Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Назад К содержанию Дальше

Гомеровский эпос и письменность

Первое серьезное препятствие, которое встает на пути сторонников теории устной поэзии, это единая, довольно древняя традиция гомеровского текста. Если допустить, что некий Гомер устным путем создал поэмы, которые передавались из поколения в поколение, тогда можно говорить о двух основных путях сохранения поэм:

1) Рапсоды учили наизусть устным путем созданный текст гомеровских поэм и исполняли их отдельные части на празднествах и состязаниях. Но в таком случае между вариантами различных исполнителей очень скоро появились бы расхождения, и тогда оказалось бы невозможным установить, какой из вариантов был наиболее близким к гомеровскому. Известно, что влияние гомеровского эпоса на греческое искусство и литературу распространилось самое позднее с VII в. до н. э. на всей территории расселения греческих племен от Малой Азии до Италии.¹⁾ Это влияние не выявляет какого-либо текстуального различия, но соответствует — и это главное — данным принятого письменного текста, существование которого в Греции не вызывает никаких сомнений самое позднее с VI в. до н. э. Следовательно, можно предполагать, что гомеровский текст для всего грекоязычного населения в основном был единым, а различия касались лишь отдельных деталей, а не текста поэмы в целом. Такое единство можно объяснить лишь тем, что рапсоды — послегомеровские исполнители поэм — располагали каким-то фиксированным письменным текстом. Этот текст, естественно, переписывался на протяжении веков. Вполне возможно, что не каждый рапсод обладал полным текстом поэм, а лишь отдельными частями, предназначенными для исполнения в один раз.

2) Каждое новое исполнение гомеровских поэм было лишь повторением основных тем, основных этапов развития действия. Сказитель запоминал лишь основную сюжетную линию. А потом, зная законы устного поэтического языка, он [257] пересказывал уже заученное содержание. Установлено, что каждое такое новое исполнение поэмы — это новый вариант ее. В таком случае нельзя говорить об одном конкретном авторе, о каком-либо единстве текста. Автором может быть лишь тот, кто последним исполнил эти поэмы перед тем, как они были записаны.²⁾ Следовательно, наличие традиционного варианта текстов поэм и упоминание Гомера, как автора «Илиады» и «Одиссеи» в античной эпохе можно объяснить лишь тем, что рапсодическая традиция исполнения гомеровского эпоса восходила к гомеровскому письменному тексту. Именно поэтому сторонники теории устной поэзии в последнее время все чаще говорят о том, что созданные устным путем поэмы сразу же были зафиксированы. Это должно было произойти под диктовку самого Гомера или какого-либо его современника.³⁾ Выдвигая это предположение, они пытаются сочетать друг с другом создание поэм устным путем и органичное их единство, сохраненное рапсодической традицией. По их мнению, если допустить, что устным путем созданный эпос при жизни же поэта принял дошедшую до нас форму, тогда легко объяснить, как он сохранил такое единство в рапсодической традиции и характерные для одной поэтической концепции специфические детали. А отсюда один шаг к тому, чтобы сам процесс создания поэм связать с использованием письма.⁴⁾ Именно такую возможность допускают [258] сегодня большинство исследователей. По их мнению, сам автор поэм должен был использовать письмо при создании поэм.⁵⁾ И проведенный нами структурный анализ поэм дает возможность именно такого заключения. В процессе устной передачи поэмы не могли сохранить то четкое структурное единство, которое проявляется как в маленьких, так и цельных структурах «Илиады» и «Одиссеи». Почерк поэта, использующего письмо, виден также и в распределении информации, сознательной интенсификации мотивов, в поразительной взаимосвязи отдельных песен, в закономерности экспонирования героев, в удивительном единстве структуры мышления каждого героя, проявленного в речах и т. д.^5а)

Следовало бы к примеру затронуть ряд аспектов, которые привлекают внимание исследователей гомеровскою эпоса:

1) В гомеровском эпосе часты случаи, когда начатое в одной песни событие продолжается во второй, подготовленное в одной песни явление становится объектом повествования в другой. Например, в «Илиаде» XVII.24... Менелай в пример Эвфорбу приводит гибель Гиперенора, которая была описана в XIV.516...; в «Илиаде» XI.329 описано, как сразил Диомед двух сыновей перкозийца Меропа, но не упомянуты их имена. Даны они в II. 830; в «Илиаде» XIII.681; XV.705; XVI.286 упомянуты корабли Протезилая, о гибели же самого Протезилая рассказано в II.698 и т. д.⁶⁾

2) Экспонированного в одной песни «Илиады» или «Одиссеи» героя автор в других песнях уже может не представить слушателю или читателю. Это также указывает на то, что поэт принимает во внимание единый текст поэмы.

3) По мнению А. Парри, в «Илиаде» характер героя, образ его мышления максимально раскрыт в его речах, сохраняющих на протяжении всей поэмы одни и те же штрихи.⁷⁾

Еще дальше в этом направлении идет Ломанн. Он, как было выше отмечено, изучает композицию речей героев, «Илиады» вообще и делает вывод, что все эти речи построены согласно единым принципам. Но в то же время они связаны друг с другом и в цельной структуре поэмы с композиционной, структурной или тематической точки зрения. В этом смысле интересно соотношение между диалогами Хриза и Агамемнона (I.17...), Приама и Ахилла (XXIV.553...); между [259] 4-мя речами Пулидамаса (XII.61-79; XII.211-229; XIII.726-747; XVIII.254-283) и т. д.⁸⁾

Конечно, все это не имеет ничего общего с произведениями, созданными в различных странах устным путем — здесь не может быть речи ни о глубоком раскрытии характера героя, ни о подобной сложности и в то же время цельности действия, ни об единстве поэтических и композиционных принципов. Тем более не представляется возможным, чтобы такое единство структурно-композиционных принципов, в одинаковой мере проявляющееся на совершенно различных уровнях построения гомеровского эпоса, могло сохраниться на протяжении целых поколений сказителей-импровизаторов без фиксированного текста.

Однако, если исходя из анализа поэм, мы с полной уверенностью можем сказать, что Гомер использовал письмо, то сложнее обстоит дело, когда вопрос касается возможности письменной фиксации поэм в VIII в. до н. э. Новый, финикийский алфавит был введен греками, как считает ряд исследователей, за несколько десятилетий до Гомера. Даже если допустить, что поэт смог в совершенстве овладеть этим письмом, встает вопрос о писчем материале. Имели ли греки той эпохи подходящий материал для записи двух поэм, содержащих около 29000 гексаметрических строк? Именно этот момент создает сегодня основное препятствие сторонникам использования письма Гомером и в то же время является основным аргументом для сторонников «устного Гомера».

Известный специалист по вопросам истории греческой письменности А. Джеффери считает, что массовый ввоз папируса в Грецию предполагается лишь на рубеже VII—VI столетий до н. э., и отмечает: «Как подсказывает нам современное положение вещей, ...можно утверждать, что если гомеровские поэмы были записаны до VI века, то они должны были быть записаны на коже, которая, как видно на примере Архилоха, употреблялась для различных документов самое раннее со второй четверти VII века. Это было, очевидно, трудное и дорогостоящее дело, но при желании технически выполнимое. На данном этапе у нас нет оснований утверждать, что это было возможно и до VII века».⁹⁾

В древнейшей Греции кожа или διφθέρα действительно являлась весьма популярным писчим материалом. На это указывают греческие источники и первым долгом Геродот, который, говоря о распространении алфавита от ионийцев, [260] отмечает, что «ионяне также издревле называют книги кожами, потому что при отсутствии папируса они писали на козьих и овечьих шкурах. Еще и поныне многие варварские народности пишут на таких шкурах» (V.58).

Конечно, из этого сведения Геродота вовсе не следует, что до египетского папируса греки писали лишь на коже. Он только отмечает, что кожа у ионийцев — один из самых древних писчих материалов и поэтому книги называются дифтерами. Примечательно, что близкое по звучанию слово засвидетельствовано в микенских документах: di-pte-ra-po-ro (διφθεραφόρος), хотя очень трудно сказать что-либо по этому поводу.¹⁰⁾

Для того, чтобы судить о масштабах использования письменности в гомеровскую эпоху, следует вкратце коснуться вопроса происхождения греческого алфавита.

По мнению греческих авторов, и в первую очередь Геродота, греческий алфавит перенят от финикийцев. Геродот с полной уверенностью говорит, что распространение финикийского алфавита в Греции должно было произойти во времена легендарного Кадма, который переселился в Фивы из Финикии (V.58). Долгое время ученые не придавали большого значения этому сведению Геродота, так как считали его ошибкой хронологического характера греческого историка. И правда, до открытия минойских и микенских (А и Б линейных) надписей самым ранним периодом использования греками алфавита считался IX в. до н. э. А это исключало наличие какого-либо письменного документа в Греции до первого тысячелетия. Но после того, как в Греции и на Крите были найдены и частично расшифрованы выполненные слоговыми линейными знаками документы, стало ясно, что народы Эгейского бассейна использовали письменность еще в бронзовую эпоху. Так как большая часть линейных надписей оказалась выполненной на греческом языке, то существование письменной традиции в микенской Греции стало неоспоримым. На фоне этих открытий сведение Геродота о том, что ему удалось прочесть надписи на треножниках времен Лаия, Эдипа и внука Эдипа Лаодаманта (по греческой традиции приблизительно 1360—1260 гг. до н. э.), стало более достоверным. Но здесь возникла сложность иного плана. Геродот отмечает, что увиденные им письменные знаки были похожи на ионийские (τα πολλα ομοια εόντα τοισιν ’Ιωνικοισι). Сходство было столь большое, что Геродот смог без труда прочесть надписи на треножниках. Следовательно, по Геродоту, беотийцы уже в XIV в. до н. э. использовали [261] заимствованную у финикийцев письменность. Надо отметить, что это сведение Геродота не соответствует данным археологических раскопок. На современном уровне исследования с уверенностью можно сказать, что в Греции во второй пололине II тысячелетия до н. э. была распространена линейная слоговая письменность, а не заимствованная у финикийцев фонетическая система письма. Следовательно, если бы упомянутые Геродотом надписи на треножниках относились к микенскому периоду, то следовало ожидать, что они были бы выполнены знаками линейного-Б, а не «подобными ионийским». С другой стороны, ясно и то, что Геродот не относится к числу тех историков, чьи сведения основаны на поверхностных впечатлениях. Геродот почти не допускает грубых ошибок в датировке явлений в открытых хронологических системах, т. е. когда есть возможность сделать вывод на основе сопоставления различных исторических фактов.¹¹⁾ Следует полагать, что увиденные им треножники и вправду были весьма архаичны, так как Геродот без особого колебания датирует их столь ранним периодом. Именно поэтому некоторые ученые находят следующий выход из положения: «Надписи на фивианских треножниках и впрямь могут быть древними, хотя не столь древними, как легендарные треножники; возможно эти архаичные надписи были сделаны на них позже, но все еще похожими на ионийские, а не собственно ионийскими знаками».¹²⁾ Мы не исключаем возможности, что в данном случае действительно отражается факт заимствования греками еще в бронзовую эпоху финикийского алфавита. Во всяком случае, одно бесспорно — от периода формирования греческого письма на основе финикийского алфавита до гомеровской эпохи довольно большой промежуток времени. Такой вывод можно сделать, исходя из следующих предпосылок: 1) хотя заимствование греками финикийского алфавита является бесспорным фактом, однако, нельзя сказать, что эллины в данном случае ограничились лишь простым повторением финикийских знаков. Как известно, финикийская письменность не была фонетической в буквальном смысле этого слова. Она имела лишь знаки для согласных, греки же добавили знаки и для гласных, использовав знаки, обозначающие в финикийском несуществующие в греческом языке фонемы. Таким образом они создали более совершенную систему письма, которая впоследствии нашла распространение среди многих народов бассейна Средиземного моря. Трудно допустить, что столь значительная реформа могла произойти в один прекрасный день одновременно [262] во всем этом обширном ареале. И действительно, греческим вариантом финикийского алфавита пользуются с VIII в. до н. э. многие народы Средиземноморья — от фригийцев на востоке до этрусков и латинов на западе. В самом грекоязычном мире уже с VIII в. появляются локальные разновидности письменности. Тот факт, что в VIII в. до н. э. во всем Средиземноморье широко распространены уже собственно греческие варианты письменности, а не финикийские, указывает на длительную традицию употребления этого алфавита в греческой среде. Сомнительно, чтобы за столь исторически короткий срок — VIII в. до н. э. — из какого-то одного района Греции, одновременно с введением финикийского алфавита с внесенными в него соответствующими изменениями, он был распространен на всей грекоязычной территории, что были созданы его локальные варианты и что в то же время им стали пользоваться многие негреческие племена Средиземноморья.

2) Как уже отмечалось, греки считали свой алфавит финикийского происхождения и обозначали его термином Καδμήια γράμματα. Но для других народов, которые переняли его в VIII в. до н. э., этот алфавит явился уже ‘Ελληνικα γράμματα (греческие буквы, алфавит). Согласно античным источникам, Ромул (начало VIII в. до н. э.) ввел и пользовался именно греческим алфавитом.¹³⁾

Следовательно, надо полагать, что, начиная с первой половины VIII в. до н. э., источником распространения во всем негрекоязычном мире Средиземноморья т. н. «кадмейских знаков» была Греция, а не Финикия. Если к этому веку эта разновидность письма именовалась уже ‘Ελληνικά γράμματα, то надо думать, что в данном случае перед нами факт длительного употребления греками этой системы письма.

3) В некоторых областях Средиземноморья использование греческого фонетического письма сопровождалось в древнейших надписях применением принципа пунктирования, т. е. слово разбивалось на слоги. Подобный принцип пунктирования совместим лишь со слоговым письмом и засвидетельствован в эгейских документах II тысячелетия до н. э. Тот факт, что этот принцип используется и в фонетическом письме I тысячелетия, реальнее всего объяснить прямым влиянием слогового письма на фонетическое. Подобное допущение вынуждает нас признать, что на протяжении какого-то периода фонетическая система греческого алфавита и линейное письмо сосуществовали в отдельных районах Средиземноморского бассейна. Фактом является и то, что в гомеровскую эпоху [263] нигде, кроме Кипра, не использовались слоговые знаки. Следовательно, остается допустить, что фонетическая система письма использовалась в то время, когда еще существовали следы слогового письма. В этом отношении представляет интерес замечание И. М. Тронского: «Финикийское письмо еще не было алфавитным в полном смысле слова и содержало только знаки для согласных. «Изобретение» греков состояло в том, что они ввели знаки для гласных, использовав при этом, в первую очередь, несколько ненужных им графем финикийского письма. Тем самым было впервые создано звуковое письмо — алфавитное. Мысль о создании гласных букв многие называют «гениальной». Но не явилось ли опорой для автора, или авторов, этой гениальной мысли то обстоятельство, что в слоговом письме типа линейного или кипрского уже давным-давно существовали специальные знаки для всех греческих гласных, когда эти гласные составляли самостоятельный слог».¹⁴⁾

Таким образом, каковы бы ни были объяснения принципа пунктирования и введения гласных в греческое фонетическое письмо, очевидна непрерывность традиции перехода от слогового к фонетическому принципу.¹⁵⁾ Это же, со своей стороны, расширяет верхние границы возникновения греческого фонетического письма, во всяком случае, еще более отдаляет его от гомеровской эпохи.

4) В VIII в. до н. э. греческий алфавит широко использовался даже для фиксации поэтической информации. Как показывает археологический материал, часто делались надписи на предметах широкого потребления, на керамике.¹⁶⁾ Естественно, использование письма на керамике, производимой в различных областях греческого мира и к тому же с целью фиксации поэтической информации, указывает на то, что к этому времени ‘Ελληνικά γράμματα не является новшеством, с которым был знаком лишь узкий круг переписчиков, что здесь мы имеем дело с довольно широким, по тогдашним понятиям, распространением грамоты среди грекоязычного населения. Этому способствовала, в первую очередь, несложность греческого алфавита, запомнить и использовать который не составляло большого труда. Среди этих древнейших так называемых массовых надписей особый интерес вызывают недавно обнаруженные надписи из Исхии (Питекуса), [264] относящиеся к VIII веку, из коих о надписи на сосуде Нестора уже шла речь выше. То, что надпись на сосуде действительно относится к VIII в., подтвердилось другими найденными на Исхии фрагментами. Эти фрагменты недавно были исследованы и опубликованы Э. Перуцци, из книги которого мы будем исходить ниже при рассмотрении указанных надписей.¹⁷⁾

Среди этих надписей следует выделить фрагмент с сосуда с шестью греческими буквами, относящийся ко второй половине VIII в, до н. э. Более интересен второй фрагмент — из 7 букв, из коих 6 составляют слово ευποτα (ευποτε), известное уже по сосуду Нестора и обозначающее «приятный для питья». Внимания заслуживает также относящийся к середине или третьей четверти VIII века фрагмент надписи на кратере позднегеометрического периода, где мы читаем ινοςμεποισε. Здесь явно можно выделить формулу με ποιεσε «меня создал, сделал». По справедливому замечанию Перуцци, форма этих надписей, графика букв и частота указывают, что в VIII в. до н. э. в Питекусе использовалось письмо более развитое и сформировавшееся, чем на надписи Дипилонского кувшина (Афины, VIII в. до н. э.). Надписи на сосуде Нестора должны указывать, что здесь существовали также и литературные тексты, выполненные на разном материале: на деревянных дощечках, на коже и т. д.¹⁸⁾

Все это, без сомнения, свидетельствует о том, что в VIII в. до н. э. греческое письмо было уже вполне сформировано и использовалось в совершенно разных целях. Естественно, встает вопрос — сколь реальным можно считать в то время создание письменным путем крупного эпического произведения и — что главное — его полную фиксацию? Вряд ли можно надеяться, что когда-либо удастся найти авторские рукописи того времени, однако из этого не следует, что мы вправе отрицать их существование в том веке. Если в VIII в. у греков была письменность, если они с ее помощью украшали даже керамику поэтическими и дарственными надписями, если они делились опытом с другими народами, естественно предположить, что они не игнорировали бы ту практику записи обширных текстов, которая существовала у народов восточного Средиземноморья уже с бронзовой эпохи. Например, не говоря уже об известных древневосточных цивилизациях, мы хорошо знаем, сколь развито было книжное дело в Ассирии в первой половине I тысячелетия до н. э.¹⁹⁾ Как [265] известно, в гомеровскую эпоху у грекоязычного населения были тесные контакты с Востоком. На это указывают объем информации Гомера о восточных странах, а также данные археологических раскопок и исторические документы. С уверенностью можно сказать, что контакты с Востоком осуществлялись несколькими путями: а) через Малую Азию, где уже самое позднее с X века вследствие греческой колонизации появляется целая сеть эллинских поселений. Между греческими городами Западной Анатолии и странами Востока, в первую очередь Ассирией, мощным посредником была, очевидно, Фригия, известная в ассирийских документах под названием Мушку, а в греческих — Фригия;²⁰⁾

б) значительным центром являлся также остров Кипр, где в IX—VIII веках в довольно интересной форме сосуществуют микенские, автохтонные, восточные и эллинские традиции;

в) не позднее середины VIII в. до н. э. греки становятся активной силой в Северной Сирии, Ал Мине, где они непосредственно соприкасаются с финикийцами и ассирийцами.²¹⁾

В том, что к этому времени в восточных странах книжное дело стояло на весьма высоком уровне, никто не сомневается. Археологические раскопки пролили свет на ту практику изготовления книг, которая продолжала существовать на востоке вплоть до гомеровской эпохи.²²⁾ Тонкие пластинки из слоновой кости, глины или дерева сшивались обычно в целые книги с переплетом, обернутым кожей. В переплете были сделаны специальные отверстия, чтобы сшить любое количество пластинок. В подобных книгах можно было вместить информацию любого объема.²³⁾

Интересно, что Гомер знаком с традицией письма на пластинках. Так, в «Илиаде» Главк, рассказывая Диомеду о своем происхождении, упоминает о том, как сослал Прэт из Эфиры в Ликию его предка Беллерофонта:

«В Ликию выслал его и вручил злосоветные знаки,
Много на дщице складной начертав их, ему на погибель».

(«Илиада», VI.168-69)

В свое время еще Джеффери отмечала, что подобные сложенные вдвое таблички встречаются, с одной стороны, в [266] микенском мире, а с другой, на ассирийских рельефах.²⁴⁾ Одна часть исследователей почему-то в приведенных строках видит или неосознанное отображение факта микенской письменности у Гомера, или же случай упоминания не письменности, а отдельных символических знаков.²⁵⁾ Такая интерпретация данного места не совсем понятна. Если Гомер — действительно писатель VIII века, то невзирая на то, использовал ли он сам непосредственно письменность или нет, он все же должен был иметь представление о самой возможности письменной передачи мысли. Не говоря ни о чем другом, исключено, чтоб аэд VIII века не знал о существовании керамики с надписями, которая в таком количестве производилась в то время на всей территории, населенной грекоязычными племенами. С другой стороны, ясно и то, что аэд не мог говорить со своей аудиторией недоступными ей понятиями. Если бы слушателю Гомера не было известно, что такое письмо на сложенных вдвое табличках, то вряд ли аэд дал бы ему подобную информацию вообще. Вполне может быть, что традиция письма на складных табличках в Грецию пришла не из Ассирии или какой-либо другой восточной страны, а восходит к микенской эпохе. Сколько бы ни спорили о сцене Беллерофонта, очевидно, что здесь речь идет о передаче информации письменными знаками — одно лицо посылает второму табличку со множеством знаков, и последний, получив ее, принимает вполне конкретные меры. Примечательно и то, что в этом маленьком отрывке собраны воедино все термины, которые в греческом языке органично связаны с письменностью (σήματα, γράψας, εν πινάκι πτυκτω).

О том, что греки довольно с ранних времен имели письменность, свидетельствует и анализ некоторых латинских терминов, связанных с письмом и вошедших в латинский язык из греческого. Так, латинское littera «письменность», «алфавит» и т. д. по своему происхождению восходит к греческому διφθέρα — «кожа», которая, по сведению Геродота, у ионийцев с древнейших времен являлась синонимом βίβλος-а «книги». Фонетически вполне закономерен переход διφθέρα в латинскую littera. Эта связь покажется более реальной, если примем во внимание, что в некоторых греческих диалектах διφθέρα имело значение γράμμα. С другой стороны, ясно, что этот термин был усвоен латинским языком очень рано, не позднее VIII в. до н. э. Заслуживает интереса также связь лат. elementum — «надпись на пластинке из слоновой кости» [267] и греч. ελέφας (-αντος) — «слоновая кость», stilus и στυλος cera, ае и κηρός и т. д.²⁶⁾

Все это говорит о том, что в гомеровскую эпоху широко была распространена письменность и формирование поэм в письменном виде не представляло бы особых технических трудностей. На это указывает и то обстоятельство, что имена первых греческих авторов нам известны с гомеровской эпохи. Достаточно бегло просмотреть длинный список древнегреческих эпических поэтов, как обнаружится следующая закономерность: ни один из ранних поэтов, фрагменты, произведения которого дошли до нас или о творчестве которого мы располагаем более или менее реальной информацией, не выходит за рамки VIII в. до н. э.²⁷⁾ Ясно и то, что в Греции еще задолго до этой эпохи существовала довольно развитая поэтическая традиция, которая являлась источником для этих поэтов.²⁸⁾ Однако, очевидно, она была лишь устной и, следовательно, безличной и именно поэтому греческие источники умалчивают об этих многочисленных сказителях-импровизаторах. Лишь после того, как установилась связь между поэтическим искусством и письменностью, из массы сказителей начали выделяться индивидуальные поэты, которые стали записывать свои, созданные на основе традиционных элементов, поэмы. С этого момента начинается подлинное развитие литературы в Греции. Со временем все уменьшалось значение устного творчества и усиливались роль и влияние фиксированного текста, имевшего конкретного автора. Если допустить, что запись всех эпических произведений, которые греческая традиция возводит к VIII в. до н. э., осуществилась лишь в VI в. до н. э., то будет непонятным, как редакторам VI в. до н. э. удалось записать десятки тысяч гексаметров сохранившихся в устном творчестве произведений, не изменяя при этом их структурно-поэтических особенностей.

Однако все эти препятствия легко устранимы, если предположить, что в лице первых греческих эпических поэтов, известных нам по фрагментам и имени, мы имеем дело с первыми авторами фиксированных текстов, с чего собственно и начинается история греческой литературы. Трудно сказать, является ли Гомер первым среди этих сказителей-поэтов. Во всяком случае, специфичность распределения информации в его поэмах, своеобразный подход к событиям Троянской войны, утонченное композиционное мастерство дают основание думать, что он имел предшественников, которые еще до него [268] сделали шаг от устной поэзии к письменной литературе. Если взглянуть на этот вопрос с точки зрения общей закономерности развития греческой литературы, то Гомер стоит на рубеже устной поэтической традиции и письменной литературы. Именно поэтому в его произведениях встречаются поэтические приемы, веками выработанные эпической традицией, но использованные по законам письменной литературы. Сила гомеровского эпоса не в использовании традиционных поэтических средств и эпических формул, а в необычайной поэтической логике, которая придает новое звучание даже самому стандартному и традиционному. Именно поэтому гомеровский эпос одновременно и далек и близок устной поэзии других народов. Этим же объясняется и то, что у него столь много общего с произведениями, созданными письменным путем, и в то же время он так разнится от них характерной для народного творчества монументальностью и эпической широтой. [269]

Назад К содержанию Дальше

¹⁾ Ср. 165б; 114; 403; 256 и др.

²⁾ Ср. 254, стр. 7, стр. 17; 251. В связи с этим совершенно реальной представляется позиция И. М. Тронского в отношении единства традиции текста гомеровского эпоса. Сравнивая гомеровский текст с фольклорным, он отмечает: «Совершенно иную структуру имеет эпическая традиция фольклорного типа. Русская былина как правило, существует в ряде вариантов, отличающихся друг от друга характером отдельных эпизодов, их последовательностью, наконец, свободным, полуимпровизированным текстом, который не бывает одинаковым у двух сказителей или даже у одного сказителя при повторном исполнении былины. Та же картина у югославских сказителей, у певцов тюркского эпоса, даже тогда, когда дело идет об исполнении больших поэм типа киргизского Манаса. Следование традиции, принадлежность к определенной сказительной школе неразрывно сочетается у фольклорного певца с личным творческим почином.

Гомеровские поэмы передаются не так. Они допускают свободное отношение к себе со стороны рапсода только в мелочах, в незначительных «отсебятинах», они не творятся при исполнении, а декламируются как твердый фиксированный текст, принадлежащий не певцу, а автору — Гомеру...» «...Фольклор, который не знает таких текстов, не знает также и «автора» (67, стр. 116).

³⁾ 260; 261.

⁴⁾ Для обзора ср. 254, стр. 17...

⁵⁾ 254, стр. 17... Там же литература.

^5а Об этом детально шел разговор выше. О характерах героев, проявленных в речах, см. ниже, стр. 296...

⁶⁾ Подобные примеры представлены в 348; 328; 256, стр. 56...; 25 и др.

⁷⁾ 307. Об этом подробно см. ниже, стр. 296.

⁸⁾ 258.

⁹⁾ 129, стр. 557.

¹⁰⁾ Ср. 313, т. II, стр. 20.

¹¹⁾ Ср. 36.

¹²⁾ 264, стр. 227.

¹³⁾ 313, т. II, стр. 15.

¹⁴⁾ 67, стр. 103-104.

¹⁵⁾ Принцип пунктирования слогов использовался в основном в архаических этрусских надписях и в фонетической письменности некоторых народов, которые должны были заимствовать алфавит у греков. С этой точки зрения интересны надписи Лемносской стелы (ср. 317, стр. 23...).

¹⁶⁾ Ср. 318; 319.

¹⁷⁾ 313, т. II, стр. 24.

¹⁸⁾ 313, т. II, стр. 26.

¹⁹⁾ Для обзора вопроса ср. 359.

²⁰⁾ Ср. 88.

²¹⁾ Ср. 262, стр. 452...; 92а, стр. 74...; 103а.

²²⁾ С этой точки зрения особый интерес представляют раскопки, проведенные в 1953 г. в Калахе. Ср. 359, стр. 168; стр. 412.

²³⁾ Книжное дело в Хеттской империи подробно рассматривается в 236, стр. 165.

²⁴⁾ 129, стр. 555.

²⁵⁾ Ср. 142, стр. 23.

²⁶⁾ Подробно см. 313, т. II, стр. 9...

²⁷⁾ Ср. 209.

²⁸⁾ 103б.

Назад К содержанию Дальше