Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К содержанию Дальше

К взаимоотношению «Илиады» и «Одиссеи»

При исследовании вопросов единства гомеровских поэм, естественно, возникает проблема и об их взаимоотношении — принадлежат поэмы одному автору или являются плодом творчества разных поэтов? Этот вопрос, как было отмечено выше, ставился еще в античную эпоху хоризонтами, считавшими, что поэмы принадлежат различным поэтам, хотя их точка зрения в то время не нашла дальнейшего распространения. Определенную разницу между этими двумя поэмами с поэтической точки зрения видел и автор трактата «О возвышенном», который считал, что Гомер создал «Илиаду» в молодости, в расцвете творческих сил, а «Одиссею» — уже в старости (IX.13).

В современной гомерологии в вопросе о взаимоотношении «Илиады» и «Одиссеи» существует четыре основных взгляда: 1) «Илиада» и «Одиссея» принадлежат разным авторам;¹⁾ 2) «Илиада» и одна часть «Одиссеи» принадлежат Гомеру, другие же части «Одиссеи» — последователю Гомера;²⁾ 3) в «Илиаде» и в «Одиссее» мы должны различить деятельность двух А- и Б-поэтов. Допустимо, что поэт А «Илиады» и поэт А «Одиссеи» одно и то же лицо;³⁾ 4) «Илиада» и «Одиссея» принадлежат одному и тому же поэту.⁴⁾

Выше мы постарались показать, сколь реально органичное единство каждой поэмы в отдельности, поэтому мы не рассматриваем вторую и третью теории и коснемся лишь тех аргументов, которые могут опровергнуть или подтвердить принадлежность поэм одному автору.

Некоторые исследователи исходят из языковых различий, наблюдаемых между поэмами. Так, В. Тайлер, устанавливая взаимоотношения как обеих поэм, так и отдельных частей каждой поэмы, старается определить хронологию создания сцен выявлением взаимоотражающих строк в [138] поэмах. Чтобы доказать, что «Телемахия» «Одиссеи» была создана раньше XXIV песни «Илиады», Тайлер выставляет следующий аргумент: по его мнению, IV.294... «Одиссеи» — αλλ’αγετ’ εις ευνην τράπεθ’ ημέας, οφρα και ηδη/υπνω υπο γλυκερω ταρπωμεθα κοιμηθέντες — явно отражается в XXIV.635... «Илиады»: λέξον νυν με τάχιστα, διοτρεφές, οφρα και ηδη/υπνω υπο γλυκερω ταρπώμεθα κοιμηθέντες.

Подобное же влияние, на его взгляд, явно чувствуется и в «Одиссее» IV.296... и в «Илиаде» XXIV.643 и во многих других местах. По его предположению, во всех выявленных им взаимоотражающих строках видно, что одна является источником второй, одна более логично связана с контекстом и описанной ситуацией, чем вторая. Исходя из этого, он представляет себе последовательность создания отдельных частей «Илиады» и «Одиссеи» следующим образом:

Такая последовательность, по мнению Тайлера, дает возможность предположить, что между созданием первой и последней частей — промежуток приблизительно в сто лет; начало создания поэм относится к концу VIII столетия, а конец — в пределах 600 года до н. э.⁵⁾ В довольно субъективной теории Тайлера, как нам кажется, не предусмотрены по крайней мере три возможности: а) сам Гомер постепенно создавал отдельные части своих поэм. В таком случае не исключено, что некоторые части «Одиссеи» были созданы раньше некоторых частей «Илиады». Несомненно и то, что во время конечного формирования поэм автор на основе строгих композиционных и логических закономерностей согласовал между собой отдельные части и подчинил их определенной, единой поэтической концепции; б) для гомеровского эпоса вообще характерен принцип взаимоотражения, что проявляется как в больших, так и малых структурах, даже в [139] отдельных строках; в) взаимоотражение может быть следствием характерного для эпического языка использования типичных формул и строк.

Иначе подходит к вопросу Д. Пейдж. Исходная точка для него — существенное различие, отмечаемое в лексическом составе поэм. Пейдж старается показать, что несколько сот слов, которые часто встречаются в «Илиаде», не засвидетельствованы в «Одиссее», и наоборот. Помимо этого, много эпических формул и фиксированных групп слов, которые встречаются в одной поэме, но не употребляются в другой. Поскольку «Одиссея» и «Илиада» должны быть плодом устного поэтического творчества, эти факты, наряду с другими, могут указывать на то, что поэмы создавались не только различными авторами, но и в отличной, изолированной друг от друга географической среде.⁶⁾ Вебстер достаточно хорошо показал, насколько необоснованны сопоставления Пейджа.⁷⁾ Но несмотря на это, некоторые исследователи и по сей день придают большое значение тому факту, что слова, многократно употребляемые в «Илиаде», не встречаются в «Одиссее». Например: ειθαρ (немедленно) 9 раз встречается в «Илиаде» и ни разу в «Одиссее»; χραισμειν (помогать) — 19 раз в «Илиаде», ни разу в «Одиссее»; λοιγός, λοίγιος (гибель, пагубный) — 25 раз в «Илиаде», ни разу в «Одиссее»; κλόνος, —έω^*) («замешательство», «приходить в замешательство») — 28 раз в «Илиаде», ни разу в «Одиссее»; δέσποινα («госпожа») — 10 раз в «Одиссее», ни разу в «Илиаде»; ευφροσύνη («веселье») — 5 раз в «Одиссее», ни разу в «Илиаде» и т. д. Что касается эпических формул и определенных групп слов, то здесь картина более ясна. Достаточно допустить, что поэмы Гомера созданы письменным, а не устным путем, как разницу между «Илиадой» и «Одиссеей» можно будет легко объяснить. В связи с представленными Пейджем лексическими различиями можно сказать следующее: современной лингвистике удалось выработать довольно убедительные критерии для установления авторства поэтического произведения — будь это долгота строки или тому подобное. Ни в одном из современных методов принципиальное внимание не уделяется тому обстоятельству, сколько раз встречается то или иное слово в сравниваемых произведениях вообще. Этот фактор учитывают лишь в том случае, если различие слишком велико и выходит за рамки допустимого. Что касается «Илиады» и «Одиссеи», то анализ показывает, что [140] т. н. языково-стилистическое различие между ними составляет лишь 3-5%, в то время как сходство и совпадения — 95-97%. В любых двух эпических произведениях одного и того же поэта количество таких отличий может быть куда больше. Было бы неоправданным ставить вопрос так, — почему то или иное слово, многократно употребляемое в «Илиаде», не встречается в «Одиссее», и наоборот? Это могло быть вызвано изменениями, которые произошли со временем в языке и стиле поэта, или изменением значения того или иного слова, которое могло произойти при жизни одной личности, или же просто потому, что поэту не понадобилось определенное слово в данном контексте.⁸⁾

Более значительны аргументы, которые касаются расхождений этическо-религиозного характера. Предварительно следует заметить, что, говоря об этическо-религиозных или мировоззренческих различиях между «Илиадой» и «Одиссеей», нельзя забывать двух факторов:

а) «Илиада» и «Одиссея» резко отличаются друг от друга по своему характеру. Если в «Илиаде» основное внимание было уделено экспонированию ахейских и троянских героев на поле битвы, то в «Одиссее» акцент перенесен на возвращение героев и т. н. «домашние» события. Если в «Илиаде» действие каждого героя вытекает из общих интересов или как-то связано с ними, то в «Одиссее» фактически каждый герой принадлежит самому себе и его действия, в основном, исходят из собственных интересов. Следовательно, собственное «я» героя в «Илиаде» несколько ограничено в сравнении с «Одиссеей». В «Илиаде» почти каждый поступок героя становится предметом обсуждения других и в какой-то степени контролируется ими.⁹⁾ Все это обуславливает определенную разницу в этических и религиозных представлениях «Илиады» и «Одиссеи».

В «Илиаде», где действие каждого героя согласуется и управляется одним значительным и всеобщим явлением — Троянской войной, представляющей, со своей стороны, реализацию воли богов, естественно, не может быть уделено внимания тем этическим проблемам, которые встречаются в повседневной домашней жизни и в обыденных взаимоотношениях героев.

Не вызывает удивления и то, что в «Илиаде» дистанция между богами и людьми, между божественными и людскими [141] делами более короткая, чем в «Одиссее». В «Илиаде» боги непосредственно участвуют в делах героев, а герои участвуют в войне, которая непосредственно связана с волей богов. В ней одновременно экспонируется большое число знаменитых героев в необычайно драматических и значительных ситуациях. За каждым из этих героев обычно стоит бог, зачастую его покровитель, который управляет его действием. Но поскольку интересы этих героев часто сталкиваются на поле битвы, то и сами боги нередко сталкиваются друг с другом.¹⁰⁾ В «Одиссее» несколько иное положение. Здесь в основном конфликте участвует лишь один из центральных героев троянского сказания. Этот конфликт по своему значению во многом уступает конфликту «Илиады». Следовательно, по сравнению с «Илиадой» здесь участие богов в людских деяниях куда более ограничено. Фактически из олимпийских божеств лишь одна Афина (и в некоторой степени Посейдон и Гермес) непосредственно связана с действием. Ее участие столь же активно, как и в «Илиаде». Зевс сравнительно отдален от развития действия и это вполне естественно, ибо события, описанные в поэме, не столь значительны, чтобы требовать постоянного вмешательства Зевса. Хотя, как уже отмечалось, и здесь его воля наивысшая.

Взаимоотношения между героями «Одиссеи» более многообразны, так как сами герои представлены в более разнообразных жизненных контекстах. Их интересы связаны лишь с личной жизнью героя и не имеют всеобщего значения. Поэтому в их взаимоотношениях проявляется больше ошибок или погрешностей этического характера, допускаемых по личной инициативе героя, без всякого вмешательства богов.

б) Предполагается, что между двумя поэмами существовала определенная дистанция во времени. Вполне возможно, что за это время в мировоззрении одного поэта могли произойти определенные изменения, которые нашли отражение в его творчестве.

Принимая во внимание сказанное выше, рассмотрим некоторые принципиальные аргументы сторонников разноавторства.

Часть исследователей считает, что, сопоставив XIX.86-88 «Илиады», где Агамемнон снимает с себя вину за оскорбление Ахилла:

«Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен;
Зевс Эгиох и Судьба, и бродящая в мраках Эринис;
Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой...» [142]

и I.32-34 «Одиссеи», где Зевс вполне определенно говорит:

«Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют!
Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто
Гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством?»

можно выявить определенное несоответствие, так как представлению «Илиады», что герой субъективно не виновен, боги внушают ему вину, в «Одиссее» противопоставляется мысль, что сами смертные виновны нередко в тех несчастьях, которые причиняют они себе сверх, вопреки предопределению судьбы.¹¹⁾ Как нам представляется, напротив, эти пассажи выявляют большую близость друг к другу: в данном случае «Одиссея» перекликается с поставленным в «Илиаде» вопросом. В словах Зевса явно чувствуется, что сами смертные взваливают свою вину на богов. Следовательно, позиция смертного здесь ясна: он считает бога причиной своей виновности. Именно такая позиция смертного и представлена в «Илиаде», когда Агамемнон обвиняет богов. Но по «Одиссее», сами смертные являются причиной своих же несчастий. И здесь «Илиада» соответствует «Одиссее». Ведь в первой песни «Илиады» ни слова не сказано о том, что боги помутили разум Агамемнону и заставили его свершить тяжкий проступок. Напротив, Агамемнон сам является причиной всех бед, без всякого божественного вмешательства.

Поставленный в I.32... «Одиссеи» вопрос о личной вине человека и об его наказании, по мнению некоторых исследователей, принципиально отличается от представлений «Илиады». По Диле, слово υπερ μόρον (или αισαν, μοιραν) в «Одиссее» употребляется в совершенно ином значении, чем в «Илиаде». В «Илиаде» лишь опасаются, что что-то может случиться υπερ αισαν (μοιραν) («сверх предопределений судьбы или участи»), но в поэме, действие которой определяет воля Зевса (Διος βουλή), фактически ничего не происходит υπερ αισαν (μοιραν). А это, как предполагают, соответствует тому представлению, согласно которому в сказании никогда никакое явление не происходит υπερ αισαν. События, о которых поет аэд, составляют заранее установленную, неизменную цепочку, которая известна его слушателям и здесь ничего нельзя менять.¹²⁾ В данном случае ни бог, ни человек не могут нарушить границы αισα (μοιρα). Виновность [143] героя спровоцирована богом, чтобы ускорить реализацию своих же планов. Следовательно, ни один из героев «Илиады» не виновен (αιτιος) в тех несчастьях, которые составляют тему «Илиады»¹³⁾ и в которых осуществляется Διος βουλή. Что же касается «Одиссеи», то и для нее не чуждо аналогичное понятие υπερ μόρον. Но в поэме встречаются и такие места, которые указывают, что поэт порой выходит за пределы героической традиции. В I.32... Зевс заявляет, что Эгист был наказан за свою виновность (преступность) υπερ μόρον. Хотя он знал волю Зевса, он не подчинился ему и свершил преступление. Следовательно, все последствия произошли υπερ μόρον. Собственные преступности (ατασθαλίαι) погубили также женихов, а еще раньше спутников Одиссея. Из всего этого можно сделать вывод, что в «Одиссее» герои наказываются не только потому, что их смерть предопределена судьбой, но и за преступности, вытекающие из них самих, сверх предопределений судьбы (участи). Следовательно, события, которые по традиционным сказаниям должны представлять собой определенную цепочку заранее установленных и предопределенных божественной волей явлений, интерпретируются здесь совершенно по-новому. Не бог является причиной обрушившихся на человека несчастий, а сами люди являются причиной божественной кары. Именно в этом, по предположению некоторых исследователей, принципиальное различие поэм.¹⁴⁾

По нашему мнению, даже при наличии подобных расхождений их можно было бы объяснить изменениями, которые произошли в мировоззрении одного поэта. Но, как нам представляется, в данном случае между поэмами не должно быть существенных различий. Начнем с того, что «Илиаде» знакомо понятие υπερ αισαν (μοιραν):

В II.155 после речи Агамемнона, обращенной к войску — если б богини не вмешались,

«Так бы, судьбе вопреки, возвращение в домы свершилось
Рати ахейской...»

В XVII.321 — если бы боги не вмешались в дело, троянцы бы бежали:

«Славу ж стяжали б данаи, противу судеб громовержца
Силой своею и доблестью...» [144]

В XX.30 Зевс говорит о разъяренном Ахилле: «Сам я страшусь, да судьбе вопреки, не разрушит он Трои».

Так и в Патроклии — если бы боги не вмешались, Патрокл смог бы нарушить предопределенный ход событий и вторгнуться в Трою.

Из анализа этих примеров явствует, что в «Илиаде» фактически не произошло ничего принципиального υπερ μόρον, так как везде, где создавалась такая опасность, активно вмешивались боги. Но уже тот факт, что боги боятся, как бы ничего не произошло υπερ μόρον, указывает на то, что им известны такие случаи. Если бы само собой разумелось, что никогда ничего не может произойти υπερ μόρον, тогда не было бы основания для возникновения подобного понятия, тогда были бы непонятны опасения богов, как бы ничего не произошло «сверх судьбы». С другой стороны, «Илиада» свидетельствует, что всегда, когда боги желают избежать нарушения предопределенного судьбой хода явлений, они активно вмешиваются в дела людей. Боги, правда, не могут изменить того, что предопределено судьбой, но могут не допустить нарушения ее предрешений.

Ставится вопрос, в каком случае боги заинтересованы, чтоб ничего не произошло υπερ μόρον? Вполне логично допустить, что это кровное для них дело в том случае, когда речь идет о реализации их планов. Именно здесь не допустят они ничего υπέρ μόρον. В каком же случае может произойти что-либо υπερ μόρον? И здесь так же логично было бы допустить — сверх судьбы может произойти что-либо лишь тогда, когда это не мешает выполнению божьей воли и сам бог кровно не заинтересован в этом. Но если все же произойдет что-либо сверх судьбы, это означает, что герой нарушил предопределенный ход событий и, чтобы восстановить равновесие, боги посылают кару виновному. Особенно строго наказывается проступок, который герой совершает вопреки предупреждению богов.

Сопоставим, с учетом сказанного, данные «Илиады» и «Одиссеи». Все основные события «Илиады» — ход Троянской войны, конфликт, вызванный гневом Ахилла — являются реализацией воли Зевса. Следовательно, всеми явлениями управляет Зевс, и он не допустит свершения чего-либо сверх судьбы, что может сорвать осуществление его планов. Именно поэтому, в каждый принципиальный момент поэмы вмешивается бог и направляет действие по намеченному руслу. Но означает ли это, что полностью исключается личная [145] ответственность героя за его преступность? Возьмем хотя бы сцену Агамемнона и Хриза. Разве в «Илиаде» говорится, что явная виновность Агамемнона — оскорбление Хриза — является выполнением плана бога? Разве Зевс подстрекает Агамемнона оскорбить Ахилла и отнять у него Брисеиду? Слова Агамемнона в XIX.86-88, как было уже отмечено, — это лишь стремление оправдать себя, свалить свою вину на богов.

Также в I.8... Аполлон — лишь причина того несчастья, которое дало повод спору между Агамемноном и Ахиллом, а вовсе не направляющая конкретный поступок Агамемнона сила. Атрид сам ответствен за свой поступок. И тот факт, что Гектор не прислушался к совету Пулидамаса (XVIII.254...), является его же собственной инициативой, а не результатом вмешательства бога. Правда, троянцы, которым Афина помутила разум, поддерживают Гектора, но сам Гектор прекрасно сознает в XXII.104, что его собственные преступности (ατασθαλίησιν εμησιν) погубили народ, и свою вину он не перекладывает на богов. Надо отметить, что неоправданные действия Агамемнона и Гектора в этих конкретных ситуациях не были запланированы Зевсом, но он и не постарался предотвратить их, ибо они были столь незначительны, с точки зрения общего развития планов Зевса относительно хода Троянской войны, что ничего не могли изменить υπερ μόρον.

Что же касается «Одиссеи», то здесь в отношении Эгиста Зевс нигде не говорит, что Агамемнон избежал бы смерти, не вступи Эгист в связь с Клитемнестрой υπερ μόρον и не убей его. В данном случае υπερ μόρον касается не смерти Агамемнона, а связи Эгиста с супругой Атрида и его убийства. Судьбой было предопределено, что Эгист не должен наследовать престол Агамемнона. Боги предупреждают его не связывать свою судьбу с Клитемнестрой, не убивать Агамемнона, в противном случае он будет отомщен вернувшимся на родину сыном Агамемнона. Эгист не послушался бога, сверх судьбы вступил в связь сКлитемнестрой и совершил убийство. Но ему не суждено быть наследником престола. Он наказан за свою преступность. Однако это не означает, что смерть Агамемнона и участие Клитемнестры в ней поэт считает υπερ μόρον. В противном случае, поэт устами Зевса предупредил бы и Клитемнестру отказаться от решения (она, как и Эгист, могла не послушаться), или же подал бы знак самому Агамемнону (который, со своей стороны, мог тоже не прислушаться к предупреждению Зевса). Словом, если бы поэт «Одиссеи» считал известную по [146] преданию трагическую историю Агамемнона свершившейся υπέρ μόρον, то он еще более подчеркнул бы гуманность Зевса. С другой стороны, в данном случае поведение Эгиста не противоречит исполнению какого-либо конкретного божественного плана. Его поступок индивидуален и исходит из личных интересов героя. Поэтому предупреждение Зевса обусловлено не необходимостью выполнения божьей воли, а заботой о благополучии самого Эгиста. Эгист погиб, ибо он не вник в суть божественного призыва. Именно подобные индивидуальные поступки, вызванные недальнозоркостью людей, навлекают на них «сверх судьбы» всякие беды. Обобщение таких фактов и дает богам причину для беспокойства — люди что-то могут свершить «сверх судьбы». И если подобная опасность может сорвать планы богов, то они, как это имеет место в «Илиаде», вмешиваются в дело активно. Следовательно, по нашему мнению, в «Илиаде» и «Одиссее» мы имеем дело не с различным пониманием υπέρ μόρον, а с увязыванием данного понятия с контекстами двух резко отличающихся друг от друга по своему характеру поэм.

В эту же сферу вопросов входит определение слова ατασθαλίαι в обеих поэмах. Как известно именно ατασθαλίαι («преступности») являются причиной гибели Эгиста, спутников Одиссея и женихов Пенелопы. Ни в одном случае их погибель не была бы неизбежной, если б не их ατασθαλίαι. Следовательно, причина их гибели — в них самих, а не в воле бога. Бог лишь наказывал их за ατασθαλίαι. Считают, что в «Илиаде» человеческие ατασθαλίαι, должны быть поняты иначе. Здесь ατασθαλίαι людей вытекают из воли самого Зевса. Сам Зевс так направляет развитие событий, что герой свершает ατασθαλίαι.¹⁵⁾

Однако рассмотрение соответствующих мест «Илиады», по нашему мнению, не подтверждает данное соображение. Ни IV.408..., ни XXII.104 «Илиады», где используется данное понятие, не дают основание для подобного допущения. Здесь в одном случае Стенел, сын Капанея, которого Агамемнон стыдит за то, что в нем нет храбрости его отца, напоминает Атриду, что они, эпигоны, «знаменьям веря богов и надеясь на Зевсову помощь» (408), разрушили Фивы, «их же (отцов) погубили собственные преступности» (409).

Диле почему-то считает, что 409-я строка в данном случае касается фиванцев. В действительности же здесь могут подразумеваться лишь отцы, которые и вправду погибли у [147] врат Фив и которым именно противопоставляются эпигоны. Их же действительно погубила собственная преступность, ибо они последовали за Полиником, вопреки желанию богов. В другом случае, Гектор открыто говорит: «Так троянский народ погубил я своими преступностями» (XXII.104). Здесь, как было уже сказано, свершившееся оценивает сам Гектор — он считает, что погубил народ своими преступностями, то есть преступности — ατασθαλίαι, а не божья воля, по убеждению Гектора, являются причиной гибели троянцев. Следовательно, поэту данного места известны факты личной ответственности героя. И как в случае Гектора, так и в случае погибших у Фив героев причина гибели — в преступности самих же героев, а не в воле богов.

Часть исследователей считает, что различие между «Илиадой» и «Одиссеей» наблюдается и в определении прав ικέτης.¹⁶⁾ Если в «Одиссее» известно, что гости, нищие, молящие пользуются особым покровительством Зевса и поэтому они αιδοιοι («досточтимые»), то в «Илиаде» этим покровительством пользуются лишь гости.

По нашему мнению, анализ соответствующих мест поэм не подтверждает такого различия во взглядах. В «Одиссее» точка зрения поэта, что гости, молящие и нищие находятся под покровительством Зевса, передана не в виде абстрактной сентенции, а является обобщением созданной контекстом ситуации. Из анализа этих мест «Одиссеи» очевидно, что «молящий» (ικέτης) — это человек, который находится в вполне определенном бедственном положении и который может предъявить лишь определенные «требования».

В VII песни «Одиссеи» попавший в страну феаков Одиссей, обняв колена Ареты, просит приютить его и помочь вернуться на родину. При виде этой картины старец Эхеней просит царя Алкиноя усадить незнакомца на среброкованный стул и приказать глашатаю принести вино,

«...чтоб могли громолюбцу Зевесу, молящих
Странников всех покровителю, мы совершить возлияние».

(VII.164-165)

В VIII.546-47 Алкиной говорит следующее:

«Странник молящий не менее брата родного любезен,
Всякому, кто одарен от богов не безжалостным сердцем». [148]

В IX.269-71 Одиссей обращается к Киклопу:

«Ты же убойся богов; мы молящие, мы ищем покрова,
Мстит за молящих отверженных строго небесный Кронион
Бог-гостелюбец, который является покровителем молящих странников».

В XIV.56-58 переодетому нищим Одиссею Эвмей говорит:

«Если бы, друг, кто и хуже тебя посетил нас, мы долг свой
Гостя почтить сохранили бы свято — Зевс к нам приводит
Нищих и странников...»

А в XIV.283-284 в своем вымышленном рассказе Одиссей говорит о том, как царь египтян пощадил его:

«...он во гнев привести гостелюбца
Зевса, карателя строгого дел злочестивых, страшился».

Из всего этого можно сделать вывод, что Зевс вообще гостелюбец, и его покровительством пользуются все гости, а Одиссей во всех перечисленных случаях в первую очередь является гостем. Но гости бывают разные, из коих особое сочувствие следует оказать молящим и нищим.

То, что Зевс является покровителем гостей-молящих, мы узнаем лишь там, где дело касается именно Одиссея-молящего (VII.164-165; IX.269-71). Следовательно, здесь мы имеем дело не с оторванным от ситуации афоризмом, а непосредственно связанной с контекстом точкой зрения. В указанных местах нигде не говорится о том, что Зевс покровительствует и нищим, этого и не требовал контекст. С другой стороны, когда Одиссей приходит к Эвмею в облике нищего, он уже не молящий, и в данном случае отмечается, что Зевс посылает нищих и гостей (XIV.56-57). Здесь мы не имеем дело с Одиссеем-молящим и поэтому ничего не сказано о Зевсе — покровителе молящих. Так и в вымышленном рассказе Одиссея сказано, что царь испугался Зевса-гостелюбца (XIV.283-84), ибо Одиссей в данном случае его гость, чужестранец. Следовательно, здесь уже не говорится о том, что Зевс покровительствует нищим и молящим.

Но вернемся собственно к ικέτης. Кто считается в «Одиссее» молящим, которому покровительствует Зевс? Надо полагать, что раз гостеприимный Зевс или Ζευς ξείνιος — покровитель просителей, то он является защитником тех, которые приходят к кому-то в гости. В каждом рассмотренном случае Одиссей в первую очередь гость, а потом [149] молящий. Но о чем просит обычно ικέτης, что является его характерной чертой? В каждом из рассмотренных случаев гость находится в бедственном положении и просит о помощи или приюте. В таких случаях гость-молящий никогда не просит вернуть ему отнятое или сделать какие-либо уступки, помимо сострадания. Внять просьбе молящего — это не только дать ему ночлег, но и одарить его как гостя. И действительно, попав к Киклопу, Одиссей, как молящий, оказавшийся в бедственном положении, просит у него не только приюта, но и «подарок дать нам, каким завсегда на прощанье гостей наделяют» (IX.268). Точно так же царь феаков Алкиной не только оказывает помощь пострадавшему, молящему гостю, но и одаривает его подарками (VIII.548).

Теперь же рассмотрим те места «Илиады», которые якобы отличаются от «Одиссеи». Первым делом надо отметить, что в «Илиаде», как и в «Одиссее», ясно сказано, что Зевс — гостелюбец. Поэтому Менелай, перед поединком с Парисом, обращается к нему с мольбой наказать Александра, нарушившего законы гостеприимства (III.354); и еще, как говорит Менелай, Зевс-гостелюбец (ξείνιος) накажет троянцев за оскорбление хозяина дома (XIII.624-25). Одним словом, «Илиаде» знакомо понятие Ζευς ξείνιος. Но в то же время в контексте «Илиады» нам не встречается гость-проситель, невнимание к которому должно вызвать гнев Зевса — гостелюбца, покровителя молящих. Так, например, в XXI.64... «Илиады» сын Приама, обнимая ноги Ахилла, просит пощадить, не убивать его:

«Я пред тобою стою, как молитель, достойный пощады».

(XXI.75)

Ликаон не может призвать на помощь Зевса-гостелюбца, ибо он не типичный гость-молящий, которому покровительствует Зевс. Здесь описана встреча двух героев на поле битвы, и один из них, струсивший перед смертью, просит пощады у разъяренного противника. То же самое можно сказать и о VI.46..., где Адраст просит пощады у Менелая. Естественно, что в этих случаях обращение к Зевсу было бы нереальным. Воин, желавший избежать смерти на поле битвы, не должен был надеяться на покровительство Зевса, ибо в таком случае за счет труса на смерть были бы обречены лишь храбрейшие.

Иное положение в XXIV песни. Здесь Приам направляется к Ахиллу, чтоб выкупить тело своего сына. Боги заранее предопределили, что Ахилл должен вернуть тело Гектора Приаму. Если детально рассмотреть ситуацию, то здесь [150] мы имеем дело не с обездоленным гостем-молящим, а пришедшим к Ахиллу с выкупом противником. Он ικέτης, но не гость-проситель. Он направляется к Ахиллу, как равный к равному и сам дает ему выкуп. Боги всегда сочувствуют приносящему выкуп, но он не считается настоящим гостем. Именно поэтому ни Приама, ни явившегося в I песни к Агамемнону с выкупом Хриза поэт не величает ξεινος (гость). Следовательно, они не могут пользоваться покровительством Зевса-гостелюбца, не могут быть одарены подарками, как истинные гости.

Из вышесказанного становится очевидным, что сам контекст «Илиады» не давал поэту возможности распространить покровительство Зевса, помимо гостей, и на молящих и нищих. В поэме нигде не видно, что для поэта „αιδώς vor dem ικέτης noch nieht eine durch Zeus — Recht garantierte Selbstverstäandlichkeit ist".¹⁷⁾

Исходя из сказанного выше, нам трудно согласиться с взглядом, что между «Илиадой» и «Одиссеей» — существенное различие с религиозно-моральной точки зрения.

Если до сих пор наше отношение к рассмотренным нами аргументам, с точки зрения достоверности и убедительности, было весьма скептическое, то совершенно противоположного мнения мы о результатах, полученных на основе структурного анализа отдельных частей обеих поэм.

Так, Гайсер, опираясь на точку зрения Ван Оттерло — в гомеровском эпосе основным композиционным принципом является круговая композиция — проводит структурный анализ отклонений (от темы) «Илиады» и «Одиссеи» и приходит к выводу, что отклонения обеих поэм отличаются друг от друга по стилю. «Отклонения «Илиады» гомогенны, в то время как в «Одиссее» представлены разные стили».¹⁸⁾ Гомогенность стиля «Илиады» выражается в последовательном употреблении круговой композиции, в то время как роль круговой композиции в «Одиссее» незначительна, и она исчисляется единичными примерами. Этот факт исследователь считает следствием эволюции эпического стиля. Эпический стиль может постоянно меняться в соответствии со вкусами аудитории и сдвигами в современном поэту искусстве. Исследователь воздерживается от окончательного вывода об авторе поэм; он допускает две возможности — указанная разница является результатом определенных перемен в творчестве [151] одного писателя, либо же в данном случае перед нами факт творчества разных авторов.¹⁹⁾

Более интересными представляются выводы Ломанна, который отмечает разницу в структурах отдельных речей «Илиады» и «Одиссеи». Если в «Илиаде», как правило, речь героя с композиционной точки зрения является единой, целостной и построена согласно принципам круговой композиции или выявленного Ломанном параллельного деления, то в «Одиссее» отдельные речи объединены в одну композиционную единицу или же они построены согласно Durchstrukturierung. Здесь большей частью совершенно отличная от «Илиады» композиционная техника.²⁰⁾ Однако, по Ломанну, эта техника не чужда и «Илиаде». В т. н. сценах богов «Илиады» встречаются характерные для «Одиссеи» композиционные принципы Durchstrukturierung. К подобным сценам относятся беседа Геры и Афины после активизации Зевсова плана (VIII.352-380), словесный поединок Аполлона и Посейдона (XXI.436-467), беседа Геры и Зевса после пробуждения Зевса (XV.14-77), «Обольщение Зевса» (XIV.292-353), финальная сцена богов «Илиады» (XXIV.33-76).²¹⁾ Ломанн не считает убедительным положение, что эти сцены являются поздней вставкой, принадлежащей автору «Одиссеи». Он более склоняется к той мысли, что перечисленные сцены «Илиады» принадлежат тому же поэту — Гомеру, и их создание хронологически совпадает с созданием «Одиссеи», так как здесь встречается более развитая форма характерного для Гомера Baukastentechnik.²²⁾ Проведенный нами структурный анализ позм подтверждает это предположение. Анализ показал, что данные сцены занимают прочное место в структурной симметрии «Илиады» и им принадлежит вполне определенная функция в развитии действия. С другой стороны, наш анализ показывает, как единые структуры поэм созданы по одному композиционному принципу, где тематически схожие блоки действий расположены по круговой композиции в отношении к центру, а сцены самих блоков действий взаимно связаны в основном по принципу параллельного деления. Но структурное сходство поэм этим не ограничивается. Как в одной, так и в другой поэме планы Зевса и Зевса/Афины осуществляются поэтапно. Между составлением плана Зевсом (начало II песни) и его активным выполнением (начало VIII песни) в «Илиаде» происходит экспонирование героев (кроме Ахилла). Эта часть фактически ничем не способствует [152] показу вызванных гневом Ахилла бедствий ахейцев — основной темы поэмы, но необходима для того, чтобы вывести других героев на арену действия. Так и в «Одиссее» между составлением плана Зевсом/Афиной (начало I песни) и его активным осуществлением (начало V песни) экспонируются главные герои «Одиссеи». И здесь, эта часть фактически ничем не способствует развитию основной темы поэмы — возвращению Одиссея, но нужна, чтобы ввести в действие остальных героев. В конце обеих поэм происходит реализация миролюбивого плана Зевса. В обоих случаях этому предшествует встреча противников — Ахилла и Приама в «Илиаде», Одиссея и родственников женихов — в «Одиссее». Обе поэмы завершаются божественным примирением. При желании в обеих поэмах можно выявить множество подобных структурных совпадений. С другой стороны, достаточно рассмотреть малые структуры поэм, как в них обнаруживаются явные различия. Например, кроме вышеуказанных моментов, замечается разница и в самой композиции отдельных сцен. Если в «Илиаде» в построении отдельных сцен преобладает стремление к круговой композиции, то в «Одиссее» этот принцип уже нарушен и на смену ему приходят параллельное деление или более сложные композиционные принципы. По нашему мнению, композиционная разница в малых структурах, с одной стороны, и композиционное сходство в цельной структуре поэм, с другой — свидетельствуют о том, что «Одиссея» вовсе не является творческим подражанием «Илиады»,²³⁾ ибо в противном случае факты подражания, в первую очередь, выявились бы в малых структурах, композиционные особенности которых больше заметны. Как известно, уже деятели античной эпохи отмечали факты построения отдельных сцен «Илиады» по принципу круговой композиции. Трудно допустить, что подражатель, минуя композиционные особенности этих малых структур, непосредственно перенял бы трудно уловимые закономерности структурной симметрии цельной поэмы. Именно поэтому мы предполагаем, что структурную разницу между поэмами можно объяснить процессом эволюции эпического стиля в творчестве одного поэта. В процессе подобной эволюции новые тенденции развития, в первую очередь, должны были коснуться именно малых структурных единиц, а объединяющая их единая структура могла измениться лишь в конце всего этого процесса. Подобная закономерность отмечается в развитии искусства любой эпохи. Не говоря о другом, упадок греческого геометрического искусства начался именно с изменения его составных малых структурных деталей. Поскольку цельные структуры гомеровских поэм опираются на совершенно идентичные композиционные принципы, а разница проявляется лишь в сравнительно малых структурах, то надо полагать, что автором поэм является один поэт, создавший на протяжении всей своей жизни тематически взаимосвязанные две поэмы. Выработанные им композиционные принципы, вероятно, характерны вообще для искусства его эпохи, но в целом они являются достижением индивидуального поэта. Трудно допустить, чтобы два различных поэта смогли объединить известные композиционные элементы в столь единую и идентичную структурную систему. Именно этой структурной целостностью и выделяется гомеровский эпос в греческой литературе.

Однако сходство поэм этим не исчерпывается. В «Илиаде» нередко учитываются данные «Одиссеи». Мы уже отметили, что «Илиада» выявляет особенность в представлении Ante- и Postiliaca. Если поэма дает довольно детальную информацию о событиях, происшедших до описанных в ней явлений, то она почти ничего не говорит о том, что последовало за падением Трои. Это можно объяснить, очевидно, тем, что данную информацию поэт намеревался передать в другом произведении. И действительно, вся Postiliaca, не содержащаяся в «Илиаде», представлена в «Одиссее».²⁴⁾ Следует также указать на то, что у Одиссея, несмотря на его большую известность и авторитет, в «Илиаде» нет собственной значительной аристии, а аристия — проявление особой храбрости в единоборстве на поле битвы — является почти необходимым моментом для полного экспонирования центральных героев в поэме. И действительно, почти каждый известный герой, сражающийся на поле битвы, в «Илиаде» имеет свою аристию.²⁵⁾ По нашему мнению, поэт мог бы позволить себе оставить одного из самых значительных и своеобразных героев без собственной аристии в «Илиаде» лишь в том случае, если бы он намеревался раскрыть полностью его возможности где-то в другом произведении. Таким произведением является именно «Одиссея».

Однако детальное сопоставление данных Postiliaca гомеровских поэм, с одной стороны, и древней версии троянских сказаний, с другой, как нам представляется, обнаруживает гораздо более четкую систему взаимоотношений между «Илиадой» и «Одиссеей».

Ниже мы предлагаем таблицу, в которой сопоставляются основные эпизоды троянского сказания с информацией Postiliaca обеих поэм. В первой графе таблицы — краткий перечень [154] всех тех эпизодов Postiliaca, которые донесли до нас фрагменты и краткие резюме киклических поэм. Мы ограничиваемся лишь передачей сути этих эпизодов и опираемся на содержания «Эфиопиды», «Малой Илиады» и «Падения Илиона», которые фактически содержат всю Postiliaca. Что же касается многочисленных «возвращений», то мы их объединяем в одну тему — возвращение героев. Отметим лишь, что «Илиада» не учитывает информацию о «возвращениях», и наоборот, «Одиссея» уделяет им особое внимание. В графе «Илиада» и «Одиссея» одной звездочкой мы отмечаем события, о которых соответствующая гомеровская поэма лишь намеком дает информацию. Двумя звездочками — непосредственную, но фрагментарную информацию; тремя — более или менее полную информацию Postiliaca. В данном случае мы не указываем на соответствующие места «Илиады» и «Одиссеи», так как они детально перечислены и рассмотрены в предыдущих главах.

После ознакомления с таблицей органическая связь поэм предстает более реальной. В первую очередь следует отметить одно весьма примечательное обстоятельство. Во всех случаях, когда в «Илиаде» поэт старается посредством интенсификации отдельных мотивов символически осмыслить события последнего этапа Троянской войны, «Одиссея» сознательно избегает передачи информации об ее Postiliaca, и напротив, в тех случаях, когда «Илиада» не ограничивает ее, Postiliaca в «Одиссее» достаточно обширна. В «Илиаде» промежуток времени, начиная с гибели Гектора и до гибели Ахилла, создает фактически мертвое время, в течение которого ничего примечательного не происходит. В XV.57... «Илиады» Зевс определяет весь дальнейший ход событий до падения [156] Трои: а) Посейдон должен удалиться с поля битвы; б) Аполлон должен вновь настроить Гектора к битве; в) ахейцы должны отступить к кораблям; г) во время отступления они упадут на суда Ахилла; д) Ахилл отправит Патрокла на поле боя; е) Патрокл сразит многих противников, в том числе Сарпедона; ж) Гектор убьет Патрокла; з) Ахилл сразит Гектора; и) вслед за этим Зевс заставит троянцев отступать от кораблей, пока ахейцы, по совету Афины, не возьмут высокий Илион. Следовательно, из этого ясно, что поэт упускает из виду почти всю Postiliaca. Он не дает информацию ни об одном из тех событий, которые произошли со времени смерти Гектора и до взятия Трои. Можно смело сказать, что смерть Гектора для поэта этого места является переломом в ходе войны, после чего ахейцы будут наступать непрерывно, вплоть до взятия Трои. Здесь мы явно имеем дело с интенсификацией мотива смерти Гектора. Чтобы показать все значение поединка Ахилла с Гектором, подчеркнуть, что смерть Гектора фактически является символом гибели Трои, поэт сознательно опускает все сражения, которые произошли в промежутке между смертью Гектора и падением Трои.

Интересно, что и в «Одиссее» события, происшедшие за этот промежуток времени, фактически обходятся молчанием. Здесь лишь намекается на включение Мемнона в битву и только для того, чтобы напомнить мельком о гибели Антилоха или о значении убитого Неоптолемом Эврипила (ничего не сообщая о том, как Ахил убил Мемнона). Подобное обстоятельство можно оправдать умышленным принципом одного поэта — не лишать значения интенсифицированных в «Илиаде» мотивов информацией, переданной в «Одиссее». Что же касается событий, происшедших вслед за гибелью Ахилла, здесь «Илиада» не ограничивала «Одиссею». Уже в «Илиаде» упоминается о будущем участии Филоктета в войне, о спасении Энея. Соответственно, сведения «Одиссеи» об этом промежутке времени гораздо полнее и обширнее.

Данные «Илиады» и «Одиссеи» имеют взаимодополняющий характер даже в самых незначительных деталях. Так, согласно «Илиаде», Ахилл станет жертвой совместных действий Париса и Аполлона, а «Одиссея», ничего не сообщая об этом эпизоде, продолжает рассказ прямо с битвы, разгоревшейся вокруг тела мертвого Ахилла. «Илиада» сообщает о том, что ахейцам придется вспомнить Филоктета и привезти его с Лемноса; «Одиссея» же сообщает лишь о мирном возвращении Филоктета. Из «Илиады» мы узнаем, что Троя будет взята по советам Афины, однако в эпизоде «деревянного коня» «Одиссея» не отмечает значения этого совета. То, что Приам погибнет после взятии Трои, мы знаем из «Илиады», однако «Одиссея» ничего не сообщает об этом. Ничего не [157] сказано в «Одиссее» и о спасении Энея, о судьбе жены и сына Гектора, о чем в «Илиаде» можно встретить вполне конкретные предсказания.²⁶⁾

Факт столь планомерного распределения информации в «Илиаде» и «Одиссее» указывает на одного поэта, с единым поэтическим принципом. Данная точка зрения поддерживается и концепцией Аристотеля об единстве гомеровского эпоса,²⁷⁾ а также итогами машинного анализа текста гомеровского эпоса²⁸⁾ и рядом других аргументов, выдвинутых в гомерологии.²⁹⁾ [158]

Назад К содержанию Дальше

¹⁾ 302; 192.

²⁾ Ср. указанные работы Шадевальдта.

³⁾ 389д.

⁴⁾ Ср. 327; 392. Для обзора вопроса 254.

⁵⁾ 381.

⁶⁾ 302.

⁷⁾ 392, стр. 275...

^*) Так в книге. За незнанием древнегреческого вынужден воспроизводить как есть, хотя опечатка почти явная. — HF.

⁸⁾ Как известно, подобные расхождения — довольно обычное явление и в разных трагедиях одного и того же греческого поэта.

⁹⁾ Конечно, это вовсе не означает, что личные интересы полностью игнорируются в поэме. Сам факт гнева Ахилла и его отречения от битвы говорит против такого допущения.

¹⁰⁾ Хотя здесь воля Зевса является всеопределяющей и высшей.

¹¹⁾ Для обзора ср. 129, стр. 64...; 254.

¹²⁾ 136, стр. 166.

¹³⁾ 136, стр. 167.

¹⁴⁾ 136, стр. 165.

¹⁵⁾ 136, стр. 168.

¹⁶⁾ 136, стр. 163...

¹⁷⁾ 136, стр. 165.

¹⁸⁾ 167, стр. 42.

¹⁹⁾ 167, стр. 43.

²⁰⁾ 258, стр. 154...

²¹⁾ 258, стр. 145...

²²⁾ 258, стр. 156.

²³⁾ 192.

²⁴⁾ Об этом подробно см. выше, стр. 89...

²⁵⁾ См. об этом подробно 241.

²⁶⁾ Здесь же следует вспомнить, что «Одиссея» не дает фактически никаких сведений о тех событиях десятого года Троянской войны, которые описаны в «Илиаде».

²⁷⁾ О теории Аристотеля мы говорили подробно выше.

²⁸⁾ Сообщения о таком анализе появляются в прессе. Особый интерес вызывает машинный анализ большинства греческих эпических произведений, проведенный Мортоном, который также подтверждает принадлежность «Илиады» и «Одиссеи» одному поэту.

²⁹⁾ Для обзора ср. 254.

Назад К содержанию Дальше