Система Orphus Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К содержанию Далее

Глава третья.
Русская историческая литература об образовании и ранней истории венецианской колониальной империи

В русской исторической литературе нет ни одного труда, целиком посвященного истории Венеции. Речь по случаю столетия падения Венецианской республики, принадлежащая Н. Лятошинскому, и небольшая брошюра П. Перцова под заглавием «Венеция» не могут быть названы такими сочинениями: речь Лятошинского посвящена преимущественно Венеции в конце XIX в. и в своей исторической части совершенно не затрагивает интересующих нас колониальных вопросов; работа Перцова [107] представляет собою впечатления туриста начала нашего века, интересующегося преимущественно вопросами венецианской живописи, которые одни только и даны в историческом аспекте.1)

Русский читатель, если он не владеет иностранными языками, может познакомиться с историей Венеции или по общим сочинениям по истории средних веков или по работам, посвященным смежным с историей Венеции историческим проблемам. Общие обзоры по истории средних веков касаются венецианской истории лишь в те ее моменты, когда республика св. Марка играла крупную роль в международных отношениях, что было, конечно, не всегда. Работы, имеющие предметом своего внимания специальные вопросы, только так или иначе связанные с венецианской историей, касаются последней лишь попутно в меру того интереса, какой возбуждает к венецианской истории специально изучаемый вопрос. Еще в большей степени справедливо это в отношении избранной нами темы.

Недостаток оригинальной исторической литературы мог бы быть до известной степени возмещен литературой переводной, однако истории Венеции не посчастливилось и в этом отношении: то немногое, что переведено на русский язык, — ничтожно и по объему и содержанию. Мы можем назвать, пожалуй, только одно такое сочинение — статью известного нам Мольменти под заголовком: «Зарождение Венеции».2) Произведение это представляет собою речь, произнесенную автором на торжественном собрании одного из итальянских городов. Здесь рядом с изложением общеизвестных фактов мы встречаемся с нелепыми измышлениями вроде, например, того, что в лагерь крестоносцев под Задаром в 1202 г. является сам экс-император ослепленный Исаак Комнин и агитирует крестоносцев «помочь ему снова занять свой трон».3) Это до такой степени странно, что мы, зная работу лишь в русском переводе, невольно вспоминаем итальянское изречение о «традуттори», которые могут быть «традитори».

Предпринимая значительную по объему работу по истории Венеции, необходимо, думается, определить ее место не только в существующей иностранной литературе, но и в литературе русской, как она ни скромна по своему объему. Отсюда вытекает обязанность автора дать хотя бы краткий обзор и оценку того, что написано [108] по-русски по затрагиваемым в работе вопросам. Автор считал целесообразным для большей ясности изложения систематизировать его для досоветского периода по трем разделам: исторических сочинений, занимающихся трактовкой западно-европейской средневековой тематики, сочинений русских славистов и произведений русских византинистов.

Как ни естественно желание сделать этот обзор исчерпывающим, автор не считает возможным взять на себя такое обязательство и не только потому, что выполнение его связано с кропотливой работой по просмотру большого числа так называемых «толстых» журналов XIX в., но — и это главным образом — потому, что такие поиски не могут дать серьезных результатов; было бы, однако, очень жаль, если бы благодаря этому было пропущено что-нибудь значительное.

1. Проблема Венецианской колониальной империи в трудах русских историков западного средневековья

Разработка вопросов истории Западной Европы началась в нашей стране сравнительно поздно, — заметные результаты она дала лишь в сороковых годах прошлого столетия, в связи с деятельностью Грановского. К концу этого десятилетия относится также и появление первой монографии, близкой по своему содержанию к интересующей нас теме. Это — книга П. Медовикова «Латинские императоры в Константинополе».4)

Книга написана на основании существовавших тогда печатных изданий источников и потому не отражает документ, опубликованных позднее Тафелем и Томасом, без которых невозможно написать чего-нибудь действительно дельного по истории Венеции в XI—XIII вв., а стало быть и по истории Латинской империи. Монография эта в свое время подверглась суровой критике со стороны Грановского.5) Мы коснемся ее с несколько иных, чем у Грановского, позиций.

Книга Медовикова — магистерская диссертация, т.е. по своему замыслу — труд ученый. Отсюда похвальное стремление автора писать по первоисточникам, но он обычно не в состоянии преодолеть влияний Лебо и Вилькена, и оставляет без анализа даже такой важный для него и нашей темы документ, как акт о разделе империи [109] от 1204 г. Вследствие этого венецианские владения в пределах империи представлены в совершенно фантастическом виде. По этому вопросу в диссертации Медовикова мы читаем следующее: «На долю венецианцев пришлись Киклады, Спорады, (впоследствии (?) и остров Кандия), также острова и весь восточный берег Адриатического моря с Иллирией, Эпиром, остальною (?) частью Эллады, Мореею; далее Фракийский Херсонес, берега Пропонтиды до Селимврии, Черного моря до Месимврии (?), Архипелага до Паллы и Веррей (?), несколько приморских городов в Фессалии (?), берега реки Гебра (?), Вардара (?), города Дадимотика и Адрианополь во Фракии; им определили Сербию, хотя она никогда (?) не зависела от Византийской империи».6) В этой характеристике территориальных приобретений Венеции после четвертого крестового похода не только не устанавливается разницы между реальными и бумажными приобретениями Венеции, но и ее бумажные права преувеличиваются до чрезвычайных размеров.

Прочие сведения по истории венецианских владений во время существования Латинской империи также не отличаются ни точностью, ни оригинальностью, не говоря уже о том, что Медовиков интересуется лишь некоторыми вопросами, касающимися этих владений.

Неприятно поражает современного читателя в книге нашего автора еще и узкоконфессиональная, «православная» точка зрения на события, стремление с монархической тенденцией расценивать мероприятия византийских императоров гораздо более благоприятно, чем они того в действительности заслуживают.7)

Т. Н. Грановский дает правильную оценку этому сочинению, характеризуя его как неинтересное для широкой публики по сухости изложения и не представляющее ценности для специалистов, как неоригинальное.8)

Сочинение Медовикова надо признать совершенно устаревшим.

В пятидесятых годах начали свою учено-педагогическую деятельность ученики Грановского, Кудрявцев П. Н. и Ешевский С. В. Оба они не дали ничего заметного в области интересующих нас вопросов, так как их штудии относятся к другим областям средневековой истории Запада. На пятидесятые же годы приходится и начало деятельности М. М. Стасюлевича, на книгах которого следует остановиться. [110]

Стасюлевич касался венецианских дел в своем общем курсе по истории средних веков. Здесь истории Венеции на протяжении десяти веков (452—1489) уделено три страницы и сделано еще несколько замечаний в связи с четвертым крестовым походом.9) Качество сведений, которые дает Стасюлевич по венецианской истории, далеко не стоит на уровне существовавших тогда у нас научных требований. В этом можно убедиться по таким, например, выпискам из его курса: «Расширение венецианских владений начинается с X в., когда Венеция, подчинив себе отдельные острова Архипелага (?), воспользовалась переселением славян на противоположном ей берегу и покорила Истрию и Далмацию»;10) или в связи с четвертым крестовым походом — «Крестоносцы заключили договор с Венецианской республикой, по которому они обязались завоевать у Венгрии отложившийся от Венеции город Зару, ... а Венеция — перевести крестоносцев в числе 30 тыс. на азиатский берег»...;11) или еще при разделе владений Византии в 1204 г. — «Венеция получила на свою долю берега Греции. Но 60 лет спустя, завоеватели были изгнаны. С того времени Венеция начала клониться к падению (?)»...12) Все эти и им подобные сведения могли только дезориентировать читателя, который вздумал бы познакомиться с историей Венеции по курсу Стасюлевича.

Значительно большую ценность, как известно, представляют собою известные извлечения, сделанные Стасюлевичем из наиболее важных источников по истории средневековья.13) Извлечения эти не потеряли некоторого значения до настоящего времени, но в этом труде Стасюлевич не отвел места выдержкам из источников, которые относились бы к истории Венеции, хотя здесь и были помещены выписки из византийца Никиты и француза Вильардуэна, у которых можно было взять немало интересного по истории Адриатической республики.

На шестидесятые годы приходится начало ученой деятельности И. В. Лучицкого, который дебютировал тогда небольшим очерком: «Рабство и русские рабы во Флоренции в XIV и XV вв.». Эта работа вышла в 1866 г. в Киеве, где началась ученая карьера Лучицкого. Несмотря на свое заглавие, как будто не обещающее ничего для историка Венеции, книга И. В. Лучицкого в действительности близко касается очень важного для Венеции вопроса о торговле рабами, в которой республика [111] св. Марка в пору не только раннего, но и более позднего средневековья играла едва ли не ведущую роль во всех районах Средиземноморья.

Работа написана Лучицким в значительной мере по источникам и с учетом новой в то время, главным образом итальянской литературы. Выводы автора ясны и обоснованы. Только напрасно Лучицкий называет книгу Хэззлита по истории Венеции, вышедшую в 1860 г., хорошей книгой, а автора ее «лучшим из историков Венеции»:14) мы видели, что книга Хэззлита нехороша и в своем переработанном виде, в издании 1902 г., а в предисловии к этому изданию автор сам признается, что он «смеется теперь» над своим старым трудом.

Очерк Лучицкого, труды Кудрявцева и Ешевского свидетельствуют о том, что русская историческая наука и в области изучения истории Запада твердо стояла тогда на собственных ногах.

На шестидесятые и семидесятые годы приходится и плодотворная научная работа Ф. К. Бруна, занимавшегося, между прочим, историей итальянских поселений в Крыму и, следовательно, одним из частных вопросов нашей темы. Правда Ф. К. Брун интересуется преимущественно генуэзскими поселениями в Крыму в соответствии с их большим значением и длительностью существования в этом районе, но он уделяет внимание также колониальной и торговой деятельности на юге нашего отечества и венецианцев.15)

Исследования Ф. К. Бруна стоят вполне на уровне современной его деятельности европейской исторической науки позитивистского направления и по своему методу, и по точности и тщательности исследования, и по основательности выводов. С его мнением и выводами должен был считаться даже Гейд, общепризнанный тогда авторитет по вопросам левантийской торговли.

К нашей теме всего ближе стоит работа Ф. К. Бруна под заглавием: «О поселениях итальянских в Газарии», несколько раз им перерабатывавшаяся и в своем окончательном виде вышедшая в семидесятых годах. Здесь Брун доказывал, что венецианцы появились на Черном море и на примыкающих к нему территориях не в период существования Латинской империи, а гораздо ранее, никак не позднее XII в. Доводы, которые приводит автор, не лишены убедительности.16) Он доказывает также, что венецианцы крепко сидели, если не господствовали, в [112] пятидесятых годах XIII в. в Сугдее, очень рано были знакомы с устьями Дона и в начале XIV в. обосновались в Тане.17) Со всеми этими выводами нельзя не считаться и в настоящее время.

В ранних вариантах своей работы Брун высказывал ошибочное предположение о том, что в акте о разделе Византийской империи между венецианцами и крестоносцами будто бы упоминается черноморская Сугдея, но он должен был уступить в этом вопросе Гейду. Едва ли можно согласиться также и с тем, что под загадочными Lazi et Lactu того же договора о разделе империи следует видеть испорченные наименования Буга и Днепра.18)

Ф. К. Брун был наиболее крупной фигурой среди исследователей проблем средневековой истории Черноморья, группировавшихся вокруг «Записок Одесского общества истории и древностей» и давших ряд этюдов по истории итальянского, преимущественно же генуэзского, господства на северных берегах Черного и Азовского морей. Здесь можно назвать Н. Мазуркевича, деятельность которого относится еще к сороковым годам, с его этюдами по истории генуэзских колоний в Крыму;19) В. Юргевича, опубликовавшего несколько работ в названном выше органе, посвященных также генуэзским колониальным проблемам на Черном море;20) М. Волкова, давшего здесь же статью о генуэзском и венецианском соперничестве на Черном море.21) Работы эти имеют, однако, к нашей теме лишь косвенное отношение и, кроме того, хронологически лежат за пределами рассматриваемого нами времени.

В восьмидесятых годах среди историков западного средневековья вопросов Венецианской колониальной империи касался профессор Осокин в своем общем курсе по истории средних веков. В его труде, однако, мы видим не продолжение традиции, созданной в русской исторической науке трудами Кудрявцева, Ешевского, Бруна, Лучицкого, но возврат к наименее удачным образцам прежнего времени.

Профессор Осокин касается истории Венеции в своем курсе в связи с историей четвертого крестового похода.22) Автор дает беглый очерк истории Венеции до четвертого крестового похода, излагает историю самого похода и возникшей в результате его Латинской империи. Недостатки труда проф. Осокина известны, — они с беспощадным реализмом были указаны в свое время В. Г. [113] Васильевским.23) Здесь нужно указать, что они полностью присущи и той его части, которая касается Венеции. Ряд весьма спорных положений излагается в его «Истории» аподиктически, точно установленные факты передаются неверно, очень важные вопросы обходятся молчанием. Нельзя признать также удавшейся попытку автора излагать события по источникам. Эта, сама по себе очень похвальная, задача не может быть разрешена путем привлечения источников случайных и второстепенных, известия которых принимаются при этом без всякой критики, — такова, например, попытка излагать историю четвертого крестового похода по Канале, который вовсе не является первостепенным источником по этому вопросу.24) В общем работа проф. Осокина по общей истории средних веков, как, впрочем, и его «Заметки по экономической истории»,25) не продвинули вперед изучения нашего вопроса.

В девяностых годах вышла очень небольшая, но очень содержательная статья проф. П. П. Митрофанова, под заглавием: «Изменение в направлении четвертого крестового похода».26)

В этой статье проф. П. Митрофанов дал мастерский обзор ученой контроверзы, возникшей во второй половине XIX в. вокруг вопроса о виновниках превращения затеянного Иннокентием III «дела благочестия» в «коммерческое предприятие»27) и разбойное нападение на Восточную столицу. Автор не выдвигает в своей работе какой-нибудь новой точки зрения на этот вопрос, но дополнительно обосновывает уже высказанные взгляды, кажущиеся ему наиболее вероятными, и делает это в высокой степени убедительно. Он отвергает теорию преднамеренности похода в обоих ее вариантах — и в венецианском, и в швабском — и соглашается с мнением Ганото, который объясняет изменение в направлении четвертого крестового похода не одним, исключительным влиянием, а видит в нем результат «целой совокупности многих сил, которые явились выразительницами интересов, существовавших у различных лиц во время события 1202—1203 гг.»28) Выявление действия этих сил, их показ, основанный на добросовестном изучении первоисточников по истории четвертого крестового похода, поскольку они имеют отношение к изучаемой им контроверзе, и составляет содержание интересующей нас статьи. Работа проделана настолько основательно, что Герланд, писавший [114] по тому же вопросу несколько лет позднее, в сущности ничего не мог сказать более того, что он нашел у проф. Митрофанова.29)

В высшей степени достойно сожаления, что авторы общих и специальных сочинений по истории средневековья, касающиеся событий четвертого крестового похода и писавшие позднее выхода в свет статьи проф. Митрофанова, проходили мимо этого значительного явления русской буржуазной историографии по западному средневековью.

В конце восьмидесятых, девяностых годов прошлого столетия и в начале текущего в буржуазной исторической литературе обнаруживается, как известно, повышенный интерес к проблемам социально-экономическим. В это время появляется ряд историков экономических проблем, касавшихся в своих работах также и вопросов венецианского хозяйства. Здесь мы должны назвать имена М. М. Ковалевского, А. К. Дживелегова, И. М. Кулишера.

В конце XIX и начале XX столетия М. М. Ковалевский обогатил русскую историческую науку капитальным трудом, посвященным вопросам средневекового хозяйства Западной Европы.30)

Уже в этом труде М. М. Ковалевский уделил довольно значительное внимание проблемам венецианской истории. Во втором томе его «Экономического роста Европы до возникновения капиталистического хозяйства» им освещаются некоторые вопросы организации сельского хозяйства Венеции, в третьем он довольно подробно касается проблем ремесленного производства и деятельности венецианских цехов.31) Только что вышедший тогда первый том издания «Цеховых уставов» Монтиколо позволил ученому трактовать вопрос с достаточным знанием дела и на основе документальных материалов.

Ближайшее отношение к нашей теме имеет статья М. М. Ковалевского, рассматривающая вопросы о роли Венеции в торговле на Черном море в средние века.32)

Эта большая статья написана на основе внимательного изучения источников, частью неопубликованных, — это единственное произведение в русской исторической литературе, выполненное на основе предварительной работы в венецианских архивах. В противоположность Гейду Ковалевский считает возможным отнести появление венецианцев в черноморских водах к очень раннему времени, еще к XI в., и с этого же времени возможна, по его [115] мнению, и их конкуренция с генуэзцами.33) Обе республики обосновались по настоящему, однако, в черноморских портах лишь в период существования Латинской империи: в 1238 г. генуэзцы положили начало своей колонии в Кафе; венецианские корабли, вероятно, около этого же времени появляются в Азовском море, но если не основание, то быстрый рост венецианской Таны относится только к началу XIV в.34) Появление венецианского «байюльства» в Трапезунде автор ставит в связь с потерей Венецией своих позиций в Константинополе и полагает, что с этого же времени ее «торговля в принадлежащих Византии портах стала переходить почти всецело в руки генуэзцев».35) Все эти соображения составляют лишь нечто вроде введения в изложение основной темы статьи, относящейся к судьбам венецианской и генуэзской колоний в Тане в течение XIV и XV столетий, т.е. за пределами рассматриваемого нами времени, что и лишает нас возможности использовать ее для наших целей в полном объеме.

Из только что приведенных положений М. М. Ковалевского не все могут быть приняты безусловно: его тезис о раннем появлении венецианских купцов в Черном море несомненно нуждается в дополнительном обосновании; прямо неверным надо признать его положение о переходе торговли в греческих водах после 1261 г. «почти всецело в руки генуэзцев», так как оно полностью опровергается содержанием договора Венеции с Михаилом Палеологом от 1268 г., проект которого сторонами был разработан еще в 1265 г.

К вопросам венецианской истории М. М. Ковалевский еще раз обращается в другом своем труде, посвященном проблемам западно-европейской истории в средние века и новое время. Мы имеем в виду его работу, трактующую о происхождении современной демократии.36) Четвертый том этого произведения целиком посвящен проблемам истории Венеции.37) Однако в нем рассматриваются последние десятилетия ее существования и излагается история ее падения. То немногое, что относится в этой книге к более ранней истории Венеции, касается преимущественно внутренней жизни республики и при том в форме отдельных замечаний или коротких справок. По всем этим причинам эта работа М. М. Ковалевского, [116] несмотря на свою большую ценность в пределах трактуемых ею вопросов, не могла быть полезной при разработке нашей темы.

Труды А. К. Дживелегова, наиболее близко стоящие к нашей теме, вышли в начале текущего столетия, — это его «Торговля на Западе в средние века» и статья о Венеции в словаре Граната. Обе работы рассчитаны на широкую популяризацию исторических знаний и должны были отражать состояние исторической науки в сфере этих вопросов к началу XX в.38) К сожалению, этого сказать о названных работах А. К. Дживелегова нельзя.

Он допускает в обеих этих работах ряд неточностей и прямо неверных утверждений, заимствованных у разных иностранных авторов. Нельзя, например, ограничиться утверждением, что «в 1000 г. дож Орсеоло подчинил республике разбойничье (?) население Далматинского побережья, сильно затруднявшее правильные рейсы по Адриатическому морю», как это делает автор, касаясь важного вопроса о начале венецианской колониальной экспансии. Неверно утверждение, что «погром 1183 г. (?) сделался одним из поводов для завоевания Константинополя крестоносцами четвертого крестового похода»,39) так как никто из участников похода такого предлога не выставлял. Об очень важном вопросе, что представляли собою венецианские владения после четвертого крестового похода, нельзя получить даже приблизительного представления из тех фраз, которые имеются на этот счет у А. К. Дживелегова. «Ни одно местечко, мало-мальски пригодное для основания какого-нибудь торгового пункта, — читаем мы в «Торговле на Западе», — не миновало их рук... Начиная от Геллеспонта и кончая Критом, все (?) принадлежало ей... В Константинополе Венеция посадила своего подесту, который был губернатором венецианских владений в империи и главой венецианской колонии в ее столице»...40) Все эти выражения — «ни одно местечко не миновало ее рук, все принадлежало ей» — не соответствуют действительности и неверно также, что подеста был губернатором венецианских владений в империи. Хорошей мыслью автора было дать представление не только о торговле, но также и о венецианской промышленности, но практическое осуществление этого намерения нельзя признать вполне удавшимся: замечания его на этот счет беглы и не всегда [117] точны,41) что, впрочем, находит себе объяснение отчасти, в слабой общей разработке вопросов венецианской промышленности по сравнению с вопросами торговли.

Несколько позднее работ Ковалевского и Дживелегова вышла книга проф. И. М. Кулишера, в которой рассматриваются вопросы экономической жизни Западной Европы в средние века и новое время.42) При той большой роли, которую Венеция долгое время играла в хозяйственной жизни Европы, мы вправе ожидать от автора довольно объемистого труда по истории западно-европейского хозяйства и соответствующего этой роли места в его книге для истории хозяйства Венецианской республики. И. М. Кулишер и в самом деле несколько раз по разным поводам касается вопросов венецианского хозяйства и высказывает ряд интересных и верных мыслей, как, например, мысль о том, что четвертый крестовый поход дал в распоряжение республики св. Марка большие средства, способствовавшие тому, что ее купцы могли потом широко развернуть торговлю и поставить кредитные операции.43) Однако приходится заметить, что рядом с этим в рассматриваемой нами книге есть и неточности, и значительные фактические погрешности, а некоторым вопросам не уделено надлежащего внимания.

К группе последних мы относим, например, недостаточное освещение венецианской торговли в раннее время, до начала крестовых походов: в главе, посвященной промыслам и обмену в этот период, Венеция даже не упоминается, хотя в X и XI вв. республика св. Марка играла уже большую роль в торговле восточного Средиземноморья, и на грани, отделяющей эти столетия, Венеция положила начало своей колониальной экспансии, а потом глубоко проникла в пределы Византийской империи и приобрела большое значение в самом Константинополе, город же этот по признанию самого автора, в IX—XI вв. был центром международной торговли.44) Недостаток внимания к вопросам ранней венецианской торговли привел автора к ошибочному мнению, которое он развил в одном своем сочинении по истории хозяйства средневековой Европы, а именно, что будто бы торговля хлебом возникла в Европе не ранее XIII в.,45) с чем согласиться, конечно, невозможно. Не отведено надлежащего места в книге проф. Кулишера также и венецианским цеховым организациям в главах, трактующих о цеховом строе и происхождении цехов в Западной Европе. [118]

Образование Венецианской колониальной империи, завершившееся в основном в первой половине XIII в., является фактом большой важности и не только политической, но также и экономической, — вопрос этот в книге, занимающейся вопросами истории хозяйства, должен был бы найти надлежащее освещение; между тем И. М. Кулишер говорит в своей книге об этом вопросе лишь в очень немногих словах, на основе которых нет ни малейшей возможности составить себе даже приблизительного представления о том, чем была первая колониальная империя Европы.46)

Из этого видно, что вопросы колониального венецианского хозяйства не находили надлежащего освещения даже в таких специальных и серьезных трудах, как труды Кулишера, тем в меньшей степени можно рассчитывать на правильное их освещение в сочинениях второразрядных, не рассчитанных на самостоятельное разрешение исторических проблем, как, например, небольшая книга М. Соболева по истории «всемирной» торговли, служившая учебником для коммерческих училищ.47)

Нельзя признать вполне удачным в части, касающейся Венеции, и сочинение Е. В. Тарле, составленное им еще в начале его большой ученой карьеры. В его истории средневековой Италии48) высказан целый ряд спорных или неверных утверждений, отчасти отражающих неудовлетворительное состояние изучения ряда венецианских проблем в тогдашней буржуазной исторической литературе, так как по вполне понятной причине Е. В. Тарле писал свою книгу, рассчитанную на широкую публику, не на основе самостоятельной работы по источникам.

Укажем несколько примеров. После похода Пьетро Орсеоло к берегам Далмации, которое автор относит к 997 г., Венеция будто бы посылала в далматинские города своих подеста,49) — утверждение ошибочное, основанное на позднейшей (XVIII в.) приписке к хронике Дандоло. В XI в. по причине внутренних несогласий Венеция будто бы не смогла принять участие в борьбе с сардинскими маврами;50) но возникает вполне законный вопрос, а для чего вообще ей нужно было бороться с ними, чем они ей мешали? Венеция никогда не вела борьбы из-за идеологических соображений, ее политическое мышление всегда было реальным, и мы видим, что в том же XI в. внутренние раздоры не помешали ей вести борьбу с теми же маврами, засевшими в Бари, или с [119] норманами, пытавшимися обосноваться на обоих берегах Адриатики. Неверно, что «дипломаты, делившие Византию, понятия не имели даже о целой массе городов, поселков и провинций Восточной империи»,51) хотя эго сведение и основывается на показании Никиты Хониата. Поселков дипломаты, конечно, могли и не знать, хотя договор не подтверждает этого, но что касается городов и провинций, венецианцам стоило только развернуть договор с Алексеем III, заключенный лишь пять-шесть лет перед датой раздела, чтобы получить исчерпывающее представление и о городах, и о провинциях Восточной империи, а в комиссии по разделу было 12 венецианцев и наверное можно утверждать, что не все они были глупцами и невеждами. В абрисе контуров Венецианской колониальной империи допускается обычная ошибка, заключающаяся в преувеличении действительных территориальных приобретений Венеции и ничего, конечно, не говорится о ее организации.52) Все это повторяем в значительной мере потому, что таково было положение этого вопроса в наиболее распространенных работах по истории Италии и Венеции в начале текущего столетия.

С точки зрения интересующих нас проблем заслуживает также внимания и литографированный курс по истории крестовых походов Д. Н. Егорова, читанный им на женских курсах в Москве в 1914—1915 гг.53) В работе профессора Егорова изложения конкретных фактов крестоносного движения почти нет. О четвертом крестовом походе, например, есть только краткие упоминания. Роль Венеции в движении, по этой причине, не могла быть освещена с надлежащей полнотой и там, где об этом предмете заходит речь, высказываются мнения, с которыми невозможно согласиться, — укажем для примера на изложение событий венецианского похода в Сирию в двадцатых годах XII в.54)

Мы полностью разделяем взгляд проф. Егорова на крестоносное движение, как движение колонизационное.55) Считаем, однако, неприемлемым его тезис об отсутствии на Средиземном море деятельности европейских купцов вплоть до крестовых походов. Автор вообще преувеличивает значение крестовых походов в истории хозяйственного и культурного развития Западной Европы и совершенно напрасно называет время, непосредственно за ним следовавшее, «новым» временем.56) [120]

Упрекая одного из историков крестовых походов, именно Вилькена, в излишней заботливости о мелочах, Д. Н. Егоров своею собственной работой доказал необходимость самого внимательного к ним отношения. Это предохраняет от поспешных и неоправданных выводов. Наконец к числу медиевистов в очень условном смысле этого слова мы отнесем Н. Рожкова, писавшего историю нашего отечества, как известно, «в сравнительно-историческом освещении». Второй и третий томы его «Русской истории» имеют подзаголовки: Феодализм и падение феодализма.57)

Своеобразный подход к трактовке проблем русской истории дал автору возможность остановиться и на истории Венеции как во втором, так и в третьем томах его работы. Некоторое отношение к нашей теме имеет, впрочем, лишь второй том, так как в третьем рассматривается «падение феодализма в Венеции», что автор относит к XIV в.58) и что лежит, следовательно, за пределами хронологических рамок нашей работы.

Во втором томе названной работы Н. Рожков касается истории Венеции от начала до 40-х годов XIV в. Это беглый очерк истории Венеции за 9 столетий ее первоначального существования. Автор следует Шаубе в трактовке экономических и отчасти политических проблем, Хэззлиту — в вопросах социальной истории и Кречмайру — в вопросах политической организации Венеции.

Не касаясь пресловутого «муниципального феодализма» Н. Рожкова, который он открывает и у хеттов, и у ассирийцев, и у древних греков, мы должны сказать, что качество его очерка прямо определяется качеством избранных им авторитетов, вследствие чего особенно неудачны те части его экскурса, которые опираются на Хэззлита. Так, мы узнаем из замечаний нашего автора, что землевладельцев в Венеции первоначально не было, что они появляются там в начале XI в.; что только в XII и XIII вв. «резко обособились»... «городские ремесленники в городе, феодально зависимые люди и особенно крестьяне или вилланы в деревне»; что уже в XIII в. цеховая ремесленная промышленность уступает в Венеции место рассеянной мануфактуре, тому, что вслед за Бюхером Рожков называет «домашней промышленностью».59) Все это совершенно не соответствует действительности и представляет собою более или менее произвольные измышления авторитетов Н. Рожкова. [121]

Проблемы внешнеполитической истории изображаются автором не более удачно: по его мнению дож Пьетро Орсеоло II в 1000 г. «завоевал Далмацию»,60) Латинская империя просуществовала 70 лет,61) Иерусалим был взят Готфридом Бульонским «при поддержке, оказанной ему Венецией» и т. п.62)

Рожков вовсе не касается при этом проблем колониальной истории Венеции и не дает представления о составе и протяженности основанной венецианцами империи. Единственная фраза, посвященная им этому вопросу, звучит крайне неопределенно: «Константинополь, Балканский полуостров вообще и далее Крит и берега Черного моря становятся почти исключительно коммерческим достоянием Венеции».63)

Более удачный выбор авторитета для освещения политической структуры Венеции, в лице Кречмайра, позволил Рожкову дать и более правильное изображение политической организации Венеции до начала XIII в. Но так как в руках нашего автора мог быть только первый, то для второй половины XIII в. и начала XIV он опять опирается на Хэззлита и опять неудачно: правильного представления о политической организации Венеции в это время из его работы получить нельзя.

Таково положение интересующих нас вопросов в работах русских медиевистов прошлого и начала текущего столетия.

2. Венецианская колониальная империя в трудах русских славистов

Венецианская колониальная экспансия, как известно, в первую очередь была направлена в сторону славянского мира, в область славянских поселений на далматинском побережье, поселений хорватских и сербских. Вследствие этого историки этих славянских народов неизбежно должны были касаться проблем, входящих в состав нашей темы. Пересмотр того, что сделано славистами в интересующей нас области, необходим не только из соображений возможной целостности и полноты историографического обзора, но также и потому, что тем самым определяется место нашей работы и степень ее значения для некоторых вопросов истории южного славянства. [122]

Необходимо признать, что существующие общие труды по истории южных славян русских славистов досоветского периода, как правило, неполно освещают проблему взаимоотношений южно-славянского мира с Венецией. Это объясняется, надо думать, тем, что политическая острота борьбы южно-славянского мира против итальянского национализма и шовинизма — явление сравнительно недавнего времени.

У авторов, писавших о хорватах в своих общих курсах по истории южных славян, проблема взаимоотношений хорвато-венецианских или вовсе не затрагивается, или освещается очень бегло, хотя в первый век венецианской колониальной экспансии она направлялась прежде всего, в область хорватских интересов. В общем курсе по истории южных славян московского профессора В. Н. Щепкина, например, даже история самих хорватов почти не затрагивается, и это не случайно, так как проф. Щепкин прямо говорит, что под историей южных славян он разумеет историю болгар и сербов.64)

В других общих курсах по истории южных славян, хоть мы и не встречаемся с такой крайностью, тем не менее интересующая нас проблема остается совершенно неосвещенной, таков, например, курс проф. П. А. Лаврова. 66)

В более раннем, чем названные работы, труде М. С. Дринова, в котором он рассматривает славяно-византийские отношения в X в., хорвато-венецианским отношениям отводится некоторое место, но и здесь интерес автора не выходит за рамки вопроса об экспедиции Пьетро Орсеоло, причем известия на этот счет венецианских источников принимаются без надлежащей критики.67)

Среди историков, писавших по истории отдельных юго-славянских народов, первое слово по вопросу славяно-венецианских отношений принадлежит историкам сербов и хорватов. Болгария по своему географическому положению находилась в стороне от славяно-венецианских споров, — период существования Латинской империи представляет собою исключение, — тогда как земли хорватов и сербов были постоянным объектом венецианских вожделений, и именно здесь венецианцы господствовали в течение нескольких столетий. Поэтому интересующими нас вопросами и занимались преимущественно историки Хорватии и Сербии. [123]

Среди русских славистов, давших общие обзоры по истории Хорватии с охватом раннего ее периода, мы можем назвать два имени: казанского профессора И. Н. Смирнова и А. Л. Липовского.

В своем очерке по истории Хорватского государства до подчинения его Венгрии68) И. Н. Смирнов добросовестно собрал все, что он мог найти по интересующим нас вопросам в венецианских напечатанных тогда источниках: известия о столкновениях хорватов с Венецией в IX и X вв., рассказ о походе Пьетро Орсеоло II к далматинскому побережью, данные о попытках хорватских королей противостоять венецианской агрессии.69) Серьезным недостатком труда казанского ученого является его излишнее доверие к сообщаемым А. Дандоло известиям о первых шагах венецианской экспансии в направлении восточных берегов Адриатики.70)

Хорошим дополнением к этому сочинению с точки зрения интересующих нас вопросов является другая работа И. Н. Смирнова, посвященная проблемам взаимоотношений Венеции с далматинскими городами в XII—XIV вв.71) Здесь в своих основных линиях совершенно правильно изображается своекорыстная политика республики св. Марка в зависимых от нее далматинских общинах. Это выгодно отличает работу русского ученого от писаний итальянских националистов на эту тему.

Небольшая статья Смирнова, написанная им вскоре после выпуска только что названных работ, в которой он характеризует внутреннюю жизнь далматинских общин в X и XI вв.,72) представляет для нас интерес только попыткой определить характер зависимости этих общин от Венеции в эти столетия. Справедливо заподозрив приписки в Амвросиевском кодексе хроники Дандоло, как позднейшие добавки, не имеющие значения первоисточника, И. Н. Смирнов не без основания считает, что зависимость эта была очень слабой и выражалась в уплате незначительной дани, в военной помощи и в некотором стеснении сношений с иностранцами. Нельзя, однако, согласиться с другим утверждением автора, по которому «назначение венецианским правительством властей общинных подготовлялось медленно и явилось только в XIII в.»,73) так как есть документы, свидетельствующие о том, что венецианские комиты в городских общинах Далматинского архипелага появились еще в XII в. [124]

Несколько позднее трудов И. Н. Смирнова вышла небольшая книга А. Л. Липовского, также посвященная специально истории хорватов.74) В свое время она вызвала неодобрительный отзыв доц. Ястребова,75) но его критика относилась к вопросам, не касающихся нашей темы. Положение далматинских городов и взаимоотношения хорватских государей и Венеции очерчены в книге А. Л. Липовского примерно в том же объеме и с теми же достоинствами и недостатками, которые нами только что были отмечены в аналогичном труде И. Н. Смирнова. Это объясняется, надо думать, единством подхода к рассматриваемым вопросам и тождеством источников.

В качестве общего заключения о работах И. Н. Смирнова и А. Л. Липовского надо сказать, что ими, особенно первым, для правильного освещения ранних хорвато-венецианских отношений сделано гораздо более, чем многими другими буржуазными историками Венеции и южного славянства.

Историки Сербии касаются взаимоотношений сербов и венецианцев почти исключительно в связи с историей Дубровника. Для истории этих взаимоотношений всего больше среди русских славистов еще в шестидесятых и семидесятых годах прошлого столетия было сделано В. М. Макушевым.76) Макушев довольно значительное время провел в Дубровнике, работал в местных архивах, поскольку это ему разрешалось местными австрийскими властями, весьма подозрительно относившимися к работе русского ученого, извлек из дубровницких архивов некоторые не лишенные интереса летописные известия из истории этого славянского города и опубликовал их в своей работе. Если историки Хорватии освещали историю взаимоотношений городов Далмации с республикой св. Марка исключительно на основании венецианских источников, то В. М. Макушев положил в основу своих выводов об отношении Дубровника к Венеции в XI—XIII вв. те известия, которые он нашел у «дубровницких бытописателей». Известия эти изображают ранние отношения между Венецией и Дубровником как отношения равноправных государств, как состояние полной независимости Дубровника от республики св. Марка вплоть до начала XIII в.77) Можно не соглашаться с Макушевым в трактовке им тех или других частных вопросов из истории взаимоотношений двух [125] Адриатических республик, но необходимо признать его заслугой, что он попытался привлечь внимание историков к местным источникам, вопреки установившемуся порядку считаться только с венецианцами. Игнорирование историком далматинских общин И. Н. Смирновым как исследований Макушева, так и опубликованных им материалов, отнюдь не является положительной стороной его работ. К слабым сторонам исследований Макушева относится недостаточное внимание к вопросам классовой борьбы в городских общинах Далмации вообще и в Дубровнике в частности, что, впрочем, является обычным недостатком буржуазной историографии середины XIX в., а также недостаточное внимание его к материалам, незадолго перед выходом в свет его сочинения, опубликованным Тафелем и Томасом. Это воспрепятствовало автору отнестись с надлежащей критикой к его источникам и дать более конкретное изображение установившихся в XIII в. взаимоотношений между Дубровником и Венецией.

Историки Сербии после Макушева не сделали ни одного шага вперед в разработке вопроса о взаимоотношениях славянского мира с Венецианской республикой, больше того — в отдельных трудах можно встретить совершенно ошибочные суждения по вопросам венецианской колониальной истории. В курсе проф. Лаврова, который мы уже называли, мы встречаем, например, утверждение, что в состав венецианских владений входил Родос, которым Венеция будто бы овладела после какого-то «не состоявшегося раздела» византийских владений.78)

В небольшой книге серба Драго Войновича, изданной на русском языке, мы напрасно стали бы искать освещения интересующей нас проблемы, — отношения сербов и венецианцев Войновича не интересовали, он едва упоминает о Венеции; зато он много занимается болгарами с целью доказать, что болгары занимают сербские земли, что сама София стоит на сербской земле, и что «царство, которое было основано Шишманом», было не болгарским, как это думают, а сербским.79) Такая же узконационалистическая и конфессионально-православная точка зрения сквозит в его суждениях по истории хорватов, которых он строго осуждает за их католичество.80)

Еще в одном труде по истории Сербии, принадлежащем А. Л. Погодину, мы находим едва ли не единственное [126] замечание по интересующему нас вопросу и притом замечание, которое надо признать вымышленным с начала до конца: «В союзе с франками, — читаем мы в книге проф. Погодина, — расширили свои владения венецианцы, которым удалось получить в 805 г. Далмацию, населенную уже в ту пору сербами».81) Нет нужды доказывать, что в союзе с франками венецианцы не были и никаких совместных политических шагов не предпринимали, что в 805 г. они не только не получили Далмацию, но даже и не пытались добиться этого, что только два столетия позднее была сделана такая попытка, не давшая и тогда сколь-нибудь длительных результатов.

Ничего нельзя узнать о взаимоотношениях сербов с венецианцами в XI—XIII вв. и из уже упоминавшегося выше труда по истории южных славян проф. Щепкина, хотя историей сербов он занимается в своей книге гораздо более подробно, чем историей хорватов.

Лавров, Войнович, Погодин, Щепкин, касаясь истории Дубровника, совершенно не интересуются его взаимоотношениями с республикой св. Марка и словно не подозревают, какое большое значение эти отношения в свое время имели для экономической и политической жизни Дубровницкой республики. Замечательно, что работа В. М. Макушева не оказала ни на одного из них никакого влияния, хотя только один этот труд не был компиляцией и опирался на самостоятельное изучение источников, частично архивных.

Мы уже отмечали выше, что историки Болгарии по вполне понятной причине имели гораздо меньше поводов касаться ранних взаимоотношений Венеции с южным славянством, чем историки хорватов и сербов. В непосредственное соприкосновение с болгарами Венеция пришла только после образования Латинской империи, причем и в это время их столкновения носили узко местный и временный характер, так как венецианские колониальные приобретения лежали вне собственно болгарских владений. Вследствие этого историки Болгарии более или менее подробно излагают только столкновение латинян с болгарами во время правления Иоанницы или Калоиоанна, освещают взаимоотношения последующих болгарских государей с Никеей и Латинской империей, но все эти события и отношения, за исключением столкновения латинян и в их числе венецианцев с болгарами в 1205 г., не оказывали непосредственного влияния на [127] дела Венецианской колониальной империи. Эти соображения, как нам кажется, позволяют считать излишним обзор взглядов наших историков Болгарии на эти события. Это тем более, что собственно Венеции и Венецианской империи они обычно и не касаются.

Это одинаково относится как к названным выше общим трудам по истории южного славянства, так и к специальным трудам по истории Болгарии, как книга В. М. Макушева «Болгария в конце XII и в первой половине XIII вв.»82) или Ф. И. Успенского «Образование второго Болгарского царства».83)

3. Венецианские проблемы в трудах русских византинистов

В гораздо большей степени, чем славистам, венецианскими делами приходилось интересоваться историкам Византии, хотя мы и здесь не имеем труда, который специально был бы посвящен вопросам взаимоотношений византийцев с венецианцами, и у них мы, как и у историков южного славянства, встречаемся только с более или менее значительными высказываниями по этим вопросам, делавшимися попутно в связи с изложением тех или иных событий из истории Византии.

Оставляя в стороне ранних представителей византиноведения, писавших на темы, близкие к рассматриваемым нами вопросам, как, например, А. Куник, автор сочинения, посвященного образованию Трапезунтской империи, мы остановим наше внимание на трудах В. Г. Васильевского, который вывел русское византиноведение на одно из первых мест в европейской науке. Среди сочинений В. Г. Васильевского, касающихся наших вопросов, надо назвать его «Союз двух империй», его статьи — о книге Ф. И. Успенского «Образование второго Болгарского царства», о сочинении Ф. К. Бруна «Итальянские поселения в Газарии», — сочинения, озаглавленные «Советы и рассказы византийского боярина XI в.», его работу о Суроже и ряд др. То сравнительно немногое, что можно найти у акад. Васильевского по интересующим нас вопросам, отличается, как и все, что им написано, замечательной тонкостью анализа источников и по большей части неопровержимостью доводов. Не случайно многие из его выводов являются прочным достоянием науки, в частности и в области рассматриваемых нами вопросов. [128]

Мы, однако, должны указать прежде всего на те положения В. Г. Васильевского, с которыми мы не считаем возможным согласиться. Их, впрочем, очень немного. Так, по нашему мнению, необходимо взять под сомнение его тезис о том, что Далмация была передана Византией под власть венецианских дожей уже в 998 г.84) Тезис этот не имеет за собой ничего, кроме известия Дандоло, которое справедливо подвергнуто сомнению и в настоящее время обычно отвергается. Вероятно, досадной обмолвкой является его замечание, что «Венеция была естественною союзницей Византии, почти всегда верною, искренне преданною служительницей Восточной империи»85)... Эта фраза полностью противоречит всему, что нам известно об отношении Венеции к Восточной империи, и плохо согласуется с характеристикой этих отношений, данной В. Г. Васильевским в той же статье, откуда взята и приведенная цитата.86)

Рядом с этим мы безусловно должны согласиться с его очень убедительной характеристикой и мастерским изображением той международной обстановки, которая сложилась в районе Адриатического моря в первой половине правления императора Мануила.87) Надо признать прочным достоянием науки его замечания по истории четвертого крестового похода, касающиеся «венецианской» и «швабской» теорий относительно изменения направления этого похода.88) Вероятно никому не удастся поколебать его вывода относительно даты бегства сына императора Исаака II Алексея, имеющей такое важное значение в истории четвертого крестового похода.89) Попытка этого рода, предпринятая в недавнее время буржуазным византинистом Грегуаром, должна быть признана несостоятельной, о чем у нас была речь выше.90) Надо отметить далее ряд интересных замечаний по истории современного Судака, города с большим генуэзским и венецианским прошлым,91) замечания по полемике Ф. К. Бруна с Гейдом.92)

В восьмидесятых годах вышла не лишенная значения книга Н. Скабалановича «Византийское государство и церковь в XI в.». Сочинение это, очень обстоятельное в области тех вопросов, которым оно посвящено, мало интересуется городом и городской экономической жизнью, в связи с чем остается неосвещенной и роль итальянских городов в этой жизни. Непосредственное отношение к нашей теме имеют немногие страницы, посвященные [129] административному делению Византии и описывающие фемы, которые были расположены на берегу Адриатического моря. Это дает автору повод коснуться и вопросов относительно роли Венеции на восточном побережье Адриатики в XI в.93) Это самый темный период в колониальной истории Венеции, и сочинение Скабалановича не способствовало его прояснению, так как автор ограничился лишь фактами, известными и до него, и не попытался дать им какого-либо иного обоснования или истолкования.

В семидесятых и восьмидесятых годах вышли первые крупные сочинения Ф. И. Успенского. Академик Успенский оставил после себя большое литературное наследство, из которого отношение к нашей теме имеют прежде всего такие его сочинения: «История крестовых походов», «Уклон консервативной Византии в сторону западных влияний», «Цари Алексей II и Андроник Комнины», переработанные им позднее под наименованием «Последние Комнины», «Следы писцовых книг в Византии» и работы по генезису феодализма в Византии. Значительная часть этих работ вошла потом в III том его «Истории Византии», изданный, как известно, после смерти автора; но эта книга представляет собою не простое воспроизведение написанного ранее, а дает по интересующим нас вопросам очень много нового, в частности по истории венецианских владений на Востоке в XIII в.

Ф. И. Успенский в разработке тех вопросов, которые являются нашей темой, сделал более чем кто-либо другой, может быть даже более, чем все русские историки вместе взятые. Если бы из его сочинений сделать выборки для освещения нашей темы, то получилась бы довольно связная трактовка большинства ее важнейших вопросов. В самом деле: Ф. И. Успенский довольно подробно останавливается на взаимоотношениях Венеции и Византии в предшествовавшее четвертому крестовому походу время; освещает события этого последнего; дает представление о комплексе колониальных владений Венеции в пределах Византийской империи; останавливается на организации управления колониальными владениями Венеции; трактует о военных мероприятиях венецианцев для их защиты; касается даже вопросов классовой борьбы в некоторых венецианских владениях. [130]

К сожалению, значительная часть этого богатого наследства не может быть принята безоговорочно.

Это касается прежде всего методологических основ работы акад. Успенского. Оставаясь до конца на позициях буржуазной позитивистской исторической школы, именно того ее направления, которое обнаружило повышенный интерес к социально-экономическим проблемам, Ф. И. Успенский не мог правильно осмыслить трактуемые им исторические вопросы. Отсюда — методологические промахи акад. Успенского.

Мы приведем один пример из области, имеющей к нашей теме непосредственное отношение. На странице 498 третьего тома «История Византийской империи» Ф. И. Успенский, рассказав о первом поселении венецианских колонистов на Крите, пишет: «Так как над поселенными рыцарями не было никаких сюзеренов и ими управляли назначенные республикой власти, то венецианская колонизация воспроизводила не феодальную, но римскую организацию оккупированных земель и имела известное сходство с русской поместной системой. Крепостные греки заменяли рабов». Перед нами большая путаница понятий, свидетельствующая о ненаучном понимании существа феодальных отношений: типично феодальную систему венецианской колонизации акад. Успенский отказывается признать феодальной.

Часть ошибочных положений Ф. И. Успенского объясняется игнорированием им частных венецианских грамот, по которым лучше, чем по источникам повествовательного характера, можно решить некоторые вопросы из истории венециано-византийских отношений. Мы имеем в виду грамоты венецианского нотариального архива, часть которых в кратком изложении довольно давно уже была опубликована Баракки. Отсюда с неизбежностью вытекал ряд ошибочных тезисов.

К таким положениям мы относим прежде всего его мнение о том, что венецианцам удалось добиться восстановления своего прежнего положения в Византийской империи еще при императоре Мануиле и что во время известного погрома латинян в Византии в 1182 г. пострадали будто бы главным образом, если не исключительно, венецианцы.94) Никаких доказательств в обоснование этого Ф. И. Успенский не приводит и привести не может, так как их нет, а это потому, что венецианцы во время этих [131] событий или вовсе не пострадали, или пострадали из них только немногие отдельные лица. В связи с этим не выдерживает критики и другое утверждение акад. Успенского, что константинопольское направление четвертого крестового похода было в какой-то мере возмездием Византии со стороны Венеции за события 1182 г.,95) — басня, широко распространенная в исторической литературе, но не находящая себе ни малейшего подтверждения в источниках и прежде всего в источниках венецианских, в данном случае особенно важных.

В своем анализе событий четвертого крестового похода акад. Успенский обнаруживает или игнорирование, или странное для него незнакомство с небольшой работой проф. Митрофанова,96) о которой выше уже говорилось, тем более странное, что напечатана она была в «Византийском Временнике», к которому Ф. И. Успенский был так близок. Знакомство или желание считаться с этой работой помогло бы ему избежать некоторых очень существенных ошибок в трактовке проблем четвертого крестового похода. Впрочем, акад. Успенский, хорошо зная рецензию акад. Васильевского на свой труд об образовании второго Болгарского царства, считает возможным, однако, в своей «Истории крестовых походов» отстаивать такие положения, которые акад. Васильевским в этой рецензии были поколеблены в самых основаниях. Мы имеем здесь в виду так называемую «швабскую» теорию объяснения изменения направления четвертого крестового похода.97)

Необходимо заметить, что все изложение событий четвертого крестового похода носит на себе отпечаток какой-то странной тенденциозности, стремления представить действия главных лиц, и без того не блиставших добродетелью, в еще более мрачном виде, чем на то дают право наши источники по истории этого похода. Сюда мы относим такие утверждения, как то, что поход был направлен на Константинополь вместо Египта по заранее обдуманному плану, в составлении которого принимал участие кроме Филиппа Швабского, Бонифация и Дандоло, также и Иннокентий III.98) Для этого акад. Успенскому понадобилось игнорирование одних источников, произвольное толкование других, неверная передача третьих. В качестве примера последней можно указать на передачу им писем Иннокентия III к крестоносцам в связи с походом под Задар;99) в качестве примера [132] произвольного толкования источников можно сослаться на то место рассматриваемой книги, где речь идет о договоре, заключенном крестоносцами и Венецией с сыном Исаака Алексеем;100) среди источников по истории четвертого крестового похода наименьшим вниманием акад. Успенского пользуется как раз самый важный из них, именно Вильардуэн, — это пример игнорирования источников. Необходимо указать вообще на значительное количество фактических ошибок, которые допущены автором «Истории крестовых походов». Дандоло будто бы скрыл от рядовых крестоносцев, что поход направляется не в Египет, а под Задар,101) что противоречит не только Вильардуэну, но и представителю низов крестоносного ополчения Роберту де Кляри; будто бы для того «чтобы свалить вину на подчиненных лиц» на «адмиральском корабле» не было ни Дандоло, ни Бонифация, ни папского легата,102) тогда как Дандоло находился во главе флота, а папский легат вынужден был покинуть ополчение ввиду неприемлемой для него позиции, которую заняли венецианцы; денежные претензии крестоносцев к Алексею III, выразившееся потом в сумме 450 тыс. марок, состояли будто бы из сумм, которые были обещаны отдельным рыцарям;103) комиссия по разделу земель состоит у Ф. И. Успенского из 12 членов вместо 24;104) в Константинополе — миллион жителей,105) вместо принимаемых обычно — и то, вероятно, с большим преувеличением — 400 тыс.; вопреки Никите, компетентность которого в данном случае не может подлежать сомнению, акад. Успенский утверждает, что «народ» в Константинополе «организовал отчаянную защиту в тесных улицах, устраивая заграждения латинянам»,106) причем автор не взял на себя труда подумать, что сталось бы с двумя-тремя десятками тысяч крестоносных головорезов, если бы жители даже не миллионного города, а хотя бы с населением в 400 тыс. действительно «организовали отчаянную защиту»; наконец, совершенно напрасно Ф. И. Успенский думал, что владения венецианцев в Сирии были их долей при разделе Византийской империи.107) От чтения истории четвертого крестового похода в изложении акад. Ф. И. Успенского получается впечатление, что автор писал по памяти, по общим впечатлениям, которые у него остались от прежних занятий предметом, не давая себе труда заглянуть в источники или существующую по вопросу литературу. Едва ли все это правильно и при [133] работе над популярным сочинением, каким является «История крестовых походов» Ф. И. Успенского. Надо заметить, впрочем, что в III томе «Истории Византийской империи» все эти ошибки воспроизводятся полностью.

Нужно указать далее на довольно значительное количество фактических ошибок в суждениях Ф. И. Успенского по некоторым вопросам нашей темы, объясняющихся, может быть тем, что его III том «Истории Византийской империи» не прошел через авторскую корректуру. Договор Венеции с Михаилом Палеологом после падения латинского Константинополя имел место не в 1265, а в 1268 г., — акад. Успенский принял за договор только один из его проектов.108) Не соответствует действительности утверждение, что лены венецианским феодалам в 1211 г. были отведены на Крите бесплатно,109) — Ф. И. Успенский не обратил внимания на конец феодального контракта, где речь идет о таких платежах. Неправильно изображаются мотивы совместных действий М. Санудо с греческими архонтами против венецианского дуки Якопо Тьеполо.110) Ни на чем не основано сообщение об изгнании венецианцев из Константинополя в 1264 г., так как венецианцев в этом году там и быть не могло, — они вернулись туда только после 1268 г.111) Количество примеров подобных ошибочных положений можно было бы увеличить.

Несмотря на все эти дефекты, приходится еще раз подчеркнуть, что работы Ф. И. Успенского дают очень много по истории образования и организации венецианского колониального государства. Однако вместе с тем надо признать, что взгляды его требуют коренного пересмотра и ряда существенных исправлений.

В восьмидесятых же годах прошлого столетия вышла и небольшая книга Т. Флоринского, представляющая собою очерк истории и южного славянства в первой половине XIV в. В ней автор несколько раз имел случай коснуться венецианских дел, в частности дел колониальных. Флоринский эту часть своего труда выполнил не на основании самостоятельного исследования первоисточников, а опираясь на сочинения Гейда и Гопфа. Удачный выбор авторитетов избавил нашего автора от обычных ошибок, которые допускаются при трактовке взаимоотношений между венецианской знатью, владевшей островами Архипелага, и Венецией.112) Сообщаемые Т. Флоринским сведения по интересующему нас вопросу, однако, очень [134] кратки, поскольку венецианские дела не имеют непосредственного отношения к его основной теме, и при этом касаются, главным образом, времени, лежащего за пределами рассматриваемого нами периода.

На конец девяностых годов прошлого столетия и на начало текущего приходится деятельность еще одного специалиста по истории Византии, проф. А. А. Васильева. Византинист по специальности, попутно занимавшийся также крестоносным движением и владычеством латинян на Востоке, Васильев неизбежно должен был касаться различных вопросов венецианской экспансии на территории Византийской империи.

Работы проф. Васильева, особенно его монография о взаимоотношениях между Византией и арабами, основаны на самостоятельном изучении источников, что делает его высказывания по нашему вопросу достаточно ценными. В только что названной книге А. А. Васильев довольно подробно останавливается на роли Венеции в борьбе Византии против арабов. Оценка этой роли в общем правильна, только, быть может, следовало бы осторожно высказываться относительно «верноподданических» мотивов участия Венеции в этой борьбе на стороне Византии:113) участие это несомненно диктовалось в первую очередь, если не исключительно, эгоистическими мотивами.

В небольшой книжке, посвященной взаимоотношениям Византии с крестоносцами, роль республики св. Марка и ее взаимоотношения с Восточной империей в период первых крестовых походов освещаются довольно слабо, — замалчивается, например, вопрос об участии венецианцев в борьбе Алексея Комнина против Боэмунда, ничего не говорится о походе венецианцев на Восток в 1099 г. В кратких замечаниях, которые проф. Васильев посвящает Венеции, трудно передать с надлежащей точностью оттенки политических взаимоотношений ее с Византией во время правления императоров Калоиоанна и Мануила Комнинов, и этим, надо думать, объясняется неправильное утверждение автора относительно прекращения союзных отношений между Византией и Венецией после сближения последней с королем сицилийским,114) — разрыв этот был вызван в действительности событием 1171 г.

Хотя и без особенной уверенности, проф. Васильев высказывает правильную мысль, вопреки широко [135] распространенному взгляду в исторической литературе, что добрые отношения Венеции с Византией восстановлены при Мануиле не были.115) Правильное же высказывание относительно того, что во время константинопольского погрома 1182 г. венецианцы почти не пострадали, А. А. Васильев неправильно обосновывает политической необходимостью для Андроника, несмотря на все его «латиноненавистничество», щадить венецианскую колонию в Константинополе.116) В действительности же Андроник не направлял и не мог направлять движения 1182 г., и Венеция не пострадала тогда по совершенно другим причинам.

Наибольшее значение для нашей темы имеют высказывания проф. Васильева о событиях четвертого крестового похода, «центральной фигурой которого был венецианский дож Энрико Дандоло».117) В изложении этих событий проф. Васильев допускает ряд неверных или неточных замечаний, — таковы, например, утверждения: «В момент возникновения четвертого крестового похода отношения между Венецией и Византией не отличались особенным дружелюбием»,118) или «Дандоло имел в виду (при мотивировке похода на Константинополь)... избиение латинян, так называемую «константинопольскую баню» и т.п.119) В действительности же в момент подготовки четвертого крестового похода между Венецией и Византией существовал договор, заключенный с Исааком Ангелом в конце восьмидесятых и подтвержденный его братом, Алексеем III, в конце девяностых годов XII в., которым не только подтверждались прежние права и привилегии венецианцев в пределах империи, но они особенно выразительно подчеркивались и территориально расширялись. Ни Дандоло, ни вообще венецианские источники никогда и нигде не обосновывали нападения на Константинополь «баней» 1182 г., и это потому, как правильно заметил в своем месте проф. Васильев, что венецианцы тогда не пострадали и мстить им было не за что.

Очень важный вопрос о приобретениях венецианцев в результате четвертого крестового похода трактуется мимоходом, без различения теоретических прав Венеции от фактических владений республики св. Марка, — отсюда тенденция к преувеличению этих владений, [136] уживающаяся, однако, с суждениями прямо ей противоположными: «Весь морской путь из Венеции в Константинополь был во власти республики» — утверждает проф. Васильев и тут же замечает: «Оба берега Босфора и Геллеспонта входили в состав владений Балдуина»,120) чего Венеция по понятным причинам допустить не могла и не допустила.

Правильно отмечая, что Венеция в «новой Латинской империи заняла преобладающее положение», проф. Васильев в своем сочинении об этой империи совершенно не отражает этого обстоятельства, точно забыв о существовании республики св. Марка, если не считать двухстрочной справки о торговом договоре Венеции с Феодором Ласкарисом121) и неверного указания на то, что «владычество Венеции простиралось на византийские острова Эгейского и Ионийского морей».

4. Проблемы венецианской истории в трудах советских историков

В советское время, как и в предшествующий, досоветский период в русской историографии, не появилось труда, специально посвященного истории Венеции или ее колониальной экспансии в страны Востока. Поэтому в кратком обзоре историографии нашего вопроса в советское время мы будем иметь дело также лишь с общими сочинениями по истории средних веков или с работами советских византинистов.

Отсутствие в советской литературе специальных исследований по истории Венеции ставило советских историков со стороны фактического материала в прямую зависимость от буржуазной иностранной и русской исторической литературы. Отсюда общие курсы по истории средневековья и другие работы общего характера отражают и в советское время недостатки буржуазной историографии вопроса, если не иметь в виду методологической стороны дела, где произошла коренная ломка установившихся идеалистических традиций. В одних работах общего характера таких ошибок больше, — для примера можно назвать курс по истории средних веков [137] Н. П. Грацианского, в других их меньше — как, например, в подобном же курсе С. И. Архангельского, но они есть всюду.

Считаем излишним останавливаться на этих дефектах во всех трудах этого рода. Однако для конкретизации выставленных положений позволим себе остановиться на двух самых последних обзорах по истории средних веков, на учебнике для учительских институтов проф. В. Ф. Семенова, вышедшем в 1949 г. и последнем учебнике для исторических факультетов вузов.

В учебнике проф. Семенова имеется немало спорных или прямо неверных утверждений. Судя по ходу изложения, венецианские торговые корабли, по мнению проф. Семенова, «стали появляться» в Черном море после битвы при Кьоджии и тогда же «образовалась венецианская фактория Тана»; в действительности же венецианские корабли «стали появляться» в Черном море, вероятно, еще до четвертого крестового похода, хозяйничали там во время существования Латинской империи и организовали колонию в Тане, равно как и байюльство в Трапезунте, не в конце, а в начале XIV в. Проф. Семенов определяет состав Большого Совета для XIII—XV вв. в 480 человек, тогда как состав Большого Совета в это время точно определен быть не может по причине, которая проф. Семенову, очевидно, неизвестна. В. Ф. Семенов уверяет, «Совет Сорока» возник одновременно с «Советом Десяти» после провалившегося заговора Байямонте Тьеполо, тогда как «Кваранция» является одним из древнейших венецианских учреждений и ее юридические функции носили отличный от «Совета Десяти» характер, — очевидно автор спутал «Кваранцию» с «Инквизитори ди Стато», т.е. с «Государственными следователями».122)

Учебник, выпущенный в 1952 г., также содержит в себе весьма неточные данные, относящиеся к истории Венеции и ее взаимоотношениям с Генуей.123) В XVII главе первого тома учебника утверждается, что после четвертого крестового похода Венеция вытеснила «свою соперницу Геную из Греции и Сирии», тогда как в действительности этого не было, так как четвертый крестовый поход не оказал никакого влияния на расстановку сил обеих республик в Сирии, а договора между Венецией и Генуей от 1218 и 1238 гг. полностью опровергают заявление учебника о вытеснении Генуи из Греции. Исходя [138] из этого ошибочного положения, автор рассматриваемой главы учебника неправильно относит основание генуэзской колонии в Кафе ко времени после 1261 г., тогда как в действительности эта колония была основана уже в 1238 г. Верховный орган Венецианской республики, Большой Совет, именуется выборным органом, но едва ли этот термин уместен по отношению к учреждению, которое уже в XII и тем более в XIII в. «выбиралось» коллегией из трех патрициев, назначавшихся самим Большим Советом. Автор утверждает далее, что заговор 1310 г. был организован «элементами купечества, отстраненными от участия в Большом Совете», тогда как в действительности он был организован аристократическими элементами, отнюдь не лишенными этого права, — очевидно заговор Байямонте Тьеполо от 1310 г. спутан с заговором Бокконио от 1300 года.

Эти дефекты учебников отражают, повторяем это еще раз, отсутствие в советской исторической литературе монографических разработок по истории Венеции и неудовлетворительное состояние большинства буржуазных работ по истории Венеции, даже если мы будем рассматривать их исключительно со стороны сообщаемых ими фактических данных.

К кругу венецианских проблем близкое отношение имеют штудии Е. Ч. Скржинской, уже давно работающей по истории конкурента Венеции, республики Генуэзской.

Не касаясь тех работ Е. Ч. Скржинской, в которых затрагиваются вопросы лишь более поздней истории Венеции, как, например, ее статья во втором томе новой серии Византийского Временника,124) остановимся на другой ее статье, помещенной в том же органе, в первом томе. Статья имеет в виду также более поздние отношения, — XIV в., но в ней интересующие автора вопросы рассматриваются в историческом аспекте, что и позволяет ему остановиться на некоторых очень важных венецианских проблемах.

Среди них важнейшей является проблема взаимоотношений Венеции и Византии в XI—XIII вв. Мы полностью должны согласиться с характеристикой, которую автор дает данным венециано-византийским отношениям, и с мастерским анализом известий, относящихся к знаменитому хрисовулу императора Алексея от 1182 г. Однако мы не можем согласиться с изображением [139] из истории этих отношений с семидесятых годов XII в., Е. Ч. Скржинская, следуя за акад. Ф. И. Успенским, повторяет все его ошибки. Она пишет: «Пережив массовые аресты и конфискации имущества по приказу Мануила Комнина, итальянские купцы, пользуясь удрученным состоянием императора после катастрофы у Мириокефалона, вновь наводнили Константинополь».125) Под итальянцами мы должны разуметь венецианцев, потому что только одни они подверглись преследованиям в 1171 г., следовательно, именно венецианцы «наводнили Константинополь» и именно они подверглись погрому в 1182 г. Все это не имеет под собою, как мы уже говорили об этом выше, достаточно убедительных оснований.

Не соответствует действительности утверждение автора, что Адриатическая республика «сознательно не домогалась никаких крупных территорий по дележу 1204 г.».126) Если бы Е. Ч. Скржинская заглянула в договор об этом дележе, то убедилась бы в противном: Венеция заявила претензию на обширную территорию во Фракии от Адрианополя до Пропонтиды и еще большую в Эпире — от Дрина до Коринфского залива. Только по независящим от них обстоятельствам венецианцы не овладели этими территориями.

Замечание Е. Ч. Скржинской о владениях генуэзцев и венецианцев в Сирии, где генуэзцам отводится Тир, а венецианцам — Акра,127) по меньшей мере неточно, так как обе республики — соперницы сидели как в Тире, так и в Акре. Ошибка здесь заключается в том, что временное положение дела в период первой большой войны Венеции с Генуей в конце пятидесятых и шестидесятых годах XIII в. возводится в постоянный статус отношений обеих республик в Сирии.

Е. Ч. Скржинская повторяет также и ошибку акад. Успенского относительно даты восстановления «нормальных» отношений между Венецией и Михаилом Палеологом, относя ее на 1265 г. Мы уже указывали выше, в чем заключается здесь ошибка.

Нельзя, наконец, согласиться с тем, что после 1268 г., когда венецианцы вновь обосновались в Константинополе, «победу генуэзцев в области константинопольской транзитной торговли правильно считать полной».128) Мы как раз полагаем, что это будет неправильно. Ведь если генуэзцы в конце концов обосновались в Пере, то [140] венецианцы расположились как раз по другую сторону Золотого Рога и несомненно, что занимались они там ничем иным, как «константинопольской транзитной торговлей». Все эти и им подобные неточности свидетельствуют о том, что разработка венецианских проблем необходима и что она еще впереди.

Общим обзором по истории Византии советского периода, в котором затрагиваются венецианские проблемы, является известная книга проф. М. В. Левченко. От сравнительно краткого общего курса нельзя требовать сколь-нибудь детального рассмотрения вопросов, которые нас здесь интересуют, но которые для автора книги все же являются второстепенными, — поэтому можно считать нормальным, что эти вопросы в книге М. В. Левченко трактуются попутно и кратко, так как, в соответствии с требованиями марксистской методологии, автор уделяет гораздо большее внимание, чем это обычно делалось ранее, проблемам внутренней истории, проблемам классовой борьбы в частности, тогда как венецианские проблемы есть, в первую очередь, проблемы внешней истории Византии. Все то, что в книге проф. Левченко относится к венецианской истории, стоит обычно в своей фактической части на высоте современного научного знания и в то же время рассматривается в духе марксистской трактовки этих вопросов. Укажем для примера проблему четвертого крестового похода, излагаемую, автором в духе высказывания Маркса по истории этого похода в его известных «Хронологических выписках».129) Это как раз то новое, чего не хватало научной разработке не только византийских, но и венецианских проблем. Вместе с тем приходится, однако, отметить, что те факты, которые относятся к истории взаимоотношений Византии и Венеции, излагаются проф. Левченко с повторением ряда ошибок, которые мы отмечали в работах по истории Венеции и Византии других авторов. Укажем для примера трактовку событий 1182 г. в Константинополе,130) сведения о территориальных приобретениях венецианцев в результате четвертого крестового похода и др.131)

В заключение мы должны указать на последние работы Ф. Е. Полянского, из которых одна посвящена социально-экономической политике средневековых цехов, а другая — экономической истории Западной Европы [141] в средние века.132) Мы вправе были ожидать, что автор уделит надлежащее внимание экономическим вопросам венецианской истории, как это в свое время сделал М. М. Ковалевский, однако знакомство с обеими книгами Ф. Е. Полянского такого ожидания не оправдывает.

В первой из названных книг автор занимается почти исключительно немецкими городами, а во второй хоть и касается венецианского производства, но делает это не на основании первоисточников, а по существующей буржуазной литературе. Только этим можно объяснить его заявление, что в суконной, шелкоткацкой и судостроительной промышленности Венеции возникла капиталистическая мануфактура, подрывавшая основы цехового строя.133) О венецианском ремесле говорится очень кратко, причем и тут дело не обходится без фактических ошибок, вроде, например, заявления, что изготовление значительного количества хлопчатобумажных тканей в Венеции восходит только к XIV в., или утверждения, что «для развития своей промышленности венецианцы принимали весьма радикальные меры и, в частности, переселяли из Греции в свой город большое количество шелкоткачей».134) Первое опровергается широкой деятельностью двух цехов по изготовлению хлопчатобумажных тканей в XIII в., а второе вообще ни на чем не основано.

* * *

Основные выводы относительно решения в русской исторической науке вопроса об истории образования и первоначальной организации Венецианской колониальной империи сводятся, как нам кажется, к следующему.

В русской исторической литературе не имеется труда, специально посвященного истории Венеции и тем более частной проблеме этой истории, которая является предметом нашего внимания. Все, что по истории Венеции по-русски написано, не выходит за пределы или общих курсов по истории Западной Европы в средние века, или истории Италии в то же время, или исторических обзоров из жизни Византии и южного славянства, или, наконец, рассмотрения некоторых других специальных вопросов.

Из всего того, что может быть из всех этих сочинений собрано для освещения интересующего нас вопроса, прежде всего нельзя получить более или менее полного представления о некоторых его очень важных [142] частностях. К таким сторонам этого вопроса относятся прежде всего данные относительно организации первой в средневековой Европе колониальной империи, данные относительно венецианской колониальной политики, относительно экономических и социальных отношений в венецианских колониальных владениях, да и самый их состав определяется далеко не всегда надлежащим образом.

Качество тех исторических данных, которые в рассмотренной литературе так или иначе представлены, во многих случаях весьма небезупречно. Рядом с замечательными исследованиями по отдельным частным вопросам, которые мы видели в трудах Бруна, Васильевского, Ковалевского, Митрофанова и некоторых других авторов, мы наблюдали несколько работ, неудовлетворительных с точки зрения самых элементарных требований, которые мы предъявляем к историческим сочинениям, именно — верности фактам. Чаще всего это имеет место в так называемых популярных сочинениях по смежным с венецианской историей вопросам.

Все это относится в первую очередь к исторической литературе прошлого и самому началу текущего столетия. В последние десятилетия, в советский период, в связи с общими успехами в области исторической науки, мы имеем большое движение вперед в разработке общих и частных исторических проблем в различных отделах исторического знания. Однако это не полностью относится к группе тех вопросов, которые мы наметили в качестве предмета нашего исследования. Эта область остается еще разработанной совершенно недостаточно.

Отсюда вытекают и задачи нового исследователя. [143]

Назад К содержанию Далее

1) Н. Лятошинский. К столетию падения Венецианской республики, Киев, 1897. П. Перцов, Венеция, СПБ, 1905.

2) Вестник Всеобщей Истории, 1902, 111.

3) Назв. соч., стр. 106.

4) П. Медовиков. Латинские императоры в Константинополе. М., 1849.

5) Т. Н. Грановский. Соч., т. II, М., 1856, стр. 136.

6) Назв. соч., стр. 29, 30.

7) Там же, стр. 62.

8) Грановский. Соч., т. II, стр. 149, 150.

9) М. М. Стасюлевич. Общий курс истории средних веков. СПБ., 1856, стр. 208-211.

10) Назв. соч., стр. 210.

11) Там же, стр. 270.

12) Там же, стр. 211.

13) История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. СПБ., 1865.

14) Назв. соч., стр. 2.

15) Ф. К. Брун. О поселениях итальянских в Газарии. М., 1872.

16) Назв. соч., стр. 3.

17) Там же, стр. 10, 11.

18) Там же, стр. 4.

19) Н. Мазуркевич. История генуэзских поселений на Черном море. Одесса, 1837; Генуэзские консулы города Кафы. ЗООИД, т. III.

20) В. Юргевич. Генуэзские надписи в Крыму. ЗООИД, т. V, стр. 157-177, 629 и след. [470]

21) М. Волков. Соперничество Венеции и Генуи, ЗООИД, т. IV, стр. 153 и след.

22) Н. А. Осокин. История средних веков. Казань, 1889.

23) ЖМНП, 1889, V-VI.

24) Осокин, назв. соч., стр. 71.

25) Казань, 1864.

26) В. В., т. IV, вып. 3-4, стр. 461-523.

27) АМЭ, т. V, стр. 194. «Дандоло решил сделать из крестоносной глупости торговую операцию»...

28) П. Митрофанов, назв. соч., стр. 520.

29) Е. Gerland. Der vierte Kreuzzug und seine Probleme. NJKA, XIII, Leipzig, 1904.

30) Экономический рост Зап. Европы до возникновения капиталистического хозяйства. М., 1898—1903, тт. I-III.

31) Назв. соч., т. II, стр. 268 и след.; там же, т. III, стр. 56 и след., 87.

32) К ранней истории Азова. Труды XII археологического съезда, т. II, М., 1905.

33) Назв. соч., стр. 115.

34) Там же, стр. 116.

35) Там же, стр. 118.

36) Происхождение современной демократии тт. I-IV. М., 1895—1899.

37) Конец аристократических республик. М., 1897.

38) Торговля на Западе в средние века. М., 1904. Словарь Граната, т. IX, изд. 7-е, стр. 474.

39) Торговля на Западе, стр. 62.

40) Там же, стр. 148.

41) Там же, стр. 79, 149.

42) М. М. Кулишер. История экономического быта Западной Европы. М., 1909.

43) Назв соч., изд. 7-е, 1926 г., стр. 222.

44) Там же, стр. 80.

45) Хлебная торговля в средние века. Народное хозяйство, 1901, № 3-4, стр. 6, 9, 12.

46) История эконом. быта, стр. 173.

47) Очерки по истории всемирной торговли. СПБ., 1906.

48) История Италии в средние века. СПБ., 1906.

49) Назв. соч., стр. 150.

50) Там же, стр. 150.

51) Там же, стр. 155.

52) Там же, стр. 154.

53) Д. Н. Егоров. Крестовые походы, чч. I-II, 1914—1915, изд. лит.

54) Названное соч., ч. I, стр. 97.

55) Там же, ч. II, стр. 43, 64.

56) Там же, ч. II, стр. 130.

57) Н. Рожков, Русская история, тт. II-III. Петроград, 1922.

58) Названное соч., т. III, стр. 344.

59) Назв. соч., т. II, стр. 364, 365, 367.

60) Там же, стр. 364.

61) Там же, т. III, стр. 168.

62) Там же, т. II, стр. 367.

63) Там же, стр. 365.

64) В. Н. Щепкин. История южных славян. М., 1913, лит. изд. стр. 6.

65) В книге примечание отсутствует. OCR.

66) П. А. Лавров. История южных славян. М., 1896, лит. изд.

67) М. С. Дринов. Южные славяне и Византия в X в. ЧОИД, т. III, 1875, стр. 134.

68) И. Н. Смирнов. Очерк истории Xoрватского государства до подчинения его Угорской Kopоне. Казань, 1880. [471]

69) Назв. соч., стр. 25, 29, 56, 57, 62, 97.

70) Там же, стр. 59.

71) Отношение Венеции к городским общинам Далмации, Казань, 1880.

72) Далматинские общины в X и XI вв., ЖМНП, 1881, IV.

73) Назв. соч., стр. 302.

74) А. Л. Липовский, История хорватов. СПБ., 1900.

75) Н. Ястребов. Рецензия на книгу Липовского. ЖМПН, 1901, III.

76) В. М. Макушев. Исследования об исторических памятниках и бытописателях Дубровника. (Прилож. к XI т. ЗАН., № 5, 1865).

77) Назв. соч., стр. 167, 285.

78) Назв. соч., стр. 286.

79) Д. Войнович. История сербского народа. Одесса, 1903, стр. 6, 20, 21.

80) Там же, стр. 28.

81) А. Л. Погодин. История Сербии. СПБ., 1909, стр. 15.

82) ВУИ, 1872, № 2.

83) Образование второго Болгарского царства. Одесса, 1879, VII, VIII.

84) Советы и рассказы византийского боярина XI в. ЖМНП, 1881 VII, стр. 160.

85) Союз двух империй. Труды, т. IV, стр. 26.

86) Там же, стр. 112.

87) Там же, стр. 50, 113, 136, 137.

88) Образование второго Болгарского царства. ЖМНП, 1879, VII, стр. 94 и след.

89) Назв. соч., стр. 96.

90) Стр. 25, а также приложение к настоящей работе № II.

91) Исторические сведения о Суроже. Труды, т. III, стр. 156 и след.

92) ЖМНП, 1879, X.

93) Византийское государство и церковь в XI в. СПБ., 1884, стр. 217-219.

94) Цари Алексей II и Андроник Коммины, ЖМНП, 1880, IX.

95) История крестовых походов. СПБ., 1900, стр. 125.

96) Назв. соч., стр. 112.

97) Там же, стр. 117, 118.

98) Там же, стр. 122.

99) Там же, стр. 122.

100) Там же, стр. 123.

101) Там же, стр. 121.

102) Там же, стр. 121.

103) Там же, стр. 125.

104) Там же, стр. 130.

105) Там же, стр. 126.

106) Там же, стр. 131.

107) Там же, стр. 135.

108) История Византийской империи, т. III, M.-Л., 1948, стр. 498.

109) Там же, стр. 500.

110) Там же, стр. 502.

111) Там же, стр. 627.

112) Южные славяне и Византия во второй четверти XIV в. СПБ., 1882, стр. 30, 31.

113) Византия и арабы, СПБ., 1902, т. II. стр. 18.

114) Византия и крестоносцы, Петроград, 1921, стр. 50.

115) Там же, стр. 52.

116) Там же, стр. 56.

117) Там же, стр. 72.

118) Там же, стр. 73.

119) Там же, стр. 73.

120) Латинское владычество на Востоке. Петроград, 1923, стр. 33.

121) Там же, стр. 9.

122) История средних веков. М., 1949, стр. 208.

123) История средних веков, т. I, 1952, стр. 466. [472]

124) Петрарка о генуэзцах на Леванте. ВВ., т. II.

125) Там же, стр. 221.

126) Там же, стр. 221.

127) Там же, стр. 222.

128) Там же, стр. 224.

129) История Византии. М.-Л., 1940, стр. 224 и след.

130) Назв. соч., стр. 216.

131) Там же, стр. 231.

132) Очерки социально-экономической политики цехов в городах Западной Европы в XIII—XV вв., М., 1952, Экономическая история зарубежных стран. Эпоха феодализма, М., 1954.

133) Экономическая история, стр. 351.

134) Там же, стр. 316.

Назад К содержанию Далее