сбивающую с толку, полную необыкновенных хитросплетений; и теперь еще я перебираю в уме весь этот вздор и оберегаю уши, чтобы как-нибудь не услышать подобного. Иначе я рискую лишиться рассудка, окаменеть и стать добычей поэтов, как некогда Ниоба. Если бы ты, добрейший, не окликнул меня, наверняка я свалился бы в пропасть от этой сумятицы в голове, и обо мне пошли бы рассказы, как о Клеомброте из Амбракии.³⁾

2. Триефонт. О Геракл, какие-такие чудеса ты увидел или услышал, что смутили даже тебя? Ведь сколько безумных трескучих поэтов и рассказывающих невероятные побасенки философов не сбили Крития с толку; все оставалось для тебя вздором.

Критий. Помолчи немного и оставь меня в покое, Триефонт. Я, право же, уделю тебе достаточно внимания.

Триефонт. Понимаю, что ты раздумываешь не о ничтожных пустяках, но о вещах, требующих сугубой тайны. Ведь твои бледность, взгляд исподлобья, неуверенная поступь и метание с места на место выдают тебя с головой. Исторгни же из себя мерзость, извергни этот вздор, да не претерпишь ты зла.

Критий. Отойди-ка, Триефонт, по крайней мере, на плетр,⁴⁾ чтобы тебя не сгубили мои ветры; того и гляди, ты на глазах у всех воспаришь и, упав где-нибудь, как некогда упал Икар, дашь морю название Триефонтова.⁵⁾ Ведь то, что я слышал сегодня от этих треклятых болтунов, страшно вспучило мне живот.

Триефонт. Хорошо, я отойду на сколько хочешь, а ты выпускай свои мерзости!

Критий. Фу, фу, фу, вылетают глупости, вот, вот, вот, выходят коварные замыслы, ай, ай, ай, прочь, пустые ожидания!

3. Триефонт. Ну и ураган, смотри, что он наделал с облаками! Раньше дул сильный западный ветер, вздымая на море валы, теперь из-за твоего выстрела на Пропонтиде поднялся еще Борей, так что корабли с зерном придется теперь канатами тянуть к Евксинскому Понту: волны так и ходят. Порядочно, однако, скопилось у тебя в животе дряни; подумать только, какое громкое бурчание! Ты, Критий, оказался прямо-таки стоухим, если мог вобрать в себя столько всякой всячины, и каким-то чудесным образом изловчился слушать даже ногтями.

Критий. Ничего, любезный, удивительного нет в том, чтобы слушать ногтями; ведь ты знаешь о бедре, отягченном, подобно утробе,⁶⁾ о беременной голове, о мужской природе, переходящей в женскую, о женщинах, обращенных в птиц. Вообще, Триефонт, если верить поэтам, в жизни на каждом шагу чудеса. Но раз уж

Друг, ты в земле незнакомой мне, страннику, встретился первым,⁷⁾

уйдем туда, где платаны защищают от солнца и сладостно звенят голоса соловьев и ласточек; пусть ласкающее слух пение птиц и тихое журчание воды чаруют наши сердца.

4. Триефонт. И правда, пойдем, Критий. Но я боюсь, как бы услышанные тобою речи не оказались и впрямь колдовскими, и я бы из-за них не превратился в пест, в дверь⁸⁾ или еще в какой-нибудь неодушевленный предмет.

Критий. Клянусь обитающим в эфире Зевсом, ничего с тобой не случится!

Триефонт. Ох, и напугал ты меня своей клятвой! Ведь чем Зевс сможет покарать тебя, если ты ее нарушишь? Не сомневаюсь, что и тебе не хуже моего известно, что из себя представляет этот твой Зевс!

Критий. Что ты имеешь в виду, Триефонт? Не может разве Зевс ввергнуть в Тартар? Или ты забыл, как он всех богов отбросил от своего порога, сразил недавно перуном пытавшегося метать молнии Салмонея и еще в наши дни наказывает так нечестивцев? Разве все поэты, подобно Гомеру, не славят в нем утеснителя Титанов и гигантоубийцу?

Триефонт. Ты, друг Критий, перечислил все подвиги Зевса, а теперь, если угодно, послушай меня: разве он из-за своей похотливости не обращался то в лебедя, то в сатира, то даже в быка?⁹⁾ Если б он живехонько не взял на спину ту свою потаскушку¹⁰⁾ и не уплыл по волнам, — как пить дать, попал бы твой громовержец и метатель молний в упряжку к пахарю и, вместо того, чтобы метать небесный огонь, мучился бы под ударами стрекала. А разве не зазорно богу с эдакой бородищей бражничать по двенадцать дней кряду с чумазыми, сумрачными на вид эфиопами¹¹⁾ и в подпитии возлежать у них. А про историю с орлом на Иде¹²⁾ и про способность любой части тела беременеть¹³⁾ — срам даже говорить!

5. Критий. Разве нельзя, милый Триефонт, поклясться прославленным врачом и предсказателем Аполлоном?

Триефонт. Ты думаешь об этом лжепророке, некогда сгубившем Креза,¹⁴⁾ а вслед за ним — саламинцев и огромное множество других людей, который всем дает двусмысленные предсказания?

6. Критий. Тогда, может быть, Посейдоном? Он держит в руке трезубец; зычно и грозно, словно из девяти или десяти тысяч уст, раздается в бою его клич, и, кроме того, он зовется землеколебателем.

Триефонт. Ты говоришь о том распутнике, который некогда соблазнил дочь Салмонея, Тиро,¹⁵⁾ и по сей день не оставляет своих забав? Это он — ходатай и заступник всех развратников. Ведь когда Арес попал в ловушку и вместе с Афродитой не мог избавиться от крепчайших сетей,¹⁶⁾ все боги молчали от стыда при виде этого прелюбодеяния; один конник Посейдон¹⁷⁾ распустил нюни, точно малое дитя, боящееся учителя, или старая баба, сбивающая с пути честную девушку. Он уговорил Гефеста отпустить Ареса, и тот хромой демон из почтения к сединам бога развязал оковы. Так что Посейдон — прелюбодей уже потому, что потворствует прелюбодеям.

7. Критий. А как Гермес?

Триефонт. Не хватало только этого мерзкого раба похотливого Зевса, самого блудливого из всех блудников!

8. Критий. Я уже знаю, что Ареса и Афродиту ты отвергнешь, раз ты только что обвинил этих богов в тягчайших преступлениях: оставим же их. Я предложу тогда Афину, деву-воительницу, грозную гигантоубийцу с головой Горгоны¹⁸⁾ на груди. Неужели ты и о ней скажешь что-нибудь дурное?

Триефонт. Скажу и о ней, если ты станешь отвечать!

Критий. Спрашивай, Триефонт, что хочешь!

Триефонт. Ответь, друг мой, что за польза от Горгоны и для чего богиня носит ее на груди?

Критий. Для устрашения и для отвращения опасностей. Афина с ее помощью вселяет во врагов ужас и клонит победу, куда пожелает.

Триефонт. Так, значит, Совоокая¹⁹⁾ необорима только благодаря Горгоне?

Критий. Конечно!

Триефонт. А почему же тогда мы, желая стать непобедимыми, подобно Афине, сжигаем бедра быков и коз не Горгоне-избавительнице, а богам, которым она дарует силу?

Критий. Горгона, Триефонт, не может, подобно богам, оказывать помощь издалека, но хранит только того, кто носит ее на себе.

9. Триефонт. Почему же? Ростолкуй мне; ведь ты в этом человек сведущий и искушенный, а я ровно ничего не слышал о Горгоне, кроме имени.

Критий. Она, друг мой, была смертной девой, прекрасной и пленительной. И только когда благородный юноша Персей, прославленный чародейством,²⁰⁾ заколдовав ее, коварно обезглавил, боги завладели ее головой для отвращения опасностей.

Триефонт. Отлично! А я никогда и не подозревал, что богам бывает какой-нибудь прок в людях! Что же Горгона делала при жизни? Без стеснения предлагала себя на постоялых дворах²¹⁾ или грешила потихоньку и выдавала себя за девушку?

Критий. Что ты! Клянусь Неведомым богом, чья статуя стоит в Афинах, она оставалась девой до самой смерти.

Триефонт. Значит, если обезглавить девицу, то голова ее станет для всех пугалом? Я знаю десятки тысяч девственниц, которых расчленяли по косточкам на острове волнообъятом,²²⁾ что Критом издревле зовется; приди мне это раньше на ум — представляешь, милый друг, сколько Горгон я привез бы тебе с Крита?²³⁾ Тебя я сделал бы непобедимым воителем, а поэты и риторы куда больше Персея превозносили бы меня за то, что я отыскал их такую пропасть.

10. Но у меня не выходит из головы Крит; помнится, я видел там гробницу твоего Зевса²⁴⁾ и кустарники, вскормившие его мать. Они зеленеют и по сей день.

Критий. Ты, конечно, не поинтересовался в связи с этим ни заклятиями, ни таинствами Реи!

Триефонт. Если бы такие чудеса, Критий, происходили благодаря заклятиям, они, пожалуй, воскрешали бы и выводили на белый свет покойников. Однако все, что рассказывают поэты, вздор, чепуха, сказки. Откажись лучше от Афины!

11. Критий. Не согласишься ли ты на Геру, супругу и сестру Зевса?

Триефонт. Даже не упоминай о ней из-за ее постыдного брака и скорее проходи мимо, пусть себе болтается, подвешенная за руки и за ноги!²⁵⁾

12. Критий. Кем же мне, наконец, поклясться?

Триефонт.

Критий. Я вижу, ты учишь меня считать и клясться арифметикой. Счет же у тебя прямо, как у Никомаха из Герасы!²⁸⁾ Ничего не понимаю: один равен трем, три — одному?²⁹⁾ Уж не говоришь ли ты о пифагоровой четверке,³⁰⁾ восьмерке или тройной десятке?³¹⁾

Триефонт.

Молчи о темном и о чем нельзя сказать.³²⁾

Дело не в том, чтобы измерить блошиный прыжок.³³⁾ Я открою тебе сущность всего, из всех первородного, и состав всего. Недавно я был в такой же беде, как ты, но мне встретился плешивый долгоносый галилеянин,³⁴⁾ восходивший до третьего неба и сподобившийся там высшей премудрости. Он возродил меня водою,³⁵⁾ поставил на стезю праведных и искупил из мест нечестия. И тебя, если послушаешься, я сделаю воистину человеком.

13. Критий. Говори же, многомудрый Триефонт, я умираю от страха!

Триефонт. Читал ты когда-нибудь комедию Аристофана «Птицы»?

Критий. Разумеется!

Триефонт. Там есть такое место:

Был вначале Хаос, Ночь и черный Эреб, и бездонно зияющий Тартар,
Но земли еще не было, тверди небес еще не было…³⁶⁾

Критий. Правильно! а дальше что?

Триефонт. Был свет вечный, незримый, непостижимый уму: он попрал тьму и уничтожил хаос; единым реченным им словом, как написал тот косноязычный,³⁷⁾ воздвигнул на водах твердь, раскинул небесный свод, сотворил и определил пути светилам, в коих ты чтишь богов,³⁸⁾ украсил землю цветами и человека призвал из небытия в бытие. С небес он взирает на праведных и грешников и заносит деяния их в книгу. Каждому он воздаст³⁹⁾ в день, который сам определил.

14. Критий. А то, что прядут смертным Мойры, это тоже заносится в книгу?

Триефонт. О чем ты говоришь?

Критий. О нитях судьбы.

Триефонт. Расскажи, милый Критий, о Мойрах, а я буду слушать и поучаться.

Критий. Помнишь, как сказал славный Гомер.

А от судьбы, полагаю, никто из людей не спасется.⁴⁰⁾

И о великом Геракле:

Смерти никто не избег, даже сам Геркулес непреклонный,
Он, кто Зевесу-Кронид милее был прочих героев.
Пал он, сраженный судьбою и гневом безжалостной Геры.⁴¹⁾

Вся человеческая жизнь с ее превратностями предопределена судьбой:

Пусть испытает все то, что судьба и могучие Мойры
В нить бытия роковую вплели для него при рожденьи.⁴²⁾

Судьбой суждены и скитания на чужбине:

…посетил гостелюбца-Эола, который радушно
Принял его, одарил и отправил домой; как в отчизну
Злая судьба возвратиться ему не дала…⁴³⁾

Как видишь, по словам Гомера, все в жизни зависит от Мойр. Он же утверждает, что Зевс не пожелал своего сына.

обратно похитить у смерти зловещей,⁴⁴⁾

но

Капли кровавой росы той порою он пролил на землю,
Сына почтив дорогого, которого должен был вскоре
В Трое убить плодоносной Патрокл…⁴⁵⁾

Поэтому, Триефонт, не тщись продолжать этот разговор, хотя бы ты и вознесся на небеса вместе со своим учителем и сподобился таинственного посвящения.

15. Триефонт. Не понимаю, милый Критий, как это Гомер может считать, что рок двояк и выпадает надвое, что такой-то будет конец, если человек поступит так-то, и другой, если он сделает иначе. Ахилл, например, говорит о себе так:

Слышал от матери я, среброногой богини Фетиды,
Будто двоякие Мойры конец моей жизни готовят:
Если останусь я здесь, вкруг твердыни троянцев сражаясь,
Мне не вернуться в отчизну, но славою буду бессмертен,
Если ж домой я отправлюсь…
Слава погибнет моя, но сам долговечен я стану.⁴⁶⁾

А о Евхеноре в «Илиаде» сказано:

Знал он, садясь на корабль, что жестокая ждет его Мойра,
Ибо не раз Полиид говорил ему, старец разумный,
Что или дома ему от ужасной болезни погибнуть,
Или упасть от троянской руки пред судами ахейцев.⁴⁷⁾

16. Разве не таковы гомеровские стихи? Или все это двусмысленный и опасный обман? Хочешь, я напомню тебе еще слова Зевса:⁴⁸⁾ не сказал ли он Эгисту, что ему сужден долгий век, если он воздержится от прелюбодеяния и не поднимет руки на Агамемнона, а если пойдет на это — смерть не заставит себя ждать? Так и я частенько предсказывал: убьешь ближнего — будешь приговорен к смерти, не сделаешь этого — проживешь отлично

и не безвременно будешь настигнут кончиною смертной.⁴⁹⁾

Теперь видишь, как необдуманно, двусмысленно и беспочвенно все, что говорят поэты. Лучше выкинь это из головы, чтобы и тебя в небесной книге причислили к праведникам.

17. Критий. Я рад, что ты снова возвращаешься к тому же; скажи мне тогда, записываются ли на небесах деяния скифов?

Триефонт. Конечно, если среди них встретится порядочный человек.

Критий. Много же там наверху писцов, чтобы всему вести запись!

Триефонт. Не святотатствуй и не хули бога истинного, слушай и поучайся от меня, если хочешь жить вовеки. Если уж бог шатром простер небо,⁵⁰⁾ воздвигнул на водах твердь, сотворил светила и призвал человека из небытия, — что, скажи на милость, невероятного в том, что записываются все людские дела? Ведь и от тебя, если ты заведешь свой дом, купишь рабов и рабынь, не укроется ни один их проступок. Тем более естественно, что бог, создатель всего, может следить за делами и помыслами каждого. А все твои боги, Критий, для здравомыслящих людей — просто детские игрушки.

18. Критий. Очень хорошо сказано! Благодаря тебе я испытал превращение, прямо противоположное ниобиному: из каменной глыбы снова стал человеком и готов поклясться этим богом, что с тобой от моих слов ровно ничего не стрясется.

Триефонт. Скажи, меня ты любишь, да?⁵¹⁾ Смотри, Критий, только не обмани!..

…Мне тот человек ненавистен,
Кто в своих мыслях скрывает одно, говорит же другое.⁵²⁾

Но пора уже, выложи, наконец, те чудеса, которых ты наслушался, чтобы и я в свою очередь побелел, изменился до неузнаваемости, но не замер, как Ниоба, а, обратившись в соловья, оглашал цветущие луга плачевной песней о твоем странном злоключении.

Критий. Клянусь сыном божьим, это тебе не грозит!

Триефонт. Говори, силу слова заимствуй от духа, а я присяду,

…сохраняя молчанье
И ожидая, пока играть Эакид перестанет.⁵³⁾

19. Критий. Так вот, иду я по улице за кое-какими покупками и вижу большую толпу; все шепчут на ухо соседу и прямо припадают друг к другу губами. Я стал беспокойно озираться и, приложив к глазам руку, внимательно вглядываться, нет ли здесь кого из друзей. На счастье мне попадается Кратон, давнишний мой друг и товарищ по пирушкам.

Триефонт. Знаю, ты говоришь о сборщике недоимок. Что же, однако, дальше?

20. Критий. Я расталкиваю всех локтями, протискиваюсь вперед и, поздоровавшись, подхожу к Кратону. Тут один гнилой старикашка по имени Харикен, у которого всегда варится что-то в носу, стал тихонько покашливать и понемногу отхаркивать из нутра (а было оно чернее смерти), а потом замогильным голосом заговорил: «Он, как я уже сказал, простит не взысканные сборщиками недоимки, вернет кредиторам долги, заплатит квартирную плату и все налоги и примет предсказателей, не измеряя их искусства».

Этот человек нес и еще более отчаянный вздор, а стоявшие вокруг него люди сочувственно слушали и пленялись новизной его слов.

21. А другой, по имени Хлеохарм, в драном плащишке, босой и простоволосый, стуча зубами от холода, сказал: «Оборванец с гор, с остриженной головой, показал мне начертанное иероглифами в театре имя того, кто сделает это и самую улицу вымостит золотом». Я же, будучи знаком с Аристандром и Артемидором, заметил: «Эти сны для вас не к добру: твои, Харикен, долги, раз ты видел во сне уплату налогов, непременно возрастут, а Хлеохарм, ступавший по золоту, лишится последнего обола. Думается мне, вы оба заснули у белой скалы в обители снов и переведали их несметное множество, хотя ночи теперь и короткие».

22. Все вокруг захохотали и прямо умирали со смеху от моей глупости. Тогда я спросил Кратона: «Неужто меня, говоря словами комедии, подвел нюх? Или, может быть, я истолковал их сны вопреки учению Аристандра Тельмиского⁵⁴⁾ и Артемидора из Эфеса?»⁵⁵⁾ — «Довольно, Критий, — отвечает он. — Если ты умеешь молчать, я посвящу тебя, и ты узнаешь то, чему скоро суждено свершиться. Все, что сказали эти люди, — не сны, а чистая правда, в месяце месори⁵⁶⁾ это сбудется». От слов Кратона и странных умонастроений всей этой толпы кровь ударила мне в голову, и я собрался уже уходить, в ярости браня Кратона. Тут какой-то человек, взглянув на меня со свирепостью титана, очевидно, по наущению и подстрекательству того треклятого старикашки, схватил меня за полу плаща и потянул назад продолжать словопрения.

23. Речи их тянулись бесконечно. В результате я, злосчастный, поддался на уговоры Кратона прийти в несчастный день на сборище этих обманщиков — ведь он утверждал, что сам принял все посвящения. И вот мы минуем железные ворота и медные пороги,⁵⁷⁾ кружим по бесконечным лестницам и наконец оказываемся в золоченой храмине, похожей на чертог гомеровского Менелая. Я принялся все жадно разглядывать, как некогда итакийский отрок,⁵⁸⁾ но не Елена, клянусь Зевсом, предстала мне, а какие-то вперившие глаза в землю люди с бледными лицами.⁵⁹⁾ Наш приход их обрадовал, они поднялись навстречу и стали расспрашивать, нет ли дурных новостей. Я понял, что они жаждут услышать наихудшее и упиваются несчастиями, как Эринии в трагедии. Вплотную приблизившись друг к другу, они пошептались между собой, а потом обратились ко мне с вопросом:

Кто ты такой, человек, кто отец твой, откуда ты родом?⁶⁰⁾

С виду ты как будто человек порядочный. Я в ответ: «Теперь, как я погляжу, порядочных людей везде немного. Зовут меня Критием, а родина у нас с вами одна».

24. Тогда эти парящие в небесах мужи спрашивают: «Что делается в городе и вообще на свете?» Я говорю: «Все прекрасно и будет еще лучше». Они в знак несогласия поднимают брови: «Неправда, город беременеет бедами». Я тогда начинаю говорить напыщенно, как они: «Вы, вознесшиеся на небеса и словно с высот зорко взирающие на все, мудро прозрели и это. Ну, а как дела в высях? Затмится ли солнце, попадет ли луна между ним и землей? Станет ли Марс под прямым углом к Юпитеру, а Сатурн насупротив солнца? Вступит ли Венера в соединение с Меркурием и зачнет ли Гермафродитов,⁶¹⁾ которые любезны вашему сердцу? Хлынут ли на нас потоки дождей или земля покроется толстым слоем снега, взыщут ли нас град и ржа, чумные поветрия и голод? До краев ли полон кувшин с громами и есть ли запас в хранилище молний?»

25. А они с видом непогрешимых мудрецов продолжали болтать свой излюбленный вздор, что скоро-де все изменится, в городе начнутся смуты и волнения, а войско будет разбито врагами. Я был вне себя и, сразу вспыхнув, словно подожженный дуб⁶²⁾ пронзительно закричал: «Не много ли на себя берете, треклятые людишки, точа зубы на мужей с истинно львиными сердцами, кто отвагой дышал, кто с копьем и шумящим султаном на шлемах. На ваши собственные головы падает все зло, которое вы сулите родине! Ведь ни на каких небесах вы не слышали про эти напасти и не постижением многотрудной астрологии о них узнали. Если же вас одурачили предсказатели и шарлатаны, вы глупцы вдвойне, ибо все это бабьи сказки и выдумки, которые тешат только глупых старух!»

26. Триефонт. Что же, милый Критий, сказали в ответ эти люди с куцыми мозгами?

Критий. Мимо всего этого они прошли, прибегнув к следующей хитроумной уловке: «Мы, говорили они, десять дней не принимаем пищи, не смыкаем глаз и за всенощными песнопениями видим подобные сны».

Триефонт. А что возразил ты? Ведь их речи могли кого угодно поставить в тупик.

Критий. Будь спокоен, я оказался на высоте и прекрасно вышел из положения: «Значит, слухи, которые идут о вас в городе, справедливы: все это приходит вам на ум во сне». Они ехидно улыбнулись и говорят: «Однако сны эти мы видим не в постели». «Завсегдатаи небесных круч, — обратился я тут к ним, — даже если правда это, вы никогда не познаете грядущего, но, обманываясь снами, будете нести вздор о том, чего нет и никогда не будет. Не пойму, как можно до такой степени верить снам, чтобы, городя подобную чепуху, гнушаться всего прекрасного и черпать усладу в том, что отвратительно, и вдобавок без всякой пользы для себя. Оставьте-ка лучше свои безумные видения, зловещие прорицания и надежды, пока бог не послал вас к во́ронам за зложелательство городу и обманные измышления».

27. Тут они все единодушно набросились на меня с отчаянной бранью; если хочешь, я перескажу тебе и поношения, от которых я обратился в безгласную глыбу камня, пока твои разумные речи, прогнав мой столбняк, не сделали меня опять человеком.

Триефонт. Молчи, Критий, и не повторяй глупостей; видишь, как у меня, словно у беременной женщины, вздулся живот? Подобные речи действуют, как укусы бешеной собаки; если мне не полегчает от какого-нибудь успокоительного снадобья, — они угнездятся во мне и причинят немалый вред. Так что не вспоминай ни о чем, а читай молитву, начинающуюся с «Отче»,⁶³⁾ а потом славословие со многими обращениями.

28. Но что я вижу? Не Клеолай ли это спешит сюда, шагая широко.⁶⁴⁾ Окликнем его?

Критий. Конечно!

Триефонт. Постой, Клеолай, не пробегай мимо!

Привет, о странник, если новость ты несешь.⁶⁵⁾

Клеолай. Будьте здоровы, неразлучная пара!

Триефонт. Куда торопишься? Смотри, как ты запыхался, Клеолай. Уж не случилось ли чего?

Клеолай.

29. Критий. Это — знак, что божество не пренебрегает добрыми, но возвеличивает их и ведет к благоденствию. Мы с тобой, Триефонт, дождались лучших времен. Еще недавно я не знал, что оставлю после смерти детям, ведь тебе моя бедность известна не хуже, чем мне — твоя. Теперь им достанет одного блага жить в эти дни: не покинет наших пределов довольство и не вселят страха враги.

Триефонт. И я, Критий, завещаю детям радоваться падению Вавилона, порабощению Египта,⁶⁷⁾ пленению сынов Персии, прекращению скифских набегов и — да сбудется это! — отторжению варваров от наших границ. А мы падем перед статуей Неведомого бога, возденем руки к небу и возблагодарим за то, что удостоились быть подданными столь великой державы. Пусть другие болтают, что вздумается,— с нас довольно, что мы можем сказать о них словами пословицы: «Гиппоклиду⁶⁸⁾ нет до этого дела».

Псевдо-лукианов памфлет «Патриот, или Слушающий поучения» был написан, как полагает большинство исследователей, и Константинополе в конце 969 г. Интерес к сочинениям Лукиана в Византии конца IX и X вв. был очень велик: образованные константинопольские богословы, осуждавшие Лукиана за пренебрежительное отношение к христианам, все же охотно использовали его доводы против языческой мифологии.

Диалог «Патриот», автор которого неизвестен, коренным образом отличается от других византийских подражаний Лукиану. На первый взгляд он кажется набором довольно безвкусных острот по адресу античных мифов и напоминает не столько умную и едкую иронию античного сатирика, сколько пространную брань византийских писателей Льва Хиросфакта и Константина Родосского, нападавших на античную мифологию. Однако — и именно в этом историческое значение памфлета — бок о бок с насмешками над древней религией мы встретим в нем насмешки над мифами и догматами христианства. Первая часть памфлета представляет собой диалог между сторонником язычества Критием и Триефонтом, недавно принявшим «истинную веру»; это и дает автору повод высказать несколько критических замечаний о христианской религии.

Во второй части диалога автор высмеивает бледных людей, занимающихся астрологическими выкладками и враждебно относящихся к императору. Несомненно, что врагами императора он считает монахов, хотя и не говорит этого прямо. Антимонашеский тип памфлета и прославление императора Никифора Фоки (963—9691 объясняются всей политической ситуацией конца 60-х годов X в. Никифор Фока, один из крупнейших византийских феодалов, захватил императорскую власть, используя недовольство константинопольской бедноты; победы в войне с арабами создавали ему своеобразный ореол — почитание императора связывалось, как это чувствуется и в памфлете, с любовью к родине. Недаром о Никифоре складывались легенды как о «народном царе». В «Повести об убиении Никифора Фоки» говорится, что при нем царство жило якобы безмятежно, не зная, ни войска, ни каких-либо властей.

В то же время Никифор задел интересы церкви: ограничил ее земельные владения, запретил назначать епископов без его согласия. Все это привело к конфликту между императором и патриархом Полиевктом, который принял активное участие в заговоре против Никифора и поднял против императора население столицы. В конце 969 г., вскоре после того как был написан памфлет «Патриот», заговорщики ворвались во дворец и убили Никифора.

Таким образом, политическая программа автора памфлета — прославление императора (прежде всего его внешней политики) и осуждение монахов, группировавшихся вокруг патриарха Полиевкта.

¹⁾ См. Гомер — «Илиада», III, 35.

²⁾ Трехглавый пес Кербер, охранитель выхода из подземного мира.

³⁾ Юноша, который прочитал платоновский диалог «Федон», где шла речь о бессмертии души, и решил проверить утверждения Платона; с книгой в руках он бросился в море со стен родного города.

⁴⁾ Античная мера поверхности (около 0,1 га).

⁵⁾ Икар упал в море, которое после этого получило название Икарийского. Здесь имеются в виду слова Лукиана в диалоге «Икароменипп», 3.

⁶⁾ Имеются в виду мифы, обработанные Лукианом («Разговоры богов», 8-9; «Разговоры в царстве мертвых», 28): о рождении Диониса и Афины, о «двуполом» Тиресии, о Прокне и Филомеле, превратившихся в соловья и ласточку.

⁷⁾ См. Гомер — «Одиссея», XIII, 228.

⁸⁾ Имеется в виду осмеянный Лукианом («Любитель лжи», 35-36) рассказ о египетском маге Панкрате, который мог превратить пест, дверной засов или метлу в человека и заставить их служить себе.

⁹⁾ Об этих превращениях Зевса см. прим. к стр. 36².

¹⁰⁾ Европа, которую Зевс похитил в облике быка (ср. «Морские разговоры», 15).

¹¹⁾ См. прим, к стр. 78³.

¹²⁾ Имеется в виду миф о похищении Ганимеда (см. «Разговоры богов», 4).

¹³⁾ Зевс родил Афину из головы, а Диониса вынашивал в бедре (ср. § 3).

¹⁴⁾ О двусмысленном предсказании дельфийского оракула, погубившем лидийского царя Креза, см. прим, к стр. 126¹.

¹⁵⁾ Посейдон явился к Тиро в образе ее возлюбленного Эпипея (см. «Морские разговоры», 13).

¹⁶⁾ См. «Разговоры богов», 17.

¹⁷⁾ Посейдон создал коня ударом трезубца о скалу.

¹⁸⁾ Афина убила чудовище Горгону и носила на груди ее голову со змеями вместо волос.

¹⁹⁾ Совоокая — эпитет Афины.

²⁰⁾ Античные мифы ничего не говорят о Персее как о чародее.

²¹⁾ Имеется в виду попытка рационалистического истолкования мифа о Горгоне в сочинении стоика Гераклита «О невероятном».

²²⁾ См. Гомер — «Одиссея», I, 49.

²³⁾ Намек на историческое событие: взятие Крита войсками Никифора Фоки.

²⁴⁾ См. прим, к стр. 112³.

²⁵⁾ Разгневавшись на Геру, Зевс сковал ее золотыми цепями и повесил между небом я землей, приковав к ногам тяжелые наковальни (см. Гомер — «Иллиада», XV, 18-19).

²⁶⁾ Имеется в виду христианский догмат о троичности божества: единый бог существует в трех лицах (ипостасях) — бог-отец, бог-сын и святой дух.

²⁷⁾ См. Еврипид, фрагм. 935.

²⁸⁾ Неопифагореец, живший около 100 г. н.э., занимался арифметикой, а вместе с тем, как неопифагорейцы, пытался выяснить «скрытый смысл» чисел. Издеваясь над пифагорейцами, Лукиан называет число их богом («Икароменипп», 9; «Продажа жизней», 4); вскрывая тайное значение чисел, пифагорейцы приходили к абсурдным выводам о тождестве разных чисел; так, в «Продаже жизней» Лукиан заставляет Пифагора заявить, что четыре — это десять.

²⁹⁾ Скрытая насмешка над христианским учением о троице, которое кажется автору столь же нелепым, как и пифагорейские рассуждения о тайном смысле чисел.

³⁰⁾ По учению пифагорейцев, четверка — корень и источник десятки.

³¹⁾ Намек на учение философа-гностика II в. н.э. Валентина, которого церковь считала еретиком. По его учению, совершенная восьмерка (или осьмерица) состоит из восьми основных эонов («веков») — идеальных сущностей: глубины, молчания, ума, истины и т.п. Эта осьмерица создает еще 22 эона, которые вместе с первыми восемью составляют тройную десятку (тридцать), «являющую собой всю полноту бытия».

³²⁾ Стих из неизвестной трагедии.

³³⁾ Намек на комедию Аристофана «Облака» (145), где высмеивается Сократ, измеряющий длину блошиного прыжка.

³⁴⁾ Такими чертами наделяют новозаветного апостола Павла апокрифы («отреченные» книги); говоря о восхождении на третье небо, автор смеется над христианским проповедником.

³⁵⁾ Имеется в виду христианское «таинство» крещения.

³⁶⁾ См. Аристофан — «Птицы», 693 и след.

³⁷⁾ Библейский персонаж Моисей, обращаясь к богу, называет себя косноязычным («Библия», книга «Исход», IV, 10). Автор памфлета насмешливо относится к библейским легендам.

³⁸⁾ Греки связывали светила (солнца, луну, планеты) с богами Гелиосом, Селеной, Зевсом, Гермесом и т.д.

³⁹⁾ Пересказ из христианской книги «Откровение Иоанна», XX. 12.

⁴⁰⁾ См. Гомер, «Илиада», VI, 488.

⁴¹⁾ См. Гомер — «Илиада», XVIII, 117-119.

⁴²⁾ См. Гомер — «Одиссея», VII, 196 и след.

⁴³⁾ См. Гомер — «Одиссея», XXIII, 314-316.

⁴⁴⁾ См. Гомер — «Илиада», XVI, 442.

⁴⁵⁾ См. Гомер — «Илиада», XVI, 459 и след.

⁴⁶⁾ См. Гомер — «Илиада», IX, 410 и след.

⁴⁷⁾ См. Гомер — «Илиада», XIII, 665 и след.

⁴⁸⁾ См. Гомер — «Одиссея», I, 32 и след.

⁴⁹⁾ См. Гомер — «Илиада», IX, 416.

⁵⁰⁾ См. «Псалтирь», 103, 2.

⁵¹⁾ См. Аристофан — «Облака», 86.

⁵²⁾ См. Гомер — «Илиада», IX, 312 и след.

⁵³⁾ См. Гомер — «Илиада», IX, 190 и след.

⁵⁴⁾ Предсказатель при дворе Александра Македонского.

⁵⁵⁾ Толкователь снов, жил во II в. н.э.

⁵⁶⁾ Месяц месори — по египетскому календарю, один из летних месяцев.

⁵⁷⁾ «Железные ворота» и «медные пороги», согласно Гомеру («Илиада», VIII, 15), отделяли мрачный Тартар.

⁵⁸⁾ Телемах.

⁵⁹⁾ Монахи из окружения патриарха Полиевкта, враждебного императору.

⁶⁰⁾ См. Гомер — «Одиссея», I, 170 (см. также «Икароменипп», 23).

⁶¹⁾ Гермафродит, двуполый сын Гермеса (у римлян — Меркурий) и Афродиты (у римлян — Венера).

⁶²⁾ См. Аристофан — «Лягушки», 859.

⁶³⁾ Имеется в виду христианская молитва.

⁶⁴⁾ См. Гомер — «Илиада», VII, 212.

⁶⁵⁾ «Привет тебе…» — стихи неизвестного автора.

⁶⁶⁾ Стихи неизвестного автора; имеется в виду взятие Антиохии византийцами в 969 г.

⁶⁷⁾ Диалог завершается предсказанием побед над арабами. Вавилон в это время уже не существовал — этим именем автор, повидимому, называет Багдад, расположенный неподалеку от древнего Вавилона,— столицу арабского государства с середины VIII в. Предсказания побед над арабами часто встречаются и у других византийских авторов X в.: в «Истории» Льза Диакона, в «Житии Андрея Юродивого» и т.д.

⁶⁸⁾ «Гиппоклид» — греческая поговорка, смысл которой — подчеркнуть свое безразличие к тому или иному событию. Она основана на легенде, которую рассказывает Геродот («История», VI, 127-129). Гиппоклид добивался руки дочери Клисфена— правителя Сикиона, однако Клисфену не понравилось его пристрастие к танцам. Получив отказ, Гиппоклид тотчас ответил: «Гиппоклиду нет до этого дела!»