Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К содержанию Далее

Глава вторая.
Проблема образования венецианской колониальной империи в буржуазной иностранной исторической литературе

Иностранная буржуазная историческая литература по истории Венеции громадна, — можно было бы составить целую библиотеку из книг, написанных в различное время в разных странах по истории Венеции. Библиографии Чиконья и Соранцо, о которых мы уже упоминали, дают представление о том, сколько было написано уже в конце восьмидесятых годов о прошлом Адриатической республики и о новой Венеции. С того времени буржуазная историческая литература по истории Венеции продолжала возрастать. Выход все новых и новых работ по интересующему нас разделу истории Италии в средние века продолжается и в наши дни.

Повышенный интерес буржуазной исторической науки к венецианскому прошлому не является случайным и не вытекает только из стремления удовлетворить любознательность туристов — буржуа, усердно продолжающих посещать город св. Марка и в XX столетии, — интерес этот лежит глубже. История Венеции, аристократический режим которой оставался почти неизменным в течение нескольких сотен лет, представляет благодарный материал для любителей «опровергать» то положение революционного марксизма, согласно которому «история всего предшествующего общества есть история борьбы классов».¹⁾

Исторические сочинения, которые нас в данном случае могут интересовать, с удобством, хотя и несколько искусственно, могут быть разделены на три категории: общие сочинения по истории Венеции; сочинения, посвященные [51] вопросам венецианского хозяйства или более общим вопросам средиземноморской торговли и хозяйства Италии в средние века; немногие работы, прямо относящиеся к основным проблемам избранной нами темы.

1. Общие сочинения по истории Венеции

Политическая раздробленность Италии, затянувшаяся до второй половины XIX в., была причиной возникновения здесь ряда местных историй, историй отдельных монархий и республик. Венеции при этом особенно посчастливилось, — ее историческая литература исключительно богата. Это объясняется не только длительностью существования Адриатической республики, но также и тем, что «светлейшая синьерия» очень рано поняла практическое значение печатного слава и очень широко им пользовалась для своих политических целей, — приведем два примера: для обоснования своих претензий на особые права в Адриатическом море венецианское правительство вызвало к жизни более десятка историко-политических трактатов,²⁾ целая серия сочинений появилась в начале XVII в., в которых доказывалась неправота папы Павла V, наложившего тогда на Венецию интердикт.³⁾

Начиная с XV в., почти непрерывно следует одно сочинение по истории Венеции за другим. Сначала это литература на латинском, потом итальянском языке, с XVII в. все чаще стали появляться произведения на французском языке, с XVIII — появляются значительные работы на немецком, еще позднее на английском языке.

Почти вся эта ранняя историческая литература имеет в настоящее время только библиографический интерес, поскольку в ней трактуются вопросы интересующей нас темы. Сочинения эти представляют собою более или менее точный пересказ наших ранних источников и при том только повествовательного характера и нередко с тенденциозными извращениями.

Это, в первую очередь, относится к различным сочинениям, написанным по заказу венецианского правительства. Мы разумеем здесь сочинения М. А. Сабеллико от XV в.,⁴⁾ кардинала Пьетро Бембо — первой половины XVI в.,⁵⁾ Паоло Парута — конца этого же столетия,⁶⁾ Андреа Морозини — начала XVII в.,⁷⁾ Баттиста Нани, писавшего в середине и второй половине этого же века [52] по итальянски,⁸⁾ Микаеле Фоскарини — в самом конце XVII столетия,⁹⁾ Пьетро Гарцони — в XVIII веке.¹⁰⁾

Мы уже говорили о тенденциозности Сабеллико. Здесь уместно будет привести пару примеров того, как он обращается с истиной. В своем сочинении Сабеллико утверждает, например, что уже император Василий II даровал венецианцам право беспошлинной торговли во владениях империи;¹¹⁾ в другом месте его сочинения семилетний сын Пьетро Орсеоло II, Оттон, управляет покоренным Дубровником;¹²⁾ ему принадлежат измышление о низком происхождении императора Мануила и об ослеплении Энрико Дандоло каленым железом и т.п.¹³⁾ Об этом, быть может, не следовало бы говорить, но сочинение Сабеллико, представляя собою связный, со значительным количеством разнообразных подробностей рассказ о первой тысяче лет существования республики, служило для историков последующего времени, не желавших или не имевших возможности утруждать себя изучением первоисточников, основным руководством, по которому излагались события этого тысячелетия. Это в значительной степени справедливо даже по отношению к Дарю, склонному несколько критически относиться к сложившейся исторической венецианской традиции.

Все истории «по государственному заданию», за исключением Сабеллико, описывают преимущественно историю своего времени. Их сочинения представляют собою несомненный интерес, если не с точки зрения достоверности сообщаемых ими сведений, то с точки зрения того, как переломлялись те или иные события и факты в сознании тогдашних венецианских политиков, точку зрения которых эти сочинения отражают. Однако эта интересная их часть находится вне хронологических рамок интересующих нас событий и поэтому для нас на этой стадии нашей работы бесполезна.

Количество «венецианских историй», написанных в Венеции, в XVIII в. возрастает еще более. Тогда появляются труды Фоскарини, Формалеони, Галличьоли и др.,¹⁴⁾ и все-таки был прав Капелетти, когда он в сороковых годах следующего столетия писал: «Венецианскими историями заполнены все библиотеки, однако Венеция еще не имеет своей истории»,¹⁵⁾ т.е. истории правдивой. И в XVIII в. часть историков все еще пишет «по государственному заданию», — Марко Фоскарини к таковым [53] относится во всяком случае; но дело не только в этом. Те из венецианских историков, которые писали по собственному побуждению, все же не могли служить в своих сочинениях одной только истине, причем мы имеем в виду не только классовую принадлежность авторов, но также и бдительный контроль, который осуществляли за этой стороной деятельности своих сограждан Совет десяти и Государственные следователи. Авторы — итальянцы с опаской поглядывали на город на лагунах даже в том случае, когда они имели возможность писать в таких местах, где «карающая рука стражей республики» была бессильной, если только и здесь, в Париже или Амстердаме, они не писали по заказу Светлейшей синьории.

Такое положение дела вызвало реакцию у историков — «ольтремонтанов», у французов. Труды Амело де ля Уссей, С. Дидье, аббата Ложье — и этого последнего в особенности — обличали венецианскую государственную систему в деспотизме, тирании и жестокости.

С XVIII вв. зазвучали протесты против «казенных» историй и наемных историков Венеции и с другой стороны. Некоторые успехи капитализма во владениях Венеции пробудили к жизни или обострили национальные противоречия. С XVIII в. настойчивее, чем это было ранее, раздались протесты со славянской стороны. Это были голоса из Дубровника: в семидесятых годах появились сочинения Варги и Червы, в которых они разоблачали не только таких фальсификаторов истории взаимоотношений славянства с Венецией, как Сабеллико, но и такого умеренного сглаживателя острых углов как А. Дандоло. О боевом характере этих произведении можно судить уже по титулам отдельных глав, например в сочинении Варги: «Всегдашняя свобода Дубровника от венецианского господства, обоснованная и доказанная», или — «Еще одно обманное посягательство на нашу всегдашнюю свободу со стороны Дандоло и Сабеллико» и т.д.¹⁶⁾

В XVIII же веке была сделана не совсем безуспешная попытка дать историю Венеции без «ольтремонтанских» французских и «казенных» венецианских крайностей, при одновременном игнорировании, конечно, славянских протестов. Эта попытка принадлежит немцу с французским именем, издавшему свой труд в русской уже тогда Риге. Мы имеем в виду «Политическую историю Венецианской республики» Лебре.¹⁷⁾ [54]

Произведение это представляет собою критический синтез всей важнейшей исторической литературы XVI, XVII и отчасти XVIII вв., посвященной истории Венеции, причем автор скромно заявляет, что его работа основана на труде Аббата Ложье, но «с устранением его ошибок».¹⁸⁾ На самом деле Лебре широко использует первоисточники, из которых многие в его время были архивными материалами, и критически проверяет выводы С. Дидье, Санди, Амело де ля Уссей и др.

Содержание сочинения не точно соответствует его заглавию: оно в действительности значительно шире и рассматривает не только историю Венецианского государства, но останавливается и на экономических, и на социальных вопросах, и на вопросах культуры. Лебре делал попытки осветить эти вопросы также и применительно к колониальным владениям Венеции.¹⁹⁾ Затрагиваемые вопросы трактуются со всеми возможными по тогдашнему состоянию источников подробностями и излагаются языком ясным и выразительным.

Несмотря на свои аристократические симпатии, которых автор не скрывает,²⁰⁾ он рисует венецианскую политику, например в крестоносном движении, с таким реализмом,²¹⁾ которому можно позавидовать при чтении некоторых современных произведений по этому вопросу.

Все это в значительной степени относится и к тем частям труда Лебре, в которых освещаются интересующие нас проблемы. Автору вредит только слишком доверчивое его отношение к венецианским источникам там, где в его руках нет других прямых указаний, которые он мог бы противопоставлять венецианцам, или их друг другу. Для примера укажем на его утверждение, что Дубровник уже с 998 г. получал своих «ректоров» из Венеции.²²⁾

Разумеется, книга Лебре устарела, и мы считаем бесполезным указывать на те ошибки, которые в ней встречаются. По полноте материала, по добросовестности исследования, по верности понимания большинства затронутых автором вопросов, — мы имеем в виду вопросы нашей темы, — книга Лебре несомненно является одним из лучших произведений ранней буржуазной историографии Венеции, не исключая и ее лебединой песни «Гражданской и политической истории венецианской торговли», написанным в последние дни Венеции ее патрицием Карло Антонио Марином. [55]

Сочинение это выходило уже после гибели Венецианского государства, начиная с 1798 г.²³⁾ Автор признает, что его гидом при написании работы был Фоскарини, и что он широко пользовался трудами других венецианских историков, писавших по «государственному заданию». Правда, автор замечает, что делал он это «не без необходимой критики»,²⁴⁾ но она мало заметна при трактовке по крайней мере тех проблем, которые нас занимают.

«Гражданская и политическая история венецианской торговли» в действительности не есть только история торговли, но и политическая история Венеции в самом широком смысле этого слова. Марин из ранних венецианских историков несомненно является наиболее основательным и достоверным, хотя и он при написании своего труда пользовался только повествовательными работами своих отдаленных предшественников, начиная с Диакона Джиованни, и почти не уделял внимания обширному документальному материалу венецианских архивов.

Не останавливаясь на многочисленных ошибках Марина в трактовке им частных проблем нашей темы, вроде преувеличенной оценки экспедиции Пьетро Орсеоло II, или изложения им истории ранних взаимоотношений Венеции с Дубровником,²⁵⁾ необходимо заметить, что он в общем довольно правильно наметил основные этапы становления Венецианской колониальной империи. Время Пьетро Орсеоло II, с именем которого связана первая попытка Венеции выйти за пределы лагун, он называет ее детством; время первого крестового похода он считает ее юношеским возрастом; время четвертого крестового похода — периодом возмужалости.²⁶⁾

В XIX в. историография Венеции перестает быть преимущественно венецианской. Гибель республики не могла не повлечь за собою сокращение числа работ, посвященных ее истории, а общий подъем буржуазной исторической науки в Европе способствовал появлению ряда сочинений на разных языках, авторами которых были или иностранцы, или итальянцы невенецианского происхождения. Это относится, в первую очередь, к первой половине XIX в., но в известной мере справедливо также и для второй половины этого столетия, если иметь в виду только крупные монографии, а не отдельные статьи в специальных журналах. [56]

Дальнейшее развитие капитализма способствовало, как известно, росту националистических тенденций и стремлению к воссоединению в тех странах, которые все еще пребывали в состоянии унаследованной от феодализма раздробленности. В Италии эти тенденции приводят к сглаживанию противоречий и неприязни, разобщавшей ранее отдельные города и государства, к замене местного — венецианского, генуэзского, пизанского, миланского, тосканского и всякого иного «патриотизма» чувством общенациональной солидарности. Пизанец Фануччи одинаково противопоставляет все три «знаменитых морских народа — венецианцев, генуэзцев и пизанцев — всем неитальянцам, — грекам, арабам и туркам.²⁷⁾ Автор «Новой истории Генуэзской республики» Микеле Джузеппе Канале, полемизируя с Никитой Акоминатом и Киннамом, как известно не особенно лестно отзывавшимися о «латинянах», не жалеет красок для того, чтобы показать ничтожество византийцев, доблесть, благоразумие, благородство, простоту и правдивость венецианцев, пизанцев и «всех вообще итальянцев того времени».²⁸⁾ Таким образом, тенденции, которые в XVIII в. лишь намечались, например в сочинении Филиаси, для которого славяне были лишь варварами,²⁹⁾ нашли теперь свое полное выражение.

Итальянская историография в начале XIX в не дала ничего ценного по истории Венеции. Труд Курти, написанный на французском языке, ставил своею задачей ознакомление широкой европейской публики с основными фактами истории и государственного устройства сошедшей с исторической сцены республики. Он не прибавляет ничего нового к разработке интересующих нас вопросов и повторяет прежние ошибки.³⁰⁾ Упомянутое выше сочинение Фануччи, отводящее истории венецианцев, генуэзцев и пизанцев в период от начала до середины XIII в. первые два томика, также дает сравнительно очень мало нового. Заслуживают внимания лишь те страницы, где автор опирается на материалы, извлеченные им из архива Флоренции. Проблемы венецианской колониальной и торговой экспансии трактуются автором без надлежащего уважения к исторической истине. Помимо старых ошибок, мы находим здесь ряд новых, вроде странного рассуждения об оживленной торговле итальянских городов на Черном море с татарами еще в XII в.³¹⁾ Состав венецианских колониальных владений и [57] сфера венецианских торговых интересов изображаются в самых общих чертах и с пренебрежением к динамике этого вопроса.³²⁾ Некоторые важные проблемы венецианского колониального господства оставляются без внимания — укажем в качестве примера на вопрос о борьбе Венеции за Далмацию против славян и т.д.

Во втором десятилетии XIX в. начала выходить обширная «История Венецианской республики» Дарю. Работа эта принадлежит перу политического деятеля наполеоновской Франции. Трактуя проблемы венецианской истории в духе Ложье, бонапартист Дарю стремится оправдать политику Наполеона по отношению к Адриатической республике.

В течение нескольких лет Дарю выпустил семь томов, из которых последний представляет собою частию информацию об источниках по истории Венеции, частию выдержки из некоторых из них. Однако, сочинение Дарю в совершенно недостаточной степени отразило на себе осведомленность автора в области источников по избранной им теме: оно написано не на основании кропотливой работы в архивах, а преимущественно на основании существовавших тогда печатных изданий. Достаточно оказать, что одним из главным источников его при написании им разделов, посвященных XI, XII и XIII вв. истории Венеции, было сочинение Сабеллико, на основании которого Дарю пишет не только там, где он на него ссылается, но нередко и там, где он таких ссылок не делает.³³⁾

Необходимо отметить вместе с тем и крайнюю неравномерность в трактовке отдельных периодов: из шести томов только один уделен истории Венеции на протяжении первых восьми столетий ее существования, тогда как истории последних трех с половиной столетий отведено пять томов. Это, впрочем, также определяется подходом автора к имевшимся в его распоряжении источникам.

Сочинение Дарю надо признать в настоящее время совершенно устаревшим, и нет необходимости останавливаться на многочисленных ошибках, которые в нем встречаются. Дарю интересуется преимущественно политической историей, вследствие чего очень важные вопросы колониальной политики или вовсе оставляются без внимания, или трактуются очень поверхностно: хрисовулу императора Алексея от 1082 г., открывающему собою [58] новую эпоху в истории венецианской экономики, отведено только шесть строчек.³⁴⁾ Самый состав Венецианской колониальной империи определен без достаточного внимания к деталям вопроса и умения разобраться в этих деталях.³⁵⁾ Односторонность в использовании источников заставляла Дарю беспомощно опускать руки даже там, где он чувствовал необходимость критической проверки известий венецианских историков и анналистов. Изложив историю экспедиции Пьетро Орсеоло II и справедливо заподозрив достоверность полученных им от венецианцев сведений, Дарю пишет: «Их рассказ мне кажется неправдоподобным.., но в моем распоряжении нет документов, которые я мог бы противопоставить венецианским историкам», и он вслед за Сабеллико покорно рассказывает о назначении на пост венецианского комита^* в Дубровник сына дожа, Отто, который не особенно задолго перед тем вышел из пеленок.³⁶⁾

Ни в каком отношении не выше труда Дарю стоит произведение другого француза, вышедшее в 1847 г., сочинение Леона Галибера, названное им также «Историей Венецианской республики».³⁷⁾ Сочинение это значительно меньше по своим размерам и состоит из одного, правда довольно объемистого, тома. Оно рассчитано на широкую публику, и автор не считал необходимым объяснять, откуда он заимствовал те или другие приводимые им сведения.

Эта книга распространила немало превратных сведений по интересующим нас вопросам. Мы узнаем из этого сочинения, что накануне похода Пьетро Орсеоло к далматинским берегам в Далмации образовалось «нечто вроде лиги» для «более эффективного противодействия непрерывным нападениям» славянских пиратов; для того, чтобы придать большую устойчивость этой «конфедерации» и «большую концентрацию их рассеянным силам — узнаем мы далее — города предложили Венеции стать во главе их»; здесь же сообщается далее, что Пьетро Орсеоло согласился на это под условием, чтобы «магистраты союзных городов» принесли присягу на верность республике и чтобы их войска выступили против общего врага под венецианским знаменем; здесь же, наконец, Задар назван «древнейшим союзником» Венеции, а победа дожа представляется, как заключительный момент борьбы, «которая длилась более полутораста лет».³⁸⁾ [59]

Галибер всерьез принимает сообщение Барбаро о том, что венецианцы хотели перенести столицу созданной им империи с берегов Адриатики на берега Босфора.³⁹⁾ Специфически католический оттенок чувствуется в сообщении, что стесненный в средствах император Латинской империи Балдуин II заложил венецианцам «терновый венец Иисуса Христа, еще запятнанный его кровью».⁴⁰⁾ Можно подумать, что перед нами не сочинение XIX в., а труд какого-нибудь монаха раннего средневековья.

Из сочинения Галибера нельзя получить истинного представления ни о составе, ни тем более об организации Венецианской колониальной империи.

В промежуток времени между выходом в свет трудов Дарю и Галибера было издано в Дрездене в небольших пяти томиках сочинение Фердинанда Филиппи.⁴¹⁾ Эта работа представляет собою добросовестную компиляцию вышедших до того времени различных трудов по истории Венеции. Сочинение рассчитано на широкую читающую публику и очень кратко: вся история Венеции от начала по XIII столетие дана автором на 142 страницах первого томика. При такой трактовке сложных исторических проблем неизбежны такие «обобщающие» суждения, как замечание Филиппи о походе Витале Микьеле после событий 1171 г.: «Он обратился сначала против Дарданелл, осаждал и разрушил до основания Трогир и Дубровник»...⁴²⁾ Здесь в немногих словах сказано очень много неверного или неточного.

Революционные события 1848 г. и предшествовавшее им движение вызвало к жизни значительное итальянское сочинение по истории Венеции первой половины XIX в., «Историю Венецианской республики» Джузеппе Капелетти, которая уже упоминалась нами выше.

Оба первые тома «Истории» Капелетти вышли в 1848 году. Предисловие писалось в то время, когда на мгновение воскресла Венецианская республика, и автор имел возможность посвятить свой труд тогдашнему ее президенту Даниеле Манину.⁴³⁾

Автор — венецианский священник. Его позиция — позиция неогвельфизма, — он хотел бы видеть Венецию в качестве одной из республик большой итальянской федерации городов под папским верховенством. Он в то же время и националист. Для него французы времен наполеоновских походов — «северные варвары», — разрушившие [60] прекрасную Венецианскую республику.⁴⁴⁾ Славяне, позволившие себе отстаивать свою независимость перед лицом Адриатического Карфагена, трактуются им как «варварская орда»,⁴⁵⁾ король хорватский Крешимир именуется «главарем свирепых горцев».⁴⁶⁾

Капелетти «написал» на своем историческом знамени истину, одну только истину, — он не ручается, что напишет хорошую историю, но уверен в том, что пишет историю правдивую.⁴⁷⁾ Его «объективизм» должен идти настолько далеко, что «выясняя причину войны — по его мнению — не следует одобрять ее как справедливую, ни порицать, как несправедливую».⁴⁸⁾ Но, разумеется, его национализм, его неогвельфские убеждения и священнический сан не позволили ему удержаться на столь торжественно декларированных высотах истины. К тому же, обширные венецианские архивы, с которыми он несколько знакомит читателя, использованы им в прискорбно малых размерах. Мы увидим это далее.

Автор делит венецианскую историю несколько необычно на три таких периода: республику демократическую, республику аристократическую, республику, порабощенную иноземным господством, и думает, что Венеция с 1848 г. вступила в четвертый период своей истории, — республики народной демократической.⁴⁹⁾ Бесполезно оспаривать эту «периодизацию».

Интересующие нас проблемы разработаны автором в конце второй и третьей книг его труда.

Первое выступление Венеции на пути расширения сферы ее политического влияния, поход Пьетро Орсеоло II, превращается у него в «завоевание Истрии и Далмации», причем он с негодованием отвергает подозрения Дарю относительно истинного характера подчинения далматинских городов.⁵⁰⁾ В истории крестовых походов Венеции, по его мнению, не достает не славных подвигов, а известий о них.⁵¹⁾ Четвертый крестовый поход, оказывается, был ничем иным, как «защитой невинности, помощью скорбящим, мщением за самую несправедливую узурпацию».⁵²⁾

Автора не особенно интересуют основные экономические и политические проблемы рассматриваемого им времени: знаменитому хрисовулу Алексея I он отводит только четыре строчки,⁵³⁾ венецианские владения после четвертого крестового похода изображает кратко и отчасти неверно;⁵⁴⁾ но как священник, Капелетти серьезно [61] интересуется захваченными в Византин реликвиями, и спором из-за мощей св. Николая объясняет происхождение первого столкновения венецианцев с пизанцами в 1099 г.⁵⁵⁾

Восстания Задара Капелетти объясняет не политическим и экономическим гнетом дорогой для него Венецианской республики, а посторонними влияниями — хорватов в XI в., венгров в XII в. — и легкомыслием жителей — во всякое время.⁵⁶⁾ Единственной причиной войн Венеции с Падуей и Тревизо в начале XIII в. Капелетти считает ссору из-за «замка любви».⁵⁷⁾ Стремление прославить свое отечество и антигибеллинские чувства приводят автора к доказательствам достоверности еще Санди отвергнутой легенды о битве при Сальворе, в которой 30 венецианских кораблей будто бы победили 60 императорских, причем он не останавливается перед необходимостью в этом случае отвергнуть авторство Ромуальда Салернского в отношении носящей его имя хроники.⁵⁸⁾ Целых 22 страницы заполняет он неубедительной полемикой с авторами, отвергающими эту легенду.⁵⁹⁾

Колониальными делами Венеции Капелетти интересуется постольку, поскольку республика вела за обладание ими войны с соседями или с населением захваченных территорий. Он сравнительно подробно повествует о делах на Крите, но не вникает вглубь событий, занимая читателя лишь военными подробностями. Справедливость требует, однако, отметить, что в этой борьбе он вполне резонно усматривает со стороны греков борьбу за свободу.⁶⁰⁾

Такая трактовка занимающих Капелетти проблем объясняется, между прочим, тем, что он использует почти исключительно источники повествовательного характера или труды своих предшественников, в частности Марина. Проблема образования Венецианской колониальной империи разработана им совершенно недостаточно как со стороны своего объема, так и в особенности со стороны анализа взаимоотношений метрополии со своими колониями, важнейшие вопросы экономической и социальной политики Венеции в колониях, можно сказать, не затрагиваются им вовсе.

Сочинение Капелетти является последним большим произведением венецианской историографии в первой половине XIX в. Во второй половине этого века венецианская [62] история все в большей и большей степени делается предметам изучения всех европейских наций. Рядом с большим числом научных произведений появляется значительная популярная литература для нужд туристов, устремляющихся массами в знаменитый город на лагунах. Разрабатываются отдельные вопросы венецианской истории в исторических журналах Европы, появляются монографии, издаются обобщающие работы, возрастает интерес к экономическим проблемам венецианской истории. В соответствии с требованиями техники позитивистского направления в буржуазной историографии шире используются архивные данные, что облегчается систематическим изданием их в различных странах.

Первое место здесь, естественно, принадлежит Италии. В этой стране, если называть только наиболее значительные работы, выходят в это время труды Романина, Мольменти, Чекетти, Музатти, Баттистелли, Манфрони. Вокруг «Венецианского Архива» и издательства источников по «Отечественной истории» группируется ряд не менее известных имен — Пределли, Баракки, Джомо, Росси и др.

Вторая половина XIX в. в итальянской историографии Венеции открывается обширными штудиями триестского еврея Самуила Романина. Его многолетние занятия венецианской историей нашли себе выражение в обширной «Документированной истории Венеции» в 10 томах, начавшей выходить с 1853 г.⁶¹⁾ Краткое обобщение основных выводов по истории Венеции сделано было потом Романином в курсе лекций, прочитанных им в конце 50-х годов и изданных позднее под заглавием: «Лекции по истории Венеции».⁶²⁾

Труд Романина стоит вполне на уровне современной ему позитивистской буржуазной исторической науки. Свою задачу историка он понимает очень широко: «История народа, — пишет он в предисловии к своему главному труду, — слагается не только из войн, политических событий и генеалогий, но ее существеннейшими частями являются данные относительно управления, морального и интеллектуального движения, промышленности и торговли, изящных искусств и литературы, а также связи всего этого с религией».⁶³⁾ Это, конечно, идеалистическое понимание исторического процесса, и Романин не видит главного содержания истории, классовой борьбы; но его труд во многих отношениях представляет собою [63] большой шаг вперед по сравнению с трудами его предшественников.

Среди достоинств его работы следует указать, прежде всего, на то, что «Документированная история Венеции» является таковой не только по названию. Романин много и долго работал в венецианских архивах и не только довольно широко использовал изученные им материалы — дипломы, договоры, надписи, — но и дал значительное их количество в приложениях к своему труду. Он обычно, хотя и не всегда, критически подходит к своим источникам, стремится точно установить факты и посильно правильно истолковать их. Кроме того, размеры его труда позволяли ему трактовать достаточно подробно о всех известных фактах и событиях из истории Венеции. Неудивительно, что для историков последующего времени Романин служил основным пособием при выполнении ими своих работ, — в особенности это относится, конечно, к авторам популярных работ по истории Венеции, как англичанин Окей, например.⁶⁴⁾ Без преувеличения можно сказать, что «Документированная история Венеции» Романина и до сих пор является едва ли не лучшей историей Венеции, написанной на итальянском языке. Ей, по крайней мере, чужды те империалистические устремления, которые свойственны новейшим итальянским работам по интересующим нас вопросам.

Для Романина ясна также и важность проблем колониальной истории Венеции. Он ставит своею задачей связать общую историю республики с «историей подчиненных ей провинций и, рассказывая об их приобретении, не умолчать о законах и формах управления ими».⁶⁵⁾

В какой степени удалось Романину разрешить поставленную им себе в этой области задачу?

В качестве общего ответа на этот вопрос следует указать, что эта часть его работы удалась ему всего менее. Пренебрежение к славянским источникам не позволило ему правильно оценить обычную венецианскую традицию относительно первого появления венецианцев в Далмации. Поход Пьетро Орсеоло он излагает по установившемуся трафарету,⁶⁶⁾ но правильно отмечает, что венецианцы извлекали разнообразные экономические выгоды из факта своего проникновения в города Далматинского побережья.⁶⁷⁾ В соответствии с [64] установившейся традицией изображается им борьба Венеции за Далмацию со славянами и венграми. История приобретений Венеции на Сирийском побережье, поскольку они связаны с военными операциями, в основном освещаются правильно, хотя автору, по-видимому, остался неизвестным главный источник по истории первого венецианского крестового похода, т.е. «Перенесение мощей св. Николая» венецианского анонима.⁶⁸⁾ Неправильно освещаются взаимоотношения Венеции с Византией в последние годы правления императора Мануила.⁶⁹⁾ Четвертый крестовый поход мотивируется, между прочим, желанием со стороны Венеции отомстить за события 1171 г.,⁷⁰⁾ а территориальные приобретения Венеции в результате этого похода преувеличиваются и отчасти изображаются неверно, — таковы, например, указания на Спорады, берега Черного моря и т.д.⁷¹⁾ Надлежащего анализа состава венецианских колониальных владений у Романина нет, равно как недостаточно ясно изложены и методы управления, и колониальная политика Венеции. Романину не чуждо также стремление изобразить иногда поведение венецианцев в несколько более выгодном свете, чем оно того заслуживает; это касается, в частности, его замечаний относительно роли венецианцев в истории разгрома Константинополя в 1204 г.⁷²⁾

После выхода в свет труда Романина некоторое время мы не видим появления в Италии новых обобщающих работ по истории Венеции, если не считать поверхностной компиляции Фонтана, многочисленные ошибки которой указаны в «Венецианском Архиве»,⁷³⁾ «Хронологической таблицы Венецианской истории» Цанотто, не отличающейся ни полнотой, ни точностью.⁷⁴⁾ Напротив в это время усиленно разрабатываются разнообразные частные проблемы венецианской истории. Здесь мы имеем в виду, прежде всего, многочисленные труды Чекетте и Мольменти.⁷⁵⁾

И основные труды этих авторов и их статьи по отдельным вопросам лежат в общем вне сферы занимающих нас проблем, тем не менее они имеют значение при разрешении отдельных частных вопросов, что, впрочем, относится к трудам только первого из них. Большая работа Мольменти, хотя и затрагивает много важных вопросов из истории Венеции, как социальные проблемы, цеховые организации, вопросы торговли и промышленности, тем не менее не может быть с пользой [65] привлечена для их разрешения, так как представляет собою в большей своей части заимствования у других авторов. Мольменти при этом совершенно беспомощен в разрешении социальных проблем, — достаточно указать на его представление об общественном классе, позволяющее ему делить венецианское общество на «четыре класса» — магистратов (?), знать, клир и народ (?).⁷⁶⁾ Неудивительно после этого, что он в другом своем труде, не заслуженно переведенном на русский язык, явления ожесточенной классовой борьбы в начальном периоде истории Венецианской республики объясняет следующим образом: «Смуты и беспорядки в начале ее исторического существования говорили об избытке силы, о настойчивой потребности в деятельности, о том беспокойстве, которое стремится создать порядок из безурядицы и волнений».⁷⁷⁾

Работы Чекетти, касающиеся самых разнообразных вопросов внутренней и внешней истории, представляют для нас интерес во многих отношениях, однако ценность их снижается тем, что они в значительной степени устарели. Укажем для примера на его статьи по вопросам промышленности в Венеции в XIII в.,⁷⁸⁾ или две его работы, посвященные «Жизни венецианцев» этого же времени.⁷⁹⁾ Первое из этих сочинений не отражает материалов по истории венецианских цехов, опубликованных Монтиколо, вторые в значительной мере обесценены упоминавшимся выше изданием документов по истории венецианской торговли.⁸⁰⁾

В последней четверти XIX в. в Италии капитализм вступает в стадию империализма. В связи с этим появляются в буржуазной итальянской исторической литературе на смену неогибеллинским мотивам предшествующей четверти века,⁸¹⁾ мотивы империалистические. Венеция с ее обширными колониальными владениями оставила своему наследнику, Итальянскому королевству, немало территориальных претензий далеко за пределами Аппенинского полуострова. Ее история является обширным резервуаром, из которого, при некотором неуважении к истине, можно черпать аргументы в пользу самых смелых захватнических планов. Если историки более раннего времени, особенно феодального периода, выдвигали на первый план доблесть венецианского оружия и венецианские захваты оправдывали правом победителей, то теперь мы все чаще встречаем упор на [66] «добровольность» подчинения, на культуртрегерскую роль венецианских плутократов в их обширных колониальных владениях. Можно оказать, что такое использование венецианской истории делается традиционным и уходит в фашистскую историографию XX в. При этом само собой разумеется, что историки, не согласные с такими взглядами, начиная со стариков Ложье и Дарю, объявляются клеветниками и фальсификаторами венецианской истории.

Уже первый вариант «Венецианской истории» Музатти, вышедший в 1881 г. под заголовком: «Венеция и ее завоевания в средние века», дает возможность проследить основные линии этого нового направления в венецианской историографии.⁸²⁾ Перед экспедицией Пьетро Орсеоло II города Далмации и Истрии «умоляют» дожа о помощи и после экспедиции «добровольно» становятся под протекторат Венецианской республики. Клеветник тот, кто думает объяснить эту акцию Венеции как продиктованную своекорыстными мотивами, вроде желания избавиться от беспокойных конкурентов; абсурдом является мнение, по которому помощь против нарентянских пиратов была только благовидным предлогом для достижения этой эгоистической цели.⁸³⁾ «Никакого завоевания не было, — заявляет Музатти, — дань была скорее символом федерации и дружбы, чем знаком вассальной зависимости».⁸⁴⁾ Правда, такой концепции противоречат восстания Задара, но тут виновата не Венеция, а или славяне, или венгры, или сами задратинцы.⁸⁵⁾ Даже поход 1202 г. был вызван венгерским королем, и если взятием Задара ему был причинен ущерб, то и поделом ему... Это последнее соображение Музатти сопровождает замечанием: «что бы ни говорили об этом французские историки и их плагиаторы».⁸⁶⁾ В рассказе об участии венецианцев в крестовых походах автор приписывает им подвиги, которых они не совершали, — такова, например, их помощь при взятии Тивериады в 1100 г.⁸⁷⁾ Некрасивое поведение республики св. Марка во время борьбы Ломбардской лиги с Гогенштауфенами просто замалчивается, очевидно за невозможностью оправдать его какими-нибудь благовидными мотивами. При всем этом Музатти повторяет старые фактические ошибки венецианской историографии, дает очень бледное и поверхностное изображение восточной политики Венеции, и из его книги невозможно получить [67] представления об организации управления Венецией ее колониальными владениями и об ее колониальной экономической политике, может быть потому, что ничего лестного для республики св. Марка в этом отношении сказать невозможно.

В этом же стиле написана и небольшая книжка Баттистелли, — «Венецианская республика», вышедшая в 1897 г.⁸⁸⁾ О глубине понимания исторических проблем автора этой книги можно судить по его рассуждению о причинах, почему в истории Венеции «феодализм не оставил заметного следа». Оказывается, Венеция не были завоеванной страной и потому здесь не было победителей и побежденных, вследствие чего не могло быть «феодальной знати и класса вассалов и рабов».⁸⁹⁾ Таким образом, автор конца XIX в. отбрасывает нас ко временам Буленвилье, к одной из «теорий» генезиса феодализма начала XVIII в. Книжка лишена научного аппарата и всякого научного значения, в частности, в разрешении интересующих нас проблем.

Во второй половине XIX в. французская историческая литература дала по истории Венеции сочинения Арменго, Ириарта, Валентена, Сержана.⁹⁰⁾ Из них для нас представляет интерес только книга первого, поскольку книга Ириарта трактует преимущественно проблемы искусства, а оба последних автора дают краткие популярные очерки венецианской истории. Книга Арменго посвящена истории взаимоотношений Венеции с Восточной империей со времени образования республики до взятия Константинополя в начале XIII в. Французская академия надписей и изящной литературы удостоила автора похвального отзыва. Для своего времени книга, быть может, и заслуживала этого; но в ней немало таких положений, с которыми современный автор согласиться никоим образом не может.

Прежде всего, совершенно неприемлема основная концепция автора, по которой Венеция была неизменно благодетельницей Византии, за что та платила ей столь же неизменно черной неблагодарностью.⁹¹⁾ Еще большие сомнения вызывает другой тезис автора, в котором крестовые походы трактуются как дело благочестия,⁹²⁾ хотя и сам он видит, что «в св. земле каждая венецианская экспедиция отмечается приобретением то гарантий, то привилегий».⁹³⁾ В этом же роде звучит еще одно положение: «Венецианцы дошли до понимания выгодности [68] братства человеческого, предчувствовали солидарность народов»...⁹⁴⁾

Независимо от этого автор недостаточно критически относился к своим источникам и к работам своих предшественников: он верит самым подозрительным сообщениям поздних авторов, вроде назначения дожем Пьетро Орсеоло своих наместников в города Далмации,⁹⁵⁾ и покорно следует то за Романином, то за Дарю там, где их соображения нуждаются в серьезной критике.⁹⁶⁾ История сношений Венеции с Византией при императорах Мануиле и Андронике Комнинах изображены совершенно произвольно, причем в этом случае Арменго ввели в заблуждение византийцы.⁹⁷⁾

На французском же языке еще в семидесятых годах вышло еще одно сочинение с претензией охватить на двух сотнях страниц всю историю Венеции, — это сочинение Стеена, вышедшее в Венеции.⁹⁸⁾ Совершенно непонятно для чего понадобилось автору хвастливое утверждение, что сведения, которые он черпал у Романинa, Капелетти и других своих предшественников, он «проверял по подлинным грамотам, которые находятся в архивах».⁹⁹⁾ В действительности — это поверхностная и часто весьма неточная компиляция для надобностей туристов. Интересами этой категории читателей определялся и круг тех вопросов, которыми занимается автор по преимуществу: о походе Пьетро Орсеоло он говорит в двух словах, о договоре Венеции с Алексеем I Комнином вообще ничего не говорит, но посвящает целые страницы «проблеме» обручения с морем.¹⁰⁰⁾ Книга, быть может, и не заслуживала бы упоминания, но она типична для большого числа подобных сочинений на разных языках. Назовем для примера книгу англичанина Кроуфорда, вышедшую уже в XX в.,¹⁰¹⁾ или уже упоминавшуюся выше книжку Окея.

Во второй половине XIX в. появились после длительного перерыва несколько новых немецких работ, посвященных истории Венеции. Не останавливаясь на небольшом компилятивном сочинении Билитцера,¹⁰²⁾ не имеющем для нашей работы никакого значения, укажем на труды Кольшюттера, Гфререра и Цвиденек Зюденхорста, труды далеко неодинаковой ценности: если два первых представляют собою добросовестные самостоятельные исследования, то последний — претензионная компиляция, рассчитанная на широкую публику. [69]

Сочинение Кольшюттера — монография, посвященная истории Венеции при доже Пьетро Орсеоло II.¹⁰³⁾ Оно написано на основании серьезного изучения всех первоисточников, которые тогда, в шестидесятых годах прошлого столетия, были известны. Ее недостатки — недостатки позитивистской школы, к которой это произведение принадлежит. Для нашей работы оно не было бесполезным, хотя некоторые выводы автора и не могут быть приняты нами. К числу таких принадлежит, например, явно преувеличенное истолкование того значения, которое имел поход Пьетро Орсеоло II к Истрийским и Далматинским берегам в истории возникновения венецианского колониального могущества.¹⁰⁴⁾

Такое же добросовестное и самостоятельное исследование представляет собою и сочинение Гфререра, посвященное ранней истории Венеции, от ее возникновения до конца большой войны с норманами в восьмидесятых годах XI в.¹⁰⁵⁾ Книга появилась в свет после смерти автора, в 1872 г.

Автор — либерал и решительный противник неограниченной монархии. Восточная империя пала в результате деспотической формы правления, Рим пал по этой же причине, Венеция никогда бы не достигла своего величия, если бы дожам удалось добиться единовластия¹⁰⁶⁾ — такова основная идея его труда. Несмотря на ограниченность его общеисторической концепции, Гфререр дал в своей книге ряд частных обоснованных выводов, собрал и систематизировал значительное количество материалов для освещения частных проблем. Он правильно, вопреки Капелетти, устанавливает, что выборы дожа никогда не были демократическими,¹⁰⁷⁾ хорошо освещает вопрос о венецианской торговле с Западом в раннее время,¹⁰⁸⁾ критически устанавливает факты войны с норманами и роль в ней Венеции,¹⁰⁹⁾ правильно определяет побудительные причины необычайного упорства, с которым республика вела эту войну в союзе с Византией,¹¹⁰⁾ основательно анализирует договор с Алексеем Комниным.¹¹¹⁾ Все это не значит, конечно, что можно согласиться со всеми частными выводами Гфререра. Несмотря на весь свой критицизм, в некоторых вопросах он идет назад по сравнению со своими предшественниками, воспроизводя уже опровергнутые ими свидетельства поздних источников, — таково, например, его утверждение, что венецианские [70] «ректоры» появились в далматинских городах со времени Пьетро Орсеоло II, что этот последний получил на «овладение Далмацией» санкцию восточного императора и т.п.¹¹²⁾ Ошибочным надо признать и его общий вывод относительно характера взаимоотношений, существовавших между Венецией и Византией вплоть до времени Алексея Комнина. Гфререр на протяжении всей своей книги доказывает, что Венеция все это время находилась в зависимости от Восточной империи, составляя ее часть, что дожи нуждались в утверждении базилевсов и т.д.¹¹³⁾ Еще в восьмидесятых годах прошлого столетия этот взгляд был назван «важнейшим дефектом» труда Гфререра.¹¹⁴⁾ Можно было бы возражать также против ряда других взглядов: он преувеличивает степень церковной зависимости Истрии от патриарха Градо, без достаточных доказательств говорит о представительстве Венеции в Константинополе, наделенном правами экстерриториальности и т.п.

Сочинение Гфререра, конечно, в некоторых своих частях устарело, в основных своих концепциях ошибочно, но оно сохраняет известное значение и в настоящее время.

Этого нельзя сказать о книге Цвиденек Зюденхорста. Сочинение его, озаглавленное «Венеция как мировая держава и мировой город», представляет собою небольшое хорошо изданное произведение для широкой публики.¹¹⁵⁾ Интересующие нас вопросы автором затронуты далеко не все, а затронутые изложены очень кратко и не всегда правильно.¹¹⁶⁾ Цвиденек Зюденхорст не смог обойтись без расистской теории, подчеркивая «неполноценность» славянской расы: «Если нужны доказательства того, — пишет «ученый» немецкий профессор, — что не все нации равноценны, что их значение для развития человечества представляет собою различную величину, а поэтому заслуживает и различной оценки, то нужно только бросить непредубежденный взгляд на культурную историю балканских народов, чтобы убедиться в этом с полной ясностью».¹¹⁷⁾ Фактическая аргументация этой «философии» у автора очень незатейлива: славянские народы, жившие гораздо ближе к Византии, чем Венеция, не смогли завоевать этого города, а венецианцы оказались в состоянии сделать это — вот и все.¹¹⁸⁾

Никакого научного значения книжка Цвиденек Зюденхорста не имеет. [71]

В исторической литературе на английском языке, во второй половине XIX в. могут быть отмечены сочинения американца Шора и англичанки Олифэнт.¹¹⁹⁾ О работе первого, как впрочем и второй, говорить много не приходится. Шор излагает всю историю Венеции от начала до 1866 г. на 246 стр., причем вопросы колониального господства Венеции, равно как и вопросы промышленности и торговли не затрагиваются вовсе, а другие вопросы трактуются не только поверхностно, но нередко и превратно. Миссис Олифэнт — завзятая туристка и написала свою работу для туристов. Она назвала ее «Творцы Венеции», каковыми, по мнению миссис Олифэнт, являются «дожи, завоеватели и печатники». Нечего говорить о том, что она заботится не о точности, а о занимательности изложения. Никакого научного значения ни та, ни другая работы не имеют.

Далее мы должны назвать сочинения Хэззлита и Броуна.

Так как Хэззлит «с улыбкой вспоминал» потом о своем труде в первом его издании — так он казался ему несовершенным, то мы остановимся на втором его исправленном и улучшенном варианте.

Сочинение Хэззлита «Венецианская республика, ее возникновение, рост и падение» прекрасно издано в двух томах в 1900—1902 гг.¹²⁰⁾

Автор не особенно разборчив в выборе источников для своего труда: он использует для его написания такие вещи, как трагедия Франческо Контарини «Исаччо», написанная в начале XVII в., трагедия Личьо Антонио Бальди под заглавием «Алексей Комнин или венецианцы в Константинополе», относящиеся к концу XVIII в.,¹²¹⁾ и пренебрегает основным документальным материалом по истории венецианской экспансии, подобранным, например, Тафелем и Томасом. Едва ли можно признать правильным также широкое использование весьма почтенных, но несомненно устаревших трудов Гиббона и Лебо.¹²²⁾

Такая организация работы привела автора к грубейшим фактическим ошибкам и искажениям. Чего стоят, например, такие вещи, как заявление, что дож Пьетро Орсеоло, догат которого приходится на 991—1009 гг., заключил договор с крымским ханом,¹²³⁾ что «в 1185 г. узурпатор (Андроник Комнин) был поражен кинжалом своим родственником Исааком Ангелом»,¹²⁴⁾ или [72] утверждение, что царевич Алексей, уговаривавший крестоносцев постоять за попранные права его и его отца, обещал венецианцам 200 тыс. марок серебра и погашение долга по убыткам, нанесенным Венеции императором Мануилом,¹²⁵⁾ причем эти 200 тыс. представляют будто бы разницу между 1,5 милл. марок, обещанных Мануилом, и 1,3 милл. марок им будто бы выплаченных и т. д.¹²⁶⁾ Все это — чудовищные измышления, которые можно было позаимствовать только из драм и трагедий XVII и XVIII вв. Необходимо указать, что автор недостаточно тщательно оформлял имевшиеся в его руках материалы, впадал в противоречия с самим собой: на стр. 288 раздел империи осуществляет комиссия из 12 членов, по шесть от обоих сторон, участвовавших в разделе, а на стр. 300 та же комиссия фигурирует в составе, как это и было в действительности, уже 24 членов, — очевидно, что комиссия по выборам императора спутана с комиссией по разделу империи и т.п.

Автор находится в плену у венецианцев анналистов. Он совершенно не в состоянии возвыситься над сугубо венецианской точкой зрения на излагаемые им события: разбойничий налет венецианцев вместе с авантюристами четвертого крестового похода на несчастный Задар в 1202 г., в пятый раз попытавшийся вырваться из когтей крылатого льва св. Марка, дает Хэззлиту случай высказать такие «мысли»: «Это было пятое восстание Задара в течение полутора веков. Каждое из них отмечалось благородством со стороны республики и изменнической неблагодарностью ленного города».¹²⁷⁾ Ужасающий разгром Константинополя, произведенный крестоносной бандой в 1204 г., о котором «скромно» умалчивают венецианские повествователи о событиях вроде автора «Истории дожей венецианских», или говорят мимоходом, как «Хроника Дандоло», приводит английского историка к такому заключению: «Вожди... использовали все средства, какие были в их власти, для того, чтобы... смягчить ужасы долгой (?) осады и тяжело добытой победы»...¹²⁸⁾

При таком выборе и отношении к источникам, трудно было бы ожидать со стороны автора «Венецианской республики» правильного освещения вопросов о составе и организации венецианских колониальных владений после четвертого крестового похода... и действительно: [73] первый из этих вопросов освещается неправильно,¹²⁹⁾ а второму вовсе не отводится надлежащего места.

Все это дает основание сделать следующий общий вывод: сочинение Хэззлита, несмотря на свои внушительные размеры, не дает правильных и достаточно развернутых ответов на вопросы интересующей нас темы и во втором, «улучшенном», своем издании.

Первое издание сочинения Броуна относится к 1892 г. Через три года оно вышло вторым изданием. «Очерк истории Венецианской республики»¹³⁰⁾ значительно серьезнее произведения Хэззлита, но также не отличается необходимой тщательностью исследования, которую мы отмечали в работах Кольшюттера или Гфререра. Книга лишена научного аппарата, и нередко бывает трудно установить, откуда почерпнул автор то или иное свое сообщение. Список источников и пособий, приведенный автором, сделан по Чиконье и Соранцо. Из произведения Броуна не видно, чтобы он использовал всю приведенную им литературу.

Интересующие нас проблемы в книге Броуна освещаются очень кратко или совсем остаются незатронутыми, — укажем для примера на вопрос о разделе Византийской империи после четвертого крестового похода,¹³¹⁾ на вопросы организации управления и экономической политики в колониях и т.д. Есть немало сомнительных и прямо неверных утверждений. К числу таких относится, например, возложение ответственности за столкновение венецианского и пизанского флотов у берегов Родоса в период первого крестового похода на императора Алексея I, или сообщение о правах Венеции на Солyнь, купленных будто бы у Бонифация Монферратского вместе с Критом.¹³²⁾ Едва ли следовало также поддерживать старую версию о сговоре венецианцев с Малек-Адилем в период четвертого крестового похода, как это делает Броун.¹³³⁾

В своем более позднем очерке истории Венеции, написанном для «Кембриджской средневековой истории»,¹³⁴⁾ Броун дает очень сжатое изложение основных фактов преимущественно внешней истории Венеции до четвертого крестового похода. Интересующие нас вопросы рассматриваются здесь очень бегло и со значительными пропусками, — это касается, в частности борьбы Венеции с венграми за Адриатическое побережье, отношения истрийских и далматинских городов к венецианской [74] супрематии, сети венецианских фондако в Африке, в Сирии и владениях Византии. Очерк венецианской истории в «Кембриджской средневековой истории» основан на гораздо более серьезном изучении источников и литературы предмета, чем рассмотренный нами выше труд Броуна, тем не менее и здесь не обошлось без некоторых фактических ошибок, как мелких, так и более значительных: Венеции приписывается война в союзе с королем Сицилии против Византии в 1185 г., тогда как венецианцы такой войны не вели; мотивом этой войны выставляется месть венецианцев за события 1182 г. в Константинополе, тогда как для венецианцев, по крайней мере, такого мотива существовать не могло, так как во время этих событий они не пострадали, а воевать из мести за обиды, причиненные не им, расчетливые политики св. Марка обыкновения не имели.

XX столетие принесло с собой торжество империализма и дальнейшее обострение классовой борьбы на фоне всеобщего кризиса капитализма. В буржуазной историографии усилились тенденции «обосновать» исторически извечность или по крайней мере большую древность капиталистических отношений, усилилось стремление всячески затушевать классовую борьбу. Эти тенденции достаточно отчетливо выступают и в трудах новейших историков Венецианской республики. В работах итальянских историков они, кроме того, усиливаются империалистическими аспиратиями, направленными в сторону славянских земель и Албании.

Среди общих сочинений по истории Венеции в XX в. мы остановимся еще раз на работе итальянца Музатти и новейшей работе Роберта Чесси, на небольшой книге Шарля Диля и Огюста Бальи, на двухтомной работе англичанина Ходгсона и капитальном труде немца Кречмайра.

Музатти не внес существенных изменений в свое вышедшее в начале восьмидесятых годов и уже рассмотренное нами произведение. Судя по четвертому изданию его «Истории Венеции», вышедшему в Милане в 1936 г.,¹³⁵⁾ он только усилил те империалистические мотивы, которые мы уже отмечали выше. Он теперь считает возможным усмотреть в действиях Венеции во время борьбы Ломбардской лиги против Фридриха Барбароссы, о которых он в первом своем труде умалчивал, действия патриотические и национальные, — оказывается, [75] «только Венеция... поддерживала в живых священный огонь любви к отечеству и национальное чувство».¹³⁶⁾ Как известно, члены Ломбардской лиги и умиравшая от голода осажденная венецианцами и Христианом Майнцским, канцлером Барбароссы, Анкона смотрели на «патриотическую» деятельность республики св. Марка иначе. Музатти по прежнему маскирует эгоистическую и эксплуататорскую политику Венеции в Истрии и Далмации нарочито придуманным им термином «морской юрисдикции»,¹³⁷⁾ не давая себе труда заглянуть во многочисленные «договоры» Венеции с Задаром и Дубровником, не желая также и познакомить с ними читателя. Музатти повторяет свои прежние фактические ошибки и совершенно напрасно уверяет, что он пишет по источникам. Он пишет, например, что в договоре о разделе империи между участниками четвертого крестового похода была выделена часть маркиза Монферратского,¹³⁸⁾ что было бы совершенно невозможно, если бы автор действительно видел и читал этот договор. В новом издании усилен также элемент занимательности рассказа, в угоду чему важные исторические проблемы оставлены без внимания, а романической истории Бьянки Капелло отведено несколько страниц.¹³⁹⁾ Труд Музатти от этого в научном отношении выиграл мало.

Двухтомная «История Венецианской республики» Роберто Чесси, второй том которой вышел после второй мировой войны,¹⁴⁰⁾ в некоторых отношениях может быть признана типичным образцом буржуазной историографии эпохи всеобщего кризиса капитализма. Путем препарирования одних фактов, намеренного умолчания о других Роберто Чесси пытается изобразить процесс исторического развития Венецианской республики как процесс эволюционный, которому чужды серьезные социальные конфликты¹⁴¹⁾ и вместе с тем он всячески стремится «обосновать» старые претензии Италии в отношении приадриатических земель на Балканах.¹⁴²⁾

Чесси большой знаток того дела, за которое он взялся, об этом говорят его многочисленные статьи по различным вопросам истории Венеции и некоторые его издания первоисточников по этой истории; однако его политические симпатии лишили его возможности трактовать проблемы венецианской колониальной экспансии и венецианской колониальной политики действительно объективно. По этой причине венецианские захваты на [76] Далматинском побережьи Чесси трактует как «освобождение» городов от славянского варварства;¹⁴³⁾ взаимоотношения Венеции с подчиненными ей городскими республиками на восточном берегу Адриатики он изображает как отношение добровольного подчинения к их собственной выгоде;¹⁴⁴⁾ многократные попытки населения захваченного Венецией Крита и далматинских городов, и особенно Задара освободиться от венецианского господства объясняются исключительно посторонними влияниями, — в Задаре — венгров, на Крите — сначала генуэзцев, потом Никеи, еще позже Константинополя.¹⁴⁵⁾ Склонный всемерно обелять политическую деятельность республики на лагунах, Чесси участие Венеции в первом крестовом походе изображает как дело благочестия и повторяет ранее его высказанную несообразность, будто единственным результатом венецианского похода к берегам Сирии в 1100 г. было приобретение «мощей» св. Николая и некоторых других «святых».¹⁴⁶⁾

При всем этом справедливость требует признать, что там, где не затрагиваются социальные или политические симпатии автора, он правдив и точен, — у него нельзя встретить в таких случаях тех ошибок, которые мы отмечали у ряда его предшественников. Работа Чесси лишена научного аппарата, но в тех строках, где он действительно хочет быть правдивым, чувствуется или непосредственное знакомство с источниками, или критическое освоение специальной литературы по отдельным вопросам. Для примера можно указать на данное им описание государственного устройства Венецианской республики, в особенности венецианской магистратуры.¹⁴⁷⁾ Это описание в существующей исторической литературе, несомненно, является наилучшим.

Французские работы Шарля Диля и Огюста Бальи — первая вышла в 1916 г., последняя 14-м изданием в 1946¹⁴⁸⁾ — представляют собою популярные сочинения, сравнительно незначительные по количеству имеющихся в них страниц. Оба автора стремились дать историю Венеции в ее полном объеме, вследствие чего «второстепенные» проблемы, как проблема создания Венецианской колониальной империи и вопросы венецианской колониальной политики, освещаются в них лишь очень бегло или игнорируются вовсе.

Несмотря на то, что книга Шарля Диля не свободна от некоторых фактических ошибок, вроде утверждения, [77] что от константинопольского подеста в зависимости находились шателены Корона и Модона, байло Негропонта и даже дука Кандии, или датировки возвращения венецианцев в Константинополь при Палеологах только в 1277 г.,¹⁴⁹⁾ несмотря на то, что автор не смог обойтись без того, чтобы не выставить в высшей степени сомнительного тезиса о том, что будто бы не было ни одного такого венецианца, у которого не было бы собственности, или что социальные кризисы в Венеции были неизвестны,¹⁵⁰⁾ книга Шарля Диля является лучшим популярным сочинением по истории Венеции во всей популярной буржуазной литературе по истории Адриатической республики.

Этого нельзя сказать о сочинении Бальи. Последнее в той его части, которая относится к нашей теме, не лишена серьезных фактических ошибок. Укажем для примера на утверждение автора, что папский легат «благословил» авантюристов четвертого крестового похода на их «подвиги» под Задаром,¹⁵¹⁾ или — на другое утверждение, согласно которому при разделе империи после четвертого крестового похода венецианцы получили торговые порты на Черном море,¹⁵²⁾ или, наконец, — на совершенно ошибочную трактовку вопроса о взаимоотношениях между венецианскими цеховыми организациями и государством. Бальи сильно преувеличивает их автономность.¹⁵³⁾

По совокупности всех этих причин ни та, ни другая французские работы не представляют с точки зрения нашей темы серьезного интереса.

Книги англичанина Ходгсона вышли в первом десятилетии текущего столетия — «Ранняя история Венеции» в 1901 г. и «Венеция в XIII и XIV вв.» в 1910 г.¹⁵⁴⁾

Ходгсон — идеалист и склонен малыми причинами объяснять большие исторические следствия.¹⁵⁵⁾ Он плохо разбирается в вопросах классовой борьбы¹⁵⁶⁾ и к тому же настроен антидемократически.¹⁵⁷⁾ Все это говорит не в пользу его книг. Тем не менее они представляют собою плод самостоятельного изучения по крайней мере важнейших источников по истории Венеции, большая часть его выводов документирована, хотя он и не всегда достаточно критичен по отношению к имевшимся в его руках материалам.¹⁵⁸⁾

Процесс образования венецианской колониальной империи изображается им попутно, в связи с событиями [78] внутренней истории республики, причем уделяется этому вопросу не всегда достаточное внимание. Большая проблема раздела Византийской империи и доставшихся Венеции владений трактуется поверхностно, без анализа относящихся сюда документов, вследствие чего автор идет здесь старыми, проторенными путями без попытки критической их проверки.¹⁵⁹⁾

Дальнейшие судьбы Венецианской империи, т.е. колониальных владений Венеции, интересуют Ходгсона в гораздо большей степени, чем упоминавшихся выше английских его предшественников. Однако Ходгсон занят исключительно внешней историей венецианских колоний, не уделяя их внутренней жизни и взаимоотношениям с метрополией даже того внимания, которого прямо требовали имевшиеся в его руках документы и материалы. Чтобы не быть голословным, укажем на донесение венецианского байло в Сирии Марсильо Джорджио, которое несомненно было в руках Ходгсона, но интересные данные этого документа не нашли отражения во второй книге работы нашего автора.¹⁶⁰⁾

Несмотря на некоторые другие дефекты книг Ходгсона, по большей части отдельные фактические ошибки, можно признать, что его работы представляют собою значительное явление в английский литературе по истории Венеции.

Самым крупным произведением буржуазной историографии Венеции за последние десятилетия является, несомненно, работа венского ученого Генриха Кречмайра. Выход его «Истории Венеции» растянулся на целых 30 лет: первый том появился еще в 1905 г., второго пришлось ждать до 1920 г., третий и последний том вышел в 1934 г.

Труд Кречмайра построен по обычной для истории Венеции схеме: возвышение, расцвет и гибель; каждому из этих разделов отведено по одному тому. «История Венеции» Кречмайра основана на кропотливом изучении источников, частию не напечатанных, и обширной литературы предмета, — в этом смысле она может быть названа синтезом двухстолетнего изучения истории Венеции историками различных стран. Разумеется, в настоящее время работа историка-одиночки не может претендовать на исчерпывающее изучение литературы такого большого отрезка всемирной истории, как история Венеции; недооценка или незнакомство с некоторыми [79] работами предшественников, известная неравномерность в использовании источников при написании такого труда неизбежны, — есть такого рода недостатки и в труде Кречмайра. Для иллюстрации можно указать, например, на недооценку русских сочинений по истории итальянских, о частности, венецианских, владений на Черном море, причем для автора не могут служить извинением языковые трудности, так как он ссылается, очевидно через вторые руки, на сочинения В. Г. Васильевского, не переведенные с русского языка, и не пользуется трудами Бруна, существующими частично на языке французском, равно как и полемикой с ним Гейда на этом же языке; едва ли может быть оправдано, с другой стороны, игнорирование некоторых источников славянского происхождения, относящихся к истории далматинских городов.

Основным недостатком труда Кречмайра являются, однако, не эти неизбежные и сравнительно мелкие недочеты. Гораздо более серьезным дефектом его произведения должна быть признана общепринятая в буржуазных гелертерских кругах «беззаботность» в отношении основной научной исторической терминологии, приводящая к произвольным и ненаучным выводам, принижающим ценность в других отношениях неплохого исторического сочинения. В данном случае мы имеем в виду термин: «капитализм». Для Кречмайра, как и всех буржуазных историков социально-экономического направления, понятие капитализма совпадает с понятием денежного хозяйства, в чем еще Маркс справедливо упрекал «господина» Моммзена.¹⁶¹⁾ Стоя на этих позициях, Кречмайр говорит о «капитализме» Венеции еще в XII в.,¹⁶²⁾ причем его нисколько не смущает то обстоятельство, что цеховой ремесленный строй, эта характерная черта феодализма, складывается в Венеции, по его же собственному мнению, только в XIII в.¹⁶³⁾ Он не согласен даже с теми из своих буржуазных собратий, кто относит возникновение капитализма в Венеции к началу XIII в., точнее — ко времени четвертого крестового похода.¹⁶⁴⁾

Серьезного упрека в труде Кречмайра заслуживает также обычное в буржуазной историографии эпохи империализма отсутствие должного внимания к проблемам классовой борьбы, и это далеко не всегда по вине источников. Венский ученый, например, довольно подробно [80] останавливается на первой попытке кодификации в Венеции уголовного права, сделанной в догат Орио Малипьеро, в 1181 г. Он полностью приводит латинский текст этого памятника,¹⁶⁵⁾ передает по-немецки его содержание, пытается определить его происхождение с формально-юридической точки зрения, но не касается самого важного, классового характера этого документа.¹⁶⁶⁾ Такая же формальная точка зрения преобладает в труде Кречмайра и в тех случаях, когда он говорит о проблемах колониальной политики Венеции, — здесь в качестве примера можно указать на его отношение к такому важному документу по этим вопросам, как упоминавшийся уже доклад сирийского байло Марсилио Джорджио о сирийских владениях Венеции, направленный им дожу Якопо Тьеполо в 1243 г. Кречмайр признает важность этого документа, но тем не менее не делает попытки углубиться в его содержание с точки зрения социальной и экономической политики Венеции в ее колониях.¹⁶⁷⁾

Проблемы образования Венецианской колониальной империи, важность которых совершенно очевидна, трактуются автором без достаточного внимания к различным их деталям. Приведем некоторые примеры: он очень поверхностно излагает вопрос о раннем периоде черноморских владений Венеции, излагает так, что возникает сомнение в правильности понимания автором существа дела;¹⁶⁸⁾ неправильно понимает роль подеста в Константинополе, которого автор рассматривает в качестве главы всех колоний на территории Византии, хотя ему известен документ, на основании которого правильно определяется эта роль;¹⁶⁹⁾ не точно устанавливаются владения Венеции, которые она должна была получить по акту о разделе империи и не подвергнут анализу самый этот документ.¹⁷⁰⁾

Независимо от этого в сочинении много интересных взглядов и верных выводов по отдельным вопросам, с которыми полезно считаться.

Заканчивая обзор общих доступных нам сочинений по истории Венеции, укажем на небольшую книжку француза Тирье, вышедшую в 1952 году под заглавием «История Венеции». Она относится к издававшейся в последнее время в Париже серии популярных кратких сочинений на различные темы под общим заголовком «Что мне известно?» и, следовательно, лишь очень бегло [81] касается поставленных в нашей работе вопросов. Необходимо заметить, что эта небольшая книжка написана со знанием дела и вполне толково.

Наконец в последние годы начала выходить обширная по своему замыслу «История Венеции» под общей редакцией Р. Чесси.^170а) В 1957 и 1958 гг. вышли два ее первых тома, охватывающие древнейшие времена территории Венеции и раннюю историю Венецианского дуката до 4-го крестового похода включительно. Этот последний раздел находится во втором томе и написан редактором издания Р. Чесси. Естественно, что эта работа воспроизводит достоинства и недостатки указанной выше двухтомной Истории Венецианской республики того же автора.

2. Историки хозяйства об образовании и ранней истории Венецианской колониальной империи

Проблемы колониальной истории — проблемы столь же экономические, сколь и политические, в принципе обе эти стороны неотделимы друг от друга. Однако практически историки общей истории Венеции интересовались колониальными проблемами республики преимущественно, если не исключительно, с политической точки зрения, обращая мало внимания, или вовсе игнорируя проблемы социально-экономические.

Это побуждает нас обратиться к краткому рассмотрению некоторых трудов по истории народного хозяйства в средние века с целью показать, что и как сделано буржуазной историографией для колониальной истории Венеции с экономической точки зрения. Обращение к общим сочинениям по истории народного хозяйства, поскольку они так или иначе затрагивают проблемы венецианской колониальной истории, оправдывается тем, что история венецианского хозяйства, колониального хозяйства во всем его объеме, в частности, еще не написана, если не считать отдельных статей по частным вопросам, рассеянным в различных журналах, и отдельных попыток их обобщения, вроде рассмотренных ниже «Очерков» Джино Луццатто. Исключением могла быть также рассмотренная ниже книга Тирье о «Венецианской Романии», но она не охватывает вопросов венецианской колониальной политики в бассейне Адриатического моря. [82]

В качестве введения в рассмотрение работ по экономической истории Венеции остановимся на некоторое время на более ранних аналогичных сочинениях Формалеони, Мутинелли и француза Примодэ.

Сочинения Формалеони, которое мы в данном случае имеем в виду, называется «Философская и политическая история мореплавания, торговли и колоний древних на Черном море».¹⁷¹⁾ Работа эта выполнена по заказу императрицы Екатерины II и ей посвящена автором. Как известно, интерес к Черному морю возрос в Петербурге во второй половине XVIII в. в связи с приобретением причерноморских территорий и возникновением «греческого проекта». Заказ был выполнен автором к 1788 г.

Работа Формалеони излагает историю Причерноморья с древнейших времен до времени турецкого господства. Интересующие нас вопросы рассматриваются во втором томе. В работе Формалеони рядом с фантастическими данными о родстве приадриатических венетов с венедами Прибалтики,¹⁷²⁾ определением первоначального населения Венеции в полмиллиона человек,¹⁷³⁾ имеются и вполне здравые суждения. К таким должна быть отнесена прежде всего общая оценка крестовых походов и роли в них Венецианской республики, — автор правильно усматривает в кресте лишь маску, под которой обделывались мирские дела и правильно замечает, что венецианцы сумели извлечь из них для себя очень большую пользу.¹⁷⁴⁾ Не менее правильно расценивает автор и поведение венецианцев при заключении ими договоров с крестоносцами накануне второго взятия Константинополя, — они не хотели нести трудностей по обороне империи и Константинополя, почему и отклонили от себя почетный титул императора, сохранив за собою все экономические выгоды предприятия.¹⁷⁵⁾ Едва ли можно возражать Формалеони и по поводу его положения, что до четвертого крестового похода венецианцы не вели широких торговых операций на Черном море.¹⁷⁶⁾

Несмотря на эти и некоторые другие правильные суждения, работа Формалеони, как не основанная на архивных, тогда еще не опубликованных материалах, должна быть признана совершенно устарелой. Кроме того, она и не затрагивает большинства исторических проблем, связанных с образованием и существованием колониальной [83] империи Венеции, так как автор не ставил перед собой подобной задачи.

Сочинение Фабио Мутинелли «О венецианской торговле», написанное в 1835 г.,¹⁷⁷⁾ дает очень мало для истории интересующих нас вопросов. Это — довольно поверхностная компиляция, воспроизводящая ошибки, которые автор нашел у своих предшественников. То обстоятельство, что автор был довольно долгое время хранителем венецианских архивов, не способствовало улучшению качества его работы за счет привлечения архивных материалов, что, впрочем, он мог бы сделать только во втором издании своего труда, так как венецианскими архивами ведал он только с 1847 г.¹⁷⁸⁾

Заглавие труда не соответствует его содержанию, так как о торговле в нем идет речь только в третьей главе, а остальные главы трактуют о вопросах, к торговле не имеющих прямого отношения, — например, глава четвертая говорит о «святых», их «мощах», паломничестве, глава пятая — о роскоши венецианской жизни и т.д. В книге много ошибочных суждений, если даже иметь в виду только интересующие нас вопросы. К таким, например, относится утверждение, что Венеция сделалась обладательницей Истрии и Далмации на основании хрисовула императора Алексея I Комнина,¹⁷⁹⁾ или совершенно фантастическое описание территориальных приобретений Венеции в результате четвертого крестового похода, в котором к владениям республики отнесена между прочим и Фригия.¹⁸⁰⁾

Лишь немного позднее работы Мутинелли вышел в Париже труд француза Примодэ. Он называется: «Этюды по средневековой торговле. История торговли на Черном море и генуэзских колоний в Крыму».¹⁸¹⁾

Центром внимания Примодэ является торговля на Черном море и торговая деятельность генуэзских колоний в Крыму, — из 16 глав этим вопросам посвящено 10, с третьей по двенадцатую. Примодэ, трактуя по преимуществу о генуэзской торговле, неизбежно должен был также останавливаться и на вопросах венецианской торговли и венецианской колониальной деятельности.

В книге Примодэ довольно подробно и для того времени содержательно говорится о колониальных и торговых интересах Венеции в различных городах Черноморья и стран, к нему примыкающих, как Кавказ, Малая [84] Азия, Молдавия, русские земли. Выясняется посредническая роль Черноморья в торговле с Индией, странами Ближнего и Дальнего Востока. Освещаются вопросы торгово-колониального соперничества Генуи и Венеции в Причерноморье.

Книга Примодэ, конечно, устарела, и многие из исторических схем автора не выдерживают критики. К последним мы относим, например, третью главу книги, где мы встречаемся с такими рассуждениями: Амальфи, Пиза, Генуя в XII в. овладели всею торговлей Черноморья, за что они были изгнаны из Константинополя, а это привело к четвертому крестовому походу и основанию Латинской империи. Искусственность такого построения очевидна, и к тому же невозможно доказать правильности ни одного из положений, входящих в состав этой схемы.

Можно было бы указать в книге Примодэ на ряд других ошибок и неточностей, но она тем не менее поставила целый ряд интересных вопросов, будивших мысль и требовавших исследования. В этом смысле не без влияния этого сочинения возникли черноморско-генуэзские штудии нашего соотечественника Бруна.

Во второй половине XIX в. появилась работа Гейда. Труд Гейда и его значение в историографии общеизвестны.¹⁸²⁾ Мы кратко остановимся лишь на тех его частях, которые касаются интересующих нас вопросов. Особой заслугой Гейда в этой области надо признать, что никто до него не сделал так много и так основательно для выяснения состава венецианских колониальных владений, роли и значения отдельных их составных частей в средиземноморской торговле в средние века. Мы соглашаемся не со всеми его выводами: считаем преувеличенной его оценку значения первой колониальной акции Венеции в Адриатике в конце X в.,¹⁸³⁾ не можем согласиться с тем, что после 1204 г. в зависимости от Венеции находились Трогир и Сплит на Далматинском побережье,¹⁸⁴⁾ иначе определяем состав венецианской части византийского наследства после четвертого крестового похода,¹⁸⁵⁾ у нас вызывают возражения некоторые его суждения о торговых связях, существовавших между Венецией и Византией в конце XII в. и так далее;¹⁸⁶⁾ но немало установленных им фактов сделалось прочным достоянием исторической науки. В труде Гейда нельзя найти ответа на большое [85] количество очень важных вопросов по колониальной истории Венеции, но автора «Истории торговли с Левантом в средние века» и нельзя упрекнуть в этом: его задача была иной, одновременно и более широкой и более узкой для разрешения таких вопросов. Работа Гейда во всяком случае и в трактовке вопросов нашей темы принадлежит к лучшим сочинениям буржуазной историографии позитивистского направления.

Книга Шаубе,¹⁸⁷⁾ вышедшая на четверть века позднее труда Гейда, сравнительно немного прибавила к тому, что сделано было штутгартским ученым и, пожалуй, ничего в области нашей темы. В руках Шаубе были материалы, которые могли бы помочь ему исправить некоторые ошибки Гейда, но он этого не сделал. Мы имеем в виду, в частности, вопрос о деловых связях Венеции с Византией при императорах Мануиле и Андронике Комнинах, вопрос о ленной зависимости сеньоров Архипелага и др.¹⁸⁸⁾

Книга Шаубе появилась в начале XX в. В это время было уже невозможно не считаться с Марксом, но для паладинов капитализма еще менее возможно было с ним согласиться. Поэтому историки хозяйства эпохи империализма, и в первую очередь немецкие «гелертеры», считают своим долгом полемизировать с ним, весьма часто не называя его имени. Отсюда тезис о чрезвычайной древности капитализма, который они открывают всюду, споря между собой лишь о том, восходят ли капиталистические отношения к гомеровским, или к каким-нибудь более поздним временам. Все это можно видеть, рассматривая сочинения Луйо Брентано, его ученика Гейнена, Зомбарта и др. Из них один лишь Гейнен дал специальную работу по истории Венеции в XI и XII вв., тогда как Луйо Брентано только широко использует данные венецианской истории для иллюстрации и доказательства своих взглядов на вопрос происхождения капитализма, а Зомбарт касается венецианских дел лишь попутно, но зато таких, которые являются центральными вопросами нашей темы.

В «Современном капитализме», как известно, Зомбарт выдвинул встретившую со всех сторон возражения своеобразную теорию градообразования, которую он в полемике против Пиренна кратко выразил следующим образом: «Города средневековья в экономическом [86] смысле являются созданием держателей рент и получателей налогов».¹⁸⁹⁾ Это утверждение наталкивалось на общеизвестные факты из истории Венеции, на что и было Зомбарту указано, но это не поколебало его взглядов и в последующих изданиях своего труда Зомбарт остался в этом вопросе на своих прежних позициях.¹⁹⁰⁾

Исходя из марксистского учения о том, что капиталистам присуща страсть к наживе, «неутолимая жажда прибавочного труда»,¹⁹¹⁾ как следствие капиталистического способа производства и образования мирового рынка, Зомбарт, «подделываясь под марксиста»,¹⁹²⁾ перевертывает это правильное учение вверх ногами и объясняет само капиталистическое развитие воздействием капиталистического духа, равно как и средневековое ремесленное производство выводит из противоположного капиталистической страсти к наживе стремления «удовлетворения потребностей», «идеи пропитания».¹⁹³⁾ Этой разницей в идеях определяется и разница в экономической политике средневекового города и капиталистического государства по отношению к их колониям: «Можно сказать — пишет Зомбарт, — что потребность в экспансии в средневековом городе вытекала из идеи пропитания, тогда как в городах — государствах и великих державах нового времени она находилась под доминирующим воздействием идеи наживы».¹⁹⁴⁾ Историк-марксист с такой постановкой вопроса согласиться не может: мышление к бытию, идеи к окружающей действительности находятся не в таком отношении, как это изображает Зомбарт, а как раз в обратном. Это с полной ясностью и не раз было доказано основоположниками марксизма, — достаточно указать на знаменитое произведение Энгельса, направленное им против Дюринга.¹⁹⁵⁾ Применительно к данному вопросу это значит, что мелкий ремесленный характер средневековой, в том числе в значительной степени и венецианской торговли определялся не «идеей покрытия потребностей» или «идеей пропитания», а сами эти идеи вытекали и обусловливались ремесленным характером производства, зависевшим в свою очередь от уровня производственной техники средневековья, от уровня кораблестроительной техники в частности, и необеспеченности от морского разбоя торговых путей.

Трактовка Зомбартом вопроса о венецианских колониях также вызывает возражения, и прежде всего, им [87] совершенно неправильно определяется состав венецианских колониальных владений: «В состав ее (Венеции) владений вошли земли Эпира, Акарнании, Этолии, Ионические острова, Пелопоннес, острова южной и западной части Архипелага, ряд городов по Дарданелльскому проливу и Мраморному морю, города во внутренней Фракии, как Адрианополь и др., Пера, предместье Константинополя, Кандия и вскоре после этого важный Кипр».¹⁹⁶⁾ Здесь мы имеем пример грубого смешения бумажных прав с фактическим положением дела и полного пренебрежения к хронологии: ни Эпиром, ни Этолией, ни Акарнанией, ни Ионическими островами, ни Пелопоннесом, кроме Модона и Корона, Венеция в XIII в. не владела, так как получила их только на бумаге; с другой стороны Венеция овладела Кипром не вскоре после 1204 г., а через 285 лет, что даже для 750-летней колониальной истории Венеции нельзя считать коротким сроком. Не совсем безупречны суждения Зомбарта также и относительно размеров венецианских владений в Сирии.¹⁹⁷⁾

Нельзя согласиться далее с Зомбартом и в вопросе относительно политики Венеции в ее колониях. Она была гораздо более дифференцированной, чем ему это кажется, и в XIII в., по крайней мере, не сводилась только к «непосредственному государственному управлению»;¹⁹⁸⁾ с другой стороны мы не располагаем и сколь-нибудь определенными данными для XIII в. относительно существования и венецианских колониях плантационных хозяйств рабовладельческого типа. Из сделанного Зомбартом на этот счет замечания — «на рабстве (или крепостничестве) базировалось колониальное хозяйство итальянцев на Востоке»¹⁹⁹⁾ — мы можем принять только часть, заключенную им в скобки. Едва ли, наконец, может быть признан типичным, по крайней мере для XIII в., как это делает Зомбарт, и тот внешний облик венецианских колоний, который дает в своей известной работе Гейд, рисуя со слов Джиованни Бембо укрепления Таны.²⁰⁰⁾

Взгляды Зомбарта нашли противника в лице Луйо Брентано и некоторых его учеников. Группа статей Брентано, направленных против Зомбарта и близко касающаяся интересующих нас проблем, объединена под общим заглавием: «Начало современного капитализма».²⁰¹⁾

Луйо Брентано относит возникновение капиталистических отношении в Европе к очень раннему времени, — [88] к XI и даже X веку, причем процесс внедрения этих отношений проходил, по его мнению, последовательными этапами, охватывая постепенно одну отрасль хозяйственной деятельности за другой: впервые начала капитализма утвердились в торговле, почти одновременно с этим в области кредитного дела, потом в деле военном, затем в сельском хозяйстве и промышленности. Луйо Брентано возражает против зомбартовского понимания средневековой торговли как одного из видов ремесленной деятельности и пространно доказывает, что страсть к наживе свойственна самому существу человеческой природы, а вовсе не является продуктом особой капиталистической психологии, причем Луйо Брентано кажется, что он тем самым возражает одновременно и Марксу.²⁰²⁾

Опровергая взгляд Зомбарта на четвертый крестовый поход как время, с которого датирует современный капитализм, Брентано в одном из своих «экскурсов» в указанной книге дает краткий очерк истории этого похода и таким образом непосредственно касается интересующей нас темы.²⁰³⁾ Непосредственный интерес представляют для нас также и его взгляды на экономическую политику Венеции в ее колониях, которую он не без основания считает дифференцированной.²⁰⁴⁾ Несколько раз и настойчиво подчеркивает он мысль об обратном воздействии венецианских колоний на метрополию, каковое он усматривает в феодализации венецианской знати и в зависимость от которого ставит и закрытие Большого Совета.²⁰⁵⁾

Несмотря на то, что в критических замечаниях Луйо Брентано на взгляды Зомбарта есть значительная доля правды, тем не менее его основные концепции и многие из его частных суждений приняты быть не могут.

Это прежде всего относится к его тезису о раннем внедрении капитализма в хозяйство средневековой Европы. Существо вопроса заключается в том, что Брентано, как и многие буржуазные историки и «критики» Маркса, понимают марксистскую терминологию сугубо упрощенно, вкладывают в марксистские термины не свойственное им примитивное содержание, и под капиталистическими отношениями разумеют не отношения между людьми в процессе производства, а отношения между самими вещами. Это дает возможность всякую денежную сделку считать капиталистической операцией независимо [89] от социальных отношений, которые ею прикрываются. Для Луйо Брентано, поэтому, наем разбойничьей шайки с целью ограбления соседей является «капиталистической» операцией, так как «тот, кто принимает участие в такой операции в качестве воина, получает меньше того, кто вкладывает в неё деньги»,²⁰⁶⁾ и Луйо Брентано совершенно серьезно думает, что такая затрата денег как раз подходит под определение капитала как стоимости, «способной порождать прибавочную стоимость».²⁰⁷⁾ Поэтому для него завоевание Англии Вильгельмом Нормандским является капиталистическим предприятием,²⁰⁸⁾ и тем более, конечно, четвертый крестовый поход,²⁰⁹⁾ или завоевание Мореи Шамплитом и Вильардуэном.²¹⁰⁾ Почтенный профессор выдвигает даже целую «теорию», согласно которой, говоря его собственными словами, «в наступательных войнах феодальная система оказывается несостоятельной, и службу рыцарей в этом случае надо покупать за деньги», и это будто бы «является первой предпосылкой проникновения капитализма в военное дело».²¹¹⁾ Читая эти рассуждения, можно подумать, что феодальные войны не были войнами одной шайки грабителей против другой, а были оборонительными войнами феодалов против агрессоров «капиталистов». Брентано так и пишет: «Уже в начале XII в. мы видим, как богатые деньгами князья используют феодальные правовые нормы капиталистическим способом».²¹²⁾ При таком понимании капитализма и капиталистических отношений можно не спорить, как это делает Брентано, и против таких рассуждений, что «уже у Гомера обнаруживаются первые следы капитализма, и что капитализм находился в состоянии полного развития в VI в. до нашей эры, в конце Римской республики и в начале императорского времени так же, как и во времена св. Амвросия или бл. Августина».²¹³⁾ Всему этому удивляться не следует, — в свое время В. И. Ленин писал о нем: «Брентано обнаруживает самую невероятную путаницу, смешивая явления природы и явления общественные, смешивая понятия продуктивности и прибыльности, стоимость и цены и т.д.»²¹⁴⁾

Не везде и не всегда благополучно обстоит дело у Брентано также и с фактической стороной дела. Мы остановимся на примерах, имеющих прямое отношение к рассматриваемым нами проблемам. [90]

По мнению Брентано, венецианцы с 992 г. пользовались в пределах Византии важной привилегией платить в качестве ввозных пошлин 2% и вывозных — 15%;²¹⁵⁾ только по цифрам и дате можно догадаться, что речь идет о хрисовуле императоров Василия и Константина, установивших обложение венецианской торговли в 2 перпера с каждого прибывавшего в византийские порты корабля и в 15 перперов — с каждого выбывавшего, а это не одно и то же, что, как кажется, можно понять и не профессору политической экономии.

При изложении событий четвертого крестового похода Луйо Брентано становится на старую точку зрения, опровергнутую еще в 70-х годах прошлого столетия Ганото, точку зрения Гопфа, в соответствии с которой венецианцы будто бы по уговору с египетским султаном направили поход вместо Египта под Константинополь.²¹⁶⁾ Так как Брентано известна полемика по этому вопросу, то надо было с его стороны ожидать новых доказательств этого старого тезиса, но его доказательства и не новы и не убедительны. Нельзя считать убедительным доказательством его ссылку на то, что Вильардуэн не опровергает обвинения, выдвинутые сирийцами против Венеции, так как Брентано в этом случае должен был бы доказать по меньшей мере то, что обвинения Эрнуля и ему подобных Вильардуэну были известны, что он не делает и сделать не может.²¹⁷⁾ Для доказательства своего тезиса Брентано, правда, указывает еще на источник, будто бы содержащий такое обвинение против венецианцев, какое мы находим у сирийцев, имению на Гунтера Парижского,²¹⁸⁾ но это доказывает только, что сочинение этого автора Брентано известно из вторых рук, так как у Гунтера, при всем его отрицательном отношении к венецианцам, такого обвинения нет.

Брентано не без основания критикует мнение Зомбарта относительно насаждения итальянскими городами, в том числе и Венецией, плантационных хозяйств в своих колониях, доходы от которых будто бы и были основным мотивом к их устроению;²¹⁹⁾ однако нельзя признать безупречными и собственные суждения Брентано. По его мнению, города и острова Далматинского побережья, находившиеся в зависимости от Венеции, составляли вместе с нею «расширенный взаимооборонительный союз», и торговые выгоды венецианцев заключались будто бы [91] только в том, что они не платили в подчиненных городах пошлин, тогда как купцы этих городов должны были покупать и продавать товары только в Венецию. В действительности дело обстояло не так, в чем можно убедиться из любой грамоты, регулировавшей взаимоотношения Венеции, например, с Дубровником. Признавая далее правильным указание Брентано на то, что опорные пункты Венеции в Азии и Африке преследовали, главным образом, торговые цели, нельзя все-таки согласиться, что эти цели были единственными, чему противоречит, например, положение дела в венецианских владениях в Тире и Акре²²⁰⁾ и т.д.

Небольшая книга Рейнхарда Гейнена, «К вопросу о возникновении капитализма в Венеции», вышла из семинара Брентано и направлена против теории Зомбарта о получателях ренты, как градообразователях, и об этой последней, как об основном источнике первоначального накопления городских капиталов.²²¹⁾ Разумеется, при этом отвергается и ремесленный характер венецианской торговли, который отстаивается, как мы видели, Зомбартом.²²²⁾ Отвергает он также и ту мысль автора «Современного капитализма», по которой колонии итальянских городов на Востоке использовались для организации плантационных хозяйств с широким применением труда рабов, — Гейнен не видит ни малейших оснований дли таких утверждений по крайней мере для владений венецианцев в Сирии.²²³⁾

Основой экономической жизни Венеции с самого начала были только торговля и судоходство: «Значительные накопления подвижных средств обязаны своим существованием только торговле, и древнейшие капиталы образовались из византийских фрахтовых денег и доходов от соляной торговли» — пишет Гейнен. Основой внешней и внутренней политики Венеции всегда было всемерное покровительство и поощрение торговой деятельности ее граждан, и в этом отношении венецианская политика, по мнению Гейнена, очень напоминает политику государей эпохи меркантилизма.²²⁴⁾ Венецианская торговля уже в XI и XII вв. была торговлей капиталистической, и капитал выступал здесь в двух формах, — в форме капитала торгового и капитала ростовщического.²²⁵⁾ Доказательства этих тезисов, а равно и материал для опровержения Зомбарта, Гейнен дает в кратком, но [92] содержательном очерке экономического развития Венеции до начала ХШ в. В этих же целях целая глава посвящена в книге Гейнена истории торгового дома Майрано, ведшего в XII в. довольно значительные операции на Востоке.²²⁶⁾ Слабой стороной этого очерка является игнорирование промышленного производства в Венеции за это время, и это не только потому, что наши источники по этому вопросу для XI и XII вв. очень скудны, но также и потому, что именно эта сторона хозяйственного развития Венеции находится в очевидном противоречии с основной мыслью Гейнена о раннем развитии капиталистических отношений в Венеции. То же самое надо сказать и о сельском хозяйстве венецианских нобилей, эксплуатировавших свои земли феодальными методами совершенно так же, как это делалось повсюду в тогдашней Европе.

Книга Гейнена представляет значительный интерес и с точки зрения основных вопросов нашей темы: в ней достаточно правильно освещается венецианский «напор» на Восток в XI и XII вв. и это делается автором на основании еще не опубликованных тогда архивных материалов. Автору, однако, и здесь не удалось избежать некоторой тенденциозности в освещении событий. Указав, например, на поход дожа Пьетро Орсеоло II к берегам Далмации и пленение им 40 нарентян, Гейнен замечает: «Победоносный поход Пьетро Орсеоло вдоль всего далматинского побережья до Дубровника не раз дал случай к присвоению накопленных там богатств».²²⁷⁾ Известия Диакона Джиованни, на которые ссылается автор, не дают для такого заключения ни малейших оснований. Имевшиеся в руках Гейнена материалы, с другой стороны, позволяли ему пересмотреть традиционную трактовку проблемы взаимоотношений Венеции и Византии при последних Комнинах, чего Гейнен однако не сделал.

О новых трудах по истории хозяйства Италии в средние века Карли и Дорена приходится сказать очень немного.

Работа Карли²²⁸⁾ посвящена истории итальянской торговли, и второй том ее, вышедший в 1936 г., рассматривает торговлю итальянских городов-коммун как раз в интересующее нас время. Карли придает большое значение проблеме торговли для истории Италии в средние века, считая ее вопросом жизни и смерти коммун того [93] времени.²²⁹⁾ Однако он занимается преимущественно вопросами торговли внутри Италии, тем, что он называет торговлей «интерлокальной».²³⁰⁾ В книге Карли можно найти ряд интересных мест по избранной им теме, но проблемы собственно колониальные занимают его лишь попутно, почему сочинение автора не прибавляет ничего к тому, что сделано было по этому вопросу ранее. К чести автора надо добавить, что он, трактуя хозяйство итальянских городов-коммун как хозяйство капиталистическое, оговаривается все-таки: «Я не хочу сказать, что в XIII столетии в Италии существовал капитализм, одинаковый с тем, который существовал в индустриальной Европе XIX в.». Однако, когда он пытается установить это различие, то не замечает самого главного, именно того, что сфера производства — промышленность и сельское хозяйство в XII в. оставались феодальными.²³¹⁾

Еще меньше занимается интересующими нас проблемами книга Дорена по истории народного хозяйства Италии.²³²⁾ То немногое, что можно в ней найти по истории венецианских колоний, заимствовано из вторых рук и принято без надлежащей критики. В качестве примера можно указать на состав владений Венеции, полученных ею в результате четвертого крестового похода, — владения эти у Дорена представлены в совершенно фантастическом виде.²³³⁾ Книга Дорена, весьма содержательная сама по себе, не принадлежит к числу тех, которые продвинули изучение вопросов нашей темы.

Обзор настоящего раздела исторической литературы мы закончим рассмотрением работ наиболее крупного историка венецианской экономики в средние века Джино Луццатто.

Луццатто более 40 лет подвизается в области изучения экономических вопросов средневековой Италии, Венеции в особенности. Не менее десятка статей посвящены им хозяйственной деятельности республики св. Марка, которые недавно были обобщены в «Исследованиях по истории венецианской экономики».²³⁴⁾ Довольно подробно эти вопросы рассмотрены Луццатто также в другом его обобщающем труде, вышедшем в русском переводе — «Экономическая история Италии. Античность и средние века».²³⁵⁾

Дж. Луццатто — представитель прогрессивной исторической мысли, но он не марксист. В экономической [91] истории его интересуют хозяйственные явления сами по себе, а не производственные отношения людей. Его понятие о феодализме и капитализме отличаются от принятых в марксистско-ленинской исторической науке, и для него не существует последовательной смены исторических формации. По этой причине не все его выводы по экономической истории Венеции могут быть приняты, несмотря на то, что сами по себе работы Луццатто содержательны и во многих отношениях интересны, причем особенно подробно и основательно разработаны им вопросы торговли.

Не останавливаясь на второстепенных вопросах, укажем на некоторые принципиальные положения Луццатто, с которыми не может согласиться историк-марксист. В одной из своих статей Луццатто заявлял, что в Венеции феодализм никогда не был в состоянии утвердиться ни под одной из своих форм;²³⁶⁾ между тем ремесленное производство в Венеции протекало в типичных для средневекового города цеховых рамках, а эксплуатация земельных участков, например салин, осуществлялась характерными для феодализма методами. Другую свою работу Луццатто назвал «Синдикаты и картели в венецианской торговле XIII и XIV вв.».²³⁷⁾ В действительности венецианские купеческие товарищества не имели ничего общего с картелями и синдикатами эпохи империализма, созданными на основе господства промышленного капитала, ищущего рынков сбыта для своих товаров. Нельзя признать, наконец, убедительными его суждения о капиталистическом характере некоторых отраслей венецианского ремесленного производства.²³⁸⁾

Из всего этого следует, что, несмотря на всю значимость работ Джино Луццатто для изучения истории средневековой Венеции, они не делают излишними дальнейшие изыскания как потому, что не останавливаются в надлежащем объеме на вопросах колониальной экономической политики Венеции, так и потому, что ряд положений автора нуждается в поправках и уточнениях.

Краткое рассмотрение отдельных сочинений историков народного хозяйства, касавшихся экономической истории Венеции, показывает, что и у них мы не находим правильного истолкования исторических фактов, относящихся к колониальной истории республики, и самые эти факты устанавливаются далеко небезупречно. [95]

Перейдем к рассмотрению сочинений, специально посвященных колониальной истории Венеции, или близким к ней темам.

3. Ранняя история венецианских колоний в трудах, специально посвященных колониальным проблемам

В XIX и текущем столетиях появились труды, специально посвященные колониальным проблемам, венецианским колониям в частности. Мы не имеем возможности и не видим необходимости в том, чтобы подробно заниматься общеколониальной литературой под интересующим нас углом зрения. В качестве примера того, как освещается ранняя колониальная история в трудах этого рода, мы остановимся на сочинениях француза Рея, итальянца Манфрони и американца Морриса. Из работ, ближе стоящих к интересующим нас вопросам, можно назвать сочинения англичанина Уильяма Миллера, итальянца Бруно Дудана, французов — Р. Груссе и Ф. Тирье.

Небольшая книга Рея, посвященная сирийским колониям «франков», вышла в семидесятых годах прошлого столетия.²³⁹⁾

Помимо территориального ограничения автором трактуемой им проблемы, венецианские колониальные дела стоят для него естественно на заднем плане, вследствие чего интересующему нас вопросу в книге Рея посвящено менее двадцати страниц текста.²⁴⁰⁾ К заслуге Рея должно быть отнесено то, что он обратил внимание на вопросы организации Венецией управления ее колониями и сделал попытку подойти к вопросу об экономической политике Венеции в ее сирийских колониях, для какой цели им был использован уже неоднократно упоминавшийся доклад сирийского байло от сороковых годов XIII столетия.²⁴¹⁾ Основным недостатком труда является поверхностность трактовки затрагиваемых автором колониальных проблем, по крайней мере тех, которые относятся к венецианскому колониальному хозяйству. Значение этого труда, естественно, не может быть таким, которое делало бы дальнейшие изыскания в сфере затронутых вопросов излишними. [96]

О работе Морриса «История колонизации»²⁴²⁾ стоит упомянуть лишь для того, чтобы показать, с какой небрежностью некоторые буржуазные историки пишут о важных исторических проблемах. Истории средневековой колонизации у Морриса посвящены стр. со 143 по 196 первого тома его сочинения, в том числе венецианским колониям отведено несколько более двадцати страниц. Автор в качестве авторитетов избрал себе старые сочинения Гиббона, Дарю, Галибера, Мишо. Правда, автор ссылается иногда на Гейда, но как-то не верится, что, следуя Гейду, можно было наделать такую массу фактических ошибок, которую мы встречаем у Морриса. Бой пизанцев с венецианцами в 1100 г. объясняется им спором из-за мощей св. Николая,²⁴³⁾ во время первой экспедиции венецианцев к берегам Сирии ими взяты были Тир и Асколон и спасена от падения Яффа,²⁴⁴⁾ в составе венецианской доли по разделу Византии указываются владения на берегах Черного моря, остров Корфу после четвертого крестового похода непрерывно находится в руках Венеции,²⁴⁵⁾ на Крите венецианцы ведут борьбу не с греческими архонтами и их париками, а с сарацинами и т. д.²⁴⁶⁾

Гораздо более серьезным представляется труд Манфрони, который, несмотря на несколько специальное название — «История морского дела в Италии», — занимается в действительности историей экспансии итальянских городов средневековья в страны Востока. Автор не без основания отводит при этом Венеции самое видное место. «Венеция, — пишет Манфрони, — больше чем какой-либо другой город или другое государство Италии пользовалась морским преобладанием сначала в Адриатике, а потом и во всем Средиземноморье и сохраняла его в течение нескольких столетий».²⁴⁷⁾

Манфрони в основных линиях правильно изображает венецианскую экспансию в пределах Леванта, хорошо излагает события четвертого крестового похода,²⁴⁸⁾ но он не вполне разрешает задачу, поставленную им себе после изложения событий образования у Венеции колониальной империи: «Надо, — писал он, — внимательно, опираясь на документы, которые еще сохранились, изучить те приемы, с помощью которых Венеция сумела сохранить свои колонии, и те принципы, которыми она руководилась в своей политике». В основном это осталось благим пожеланием без конкретного претворения в жизнь. [97]

Неубедительно поэтому звучит то общее заключение о венецианской колониальной политике, которое мы находим в конце его книги: «Только одни приобретения Венеции оказались прочными, и ее установления еще и поныне приводятся в качестве примера и образца политической и административной мудрости».²⁴⁹⁾ Семи страниц, которые автор отвел в пятом приложении к своему труду, посвященных изображению этих «мудрых принципов политики и администрации», явно недостаточно для обоснования выдвинутого автором тезиса.

Наконец, в качестве очень серьезного дефекта книги, надо указать на ненадежность Манфрони во многих случаях, когда он ссылается на те или другие исторические документы: он не останавливается перед тем, чтобы излагать их не так, как и что говорят они в действительности, а так, чтобы они обосновывали мысли автора, его домыслы. Чтобы не быть голословным, укажем в качестве примера на изложение Манфрони договора Венеции с императором Исааком о возмещении убытков, причиненных императором Мануилом в 1171 г., который Манфрони преобразует, в соответствии со своей неправильной трактовкой взаимоотношений Венеции и Византии при последних Комнинах, в договор об убытках, причиненных Венеции императором Андроником.²⁵⁰⁾

Большая книга англичанина Уильяма Миллера, посвященная истории латинского господства на Востоке, вышла в 1908 г.²⁵¹⁾

Книга по своему заглавию очень близка нашей теме, и если бы оно вполне соответствовало ее содержанию, то в ней была бы разрешена значительная часть тех вопросов, разрешение которых мы поставили своей задачей. Однако в действительности этого нет. Уже в подзаголовке книги понятие Востока или Леванта, стоящее в основном титуле, значительно сужено: автор, оказывается, имеет в виду только «франкскую» Грецию, вследствие чего Сирийские владения латинян, их опорные пункты в Египте и Малой Азии оставляются им без рассмотрения. Не хочет он заниматься и Критом, так как Греция не владеет Критом (речь идет о 1908 г.) и не опубликованы те 87 томов, которые составляют архив «дук Кандии».²⁵²⁾ Мы должны признать, что первый из этих аргументов в устах историка звучит довольно странно, а второй совершенно неубедителен, поскольку исходит от человека, имевшего возможность изъездить всю Грецию, [98] побывать на островах Архипелага, работать в венецианских архивах. В силу такого «самоограничения», мы ничего не можем узнать из книги Миллера и о венецианских владениях в Константинополе, на берегах Пропонтиды и тем более в Черном море.

Автор вполне компетентен в рассматриваемых им вопросах и не пустым хвастовством звучат его слова в предисловии к рассматриваемой книге: «Я по совести могу сказать, что я принял во внимание все напечатанные известные мне произведения на языках греческом, итальянском, испанском, французском, немецком, английском и латинском, которые каким-либо образом касаются моего предмета... Я пополнил их данные собственными изысканиями в архивах Рима и Венеции»...²⁵³⁾ Этой синтетической работе предшествовал ряд частных изысканий автора по отдельным территориям ближнего Востока под углом зрения поставленной им общей задачи, — из-под его пера вышло несколько этюдов, напечатанных в «Английском Историческом Обозрении» и других журналах.²⁵⁴⁾ Наконец, ему принадлежит большая статья в «Кэмбриджской Средневековой Истории», в которой рассматриваются судьбы византийских территорий в период позднего средневековья и содержание которой опирается на материалы рассматриваемой нами книги.²⁵⁵⁾

Помимо хорошего знания вопросов, трактуемых им, Миллер обнаруживает в своем исследовании интерес не только к вопросам внешней, но также и внутренней жизни латинских государств на Востоке, — останавливается на социальных проблемах, интересуется церковной жизнью.²⁵⁶⁾

Не со всеми выводами автора, однако, можно согласиться, если даже останавливаться только на группе интересующих нас вопросов.

Прежде всего приходится указать здесь на воспроизведение старой ошибки буржуазной историографии, заключающейся в том, что феодализм на Восток вообще и на территорию империи в частности был занесен будто бы только крестоносцами; Миллер, впрочем, не просто воспроизводит эту ошибку, а облекает ее в несколько иную форму, возлагая ответственность за «введение» феодализма на Комнинов, «которые подражали быту западного рыцарства и вводили его у себя в империи», в результате чего «феодализм значительно распространился на Востоке».²⁵⁷⁾ Как известно, феодализм в [99] Византии, как и всюду, был в действительности продуктом длительного процесса в рамках местных условий, Комнины были не создателями феодализма, а сами были им созданы. Если даже термин «феодализм» понимать поверхностно, в смысле совокупности бытовых черт западно-европейского рыцарства, как это часто делается буржуазными историками, то и в этом случае мы не можем согласиться с автором, так как в пристрастии к западному быту обычно обвиняют — мы думаем, что без достаточных оснований — одного Мануила, а не всех Комнинов.

В вопросе о формировании Венецианской колониальной империи в результате четвертого крестового похода Миллер не допускает обычной ошибки, заключающейся в преувеличении фактически полученных Венецией владений, он правильно говорит, что лев св. Марка «получил больше, чем он мог переварить»,²⁵⁸⁾ тем самым проводя резкую разграничительную черту между теоретическими правами республики и ее фактическими владениями; но тем не менее некоторые его соображения по поводу акта о разделе империи вызывают серьезные возражения. Мы об этих подробностях будем говорить в своем месте, здесь необходимо только задать вопрос: если Венеция по акту о разделе империи получила Киклады, то каким образом объяснить то обстоятельство, что она допустила, чтобы ее знать, овладевшая островами, принесла ленную присягу не ей, а императору Латинской империи?

Удовлетворительный ответ на поставленный вопрос можно получить лишь в том случае, если предположить, что, вопреки общепринятому мнению, венецианцы не получили Киклад по акту о разделе в свое распоряжение, а получили их крестоносцы, о чем в своем месте мы будем говорить более подробно.

Таким образом, несмотря на большой авторитет У. Миллера в вопросах о владениях крестоносцев и вообще латинян на Востоке, согласиться со всеми его выводами невозможно. Кроме того, как уже было указано, и количество выводов невелико: они касаются только Негропонта и южной оконечности Мессении.

Все это вместе взятое позволяет сделать заключение: труд У. Миллера не исчерпывает всех вопросов колониальной истории Венеции.

Это же можно сказать и о сочинении итальянца Бруно Дудана.

Небольшая книга последнего «Венецианское [100] владычество на Востоке» была издана «Национальным Институтом фашистской культуры».²⁵⁹⁾ Это сочинение преследовало не научные, а политические цели. Разумеется и политическое сочинение может базироваться на серьезных научных основаниях, но это никоим образом не относится к интересующей нас работе.

Еще в начале первой мировой войны вышел в Генуе коллективный труд под общим заголовком «Далмация», целью которого было убедить союзников в необходимости передать Италии все восточное побережье Адриатики и превратить это море во внутренние воды Итальянского королевства.²⁶⁰⁾ Среди членов этого авторского коллектива наиболее убежденным сторонником этого плана был Алессандро Дудан. Мы не знаем, в каком отношении Бруно Дудан находится к Алессандро Дудану, но мысли, которые оба автора развивают в своих сочинениях, состоят в тесном родстве между собою. Разница заключается в том, что «Далмация» преследовала сравнительно ограниченные цели и бесхитростно добивалась их путем прямого требования территориальных аннексий,²⁶¹⁾ тогда как «Венецианское владычество на Востоке» служит более обширным захватническим планам, но служит скрытно. По мнению авторов «Далмации», Венеция сохранила и укрепила итальянский элемент в далматинских городах, поэтому Далмацию надо присоединить к Италии. По мнению автора «Венецианского владычества на Востоке», Венеция была носительницей «римского духа», энергично поддерживавшей Восточную империю, пока та «прямо или косвенно была связана с интересами романизма».²⁶²⁾ Проникнутая римским духом Венеция все делала по-римски: по-римски она заключала договора с побежденными городами, «методами древних римлян» она управляла ими,²⁶³⁾ следуя римской колониальной традиции, основывали венецианцы свои колонии,²⁶⁴⁾ а венецианские байло во всем схожи с римскими проконсулами и пропреторами, что утверждал, впрочем, уже Сабеллико.²⁶⁵⁾ Венеция в своем стремлении на Восток отражала римские традиции и в известном смысле была наследницей римских цезарей. Автор «Венецианского владычества на Востоке» нигде не говорит прямо, кто же теперь является наследником Венеции в ее Левантийских владениях, предоставляя ответ на этот вопрос догадливости читателя. Он только считает своим долгом показать, какую высокую культурную миссию выполняла [101] Венеция на Востоке,²⁶⁶⁾ как там все высоко ценили эти ее услуги,²⁶⁷⁾ как велико было и как долго сохранялось там венецианское влияние, — даже в половине XIX в. на островах не только Ионических, но и в Архипелаге говорили по-итальянски,²⁶⁸⁾ и Греция своим возрождением, оказывается, также обязана Венеции.²⁶⁹⁾

Так как фашистский Рим помирился с «ватиканским узником», то Бруно Дудан считает своим приятным долгом сделать несколько реверансов и в сторону «св. престола». Венеция, оказывается, была верным оплотом католицизма против восточного православия.²⁷⁰⁾ Если верить Дудану, то причины четвертого крестового похода и изменения в его направлении совсем не те, какие обычно указываются историками этого похода: «Следуя традиционной политике, — пишет Дудан, — Венеция изъявила готовность принять участие в новой крестоносной экспедиции, несомненно будучи озабочена той угрозой, что нависла над Сирией. Но позднее ее склонили к действиям в другом направлении, т.е. против Греческой империи».²⁷¹⁾ Среди причин, толкнувших республику встать на этот путь, первое место занимает, оказывается, «опасный прогресс греческого православия». Венеция «отвернулась» от Византии, ввиду того, что та, «насыщенная духом эллинизма, подчинилась славянскому влиянию... и обнаружила дух, прямо противоположный духу Запада».²⁷²⁾

Разумеется, для того, чтобы развивать подобные «идеи» и «мысли», вовсе не надо было утруждать себя изучением первоисточников, — там легко можно было бы натолкнуться, например, на слова одного из бытописателей четвертого крестового похода, который, изложив планы крестоносцев атаковать мусульман в Египте, пишет о «благочестивых побуждениях» венецианцев, «озабоченных делами в Сирии» и потому решивших принять участие в походе, следующее: «Этот похвальный план наших вождей потерпел крушение, благодаря лживости и лукавству венецианцев, которые, будучи хозяевами кораблей и господствуя в Адриатике, не давали их им иначе, как при условии, если они завоюют знаменитый город в Далмации, Задар».²⁷³⁾ Мы уже не говорим о том, что думали об этом «оплоте против православия» продолжатели Вильгельма Тирского в Сирии, или сам [102] Иннокентий III... Бруно Дудан предпочитал, поэтому, иметь дело с венецианскими бытописателями не ранее конца XV в. и преимущественно такими, которые, как Сабеллико, писали по заказу Светлейшей Синьории. По этой же причине автор игнорирует выводы по изучаемым им вопросам новейшей более или менее беспристрастной буржуазной литературы, не укладывающейся, разумеется, в его «схемы»: мы не находим, например, ни малейшего влияния на его сочинение труда Кречмайра, хотя он и указывает его в качестве «принятых им во внимание».²⁷⁴⁾

Для обоснования всех этих «теорий» нужны, конечно, факты; но чтобы они могли служить поставленной задаче, их надо было частию замолчать, частию подсортировать, а частию и поправить. Не останавливаясь на простых фактических ошибках, мы укажем на факты, которые автором намеренно замалчиваются или намеренно искажаются. Мы ничего не узнаем из книги Дудана о систематических восстаниях Задара против венецианского господства и о причинах этих восстаний; автор ничего не говорит о положении закрепощенного населения Крита, а о париках говорит только, что они были арабского происхождения,²⁷⁵⁾ автор нигде не берет на себя труда проанализировать те «справедливые договоры», которые Венеция заключала с далматинскими городами и т.д. Все эти факты замалчиваются потому, что они совсем не укладываются в продиктованные политическими притязаниями автора схемы. Факты, о которых замолчать нельзя, несомненно намеренно «препарируются» автором таким образом, чтобы они в эти схемы укладывались. Оказывается, что уже в IX и X вв. Венеция «утверждает свое господство в Адриатике» и сталкивается со славянами, защищая свободу «латинских муниципий Далмации».²⁷⁶⁾ Диакон Джиованни и Дандоло изображают подчинение Далматинских городов Венеции при Пьетро Орсеоло II как акт их добровольного волеизъявления; нашему автору этого мало: он воспользовался по этому случаю старой выдумкой о никогда не существовавшей «адриатической федерации» из этих городов, которая в XI в. «под венецианской эгидой сильно укрепилась».²⁷⁷⁾ Мы уже видели «благочестивые» мотивы венецианцев, которые побудили их принять участие в четвертом крестовом походе. Дудан сообщает, что они вообще [103] всегда были готовы постоять за дело веры: «в третьем крестовом походе Венеция приняла участие с многочисленным флотом»;²⁷⁸⁾ в пятом крестовом походе « в помощь крестоносцам отдала Венеция лучшую часть своих воинов и свой флот»...

При всем этом замалчиваются, разумеется, подвиги благочестивых пилигримов с лагун во время первого крестового похода, когда они начали свою деятельность с разгрома пизанского флота у берегов Малой Азии. Приведем для примера еще историю греческих восстаний на Крите: по Дудану дело обстоит так, что эти восстания вызывались не ненавистью греческого населения к иноземным угнетателям, а исключительно интригами завистливых соседей.²⁷⁹⁾ В извращенном виде, наконец, представляет Бруно Дудан и характер венецианского господства в Далмации: оказывается, Венеция и далматинские города «взаимно покровительствовали торговле и защищали интересы друг друга, так что образовали между собой нечто в роде дружественного союза, а не находились в подчинении одни у другой».²⁸⁰⁾ Эта идилия, заимствованная Дуданом у Капелетти, плохо согласуется с фактами непрерывных восстаний далматинских городов, а на венгерские интриги, как на причину этих восстаний, указывал еще Дандоло.

Мы затрудняемся сказать, в какой мере это сочинение могло служить поставленным автором политическим целям, но что оно не служит целям научным, то это не подлежит никакому сомнению.

Гораздо более серьезным сочинением является книга Рене Груссе под заголовком: «Левантийская империя»,²⁸¹⁾ вышедшая уже после второй мировой войны. В книге Груссе уделено значительное внимание колониальным владениям Венеции, — их судьба прослеживается от начала их возникновения до XVIII в. включительно; но так как автор поставил своею задачей дать исторический обзор всех колониальных владений западных народов на Востоке на протяжении более чем пяти столетий, то, несмотря на значительный объем книги — в ней более шестисот страниц, — он лишь бегло мог коснуться интересующих нас вопросов. В качестве примера можно указать на то, что владения венецианцев на Крите, в Короне и Модоне, Навплии и Аргосе рассматриваются на [104] четырех страницах, очень сложный вопрос о владычестве венецианских феодалов на Кикладах, историю которого он доводит до XVIII в., и историю венецианских владений на Кипре он размещает на шести страницах.²⁸²⁾

Книга написана на основе серьезного изучения ряда источников и обширной литературы избранной автором темы, но согласиться можно, однако, далеко не со всеми, выдвинутыми им положениями. Нельзя принять его трактовки крестовых походов как «оборонительных мероприятий Запада» против азиатской угрозы, продиктованных, по крайней мере в начальной своей стадии, «духовным подъемом крестоносцев».²⁸³⁾ Плохо обоснованы и поэтому неубедительны его рассуждения о венецианской колониальной политике как «в принципе благодетельной» и, например на Эвбее, для метрополии убыточной. В связи с этим восстания против венецианского владычества на Крите ему приходится трактовать как результат привязанности греческого населения к своим традициям и тысячелетней привычки к партизанской войне» и т. д.²⁸⁴⁾

Положительной стороной труда Груссе является показ венецианской колониальной деятельности на широком фоне колониальных мероприятий всех западных народов, принявших в них участие.

Наиболее важной работой по истории Венецианской колониальной империи является вышедшая в 1959 году книга Ф. Тирье, имя которого нами уже было названо в другой связи, — здесь мы имеем в виду его «Венецианскую Романию».²⁸⁵⁾

Под Романией Ф. Тирье понимает Пелопоннес, Аттику, Фессалию с Эпиром, Македонию и Фракию, а также островной мир, расположенный в морях, омывающих эти части Балканского полуострова. Венецианские владения в Истрии, Далмации, Албании, на сирийском побережье лежат вне сферы его внимания, и даже Кипр и владения венецианцев на Черном море затрагиваются им лишь отчасти. Историю венецианских владений в Романии автор начинает с очень раннего времени, с XI в., но доводит ее только до конца XV в., лишь изредка, в связи с отдельными вопросами, заглядывая в XVI и даже XVIII столетия. Наиболее подробно характеризуется автором венецианская колониальная политика на Крите и сравнительно мало затрагиваются вопросы других колоний [105] венецианской Романии, что объясняется как особой важностью Крита среди венецианских владений, так и состоянием источников, относительно богатых для истории Кандии, и бедных для истории других венецианских колоний.

Автор весьма серьезно подготовился к своей работе: он много работал в венецианских архивах, дважды совершил путешествие по районам избранного им греко-латинского мира, изучил обширную историческую литературу и опубликованные источники по истории Византии и Венеции. Плодом этих его занятий был ряд публикаций, предшествовавших его «Венецианской Романии».

Сочинение Тирье, как уже сказано, является наиболее крупной работой буржуазной историографии по истории Венецианской колониальной империи за первые пять веков ее существования. Из нее можно почерпнуть ряд новых сведений, встретить много верных и дельных суждений, но вместе с тем в ней есть немало и ошибочных положений и прежде всего методологического характера. Следуя за Дж. Луццатто, Тирье отрицает наличие феодализма в Венеции.²⁸⁶⁾ Он склонен преувеличивать роль личности в истории и преуменьшать роль социальных сил.²⁸⁷⁾ Вызывает возражение выдвинутая им периодизация истории Венецианской колониальной державы, где в качестве второго периода фигурирует «империалистическая фаза».²⁸⁸⁾ Нужно признать необоснованной его положительную оценку венецианской колониальной администрации.²⁸⁹⁾ Автору вредит также склонность отдавать предпочтение более поздним источникам по сравнению с более ранними, — например известия Цанкаруоло (XV в.) он предпочитает известиям Дандоло (XIV в.), писавшего по собранным им документам и более ранним нарративным источникам. Можно было бы сделать ряд указаний на фактические ошибки и неверные оценки по целому ряду конкретных вопросов становления и бытия Венецианской колониальной империи, но в этом нет особой надобности.²⁹⁰⁾

Выводы, к которым позволяет придти этот обзор, сводятся к следующему: иностранная литература как по общей истории Венеции, так и по ее частным проблемам чрезвычайно обширна, но это не относится к проблемам колониального владычества Венеции на Востоке. Лучшими исследователями по истории Венеции — Романин, Кречмайр, Миллер и др. — сделано немало для [106] установления ряда конкретных фактов из истории венецианской колониальной экспансии, высказано много интересных суждений частного и общего порядка, но большое количество буржуазных работ, даже новейших, все еще полно и ошибок по небрежности, и искажений по заранее обдуманному намерению. Ограниченность буржуазной исторической методологии и ее идеалистическая беспомощность в интерпретации социально-экономических явлений прошлого не позволили даже лучшим представителям буржуазной историографии Венеции надлежащим образом осмыслить как внутренние процессы классовой борьбы в метрополии, так и проблемы становления колониального могущества Венеции. Неправильная оценка венецианского народного хозяйства XII и XIII вв., как хозяйства «капиталистического», и несомненный факт колониальной экспансии феодального типа заставили буржуазных историков «перевернуть вопрос вверх ногами» и говорить о феодализации Венеции под влиянием ее колониальных порядков, тогда как в действительности феодальная Венеция по-феодальному организовала и свое колониальное хозяйство.

Всего этого, думается, достаточно, чтобы к большому числу «венецианских историй» прибавить еще одну, автор которой поставил своею задачей материалистически осмыслить процесс образования колониальной Венецианской империи и истолковать относящиеся к этой области факты с марксистско-ленинских позиций.

Назад К содержанию Далее

¹⁾ Маркс и Энгельс. Избранные произведения в двух томах, 1935, т. I, стр. 152.

²⁾ P. Daru. Histoire de la république de Venise Paris, 1811, v. I, pp. 398, 399.

³⁾ Fra Paolo, Fra Fulgentio, Ventura Vincentinus et cet. Mencke. Catalogue de Principaux historiens. Lips., 1714, p. 354.

⁴⁾ M. A. Sabellico. Rerum venetarum ab urbe condita. Venetiis, 1487.

⁵⁾ Petri Bembi cardinalis historiae venetae libri XII. Venetiis, 1551.

⁶⁾ Paolo Paruta. Historia Venetiana, libri XII. Venetiis, 1605.

⁷⁾ Andrea Mauroceni senatoris historia veneta. Venetiis, 1623.

⁸⁾ Battista Nani. Historia della repubblica Veneta. Venetiis, 1662.

⁹⁾ Michiele Foscarini. Historia della repubblica Veneta. Venet., 1696.

¹⁰⁾ Pietro Garzoni. Istoria della repubblica di Venezia., Ven., 1705.

¹¹⁾ Sabellico, op. nom., ed. 1668, p. 44.

¹²⁾ Ibid., p. 48.

¹³⁾ Ibid., p. 78.

¹⁴⁾ V. Formaleoni. Saggio critico della storia Veneta. Venezia, 1786. G. Gallicioli. Delle memorie Venete. Venez., 1775. [463]

¹⁵⁾ G. Cappelletti. Storia della repubblica di Venezia. Venezia, vv. I-II, 1818, v. I, p. 6.

¹⁶⁾ S. Cerva. Prolegomena in sacram Metropolim Ragusinam. A. Vargas. Dissertatjo critico — chronologico — historica. 1771. Изд. B. Макушев. Исследования об исторических памятниках изд. цит.

¹⁷⁾ Joh. Fr. Le Bret. Staatsgeschichte der Republik Venedig. vv. I-II. Riga, 1769—1775.

¹⁸⁾ Op. nom., v. I, p. 1.

¹⁹⁾ Ibid., pp. 472, 474.

²⁰⁾ In Venedig ist der Pöbel ... alien Lastern unterworfen ... Der Geist der Unruhe, der Rache, der Ausgelassencheit hat ihn ganz besessen ... Der Adel hat meistens meher Sitten, meher Einsicht, meher Anständigkeit... Ibid., pp. V-IX, XII.

²¹⁾ Alle Punkte desselben (Vertrags) verraten den Kaufman, der alle Vorteile allein haben will, und seine Schulden mit ässerster Schärfe eintribt, sollten auch Reiche und Städte zu Grunde gehen. Ibid., pp. 302, 390, 437.

²²⁾ Ibid , v. I, p. 501.

²³⁾ С. A. Marin. Storia civile e politica del commercio dé veneziani. Venezia, v. I, 1798, v. II, 1799.

²⁴⁾ Op. nom., v. I, pp. IV, V.

²⁵⁾ Ibid., v. II, pp. 254 ss.

²⁶⁾ Ibid., v. I, p. VII.

²⁷⁾ J. B. Fanucci. Storia dei tre celebri popoli maritimi dell'Italia Verreziani, Pisani e Genovesi e delle, loro navigazioni e commerci nei bassi secoli Pisa, vv. I-IV, 1817—1822.

²⁸⁾ G. Canale. Nuova istoria della repubblica di Genova, vv. I—IV, Firenze. 1859 ss. «I popoli corrotti sino bugiardi, loquaci, arroganti; i forti, prudenti, gravi e accorti — i primi erano greci, i secondi i Veneziani, i Pisani, e gl'Italiani tutti d'allora ...». Op. nom., v. II, p. 471.

²⁹⁾ G. Filiasi. Memorie storiche de'veneti primi e secondi. Padova, 1812. v. VI, pp. 233, 242, 252.

³⁰⁾ L. Curti. Mémoircs historiques, vv. I-II. Paris, 1802.

³¹⁾ Fanucci, op. сit., v. II, p. 107; v. I, pp. 193, 194.

³²⁾ Ibid., v. I, p. 120.

³³⁾ Daru, op. nom., v. I, pp. 109, 112, 116, 119, 127, 134.

³⁴⁾ Ibid., p. 128.

³⁵⁾ Ibid., pp. 307 ss.

^* В книге «комитета». HF.

³⁶⁾ Ibid., p. 113.

³⁷⁾ L. Galiberi. Histoire de la république de Venise. Paris, 1847.

³⁸⁾ Op. nom., p. 41.

³⁹⁾ Ibid., p. 6.

⁴⁰⁾ Ibid., p. 62.

⁴¹⁾ F. Filippi. Geschichte von Venedig, vv. I-V. Dresden, 1828.

⁴²⁾ Op. nom., v. I, p. 66.

⁴³⁾ Cappelletti, op. cit., v. I, p. 1.

⁴⁴⁾ Ibid., p. 49.

⁴⁵⁾ Ibid., p. 337.

⁴⁶⁾ Ibid., p. 336.

⁴⁷⁾ Ibid., p. 13.

⁴⁸⁾ Ibid., p. 14.

⁴⁹⁾ Ibid., p. 19. [464]

⁵⁰⁾ Ibid., pp. 229, 309.

⁵¹⁾ Ibid., p. 400.

⁵²⁾ Ibid., v. II, p. 95.

⁵³⁾ Ibid., v. I, p. 381.

⁵⁴⁾ Ibid., v. II, p. 146.

⁵⁵⁾ Ibid., v. I, p. 410, v. II, p. 140.

⁵⁶⁾ Ibid., v. I, pp. 357, 445.

⁵⁷⁾ Ibid., v. II, p. 207.

⁵⁸⁾ Ibid., v. II, p. 48.

⁵⁹⁾ Ibid., pp. 40-62.

⁶⁰⁾ Ibid, v. II, pp 290-356.

⁶¹⁾ S. Romanin. Storia documentata di Venezia, vv. 1-10. Ven., 1853—1861.

⁶²⁾ S. Romanin. Lezioni di storia Veneta, vv. I-II. Firenze, 1876.

⁶³⁾ Storia doc., v. I, p. VI.

⁶⁴⁾ Th. Okey. The story of Venice. London, 1910.

⁶⁵⁾ Storia, v. I, p. VI.

⁶⁶⁾ Lezioni, v. I, pp. 106, 107.

⁶⁷⁾ Ibid., p. 109.

⁶⁸⁾ Storia, v. II, pp. 14 ss, 95 ss.

⁶⁹⁾ Ibid, p. 118.

⁷⁰⁾ Lezioni, v. I, p. 204.

⁷¹⁾ Storia, v. II, p. 182.

⁷²⁾ Lezioni, v. I, p. 209.

⁷³⁾ G. J. Fontana. Storia populare di Venezia dall'sue origini sino ai tempi nostri. Venezia, 1870 (AV, № 8, 1874, pp. 382 ss).

⁷⁴⁾ Fr. Zanotto. Tavola cronologica della storia Veneta. Venezia, 1859. Например, венецианский поход к берегам Сирии, состоявшийся только в 1099 г., Дзанотто относит к 1089 г. (стр. 13), под 1205 г. выдумывается в действительности никогда не имевшее места предложение Энрико Дандоло о перенесении столицы Венецианской империи с лагун на Босфор и в то же время нет ни слова о важных договорах республики с Михаилом Палеологом (стр. 21) и т.д.

⁷⁵⁾ J. В. Cecchetti. La repubblica di Venezia e la corte di Roma. P. G. Molmenti. La vie privée à Venise. 1882.

⁷⁶⁾ Op. nom., p. 29.

⁷⁷⁾ Мольменти. Зарождение Венеции. Вестник Всемирной Истории, 1902, III, стр. 95.

⁷⁸⁾ Le Industrie in Venezia nel secolo XIII. (AV, N 4).

⁷⁹⁾ La vita dei Veneziani al 1300 (AV, N 2). La vita dei Veneziani fino al 1200. Venezia, 1870.

⁸⁰⁾ Главный труд Чекетти, его двухтомная история взаимоотношений Венеции с папской курией, касается, возможно, некоторых вопросов, имеющих прямое отношение к проблемам образования и организации управления колониальной империи Венеции, но это сочинение нам не было доступно, ввиду отсутствия его в книгохранилищах нашей страны.

⁸¹⁾ В. Сrосе. Storia della storiografia italiana nel secolo decimo nono, vv. I-II, Bonon., 1921, v. II, pp. 167 ss.

⁸²⁾ Eug. Mussatti. Venezia e le sue conquisti nel medio evo. Ver.—Padova, 1881.

⁸³⁾ Op. nom., pp. 94, 95. [465]

⁸⁴⁾ Ibid., p. 97.

⁸⁵⁾ Ibid., pp. III, 132, 180.

⁸⁶⁾ Ibid., p. 186.

⁸⁷⁾ Ibid., p. 132.

⁸⁸⁾ A. Battistelli. La repubblica di Venezia. Venezia—Bologna, 1897.

⁸⁹⁾ Op. nom., p. 61.

⁹⁰⁾ J. Armingaud. Venise et le Bas-Empire. Paris, 1868. Ch. Yriarte. Venise. Histoire. Art. Industrie. La vie. Paris, 1878. F. Valintin. Histoire abregée de Venise. Tours, 1884. E. Sergent. Histoire de Venise depuis son origine... Venise, 1889.

⁹¹⁾ Armingaud, op. nom., pp. 85 ss.

⁹²⁾ Ibid., pp. 66.

⁹³⁾ Ibid., p. 76.

⁹⁴⁾ Ibid., p. 76.

⁹⁵⁾ Ibid., p. 48.

⁹⁶⁾ Ibid., pp. 48, 58.

⁹⁷⁾ Ibid., pp. 107, 108.

⁹⁸⁾ V. Steen. Un abregée de l'histoire de Venise. Ven., 1875.

⁹⁹⁾ Op. nom., p. V.

¹⁰⁰⁾ Ibid., pp. 32, 33.

¹⁰¹⁾ Fr. Crawford. Gleanings from the Venetien history, vv. I-II. London, 1905.

¹⁰²⁾ G. Bilitzer. Geschichte. Venedigs von seiner Gründung bis di neuste Zeit. Leipzig, 1871.

¹⁰³⁾ Otto Kohlschütter. Venedig unter dem Gerzoge Peter II Orseolo. Göttingen, 1868.

¹⁰⁴⁾ Op. nom, p. 44.

¹⁰⁵⁾ Aug. Gfrörer. Geschichte Venedigs von seiner Gründung bis zum Jahre 1084. Graz, 1872.

¹⁰⁶⁾ Op. nom., p. 566.

¹⁰⁷⁾ Ibid., p. 45.

¹⁰⁸⁾ Ibid., pp. 81-88.

¹⁰⁹⁾ Ibid., pp. 508 ss.

¹¹⁰⁾ Ibid., p. 539.

¹¹¹⁾ Ibid., pp. 560 ss.

¹¹²⁾ Ibid., p. 392.

¹¹³⁾ Ibid., pp. 137, 138.

¹¹⁴⁾ P. Pinton. „E questo è per me uno gravissimo difetto del opera gfroriana, il lato più debole e vulnerabilissimo del suo concetto fundamentale”... (AV, v. 29, pp. 310 ss).

¹¹⁵⁾ H. Zwiedenek-Südenhorst. Venedig als Weltmacht und Weltstadt. Bielefeld und Leipzig, 1899.

¹¹⁶⁾ Op. nom., pp. 25, 28, 30.

¹¹⁷⁾ Ibid., p. 32.

¹¹⁸⁾ Ibid., p. 32.

¹¹⁹⁾ J. Schor. History of Venice from the beginning down to the present time. Colombo, 1871. M. Oliphant. The makers of Venice doges, conquerors, printers. London, 1893.

¹²⁰⁾ W. C. Hazlitt. The Venetien republic, its rise, its grouth and its fall, vv. I-II. London, 1900—1902.

¹²¹⁾ Op. nom., p. 294, v. I. [466]

¹²²⁾ Ibid., pp. 284, 285, 286, 288, 293.

¹²³⁾ With the Kahn of Crimea... Ibid., p. 105.

¹²⁴⁾ Ibid., p. 257.

¹²⁵⁾ Ibid., p. 254.

¹²⁶⁾ Ibid., p. 256.

¹²⁷⁾ Ibid., p. 247.

¹²⁸⁾ Ibid., p. 294.

¹²⁹⁾ Ibid., pp. 301, 308.

¹³⁰⁾ H. Brawn. Venice an historical sketch of the Republic. London, 1895.

¹³¹⁾ Op. nom., pp. 131 ss.

¹³²⁾ The venetians bought Boniface's rights over Crete and Salonica ... Ibid., p. 130.

¹³³⁾ Ibid., p. 119.

¹³⁴⁾ CMH., v. IV, 1936. Venice, pp. 385 ss.

¹³⁵⁾ Eug. Musatti. Storia di Venezia. Milano, vv. I-II, 1936.

¹³⁶⁾ Op. nom., v. I, p. 92.

¹³⁷⁾ Ibid., p. 98.

¹³⁸⁾ Ibid., p. 109.

¹³⁹⁾ Ibid., v. II, pp. I ss.

¹⁴⁰⁾ R. Cessi. Storia della repubblica di Venezia, vv. I-II. Milano, Messina, 1944—1946.

¹⁴¹⁾ Op. nom., v. I, pp. 18, 27, 100, 144; v. II, pp. 24, 320.

¹⁴²⁾ Ibid., v. I, pp. 84, 89.

¹⁴³⁾ Ibid., p. 90.

¹⁴⁴⁾ Ibid., p. 318.

¹⁴⁵⁾ Ibid., pp. 255, 320.

¹⁴⁶⁾ Ibid., pp. 134, 142.

¹⁴⁷⁾ Ibid., pp. 270 ss.

¹⁴⁸⁾ Ch. Diehl. Une republique patricienne. Ven., 1916. Aug. Bailly. La republique de Venise. Paris, 1946.

¹⁴⁹⁾ Op. nom., pp. 57, 60.

¹⁵⁰⁾ Ibid., p. 114.

¹⁵¹⁾ Bailly, op. nom., p. 78.

¹⁵²⁾ Ibid., p. 85.

¹⁵³⁾ Ibid., p. 106.

¹⁵⁴⁾ M. A. Hodgson. The early history of Venice. London, 1901. Venice in the thirteenth and fourteenth centuries. Lond., 1910.

¹⁵⁵⁾ The early hist., p. 57.

¹⁵⁶⁾ Ibid., p. 119.

¹⁵⁷⁾ Venice, pp. VIII, IX.

¹⁵⁸⁾ The early h., p. 183.

¹⁵⁹⁾ Ibid., pp. 423 ss.

¹⁶⁰⁾ Venice, pp. 121 ss.

¹⁶¹⁾ Капитал, т. III, изд. 1950 г., стр. 339.

¹⁶²⁾ Kretschmayr, op. cit., v. I, p. 323 „Das XII Jahrhundert ist die Zeib eines bereites durchgebildeten Kapitalismus”...

¹⁶³⁾ Ibid., v. I, p. 187; v. II, p. 136.

¹⁶⁴⁾ Ibid., p. 135.

¹⁶⁵⁾ Promissio maleficorum, op. cit., v. I, pp. 494-497.

¹⁶⁶⁾ Ibid., pp. 344, 345.

¹⁶⁷⁾ Ibid., p. 592. [467]

¹⁶⁸⁾ „Etwa ... Ende des XII Jahrhunderts ... Venezianer sich in Tana .. festsetzen”... Ibid., p. 366.

¹⁶⁹⁾ Ibid., p. 368.

¹⁷⁰⁾ Ibid., pp. 318, 363.

^170а) Storia di Venezia, ed. R. Cessi. v. II, Venez., 1958.

¹⁷¹⁾ V. A. Formaleoni. Storia filosofica e politica della navigazione, del commercio e delle colonie nel mar Nero. Venezia, 1788.

¹⁷²⁾ Op. nom., v. II, pp. 9 ss.

¹⁷³⁾ Ibid., p. 21.

¹⁷⁴⁾ Ibid., pp. 28, 29.

¹⁷⁵⁾ Ibid., pp. 30, 31.

¹⁷⁶⁾ Ibid. p. 37.

¹⁷⁷⁾ F. Mutinelli. Del commercio dei Veneziani. Venezia, 1835.

¹⁷⁸⁾ Yriarte, op. cit., pp. 36, 37.

¹⁷⁹⁾ Mutinelli, op. cit., p. 23.

¹⁸⁰⁾ Ibid., p. 35.

¹⁸¹⁾ El. de La Primaudaie. Étude sur le commerce au moyen-âge. Histoire de la commerce de la mer Noire et des colonies génoises de la Crimée. Paris, 1848.

¹⁸²⁾ W. Heyd. Geschichte des Levantehandels im Miltelalalter vv. I-II. Stuttg., 1879.

¹⁸³⁾ Op. nom., v. I, p. 128.

¹⁸⁴⁾ Ibid., p. 342.

¹⁸⁵⁾ Ibid., pp. 298, 303, 305.

¹⁸⁶⁾ Ibid., p. 342.

¹⁸⁷⁾ A. Schaube. Handelsgeschichte des romanischeh Völker des Mittelalters bis zum Ende der Kreuzzüge. Berl., 1909.

¹⁸⁸⁾ Op. nom., p. 264.

¹⁸⁹⁾ W. Sombart. Der moderne Kapitalismus. München und Leipzig, 1924, v. 1, p. 175.

¹⁹⁰⁾ Ibid., pp. 172-174, 309-315.

¹⁹¹⁾ К. Маркс. Сочинения, т. XVII, стр. 257, 258.

¹⁹²⁾ В. И. Ленин. Сочинения, изд. 3-е, т. IX, стр. 130.

¹⁹³⁾ Sombart, op. cit., pp. 291, 282.

¹⁹⁴⁾ Ibid., p. 443.

¹⁹⁵⁾ Ф. Энгельс. Антидюринг. изд. 1938 г., стр. 26, 35, 96.

¹⁹⁶⁾ Sombart, op. cit., p. 435.

¹⁹⁷⁾ Ibid., p. 434.

¹⁹⁸⁾ Ibid., p. 441.

¹⁹⁹⁾ Ibid., p. 445.

²⁰⁰⁾ Ibid., pp. 443, 690-692.

²⁰¹⁾ L. Brentano. Die Anfänge des modernen Kapitalismus. München, 1916.

²⁰²⁾ Op. nom., pp 16 ss, 33, 34, 35.

²⁰³⁾ Ibid., pp. 65-77.

²⁰⁴⁾ Ibid., pp. 96 ss.

²⁰⁵⁾ Ibid., p. 106.

²⁰⁶⁾ Ibid., p. 35.

²⁰⁷⁾ Ibid., p. 13.

²⁰⁸⁾ Ibid., p. 36.

²⁰⁹⁾ Ibid., p. 42. [468]

²¹⁰⁾ Ibid., pp. 76, 77.

²¹¹⁾ Ibid., p. 40.

²¹²⁾ Ibid., p. 37.

²¹³⁾ Ibid., p. 112.

²¹⁴⁾ В. И. Ленин. Аграрный вопрос и критики Маркса. Соч., изд. 3-е, т. IV, стр. 216, 217.

²¹⁵⁾ Brentano, op. cit., p. 94.

²¹⁶⁾ Ibid., p. 68.

²¹⁷⁾ Ibid., pp. 74, 75.

²¹⁸⁾ Ibid., p. 75.

²¹⁹⁾ Ibid., p. 96.

²²⁰⁾ Ibid., pp 96, 97.

²²¹⁾ R. Heinen. Zur Entstehung des Kapitalismus in Venedig. Stuttg., 1905, p. 121.

²²²⁾ Ibid., p. 124.

²²³⁾ Ibid., p. 121.

²²⁴⁾ Ibid., pp. 121-125.

²²⁵⁾ Ibid., p. 124.

²²⁶⁾ Ibid., pp. 86-120.

²²⁷⁾ Ibid., p. 40.

²²⁸⁾ F. Carli. Storia del commercio italiano, vv. I-II. Padova, 1934—1936.

²²⁹⁾ Op. nom., v. II, pp. 65 ss.

²³⁰⁾ Ibid., p. 237.

²³¹⁾ Ibid., p. 219.

²³²⁾ A. Doren, Italienlsche Wirtschaftsgeschichte, B. I. Jena, 1934.

²³³⁾ Op. nom., p. 318.

²³⁴⁾ G. Luzzato. Studi di storia economica veneziana. Padova, 1954.

²³⁵⁾ Издательство иностранной литературы. М., 1954.

²³⁶⁾ G. Luzzato. Les activités économiques du patriciat vénicien (X—XIV ss.). Annales de l'histoire economique et sociale, v. I, 1937, N 43, p. 25.

²³⁷⁾ G. Luzzato. Sindacati e cartelli nel commercio veneziano nei secoli XIII, XIV. (Rivista di storia economica, v. I, 1936, p. 52).

²³⁸⁾ Экономическая история Италии, стр. 315.

²³⁹⁾ Е. Rey. Les colonies de Syrie aux XII et XIII-me siècles. Paris, 1883.

²⁴⁰⁾ Op. nom., pp. 69-79, 448 ss.

²⁴¹⁾ Ibid., pp. 448-509.

²⁴²⁾ H. Morris. The history of colonisation, v. I. New-Jork, 1900.

²⁴³⁾ Op. nom., pp. 170, 171.

²⁴⁴⁾ Ibid., p. 171.

²⁴⁵⁾ Ibid., p. 176.

²⁴⁶⁾ Ibid., p. 177.

²⁴⁷⁾ С. Manfroni. Storia della marina italiana delle invasione barbariche al trattato di Ninfeo (400—1261). Livorno, 1899, p. 26.

²⁴⁸⁾ Ibid., pp. 310 ss.

²⁴⁹⁾ Ibid., p. 337.

²⁵⁰⁾ Ibid., p. 274.

²⁵¹⁾ W. Miller. The latins in the Levant. A history of frankish Greece (1204—1566). London, 1908.

²⁵²⁾ Op. nom., p. IX.

²⁵³⁾ Ibid., p. VIII.

²⁵⁴⁾ The dux of Naxos (EHR, v. 21); Ithake under the franks (Ibid., pp. 513-517); The last venetien islands (EHR, v. 22).

²⁵⁵⁾ CMH., v. IV.

²⁵⁶⁾ Op. cit., pp. 57, 62, 63-76, ss.

²⁵⁷⁾ Op. cit., p. 9.

²⁵⁸⁾ Ibid., p. 30.

²⁵⁹⁾ B. Dudan. Il dominio veneziano di Levante. Bologna, 1938. [469]

²⁶⁰⁾ La Dalmazia, sua italianità, suo valore per libertà d'Italia nell Adriatico. Genova, 1915.

²⁶¹⁾ «Italiani, bisogna difendere l'italianità della Dalmazia! Oggi о non più»... Op. nom., p. VIII.

²⁶²⁾ Dudan, op. nom., p. 8.

²⁶³⁾ Ibid., pp. 11, 13.

²⁶⁴⁾ Ibid., p. 39.

²⁶⁵⁾ Ibid., p. 195.

²⁶⁶⁾ Ibid., pp. 240, 241, 248, 264, 265.

²⁶⁷⁾ Ibid., p. 258.

²⁶⁸⁾ Ibid., p. 267.

²⁶⁹⁾ Ibid., p. 274.

²⁷⁰⁾ Ibid., p. 34.

²⁷¹⁾ Ibid., p. 27.

²⁷²⁾ Ibid., p. 8.

²⁷³⁾ Guntheri Parisiensis Historia, ed. Riant, Exuviae, p. II.

²⁷⁴⁾ Dudan, op. cit., p. 299.

²⁷⁵⁾ Ibid., p. 130.

²⁷⁶⁾ Ibid., p. 10.

²⁷⁷⁾ Ibid., p. 15.

²⁷⁸⁾ Ibid., pp. 20, 26.

²⁷⁹⁾ Ibid., pp. 133, 134.

²⁸⁰⁾ Ibid., p. 113.

²⁸¹⁾ R. Grousset. L'empire de Levant (Histoire de la question d'Orient) Paris, 1946.

²⁸²⁾ Op. cit., pp. 566-569, 555-560.

²⁸³⁾ Ibid., pp. 9, 10.

²⁸⁴⁾ Ibid., p. 550.

²⁸⁵⁾ Fr. Thiriet. La Romanie Vénitienne. Paris, 1959.

²⁸⁶⁾ Op. cit., p. 121.

²⁸⁷⁾ Ibid., pp. 36, 88, 93, 98.

²⁸⁸⁾ Ibid., p. 443.

²⁸⁹⁾ Ibid., p. 202.

²⁹⁰⁾ Автор сделал эту работу в рецензии на рассматриваемую здесь книгу Тирие, в XIX томе Виз. Врем.

Назад К содержанию Далее