Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К содержанию Дальше

Теория устной поэзии (oral poetry) и гомеровский эпос

В наши дни вопрос формирования эпоса, как не раз уже отмечалось, — один из самых актуальных в гомерологии. Спор ведется в основном о том, созданы поэмы устным или письменным путем. Начало этим спорам фактически положил М. Парри¹⁾ в 30-ые годы нашего столетия.

Полевые работы, проведенные им и продолженные его учеником Лордом²⁾ в Югославии с целью изучения образцов устного творчества, доказали полную возможность создания обширных эпических полотен устным путем.

Как выяснилось, некоторые певцы могут держать в памяти и исполнять от 200.000 до 400.000 стихов и даже больше. Эта теория подкрепляется данными русской, кипрской, критской, ирландской и других образцов устного народного поэтического творчества.³⁾

Устное творчество, как стало очевидным, имеет свои законы и основано на широком использовании поэтических приемов и эпических формул, выработанных фольклорной традицией. Эти т. н. эпические формулы дают возможность завершить или сконструировать любую поэтическую строку.

Парри так разъясняет суть формулы: «выражение, регулярно употребляемое в одних и тех же метрических условиях для того, чтобы выразить некую существенную мысль».⁴⁾ Созданное таким образом произведение может передаваться устным путем из поколения в поколение.

Наблюдение над «Илиадой» и «Одиссеей» еще в прошлом, веке показало исследователям, что повторение отдельных выражений, стихотворных строк и даже целых пассажей очень характерно для гомеровского эпоса. Например, после издания К. Э. Шмидтом в 1885 г. «Параллельного Гомера»⁵⁾ [243] стало ясно, что приблизительно из 28000 строк обеих поэм около 9000 являются полным или частичным повторением. Конкорндации и симфонии⁶⁾ «Илиады» и «Одиссеи» также свидетельствуют о том, сколь велико число повторений и стереотипных выражений в поэмах.

Заслуга Парри и его последователей в том, что они довольно убедительно показали, насколько близок язык Гомера к языку формул устных поэтов. Особенно четко можно установить использование эпических формул в т. н. гомеровских эпитетах. Эпитет + имя создают обычную формулу, которая может образовать 2, 2 1/2 или больше стоп во второй части строки.⁷⁾ Например, Одиссей в гомеровских поэмах наделен различными эпитетами, комбинация которых с его именем дает часто повторяемые эпические формулы, содержащие различное количество стоп:

Употребление подобных готовых формул во второй части стихотворной строки дает поэту большую свободу в первой части. Именно комбинации подобных часто повторяемых эпитетов с именами знаменитых героев и божеств создают прочные эпические формулы. Например, μέγας κορυθαίολος “Εκτωρ (в «Илиаде» встречается 12 раз); ποδάρκης διος ’Αχιλλεύς (в Илиаде» встречается 21 раз); αναξ ανδρων ’Αγαμέμνων ( — άμεμνον) (в «Илиаде» — 44 раза, в «Одиссее» — 3 раза) и т. д.⁸⁾

Но последователи Парри этим не ограничили значение формулы. По их мнению, формулой можно считать каждое слово или сочетание слов, которое занимает прочное место в строке и повторяется несколько раз в одной и той же метрической позиции в гексаметре.⁹⁾ С этой точки зрения формулой может быть глагол προσέφη «сказал», причастие — απαμειβόμενος, винительный указательного местоимения τόν (τήν) и т. д. Все эти слова вместе с формулами, составленными из комбинации эпитет + имя, обычно заполняют определенный сегмент или колон гексаметра. Так, если поэт [244] употребляет форму τόν (τήν) в качестве формулы в стихотворной строке, которая со своей стороны связана с формулой προσέφη, первая из них заполняет первый, а вторая — третий колон гексаметра. В таком случае во втором колоне, как правило, помещается формула — причастие, а в четвертом — формула, составленная из комбинации — эпитет + имя. Подобная гексаметрическая строка будет иметь в данном случае, с точки зрения метрического состава колонов, такую структуру:

| | |

В строке данной структуры, если оставить нетронутыми I и III колоны, можно образовать различные варианты строк заменой формул II и IV сегмента. Со своей стороны каждая такая строка, с точки зрения частотности ее использования в гомеровском эпосе, может и сама приобрести значение формулы. Наглядным примером этого служит таблица вариаций в строке указанной структуры в гомеровских поэмах:¹⁰⁾

Число подобных примеров можно легко увеличить. Интерес вызывает и то обстоятельство, что иногда стихотворная строка, которая является обращением к герою и не раз повторяется в гомеровских поэмах, со своей стороны, представляет [245] единство нескольких формул, состоящих из многочисленных эпитетов и имен или комбинаций — эпитет + имя, каждая из которых может самостоятельно использоваться в других строках:

Но формула не всегда занимает одно и то же место в гексаметре, она может и переместиться. Например:

αντίος ηλθε θέων και ομοκλήσας επος ηυδα („Ил." VI.54)

πρωτος δ’αντίος ηλθε θέων ανα δηιοτητα („Ил." XVII.257)

либо может быть представлена в сжатой или расширенной форме:

ελκον ακηδέστως κοίλας επι νηας ’Αχαιων („Ил.", XXII.465)

τεύχεα συλήσας φερέτω κοίλας επί νηας („Ил.", VII.78)

εξελθόντα πόλτος ικεσθ’ επι νηας ’Αχαιων („Ил.", XXII.417).

Как показывают исследования последних лет, группы повторяемых слов — если лишь их считать формулами — весьма интенсивно варьируют в гомеровском эпосе.¹¹⁾ И действительно, если рассмотреть самую простую формулу — эпитет + имя, то увидим, как она видоизменяется. Формула может: а) изменить падеж, что вызывает изменение всей метрической структуры формулы: εταρον φίλον является исходной формой для ετάροιο φίλοιο. б) квантитативно модифицироваться — αιμα κελαινόν → αίμα κελαινεφές, ηέρα πολλήν → πολλην ηέρα, σοισι τεκέεσσι → τεκέεσσιν εοισιν. в) распространиться до различных метрических уровней — οίον ερυθρόν → αιθοπα οινον ερυθρόν, πρώονας ακρους → κορυφας και πρώονας ακρους и т. д. [246]

Все это составляет целую систему варьирования формул. В этой системе «использование одного слова вызывает полное ощущение того, что за ним должно следовать другое»,¹²⁾ т. е. они являются взаимообусловленными.¹³⁾

Естественно, встает вопрос: кто создал эти формулы? Являются они продуктом индивидуального творчества поэта или выработаны в течение веков устной поэтической традицией? Сторонники теории устной поэзии придерживаются мнения, что формульный язык Гомера полностью является традиционным.¹⁴⁾ Именно знание подобного специального поэтического языка дает возможность народным сказителям создавать обширные поэтические произведения. Этому, конечно, способствует и отличная профессиональная память. Аэд, который владеет этим языком и хорошо помнит множество формул определенного метрическо-семантического состава, сравнительно легко сможет слагать стихи о том или ином событии. Построение действия может быть более или менее индивидуальным, но что касается героев, событий, стиля, то тут поэт является верным продолжателем традиции, здесь его творчество вполне традиционно. Создание поэм устным путем в гомеровскую эпоху, по мнению известного знатока греческого фольклора Нотопулоса, подтверждается и тем, что в гомеровском гимне к Аполлону создателем его считается слепой муж из Хиоса.¹⁵⁾ Естественно, он не мог пользоваться письменностью. По наблюдениям исследователя, на исполнение «Илиады» понадобилось бы 26,9 часов, а «Одиссеи» — 20,7 часов, что, если принять во внимание продолжительность поэтических состязаний в античной Греции, не так уж много. Гораздо меньше времени понадобилось бы поэту, чтоб восстановить отдельные части поэмы в памяти и устно отшлифовать их.¹⁶⁾ Естественно, что в подобной ситуации главным для поэта было найти как можно скорее формулу — эпитет + имя, которая явилась бы самой подходящей в метрическом отношении. Но так как каждая подобная формула — это традиционный эпитет, связанный с именем героя или какого-нибудь предмета, то эти эпитеты более или менее точно характеризуют героя или предмет. Но эта характеристика более соответствует общему представлению, чем обусловленному конкретным контекстом свойству того или иного героя или предмета. Можно подумать, что в целом формула осмысливалась как одно слово с неделимым [247] значением, а не художественный образ, состоящий из двух или более самостоятельных слов. Но традиционность Гомера этим не исчерпывается. Сейчас все чаще обращают внимание на типичность отдельных сцен. Еще в 30-е годы этому вопросу была посвящена известная книга В. Аренда.¹⁷⁾ В этом же направлении продолжил работу Б. Феник, который исследовал вопрос о типичности сцен битв в «Илиаде». Он делает вывод, что абсолютное большинство рассматриваемых им сцен создано посредством использования типичных комбинаций типичных деталей, что техника композиции сцен битвы похожа на технику образования отдельных строк. Поэт использовал готовые формулы, формулы — строки, типичные детали, типичные группы деталей, повторяющиеся ситуации.¹⁸⁾ Т. Кришер идет еще дальше.¹⁹⁾ Он исходит из известного положения, что в гомеровском эпосе каждая определенная тема представлена часто в определенной форме. Кришер хочет доказать, что эта регулярность уходит далеко и проявляется в совершенно разных сторонах поэтики Гомера. С этой точки зрения особый интерес представляет изучение «аристий» отдельных героев, т. е. сцен, описывающих особенную храбрость героев на поле битвы. Согласно Кришеру, «аристия» в «Илиаде», как правило, представлена единством следующих сцен:

а) вооружение (предшествующее битве, в которой тот или иной герой — аристеон данной битвы — должен особо проявить себя), предвещающее начало аристии;

б) бои, батальные сцены, до ранения аристеона;

в) ранение аристеона и его воскрешение богом;

г) мономахия — сражение аристеона с противником и последствия боя.

Более подробно элементы этих сцен представляются таким образом: 1) вооружение, 2) блеск оружия, 3) отдельные бои, 4) атака на фаллангах,^*) 5) преследование войска, 6) ранение, 7) воскрешение, 8) мономахия, 9) бои у тела павшего противника.²⁰⁾

Кришер показывает, что в разных аристиях эти элементы могут отличаться друг от друга как интенсивностью, так и удельным весом, но никогда не нарушается их последовательность. По его мнению, гомеровские сравнения, якобы являющиеся показателями свободного творчества поэта, в действительности прочно связаны со сценами определенных типов. Группа сравнений, связанная с определенным мотивом, [248] имеет общие рамки, в пределах которых и допускается их вариация.²¹⁾ Кришер обосновывает это приблизительно так: допустим, поэт намерен использовать 100 сравнений, каждое из которых должно отличаться от другого, хотя в действии повторяются схожие ситуации. Следовательно, представляя каждое новое сравнение, он должен принимать во внимание и приведенные ранее сравнения. При использовании же последнего сравнения ему придется вспомнить 99 предшествующих. Но если поэт разделит мотивы, связанные с сравнениями, на 10 различных групп так, чтобы их нельзя было спутать друг с другом, и для каждой группы предусмотрит по 10 сравнений, то, представляя в каждой группе последнее, десятое сравнение, ему придется вспомнить лишь 9 предшествующих. Отсюда Кришер делает вывод, что именно такие определенные типы сравнений связаны с выделенными им типичными элементами «аристии». Например, к блеску оружия поэт приурочивает всегда сравнения, связанные с огнем, молнией или сиянием звезд; в сцене преследования или бегства преследователя сравнивает со львом, собакой или соколом, а преследуемого — с зайцем, стадом рогатого скота или стаей ворон и т. д.

Все это, по мнению некоторых ученых, довольно четко выявляет технику традиционного эпического поэта, который ничем не связан с законами письменной литературы и поэтому его эпос полностью следует считать продуктом устного творчества.

Однако встает вопрос, как же поэт, столь скованный традицией, может быть в то же время и столь индивидуальным. Ведь никто не может отрицать, что гомеровские сцены, созданные языком формул и типичной комбинацией типичных деталей, совершенно самобытны. Едва ли найдется читатель, который не увидит полнейшего различия в поединках Гектора и Аякса, Патрокла и Сарпедона, Энея и Ахилла, Гектора и Ахилла. Индивидуальны и речи героев, хотя каждый из них говорит одним и тем же традиционным языком формул.²²⁾ Не следует забывать и того, что античная традиция, а вслед за ней и весь современный мир воспринял героев «Илиады» и «Одиссеи» такими, какими их представил Гомер. Гомер оказался недостижим в обрисовке образов и характеров героев троянского цикла. И наконец, именно Гомера признал античный мир, избалованный высокохудожественной литературной продукцией, своим величайшим, непревзойденным поэтом. Как достиг всего этого поэт, который опирался на [249] традицию, оперировал лишь готовыми формулами и типичными деталями? Действительно ли Гомер столь традиционен? Тот факт, что созданный в VIII в. до н. э. эпос был в первую очередь рассчитан на слушателя, а не на читателя, не вызывает сомнений. Бесспорно и то, что ко времени Гомера греческая поэтическая традиция имела многовековую историю. За это время, естественно, были выработаны многочисленные эпические формулы, способы изображения разных мотивов и, самое главное, был создан эпический язык — самый подходящий для передачи мысли дактилическим гексаметром. В этом языке, в отличие от обычной разговорной речи, все слова и выражения имели для поэта двоякое значение. С одной стороны, они представляли вполне определенную метрическую единицу, с другой, — несли вполне определенную семантическую нагрузку. В гексаметре поэту приходилось сочетать эти слова друг с другом не только по смысловому принципу, но и по метрическому. Следовательно, словарь поэта-эпика был составлен из таких слов и сочетаний, которые стремились занять в гексаметре совершенно определенную позицию. Так как гексаметр состоит из определенного числа колонов, то поэту приходилось искать словосочетания, которые могли бы заполнить колоны. Но колон и имеющее определенное значение слово часто не перекрывали друг друга в метрическом отношении, поэтому возникала необходимость заполнения колона. Для этого поэт использовал частицы, союзы, наречия и эпитеты, имеющие вполне определенный метрический состав. Но в таком случае надо было их конструировать. Например, поэт, исходя из того, какого метрического состава использованное им в конце гексаметрической строки собственное имя, мог заполнить последние два колона за цезурой после третьего трохея совершенно различными эпитетами. Как правило, после κατα τρίτων τροχαιον в гексаметре следует два колона, имеющих такой метрический состав:

| (или | )

Допустим, в последнем колоне употреблено слово, которое покрывает конечную стопу. Тогда для образования второй части строки надо было найти в первом колоне эпитет метрического состава, а в другом поставить перед именем эпитет, составленный из . Следовательно, у поэта весьма ограниченные возможности варьирования. К тому же, если присовокупить к этому и то, что не всякий эпитет подходит к каждому герою, то возможности поэта еще больше ограничиваются. Например, имена “Εκτωρ, Αίας, Νεστωρ, [250] Πηλεύς Φοίνιξ образуют последнюю стопу гексаметрической строки. Поэтому с ними можно употреблять эпитеты с совершенно определенным метрическим составом. Но эти эпитеты должны отличаться друг от друга по содержанию, во всяком случае, должны соответствовать реальному значению героев поэмы. И действительно, в гомеровском эпосе, в указанной метрической позиции эти имена встречаются со следующими постоянными эпитетами:

Но если имя покрывает не одну, а 1 1/4 или 1 1/2 и т. д. стопы, придется искать уже эпитеты иного ритмического состава:

Естественно, после того, как поэт находит эпитет, который больше всего соответствует имени героя с метрической точки зрения и одновременно точно характеризует его сущность, он может использовать эту метрическо-семантическую единицу во всех случаях, когда этого требуют законы стихосложения (тем более, что греческая литература никогда не избегала повторений).²⁴⁾ Именно поэтому можно вполне определенно сказать, что перечисленные выше гомеровские эпические формулы действительно «традиционны». Но не только их, а и любое сочетание эпитет + имя, которое встречается лишь раз в поэмах, можно считать потенциальными формулами. И не следует делать вывод, что раз ’Αγκαίοιο παις, κρείων’ Αγαπήνωρ «сын Анкея, повелитель Агапенор» упоминается всего лишь один раз в «Илиаде» (II, 609), это не [251] потенциальная формула. Правда, она в поэме больше не встречается, но надо учесть, что и Агапенор нигде в «Илиаде» более не фигурирует. Когда речь идет о традиционности гомеровских формул, следует уяснить принципиальный вопрос: традиционны эти формулы для греческой догомеровской поэзии вообще или лишь для гомеровского эпоса? Фактически нам ничего не мешает предположить, что часть этих формул создана самим Гомером. Наряду с этим, вполне естественно, что Гомер мог воспользоваться и формулами, которые еще до него стали принадлежностью языка греческого эпоса. Подобно тому, как из греческих слов нельзя определенно выделить слова гомеровские и слова греческой поэтической традиции, так нельзя противопоставить друг другу и метрико-семантические группы, составленные из этих слов. Любая формула, встречающаяся у Гомера, потенциально или реально, является принадлежностью языка греческого эпоса. С другой стороны, любая формула, используемая догомеровской эпической поэзией, безотносительно к тому, встречается она у Гомера или нет, потенциально так же могла стать принадлежностью гомеровского эпоса. Следовательно, лишь статистика частоты использования формул, их комбинаций в гомеровском эпосе не может ответить на вопрос — является Гомер традиционным поэтом в абсолютном понимании этого слова или оригинальным. Конечно, оригинальность вовсе не означает полного отрыва от традиции. Поэт VIII в. до н. э., даже будучи совершенно оригинальным для своего времени, безусловно, был теснейшим образом связан с традицией. В данном случае для определения степени самобытности поэта следует проследить, сколь независим он в использовании традиционного языка, традиционных элементов, в какой мере выделяется он среди других сказителей своей поэтикой. Анализируя с этой точки зрения гомеровские эпитеты, самые явные, казалось бы, показатели традиционности Гомера, можно придти к выводу, что Гомер, в абсолютном большинстве случаев, при подборе эпитетов вовсе не пренебрегает данными контекста поэм. Регулярное употребление определенных эпитетов в связи с тем или иным героем, обычно точно обрисовывает образ героя.²⁵⁾ Так — αναξ ανδρων «владыка мужей» и κρείων «властитель» — обычно в гомеровских поэмах характеризуют Агамемнона. Первый эпитет употребляется 47 раз в связи с Агамемноном и лишь по одному разу касательно других героев, а второй — 30 раз в связи с Агамемноном, 7 раз — с Посейдоном и лишь по одному разу касательно других героев.²⁶⁾ Подобное распределение данных [252] эпитетов не случайно в гомеровском эпосе. Именно эти термины обозначают у Гомера высшую власть и поэтому употребляются столь регулярно лишь в связи с Агамемноном. То же самое можно сказать и о κορυθαίολος «шлемоблещущий». Если принять во внимание «Илиаду» VI.466-474, где Астианакса пугает блеск отцовского шлема и Гектор кладет на землю сверкающий (παμφανόωσαν) шлем (κόρυ), то станет очевидным, что регулярное употребление этого эпитета в связи с Гектором можно оправдать, также исходя из данных поэм.²⁷⁾ На основе анализа подобных примеров, Валлон приходит к выводу, что т. н. основные гомеровские эпитеты соответствуют характеру героев «Илиады» и «Одиссеи».²⁸⁾ По нашему мнению, особого внимания заслуживают те эпитеты, которые характеризуют свойства героя, с одной стороны, известные вообще из сказаний, а с другой, — связанные непосредственно с действием «Илиады». С этой точки зрения интересна группа эпитетов γέρων ιππηλάτα, употребляемая в связи с Фениксом, Пелеем, Ойнеем и Нестором. Вполне понятно, что первая часть формулы указывает на состояние, в котором герои пребывают к моменту, описанному в конкретном контексте поэм. И действительно, ко времени Троянской войны Пелей, Нестор и Феникс уже старцы, старцем должен был быть и Ойней в рассказанном Фениксом приключении Мелеагра (IX.581). Что же касается ιππηλάτα («правящий конями»), то это соответствует способностям или умению, проявленным героями в молодости. Если рассматривать этот эпитет с точки зрения соотношения гомеровского языка с языком традиционных формул, то встает вопрос: откуда Гомеру могло быть известно подобное сочетание эпитетов? Вполне естественно, что если существовала догомеровская традиция о деяниях Нестора, Феникса, Пелея и Ойнея в молодости, к которой и относится эпитет ιππηλάτα, то там эпитета γέρων («старец») не могло быть. А если же Ойней известен лишь в связи с Мелеагром, а Пелей, Феникс и Нестор — из догомеровской традиции, связанной с Троянской войной, то совершенно непонятно наличие эпитета ιππηλάτα по отношению к ним. В данном случае самым реальным представляется допущение того, что сам Гомер объединил эти эпитеты в одну формулу. Тем более, что для него γέρων и ιππηλάτα вовсе не являются взаимоуправляющими терминами. Так, в IV.387 Тидей охарактеризован лишь эпитетом [253] ιππηλάτα и это вполне естественно, ибо в данном эпизоде Тидей молод. Тщательно изучив поэмы, легко заметить, что слова, составляющие т. н. гомеровские формулы, вовсе не находятся в какой-то неразрывной и окаменелой связи друг с другом. Каждое из них, как правило, может встретиться в поэмах и самостоятельно, совершенно в нетипичной комбинации или в сочетании с другими словами создавать совершенно разнообразные формулы.

Для того, чтобы уяснить, в какой мере гомеровские эпитеты зависят от традиции, необходимо сравнить их с эпитетами, засвидетельствованными в других произведениях этой эпохи, которые также должны быть связаны с формульным языком традиционного эпоса. Не вдаваясь в подробный анализ этого вопроса, мы отметим лишь, что немалое количество неоднократно используемых Гесиодом и Homerica формул — эпитет + имя — игнорируется Гомером, хотя они явно догомеровского происхождения. Например, весьма распространенная формула πολυχρύσου ’Αφροδίτης («златообильная Афродита»), которую не раз встречаем у Гесиода и в гомеровском гимне к Афродите, ни разу не засвидетельствована у Гомера, несмотря на то, что он пользуется каждым из этих, составляющих данную формулу терминов в отдельности: «златообильная» у Гомера эпитет, связанный с Микенами πολυχρύσοιο Μυκήνης («Илиада» VII.180; XI.46; «Одиссея», III.304); широко известная формула κυδίμος ‘Ερμης неоднократно засвидетельствованная (в форме имен. и вин. пад.) в гомеровском гимне к Гермесу (46, 96, 130 и т. д.) и у Гесиода (Феог. 938) не встречается в гомеровском эпосе; формула ιμερόεσσα Καλυψώ, известная из гомеровского гимна к Деметре (422) и «Феогонии» Геосида (395), не используется Гомером, хотя данный эпитет в «Одиссее» встречается в другом сочетании ιμερόεσσαν αοιδήν (Ι.421; XVIII.304) и т. д.

Анализ подобных примеров²⁹⁾ указывает на то, что в гомеровских формулах немало индивидуального. Имея тесную связь с традицией, поэт в основном исходит из контекста своих поэм, из своих поэтических принципов.

Вкратце коснемся вопроса типичности гомеровских сцен. С полным убеждением можно сказать, что, несмотря на типичность композиции отдельных гомеровских сцен, каждая из них самобытна. Этого поэт достигает относительной интенсификацией отдельных элементов данных сцен, пропуском или вставкой ряда элементов. Несомненно, при построении отдельных сцен Гомер опирается на традицию, но, согласно [254] своим принципам, он видоизменяет традиционные элементы. На это указывает вполне определенная композиционная функция гомеровских сцен внутри поэм. Как было показано выше, эти сцены создают совершенно определенную систему взаимоотражений, взаимосоответствий или взаимосопоставлений. В данной системе одна сцена может стать моделью второй, вторая — третьей и т. д. Естественно, чем яснее выявится функция этих сцен внутри гомеровских поэм, тем отчетливее сможем мы ощутить почерк Гомера — индивидуального поэта. Именно с этой точки зрения следует подходить к рассмотренному Кришером вопросу аристий у Гомера. В том ряду элементов, которые приводит Кришер, конечно, чувствуется влияние традиционных представлений на последовательность элементов в аристии. Но ведь и это традиционное представление являлось обобщением реальной картины аристии, проявленной героем на поле битвы. Следовательно, последовательность элементов в гомеровской аристии отражает не только порядок элементов, выработанный эпической традицией, но является и обобщением реальной, предполагаемой картины аристии вообще. Тот факт, что в гомеровском эпосе почти нет ни одной аристии, которая содержала бы все перечисленные Кришером элементы, указывает на то, что создание аристий по какой-то стандартной схеме не являлось самоцелью для поэта. В противном случае он мог достичь отличия аристий не путем редукции или добавления этих элементов, а их ослаблением или интенсификацией. С другой стороны, вполне естественно, что, описывая аристии многочисленных героев в одной и той же ситуации, в одном и том же сражении, ни один поэт не смог бы избежать определенной типичности, ибо, рисуя аналогичные ситуации, поэт, сознательно или подсознательно, всегда имеет в виду какую-то универсальную модель, на основе которой строит многочисленные, схожие друг с другом эпизоды. Достаточно рассмотреть с этой точки зрения не только античные и средневековые поэмы, безусловно, созданные письменным путем, но и романы нового времени, как в них выявим какую-то универсальную модель, определяющую типичную последовательность самых общих типичных сцен. Более того, подобные модели могут встречаться в пределах целого жанра. Лучшим примером тому служит новая этическая бытовая комедия со своими стандартными, сюжетами. Самобытность или традиционность поэта проявляется не в использовании или игнорировании этих элементов, а в оригинальности, проявленной при реализации, художественном воплощении типичных элементов этой общей модели. С этой точки зрения не приходится оспаривать способность Гомера варьировать. Немногие из поэтов смогут тягаться с ним в умении [255] создавать в пределах одного произведения аристии стольких героев и при этом придавать такую самобытность каждой отдельной аристии. Часто, увлекаясь статистикой типичных элементов и доказывая абсолютную традиционность Гомера, исследователи упускают из виду нетипичную реализацию этих же элементов у Гомера.

И к вопросу типичности гомеровских сравнений, как нам кажется, Кришер подходит односторонне. По его мнению, если бы поэт разделил использованные им сравнения (допустим 100) на 10 групп, каждая из которых была бы органично связана с определенным типом мотивов, то в каждом отдельном случае он довольно легко мог бы вспомнить, какие сравнения им уже использованы и какие еще нет. Однако достаточно установить, что то или иное сравнение не связано тесно с одной определенной группой и встречается в совершенно разных типах сцен, как предложенное Кришером деление не упростит, а удвоит труд поэту. Посмотрим, в какой мере наблюдение Кришера соответствует реальному положению. Если верить Кришеру, одна группа мотивов — это блеск оружия. С ней органично связаны в сравнениях: «огонь», «молния» и «сияние светил». Внимательно прочитав «Илиаду», мы увидим, что «огонь» часто встречается в таких группах сравнений, которые не имеют ничего общего ни с блеском оружия, ни с аристией: уже в I песни «очи его (Агамемнона) засветились как пламень» (I.104), а в XXII.411 так оплакивали Гектора, будто бы «Весь Илион от своих оснований в огне рассыпался» и т. д.

Встает вопрос, возможно ли после этого найти «огню» какой-то типичный мотив, ограничивающий его употребление в сравнениях? То же самое можно сказать и о других группах сравнений.³⁰⁾

На данном этапе исследования становится все более очевидным, что, хотя гомеровский эпос органично связан с предшествующей ему устной традицией, он все же создан на основе использования письма.³¹⁾ Возможность подобного заключения дает, с одной стороны, справедливая критика аргументов сторонников устной поэзии,³²⁾ а с другой, — структурный анализ гомеровского эпоса, который делает бесспорной связь поэм с письменной литературой. [256]

Назад К содержанию Дальше

¹⁾ 310, 311.

²⁾ 260.

³⁾ Для обзора ср. 73; 67; 254; 395; 298; 108; особенно см. 42.

⁴⁾ 310, стр. 16.

⁵⁾ 13.

⁶⁾ 10; 11; 12; 14.

⁷⁾ Для обзора ср. 231, стр. 4...

⁸⁾ Здесь и ниже статистические данные приводятся по 395.

⁹⁾ См. 182. Для обзора 136, стр. 45...

¹⁰⁾ В таблице приводятся лишь некоторые, а не все строки указанной структуры.

¹¹⁾ 182.

¹²⁾ 182, стр. 36.

¹³⁾ Для обзора вопроса 136, стр. 56...

¹⁴⁾ Ср. 229. Для обзора 254, стр. 7...; 130.

¹⁵⁾ 296.

¹⁶⁾ 295.

¹⁷⁾ 84.

¹⁸⁾ 156, стр. 229...

¹⁹⁾ 241.

⁺⁾ так — HF.

²⁰⁾ 241, стр. 13...

²¹⁾ 241, стр. 16.

²²⁾ Ср. 307. Подробно см. ниже.

²³⁾ Количество подобных примеров можно легко увеличить, ср. 395.

²⁴⁾ Ср. 155.

²⁵⁾ 395.

²⁶⁾ 395, стр. 2...

²⁷⁾ 395, стр. 17...

²⁸⁾ 395, стр. 2...; стр. 26...

²⁹⁾ Расхождения в использовании формул между Гомером и Гесиодом полностью перечислены в 239.

³⁰⁾ То, что большинство гомеровских сравнений органично связано с контекстом поэм, совершенно очевидно. Об этом подробно см. ниже, стр. 288...

³¹⁾ Данную точку зрения разделяют Лески, Тронский и др. Ср. также 184; особенно 258.

³²⁾ Следует отметить, что аргументам А. Парри Кирк фактически не смог противопоставить ничего конкретного в защиту теории устной поэзии (235). Для критики теории устного Гомера ср. 254; 307; 309.

Назад К содержанию Дальше